Ни о чём не жалеть

Ноябрь всегда был тяжёлым месяцем для Чонгука. Свой день рождения приносил только разочарование. Чон никогда его не праздновал, потому что у него не было тех, с кем можно провести этот день, потому что Джин-Хо, мать, которую он так и не смог полюбить даже после смерти, забывала о нём с какой-то жестокой демонстративностью. Потом — день рождения Тэхёна, яркой звезды, внезапно засиявшей на его небе; он запоминался больше своего собственного. Звонки, мысли, встречи. А затем появился Минхёк и его постановки. Первое время Чонгук не замечал их обоих. Театр, харизма, гомосексуальность — всё это было для восемнадцатилетнего мальчишки сказочной фантазией, не имеющей ничего общего с реальностью. И вот теперь Чонгук не просто жил в этой реальности — он пытался в ней не утонуть. Близился день рождения Минхёка, по городу были расклеены афиши с именем Калли́. Видимо, поэтому он ни разу не приезжал в гости хотя бы к сыну — готовился. Но основной вопрос Чонгука был не в этом. Идти ли на представление? Кихён безумно соскучился, он обожает театр и как минимум привезти его точно придётся. Но сам Чонгук предпочитал бы не находиться рядом с Минхёком. К Тэхёну он тянулся, снова и снова бередил раны, не давая им зажить, но эта, новая, уникальная, просила, требовала покоя. Конечно, Чон отдал бы многое, чтобы увидеть триумф любимого человека, его самого, может, даже выбить себе объятия. Но Чонгук не сомневался, что актёр Минхёк будет агрессивным и сыграет самую искреннюю ненависть, какую только можно представить на лице артиста. Он никак не покажет свою боль, притворится, что причин для неё нет: он так заработался, что забыл и о Чонгуке, и о какой-то там любви, у него вообще новая жизнь и зачем ты вообще пришёл? Тебе тут не рады. И Чон с готовностью поверил бы в этот спектакль — так было бы даже проще, — но теперь он знал о мотивах Минхёка. Годы уверений в любви наконец достигли цели. Жаль, что поздно. В праздничное утро Кихён был взволнован. Молчал, но шумно вышагивал по комнате или кухне, иногда заходил к отцу, проверял, чем он занят, смотрел неодобрительно, а потом уходил. Почему неодобрительно? Он осуждает за то, что Чонгук никак не готовится, не нервничает? Чон нервничал, смотрел пустым взглядом в книгу, пытался представить, как пройдёт эта встреча спустя два с половиной месяца даже без общения, и волновался ничуть не меньше, даже больше Кихёна. Но скрывал, боялся отдаться своим чувствам и усугубить и без того тяжёлое состояние. Нужно держаться. Впрочем, ему и так казалось, что он на грани. Может, привести Кихёна, отдать на попечение Тэхёну, Пьёнгону или… Боже, за эти месяцы он впервые вспомнил о Киме, о человеке, а не образе из прошлого. Вернулся ли он в Сеул? Или остался в Америке? Может, позвонить? И Пьёнгон… Когда-то он угрожал, что уничтожит Чонгука, если тот причинит Минхёку боль. Где же его месть? Минхёку не больно или Пьёнгон очень занят? Какая же чепуха. Заняться тебе нечем — думать об этом? Хватит. Минхёк — вот кто имеет значение. Каким он будет? Без сомнений, таким же сверкающим, как и раньше, может, даже более ярким, ведь он говорил, что и положительное, и отрицательное использует как топливо для своего творческого гения; должно быть, его разбитое сердце стало искусством и сейчас. Чонгук отчаянно боялся и не менее отчаянно желал увидеть, каким стал Ли, стал без него, из-за него. А ещё Чон хотел показать, каким его сделал Минхёк. Ты будешь мной доволен. Даже сейчас. И я стану ещё лучше. Я всё исправлю. Кихёна Минхёк точно ждал: Ли прислал машину к их дому. Сообщил, конечно, через Ю. Чонгук даже усмехнулся — как-то это по-детски. Муни оказался мстительным. Он всё понимает, но не может не высказать своё недовольство? Но даже это вызывало в Чоне не ответную злобу, а смирение. Он готов потерпеть. Наказание — ты