Ни о чём не жалеть

Чонгуку снился секс. Долгий, чувственный. Конечно, с Минхёком. Страстные поцелуи в губы, нежные — на ключицах и груди, голодные — в паху. Чон чувствовал их на себе и возвращал обратно, демонстрируя свою самую развратную сторону. Теперь она могла показать себя — Чонгуку перестало быть стыдно за своё удовольствие. Особенно там, во сне, в котором Минхёк пришёл в театр и без контекста сказал: «Мне хорошо с тобой. Давай снова будем вместе». Сознание вместило всё самое важное: театр, отношения, близость. Где-то там мелькал и Кихён, но фокус последних переживаний был не на нём. В понедельник Сомин никак не показывала своего разочарования от неудавшегося свидания. Рабочее общение, терпеливое ожидание. Сохранились и смутные намёки на возможное продолжение, но за выходные Чонгук понял, что у красавицы Сомин нет шансов, даже если он переживёт Минхёка и расставание с ним. В конце дня, когда остались только Чонгук, Сомин, любопытная Чжоу, Сана и Бонён, три подружки-сплетницы, Чон решил, что стоит поговорить. Правда, это будет выглядеть как повод для сплетни, но какая разница. — По поводу пятницы, — без прелюдий начал Чонгук, стараясь говорить так, чтобы его не слышали лишние уши. — Всё в порядке, я же говорила, — Сомин сидела за любимым разваливающимся столом, забранным из реквизита, и даже не отвлеклась от ноутбука. — Я ещё забыл упомянуть, что я гей, — сказал Чон, чувствуя себя настолько живым, что это привело в восторг. Кому-нибудь ты это говорил? Вот так — спокойно, расслабленно. Никому. Никогда. Даже себе. Зря. Сомин недоверчиво вскинула бровь. — Если уж тебе настолько неприятно… — начала она. — Я не вру, — замотал головой Чон, как ребёнок, которого пытаются уличить во лжи. — Я думал, что меня интересуют оба пола, но в пятницу осознал, что нет. Ты очень милая, мне нравится твоё тело, его хочется потрогать, — ты что несёшь?! — но… — Ладно, ладно, не продолжай, — засмеялась Сомин. — А отношения? Соврал? — Нет, — я никогда не любил врать. — Мы… Мы долго встречались. Расстались по глупости. Твоей глупости. Почти год назад? Ты не ошибался, считая этот период вечностью. — Кажется, ты сильно его любил, — заметила Сомин, видимо, уловив на его лице оттенки, доступные хорошим чтецам душ. Сильнее, чем казалось, я вообще могу любить. — А Кихён?.. — Мне было девятнадцать, я хотел доказать, что влечение к своему полу — ошибка, напился. Это вышло случайно. — Интересно, — Сомин осмотрела его так, словно видит впервые. — Ты не похож на гея. — В наше время не принято кричать о том, в чём ты отличаешься от других. Неплохо сказано. Но этому я научился не сам, а от того, с кого началось моё принятие себя. — Скажи об этом Калли́, — хмыкнула Сомин. — Каждая статья непременно упоминает о его ориентации. — И он ненавидит эту часть своей работы, потому что все как будто забывают, что суть не в том, как он выглядит и с кем спит, а в его творчестве, во взгляде на искусство и людей, — забывшись, начал оправдывать Минхёка Чонгук, а потом прикусил язык. Так говорит не поклонник, а тот, кто просыпался с ним по утрам. Сказать, что это было в каком-нибудь интервью? Вряд ли было, он и тебе-то старался не жаловаться, ты просто видел, слышал, как ему иногда не нравится, что о нём пишут. Сомин сощурилась. Догадалась? — А ты и правда фанат… Точно догадалась. Не хватало ещё, чтобы у него из-за тебя были проблемы. — Очень преданный. — Понимаю, — подыграла Сомин. — У него интересные акценты. Ты иногда тоже их ставишь, когда участвуешь в обсуждениях, — хитрая ухмылка. Тебя подловили. — Спасибо, что сказал. Передавать дальше не буду. Можешь идти. Чон почтительно поклонился и вышел. Минхёк ограждал его от разговоров с юристами, попросил лишь не светить нигде их отношениями, и это всегда легко. Старая личность молчала, потому что ей было не с кем поговорить и она не знала, как много интересного может