Ни о чём не жалеть

Минхёк отошёл от Чонгука к столам. Давящая тишина, усиливающееся разочарование. Чон отвернулся. — Зря мы приехали. Я думал, ты будешь рад. Мы уедем сегодня же, — Чонгук взялся за ручку двери, но сверху легла рука Минхёка. — Ты хорошо себя чувствуешь? — Ээ… Что? — Чон удивлённо обернулся, видя Ли прямо над собой. Запах, тепло. Сознание помутнело. О чём спросил Минхёк?.. — Ты хорошо себя чувствуешь? Ничего не болит? Кихён заметил, что ты плохо ешь. Чонгук с заметным смущением прочистил горло. Конечно, он плохо ест, но это связано с хорошим самочувствием, которое он таковым и желает оставить. Желал, пока не понял, что соблюдал диету напрасно. Или нет? Ли, ожидая ответа, снял с него пальто, бросая куда-то в сторону. — Я… Я рассчитывал на другой приём, — Чон убрал руку. Щёлкнул замок запираемой Минхёком двери. — Это всё, что ты… Минхёк не дал договорить. Глянув яростно, коснулся губ Чонгука, углубляя поцелуй сразу, как будто времени для прелюдий не осталось. Ли болезненно сдвинул брови, но целовал жадно и дышал прерывисто, словно тонет. И от этого дыхания у Чонгука кружилась голова. Обычный Минхёк был бы нежен, но этот, голодавший (голодавший ли?) девять месяцев, жаркий, исступлённый, одержимый, прервав поцелуй, повернул Чона к себе спиной. Чонгук от неожиданности охнул, упираясь руками в дверь, противясь лишь тому, как неистово его пытаются в неё вдавить. Надо что-то сказать, возмутиться, что они даже не поговорили, что его пытаются использовать и вообще… Кому это надо? К чёрту разговоры, сейчас ему нужны не они, а руки, расстёгивающие рубашку, спускающиеся к низу живота, пальцы, запущенные в трусы на секунду — подразнить, — расстёгнутая (или сорванная?) пуговица, спущенные брюки и горячие поцелуи на шее. Чонгук жалел лишь о том, что не может поучаствовать. В тумане сознания пахнуло спиртом. Чонгук машинально принюхался. Антисептик? Алкоголь? Следом тошнотворно запахло химическим бананом. Смазка? Откуда она у Минхёка? Чон попытался посмотреть назад, уловил красный презерватив, видимо, тоже с каким-то запахом. Откуда? С кем Ли всем этим пользуется? С чёртовым Джехёном? Со всеми подряд? Ладно, он спросит об этом позже. Чон снова уткнулся в дверь. Рука, ненадолго смягчившись, провела по бедру, снизу вверх, к рёбрам, потом на соски и стремительно вниз, к паху; опять коротко, играя. А через мгновение — искры перед глазами, первый болезненный толчок и сдавленный стон. Непонятно чей. Минхёк погладил низ живота Чона, и его влажная, прохладная рука коснулась члена. Чонгук глубоко вдохнул, не выдыхая. Что он там хотел? Возмущаться? Нет, сейчас невыносимо хотелось повернуться к Минхёку лицом и встать на колени. Слова и мысли — не осталось ничего. Всё поглотила животная, не романтическая, но искренняя, живая страсть. Чон чувствовал себя пьяным. Ватные ноги, руки, упирающиеся в дверь по инерции, сначала заботливые, а потом резкие толчки. И дыхание — такое же тяжелое, только со стонами. Более громкими чем те, которые они позволяли себе дома, при Кихёне, спавшем в соседней комнате. Чон опустил взгляд. Рука Минхёка соблюдала ритм, двигалась мягко и нежно. Снова искры и электрический разряд, дающий им выход. Чон выгнул спину и, широко открыв рот, откинул голову Минхёку на плечо. Ли уткнулся ему в щёку, наверно, поцеловал. Чонгук потерял связь с телом, лишь слышал глухие удары сердца и тишину. Никаких звуков извне. Может, ему это приснилось? В чувства потерявшегося во времени и пространстве Чона привела застёгивающаяся ширинка. Чонгук механически привёл в порядок и себя, рассеянно забирая протянутые ему салфетки. — Надеюсь, я не свихнулся и не трахнул кого-то просто похожего на тебя, — хрипло начал Минхёк, а потом прочистил горло и продолжил, говоря быстро, неровно, судорожно, клочками. — Иначе ты меня прикончишь. В голове такая каша… Прости, что набросился. Молился, чтобы не сделать этого при Кихёне. Безумно старался не выглядеть похотливой свиньёй, которая спустит с тебя трусы, как только мы окажемся наедине. Но я свинья, как видишь. Я был груб? Последние пять минут (как будто мне пятнадцать) выпали из памяти, — он сделал паузу, переводя дыхание, и дальше заговорил спокойнее. — Сегодня я с