Ни о чём не жалеть

За время болезни Джин-Хо Кихён побывал на нескольких конкурсах, на которых его сопровождал Тэхён. Чонгук хотел бы ездить с ними, но статус безутешного сына не позволял надолго отлучаться. Теперь же появилась возможность следить за жизнью юного музыканта более внимательно. Впрочем, обо всех изменениях в жизни сына Чонгук и так знал. Например, Кихён дал имя своему пианино. Выбирал долго, перебрал множество вариантов и остановился на Инсоне, сказав, что, когда он знакомился с инструментом, тот сразу назвался именно так, но Кихёну это имя не нравилось, и он пытался дать ему другое. — Инсон сказал, что не будет писать со мной музыку, если я буду называть его иначе, — серьёзно заявил Кихён, и Чонгук подумал о Тэхёне. Инструменты действительно говорят с музыкантами, или для этого нужно быть немного безумным? Или сильно? Может, сводить Кихёна к психиатру? Тогда же Чонгук понял, что Кихён не просто прекрасно поёт и аккомпанирует себе — он полноценный творец, создающий миры, доступные, правда, не всем. Но на этом Ю не остановился. Музыки ему всегда было мало, его страсть увлекала его полностью, иногда Чонгук боялся такой одержимости сына, но старался принимать её, несмотря на то, что сам он никогда не был источником настолько сильных, всепоглощающих эмоций. К тому, что существуют люди, служащие искусству преданнее, чем себе, он привык из-за Минхёка. Тот тоже часто пропадал в своём сознании, потом демонстрируя миру что-то неповторимое. Следующим этапом становления Кихёна-музыканта стал интерес к скрипке. Однажды осенью Кихён, вернувшись от Тэхёна, к которому его теперь водил в основном Намджун, отвлекающийся от смерти Джин-Хо любыми доступными способами, постучал и, не дожидаясь ответа, ворвался в комнату, где находился Чонгук. Он читал. Стремясь проникнуть в сферу прекрасного хоть немного, он решил прочитать всё, что ставил Минхёк. — Оскар тут? Или в той квартире? Чонгук непонимающе сдвинул брови, пытаясь вспомнить, кто такой Оскар. Какая-то игрушка? Вроде у Кихёна была одна любимая — медвежонок Шону. И то Ю, считая себя взрослым, на людях с ним почти не показывался. А кто такой Оскар? Может, воображаемый друг? — Да, наверно, там, — сделал вывод Кихён, выбегая из комнаты. Чонгук отложил свои дела и последовал за ним. — Кто такой Оскар? Ребёнок резко затормозил, обернулся и посмотрел на Чонгука с жалостью. — Ну что же ты, — он обнял Чона, но быстро отпустил. — Вроде не такой уж и старый, а ничего не помнишь. Скрипка же. Мне мистер Тэтэ рассказал, что ты играл. Правда играл? Не представляю папу со скрипкой! Ты что-нибудь помнишь? Можешь сыграть? Хотя, раз ты бросил, наверно, не получалось, да? У меня не получается играть на богомерзкой арфе! Скрипка. Чон совершенно о ней забыл. А Тэхён всё ещё помнил их занятия? Или в его памяти осталось лишь имя, ведь он так трепетно относился к очеловечиванию инструментов. Чонгук не поддался смятению и зацепился за другое слово, решив остальное оставить для размышлений в одиночестве. — Богомерзкой? Ты где такому научился? — Мими помог мне. А ещё я знаю слова «гнусный» и «свинский». Он сказал, что ими можно ругаться, но не надо… — Кихён потёр лоб. — Там было сложное слово, я его не понял, поэтому не запомнил. Но не часто их говорить. — Не злоупотреблять? — предположил Чон. — Наверно. Так где Оскар? Я хочу попробовать скрипку. Джонни мистера Тэтэ мне очень понравился. Он так удобно лежит на плече, просит, умоляет взять смычок и провести им по струнам… — Кихён мечтательно вздохнул. — Мистер Тэтэ сказал, что твоя скрипка не хуже. Джонни, Оскар… Чонгук окончательно терялся в своих мыслях. Кихён продолжал атаковать. — Почему Оскар, кстати? Он сам так назвался? Хотя мистер Тэтэ… — Кихён замолк, будто сболтнул лишнего. — Что мистер Тэтэ? — Да ладно, ничего, — отмахнулся Ю, шагая к себе и еле заметно оглядываясь, чтобы удостовериться, что Чон следует за ним. — И всё-таки? Он рассказал тебе что-то, ммм… Необычное? — Да не, ничего особенного, — малыш пожал плечами. — Сказал, что ты не веришь в имена музыкальных инструментов. — Не то чтобы не верю… — смутился Чонгук, Кихён не дал ему закончить. — И в музыку не веришь. Считаешь, что это не твоё. — Действительно не моё, — помотал головой Чон, чувствуя давление со стороны сына, но не догадываясь, к чему оно ведёт. — Зачем же ты стал заниматься? — Так вышло. Я не хотел, но… — Кто-то вынудил тебя, да? Кто это был? Джин-Хо? Джун-щи? Мистер Тэтэ? — Все понемногу. — Нет, кто-то один, — настаивал Кихён. — Кто-то один