заслужил его, помнишь? Чонгук решил для себя так. Принял на веру этот вывод нового себя, не ища потаённых смыслов, ничего не анализируя. Ему больше не нужно было что-то объяснять даже себе, в этом нуждаются слабые личности, которым нужно обоснование, чтобы в процессе они могли передумать и найти для себя вариант помягче — тот, который они смогут вынести. Чонгук желал того наказания, которое покажет его пределы. Перед спектаклем увидеться не удалось. Это была формулировка Кихёна. «Минэкин пытался вырваться, но не смог». Занятой Минхёк — его обычное состояние. Кто ему помогает? С работой, с телом, с душой. В зале Чонгук уловил Пьёнгона и Тэхёна, рядом с Чоном были свободные места. Минхёк посадит их вместе? Это был бы правильный жест. Суматоха, болтовня. Сначала подошёл Тэхён. Поздоровался, сел. Потом Пьёнгон, не недовольный, но любопытный. Затем Феликс и (он-то тут что забыл?) Джехён. Последний, похоже, в списке гостей, а не организаторов. Минхёк пригласил его ради приличия? Как, очевидно, и его самого. Между Чонгуком и Тэхёном сидел Кихён. Чон перекинулся с Кимом парой фраз, нейтрально, как будто оба заранее договорились, каких тем избегать и даже Ю, который знал и понимал меньше, чем взрослые, просто ждал, когда всё станет ясно. А если не станет, он опять задаст какой-нибудь вопрос, на который Чонгук не сможет ответить. «Вы расстались? Совсем?» Чем дольше Чонгук видел закрытый занавес, тем отчётливее представлял ответ. Положительный. Просто потому что Чон ощутил себя в мире Минхёка, в котором ему не осталось места. Ли занял его чем-то другим. Или кем-то? Чонгук плохо следил за сюжетом. Заметил, что некоторые реплики снова изменились, пару сцен вырезали. Они всё равно ему не нравились. Им обоим. Чонгук ждал окончания и Минхёка. Как же я скучаю… Иногда (слишком часто, чёрт подери) Чон закрывал глаза, собирался с духом. Почему же всё так. Почему? Слёзы то ли жалости к себе, то ли отчаяния подступали, но он прогонял их. Он не расплачется просто из-за того, что… Из-за чего? Одни лишь мысли сводят с ума. Ты можешь разрыдаться от чего угодно. И после всего удивляешься, что тебя никто не любит? Последняя сцена. Чонгук перестал моргать. Смотрел остервенело — боялся пропустить хоть что-то. Слова, музыка. Он сжал кулаки. Где же ты? Тёмные волосы, театральная улыбка. Чонгук не узнал своего Муни, это был Калли́: пожиратель сердец, роковой красавец, который берёт от жизни всё, что приносит удовольствие. Он не страдает, смотрит надменно, не разбит и не кажется зажатым или уязвимым. А ещё во взгляде не осталось любви к миру. Пустая улыбка и такие же пустые глаза, которыми он обвёл зал. Что-то говорил, говорил. Вата в ушах. Остановился на Чонгуке. Сила схлынула под напором тоски. Он уткнулся в пол. Всё ложь. Ты не можешь без него. Сердце ускоряется, как у кролика, которого сжимает в тисках удав. Но ты даже не пытаешься вырваться, не готовишься к смерти. Просто боишься. Ли поблагодарил присутствующих, перечислил тех, кто ему помогал, о чём-то пошутил, но Чонгук не мог ничего услышать. Соберись, соберись. Ничего ужасного не происходит. Но ты боишься видеть его, потому что чувствуешь, как тяжело ему было нацепить эту маску. И как больно она ударит по вам обоим, если ты попробуешь её сорвать. Когда Минхёк закончил, Чонгук поднял голову. Ли скрылся. Некоторые гости стали расходиться; Кихён и Чонгук переместились в другой зал. Радостный вопль Ю. Чон обернулся. Замедленная съёмка. Странно: никто не умер, а время стало течь так неровно. Минхёк садится на корточки, чтобы Кихёну не приходилось задирать голову, чтобы быть ближе; улыбается ласково, нежно, потом осматривает, гладит рукав. Кихён обнимает его за шею и часто целует щёки. Минхёк улыбается через силу. Смотрит в сторону — только не на Чонгука; не хочет видеть. — Ты такой молодец, мне ужасно