поведать. Но тогда отношения были, а теперь… Кому какое дело? Но ты, кажется, не очень умеешь быть в отношениях с кем-то известным. Видимо, правильно вы расстались. Грустная попытка утешиться. Ну да. Каждый разговор о Калли́ приводил к тягучим, вязким вечерам, которые не мог осветить даже Кихён. Чонгуку было страшно от того, что его чувство не ослабло даже немного. Не стёрлось, не забылось, не переродилось. Он любил Минхёка так же сильно, как в тот момент, когда понял, что он уйдёт. Может, это и не любовь, а, скажем, страх одиночества? Поэтому он непроходящий — Чон не впускает в свою жизнь тех, кто способен его побороть. Чонгук часто смотрел на телефон, набирал номер, но сдерживал себя. Потому что Минхёк просил. Сам Чонгук уже не верил, что это ограничение помогает. Зато однажды Чон позвонил Тэхёну. Не ответили. Он перезвонил — снова. Из принципа Чонгук звонил ещё пару дней, но Ким так и не подошёл к телефону. Думать о причинах этого молчания Чон не стал. Нет так нет. Так даже лучше. Не хватало ещё снова провалиться в это болото. Жизнь стала ровной. Это слово вспыхивало в сознании всё чаще. Люди, события, театр — многое было без ярких вспышек, но за рутинную умиротворённость Чонгук и любил то, чем занимался. Никаких тревог и странных, болезненных впечатлений. Чонгук иногда ходил в бар, к Ирон, к Намджуну, редко — в зал, слушал рассказы Кихёна про курсы и Минхёка. Рутина. А потом — вечер, конюшня, Тэн и старый знакомый. Увидев Чонгука, Мунчоль замер, словно подстреленная птица, спешащая скрыться от охотника, но настигнутая жестокой пулей, и отвернулся к Тэну. Чонгук постоял в воротах несколько мгновений. Фигура Кима дышала скрытой, но заметной даже для него враждебностью. Притворись, что ошибся дверью, и уйди. Так будет лучше? Чон обвёл глазами денники. Ты соскучился по лошадям или по нему?.. — Хэй… — неловко начал Чонгук, медленно (может, ещё успеешь сбежать?) подходя к Киму. Тот, гладя морду Тэна, обернулся. Влюблён ли он ещё? Скорее всего, нет. Зачем любить того, кто не ответил взаимностью? Тебе ли не знать, что это зависит не от логики. — Знаешь, как бывает? — Ким спрятал руки в карман. — Ты радуешься жизни, всё у тебя налаживается, а потом случается сердечный приступ и ты умираешь, — опять улыбка, несчастная, обречённая, усталая. И протянутая рука, которую Чонгук пожал машинально. Я — твой сердечный приступ? — Пришёл провести время с лошадью, а тут снова я, — усмехнулся Мунчоль. — Хотя как снова: ты, говорят, ходишь часто. Но мне удавалось тебя избегать. Почему? Почему я чувствую себя виноватым? — Зачем? — Знал, что наговорю глупостей, если мы снова встретимся. Ты должен уйти. Это действительно глупости. От и до. Каждая фраза. И твоё желание остаться. — Не хочу, чтобы кому-то было неудобно, — Чон поджал губы, пытаясь выдавить улыбку. Какая-то уродливая драма. А тебе и своей хватает. — Нет-нет, — Мунчоль вдруг шагнул к нему и схватил за предплечье. Чонгук проследил за этим жестом со смятением. Мыслей в голове не было. Кончились. Плохо. — Не хочешь перекусить? — предложил он, отпуская. Чонгук оглядел Мунчоля. Опять машинально. Тонкие изящные руки (твоё слабое место), часы, вероятно, дорогие, пара колец, тёмная рубашка с расстёгнутыми верхними пуговицами, джинсы. Типичный мажор, если бы не улыбка. Всё время разная. Скромная, заинтересованная, смущённая. Очаровательная, очаровывающая. Вспомнился Джухон. Он, как и Мунчоль, с улыбкой смотрел на всё вокруг, как будто его душа не знает боли и разочарования, может, знала когда-то давно, но он не позволил себе запомнить то время. Это ведь просто ужин… — Я теперь на машине. Вожу довольно неуклюже, но пока без происшествий, — продолжал напирать Мунчоль. — И знаю одно очень хорошее кафе. Я часто там бываю, иногда сижу часами… — он замялся, Чонгуку вспомнился Кихён. Хочется так много сказать, не выходит, накрывает безысходность