Трещины в стенах

— Ты импотент, что ли? Рановато тебе. Хёнджин рычит, кусая за плечо. Он вообще любит кусаться, говорит, что так выражает свое расположение. Странный способ. Хан не будет отрицать, что ему очень нравится хенджиновская дочка. Милая такая, на своего папу очень похожа, да и воспитанная. Аноре хочется делать подарочки: куклы, заколки и всякое такое. Не дарить же все это её отцу — тот все равно не примет, потому что «всучивание» не любит за то, что в обратную дать не может ничего. Джисон цепляется взглядом за оставленную резинку возле телевизора, и отчего-то накрывает щемящее тепло. — Я вытрахаю из тебя такие вот словечки. Заебал меня уже своими шуточками, — старший прикусывает мочку уха, одновременно пытаясь стянуть с Джисона спортивные штаны. — У нас еще минут пятнадцать, так что ты успеешь получить по заднице. Прервав извечный поток слов губами, Джисон приподнимает края его футболки, проводя ладонями по торсу. Хёнджин знает, черт возьми, насколько он любит это тело. Будь Хван хоть на пять размеров больше, Хёнджин — это Хёнджин — тот, кто нужен. Хван любит, когда долго, как бы там Джисон не шутил. Ему нужны поцелуи, всякие «обжимания» и прочее, чтобы это не был простой перепих. У этого привередливого господина, как он сам говорит, высокие моральные ценности и идеалы. Джисон любит, когда с Хёнджином. Все другие так, фрагментами, и было их несколько. Они, вроде как, не встречаются, но вот Джисону хотелось бы очень, чтобы надолго, чтобы ссориться пусть и по-настоящему, но зато зная, что от друг друга не деться уже никуда. Звонок в дверь. Хёнджин долго и со вкусом матерится (и пусть Джисон черта не понимает, что он там говорит, но догадаться не так уж и сложно). Хан окончательно распластывается на полу, вздыхая и мысленно проклиная по-немецки пунктуальных учеников, которые уж могли бы опоздать из-за такой погоды, но нет же. Джисон, черт побери, последний раз занимался с ним сексом на прошлой неделе, в понедельник. Сегодня пятница, и это уже нихера не смешно, потому что с Хёнджином не удается встретиться: разные графики работы, хён еще и папа, а уж эти его дополнительные занятия попросту с ума сводят. Такое чувство, будто с каждым годом времени на личную жизнь все меньше и меньше. Оно теперь появится только на пенсии, наверное. — Сейчас я научу их свободе, равенству и братству, а потом займусь вами, месье, — и скрывается за дверью. Оставил без штанов и смылся. Отлично. — Ты такой дохлый. Хёнджин пьёт кофе, опираясь о столешницу, и следит за тем, как они записывают весь материал в тетрадь. — Ладно твой дружок-аллергик, но ты-то, — обращается он к младшему, неодобрительно качая головой. Сынмин пропускает все мимо ушей. Джисон у него в комнате что-то там делает в ноутбуке (ну, конечно). Ему, если честно, не особо интересно, что там вдалбливает Хёнджин в головы мальков. Главное, что Хван, в принципе, занимается тем, что ему нравится, так еще и деньги зарабатывает. Не заметить вторую пару обуви и ключи на тумбочке возле зеркала — коричневый брелок с ракушкой — совсем не стиль репетитора. Чонину мозги простреливает смутной догадкой, и как реагировать, увы, он не знает. Последнее занятие, так сиди на попе ровно и не суй свой нос в чужие дела. — Ты тоже худой. — Я всегда таким был, — соглашается Хёнджин. — Но ем-то много, а у тебя видок болезненный. Чонин отвечает, что это стресс. Кто-то очень бесшумно идет в сторону ванной комнаты, Ян улавливает лишь силуэт, скрывающийся за дверью. Он чувствует себя так, будто позорно подглядывает за чьей-то жизнью, вообще не к месту. Квартира пропитана не только репетитором, хотя живет тот один (Сынмину верить можно и нужно), но и запахом владельца тех