Ни о чём не жалеть

Слэш
NC-17
Завершён
1961
автор
Размер:
755 страниц, 167 частей
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
1961 Нравится 1825 Отзывы 1025 В сборник Скачать

135.

Настройки текста
Примечания:
Что случилось? Минхёк в порядке, Юна и Феликс тоже. Может, что-то с Рюджин? Зачем тогда собираться всем? Что-то с Хёнджином? Что привело искателя приключений в больницу? Чонгук позвонил Намджуну. С трудом проснувшийся отец не сразу понял просьбу приехать и посидеть с Кихёном, но обещал быть через двадцать минут. Можно ли оставить ребёнка на десять минут без присмотра? Ему уже семь, но, хоть у Чона и были мысли отказаться от няни, от волнения это не избавляло. Но Чонгук решил, что сейчас его поддержка больше нужна Минхёку. Даже не разбудив Ю, они оделись. Ли не поддавался панике, ожидая, когда информации станет больше; Чонгук готовился к худшему, но не нагнетал. А дальше — замедленная съёмка, чёрный фон и редкие освещённые кадры. Ночь, машина, красные глаза Феликса. «Он забрался к кому-то на участок, охрана в него выстрелила». Ужас на лице Минхёка. Обречённость Феликса. Дорога. Темно. Тихо. Больница. Минхёк и Феликс вылетают, паркуется Юна. Чонгук ждёт. Регистратура. Запах медикаментов, сдавленные крики. Палата. Кровать, у которой сидят Минхёк и Феликс. Кровь и непрерывная линия на мониторе. Врач выходит. Никакой суматохи. Страшное спокойствие безысходности. На бледных губах Хёнджина застыла жуткая улыбка. Минхёк, целуя его окровавленную руку, что-то тихо говорит. Феликс не шевелится, повторяет недвижимость друга. Улица. Юну затошнило, Чонгук выходит с ней. Страшно видеть Минхёка уничтоженным, страшно находиться в комнате с мертвецом. Юна дрожит, Чон машинально обнимает её за плечи, не зная, кому нужно утешение больше. Пожалуй, Минхёку и Феликсу, но они там, внутри. Пытаются осознать произошедшее. Как это возможно? Ведь ещё день назад… Полчаса спустя начинает светать. Юна и Чонгук всё ещё на улице. Сирена скорой помощи и молчание. С Джин-Хо было иначе. Ещё пятнадцать минут спустя выходят Феликс и Минхёк. При Чонгуке Ли впервые говорит Феликсу «хён». Звучит странно, как слово на инопланетном языке. Чон пустым взглядом смотрит на Минхёка, потом на Феликса. Кажется, они тоже умерли. Но двигаются. Тяжело и неровно. Никто не плачет. Едут молча. Чонгук не уточняет куда. Вспоминает про Намджуна, пишет смс. Тот отвечает не сразу. Говорит, что спал, Кихён в порядке. Чон просит остаться подольше или вызвать няню — не знает, когда они вернутся. Отец говорит, что заберёт Кихёна к себе. Чонгук смотрит в окно, не узнаёт район. И ладно. Берёт дрожащего Минхёка за руку, тот никак не реагирует. Чон пишет Лисе, что Минхёка сегодня не будет, а потом просит отгул на своей работе. По состоянию здоровья. Чёрт знает, чьего именно. Дом, участок, охрана. Такая же, как та, что застрелила Хёнджина? Чонгук оглядывает их так, словно в этом утре виноваты они. Картинки становятся мягче, к чёрному добавляется красное — вино Феликса и кровь, которую они стараются не вспоминать, но помнят каждую секунду. Садятся на пол, молчат, тоскливо смотрят на вино, закуски. В комнате полумрак. Сквозь плотные шторы почти не проникает свет, но Чонгук чувствует, что дом уже проснулся. Он живёт, в отличие от Хёнджина. — Помню, как встретил его впервые, — говорит вдруг Феликс, и все с извращённым облегчением выдыхают. К чёрному и красному добавляется золотой. «В тот день было солнечно, но он был мрачен — словно ненавидел солнце и хотел всем это показать. На самом деле, потому что сам он его олицетворение». А потом