Ни о чём не жалеть

Кихён действительно пришёл, но просто проверить наличие Минхёка ему оказалось недостаточно. Он сел на колени Ли, всем своим видом показывая, что уходить никуда не собирается. Чонгук усмехнулся, взял книгу и сел в соседнее кресло. Пришло смс. «Маленький принц занял твоё место», — сообщил Минхёк, пока Ю, прижимаясь к нему, устраивался удобнее. Маленький принц… Чонгука переполнила нежность. Минхёк продолжал любить Кихёна, несмотря на то, как сильно тот его обидел. — Я же не мешаю? — поинтересовался Ю. Хороший знак: Кихён заботится о чужом комфорте, что бывает с ним не часто. — Ни капли, — Минхёк поцеловал находящуюся рядом щёку и взял ноутбук. Чон уловил на его лице новую эмоцию, которую Чонгук не мог бы назвать. Но эмоциональная встряска, вытащившая Ли из апатии, явно улучшила рабочий процесс. «Вы смотритесь очаровательно, — стал набирать Чон. — Мне настраиваться на умиление или на…» — он смущённо кашлянул, невольно привлекая внимание Минхёка. Чон помотал головой, и Ли вернулся к ноутбуку. Чонгук всё стёр и написал другой текст: «Я очень соскучился по тебе за эти дни. И речь не только о разговорах». Минхёк встревоженно сдвинул брови. «Посмотри, где сидит твой ребёнок, и не пиши такие вещи. Не заставляй чувствовать себя педофилом и придумывать, как объяснить реакции на тебя ему». Чонгук осмотрел Минхёка, увидел, что Кихён сидит достаточно близко к паху Ли, чтобы это могло вызвать вопросы. Похоть отступила. Он написал другое сообщение, проследил за тем, как его воспринял Минхёк. Он посмотрел удивлённо; предсмертный взгляд редкой птицы, прощающейся с жизнью. Такой же как тот, каким Ли одарил Чонгука, когда Чон сказал ему «со мной ты всё ещё сияешь». Чонгук улыбнулся, перечитал своё сообщение, зная, что Минхёк ничего на него не ответит, и принялся за книгу. «Пока ты зовешь его моим ребёнком, а не нашим, он тоже будет так считать», — написал он, ясно осознав, что у Кихёна действительно два родителя. И помогая осознать это и Минхёку. Чонгук вспомнил про купленное давно кольцо. Захотелось подарить его сейчас. Каждому разговору своё время — настало ли время для этого? После прошлого дня рождения их отношения были на грани соседских, а не романтических — кольца стали ближе к возврату в магазин. Но теперь… Нет, момент тоже не тот. Он почувствует, когда наступит правильный. Через некоторое время Кихён уснул. Отнеся его в комнату, Минхёк вернулся, закрыл дверь на замок и выключил свет. Потому что они оба любили темноту, особенно Чон, который иногда (часто) смущался своего тела во время секса. Ли давно бросил попытки это изменить. Он просто занимается сексом так, как будто номинируется на Оскар, как будто актёру внутри нужны зрители даже в таком интимном процессе. Может, где-то стоит камера? Может, стоит поставить? Они почти обошлись без прелюдий, потому что такого желания в них не было давно; после смерти Хёнджина влечения не было вообще. Чонгук старался наслаждаться и не думать о том, что он никак не может привыкнуть к тому, что кто-то использует его тело для удовольствия, непредусмотренного (действительно?) природой. Пожалуй, это всё-таки удовольствие обоюдное. Ему нравилось, когда его целовали, нравилось чувствовать пальцы на себе и в себе. И не только пальцы. Нравилось. Особенно сейчас, когда настоящей близости между ними не было целый год. Получилось жарко, увлечённо, шумно. Но недолго. Зато потом они лежали, обнявшись, и это было прекрасным дополнением, необходимым, чтобы это был не просто секс незнакомых знакомцев, а что-то большее; часть семейной жизни, о которой они позабыли. На следующий день Минхёк ушёл в театр и пропадал там до самой премьеры. Оставался сосредоточенным, но больше не мрачным и несчастным. Феникс Минхёк разрушился и возродился, чтобы к декабрьскому спектаклю блеснуть так, как не блистала ни одна театральная звезда в Сеуле. Накануне Минхёк не спал, добавлял своему дню какие-то детали, заражая своей лихорадкой