Ни о чём не жалеть

Туман скрыл их дорогу в бар. Чонгук обрывками запомнил, как они зашли к Кихёну, сказали, что уходят, попросили звонить или идти к поселившейся недалеко Лисе, если что-то случится. Потом Ли заглянул к Лисе, сообщил, что они уходят, и ребёнок остаётся на ней. — Но он самостоятельный, так что не начинай жаловаться. Ты ему не нужна, — сказал Минхёк. Лиса шутливо отчитала его за то, что он «спёр гандон и использовал полтюбика любимой финской смазки», называя Ли «тыковка моя», Чонгук порадовался тому, как легко оказалось объяснить наличие всего этого у Минхёка, а потом резкая зима. Теперь на бесснежной улице. Но не такая промозглая как та, что была в гостинице. И её разбавляла тёплая рука Минхёка, такая мягкая, заботливая, что Чонгук хотел закрыть глаза и позволить себя вести. Но он будет идти сам. Если не получится быть ведущим, он хотя бы станет равным. Рука отпустила его рядом со входом в бар. Минхёк выглядел так, будто уже был в этом месте, но Чонгуку было неинтересно, так ли это. Ему было плевать на всё. Только он, Минхёк и этот вечер. Кто знает, что они принесут ему? Переключатель в голове стремился занять иное положение, но пока не выходило, нужен был толчок, выпивка, «алкогольное счастье», как говорил Мунчоль. И в этом счастье рядом будет Минхёк. Глупая скрипка предлагала им расстаться, но Чон с каждым шагом, каждым взглядом и каждым моментом, когда запах Ли, уставшего, работавшего весь день и принявшего душ, видимо, только утром, ударял в нос, не соглашался с ней. Может, Оскар имел в виду кого-то другого? Или хотел показать, как на самом деле Чон дорожит Ли? Он выпьет и поймёт. Как иначе? Должен же настать момент, когда Чонгук со всем разберётся, разберётся с собой и будет идти, не нуждаясь в поддержке, не будет никого просить спасти его. Сделай так, чтобы я всё забыл. Каково же было его отчаяние, раз он сказал это вслух? Только теперь эта фраза не казалась такой уж страшной. Минута, нет, секунда для самобичевания прошла, и теперь важным был только Минхёк, только его белые волосы, подсвечиваемые разными цветами с танцпола. А ещё музыка, шум, люди. Атмосфера. Чонгук немного пьянел от того, что видит вокруг. Нет, это не бар, Минхёк привёл его в клуб. Но не такой, как в Пусане, а более популярный, легальный. Никаких таинственных залов. Только барная стойка, диваны, коктейли и приглушённый свет. И не беспокойство внутри, а ярость, азарт, сдерживаемое неистовство, стремившееся наружу. Минхёк сел у барной стойки, Чон — рядом. Ли протянул ему меню. Мягкий акцент. «Выбери сам, я не буду тебе ничего советовать, хоть ты и не частый гость в таких заведениях». Показательный жест, подстегнувший желание принимать решения самостоятельно. Чон выпрямился. Проснулась дерзость — та, с которой он отвечал Тэхёну, указывая на то, что тот скрытен. Аккуратный шаг вперёд пробудил эмоции, которые тихий Чонгук, предпочитающий не вызывать неудобство, обычно прятал. С Тэхёном Чонгук пил Лонг Айленд. Тогда его унесло быстро. Тело, но мысли… Впрочем, и мысли, ведь после того коктейля он признался Киму в любви. Но для Минхёка нужен другой напиток. Тот, которым он будет топить своё горе, если они расстанутся. Чонгук небрежно изучил картинки и описания. Джин, амаретто, виски, биттер, вермут, кампари, абсент — половину названий он не знал, но он испытал мощное чувство дежавю. Его версия из параллельной вселенной была в таких местах часто, она разбиралась в алкоголе и знала, что ему понравится. Белая, как молоко, жидкость, лёд вместо снега, кровавая вишня, солнечный диск лимона. — Том Коллинз, — сказал он, подзывая бармена. — Негрони, — заказал Минхёк и, посмотрев на Чонгука, сощурился. Одобрил или осудил? Плевать, на всё плевать. Почему Чон вообще должен думать о таких вещах, когда чужое мнение ничего не значит? Принесли напитки. Чонгук сразу сделал глоток. Идеально. Именно то, что было ему нужно. Может, и не стоит пить? Он пьян своей решимостью и начавшимся в разуме брожением, которое однажды сломает ему жизнь, если он не научится его контролировать. — Давай сыграем, — заговорил Ли через… бесконечность? Чонгук успел выпить две трети своего коктейля и не чувствовал ничего, кроме свободы, полезной пустоты, которую можно наполнить чем угодно. Например, Минхёком. — Сегодня нет Ли Минхёка и Чон Чонгука. Они остались в отеле или даже в Сеуле. Притворимся, что