особенным отчаянием ощутил, как сильно соскучился по тебе, как невыносимо мне просто жить без тебя. И вот ты здесь. Надеюсь, вселенная не потребует слишком высокую цену за этот дар. Хочется зацеловать тебя до смерти. Я так рад, что ты приехал, сокровище, — он повернул Чонгука к себе и поцеловал снова. Теперь медленно, чувственно. — Твоя очередь говорить. Расскажи, как прошли твои месяцы? Мы созванивались, но всё равно скажи. Чем ты жил? О чём ты думал? Как вы доехали? Боже, почему же ты такой красивый, — опять поцелуй, на этот раз легкий, невесомый. Чонгук вгляделся в бледное лицо Минхёка. В сообщениях он всё-таки не врал? Или он врёт и сейчас? Спросить ли, откуда у него смазка и презерватив? Нет, нет. Он верит Минхёку. Верит. И будет верить, не ища подвоха. Почему бы просто не попробовать? — Ты очень напугал меня, — покачал головой Чон. — Ещё пару минут назад я был уверен, что ты меня ненавидишь за то, что я явился без приглашения и нарушил твои планы. Серьёзно: я решил, что ты лицемер, который в сообщениях пишет одно, а в жизни… — Глупый, глупый, — зашептал Минхёк, покрывая мелкими поцелуями щёки Чона. — Я переиграл. Плохой хороший актёр. Даже Юки не верит в наши отношения. Чем Лиса заняла его, интересно? На арьерсцене стоит рояль, правда, не уверен, что он не расстроен, — Ли провёл рукой по волосам. — Надо скорее избавиться от лихорадочного румянца и пойти в отель. Ты голоден? У меня проснулся зверский аппетит, — он посмотрел на Чонгука влюблённо. — И мигрень стала слабее. Вот бы ты мог остаться со мной навсегда. Я не был бы таким несчастным. — Половину мы уже вытерпели. Осталось немного. Воодушевлённый Минхёк помрачнел, молча взял откуда-то салфетку, прошёлся ею по двери, которую Чонгук, похоже, испачкал, опустился на пол и вытер там, а потом посмотрел на Чона печально. — Мне заказали новый сценарий. Пока без контракта и временных рамок, но… Нам нужно уже сейчас думать, что мы станем делать, когда кончится этот тур. Я не хочу до конца жизни жить так: не получать от обожаемой работы удовольствие, потому что тебя нет рядом. Чонгук не ответил. Сам он был готов поехать за Минхёком куда угодно, но что делать с Кихёном? Оставить его в Сеуле, повесив на шею Намджуну? Стыдно за одну мысль. Это безответственно и некрасиво. К тому же он не хочет расставаться с сыном, не хочет, чтобы его ребёнок взрослел без отца и чувствовал себя ненужным, потому что влюблённый папаша умчался на гастроли. А что тогда? Надеяться, что к следующему туру Ю будет готов? — У нас ещё есть время, — Ли собрал салфетки, среди которых мелькнуло что-то красное. — Пошли. Вы же ничего не бронировали, надеюсь? Я в любом случае утащу вас к себе. У меня огромная кровать, — он открыл дверь, Чонгук вдруг схватил его за руку, останавливая. Встреча была немного не такой, как он ожидал, но волшебной. Только чего-то ей не хватало. Чего-то личного, того, что билось в груди все месяцы разлуки. — Я очень хочу тебе что-то сказать, но не понимаю, что это. Если бы я умел играть на чём-нибудь. — У тебя есть Оскар. Наверняка он выручал тебя раньше, — Минхёк погладил Чона по голове; Чонгук прикрыл глаза. Был такой момент. Один единственный. Десять лет назад, когда он пошёл к Трикси, пытался осознать свои чувства к Тэхёну, а потом в первый и последний раз играл что-то своё, позволил душе говорить, на мгновение стал своим тогда ещё неродившимся сыном, которому язык звуков был известен всю его пока недолгую жизнь, который не боялся говорить на нём. Чонгук вышел, боясь потерять энергию, наполняющую его сущность, прислушиваясь. Недалеко играло пианино. Нет, рояль, о котором упоминал Минхёк. Чон направился к нему, чтобы забрать у Кихёна скрипку и показать, как счастлив он в эту секунду. Идя к Ю, Чонгук пытался вспомнить хоть что-нибудь о скрипке. Аккорды, температура хранения (странно, что Кихён не возмутился долгой прогулке по улице), пара самых примитивных мелодий… Хватит ли этого? Должно хватить, ведь ему нужно лишь правильно взять смычок. — Вы закончили? — Кихён, увидев отца, поднялся и нахмурился. — Ты в порядке? Чонгук остановился. Люди вокруг. Они не должны слышать голос его души. Чонгука парализовал ужас, насыщенный и вязкий. Не стеснение, с которым