Чонгука. Закуски, вода, шампанское, официанты, гримёры, звук, благодарственная речь, одежда, гости — каждый из сотни пунктов Ли проверял по десятку раз, хотя всё было безупречно, ведь над спектаклем работала большая команда во главе с Джехёном. Но он относился к этой постановке не так. Для него она — одна из, а для Минхёка — уникальная, первая, неповторимая, старт, который изменит всю его жизнь. И не только его. Но Чонгук упрямо прогонял мысли о мировом успехе «Алой буквы» и о том, как это повлияет на их отношения. Минхёк поднялся с постели в шесть. Сонный Чонгук ушёл будить Кихёна, но тот тоже не спал. Нервничал перед выступлением, понимая, сколько людей увидит его на сцене. Думал ли он о том, что его увидит Рюджин? Его, а не Тэиля. Об этом Ю не распространялся, оставляя сердечные дела при себе. Они волновались оба, а Чонгук своим спокойным примером расслаблял своих артистов. Кихён большую часть репетировал. Минхёк дал юному музыканту возможность продемонстрировать все свои таланты, даже виолончель. Для последней, правда, пришлось задействовать одного небезызвестного скрипача (назовём его Ким Тэхёном), который согласился оказаться на сцене только ради Ю. Но Кихён явно волновался меньше, чем Минхёк. Чонгук впервые видел его настолько беспокойным. Единичные моменты такой взволнованности были за время их отношений, но ни один из них не шёл ни в какое сравнение с бесконечным беспокойством, с которым Минхёк проверял зал. Еда, декорации, свет, Джехён, Лиса, труппа, дублёры. Всё должно быть идеально. Идеально! Но взбудораженному Ли казалось, что всё не так. Он часто просто подходил к Чону, смотрел на него так, как смотрят в пустой холодильник во время жёсткой диеты, обнимал и уходил. Чонгук верил, что этот странный ритуал помогает, и был готов предоставить объятия в любой момент. С приближением спектакля Минхёк начал успокаиваться. Усилием воли заставлял себя быть сильным и бесстрастным, властелином, которым он всегда был в профессии, волшебником, который создаёт мир, заманивая в него уставшие от реальности души, вынуждая их остановиться в потоке рутины и задуматься о чём-нибудь большом или незначительном, просто задуматься, отдаться театру хотя бы на один вечер. Когда-то Чонгук с особенным отчаянием отдавался этой магии — когда переживал новость о беременности Чиён, — и он знал, насколько могущественным может быть Минхёк, используя скромные ресурсы небольшого театра. Но теперь в его руках был серьёзный театр, огромная популярность, именитые гости, приходящие в дорогих костюмах и вечерних платьях. Совершенно другой уровень, который — Чон не сомневался — Ли способен поддержать. Это его жизнь, то, к чему он долго готовился, та ступенька карьеры, после которой он будет идти лишь наверх. За час до начала Минхёк подошёл к Чонгуку. Не повторял, как волнуется, не говорил, что ему кажется, что что-то не так, только судорожно обнимал Чонгука за плечи. А потом вдруг отпустил его, закрыл глаза, сделал несколько глубоких вдохов, выглядя при этом, как человек, на эти мгновения оказавшийся в буддистском храме где-нибудь в Тибете, и посмотрел на Чона глазами своей старой версии. Самовлюблённого Ли Минхёка, который любовался работой других людей, потому что видел в ней себя, свои заслуги, Минхёк-эгоист, актёр, который может сыграть каждую из ролей в своём спектакле. Он глянул на Чонгука, тот вздохнул неровно и с сожалением. — Не смотри на меня так, будто я убил человека, — попросил Ли. — Ты и убил: того себя, у которого тряслись руки. — Они всё ещё трясутся, — улыбнулся Минхёк, вытягивая перед собой руки ладонями вниз. — Но об этом никто не должен знать, кроме тебя. Я не могу быть тем человеком для них. «Но можешь быть для меня», — подумал Чонгук, обожая Минхёка как никогда сильно. Потом — спектакль, проблемы со звуком и актриса, забывшая свою реплику и попытавшаяся выкрутиться экспромтом, который едва не получился расистским. Но всё удалось обыграть так, что любые огрехи вписывались