Ни о чём не жалеть

— Мне позволили прогулять, — сообщил Чон, теперь наблюдая за тем, как Минхёк тщательно вытирается полотенцем. — Какие у вас планы? — У нас, — поправил Чонгука Минхёк, забирая у него футболку, и с пугающей, словно предсмертной нежностью перед расставанием, поцеловал его в щёку. Невинно, но собственнически. — Дать мне поспать хотя бы пару часов, чтобы я действительно не развалился, а потом — парк аттракционов, кино, хорошее кафе, ручей Чхонгечхон — что угодно. Можно даже всё, если успеем. А на ночь оставим Юки у Намджуна. Твой отец не против. Маленького тирана привлечём виолончелью Джин-Хо — он давно хотел с ней повозиться; у Тэхёна времени не было. — Ух ты, — Чонгук мигом забыл прелесть плана Ли и снова напрягся. — Мистер Ким превратился просто в Тэхёна? Разговаривали, значит? Минхёк закончил одеваться и взял Чона за плечи. — Смотрю на тебя и не понимаю: ты это серьёзно? Я опять не знаю, что тебе сказать, но это не мило, а глупо и раздражающе. Как ещё мне объяснить, что я люблю тебя? — За что меня любить? — отчаянным эхом отозвались слова Мунчоля. Но на этот раз их слышал человек, способный ответить. — А любить нужно непременно за что-то? — Ли вышел из ванной, заглянул к Кихёну, который задремал на кровати, накрыл его краем покрывала и пошёл в комнату. Чонгук терпеливо ждал, пока Минхёк продолжит, вместе с тем понимая, что сами его действия — и есть ответ на вопрос. — Привязанность, которой человечество дало имя любви, собирается из десятка мелочей. Бытовых, эмоциональных, эстетических, — Ли забрался под одеяло, Чон, приложив свою подушку к спинке кровати, сел рядом. — По каждому пункту я могу прочитать тебе лекцию, но, пока ты цепляешься за детали, пока считаешь, что любовь может существовать только в чём-то конкретном, а не сама по себе — ты не услышишь меня. Увидишь точки, обведя которые, получишь лишь пустую оболочку. Но это работает не так: сначала наполнение, а потом очертания. Минхёк попробовал обнять Чонгука, но тот не дался. Поднял глаза к потолку, чувствуя тяжесть, нависающую откуда-то оттуда. Чаще всего Ли говорил понятно — выбирал нужные формулировки, расставлял необходимые акценты, — но сейчас Чон не понимал его посыл. Наполнение, очертания… Простые слова, кажущиеся незнакомыми. Минхёк, видимо, это чувствовал. — Ладно, давай попробуем, — он лёг на спину и потянулся. — Я люблю тебя за пассивность. Ты уравновешиваешь меня, ограничиваешь искры, которые от меня летят. За эмоциональную пустоту. Твои реакции не слабее моих, но реже. Ты поглощаешь то, что идёт от меня, и мне нравится, что я могу сбросить в тебя свою энергию, зная, что ты не расплещешь её, потому что у тебя много своей, а впитаешь. Из-за тебя, для тебя я перестал быть циником, потому что ты смотришь на меня влюблённо, ты восхищаешься и любишь — единственный, от кого я хочу обожания, даёт мне его. Просто прими это на веру, если не можешь понять. И расслабься, — Ли зевнул так сладко, что Чонгук невольно повторил его движение. — Научись думать только о «здесь и сейчас», — шепнул Минхёк, меняя положение и кладя к нему на колени голову. Внутренне Чон вздрогнул. Он посмотрел на умиротворённое лицо Ли. Глаза были закрыты, они молчали. Было ли это отсылкой к тому, что сам Чонгук говорил эти слова? Говорил Тэхёну! Значит, они обсуждали Тэгу? И не только? О чём они говорили? Узнает ли Чонгук хоть когда-то? А может, это вышло случайно? И на самом деле Минхёк обсуждал с Тэхёном (и Кихёном) устройство реактивного двигателя и вестибулярный аппарат? Теорию струн? Проблемы развития стран Африки? Затерянную Атлантиду? Космос? Чонгук вгляделся в лицо Минхёка снова. Они могли бы