Трещины в стенах

Хёнджин жует свои печенья, которые каким-то удивительным образом все еще живы, и, не мигая, смотрит на Чонина. Друг сутулится, заламывает от неловкости пальцы и даже немного краснеет от стыда. Его разглядывают как картину — долго, безэмоционально и изредка еле слышно вздыхая. Бабушка сходила с ним в церковь, помолилась за отличную учебу и здоровье, но учитель истории запугал настолько, что даже Ян начал сомневаться в своих умственных способностях. Сынмин отговаривать друга не стал, вдруг действительно есть смысл получше подготовиться. — Я что-то не понял, или вас теперь тут двое будет? — облизывая пальцы, спрашивает Хван. — Чонину всего занятия два надо по теме французская революция. Репетитор скептично смотрит уже на обоих. — Французы — ребятки веселые. Революции любили так же, как я люблю инчмиш и нават. Временной промежуток уточните, пожалуйста. — Все, — в голос. — Я дико извиняюсь, но как в ваши крохотные головы можно уместить такой объем информации всего за шесть часов? Доплачивайте сверху, и приходите в четверг и пятницу к шести. Тогда, быть может, что-то да выйдет. Делать больше и нечего. Чонин говорит, что деньги принесет завтра или же попросит маму скинуть на карту Хвану; Мину, кажется, все-таки придется ехать к маме на другой конец города. Несмотря ни на что, Ким уверен, что с Хёнджином у них все получится и переживать едва ли стоит так сильно, как делает это Чонин. Репетитор даже вытянул такого как он, о чем уж беспокоиться другу с его «отлично». Хён бросает «свободны» и просит свалить как можно скорее, потому что у него появились неотложные дела, требующие безукоризненного отсутствия посторонних в его обители. — Ты меня пугаешь. — Ты сказал это трижды за сегодня. Минхо маневрирует в магазине, ища гребаный кимбап, который не любит. Он и тогда взял его только потому, что особо и нечего было покупать из-за желтых ценников почти на всех продуктах — без пяти минут просрочка ему не нужна. Есть же, наверное, что-то в этом рисовом недорулете, если младшему нравится. Бан просит вести себя как обычно, а не творить что-то, что выбивается из привычного для Ли. Друг же придирчивый, не любит ничего дешёвого и чего-то подобного; даже девушку себе отбирал строго по пунктикам, составленным класса так с десятого. Кассирша давит из себя улыбку, которая ей совершенно не идёт (могла бы постараться поестественнее). Минхо, чтобы было без сдачи, берётся за медовые леденцы, в последний момент меняя их на яблочные. — Джухен против леденцов, забыл? А ты это не любишь. — Пх, — ухмыляется друг. — С чего ты взял, что это ей? — Если ты завел кого-то на стороне, то ты ублюдок. Твоя совесть будет грызть тебя, хотя, подождите-ка, — наигранно задумывается Чан. — У тебя её, походу, не было вообще никогда. Ли останавливается посреди дороги. — Что ты ко мне пристал? Купил для друга, усек? — Отлично, теперь я у тебя не единственный. Сейчас заплачу от горя. А вообще, хоть какие-то просветы в твоей сучности появились, слава Богу. Минхо пропускает мимо ушей болтовню Чана, думая над тем, под каким еще предлогом можно встретиться с Сынмином. Не то что бы Ли так горят эти яблочные штуки, просто Мин слишком милашечка (после этого слова, всплывшего в голове, Минхо кривится). В воскресенье после обеда помпончатое чудо звонит и, немного заикаясь, говорит, что морковный торт готов. Ли сам попросил приготовить на свое усмотрение, потому что в реальности едва ли старший может назвать себя любителем всего приторно-сладенького. Хорошая еда — острая еда. — Ты можешь привезти его ко мне домой? Я очень занят и не смогу к тебе подъехать, — в конец наглеет Минхо, сидя за ноутбуком с котом на коленях. Родителей дома