понравилось! — Кихён в своей обычной манере стал хвалить Ли. Тот встал. Взгляд скользнул к Чонгуку, на одежду, руки, волосы; коротко, секунду, на лицо. — Спасибо, дорогой, — поблагодарил Минхёк. Мурашки пробежали по спине. Голос. Совсем близко. Знакомый и чужой одновременно. Хотелось кричать о том, как сильно Чонгук соскучился. Он и сам этого не знал, держал всё внутри, отшучивался перед собой, обещал смириться, но, встретив Минхёка, осознал, насколько его ему не хватает. Не фотографий в интернете, не голоса в интервью, а просто кого-то родного, иногда занудного, скучного, но всегда любимого и желанного. — Мы отойдём — ты же не против? — обращённый к Чонгуку вопрос. — Конечно, — Чон снова уткнулся вниз. Слабак. На замену Минхёку пришли Тэхён, Пьёнгон и Феликс. — Что всё-таки случилось? Кто-нибудь в курсе? — беззаботно поинтересовался Тэхён, кажется, постаревший лет на десять с их последней встречи. — Не представляю, — покачал головой Пьёнгон. — Я вообще узнал как бы между делом: заметил, что он стал чаще звонить. «Время освободилось». Но не жалуется. — К психологу тоже не ходит, — заметил Феликс. — После тура так и не был у него. Нашёл кого-то ещё? Крупицы информации. Надо спрашивать у Кихёна о делах Минхёка — это лучше, чем вообще не представлять, чем он живёт. — У него в туре был, но бестолковый, — сообщил Тэхён. — Держит всё в себе? Я вернулся недавно — он даже не зашёл. Из-за работы, конечно, но вряд ли стал бы чем-то делиться, даже если бы нашёл время. Собеседники посмотрели на Чонгука. — Может, ты поведаешь, почему вы разошлись? — вопрос, заданный кем-то одним и всеми одновременно. — Если он не хочет об этом рассказывать, я тоже не буду этого делать, — твёрдо ответил Чонгук. Пьёнгон хмыкнул, Тэхён и Феликс вздохнули. Они ни на что и не рассчитывали. Чонгук нашёл в толпе Минхёка. Рядом с ним часто возникала девушка. Как колибри, она крутилась вокруг него, что-то спрашивала, записывала в телефон и отлетала. Невозмутимый кит, больше не запертый в аквариуме, курсировал между гостями, смотрел с тоской, которая то ли пугала, то ли привлекала Чонгука в глазах Тэхёна, и выглядел искусственным, как дорогие дизайнерские цветы, которые невозможно отличить от настоящих — но они всё равно остаются неживыми. Включилась память. Чонгук вспомнил их первую встречу. «Давай я отвернусь и ты сбежишь. Не порть вечер ни себе, ни мне». Тогда Чон и подумать не мог, что у него родится сын, он будет с Минхёком долгие десять лет, а потом всё разрушит. Тогда он не мог представить, что эта встреча — не случайна, имя «Ли Минхёк» появилось в его книге не на одной странице, а на сотнях страниц после. Оно будет следовать с ним до конца. Минхёк очень изменился. Сейчас это был взрослый, мудрый манипулятор. Попадая в сети его обаяния, неудачливый проситель вряд ли сможет выбраться. Улыбка, бывшая способом манипуляции, превратилась в валюту, которой Минхёк платил только тем, кто действительно её заслужил. Со всеми остальными он разговаривал с достоинством и интересом, но его рабочий флирт ограничивается парой фраз, у которых не может быть продолжения. Актёр Минхёк сменил амплуа, превратившись из ненасытного обольстителя в соблазнительного философа, добраться до которого невозможно. Дежурная улыбка, одинаковая для всех. — Ладно, я пойду, — подал голос Тэхён. — Я тоже. Юна приболела, не хочу, чтобы Рюджин надолго оставалась с ней одна. — С вашим-то количеством прислуги, — сказал Пьёнгон. Феликс посмеялся, они пожали Чонгуку и старшему Ли руку. Молчание Пьёнгона было недолгим. — Между всеми нами близкие отношения, и мне грустно, что наш квартет лишился одного участника. Уважаю твоё желание не выставлять на аукцион ваше нижнее бельё и даже не угрожаю расправой, но только потому что волнуюсь. Он закрылся от всего и от всех. Работа, дом — всё. Ничего больше не