обсуждать что угодно. Минхёк прижался к Чону. В его голове, похоже, не было тяжёлых мыслей. Или он просто не давал им над собой власть. Хотелось бы и Чонгуку отбросить все тревоги и просто довериться, расслабиться. «Здесь и сейчас». Сейчас рядом был ласковый Минхёк, который уговорил Чонгука прогулять работу, а сам лёг спать. Может, попробовать уснуть и Чону? Он погладил Ли по влажным тёмным волосам, коснулся щеки. На мгновение стало не по себе из-за того, как легко он пошёл на поводу у Минхёка, бросившись исполнять его повеление. Чонгук ведь всегда был очень обязательным… Но на другом плече сидел эгоист, которому всё нравилось. Почему бы не поддаться лени и Минхёку, домашнему Минхёку, который не устаёт баловать его нежностью и словами о любви? Ради него он разобрал своё чувство по частям, превратив вещи, которые Чонгук считал слабостями, в его сильные стороны. Гладя Ли по голове, Чонгук вспомнил Мунчоля. Его искренность, доверчивость, прямоту. Что-то похожее когда-то воплощал в себе и сам Чон, разве что беды у него были иные и Чонгук не говорил о них ни с кем. Всё в себе. А Мунчоль… Поцеловал, почти признался в любви. Стоит ли рассказать об этом Минхёку? Говорить, правда, не о чем: вечер из области пустого физического, о котором Ли говорил равнодушно. Но разговор об этом невинном приключении всё равно зайдёт, ведь всезнающий Минхёк, тыкнув в случайную пустую точку, попал в ту, которая была закрашенной. Интересно, в порядке ли Мунчоль? Может та подружка, которая так сильно задела его чувства, раскаялась и вернулась? Как он добрался до дома? Родители отчитали его за неподобающее поведение? За ним, вероятно, ведут слежку, чтобы драгоценный ребёнок не натворил глупостей. А он натворил. Или у Кима прогрессивная семья? И скоро в дверь Чона постучатся, чтобы узнать, «любит ли он его». Обязательно с детектором лжи. Чон поискал Ким Мунчоля в интернете. «Неприлично богат». Мать — владелица сети элитных отелей, отец — директор ресторанов традиционной кухни, известных во всём мире. Доходы семьи исчислялись невообразимыми цифрами. На всех фотографиях Мунчоль — жизнерадостный мальчишка, во всех статьях — завидный жених, наследник многомиллионного состояния и дамский угодник. Но в жизни… Несчастный ребёнок без друзей и отношений, выговорившийся первому встречному — потому что одиночество мучает его. Минхёк шевельнулся во сне, и мысли Чона легко переключились на него, вернее на его сомнительный союз с Тэхёном. Чонгук завидовал тому, что Минхёк и Тэхён так легко нашли общий язык. Его, если верить Ли, знает и Чонгук, но у него никогда не получалось на нём говорить; его максимум — пара фраз, чтобы развлечь того, кто знает его в совершенстве. Вряд ли ночная беседа была единственной в их жизни. Ещё в Пусане Чонгук ощущал незримую связь, которую никто не в силах был разорвать. В пусанских диалогах Ли и Кима была злоба, попытка защитить своё, но вместе с тем в них была заявка на дружбу, которая непременно завяжется, если у них будет чуть больше времени наедине. И судьба заставила их столкнуться снова. Они и так держались несколько месяцев. Но теперь… что будет между ними дальше? Дружба? Запретное влечение, которое они будут сдерживать, чтобы однажды тоже сдаться? Значит, дело всё-таки в Чонгуке: Тэхён не против однополых отношений — он против Чона? Может, разбудить Ли и заставить отвечать? Положив руку Минхёку на затылок, Чон сел удобнее и закрыл глаза. Дружба между Тэхёном и Минхёком приведёт к катастрофе. Фантазии Чонгука не хватало на то, чтобы увидеть развитие трагедии, которая разыграется из-за их общения, но Чон, прозрев на мгновение, увидел будущее, в котором боль