Ни о чём не жалеть

Чонгук быстро, словно убегая, удалялся от кафе. Что это было? Он проиграл в голове всё заново; но не с начала, а с конца. Какие-то напутственные речи, которые он всегда ненавидел в фильмах, симпатия Мунчоля, стыдное в каждой секунде признание Чонгука, жалобы Кима. Вечер стал ещё более странным, чем казалось до этого. Не разбирая дорогу, Чон шёл и шёл. Мысли роились. Доверчивый взгляд нового знакомого никак не выходил из головы, мешая сосредоточиться на чём-то ещё. Два несчастных ребёнка встретились, чтобы выплеснуть друг на друга свои сентиментальные драмы. Но один из них, кажется, оказался влюблён. Невольное сравнение с Тэхёном — с собственной историей — накладывало на восприятие каждого слова отпечаток. Мунчоль смог раскрыться из-за симпатии. Так же когда-то Чон был готов ответить на любой вопрос Тэхёна, потому что лишь он был достойным откровений и мыслей из самого сердца, только с ним хотелось поделиться своими бедами, только он был тем, кто способен сделать эти беды меньше. Осознавал ли всё это Мунчоль, или его речь была от безысходности и одиночества? Эмоций было слишком много, их необходимо было выплеснуть, рядом оказался тот, кто может хотя бы притвориться понимающим, и он высказал всё, не задумываясь о причинах своей болтливости. Так же, как и Чонгук, увидевший в Мунчоле себя на девять лет младше. Но девять — не двадцать восемь. Не будь у Чона отношений с Минхёком, он бы, может, рассмотрел вариант, в котором он бы согласился на поцелуй. Почему нет? Возраст не пугал Чона никогда. Главным критерием общения для Чонгука было чувство свободы, отсутствие скованности, которая, например, не давала расслабиться с родителями или коллегами по работе. Неосознаваемое спокойствие, в котором не нужно выбирать слова и фильтровать мысли. Правда, фильтровать всё-таки стоило. Чонгук вспомнил всё, что говорил, и стукнул себя по лбу. Настолько откровенным он не был даже с собой. Ладно про друзей, измены, Тэхёна и Минхёка, но вот про секс… Как верно заметил Чимин, такие разговоры не для бесед с соджу. Они для себя, максимум партнёра. Но с Минхёком, хоть тот и был бы готов обсудить любую тему, Чонгук не говорил. Для него использование своего тела для такого удовольствия всё ещё было неестественно и безобразно. Поэтому он волновался об этом так сильно? Заговорившись, Чонгук назвал словами, хоть и отобранными скрупулёзно, самые неловкие для себя вещи. Можно было бы утешиться тем, что Мунчолю, если он всё-таки гей, рано или поздно тоже придётся об этом задуматься — независимо от позиции, которую он будет практиковать. Только гей ли он? Или такой же неопределившийся, каким когда-то был сам Чонгук? Увидел красивое лицо и потерял себя. «Ты самый красивый из всех, кого я видел». Чон не мог сдержать улыбки от этих слов. Минхёк часто делал ему комплименты, но они всегда были изысканными, как дорогой коллекционный коньяк по несколько тысяч долларов за бутылку. А простота Мунчоля стала чистым соджу острова Чеджу: не самый редкий, но в чём-то уникальный напиток. В отличие от Тэхёна, Чонгук поступил правильно — сразу сказал, что никакого будущего у него и Мунчоля не может быть. Будь в своё время таким же категоричным Тэхён, Чон сэкономил бы немало нервных клеток. Но чувствовать на себе симпатию юной души, видеть новое чувство, хоть и старое, устоявшееся, он безгранично обожал, было приятно. Но гей ли Чонгук? Мунчоль казался интересным. Не настолько, чтобы с ним переспать — точно не сейчас, — но привлекательным в перспективе. А ещё был Тэхён, с которого всё началось, Минхёк, с которым Чон узнавал своё тело, свои предпочтения, желания, границы, страсти. Но вместе с ними была Чиён, возбуждения к которой хватило, чтобы появился Кихён. А ещё Минни — неожиданная