незнакомы. Стань на один вечер тем, кем ты хочешь себя видеть. Закрой глаза и придумай себе историю. Отпусти все предрассудки. Сегодня любое слово создано для того, чтобы ты произнёс его. Минхёк посмотрел на Чонгука как на равного, без привычного налёта превосходства. — Давай, — Чонгук глянул на Ли вызывающе, словно спрашивал, сможет ли Минхёк сыграть с ним так же хорошо, как будет играть Чон, поддержит ли тот уровень игры, когда не остаётся реальных людей, живут лишь выдуманные, неизвестные друг другу, поля морского боя, где задача не найти корабли, а не потопить их. Внутри начинал разгоняться мотор, медленно и неохотно, но Чонгук знал, что это того стоит. Минхёк не вставлял палки, как Чон, а помогал механизму заработать в полную силу. Его предложение не вступало в конфликт с человеком, который час назад играл на скрипке, позволяя говорить душе, обычно прятавшейся за воспитанием серой мыши. Чон осмотрелся, вспоминая, как угадывал незнакомцев по фотографиям Минхёка. Сейчас было проще. Он рядом, он их по-настоящему видит, понимает. Всё его тело — сосуд, собираемых месяцами, годами, крупиц уверенности. Чонгук закрыл глаза и сделал глубокий вдох. Ты можешь быть свободен, ты должен освободиться. Сделай это для себя. Переключатель наконец занял нужное положение, принял протянутую ему маску. Если сознание готовит Чона к тому, что им с Минхёком суждено расстаться, пока они в отношениях, Чонгук возьмёт от них всё. Он отпустит все тревоги и станет кем-то другим. Хотя бы на время. Это не так страшно, когда у метаморфозы есть рамки и ты можешь отказаться от того, кем стал, вернувшись к обычной жизни. Но захочет ли Чонгук возвращаться, или годами ограничиваемая сущность возмутится? Чон встал, повернулся к барной стойке спиной и закрыл глаза, чтобы, открыв их, смотреть на мир глазами другого человека. Он, не проявляя ни малейшего интереса, сел рядом с Минхёком снова. Страха перед тем, что он не сможет подстроиться и подыграть, не было. У нового Чонгука не осталось страхов. — Тут было занято, — подал голос Ли. — Можешь отсесть, если что-то не нравится, — легко отбил Чон, смотря пренебрежительно. — Простите, мистер звезда, — хмыкнул Минхёк, и Чон мгновенно понял, кто от него требуется, как будто они обговорили детали заранее. — В вашей группе все такие высокомерные? Я надеялся, хоть «золотой макнэ» будет попроще. Впрочем, с чего бы тебе: с такой известностью не обязательно задумываться о других айдолах. Чонгук сложил руки на груди. — А ты не думал, что у меня просто может быть плохое настроение? А пренебрежительное поведение прописано в сценариях. Точно так же, как твоё дурачество, — Чонгук глотнул свой коктейль. — Я не хочу ссориться. Ты пришёл сюда отдохнуть; я тоже. Просто… — он махнул рукой, напоминая о том, что Ли может отсесть, и замолчал. Пару минут помолчали. Минхёк заговорил снова. — Ты можешь поделиться. Поделиться? Легко. Чонгуку есть, что рассказать. Начать можно тем, что компания беспощадна, гребёт деньги со всех возможных площадок, используя группу по максимуму, и заканчивая навязчивым вниманием фанатов, не дающих ничего сделать спокойно. Но жаловаться не хотелось. Хотелось поговорить о чём-то нейтральном, узнать поближе, познакомиться, а не только поболтать, может, переспать и разойтись. Чонгук искал отношений, а не одноразового партнёра. Но не из-за боязни одиночества, а из-за обдуманного желания стать лучше, целостнее. — Дадим нашему знакомству второй шанс. Минимизируем сопли и поговорим о приятном. Расскажи, что ты любишь. Чонгук посмотрел на Минхёка долго, вдумчиво. За маской выглянул Чон их вселенной, задающий этот вопрос своему Минхёку, но сейчас речь шла не о нём. К сожалению. — О, если начну говорить — не заткнусь. Давай лучше ты. — Я настаиваю, — улыбнулся Чонгук (какой из?). — Ладно. Что я люблю… — тебя? — Люблю то, чем занимаюсь — музыку. Обожаю китов и всё время их рисую. На бумаге, на шоу, на кроссовках. У меня даже есть татуировка кита рядом с коленом. — Тату? Это моя тема. У меня их довольно много для айдола. Целая галактика в голове — откуда она взялась? Это сон? Почему Чонгук знает ответ на любой вопрос до того, как кто-то его задаст? Эта жизнь была в нём всегда? Лишь эта или ещё десятки, сотни других жизней творческого человека, писателя и артиста, которым Чон никогда себя не ощущал? Для этого стоило выпить? Поэтому, видимо, среди творческих