и страдание — то, что олицетворяют Минхёк и Тэхён, только в разной степени. Минхёк — печальная улыбка смертельно уставшего человека, а Тэхён — не улыбка, а межбровная морщина с каплей отвращения ко всему. Какие общие драмы легли в основу их характеров? Может, болезнь? ВИЧ, который попытался разрушить две эти жизни? Несчастные отношения? Истории Ли и Кима казались очень разными, но Чонгук просто не знал, из каких ям состояла дорога Тэхёна. А может всё это — попытка Тэхёна отомстить? Кто знает, за что именно. Злящийся на него Чонгук часто был груб в выражениях. Правда, со стороны Кима это было бы мелочно, но кто знает, какой он человек. Знает ли хоть кто-нибудь? Джису? Чонгуку казалось, что Тэхён ни с кем и никогда не был настоящим, даже представить его живым было невозможно. Детство, юность… Неужели уже тогда Тэхён научился притворяться? Но почему? Чонгук открыл глаза, глядя на голову Минхёка. Там, внутри, ответы на все его вопросы, всё, что чувствует и переживает Тэхён. Или Минхёку тоже не удалось заставить Кима раскрыться? Через некоторое время Чонгук уснул. Во сне чувствовал, что Минхёк лёг по-другому, спустив немного вниз и его. Хотел поблагодарить, может, даже пробубнил что-то, а потом снова провалился в сон. Без пятнадцати двенадцать — невообразимое для Минхёка время — их разбудил Кихён. Залез на кровать, был заключён в объятия Ли, возмущался, был освобождён. Чону было уютно в этом припозднившемся утре. Он решил принять любовь Минхёка хотя бы на сегодня. Отдаться «здесь и сейчас» полностью. Получился почти обычный выходной, правда, людей в парках и кафе было меньше. Втроём они сходили в кино, погуляли по городу. Никто не обсуждал прошлое, только будущее. Обязательно светлое. Кихён рассказывал о своих планах относительно концерта, музыкальных занятий и контрольных. Чонгук смотрел на беззаботное детское счастье сына и заражался им, позволял и себе не быть взрослым. Вечером, закончив почти в двенадцать, Чонгук и Минхёк завезли Кихёна к Намджуну, в романтическом молчании добрались до дома. Чону так понравился этот день, что он был готов забыть всё: Мунчоля и внезапное общение Минхёка с Тэхёном, но инициатором разговора, грозившего стать серьёзным, стал Ли. Как будто ему нужно было не только что-то услышать, но и что-то рассказать. Он начал почти сразу, дал лишь вымыть руки, переодеться в домашнюю одежду и пройти в комнату. — Я не хочу, чтобы ты что-то придумывал, поэтому скажу, как есть: мы подружились. Странно говорить о дружбе после одного вечера, но все мы — все трое — понимали, что рано или поздно к этому придёт. Если мы не будем спать, то будем хотя бы общаться. И я точно могу сказать, что такой дружбы у меня никогда не было и не будет. И у него тоже. Это больше чем любовь, потому что к любви примешивается физическое, влечение — химия мозга, которая стирает неприятные черты. В нашем случае все царапины и потёртости перед глазами — без прикрас. И это красиво. Можем ли мы переспать? Можем. Такие люди, как мы, питаются энергией друг друга. В нашем случае это была бы лишь страсть, а не истинное желание. Переспим ли? Пока мы с тобой вместе, я не допущу этого. Он провокатор, и его ничего не сдерживает, но поверь: в нашем с ним общении нет и не будет ничего, кроме разговоров, — серьёзный Минхёк вдруг стал солнечным. Влюблённо улыбнувшись, он обратился к Чонгуку. — Теперь твоя очередь. Конечно, если ты хочешь со мной чем-то поделиться. — Рад, если ты… — Чон прикусил язык. «Если ты говоришь правду», — хотел сказать он, но Минхёк достаточно часто раскрывал все карты, чтобы поверить ему и сейчас. — Я рад, если ты нашёл друга, — он сел на кровати так же, как