голубой — коктейли с блю кюрасао, которые они пили вечером в баре. Минхёк добавляет в историю зелёный. «Я сбежал с репетиции — он позвал меня, сказал, что должен кое-что показать. Мы просто пошли в ближайший парк, лежали на траве и разговаривали несколько часов. Видимо, он показывал, что счастье может быть таким простым». Чонгук ясно представляет картинки, которые рисуют Минхёк и Феликс, но они рисуют их лишь друг для друга. Вспоминают совместные шутки, рассказывают о том, что не видел другой. С тихим, сдержанным страданием, лишь иногда слёзы появляются то у одного, то у другого, но их никто не замечает. Когда Минхёк начинает курить, Юна уходит. Атмосфера напряжённая и расслабленная одновременно. Чонгук не мешает Минхёку и Феликсу, он случайный слушатель, про которого они не думают, не помнят. На полу стоят уже несколько бутылок, в комнате становится накурено, но они говорят, говорят, говорят — пытаются справиться со своей болью, продлить её, чтобы отдать долг лучшему другу, потому что, когда они лягут спать и проснутся, это будет другой день и смерть станет более осязаемой, настоящей, а не далёкой и неосознаваемой, как сейчас. Через некоторое время разговор затухает. Минхёк придвигается ближе к Чонгуку, ластится, требует объятий, хотя оба они понимают, что они не помогут. Ничего не поможет. Но Чон обнимает, гладит спину, монотонно, аккуратно. И замечает, что Феликс ушёл. Давно? Смотрит на часы, зачем-то вспоминает, что ему их подарил Минхёк — около года назад, потому что старые стали плохо работать, — прижимает Ли сильнее. Тот курит без остановки, а потом, спустя полчаса, начинает говорить. Больше не обрывками, как до этого. Вытаскивает себя из болота. — Хёнджин был по уши влюблён в него, — пущенная в пепельницу сигарета падает поверх горы окурков. — Однажды они чуть не переспали, чёрт знает, как Феликс это допустил. Тогда же Хёнджин сказал, что любит, Фел отверг его, они не общались несколько месяцев. Вся эта история была до меня, когда я стал с ними дружить, не было даже намёков. Я не догадался бы, как отчаянно любил Хёнджин, если бы пару раз в месяц он не напивался и не звонил мне, плача в трубку о том, как ему надоело спать со всеми подряд, как сильно он хочет спать только с одним человеком, который никогда им не заинтересуется. Повторял снова и снова, какой Феликс прекрасный. Голос, руки, речь, движения — он обожал его. Когда появилась Юна, я думал, он совсем с ума сойдёт. «Это конец. Теперь он принадлежит другому человеку. Как же мне разлюбить? Я не хочу так больше жить, я не могу так». Я боялся, он покончит с собой. Но он, к счастью, оказался сильнее, чем когда-то был я. Прятал горе в чужих постелях. И это даже помогало. Он немного любил всех, с кем спал. Кого-то совсем мало, кого-то дольше. А перед Фелом нацеплял маску — боялся потерять дружбу. Никакой любви. А ему ещё тогда, давно, сказал: «Херня на палке, ты серьёзно считаешь, что я тебя до конца жизни любить буду? Это просто благодарность. Ты меня пригрел, когда я был в отчаянии. Вот и вся любовь». — Прекрати, ради всего святого, — раздаётся за спиной, Минхёк резко оборачивается. Видит Феликса, закрывшего рот рукой, и пытается немного разбавить, отвлечь. — Как сказал бы Хёнджин: для усиления драматичности и пиздецовости ситуации не хватает только откровения Фела о том, что он отказался от отношений из-за блядства Хёнджина. — Мне кажется, я бы застрелился и отправился за ним прямо сейчас, если бы так было, — качает головой Феликс, падая на диван рядом с ними. — Нет, я искренне пытался полюбить его, и я любил. Но не так, как