Ни о чём не жалеть

Задумавшись, Чонгук задремал прямо за столом Кихёна. Проснулся от звонка в дверь. Чон глянул на часы. Пять. Не самое гуманное время для того, чтобы звонить. Минхёк напился и не может попасть по нужным кнопкам кодовой двери? В голову пришла бестолковая шутка про то, что обычно, даже выпив, Ли вполне справляется с прицелом, Чон мысленно назвал себя придурком и, кряхтя из-за нывшей спины, мстящей за неудобную позу, пошёл открывать. Сон отступил сразу. На пороге стоял Джехён, державший на руках Минхёка. Первый выглядел уставшим, но не напуганным, в отличие от Чона. — Что случилось? — Чонгук отошёл в сторону, давая Джехёну войти. Тот замер на несколько мгновений, осматриваясь и ища, куда уложить Минхёка, Чон, педантично прикрыв входную дверь, прошёл в спальню. — Ничего серьёзного. Калли́ слегка перебрал. Отоспится и будет в порядке, — объяснил гость, кладя Ли на постель. Чонгуку стало гадко от того, что этот нехороший человек проник в их святилище, но важнее было состояние Минхёка. Чон его оставил, и Ли, потеряв контроль, напился, как подросток? Или напился он не сам, а под наблюдением Джехёна, который перестарался с дозой и вместо интимного вечера получил пьяного компаньона? — У него интервью в час, если будет тяжело просыпаться, дай ему волшебные таблетки, — Джехён протянул ему непрозрачную баночку. — Только пусть не переусердствует, на них легко подсесть. — Не нужны ему таблетки, — Чонгук помотал головой. — Я их не тебе предлагаю, сопляк, — Джехён небрежно кинул баночку на кровать. — Он, конечно, сильный и красивый, но жалей его хоть иногда. Так, для профилактики. Чтобы, когда я окружу его лаской, он на контрасте забыл тебя не слишком быстро. Беспокойство Чонгука уступило место привычной ненависти, возникавшей каждый раз, когда он видел этого человека, угрожавшего их с Минхёком благополучию. Джехён, продолжая раздражать Чона, оценивающе оглядел комнату и самодовольно ухмыльнулся. — Миленько, — вынес вердикт он, а потом повернулся к Чонгуку. — Калли́ обставлял? Простенько, но со вкусом. Прекрасный всё-таки мужчина. И что он нашёл в тебе? — Я тоже прекрасный, просто не бахвалюсь этим, — Чонгук сложил руки на груди, выходя в коридор, молчаливым намёком прогоняя неприятного посетителя. Тот последовал за ним, но уходить не торопился. — Но ты же понимаешь, что ты ему не пара? — Вы тоже. — А мне он для отношений и не нужен. Такие мужчины созданы для развлечений — они живут, чтобы их давать. И получать. — Вы его просто не знаете. — И не хочу знать. Я хочу его трахнуть. И трахну. Отпусти его, не мучай. Год подготовки мы общались от случая к случаю, потому что я редко бывал в Сеуле, но у нас будет полтора года гастролей, где тебя, серой мыши, привыкшей жить дома, не будет. И я его сломаю. Сильный внешне, несчастный внутри… Таких людей покорять интереснее всего. Чем яростнее сопротивление, тем сладостнее приз. — Зачем же вы его привезли сюда? — перебил Чонгук. — Отвезли бы к себе и трахнули. — Изнасилование — это некрасиво. — А говорить мне в лицо гадости — красиво? — Я пытаюсь тебе помочь, малыш. Ты держишься за тигра своими маленькими мышиными лапками, но однажды он перегрызёт и поводок, на который ты пытаешься его посадить, и твою шею. Отпусти его сейчас, чтобы потом меньше страдать самому. Я знаю босяков вроде него: боязливое желание славы, осознание своего таланта, пользование благами популярности. Это сейчас он верный и принципиальный, но пройдёт полгода, год — и он сдастся. Увидит обходительность, заботу, восхваление — и не вспомнит, кто ты такой. На этом моменте сердце ёкнуло, напомнив Джухона. Вот она — слабость Минхёка. Свет софитов, ослепляющий