Ни о чём не жалеть

До премьеры не происходило ничего особенно яркого. Кихён был в восторге от предложения Минхёка поучаствовать в спектакле, невидимый Тэхён, на встречи с которым Ли организовал монополию, помог придумать подходящую музыку, выбрать инструмент (на этот раз пианино и вокал). Чонгуку оставалось смириться с суматохой, царившей в доме. Но он почувствовал, что выпадает из жизни любимых людей. Они чем-то увлечены, у них общие шутки и репетиции, а он может лишь стоять рядом и кивать, потому что это не его мир. Его мир изменился, но не мог проникнуть в искусство полностью. Даже несмотря на то, как часто Чонгук бывал в театре, это не трогало его душу. Он восхищался творчеством, Минхёком, его труппой, но оставался только зрителем. Тэхён, очевидно, относился к искусству иначе — он разделял интерес Минхёка, — но он не приходил на репетиции и за всё время общения Ли и Кима, Чонгук встретился с ним лишь однажды. Минхёк шёл на встречу с Тэхёном и пригласил Чона в кафе, где планировал подождать, пока Ким закончит рабочие дела. Оказалось, что он снова пишет музыку и даже обсуждает условия записи с звуковой компанией. Неизвестная тоска отступила перед светом Минхёка, который от этой дружбы стал светиться ещё ярче. Тэхён почему-то стал для Ли более близким другом, чем Хёнджин или Феликс. Ким имел в жизни Минхёка иное, необъяснимое в своей уникальности значение. Даже сам Ли, пожалуй, не смог бы его сформулировать. Чонгук не мог злиться на них за эту дружбу. Он не любил Тэхёна так, как любил раньше. Оставался привязан, но романтические мечтания полностью закончились в Тэгу. Интерес к чужой жизни, в которой Тэхён никогда не выделял ему места, исчез, Чон не ревновал и не испытывал любопытства, не стремился узнать, что два гения обсуждали на своих встречах, проходивших каждый вторник и четверг — когда Минхёк забирал Кихёна от Кима. Чон не мог обижаться на них за общие секреты, потому что он заметил, что Минхёк стал лучше спать, лучше жить. Из движений, выверенных, контролируемых, пропала лихорадочная порывистость; в глазах светилась надежда, держащая за спиной печаль, сдерживающая её. Минхёк стал другим человеком. На свидании перед встречей Минхёка с Кимом этот человек был галантен и соблазнителен. Чонгук с трудом, но старательно отвечал на безобидный флирт в виде лёгких, воздушных фраз и прикосновений, но таким Минхёка Чон не видел никогда. «Каждому чего-то не хватает», — говорил он, но теперь Ли как будто нашёл недостающий кусочек пазла, помогший собрать его полностью. Неужели дело действительно в дружбе? Минхёку не хватало всего лишь друга? Правда, какого! Музыкального гения-манипулятора, более взрослой версии его самого. Всё казалось слишком простым и поэтому невероятным. Впрочем, зачем искать сложности там, где их нет? Когда пришёл Тэхён, Чонгук заметил изменения и в нём. Умиротворённая улыбка странника, спустя годы скитаний нашедшего приют. Чон не сдержал светлую зависть, но теперь она стремилась не к чужим тайнам, а к тому, что два человека могут светиться рядом друг с другом. Он завидовал их счастью и искренне ему радовался. Ради двух счастливых улыбок он отдал бы всё. Минхёк и Тэхён как будто специально показали Чонгуку друг друга — чтобы он окончательно избавился от ревности и понял, как много может дать общение, если найти того, с кем захочется говорить. Этот гештальт для Чона был закрыт. Несмотря на свою безучастность, Чонгук искренне любил ту жизнь, которой жил. Шумного Кихёна, взволнованного занятого Минхёка, всегда присутствующего фоном мистера Кима. Он проявлялся в жестах Ли, но больше Чонгук его не прогонял. Всё ради чужого счастья. Интересно, найдёт ли он когда-то своё? Поймёт, чего не хватает ему? Вряд