самых ключей, спокойно себе лежащих; бросает в неприятную дрожь. — Ты опять купил это мыло. Взрослый, возможно, ему даже столько же, сколько и Хёнджину. Чонин смотрит на него из-под челки и оторваться вообще не в состоянии, объяснить это сложно. — Ой, блин, чем тебе не угодил экстракт огурца? — и в голосе нет никакого недовольства. — Если такой умный, то купи что-нибудь другое отдельно для себя, *файзли. Сынмин в словесных промежутках-перепалках здоровается, Чонин чисто машинально делает то же самое. Этот Джисон-хён, посмотрев на Хёнджина очень долго, отводит взгляд и отвечает, что так и сделает. «Специально куплю розовое, какое-нибудь клубничное, чтобы ты обплевался». Хван улыбается, пока тот не видит, наливая себе кофе, и легонько пихает его в бок, тут же получив по рукам. Вопреки всему этому, оскорбленным не выглядит никто. Хёнджин что-то шепчет на ухо, Джисон смеётся и: — В следующий раз будет все наоборот. Обещаю тебе, что пятнадцать минут перерастут в полчаса, — он возвращается в комнату, предварительно помахав ладонью и пожелав младшим терпения. — Жоним, даже не думай уходить домой! — Жоним? — удивленно спрашивает Мин, отрываясь от тетради. Хёнджин невозмутимо пожимает плечами. — Скажу сразу: я никогда не обзываюсь на узбекском. Ему радоваться надо, что я такое говорю. И вообще, чего это вы отвлеклись и перестали писать? Еще двадцать пять минут, лапочки. — Я заметил, что ты не называешь меня по имени. Никогда. Минхо, на самом деле, это реально обижает, потому что обычное же, не какое-то там ужасное или созвучное с чем-то неприятным, так в чем проблема. Абсолютно ни разу не произнес пять букв, хотя общаются хорошо (ну, даже тут все относительно, как говорит Чан). Он продолжает склеивать неудавшееся оригами суперклеем, и увлекся настолько, что пальцы уже с трудом отдираются друг от друга. У Минхо завтра практическая работа по трудовому праву, и это совсем не смешно, учитывая тот факт, что последние два занятия как-то не удалось попасть на пары. Особо, конечно, не переживает, но уповать на сверхъестественные силы вряд ли нужно. — О, мне стоило? Это слишком волнительно почему-то. — Волнительно? — Угу, — кивает. — Я подумал, что называть тебя по имени немного неловко, чувствую себя странно. Так бывает, когда я смотрю на сливочный бисквит на прилавке. Я хочу его съесть, но понимаю, что меня все равно от него стошнит, если запить яблочным соком. Он круто, кстати, сочетается с ним… Вот же черт. Оппа и десяток (не)милых вещей звучали не так бредово, но и не так замечательно. Сравнил с бисквитом, а Минхо хочет улыбнуться, настолько он сейчас счастлив. — Но на самом деле, меня тошнит не так часто. Всего лишь пару раз за месяц, бывает что и вообще за четыре месяца всего разок. — Я надеюсь, что скоро ты придешь к одному за полгода. Получилось? Сынмин с досадой смотрит на то, что должно было быть птицей, и вздыхает. Минхо делать журавликов может, но молчит; младший выглядит по-детски умилительно, несмотря на неудачу и желтую гуашь на щеке. — Нет, но мне все равно нравится. Спасибо, что пригласил к себе и дал испортить бумагу. Ты очень добрый, а мне стыдно за штаны, правда. Минхо отмахивается, младший все никак забыть этот случай не может. Странно самому себе признаваться, но почти за неделю, что Ли не видел Сынмина, он соскучился. Реально, вот так, чтобы бороться с желанием позвонить и хвататься за телефон каждый раз, когда пришла смс-ка или кто-то позвонил. С к у ч а л. — Давай сходим куда-нибудь, а? — Я обещал Чонину, что мы поедем кататься на ватрушках. Ты знаешь, что тут недалеко искусственные горы снега? Да, что-то такое слышал от Чана. Бан большой ребёнок, который за такие вот кипиши всегда, да