порядочного человека, хранящего верность. Известность может разрушить не только их отношения, но и Минхёка, сделает его осточертевшим Дорианом Греем — прекрасным и уродливым одновременно. Слава часто портит артистов. Но Чонгук этого не допустит. Серая мышь? Чёрта с два. Он поедет с Минхёком. Речь Джехёна вызвала открытую агрессию — потому что он задел что-то по-настоящему важное. — Выговорился? — перешёл на панмаль Чон, только сейчас заметив, что весь их диалог происходил на корейском. Видимо, Джехён решил подтянуть язык. Ради Минхёка? — Полегчало? Теперь ступай, выпей за то, какую красивую речь ты, молодец такой, сочинил. Запиши, чтобы не забыть — вдруг с кем-то более слабохарактерным пригодится. Чонгук шагнул к двери, распахнул её, смотря дерзко. Джехён, слушавший его с выражением заинтересованной скуки, ядовито улыбнулся и вышел. «Вот же…» — ругался про себя Чонгук, подставляя ругательства, отражающие его отношение к Джехёну. И «червяком» всё не ограничивалось. Чон лёг рядом с Минхёком. Ли казался просто спящим, а не пьяным настолько, чтобы прибегать к помощи мерзкого Джехёна, который стопроцентно напоил Минхёка, чтобы либо с ним переспать, либо напроситься в гости и найти его слабое место. В чём оно? В моей прозорливости есть слепое пятно. Ахиллесова пята Минхёка — Чонгук? Как в американских комедиях (или трагедиях), его можно шантажировать этой привязанностью? Если мы расстанемся, от меня не останется ничего. Кто прав: Джехён, видевший десятки Минхёков, познающих популярность, или Пьёнгон, говоривший, что Минхёк в состоянии справиться с таким ухажёром? Джехён не щедрый манипулятор, делящийся ключами к пониманию своих манипуляций, как Минхёк, не нейтральный, использующий манипуляции для познания мира, как Пьёнгон или Тэхён. В его манипуляциях лишь злоба. Что вызвало её? Физическое или психологическое насилие? Тяжёлое детство? Или, напротив, счастливая жизнь богача, который создаёт проблемы из воздуха, культивирует их, превращая в жестокость, нацеленную на то, чтобы развлечь? Соскучившийся Чонгук попытался обнять Минхёка, но тот, больно отбиваясь, пробормотал: — Да когда же ты уже отвалишь… Не стоит у меня на тебя. И чем больше ты пристаёшь, тем сильнее хочется тебе вмазать. Устало улыбнувшись, Чон отодвинулся и лёг на спину. Это сейчас он верный и принципиальный. Прав ли Джехён? Отчаянно не хотелось проверять. Но полтора года… После подписания Минхёком контракта они мастерски обходили разговоры о пунктах в нём, но Чон понимал, что одной постановкой всё не ограничится. «Твоя «Алая буква» прогремит на весь мир!» Теперь Джехён назвал срок: восемнадцать месяцев разлуки, если Чонгук и Кихён не смогут поехать с Минхёком. И это не просто тур — это новый уровень карьеры Минхёка, лишающий их спокойного будущего. Минхёк стал настоящим артистом, воплотил свои самые заветные мечты в жизнь. Закончатся эти гастроли, начнутся новые — и так до конца жизни. Если они переживут это расставание — что будет дальше? Как разорваться? Перейти на дистанционное обучение для Кихёна? А что делать с его главной страстью — пианино? Синтезатор никогда не заменит классический инструмент, к которому Ю испытывал особенную симпатию, не распространяемую ни на что другое. Да и согласится ли юный музыкант на жизнь кочевника? Или она ему близка тоже? Ведь и его в случае успеха ждёт то же самое. И только Чонгук всё ещё относился к самой идее переездов без энтузиазма. Переживёт ли Минхёк соседство Джехёна, который пойдёт, кажется, на всё, чтобы соблазнить его? Найдёт ли в себе силы отказаться от ухаживаний в критический момент, когда он будет одиноким и уязвимым из-за ошибки в