ли друга. Он никогда не нуждался в том, чтобы иметь собеседника. Иногда можно, но суть его неполноценности крылась в чём-то другом. В чём-то, до чего рефлексирующий Чон никак не мог добраться. Что-то мешало. Или кто-то? Премьера прошла так же, как и все прочие — красиво. Чонгук так привык к театру и своей призрачной, но неразрывной связи с ним, что не представлял, какой станет его жизнь без спектаклей, артистов, благодарящего пришедших Минхёка, праздничного вечера. Самой любимой частью Чона было последнее. Люди, разговоры, шампанское. Его с каждым годом становилось больше: Минхёк приносил театру немало денег. Кроме старых лиц, к которым Чонгук привык, добавились новые. Кихён, оказавшийся на сцене не для того, чтобы с кем-то соревноваться, Намджун, обещавший забрать Ю себе, когда тот устанет, Рюджин, годовалая дочка Феликса, и ожидаемый и одновременно неожиданный Тэхён. Пока Минхёк ходил по залу, он стоял вместе с Чоном, Феликсом, Хёнджином и Пьёнгоном. Намджун нашёл себе собеседника среди гостей, а Кихён не отходил от Рюджин. В мире Ю были только взрослые и Тэиль, интерес к которому со временем стал ослабевать, а тут — общительный ребёнок, в котором Кихён нашёл благодарного слушателя (лексикон бедняги, должно быть, не имел возможностей избавиться от навязчивого поклонника). Правда, на Рюджин покушался ещё один человек. — Какую очаровательную малышку вы заделали, — поиграл бровями Хёнджин, Феликс сложил руки на груди. — Что ты задумал? — То самое, — Хван подхватил слушающую Кихёна Рюджин на руки. — Подрастёшь и пойдём под венец. Да, красавица? — Спустите, мы не договорили! — запротестовал Ю, а потом добавил: — Пожалуйста. — Ах, у меня конкурент? — Хёнджин отпустил Рюджин, та радостно засмеялась, топая ножками. — Смотря для каких целей хён её рассматривает, — серьёзно ответил Кихён, продолжая прерванный монолог. Всё внимание Рюджин обратилось на него. Ю, похоже, был неплохим рассказчиком. — У вас разницы 37 лет, — покачал головой Феликс. — Несмотря на мою прогрессивность, Кихён подойдёт ей больше. — Боюсь, у него уже целый список невест, — усмехнулся Чонгук. Вмешался Ю. — Всего две, — он поднял голову и осмотрел обращённые на него лица, а потом глянул на Рюджин и странно ухмыльнулся. Как-то невыразимо, но очаровательно. — Но эта пока… Не знаю, самая ничего, — он погладил её по голове, и малышка засмеялась снова. — «Самая ничего»? — повторил Хёнджин брезгливо. — И этому негодяю ты отдашь дочь? Вместо того, чтобы использовать красноречие своего лучшего друга, который обласкает её самыми чудесными словами и… — И который гей, — напомнил Пьёнгон, наблюдавший за этой картиной с выражением скуки — будто такие вещи он видит каждый день. — Моей любвеобильности хватит на оба пола, — заверил Хёнджин. — Кстати, о любви, — он сел на корточки, обнял Рюджин, а потом Кихёна. — Ваш покорный слуга откланивается. — Слуга? — заинтересовался формулировкой Ю. — Принесёшь нам сок тогда? Взрослые сдержанно посмеялись, Хёнджин сощурился. — Раз ты увёл у меня девушку — тебе её и развлекать. И сок ей сам принесёшь, маленький лентяй, — он щёлкнул его по носу и поднялся. — Вам я тоже ничего нести не буду, кроме своей бесконечной любвеобильности, — он осмотрел всех, но остановился на Феликсе. — Кроме тебя, скучный натурал. — Я тут не единственный натурал, — заметил Феликс. — Кто знает, — хитро проговорил Хёнджин. — Пьёнгон вот… — Тихо-тихо, — остановил его тот. — Не развращай нам детей. — Слушаю и повинуюсь, — Хван склонил голову вместо прощания и ушёл. Чонгук заметил естественность взаимодействия Тэхёна со знакомыми Минхёка. Он, как и Ли, находил общий язык со всеми. Сейчас его языком было покровительственное молчание. Впрочем, собравшиеся