строчка его романа, запомнившаяся не только из-за того, что иногда она появлялась на пороге, чтобы забрать Тэиля или завезти его. И Чонгук почти не сомневался, что такая же Минни однажды случится в его жизни снова. Она будет иметь другое лицо, тело, имя, другую историю, но его сущность среагирует на неё, потому что его привлекают оба пола. Но отношения с мужчинами пока казались стабильнее и ближе. Может, потому что у него банально не было иного опыта. Чон надеялся, что такой опыт и не появится. Мысли перескакивали с одной на другую, и в их потоке Чонгук уловил ещё одну: он называл Минхёка Минмуном. С именами у них действительно не складывалось. «Минхёк» был слишком официальным, «Минмун» — чужой придумкой. Про Минмина или Мими Чонгук даже не думал — оба варианта, неся шлейф прошлого, не вызывали трепета в груди. Придумать бы что-то своё, но фантазия Чона с этим не помогала. Ему всегда просто нравился «Минмун», хоть так Ли звали его друзья, а Чонгук забрался дальше понятия дружбы. Если верить Пьёнгону, дальше многих других. Уж наверняка. Сколько они вместе? Больше шести лет? Это не просто долгие отношения — это настоящая семья с мелкими традициями и обычаями. Полноценная история, которая пишется каждый день. Интересно, часто ли признаются в любви сверкающему Минхёку? Должно быть, часто. Пару раз Ли показывал Чонгуку рецензии, в которых хвалили не только спектакль, но и его создателя. «Умного, красивого, талантливого». Как можно такого не любить? Гадкая ревность снова шевельнулась внутри. А следом — безысходность. Как Чонгуку, такому простому и очевидному, быть интересным, таким же умным и красивым? Как не дать отношениям погаснуть, сохранить искру, которая сейчас горит только за счёт сияния Минхёка? Что нужно сделать, чтобы перестать бояться потерять его? Быть более развратным в постели? Сменить работу? Начать ходить на выставки? Может, спросить об этом Минхёка? Вряд ли он станет врать и скажет, что его всё устраивает, если на самом деле это не так. Он боится обидеть Чонгука и умеет облечь даже неприятные слова и просьбы в красивую обёртку, но он остаётся эгоистом, который не может не заботиться о своём комфорте. Через пару кварталов Чонгук вызвал такси. Посмотрел на прощанье в ту сторону, в которой оставил Мунчоля, и поехал домой, чтобы там совершенно забыть о нём. В голове остался только Минхёк. И немного Тэхён. Чем же они занимаются наедине? Время двенадцать. Наверно, Кихён спит — Ли серьёзно относился к распорядку дня. Может, Минхёк спит тоже? Или они разговаривают? Занимаются сексом? Дерутся? Борются за жизнь? Измученный Чон по инерции принял душ снова — после улицы чувствовал себя грязным — и лёг спать. На этот раз уснуть оказалось проще. Размышления утомили, но не оставили без снов. Чонгуку снился пустой стадион. Он бесцельно ходил между рядами, рассматривал сидения, периодически переводя взгляд на пустое поле. Никаких выводов и вопросов, просто пассивное и спокойное изучение. Чонгук проснулся в шесть, проверил уведомления на телефоне. В Сеуле ожидаются дожди. Сегодня и в ближайшие чёрт знает сколько дней. Несмотря на то, что сезон давно прошёл. Сообщений от Минхёка не было. Почти сразу уснул опять, но через полчаса ключ в замке разбудил его. Сонно проморгавшись, он не успел встать с кровати, когда в комнату тихо вошёл Кихён. — Не спит, смотри, не спит, — шептал он себе за спину, а потом бросился на кровать. — Папа же не спит? Ты соскучился? Я соскучился! Мы написали песню. Большую часть я, конечно, но Мистер Ким тоже помог, — принялся отчитываться он, усевшись на то место, на котором обычно спал Минхёк. — Без него, буду честен, было действительно хуже. А ещё я весь вечер играл на Джонни. Ох, эта скрипка создана богами, я не шучу! Мистер Ким