спектакле, усталости, ссоры, плохого самочувствия? Волновала бы Чона верность Минхёка, будь его наставником кто-то другой? Скорее всего, нет. Драматичность этого расставания сосредотачивалась в человеке, который к нему привёл. В этих мыслях Чонгук уснул. Снился кит, плавающий в тумане облаков, появляющийся на секунды и скрывающийся на минуты. Чон оглядывался по сторонам, искал его, потом бежал, пытаясь догнать, остановить, хотя бы прикоснуться, но кит ускользал от него снова и снова. Телефон Минхёка зазвонил в одиннадцать. Ли поднялся сразу, коснулся головы и нахмурился, но ответил, говоря так, будто он не выглядит разбитым. Чонгук вспомнил про таблетки, и тревога коснулась нового вопроса. Сейчас Минхёк только курит, а что будет с ним на гастролях? Развязная жизнь босяка, принимающего наркотики, курящего травку, меняющего партнёров каждую ночь, бесконечный алкоголь? Нет, нужно сделать всё, чтобы поехать с Минхёком. И дело не в доверии, а в том, что, живя в такой атмосфере, трудно оставаться моральным. Особенно людям искусства. Или всё это глупости, которые приходят в голову человеку, далёкому от творчества? Может, спросить у Тэхёна? — Я даже не принял душ после вчера, боги… — Минхёк закончил говорить и, раздеваясь на ходу, пошёл в ванную. — Он споил меня, клянусь. Я долго отнекивался, а потом он принёс какую-то иностранную дрянь и «сделай всего глоток». Надо держать под рукой электрошокер — на всякий случай. — Мне он заявил, что «изнасилование — это некрасиво», — сказал Чон, следуя за ним. — А почему вы обсуждали изнасилование? — напряжённо спросил Ли. — Он прочитал мне короткую лекцию о том, что ты — дивный самец, созданный для удовольствий, и он тебя трахнет; я поинтересовался, зачем он вообще привёз тебя ко мне, когда мог бы получить то, о чём, видимо, фантазировал целый год. — Я никогда не был так зол на кого-то, — Минхёк включил воду, поёжился, а потом глянул на Чона. — Жаль, мне надо спешить, а то я предложил бы тебе присоединиться, — он поиграл бровями, но на Чонгука эта игривость не распространилась. — А ещё он говорил про гастроли. Полтора года? Это… — дыхание подвело, он кашлянул. Вместо рациональности, властвовавшей им ночью, появилась детская паника. — Это очень много, ты же понимаешь? Лёгкая улыбка исчезла с лица Минхёка, он печально кивнул, намыливая голову фиолетовым шампунем. — Мы с тобой не обсуждали, но всё к этому шло. В принципе моя работа, театр, — он на мгновение прервался. — Старт через три месяца, после дня рождения Юки. Азия, Европа, Америка… Я надеялся, что вы поедете со мной. — А если не получится? Чонгук готовился к худшему, чувствовал, что что-то непременно помешает, что-то непременно разлучит их, и нужно обговорить всё, чтобы избежать неожиданностей. Например… — Ты будешь там с кем-то спать? Минхёк странно усмехнулся. «Что за вопрос? Конечно да!» Или «конечно нет»? — Нет, потому что для тебя это важно. — А для тебя нет? Ты был бы не против, если бы я с кем-то спал? — Если это не Тэхён, не против. Я говорил, как отношусь к сексу. Он для тела, для здоровья. Когда начинается для души — тогда появляются проблемы. А случайный секс с тем, кто оказался рядом — почему нет? Ты даже мог бы побыть с кем-то сверху, ведь я тебе не позволяю. Теперь усмехнулся Чонгук. Минхёк пресекал любые попытки поменять позиции. Всегда мягко и аккуратно, словно боится обидеть, но твёрдо, как будто дело было не только в принципах и слабости, с которой обычно ассоциируется пассивная роль. Но Чон отгонял любопытство — вредную черту, портящую ему жизнь каждый раз, когда оно возникало, — не заставлял Минхёка пояснять свою категоричность. — Ты стал бы спать с