нет, конспект на понедельник давно выучен — лафа, одним словом. — А в качестве доставки пусть будет цена за сианласу. Кстати, то, что я купил тогда, это были вьетнамские кокосовые печенья, а сианласу — это вообще Китай и немного другое. — Ой, — должно быть, он закусывает губу. — Это я что-то там напутал, но Хёнджину печенье понравилось, так что это было то, что нужно. Спасибо тебе, я приеду. Только… куда ехать?.. Видимо, либо Сынмин запутался в городе, либо пробки многокилометровые, потому что гугл выдает полчаса на дорогу (Минхо проверил дважды), а младший добирается уже полтора. Ли серьёзно начинает думать, что из-за своей невнимательности Ким попал под автобус, но опасения напрочь улетучиваются, когда раздается звонок в домофон. Сынмин не собирается оставаться — это становится понятно сразу же, ведь раздеваться и не думает. Протягивает хорошо упакованный торт в руки и повторяет «большое тебе за все спасибо». — Так не пойдет. Разувайся, — кивает Ли. — Будем пробовать вместе, чтобы я был твердо уверен, что в случае внезапной кончины уйду на тот свет не один. — Он вкусный, честно-честно. Видя, что старшему абсолютно плевать, Сынмин развязывает шнурки на ботинках и проходит в очень хорошую и светлую квартиру, которая вычищена до блеска. Кухня тут большая, гораздо больше, чем у Хёнджина и у него на съемной, а еще здоровские стулья. Когда под столом до ноги что-то дотрагивается, то Мин едва не подскакивает от испуга. Минхо улыбается, поясняя: — Это кот о тебя трется. Ты ему понравился. У тебя же нет аллергии на шерсть? — Нет, — мотает головой. Бён из того типа кошачьих, которые выделяют определенных людей, пока что Сынмина он не укусил за палец — прекрасно. Джухен котов и кошек не любит, Бён её тоже не особо-то жалует и однажды поцарапал щеку. Если ты нравишься моему коту, то безоговорочно нравишься мне — как-то так. Минхо пробует творение плюшевого поварешки напротив, запивая чаем. В принципе, очень даже ничего (если это признает тот, кто сладкое не любит, стоит призадуматься). — Вкусно. — Ну, где твой друг? Хёнджин широко зевает, прикрывая рот ладонью. Выходит, он даже и не видел сообщение Сынмина о том, что у него поднялась температура. — Приболел. Он вам смс-ку написал. — А, — чешет затылок старший и смотрит на часы. — Я телефон со вчерашнего дня в руки не брал. Половина шестого… Давай начнем сейчас, что ли. Запишешь все, что нужно, и скинешь своему бро. Кстати, можно и не так официально, мне не за пятьдесят. Если раньше Чонин думал, что их учитель — адская машина, помешанная на истории, то теперь он с уверенностью может сказать, что никогда так не ошибался. Хёнджин почти не смотрит в учебник, диктуя всё монотонно, но настолько развернуто и понятно, заставляя писать быстрее и «не тупи», что страшно. Чонин чуть ли не хнычет от того, что репетитору все равно на уставшую кисть, натертый палец от шариковой ручки и желание попить. Воды Ян не просит, потому что это значит перебить Хёнджина — он тогда, наверное, четвертует сразу же. Хёнджин блаженно прикрывает глаза, откидывая голову к стене. Получается очень странный контраст: зелено-желтые обои в вертикальную полоску и черно-голубой хён. Ян счастлив, что закончил этот бешеный марафон письма и теперь можно отдохнуть. — Если бы ты был чуть поумнее, то тебя можно было бы смело отправить на скирды или в горы. В Японии хорошо… — Я никогда не был за пределами Сеула, — Чонина это очень расстраивает. То, что завуалировано назвали глупеньким, проглатывает. — И это я знаю. Потому и говорю, — обыденно подтверждает он, не размыкая век. — Таких людей сразу видно, как и тупиц, которые промышляют этим только ради статуса, а потому не печалься. Я могу сказать, что у тебя