люди легко приняли и Чона — чем отличается Тэхён? Напряжение чувствовалось только между Кимом и Пьёнгоном, который как будто боялся потерять подопечного, видя на пути Минхёка кого-то более взрослого, опытного, умного. Без Хвана разговор был уже не таким искромётным. Через десять минут, забрав Рюджин, ушёл Феликс. Кихён, потеряв подругу, тоже стал проситься домой. Остались только Пьёнгон и Тэхён. Последний, постояв пару минут, поклонился и отошёл. — Если кто-то когда-то заберёт у нас Минмуна, это будет он, — проследив за ним, сказал Пьёнгон. — Но мы же его не отдадим, правильно? — он глянул на Чонгука и отошёл тоже. Но в одиночестве Чон простоял недолго. — Ну и вечер! — воскликнул подошедший Минхёк. — Я так рад, что вы все встретились. И вообще рад. Сердце выпрыгивает из груди, потрогай, — он взял руку Чонгука и положил себе на грудь. — Чувствуешь? — Чувствую. И страшно волнуюсь, как бы оно не выпрыгнуло совсем, — нелепо, но любовно пошутил Чон. — Ничего, ты его удержишь для меня, правда? — Минхёк обнял Чонгука. — Безумно хочу с тобой целоваться. И не только целоваться. Я буду приставать — готовься. — Я готов, — решительно кивнул Чон, который в последнее время получал не особо много ласки. Понижая повышающуюся температуру разговора, вернулся Тэхён. — Минмун! — глаза Кима горели. Он посмотрел на Чонгука так, словно тот знает о причине такого возбуждения и тоже её разделяет. — У меня для тебя подарок. Еле успели к твоему дню рождения… — он указал на подошедшую к ним девушку и представил её. — Это Ли́са. — Женщина? — Минхёк снисходительно улыбнулся. — Для чего гею в отношениях женщина? — Это ассистентка, глупый! — сглотнул взбудораженный Ким. — Её отправил к тебе американский режиссёр, Чон Джехён. Ты же знаешь это имя? Обычно он работает в Америке, но я уговорил его почитать твой диплом по «Алой букве», — Тэхён закусив губу, смотря на Минхёка с детским восторгом человека, который исполняет свою самую заветную мечту. Взгляд Кима коснулся и Чона. Искренняя радость и никакого интереса к тому, на кого он обращён. — Он согласился заняться ей! Мы уже нашли спонсоров, я тоже вложусь, но главное — ты сможешь поставить свою собственную работу. И не в этом мелком театре, нет, Минмун. Твоя «Алая буква» прогремит на весь мир! Чонгук перевёл взгляд на Минхёка. Потрясённый Ли стоял, не моргая. Задрожав, он качнулся. Чон испуганно подставил руку ему за спину, придерживая. Бокал с шампанским выскользнул из руки Минхёка и, разбившись, вывел его из оцепенения. — Ты шутишь? Он же… Он гений!.. Будет работать со мной?.. — Не шучу, — ответил Тэхён. — Джехён приедет через пару дней, а пока начни работать с Лисой. Мы набросали план подготовки. — Господи… — Ли шагнул к Тэхёну, видимо, планируя обнять, но потом прислонил ладонь ко лбу — как он делал, когда у него раскалывалась голова, — и направился к стоящим вдоль стен креслам, падая в одно из них. Тэхён и Чонгук немедленно последовали за ним. Минхёк был дьявольски бледен, словно вот-вот потеряет сознание. — Ох, Минмун, — Ким опустился перед ним на колени. — Прости… Я сделал что-то не так? Ты говорил, что мечтаешь поставить… — теперь Тэхён выглядел встревоженным и таким же потерянным, как и Минхёк. — Наверно, мы сможем всё отменить, — он неловко глянул на стоящую позади Лису. Чонгук сел в соседнее кресло и взял Минхёка за руку. К ним подошёл Пьёнгон. — Что-то случилось? — он сел с другой стороны от Минхёка. Тот вдруг посмотрел на него ошалело. — Я поставлю её, ты представляешь? Мой диплом, моя собственная работа. И не тут, а в большом театре, представляешь? — Ух ты! — старший Ли глянул на Чонгука, а потом на Тэхёна. — Это невероятные новости. — Это Ким… Тэхён… устроил… — взгляд Минхёка