в спектакль. Минхёк смог превзойти себя и, хлопая отчаяннее всех, Чонгук любовался и гордился им, радовался вместе с ним. А потом началось испытание доверия. Время стало течь иначе. Медленно для Чона и невообразимо быстро для Минхёка. Ли растворился в гостях. Знаменитые актёры, музыканты, пара политиков. Среди этих разряженных людей Ли сверкал ярче всех. Он в принципе жил свечением, показывал общественности огонь своей души, отдавал его частички, чтобы зажечь что-то похожее в других. Чон подумал про Тэхёна. Он, кажется, стремился к тому же, но действовал другими методами. Мягкой лаской, вниманием. Он заставлял влюбляться сначала в себя, а только потом в искусство. Огонь Минхёка настаивал на том, что любить нужно всё. Начать можно, например, с театра. Сам Ли отдался ему без остатка — времени на Чонгука у него не было. Пару раз они встречались глазами, Минхёк виновато улыбался и снова возвращался к похвалам и восхищению. Рядом всегда крутился Джехён. Они выглядели настоящей парой, и гадкие мысли об измене снова атаковали Чонгука. Вдруг Минхёк ему соврал и сама возможность этой постановки появилась после компромисса, в котором он спит с Джехёном? Допустимо для Ли использование своего тела в качестве валюты к театральной вершине? Сейчас его образ с этим не вязался. Не имея возможности общаться с Минхёком, Чонгук довольствовался знакомыми. Например, Чимином, который вернулся в Сеул сколько-то месяцев назад. О Паке Чон знал мало. Общение с ним всегда было вялым, а за последние годы оно почти прекратилось совсем. Но на премьеру, событие настолько громкое и важное, Чонгук его всё-таки пригласил. Как будто подсознательно надеялся хоть как-то заменить Хёнджина. Правда, для себя, а не для кого-то ещё. Пак пришёл с Хосоком. Они перекинулись парой фраз после премьеры и, ничего не объясняя, ушли. Чону показалось, что это их последняя встреча. Сыграв в жизнях друг друга свои роли, они прощаются навсегда. В числе других неожиданных гостей была Моника. Её, конечно, пригласил Тэхён. Впервые их беседы не выглядели агрессивными. Впрочем, статистика Чонгука была не самой богатой, чтобы говорить о том, как они общаются обычно, но Чон был уверен, что дружба с Минхёком усмирила ненависть Кима к бывшей жене. Была и Джису. Увидеть её спустя столько лет было для Чонгука странно. Дочка Тэхёна, человек, укравший его первый поцелуй, жизнерадостная и простая Джису теперь превратилась в женщину. Яркую и красивую, как мать, но более счастливую. Она расцвела то ли из-за мужа, крупного чернокожего парня, казавшегося Чонгуку чересчур огромным для хрупкой Джису, то ли из-за животика, добавившего беременной дочке Кима румянец. Семейство Кима тоже ушло довольно скоро. Кихёна развлекали Тэиль, Рюджин и Минни. И немного Чонгук, Пьёнгон, Феликс и Тэхён, которые также были обделены вниманием Минхёка. Никаких особенно интересных бесед не происходило. В основном все темы касались выступления Ю, спектакля, успеха, который непременно ждёт постановку, Минхёка, Джехёна и некоторых артистов, игра которых понравилась присутствующим больше всего. Впрочем, выделить кого-то, кто сыграл плохо, у них не получалось. Отношения между Тэхёном и Пьёнгоном улучшились. Или два актёра лишь притворялись. Но Чонгуку не хотелось бежать, когда малышня разошлась и остались только Ким, старший Ли и Чонгук. К тому же, тогда разговор стал более взрослым и личным. — Даже мне не нравится, как он на него смотрит, — начал Пьёнгон. — Если бы я знал, что так будет, поискал бы кого-нибудь другого, — вздохнул Тэхён. — Вряд ли получилось бы организовать всё так, то есть… — Пожалуй, — кивнул Тэхён, словно продолжая мысли Пьёнгона. Чонгук начал теряться. Он знал не так много театральных деятелей, особенно режиссёров, особенно всемирно известных, и ему было неуютно из-за своей неосведомлённости. — Ладно, ему не пять лет. В институте он вполне успешно послал своего преподавателя, когда тот предложил ему за пару минетов пятёрку по его