вся жизнь еще впереди. Но разве можно утверждать, что все действительно так? Ты можешь выйти отсюда, и на тебя, как в плохой американской комедии, упадет кирпич, случайно отвалившийся с крыши; кто-то не справится с управлением, и его машину вынесет на бордюр, перемолов твоё тело в лепешку; разрыв сердечного тромба — все одной ногой в могиле. — И что тогда делать? Ты… мрачный. Хохочет, но не отвечает. Тело его не напряжено, а на лице абсолютное спокойствие, отдающее смесью безмятежности и мертвецкого холода, которое Чонин и видел-то только в храмах. Бабушка очень набожная, перед важными контрольными всегда ведет помолиться. Ян гадает: дело в том, что каждый раз усердно готовится, или все-таки Бог тоже помогает. Странно все это. Репетитор по истории Хван, преподающий исключительно у себя дома, и ничуть не вычурный студент Ян, у которого нелюбовь к тыкве и огурцам, но продолжающий упорно их есть — казалось бы, параллель провести сложно, не то что соединить. — Наше дело — просто продолжать, пока продолжается. Ох, — он быстро вскакивает с табурета, будто бы и не дремал. — Надо бы сходить сказать кошке из соседнего двора, что корм подорожал. — Зачем ей об этом знать? — А кому мне еще рассказать? — искренне недоумевает он. — Она-то должна знать, что творится в этом тленном мире, и почему следует начать ловить крыс активнее. Чонин менее шустрый. Он тихонечко задвигает за собой табурет под стол. — А мне можно с тобой? — робко спрашивает. Хёнджин кричит уже из коридора, что стоит поторопиться, пока дождь не начался опять. У младшего кроссовки вот-вот разойдутся по шву, так что да, нужно успеть до очередного половодья. Скудный ужин, состоящий всего лишь из сухого корма средней цены, Редиска ест с особой жадностью. Хён сидит рядом с ней на лавочке и ждет. Чего вот только не понятно, но кошку со странной кличкой предупредил, как и планировал. Ей, кажется, это совсем не понравилось, но остаётся наслаждаться тем, что пока дают. Он говорит, что больше бешеных животных, голодных и нападающих на пенсионеров и беззащитных детей, ненавидит себе подобных. Люди, по его мнению, в большинстве своём не понимают, какая ответственность на них лежит и чем это чревато в будущем. Хёнджину, кажется, от этого слишком горько. — Многие бывалые мужики говорят, да я и сам читал об этом, — неожиданно начинает он, — что нужно читать имена на надгробных плитах. Я пару раз ходил на кладбище просто так, не спрашивай почему, — спешно добавляет. — И увидел столько имен, которые носят мои друзья, корейская часть родственников и просто знакомые. Стало как-то, не знаю… Не так уж и жутко, что ли. Так что да, наше дело просто продолжать жить. Начинается ливень внезапно. Чонин залетает в хёнджиновский подъезд мокрый почти насквозь. Уже дома Хван сразу же дает полотенце и кому-то спешно набирает. Телефона у него кстати, два: по последняя модель айфона и обычный такой, старенький кнопочный. Крутой валяется на микроволновой печи (младший что-то слышал про то, что класть туда его не нужно) будто бы мусор какой-то, зато древний используется по-максимуму. Он говорит на странном языке. Звучит очень необычно и даже дико, потому что Ян такого не слышал никогда. Хёнджин долго ходит по квартире, перекладывая какие-то книги с места на место, потом садится на кресло, вытянув ноги. Старший постоянно корчит лицо, перебивает кого-то, а потом быстро затыкается. Чонин не знает, кому можно звонить, чтобы вот так вот разговаривать свободно. Кажется, Сынмин говорил, что у репетитора осталось только два старших брата, а остальные ближайшие родственники умерли уже очень и очень давно заграницей. О большем Хван и не рассказывал. Грустно, что у него так мало родни.