поднялся, но был недобрым. — Не сметь, — твёрдо велел Пьёнгон, хлопнув его по колену. — Протекция не всегда плоха; в твоём случае всё закономерно: ты талантлив, людям просто помогут это увидеть. — Я ни в коем случае не хотел унизить твой талант… — поторопился оправдаться Тэхён. — Ты так горел этой идеей, я всего лишь хотел тебе помочь. Чонгук слушал их неровную беседу, видел Минхёка голым в своём потрясении. Мог бы быть таким же потерянным и уязвимым Ли, ставивший Графа Монте-Кристо? Тот Минхёк был другим. Как Чон менялся рядом с Минхёком, из-за Минхёка, Ли менялся тоже. Из-за него, из-за Кихёна, совместной жизни, раскрытых секретов. Тот Минхёк был актёром, который не позволял маске силы спасть с лица и обнажить слабости. Чон погладил руку Минхёка, и тот вдруг повернулся к нему. Хотел что-то сказать, смотрел испуганно, не верил, что всё это действительно происходит. Чонгуку захотелось прижать его к груди, погладить по голове, обещая, что всё будет хорошо. — Вы же справитесь? У меня самолёт, и так опаздываю, — Пьёнгон встал, обнял Минхёка и Чона, а потом впервые за вечер взглянул на Тэхёна. — Спасибо. Я рад, если у него появился друг, который, как и я, знает, что он заслужил всех звёзд мира, — и обнял его тоже. В глазах Кима Чонгук уловил смятение, но не мог даже предположить, что было его причиной. — Жду новостей, пишите обо всём. Минхёк проследил за ним, затем резко встал, едва не упав обратно, и обратился к Тэхёну. — Я никогда не смогу тебя отблагодарить, — он подал ему руку, Тэхён заключил её в свои. — Это — самое меньшее, что я могу сделать, чтобы отблагодарить тебя. Новый многозначительный взгляд — тот же молчаливый диалог, который Чонгук не понимал в Пусане, но на этот раз без вражды. В воздухе царило нечто неуловимое, но доброжелательное. — Завтра отдохни, но потом готовься много работать. Премьера в следующем декабре, кажется, что времени много, но это не обычный спектакль, это огромная постановка, которая может — должна, Минмун, — прокатиться по всему миру. Сделай то, что сведёт всех с ума. Ты это умеешь, — он похлопал Ли по плечу, попрощался с Чонгуком и, говоря с Лисой на английском, направился к выходу. Людей почти не осталось, но Минхёк не спешил домой. Наслаждался местом, которое встряхнуло его, подарив новые, незнакомые эмоции. Минхёк казался пьяным, хоть за весь вечер он выпил всего пару бокалов шампанского. На губах играла улыбка, Ли смотрел на подходивших к нему людей пустым взглядом, в котором были мысли, недоступные никому. Минхёк отдался своим чувствам полностью, не скрывал их, позволял поглотить себя. И это не превратило его в безумца: его счастье, такое же яркое, как он сам, было тихим и возвышенным. Чонгук наблюдал за ним, не веря в то, что видит. В его голове не умещался ни обнимающийся с Минхёком Тэхён, говорящий о какой-то благодарности, ни фраза про то, что постановка Ли должна «прокатиться по миру», ни то, каким задумчиво-вдохновлённым был Минхёк. Ли и Ким замерли для Чонгука в секунде их прощания, застыли в янтаре, чтобы потом он возвращался в этот день и думал, что с него началась катастрофа. Или это действительно повод для радости? Чонгук испытывал лишь страх. Липкий, гадкий, сковывающий. Первая реакция на потерю, которую он предчувствовал. — Потанцуем? — через некоторое время Минхёк подошёл к Чону. Настроение Ли сменилось. Теперь всё было только для Чонгука. Чон огляделся. В зале остались только они. Минхёк поставил другую музыку — что-то такое Чонгук слышал в американских фильмах, — сделал приглушённый свет. Он хотел разделить свою радость с Чоном. От рокового красавца, который украл сердце Чонгука в начале знакомства, остался лишь судорожный огонь в глазах и изящные