и бывшая девушка тоже иногда включала подобный режим. Минхо такое неинтересно вообще, но что поделать. Старший говорит, что можно поехать компанией. И спустя почти три часа с момента окончания этого разговора начинает очень сильно жалеть, потому что случается всякое. — Нет, мир пиздец как тесен, — вопит Хёнджин. — А-то подумал, что за знакомый прикид и недовольный ебальник, — а это камень уже в сторону Минхо. — Ты чего тут забыл? — Анора потащила папулю кататься, потому что мамочка кататься боится, — гордо отвечает он, смахивая небольшие настоящие снежинки с волос. — Ну, знаешь, я передал её Ынджи минут десять назад, и тут вы. Я смотрю, вон там внизу Ян и чье-то знакомое личико. Господи, я попал в фильм, что ли? На, — Хван кидает ключи. Ли еле успевает поймать. — Пойду в магазин, не разнесите мне квартиру за это время. Чай в верхней полке над плитой. Сынмин, дружок, ты выглядишь херово. — Спасибо, Хёнджин-хён. — Ты не размазня. Сынмин поднимает глаза, медленно поднося кружку с чаем к губам. Старший теряется, потому что есть в этом что-то интимное, невзирая на отвратительные обстоятельства и то, что совсем скоро придёт кто-нибудь из ребят. Мин чуть не врезался в дерево. Спасибо, что просто вылетел с ватрушки нахер, всего лишь ударившись левой стороной лица. Наверняка расцветет синяк, но хоть без серьёзных травм. — Ну, конечно, часто находишься в каком-то желейном состоянии и, если это правда, часто плачешь. Мне Чонин проговорился. Но я не думаю, что это делает конкретно тебя каким-то жалким. Как-то так и совсем без преувеличений, а еще забей на эти ублюдские штаны. Минхо улыбается, не широко, но это его максимум. А обои у хозяина квартиры старческие и выцветшие — хрень, одним словом. Не будь подобного происшествия, не сверни он однажды с Джухен, как бы сказал Чонин, по приколу на другую дорогу и не пойди просто так в Макдональдс, не было бы и Мина в бежевой толстовке с Каонаси напротив. А уж при отсутствии последнего плачевное состояние хвановской квартиры мало что исправит, даже капитальный ремонт. На щеке, если очень сильно приглядеться, еще осталась краска. Ли держит под столом край кружевной скатерти, которая в свете лампы отдаёт грязно-бледной желтизной, и не понимает, что еще нужно сказать. Ну, в самом деле, хорошо бы поддержать как-то его, и не потому что оконфузился перед достаточным количеством людей, а потому что это Ким Сынмин. Он должен знать, что важен несмотря ни на что. У Хёнджина, к слову, замашки какого-то гопника, а вкус как у старушки. — А я думаю, что ты похож на мастику. — Ты и от неё?.. Сынмин мотает головой, чуть не поперхнувшись горячим чаем. — На меня плохо действует кондитерский крем, чаще всего ванильный. Отврат полнейший, скажу честно. Но мастику мне нравится делать, — вздыхает, а после громко кашляет. Совсем он никудышный: заболевает быстро, расстраивается быстро. Минхо надеется, что влюбляется он раз и навсегда (потому что, ну, будет очень обидно, если в итоге окажется взаимно, а потом придет какой-нибудь Хёнджин). Какой к черту из него кондитер. Даже у Хёнджина больше шансов задержаться на стабильной работе больше чем на три года (про это он наслышан уже от Кима). Минхо ничуть не сомневается в его кулинарных способностях, он боится, что в один из плохих дней Сынмин забудет выключить газ из-за невнимательности или еще что. Убьется ненароком из-за собственной рассеянности. — Ты уверен, что хочешь заниматься тем, чему учишься? — Да, мне это нравится, — кивает головой, удивленно моргая. — А почему ты спрашиваешь? Ты сегодня очень спокойный. — Не понял. В смысле, блин. Минхо в присутствии Мина не выглядел по-настоящему раздраженным, наверное, никогда (когда вблизи