пообещал завещать мне её после смерти. Конечно, я не хочу, чтобы он умирал, но скрипка!.. — восторженно рассказывал Кихён. — А песню я сыграю на его концерте после Соллаля. Мистер Ким мне разрешил! — Это не его концерт, дорогой, — мягко поправил Кихёна воодушевлённый чем-то (кем-то?) неуловимым Минхёк. Увидев его в дверях — точно такого же, каким он уходил накануне, — Чонгук сел в кровати. — Это просто праздничный концерт, на котором он попробует устроить твоё выступление. А теперь давай вымоем руки и переоденемся в домашнее, — он глянул на Чонгука, улыбнулся улыбкой, которая предназначалась только для них двоих, особенный жест, которым он говорил, напоминал, что он не просто любит — он влюблён, его чувство свежо и сильно, — и вышел. Кихён, вскочив, последовал за ним, по пути продолжая что-то рассказывать. Чонгук поднялся с кровати и, натянув штаны, пошёл к Минхёку и Кихёну. Увидев его в зеркале ванной, Ли заговорил. — Мы недавно смотрели мультик, не знаю, видел ли ты его… — «Геркулес»? — вмешался Кихён. — Да, — Минхёк опустил глаза на Ю. — И там были персонажи, служащие Аиду… — он повернулся к Чону. — Боль и Паника! — подсказал Кихён. — Да? — Минхёк мельком глянул на ребёнка. — Я не помню имена, но помню, как они превратились в лошадь, чтобы привлечь внимание… — Минхёк сделал паузу, позволяя Ю назвать ещё одно имя. — Пегаса! — Именно, — кивнул Ли. — И, сделав свои дела, эта лошадь, как подсказал мне мой чудесный ассистент, из Боли и Паники, развалилась. Так вот я сейчас эта лошадь. — Ой-ой, дело плохо. Может, я поиграю и тебе станет легче? — Ю невинно сложил руки, как при молитве. — Ты просишь это для себя, а не для меня. Но поиграй, пускай папа тоже послушает, какой гениальный сын у него растёт. Кихёна не нужно было просить дважды. Он убежал к себе в комнату, послышались звуки настраиваемой скрипки. — Давай обсудим всё потом? — Минхёк, глянув Чону за плечо, удостоверился, что Ю на горизонте нет, и поцеловал Чонгука. — Мы просто разговаривали. Чон, послушно ответив на поцелуй, принюхался. — Не только, похоже. — И немного выпили, — признал Минхёк. — У него потрясающая коллекция вина — как я мог отказаться? — А если у него окажется потрясающе огромный член — ты тоже отказаться не сможешь? — сложил руки на груди Чонгук, Минхёк погнал гончих за другим зайцем. — Тебе, судя по всему, тоже есть, что мне рассказать. — Откуда ты знаешь? — Чонгук невольно осмотрел себя, ища волшебные мелочи, по которым волшебный Минхёк мог догадаться о встрече с Мунчолем. — Пальцем в небо. Может, ты и посылаешь какие-то сигналы сейчас — я ничего не вижу. Слишком много мыслей. В любом случае, пока ничего не хочу знать. Я взял выходной, отпросись с работы и проведи этот день с нами. А все разговоры оставим на вечер. Вернулся Кихён. Не дожидаясь приглашения, он наиграл красивую мелодию, которую Минхёк, должно быть, слышал не один десяток раз. — Надо ещё, конечно, кое-что подправить, но мне нравится идея. Интересная, правда? — Очень, — со знанием дела подтвердил Минхёк. Чонгук закивал, хоть и не видел идеи, просто слышал звуки, которые, стоит признать, звучали действительно неплохо. — Что, мне уйти? — Ю, глядя на взрослых, опустил скрипку. — Можешь остаться, дорогой, у нас нет от тебя секретов. Но я хотел принять душ, а вот это будет уже не очень этично, — сказал Минхёк. — Понятно, понятно, — Кихён фыркнул, указав смычком на Чонгука. — Он останется, а мне — «неэтично»? — Потому что у нас всех разные отношения, — невозмутимо ответил Ли. — Иди запиши то, что вы придумали, пока не забыл. — Я не забываю музыку, — пробурчал Кихён, уходя. Чон мог бы уйти тоже — чтобы не обижать сына, но он остался. Из-за любопытства — вдруг на теле Минхёка остались следы измены? — и из-за того, что сам Ли