ведь, да? Джин-Хо? — Нет, не… — Джун-щи? — Он… — Мистер Ким? Чонгук почувствовал смутную тревогу. Почему Кихён так настаивает на роли Тэхёна в его неудавшейся карьере? — Что ты хочешь услышать, Юки? — Мистер Ким, да? — не успокаивался Кихён. — Ну, допустим, — Чонгук сложил руки на груди. — Он был первым знакомым скрипачом семьи, и я… — А я так и знал! — воскликнул Кихён. — Но дело ведь не в том, что он единственный скрипач, да? Сущность Чонгука содрогнулась. Мог Тэхён рассказать про его признание и их некрасивый поцелуй? Такой я человек, по-твоему? Ким был возмущён некоторыми предположениями относительно себя, и сейчас появилась новая причина злиться. Но он не может не понимать, что незачем кому-то рассказывать их с Чоном историю, тем более ребёнку, губке, которая впитывает опыт взрослых, не имея своего собственного. — А в чём, по-твоему, дело? — аккуратно поинтересовался Чонгук, готовясь к скандалу, который он устроит Киму за то, что он развращает ум его ребёнка. — В том, что он красивый, — Кихён посмотрел кровожадно, словно вся беседа до этого была не более чем спектаклем, искусно расставленными ловушками, которыми нужно было поймать Чона. — Ты хотел заниматься с ним, потому что он красивый. Чонгук смутился ещё сильнее. Даже если ребёнок вкладывает в это лишь внешние признаки — приятную внешность, — может, за этим детским комплиментом скрыто зарождающееся чувство, которое когда-то разрушало Чонгука?.. Это же катастрофа. Не зря он волновался, что Кихёну не стоит заниматься с Кимом. — И ты… Как сформулировать вопрос, чтобы не подтолкнуть Ю к яме, а оттащить от неё? Чону как никогда не хватало Минхёка с его даром метко говорить. — Ты ходишь к нему из этих же соображений? — Боже! — Кихён по-старчески всплеснул руками. — Конечно, нет, — он гордо поднял подбородок. — Симпатия отвлекает от искусства, Кики не желает тратить время на бренные радости бытия. Немного расслабившись, Чонгук невольно усмехнулся. — А этому тебя кто научил? Тоже Мими? — Этому — нуна Джису. Чон выдохнул. Видимо, интерес к внешности Тэхёна родился из внимания к его дочери. — Она сказала, что я такой же красивый, как и отец, я, приличия ради, сказал, что она тоже, но всё-таки пришлось присмотреться, чтобы в следующий раз не врать. Она симпатичная. Но слишком большая, — объяснил Кихён. — Мы виделись сегодня. Было весело. И говорит она не так сложно, как Мими. Кихён помолчал, видимо, ожидая какой-то похвалы, но у Чонгука было слишком много других мыслей, и тогда Ю пришлось взять самовосхваление на себя. — Я сам догадался. Потому что ты общаешься с Мими, а он тоже красивый. Но не такой красивый, как Тэхён, конечно. — Только ему об этом не говори. — Я уже говорил. Чонгук покачал головой. Почему Кихён растёт таким жестоким, учитывая, что его все обожают? Даже Джин-Хо… Чонгук сделал глубокий вдох, отгоняя в голове образ человека, носившего это имя. — И что он ответил? — Что с возрастом люди становятся лучше, и он надеется, что меня это тоже коснётся. Я не очень понял, что он имел в виду, но, думаю, он не обиделся. Жаль Кихён ещё слишком мал, чтобы понять иронию этого замечания. Впрочем, у него ужасающе хорошая память и он прислушивается к Минхёку, так что вполне может запомнить его реплику, чтобы расшифровать её позднее. Выяснив, что в квартире скрипки нет, Кихён ушёл к себе. Чонгук повторил про себя их разговор. Скрипка… Как давно это было — словно в другой жизни. Да, действительно не в этой, а в какой-то очень далёкой и чужой. Чонгук не вспомнил, почему назвал свою скрипку Оскаром — должно быть, случайно, — но помнил, что думал над тем, чтобы звать её Ви — в честь Тэхёна. Но это было слишком очевидно и по-детски, он воспротивился этой идее сразу. Интересно, какие события связаны с именем Джонни? Когда-то Чонгук был уверен, что скрипку Кима зовут Моника или хотя бы Джису, но там был какой-то Джонни. Друг, любовник, случайный человек? Чонгуку почему-то безумно хотелось проникнуть в эту тайну, как будто он знал наверняка, что за ней прячется что-то значимое. Вечером, когда Минхёк пришёл с работы, Чонгук напомнил ему, что он красивый. Без сравнения с Тэхёном — просто красивый. Хотелось твердить комплименты, подсказанные влюблённым подростком внутри, но Минхёк был так сосредоточен на новой постановке, что, должно быть, не услышал ни комментарий Кихёна относительно его внешности, ни ответ Чона на него. Близился его день рождения, и Минхёк готовился блеснуть и отыграться за пропущенную в прошлом году постановку. С Пусана прошло десять месяцев, но Чонгук часто