утром; Минхёк положил голову ему на колени, но теперь смотрел. — У меня был странный вечер, — он глянул на Ли многозначительно. Тот, бегая глазами по его лицу, считывал информацию и ждал. — Я пошёл на конюшню, встретил там пьяного Мунчоля. Мы немного прогулялись, посидели в кафе, поговорили… На этом можно было бы и закончить, но хотелось сказать что-то ещё. В своих размышлениях вслух Чонгук, словно перешагнув какой-то рубеж с Мунчолем, стал немного откровеннее. — Он испытывает ко мне симпатию. Целоваться полез — я не ответил. Но, наверно, если бы я был одинок, мы могли бы переспать. Дикая мысль, я никогда не думал об этом до вчерашнего вечера — спать с кем-то, кроме тебя. Но ты научил меня, что это нормально. — Ты главное не слишком фантазируй, чтобы не отдаться ему, если он появится на пороге, — Минхёк сомкнул ресницы, словно потерял интерес. — А ты ревнуешь? — Конечно, — разомкнул. — Я в своих откровениях всегда провожу чёткие границы: «могли бы в другой вселенной». А твои границы рыхлые и неопределённые. Тыкнешь пальцем и тебя примет мягкое податливое нечто, а не шибанёт током, как в моём случае. — Я не думал об этом серьёзно — так, чтобы от теории податься к практике, — поспешил оправдаться Чонгук, а потом заговорил медленнее. — Но, задумавшись, наговорил много такого, о чём не говорил тебе. Никому, даже себе. — Это немного обидно, но на то он и случайный попутчик — чтобы выдать всё, что в голове. Мне ты расскажешь, что тебя волнует? Если убрать из нашего уравнения Тэхёна, с которым, как ты, надеюсь, понял, у нас ничего не было и не будет. Чонгук впервые за последние годы чувствовал себя уязвимым, голым перед лицом правды и Минхёком. Может, лучше сбежать? Он столько бегал, почему бы не убежать и сейчас? Нет, надо быть сильным, надо быть тем человеком, который не боится потерять Минхёка. Не потому что это перестало быть ценным, а потому что он станет достойным партнёром. Мунчолю Чонгук посоветовал любить себя, но сам Чон с этим не справлялся. Глубоко вдохнув, Чонгук решил говорить. Минхёк сел, смотря на него мягко, доверчиво, тепло. Поддерживал всей своей сущностью. — Я… — он прочистил горло, Ли взял его руку, погладив. — Меня волнует наша близость, — Чон посмотрел на Минхёка. Маска показывала пассивное внимание. Ли закрыл свои эмоции, чтобы не спугнуть и не изменить настроение Чонгука. — То, что ты… У тебя было много партнёров, как я понимаю… — он замялся и опустил глаза. — Много, верно? — Достаточно. Я не считал, — ответил Ли негромко. Чон вздохнул снова. Опять стало страшно, холодно, некомфортно. Зачем он затеял этот разговор? Как будто что-то изменится. Минхёк скажет что-нибудь неприятное, Чон будет страдать ещё сильнее… Впрочем, цель этой беседы — откровенность. Чонгуку было стыдно перед Мунчолем за то, что он услышал его мысли, но ещё более стыдно было перед Минхёком, который их от Чонгука не слышал. — У тебя большой опыт… — продолжил Чонгук, смотря за тем, как пальцы Минхёка гладят его руки. — А я не могу тебе ничего дать. Мне стыдно и неловко. И я много думаю о всяком… Во время секса и вообще. Не знаю, думаешь ли ты, но меня беспокоят очень многие вещи. На этот раз Ли не сдержал реакцию — слабую усмешку. Притянув к себе, он обнял Чона.  — Но скованный ты не из-за них. Раскрепощённость — часть человека. Нельзя быть шлюхой в постели и примерной пуританкой в голове. Развратные монашки — те же шлюхи, просто они умеют притворяться. Энергия — она одна. Какая-то часть идёт на творчество, какая-то — на секс, какая-то — на работу. По тому, как ведёт себя человек, что и как он говорит, можно понять, каков он в сексе. И твоя зажатость лишь отражает то, какой ты в остальном. Я не могу попросить тебя что-то делать, потому что для этого нужно изменить то, что тебя ограничивает в остальной жизни. И… — Чего именно тебе хотелось бы? — перебил Чонгук, вдруг посмотрев дерзко. Читающий нотации Минхёк надоел, захотелось немедленно его удивить. Удалось, но лишь на секунду, через которую Ли продолжил. — Секс в общественных местах. Особенно в театре. Эти фантазии часто не дают мне работать. — И что за фантазии? — аккуратно наступал на чужое минное поле Чон. Ли посмотрел с одобрением. — Ничего специфического. Просто увести тебя куда-нибудь и взять. Быстро, без прелюдий, или долго, с бесконечными ласками, способными заменить процесс. Это, в принципе, касается любых моих фантазий. Места, позы, но главное — подготовка. — Что ещё? — Чонгук продолжал смотреть Минхёку в лицо. Тот легко выдерживал его взгляд. — Игрушки. — Для тебя или для меня? — Для тебя. Для меня игрушкой в таком сценарии будешь целый ты, — Ли улыбнулся снисходительно. — Ты много думал обо всём этом? — Раньше. Потом привык, нашёл другие плюсы. Отношения — это не только секс. Сейчас ты даёшь мне многое другое и… — Минхёк вдруг замолчал. Маска высокомерия треснула прямо на лице, показав страх. Брови Чона сдвинулись. Что его напугало? Нечаянно отданный в руки союзника (или противника) ключ? «Сейчас ты даёшь мне многое другое». А раньше не давал? Ли посмотрел в пол и помотал головой. Не останавливал мысль Чонгука, позволял ей завершиться. Сейчас… К какому времени была эта отсылка? К началу их отношений? Тогда Минхёк легко принимал отказы, как будто на стороне у него был тот, кто соглашался всегда. И теперь Чонгук знал, что желания Минхёка не ограничиваются той редкой близостью, которую мог предоставить ему Чон раньше. — Ты спал с кем-то, когда мы только начинали? — догадался Чон, чувствуя, что начинает дрожать. — Прости, что я испортил этот чудесный день. — Спал? — повторил Чонгук. — Спал, — коротко ответил Минхёк. Чонгук низко опустил голову, кусая губы. Больно. Ударилось о сознание, прошло через всё тело, придав ему вибрацию, вернулось в грудь, оставив там шрам, потом обратно в голову. Вонзённый в спину нож не причинил бы такой боли, как это одно короткое слово. Не это ли предательство? Правда, тогда их общение как будто не требовало верности — отношений не было. Чонгук эгоистично получал что-то от Минхёка, Минхёк что-то получал от него. Всё было просто и прозрачно. Все были довольны. Но теперь это воспринималось как полноценная измена, узнать о которой спустя года оказалось тяжело. — С кем? — Зачем ты спрашиваешь? Ты и так всё знаешь. Ещё слово, и я начну оправдываться, вроде: «Я же не святой, с чего бы мне было отказываться от удовольствий из-за непонятного человека, который соглашается на секс раз в пару недель». Но я действительно не святой. Пожалуй, Минхёк прав. Чонгук если не знал, то как минимум догадывался. Мелкие свидетельства, всплывающие мыльными пузырями сейчас, напомнили Ли из первого года их общения. Всегда весёлого, уверенного в себе, колкого, но терпимого ко всему. Он не пытался поцеловать Чонгука, не настаивал на сексе, потому что ему было кого целовать. — И как… С кем-то постоянным или так? — По-разному, — Минхёк взял прядь волос Чона и, потеребив её в пальцах, положил иначе, не так, как она лежала до этого; потом вздохнул и отвернулся. — Довольно долго был Уён — то недоразумение, которое ты встретил, когда пришёл ко мне после перерыва, — и парень из театра, но не из моей труппы. Но никому я не обещал отношения. Попадался случай переспать с кем-то привлекательным, я им пользовался. — Сейчас не пользуешься? — Сейчас для меня