людей так много пьяниц — им нужно прозреть, но рутина не даёт. — Например, — Чонгук показал на костяшках пальцев воображаемую татуировку. — Я набил название нашего фандома, потому что очень благодарен поклонникам. А если копнуть глубже, это имена наших мемберов. Ещё есть дата дебюта. — А ты бунтарь, — Минхёк закусил губу, и Чонгук слегка склонил голову на бок, читая во взгляде своего мужчины, что он сходит с ума от того, как Чон себя ведёт. — Люблю иногда побыть плохим мальчиком. Это говорили все личности Чонгука, личности любого, даже самого безобидного создания. Для пьянеющего Чонгука этот разговор стал воронкой, в которую он сбрасывал всё, что казалось ему подходящим. Они поговорили о последних камбэках, фильмы и сексуальные образы у Минхёка, комнаты и разные наполнения и посылы у Чонгука; потом о прозвищах, о взаимодействии с другими мемберами, с которыми нужно особенно заметно показывать симпатию, даже если на самом деле её нет. В этом блоке Чонгук назвал имя Тэхёна и Чимина, а Минхёк — Джухона и Чангюна. Символично. «Фансервис и подчёркнутая феминность — то, на чём держится культура. Всех давно перестала интересовать наша музыка». Кто это сказал? Наверное, они оба. Чонгук иногда выключался, смотрел на Минхёка и одержимо хотел с ним целоваться. То ли из-за разговора, то ли из-за второго коктейля, Негрони, как у Ли. Яркий, красный — такой же, каким был он сам. Они говорили минут сорок. Шутили, флиртовали, создавали сцену для самого романтического поцелуя в их жизни. Чонгук попытался вспомнить первый поцелуй с Минхёком в принципе. У него дома, когда они чуть не переспали, но им помешал Чангюн? К чёрту, это неважно. Ничто не важно, те люди остались в Сеуле, значение имели только эти, не знавшие друг друга, но по умолчанию испытывающие симпатию. За секунду до поцелуя возник пугающий вопрос: могут ли они целоваться? В Корее это неприемлемо, особенно для айдолов, лица которых они примерили. В Европе… Будь они знамениты, это тоже могло бы создать проблемы. Впрочем, даже если так — что с того? Проблемы так проблемы. «Здесь и сейчас» впервые было настоящим и живым, а не надуманным. Разговор повышал градус и рейтинг. Флирт стал более откровенным, намекающим, требующим продолжения. Они выпили по третьему коктейлю и вызвали такси. Опять хотелось целоваться, но они терпели, подогревали влечение, забывшее короткий эпизод в гримёрке. В отеле сначала зашли к Кихёну. Обязательства превыше всего. Всё ли было в порядке, пока их не было? Сколько их не было? Чёрт знает. Ю, к счастью, спал, значит, они могут продолжить игру. Граница между вселенными размылась. Непривычно, но ярко, оглушающе. Все органы чувств поглощали любой раздражитель, преобразовывая его в более полную версию не только близости, но и жизни, которой Чонгуку хотелось жить. В выдуманном мире они могли бы поменяться ролями, но эта ступень для другого дня. Потопленный кем-то неосторожным или злым корабль, который не мог поднять со дна старый Чон. Но сможет новый, нужно лишь время. Чонгук увидел время, когда часы показали три. Они лежали в постели. Боролись со сном, потому что не хотели, чтобы их встреча, такая неровная, но волшебная кончалась. Минхёк курил, Чон периодически делал затяжки и возвращал сигарету Ли. — Ты замечательный, — сказал Минхёк, докуривая и отставляя пепельницу на тумбочку. — Это наш лучший вечер, лучший диалог, хоть и липовый. Потому что ты наконец говоришь, не заставляешь угадывать, о чём думаешь. Господи, как же я люблю тебя, — Ли крепко обнял Чона и поцеловал в макушку. — Это невыносимо. Когда ты рядом, меня переполняет такой нежностью, что кажется, будто вот-вот разорвёт. Я хочу обнимать тебя, целовать, видеть твою улыбку, хочу чувствовать твой запах, ощущать твоё тепло. И твоё кольцо, — он показал палец. — Если бы его не подарил ты, я бы сделал это. Вдруг понял, что хочу жениться. На тебе; хочу окольцевать — чтобы ты выбросил из головы чепуху о том, что мы можем расстаться. Надеюсь, ты чувствуешь то же, что и я. То же? Нет, больше. Чонгук справился с противоречиями. Хотелось что-то ответить, но он растерял все мысли. Так много любви и так мало слов, чтобы о ней сказать. Он лишь прижался, целуя непонятно куда, и закрыл глаза. Действительно — лучший вечер. И он становился ещё лучше от осознания того, что частицы личности, способной перевоплощаться, останутся в Чонгуке навсегда.