вспоминал то время и того Минхёка. Те события вызывали непрекращающуюся тоску, с которой Чон мог долго смотреть на увлечённого Ли, пытаясь разгадать, что произошло с ним в городе, изменившем их обоих. Это был один из немногих случаев, когда любопытство Чонгука мешало ему существовать. Обычно оно легко отпускало многие тайны. Но сейчас Чон ни на что не рассчитывал. В остальном недосказанностей между ними не осталось. Чонгук знал имена психологов, к которым ходит Минхёк, иногда Ли даже делился тем, что ему говорили на сеансах, и в целом отношения были прозрачными для обеих сторон. Правда, стороне Чона было нечего прятать и он в своей позиции был слабым звеном, не подкармливающим отношения, но все, кажется, были довольны. В конце октября случился вечер, выбивающийся из остальных. В доме царила атмосфера нервозности. Кихён нервничал, собираясь представить на конкурсе свою первую написанную музыку, Минхёк о чём-то волновался тоже, но Чонгук сумел уловить, что причина этого не театр. Что-то другое, что сильнее Ли. До ночи он пытался начать разговор, отлично зная, что нужно дать Минхёку время сказать всё самому. Если он захочет рассказать — он сделает это без вопросов. Но он не торопился разделить свою тревогу. Жалел то ли Чона, то ли себя, но Чонгука это недоверие злило. Проснувшись ночью, Чон не обнаружил Ли рядом. Призрак сбежал бороться со своими кошмарами в одиночестве. Чонгук встал и вышел. Было тихо и темно, но со стороны кухни веяло чем-то родным, и он направился туда, на секунду задумавшись о том, что Минхёк мог уйти и нервничает он из-за любовника и страха сказать о нём в лицо. Но Минхёк был на кухне. Стоял в слабом свете луны, пил что-то из низкого, широкого бокала, из таких обычно пьют виски — Ли разбирался. Чонгук молча встал рядом. — Вирусная нагрузка выросла, — вздохнул Минхёк. — Скорее всего, следующий анализ снова покажет неопределяемую, но, если нет… — он жадно глотнул из стакана. — Месяцы подбора новой терапии, поиск нужных препаратов, страх кого-то заразить. Сейчас это как никогда некстати — нет у меня времени этим заниматься! — Ли злобно стукнул о столешницу стаканом, а потом повернул голову в сторону комнаты Кихёна. Хорошо, что малыш обычно крепко спит. Неожиданно Чонгук ощутил, насколько реальна, осязаема его жизнь. В ней действительно есть ребёнок, он может быть несносным и эгоистичным, а ещё может быть ласковым и добрым, за его комфортом нужно следить, о его пище и сне надо заботиться; в жизни Чонгука есть серьёзные отношения — такие, которые он, задумываясь о своём будущем, не мог представить ни с кем, даже, пожалуй, с далёким идеализированным Тэхёном, который так и остался картиной, за которой ничего нет, а не дверью; в его жизни был Минхёк — безупречный снаружи, но живой и ранимый внутри, серьёзный или дурашливый, грустный или весёлый. Чонгуку необходимо выполнять работу, руководить исследованиями, сталкиваться с человеческой глупостью и некомпетентностью, а потом возвращаться в квартиру, где он живёт не один, думать об ужине, квартплате, деньгах, прогулках. Скучная, но стабильная взрослая жизнь, в которой он не заметил, как пролетел почти год с тех пор, как Минхёк подарил ему цепочку. Чонгук берёг её очень ревностно, между тем не задумываясь над тем, что она в себе заключает. Он часто не обращал внимания на важные вещи, впуская их в своё восприятие и оставляя там без анализа. В рутине осталось многое. Их переезд, обстановка, которую каждый делал под себя (больше всего проблем было с Кихёном — ему нужно слишком много пространства), мелкие и крупные покупки для дома, обсуждение бюджета. Эти и другие детали, из которых сложился быт, стёрлись уютом, который они дарили друг другу. И только теперь Чонгук остановился, осмотрелся вокруг и осознал свою жизнь. — Я буду с тобой, что бы ни случилось, — проговорил он негромко, пытаясь разглядеть лицо Минхёка. Правильные ли слова он сказал? Или нужно было что-то другое? Что-то сделать? — Счастливые люди быстро умирают, потому что им есть что терять. Так работает закон подлости. А ещё он дарует благословение тем, кто его не ищет, — он обнял Чона за плечи и поцеловал висок. — Если бы мне кто-то однажды сказал, что у меня будут такие отношения и я буду бояться смерти, я бы не поверил. И в этом тоже проявляется закон подлости, — он отпустил Чона, кашлянул так, словно его тошнит, и вернулся в комнату. А ещё люди, имеющие счастье, ненавидят его, потому что боятся потерять, — должен был добавить Минхёк, но Чонгук понял это и сам, ведь он чувствовал то же.