и ты путаешься ещё сильнее. — Хорошо, — кивнул Чон, но смутная тревога уже стала распространяться по телу, начав со слабого покалывания в пальцах. Если бы у него было хоть одно первое свидание — неромантические встречи с Тэхёном и пустые, от которых он ничего не ждал, с Минхёком не в счёт, — Чонгук сравнил бы свои ощущения именно с этой эйфорией влюблённости, но пока его лишь забавляло то, как он себя чувствует. Когда они сели в машину, взгляд Чона снова обратился на Мунчоля. За рулём Ким выглядел сосредоточенным, в движениях сохранялась порывистость. Чонгук был готов поспорить, что у Мунчоля сердце колотится так, словно он едет не по Сеулу со скоростью 20 км/ч, а мчит по трассе с обрывом или железной стеной, о которую он разобьётся всмятку, в конце. Тянет руку к огню, но не одёрнет её, пока не сожжёт плоть до кости, не увековечит свою боль. Должно быть, такое же смущение испытывал Тэхён, видя подростковую одержимость Чонгука. Девять лет разницы, конечно, не то же самое, что двадцать восемь, но видеть симпатию того, кто живёт в мире меньше на десять, двадцать, тридцать лет — удивительно. Смешиваются поколения, впечатления, мнения. И молодое, свежее, уникальное, не то, которым дышишь ты и твои близкие, обогащает тебя, вместе с этим жадно глотая крупицы твоего опыта. Но, может, будь Чонгуку сорок, а Мунчолю восемнадцать, он мыслил бы иначе. Постарался быть мудрым, прислушался бы к себе и понял, почему на самом деле согласился поехать с Мунчолем. Через двадцать минут молчания вид за окном сменился. Кричаще богатый район. Это же Мунчоль. Наследник и всё такое. Он привык к богатству. Но Ким проехал нарочитую роскошь и остановился у кафе, которое показалось Чонгуку подходящим для Мунчоля. Как будто Чон давно и хорошо знает Кима и может определить, что для него хорошо. Хорошо будет, если ты немедленно уйдёшь! — прокричало внутри — как в вечер, когда Чонгук поехал в гей-бар, чтобы отомстить Минхёку. Но это же не месть, это… просто встреча. Мунчоль поздоровался с персоналом, Чон проследил за тем, как девушки провожают его взглядом, посмотрел на Кима в миллионный раз за вечер. «Я могу с тобой спать, а они — нет». Бросило в жар. Это наша с Муни история, Мунчоль не имеет к ней никакого отношения. А то, что ты рассматривал его для «ничего не значащего секса»… Это не то, о чём стоит думать сейчас. Чон не задавал себе вопросы, не искал истину, а оправдывался. И это было большой ошибкой. — Моё любимое место, — Мунчоль указал на шторку. Чон отодвинул её. Стол, диванчики. «И я привёл сюда тебя». Чонгук постарался найти на лице Кима подтверждение того, что он это сказал. Действительно? Или показалось? Чон, должно быть, просто что-то придумывает себе. Глупенький, это просто дружеская беседа. Подтверждая это, Мунчоль сел напротив. Никаких намёков. Потому что Чонгуку хотелось быть слепым и не видеть знаки даже внутри себя. — Есть пожелания? Я вообще не уверен, что хочу есть. — На твой выбор. Мунчоль неопределённо кивнул, утыкаясь в телефон. Мандражирует? Задай себе вопрос «почему», спроси, что это значит для тебя. Ну же. — Я услышал тебя тогда, — заговорил Ким, не давая Чону задуматься. — Решил, что не такой уж и слюнтяй. Отвоевал немного свободы, съехал, работу нашёл. Отец ликует: я выбрал его направление. Бариста. Не так престижно, как хотелось бы родителям, но мне нравится. Люди, разговоры, напитки. Иногда бывает тяжело, много гостей, порезанные пальцы, ожоги… Но я… Чёрт подери, я счастлив. Снова улыбка. Яркая, сверкающая. Чонгук проник в самую её суть, прочувствовал её и улыбнулся тоже. А потом услышал в воздухе тихое (произнесённое или нет?) «особенно сейчас». Почему?.. Он всё ещё влюблён в тебя. А ты сидишь тут, улыбаешься ему, вместо того чтобы бежать. Ты считал себя дальновидным, но не заметил главного: он пригласил тебя не для ужина. И ты согласился, подразумевая совсем не еду.