предмету до конца обучения. «А если согласишься со мной спать, закончишь с красным дипломом». Интересно, что этот чудила думает теперь, когда Минмун поставил эту «извращенскую пародию на творчество» и собрал такой аншлаг. Чон напряг память. Минхёк рассказывал, что его диплом запретил один из преподавателей… Видимо, тот, которого Ли отверг? — Сейчас у них контракт, и это вселяет надежду, — продолжил Пьёнгон. — Думаю, это просто для пиара. Я говорил с Дже, он обещал, что всё будет прилично. Правда, лгун он похлеще нас всех вместе взятых… — Ким глянул на Чонгука, словно тот приговорён к смерти через пытки. — Давайте сменим тему. Может, наш молчаливый друг что-нибудь расскажет? — Я отлично чувствую себя в качестве слушателя, — ответил Чон. Ким улыбнулся, Пьёнгон посмотрел недоверчиво. Следующие полчаса немного поговорили об искусстве, отношениях старшего Ли, в любви бывшего гетеросексуальной версией Хёнджина, о Кихёне. Не дождавшись Минхёка, Тэхён ушёл, остались только Пьёнгон и Чонгук. Они молчали. Чон задумчиво смотрел перед собой, уже не надеясь, что Минхёк подойдёт к ним, старший Ли с кем-то переписывался. Чонгук мельком уловил, что он флиртует с какой-то девушкой. Видимо, с той, о которой поведал в процессе общего разговора. Она была из новой труппы, с которой ему приходится работать. Видимо, равнодушное отношение к сексу у Минхёка от Пьёнгона. И не только это. Чем больше времени проводил с ним Чонгук, тем очевиднее становилось, что у них единая жизненная философия, различающаяся лишь в незначительных деталях. Пьёнгон воспитал свою копию. Старший Ли упрямо не уходил, даже когда пробило двенадцать. Минхёк обещал, что всё не затянется больше, чем до одиннадцати, но людей меньше не становилось. Ли бросало от одной компании к другой, и он с головой нырял в каждое новое знакомство. В половине первого пришло смс. «Иди домой, не знаю, когда освобожусь», — Чонгук посмотрел на Минхёка злобно. Руки сжались в кулаки. Хотя бы минуту для того, чтобы сказать это словами, можно было найти. — Оставь, — Пьёнгон взял его за предплечье. Два взгляда, добавляясь к десяткам, устремились в сторону Минхёка. — Он сегодня пугающе тактильный. И ему тошно от того, что он не может — не хочет — сдерживать прикосновения. А ещё стыдно, что он ни разу не подошёл. Это же надо идти извиняться — лучше перенести на потом. К тому же его разрывает от восторга, это новая незнакомая жизнь. А мы — старая. Мы отличаемся от окружающей обстановки — он не хочет окунаться в то, что мы символизируем. И за это ему тоже стыдно. Он несколько мгновений смотрел на брата, а потом залпом допил шампанское, поставил бокал на поднос проходившего мимо официанта и достал из сумки блокнот и карандаш. Быстро что-то написав, он подозвал другого официанта и попросил передать свою записку виновнику торжества. Чонгук отметил оригинальность передачи послания: нечто физическое, а не просто смс. — Пошли. Не оставим ему шанса оправдаться, — Пьёнгон быстро зашагал к выходу, Чонгук, недолго постояв, последовал за ним. — Что ты написал? — Что он ведёт себя нехорошо, и я очень в нём разочарован. Это правда, — они вышли, удаляясь от театра. — Семейные узы стоят больше карьеры. Нужно уметь совмещать, а не бросаться в крайности, — Пьёнгон набрал чей-то номер. — Заберёшь меня? Вроде того. Ближе к метро, я пытаюсь сбежать, — он положил трубку и обратился к Чонгуку. — Составишь мне компанию? Обсудим паршивца и то, какой он мерзавец, раз за несколько часов так и не подошёл к нам. — Звучит неплохо, — ответил Чон, испугавшись компании своего недовольства. — А он бы отказал, — хмыкнул Пьёнгон. — Хоть Минмун и кажется более открытым, он любит людей ещё меньше, чем ты, — оглянувшись, Пьёнгон замедлился. — Он не пойдёт за нами, потому что не может оставить свою клоаку. Но я надеюсь, что сейчас ему стало менее весело. Иначе он вырос беспросветным эгоистом. — Он хороший, — встал на его защиту Чонгук. Пьёнгон усмехнулся, но ничего не сказал.