осталось. Ремонт в его квартире — купил недавно, — закончился, спектакль прошёл. Чем он будет заниматься теперь — даже думать не хочу. Мне плевать, что между вами случилось. Просто… Исправь это. Мне он не даёт, отмахивается. «Люди расстаются — такое бывает». Но не тогда, когда вы прожили в отношениях так долго, — Пьёнгон неаккуратно похлопал Чонгука по плечу. — Ничего не отвечай. Просто очень прошу тебя: верни ему радость, которой он светился из-за тебя. Если бы я только знал, как это сделать. Пьёнгон подошёл к Минхёку, что-то попросил. Улыбка. Искренняя — как та, которую Минхёк дарил Кихёну. Где-то глубоко внутри счастье осталось, надо только понять, как его достать, вернуть. Старший Ли обратился к Ю, тот кивнул. Минхёк потрепал его за волосы и направился к Чонгуку. Зачем? Не надо! — Ты ушёл с работы? Действительно? — Действительно, — ответил Чон. «Если научишься быть таким всегда, станешь счастливым». Чон научился, но счастливее, отнюдь, не стал. Вспомнился тот вечер, когда они, спустя, кажется, год, встретились на премьере Минхёка. Вечность назад. Чонгук сказал «твой театр», Минхёк был соблазнителен, блядский Уён ходил за ним по пятам, и это было «действительно». Почему-то отпечаталось в памяти, как будто именно это было важно. Но важно было то, что после: отношения, признания, Пусан, Прага, расставание. Целая история, закончившаяся так же резко и безумно, как началась. Минхёк ничего не пояснял. Ему всё равно? Нет, он и так всё понимает. — Я хотел поговорить о Кихёне. Конечно, о ком же ещё. — У меня теперь будет больше свободного времени, я хотел бы забирать его иногда. Он согласен. В новой квартире есть музыкальная комната. И вот ещё, — Минхёк протянул Чонгуку карточку, Чон, забирая её, коснулся горячей руки Ли. Приятно. Вот бы этот момент не заканчивался. — Я завёл счёт. В первую очередь, конечно, для сына, но… — Минхёк убрал руку. — Ты тоже пользуйся. Там много денег. Пожалуй, даже слишком, но я не хочу, чтобы он в чём-то нуждался. Или ты… Но не балуй его, Юки только стал менее самовлюблённым… — Мы оба хотим для него только лучшего, — прервал Минхёка Чонгук. — Как ты? Как здоровье? Работа? Могу я звонить, чтобы хоть… быть в курсе? Ли вдохнул, а потом повернул к Чонгуку лицо, посмотрел ещё более лихорадочно, чем до этого говорил, и на выдохе прошептал: — Я не могу перестать думать о тебе. Чонгук вздрогнул. — Непоправимо часто вспоминаю твоё лицо, запах, фантазирую о поцелуях, ласках, сексе. Прямо сейчас до дрожи хочу тебя обнять. Просто обнять. Забыть обо всех, никуда не идти, не притворяться, что я счастлив тут быть, как врал со сцены, не играть гостеприимного хозяина, который не знает, что такое «страдать». Планировал быть злым, показать, что ты — никто, что я привыкну к кому-то другому через неделю, максимум месяц. Но каждую свободную секунду думаю о тебе, — Минхёк отвернулся. — Я не хочу с тобой общаться, знать, как твои дела и рассказывать о своих. Не хочу иметь с тобой ничего общего. Я пытался уйти и от Кихёна, приучить себя к жизни без вас. Ничерта не выходит. Иногда получается забыться в работе, но с переменным успехом: половину спектакля я смотрел не на сцену, а на тебя. И мне гадко от этого. Я очень злюсь на себя за эту одержимость. Ты просто встал рядом, коснулся меня — и я готов отдать за тебя жизнь. Я не хочу так жить. Устал зависеть от кого-то. Поэтому просто оставь меня. Тэхёна ты отпустил — сможешь и меня. Не надо со мной дружить. Мне не нужны друзья. А любовников у меня и так хватает. Договорив, Минхёк ушёл. Чонгук почувствовал головокружение, мир вокруг сотрясался с каждым ударом сердца. Это не демонстративная ненависть, которую он ждал, яркая, сильная эмоция, которую можно было бы перебороть, не ненависть с просветом любви, который можно было бы расширить. Желание уйти. Против него Чонгук был бессилен.