он пел Минхёку, а настоящий сковавший движения страх. Музыка ассоциировалась у Чона со стрессом. Минутный порыв схлынул, так и не получив завершение. Подошёл Минхёк, обнимая его за плечи. — Прости, я… — заговорил Чонгук. — Ты — сокровище, — договорил за него Ли. — Тебе не за что извиняться, — он обратился к Кихёну, не позволяя Чону слишком надолго останавливаться на своём несостоявшемся выступлении. — Ну что, ты свёл с ума всех девочек моей труппы? Хох, хотел сказать «моих девочек», но это прозвучало бы так, будто я сутенёр. — Да! — вместо Ю ответила какая-то девушка. — Можно мы лучше с ним будем ездить? Он ещё и не такой суровый, как Калли́! — Только ему вы не сдались, — хмыкнула Лиса. — Кстати! — Ю всплеснул руками. — Мне так нравится твой псевдоним. — Спасибо, дорогой, — Минхёк слегка склонил голову. — Улажу кое-что и поедем, — он отошёл к Лисе, а Кихён, возвращаясь к роялю, забрал с него скрипку и встал рядом с отцом. Чонгук посмотрел сначала на Оскара, потом на Минхёка. Это мог быть триумф, но он струсил. — Так что с тобой? — Всё в порядке, дружок. Ты хорошо провёл время? — А вы? — вопросом на вопрос ответил Ю. — Чем занимались? Или я ещё маленький, чтобы это знать? Но само то, что вы меня спровадили, говорит за себя. Но я не против. Я рад, что вам хорошо вместе. То есть вы давно не виделись, но всё ещё хотите проводить время вдвоём. Не уверен, что хотел бы провести с Рюджин больше, чем полтора часа. Чонгук тяжело усмехнулся. Им было больше, чем просто «хорошо». Но его ресурсов не хватало, чтобы это выразить. Через час они уже были в гостинице. Дорогу до неё Минхёк говорил по телефону, Кихён дремал, видимо, наконец заметив смену часовых поясов, а Чонгук думал. О том, как мило звучит новое прозвище, придуманное для него Минхёком, о том, как ему обидно за Ли, которому Чон никак не придумает что-нибудь, предпочитая не обращаться к нему никак, о том, как он разочарован в себе — даже не смог взять Оскара в руки. Всё это тревожило старого Чонгука, который рядом со звездой Минхёка преобладал над более сильной версией. Закрыв глаза, Чон представил, как он пишет о своих проблемах на маленьких листочках, а потом поджигает их, проследив за тем, как огонь, лаская, поглощает бумагу, оставляя лишь серый пепел. Такое состояние шло им намного больше. Кихён проснулся, когда его принесли в комнату. Кровать Минхёка действительно была огромной, на ней легко могли уместиться и четыре человека. Троим наверняка будет удобно. Правда, придётся отказаться от откровенных объятий и поцелуев, но не оставлять же Кихёна где-то одного. — Слушайте, это странно, — сказал Ю, осмотрев номер Минхёка. — Вы не виделись почти год, но не хотите побыть без меня? Я всё понимаю, вы молодцы, но… Нет, ладно, я не понимаю. Я думал, вы будете заниматься всякими штуками, обниматься там, целоваться и всё такое. Мне тебя более-менее хватает и по телефону, а вот папе явно нет. И вы хотите, чтобы я спал тут, с вами? — Ты такой взрослый, — искренне восхитился Ли. — Ну дык, — самодовольно среагировал Кихён. — А ты не заскучаешь в отдельном номере? — Если что приду к вам. Предварительно постучу и благоразумно выжду, — пообещал Кихён. — Но мне вдруг так захотелось поиграть. Надеюсь, тут толстые стены и никто не придёт жаловаться. — Пошли вниз, попросим для тебя номер. И выберем, что покушать. У самого прекрасного мужчины есть пожелания? — Минхёк глянул на упавшего в кресло Чонгука. — То есть он прекрасный, а я — нет? — Кихён упёр руки в бока. — Ты пока не мужчина, — ответил Ли. — Немного подрастёшь и сместишь папу с пьедестала. — Выберите сами, — сказал Чонгук и счастье, вызванное этой сценой, возродило желание обратиться к музыке. — Могу я взять Оскара, Юки? — Чон встал и аккуратно взял приставленный к стене футляр. — Только не сломай ничего. И он расстроенный, наверно, — Кихён забрал скрипку, ловко выудил её, положил на плечо, пару раз провёл смычком, подтянул струны, а потом подал отцу, глядя с любопытством. — Играть будешь? Можно мы послушаем? — Ему надо порепетировать, — помог Чону Минхёк. — А мы пока поищем тебе комнату и нам всем еду, пойдём, — он протянул Кихёну руку, тот, скосив уголок губ, посмотрел на неё, но всё-таки взял, и они вышли.