ему было нужно. Смешно сказать: я так хотел ему помочь, что ходил к психологу, спрашивал, смогу ли стать геем. — Не смог, — грустно шутит Минхёк. Чонгук видит мокрую дорожку на щеке хозяина дома и отворачивается. А что, если Тэхён любит его, но Чон никогда об этом не узнает, потому что Ким умрёт, так и не рассказав свои тайны, одна из которых касается и его? Эгоизм. Не до Тэхёна сейчас. — Не смог… И переспать с ним не смог из-за этого. А потом он так убедительно играл незаинтересованность, что я серьёзно верил. Замечал намёки, то, как он выделяет меня иногда, но не думал, что это из-за любви… — он хватается за голову, смотря перед собой безумными глазами. — Мы были знакомы почти пятнадцать лет… И всё это время… Боги. — А что бы ты сделал? — Минхёк хлопает его по ноге. — Отказался от дружбы? Это окончательно уничтожило бы его. Попробовал бы пересилить себя? И жить до конца жизни тем, что тебе не нравится, чтобы кто-то не страдал? — Может, я привык бы… — Не так это должно работать. И Хёнджин это понимал. — И вот мы снова вернулись к тому, каким чудесным он был, — Феликс встаёт и, кашлянув, шмыгает носом. — Никак не могу поверить, что это правда. Что я не могу позвонить ему, чтобы он как-нибудь отшутился, и всё стало бы… Нормально? Как обычно? Не могу поверить, — рука закрывает глаза, Минхёк поднимается, обнимает. Сдавленный плач, мрак, тоска. — Мы поедем, если тебе не нужно, чтобы остались, — говорит Минхёк. — Не хочу, чтобы твой дом ассоциировался с этим днём, не хочу продолжать его. В родной постели всё переживается проще. — Езжайте. Но не садитесь за руль, разбужу водителя. Жалею, что сам решил вести, когда мне позвонили, — Феликс тяжело усмехается. — Жестокая ирония: о его смерти я узнал первым, потому что мой номер он всегда указывал как экстренный контакт. И как я мог не замечать… Минхёк хлопает его по спине, они выходят. Чонгук оборачивается. Феликс их не провожает. Видимо, он пошёл искать утешение в чём-то ещё. В ком-то ещё. Наверно, в жене или дочери. Чон смотрит на Минхёка. А что нужно ему? Сможет ли Чонгук ему это дать? Утро кажется нереальным, пластилиновым. Чонгук думает о совете Феликса не вести самим. У Чона нет прав, а у Минхёка есть? Или это были слова без привязки к людям, просто размышления вслух, мысли, поглощённые горем? Когда-нибудь Чон спросит. Или нет. Но он точно не будет спрашивать о случайно оброненной Минхёком фразе: «он, к счастью, оказался сильнее, чем когда-то был я». Минхёк пытался покончить с собой? Когда это было? Из-за чего? Как? Шрамов у Ли нет, не считая того на колене. Почему он выжил? Кто его спас? Брат? Наверно, брат. Чонгук видел в Пьёнгоне рыцаря в блестящих доспехах. Защитника, который всегда помогал Минхёку выживать. Видимо, не только в переносном смысле. Дома Минхёк молчит. Не плачет, ничего не рассказывает. Но Чонгук и не ждёт от него ничего. Он, как бывает с ним в такие моменты, понимает всё без слов. Только сердце разрывается от того, насколько несчастен любимый человек. Скомканная организация похорон, заведённое на охранника, убившего Хёнджина, дело, кремация, скромные похороны. Детдомовский Хван, которого не усыновили, как было с Минхёком, компенсируя отсутствие семьи, завёл много друзей. У каждого нашлась какая-нибудь байка, все что-нибудь рассказывали. Потому что так хотел бы Хёнджин — чтобы в последний путь его провожали с улыбками. Молчали только Феликс и Минхёк. Они всё рассказали в день его смерти.
По желанию автора, комментировать могут только зарегистрированные пользователи.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.