своим объяснением Кихёну как будто велел ему остаться, не давать эту поблажку из принципа. Закрыв дверь, Чонгук прислонился к стене — так, чтобы на него не попадала вода, — и принялся внимательно следить за Минхёком. Ничего не говоря, тот снял одежду, кинув её в стирку, включил воду, встал под струи. Ли не закрывался, вёл себя спокойно и расслабленно — как обычно. Разве что тоски в его глазах прибавилось. Видимо, он принёс в дом часть чужой — той, которую Тэхён всегда скрывал от Чонгука. В его фигуре появилась светлая, но неизлечимая меланхолия, словно сам он постарел лет на двадцать, отдав свои года Тэхёну. Ревность переместилась с человека на информацию: Тэхён мог бы открыться и перед Чонгуком, но он так и не сделал этого. Зато Минхёк… Конечно, все люди разные, кто-то понимает других с полуслова, кто-то не понимает после часа размышлений. Чонгуку, пожалуй, стоило бы радоваться, что Тэхён смог с кем-то поговорить и отдать часть своей тоски. Но что там за истории? Неужели они так ужасны, что Чонгук их бы не перенёс? Как тогда перенёс Минхёк? Его истории оказались хуже? Чон с новой силой стал завидовать тому, что у кого-то могут быть такие особенные отношения. Говорили ли Минхёк и Тэхён хоть о чём-то? Может, сидели, читали мысли друг друга, периодически перекидываясь объёмными метафорами, соревнуясь в том, кто скажет громче. Чонгук заставил себя отвлечься. Хорошим поводом стал обнажённый Минхёк. Рассматривая его тело, Чонгук чувствовал тягу, желание не только физическое, но и эмоциональное. Но дело не только в гендерной принадлежности, а в том, что Чонгук к нему привязан. Влюблён так же сильно, как и, пожалуй, Минхёк в него. Но сам он, несмотря на это, не смог бы быть таким расслабленным, стоя перед кем-то без одежды. — Будешь открывать дверь, делай это осторожно, — сказал вдруг Минхёк. Чонгук посмотрел на Ли вопросительно. — Нас кое-кто подслушивает. — Ой, подумаешь! — раздалось за дверью, и Ли засмеялся. Кихён, видимо, не смирившись с тем, что его отослали, решил использовать слежку, но, должно быть, был разочарован, ведь Чонгук и Минхёк молчали. Чон, улыбнувшись устало — как Минхёк угадал? — открыл (всё равно аккуратно, хоть и было ясно, что Ю ушёл, когда его раскрыли), вернулся в комнату, чтобы взять для Ли чистую одежду, но вернулся не сразу. Постоял в нерешительности, решая, стоит ли «провести этот день с ними». Щемящая сердце формулировка. Что пережил ради неё Минхёк? Чонгук опустился в кресло, посмотрел на своё последнее сообщение начальнику — обсуждение отчёта. Врать не хотелось. Отношения на работе были сугубо деловыми, поэтому правда тоже была не к месту. «Здравствуйте», — начал Чонгук, глянув на время. До начала рабочего дня было больше часа. Что сказать? За все годы работы он даже больничный брал всего раз — когда ему стало плохо у Тэхёна. Зато часто оставался по вечерам и приходил на выходных. — «Я плохо себя чувствую…» — начал набирать он, но тут же удалил. Если они пойдут на улицу, он будет волноваться и такой день не принесёт ничего, кроме тревоги. — «Могу я отпроситься на сегодня? У моей команды есть занятия, в случае необходимости я буду на связи весь день», — написал он, выбрав компромисс между ложью и полной правдой. «Хорошо», — пришло почти сразу. Чонгук вспомнил суровое лицо О Сехуна, для которого слово «хорошо» было высшей степенью положительного варианта в любой ситуации, и приободрился. Коротко, но уважительно поблагодарил и пошёл к Минхёку, уловив, что Кихён у себя в комнате — сидит с нотной тетрадью. «Старомодно, но мне так больше нравится». Видимо, эту привычку Ю перенял у Тэхёна. Мистер Ким находил отражение в сыне Чонгука, а теперь, похоже, добрался и до Минхёка. Но Чону всё меньше хотелось видеть Тэхёна в своём убежище.