Хёнджин, любящий частенько находиться к нему близко (или так кажется только Минхо?), — не в счёт). Он считает себя реалистом до мозга костей и складывать дважды два может: Сынмин ему нравится. Со всеми заморочками и пресностью, со своими свитерами цвета осени и толстовками с изображениями анимешных персонажей — да и похер, что парень. В конце концов, кто такой Минхо, чтобы трусить только от того, что это как-то «противоестественно», особенно для корейского общества. В конституции не прописано, что можно любить только человека не своего пола. Но даже в противном случае едва ли это что изменило бы; а ещё Минхо атеист, к слову так. Богом не попрекнешь. — Ну, — Сынмин чуть прикусывает губу, смотря куда-то в подбородок или же на шею старшего, — Мне кажется, что обычно тебе не нравится местонахождение рядом со мной. Но ты ничего не подумай! — вскидывает он ладони. Минхо все еще, мягко говоря, не понимает. — Я не считаю себя кем-то особенным, так что тут дело в моём поведении и словах, думаю. Все-таки не всем приятно, например, слушать про то, сколько раз за месяц я обнимал унитаз. — Я сделаю вид, что не слышал всего того, что ты сейчас сказал. Глупости, — отмахивается Ли. Минхо неуклюже двигается вместе с табуреткой ближе, и Мин немного настороженно наблюдает за этим, но не боится. Процесс обмозгования занимает длительное время, когда на ты едва не впечатался в дерево — последствия шока; Ли аккуратно кладет ладонь на его колено. — Пошли на свидание, — чуть помедлив, добавляет. — Завтра. — Зачем? И вот тут уж сдержаться ну никак нельзя. Минхо прыскает в кулак: — А зачем ходят на свидания? Сынмин все еще не врубается, искренне не понимает ничего. Идти на свидание — бессмыслица какая-то. Даже озвучивает, потому что: «Почему со мной, а не позовешь, скажем, Чана». К Бану чувства исключительно дружеские, максимум братские, и обнимать и в перспективе поцеловать его нет никакого желания. — Ты мне нравишься так же, как Хвану нравятся вьетнамские печенья или же как Чонину нравится слушать «глубоко философские изречения» все того же господина, — приходится немного отдышаться. Начал за здравие, а легкие явно не по эту сторону. — Мин, просто скажи «да», и я буду кормить тебя тем, от чего плохо не будет. — Парни с парнями на свидания не очень-то часто ходят. Это предусматривает… — Что мы идем, потому что я в тебя влюблен и собираюсь сделать так, чтобы и ты в меня, — перебивает Ли. Он сводит брови к переносице, чуть прикусывая губу. Не похоже, что его это как-то задело (все-таки не каждый день слышишь такое), но Минхо отчего-то точно знает/чувствует/уверен, что все случившееся не просто так. Чонин, наверное, в своей манере идет очень медленно, но про себя думает: «Я сегодня так быстро иду, Мину нужна моя помощь». Пусть Чан, пожалуйста, задержит его; пусть заведет глупый разговор. Катастрофически не хочется видеть сейчас кого-либо и слышать тоже. — А я хотел приготовить завтра пирожные маме… Так он (Минхо заметил) называет и мачеху, и родную мать. И произнесенное походит на неловкую отмазку; так еще ни один человек не слетал со свидания на опыте Ли. — Купи их. Почему ты всегда должен всем что-то готовить? Если ты будущий поварешка, то это еще ничего не значит. — Кондитер, — мгновенно исправляет Мин. Ему становится очень не по себе — глаза поднимать на старшего становится страшно при таких обстоятельствах. — Ну, если только часа в четыре. Только вот… — Что? — Можно мне будет, пожалуйста, съесть бисквит со взбитыми сливками? Если мы пойдем кушать в кофейню или кафе. Мне очень хочется. Хён выпрямляется, а после очень важно спрашивает: — Мне стоит взять с собой таблетки, жвачку и бутылку воды. Я же ничего не забыл?