Джехёном? — Предпочитаю не гадить там, где ем. Сейчас он меня кормит. Я и так испытываю проблемы из-за его одержимого желания со мной переспать. Просто потому что ему хочется напротив моего имени поставить галочку, потому что он привык спать со всеми, с кем работает. Даже если бы ты дал зелёный свет, он слишком меня бесит. Но для спокойного сосуществования придётся притворяться, что я не хочу его убить. Невольно вспомнились сонное бурчание Минхёка, грозившегося ударить Джехёна. — Но я против. — Я знаю, родной, — Минхёк выключил воду и нанёс на волосы маску (или бальзам? Чонгук не разбирался, но видел, как много заботы требуют белые волосы). — Но может и я под твоим влиянием разучился отделять тело от души, как раньше? Я не буду проверять. У нас есть договорённости, а я держу своё слово, — Ли вытерся полотенцем и вернулся в комнату, одевая нижнюю часть тела и меняя тему. — Я такую чепуху нёс вчера — ты не представляешь. Так стыдно вспоминать... Но Дже всё прикрывал, создавая впечатление, что я не то чтобы чего-то не знаю — знаю, но ошибаюсь намеренно. Чтобы позабавить. Засранец знает свою работу и даже сказанную мной глупость умеет превратить в алмаз. — Рубин, — поджал губы Чонгук. Минхёк вздохнул. — Да уж… За весь вечер я слышал своё полное имя пару раз — от старых знакомых. Он не просто ввёл меня в индустрию, но и сделал это на своих правилах. Уверен, что даже после контракта Калли́ прицепится ко мне, и им я так и останусь. Как Леди Гага. Кто знает её настоящее имя? Поклонники и случайные люди с хорошей памятью. Но так даже лучше. Ли Минхёков на планете слишком много, — Минхёк пошёл обратно в ванную и смыл с головы свои странные примочки. — Но дело серьёзно. Он искал спонсоров — поэтому не отпускал так долго. Водил меня, как выставочную лошадь, спрашивал, кто даст за меня больше. «Чудесный экземпляр, ваш всего за хренову тучу денег». Насобирал больше, чем мы можем представить, но я… — Минхёк прочистил горло. — Знаешь… Если бы так получилось, что ты… Скажем… — он обернулся к Чонгуку, следовавшему за ним. — Я не хочу унижать твою ценность как специалиста, но ты можешь поехать со мной и не работать. Мне заплатят безумные деньги, которых нам обоим хватит до конца жизни. Просто если твоё чувство достоинства станет тем, что помешает поехать со мной, нужно его побороть. Хочешь, я буду платить тебе? Придумаем какую-нибудь должность… Если ты, конечно, сможешь отказаться от работы — ты же её любишь, да? Но я просто хочу, чтобы ты знал, что это наши общие деньги. И… — он глянул на время. — Ты ведь понимаешь, что я тут так нелепо мямлю? Как я с такими мозгами поеду на интервью, ох. — Джехён, кстати, оставил тебе «волшебные таблетки», — вспомнил Чонгук, решив разобраться с вопросом работы и денег потом. — Смой в унитаз. Нельзя есть или пить то, что он даёт, — Минхёк закончил одеваться и стал сушить волосы. Дальше молчали. Чонгук наблюдал за движениями Минхёка, ловил в зеркале его улыбку и думал о том, как ему будет его не хватать. И немного о работе. Можно будет хотя бы перейти на полставки — чтобы не чувствовать себя нахлебником. «…это наши общие деньги». Минхёк давно приучал Чона к этому. Закончив собираться, Ли остановился в дверях. Впервые за утро он обнял Чона. И поцеловал. Но в этом поцелуе было что-то обречённое и тоскливое. Неозвученное предсказание одиночества на восемнадцать месяцев. — Ты всё-таки подумай… Обо всём. У нас три месяца, чтобы всё уладить. Но я не смогу соскочить. Да и буду честен: не хочу. Всё переворачивается внутри от радости. Теперь мне для счастья не хватает лишь тебя и Кихёна рядом. Разве я так много прошу? — Минхёк коснулся губами лба Чона и вышел.