движения, подчёркивающие красоту Ли, но новый Минхёк, ласковый, домашний, обнимающий крепко, но нежно, каждым шагом заставлял землю под ногами Чонгука содрогаться. Чон шумно вдохнул, осознавая, насколько он влюблён. И насколько он боится потерять Минхёка. «Ну же, скажи ему что-то такое же оглушительное, как этот вечер», — билось в висках. Чонгук задышал громче, словно он загнан — зачем-то загнал себя в эти отношения, в которых не может быть равным, проигрывает в каждом бою, оставаясь в дураках после каждой партии. Слова были внутри, слишком глубоко, мелькали в голове образами, с трудом собираясь во фразы. — Ты… Ты невероятный, — со всей пылкостью, на которую был способен, сказал Чонгук. Минхёк улыбнулся мягко, удушающе, и насыщенность этого вечера, лопнув, прорвалась. — И мне очень, невыносимо плохо от того, что я такой заурядный на твоём фоне. Не понимаю искусство, не слышу музыку, не могу поддержать твои восторги по поводу… По любому поводу. Я искренне сопереживаю, но не чувствую того же, что и ты. Не могу отдаться моменту, насладиться им, добавить в твою историю себя, как будто я за бортом. Ты счастлив из-за спектакля, из-за дружбы с Тэхёном, из-за успеха, внимания, из-за дипломной постановки. А я в миллионный раз не могу тебя догнать. Лицо Минхёка, как калейдоскоп, за несколько секунд показало несколько эмоций. Счастье превратилось в непонимание, потом — в разочарование, закончило гневом. — Надо же, — он отпустил Чонгука, смотря на него так, будто тот признался в убийстве. — А мне казалось, я эгоист. Но ты со своей зацикленностью на себе переплюнул даже меня, решив сказать всё именно сегодня. Не выдержал, что я могу быть живым не только из-за тебя? Испугался, что я стану успешным и уйду? — он злобно оскалился. — Давай я надену твоё чёртово кольцо, чтобы все знали, что ты превратил сверкающего Минхёка, не знавшего привязанностей, в своего раба? Я отдал тебе всё, что во мне есть, всего себя, каждую частицу своей души, своего разума, своего тела. Свою гордость и сдержанность, свою похоть и блистательность. Оглянись! — он развёл руками. — Я живу с тобой, воспитываю твоего ребёнка, хотя сам всё ещё ненавижу детей и никогда не хотел связывать свою жизнь с ними. Я отказался от мелких удовольствий, чтобы тебе, тебе было спокойно! — повышал голос Ли. — Никакого шального секса или хотя бы поцелуев, никаких сигарет и пьяных вечеринок — чтобы ты не волновался. И ты продолжаешь душить меня своей неуверенностью. Чего же ещё ты хочешь? — выговорил Минхёк надрывно, а потом отошёл от Чонгука и неестественно засмеялся. — Глупый Минмун. Слишком много всего. А ты не понимаешь. Ты всё время думаешь. Думаешь, думаешь, думаешь. О какой херне ты думаешь, вместо того чтобы просто посмотреть на факты: я завишу от тебя. Если мы расстанемся — ты найдёшь себе другого Ли Минхёка, который тебя пригреет, потерпишь его рядом, как меня, привыкнешь. А от меня не останется ничего; я позволил себе эту уничтожающую слабость привязанности — my fault — и просто сдохну без тебя, потому что во мне не осталось ресурсов на восстановление. Последние я отдал тебе, — он тяжело выдохнул. — Я невыносимо устал твердить тебе о любви. Но тебе всегда мало, — провёл по лицу руками. — Уходи. Не хочу тебя видеть сегодня. Переночую у Пьёнгона. Чонгук постоял несколько секунд, хотел то ли извиниться, то ли напомнить о том, сколько раз в отношениях с Ли мучился он, но мыслей было много, а слов — ни одного. Чон поклонился непонятно кому — Минхёк уже стоял спиной — и быстро зашагал к выходу. Обернулся у самой двери, увидел Ли, опершегося руками на сцену, и едва не вернулся — оставлять Минхёка в таком состоянии казалось жестокостью. Но раздалось громкое: — Уходи! И Чонгук вышел.