привлекательный только ты. Вроде бы правильный ответ, попадающий в самое сердце, только всё равно было гадко. Это было давно, сверху мягкой периной наложились приятные моменты, способные перекрыть грязь, но та как будто пропитала собой всё. — Почему не рассказал об этом после Тэгу? — Каждой истории своё время. Тогда мы оба были на взводе. — Ты-то почему? Физическое же ничего не значит, — по-детски передразнил Минхёка Чон. Но замолчал сразу. Зачем вести себя так? Истерики им ещё не хватало. — И когда это прекратилось? — В августе. До того, как ты рассказал про ребёнка. Однажды я просто осознал, что не хочу ни с кем встречаться, даже если у меня — у нас, понимаешь? — давно не было секса. Ты забирал всё свободное время, компенсировал все желания. Ненавязчиво и без требований вечной любви. Просто оказался везде. В моих мыслях, в моём доме, в театре. Везде ты. А потом насыщенная осень, ты познакомился со мной, я с тобой и Юки. И вот мы здесь. — После первого секса ты сказал, что тебе никто не нужен, — вспомнил Чонгук. Тогда ему эти слова казались такими прекрасными в своей простоте и честности. Честность, как же. — Сказал то, что ты хотел услышать, — глядя в сторону, отвечал Минхёк. — Универсальные слова, чтобы не разбираться и жить тем, чем мы жили до этого. Я сказал, что не буду с кем-то ещё — твои глаза закрылись, ты дал мне свою руку и попросил вести. Я вёл. Но во второй руке у меня был кто-то ещё. — Если бы не этот разговор, ты бы не рассказал? — Был бы другой. Я не вру тебе, просто не обо всём говорю сам. — Что ещё ты не рассказывал мне? — Чонгук встал. Минхёк всё так же сидел со склонённой головой. Готовился принять любой удар. — Давай обо всём разговор зайдёт сейчас. — Больше ни о чём. Всё, за что мне могло быть стыдно перед тобой, мы обсудили. Пара поцелуев и то, что в момент, когда ты думал, что у нас отношения, я считал тебя одним из, а не единственным. Слова опять попали в самое сердце. Снова стало больно. Слабость растворила в себе злобу, и Чонгук опустился на кровать. Ненависть к Минхёку, казавшаяся логичной, не появлялась. Чон был разочарован, но всё ещё влюблён. — И с тех пор ты ни с кем больше не спал? — Больше нет. — Хотелось? — Первое время. Отвык от моногамии. Теперь привык… — он взглянул на Чонгука. — Если бы ты позволил себе задуматься, понял бы всё раньше. Ты же меня знаешь — у меня здоровые желания. Но тогда мы были даже не друзьями — просто общались ни о чём, иногда занимались сексом. Я ничего не знал о тебе, кроме имени. Ничего. Как и ты обо мне. Может, для тебя это было нормально, но для меня — мало. Как я мог протянуть на таких отношениях полгода, прежде чем всё стало серьезно? Если бы я знал, что однажды ты будешь выбирать мне кольцо, я бы помогал себе сам. Чонгук дёрнулся и посмотрел на Минхёка жалобно, но злобно. Тот позволил себе взглянуть в его глаза тоже. Казался постаревшим. — Откуда ты знаешь? — Я не знал до этого момента. Но Юки говорил, что ты, гуляя с ним, останавливался у ювелирного. Наверняка захотел купить ответный подарок, подчеркнуть свою привязанность. А что ещё? Тоже цепочку — банально. Браслет? Слишком по-женски. Какие-нибудь запонки? Зажим для галстука? Всё бесполезно. Остаётся кольцо. Заодно… Символ чего-то более серьёзного. Мы вместе целую вечность — самое время. Но мне ничего не нужно. — Я ничего и не купил, — ответил Чонгук, поздно заметив детскую яростность своего ответа. Минхёк встал. — Не думал, что этот разговор случится так скоро. Надеюсь, ты сможешь меня понять, — Ли взял с кровати свою подушку. — Минэкин провинился и будет ночевать на кухне. Приходи, если соскучишься, — он поцеловал Чонгука в лоб и ушёл.