Я видел тебя завтра

«Sing me a song of a lass that is gone Say, could that lass be I? Merry of soul she sailed on a day Over the sea to Skye. Billow and breeze, islands and seas Mountains of rain and sun All that was good, all that was fair All that was me is gone.»  — OST «Outlander» Вы когда-нибудь задумывались о том, как хрупок наш мир и как слабы мы, живущие в нём? Один миг, нелепая случайность — и чья-то жизнь прерывается навсегда. Судьбы миллиардов людей переплетены между собой крепкими нитями, но и они имеют свойство рваться. Порой, для этого не нужно умирать — достаточно одного слова, сказанного невпопад, или поступка, совершённого под влиянием эмоций, — и человек теряет кого-то по собственному безрассудству. А пути назад нет. Тогда что-то ломается в душе, словно часть её навсегда покидает своего хозяина, уходя вслед за тем, кто отныне разрывает нити, чтобы больше никогда не появиться в жизни другого… Закрыв глаза, я снова и снова вижу саму себя: бледная, дрожащая девчонка посреди огромного поля. Дождь хлещет, сбивая с ног, раз за разом ударяя наотмашь по лицу тяжёлыми каплями. Волосы, похожие на склизких змей. Мокрое платье облепило ноги, только что белоснежные кроссовки утонули в грязи. Грязь. Она повсюду: на лице, на одежде, под ногтями. Грязь лезет в рот и нос, мешая нормально дышать, проникает под одежду, впивается в кожу. Она — всё, о чем я могу сейчас думать. Чьи-то возбужденные голоса звучат совсем рядом, сильные руки тянут куда-то. Но я не могу идти, тело отказывается подчиниться. Они что-то говорят, спрашивают. Что им от меня нужно? Неужели они не видят, где мы находимся?! Это не Брюссель. «Это даже не мой мир». Меня куда-то ведут. Скользко. «Почему так больно ступать на левую ногу? Я недавно ушибла лодыжку… или давно? Сколько времени я провела на этой поляне, прежде чем меня нашли?» Мы продолжаем свой путь. Меня практически тащат. «Кто они? Кто все эти люди? Неважно. Ничего теперь не важно…» Впереди мелькает что-то белое — «Снап! Он нашел меня!» Закричав, я пытаюсь высвободиться из крепких рук, держащих меня, брыкаюсь, отчаянно рвусь на волю. Тиски сжимаются всё сильнее. — Пожалуйста! Молю, пожалуйста! — задыхаясь от волнения, поворачиваюсь к человеку, что вцепился в меня мёртвой хваткой. — Отпустите домой… — Бедняжка! — доносится до меня чей-то мягкий голос. — Капитан, где вы ее нашли? — Это она нашла меня… — знакомые спокойные ноты заставляют оглянуться. Он невозмутим, как всегда. Наверное, рад, что вернулся… Я тихо плачу. «Дура. Самая последняя идиотка! Почему, почему ты не предвидела этого? Почему?!» Сердце сжимается в тоске. Мысли путаются, принимая причудливую, извращенную форму, пытая меня ещё больше. Боль — дикая, адская боль — проникает в каждую клетку, в каждый орган, отравляя всё на своем пути. Это конец. Человек, державший меня, на секунду ослабляет хватку и я, не устояв, падаю на землю — жалкая, потерянная, втоптанная в грязь. Небеса равнодушно взирают на меня. Жуткий ливень — не слёзы обо мне. Это плеть, избиение, пытка. «Кто-нибудь… Кто угодно… — я в отчаянии взираю на склонившиеся надо мной незнакомые лица. — Помогите». А потом — темнота. Три долгих, томительных дня, в течение которых я пролежала на чужой постели, послушно принимая что-то ужасно горячее и безвкусное. Наверное, это был какой-нибудь травяной отвар. Я не помню, как оказалась в тесной комнатке, расположенной в стенах замка, где временно располагался штаб Разведкорпуса, члены которого нашли нас. Должно быть, меня отнёс тот самый человек, что помогал мне идти, чуть ли не таща на себе. Я слабо представляю, что произошло за эти несколько дней. Меня никто не навещал, кроме нескольких людей, приносивших питьё и пищу, к которой мне было тошно притронуться. Я радовалась, что меня оставили в покое, что не лезут с расспросами, но еще больше радовалась тому, что капитан так и не навестил меня. Видеть его было выше моих сил, потому что в те минуты, когда я ощущала на своем теле чужую рубашку из грубой ткани, пила отвратительное пойло и чувствовала, что должна быть ещё благодарна за то, что нахожусь в безопасности, меня переполняла жгучая ненависть. Разумеется, обвинять капитана в том, что я очутилась в его мире, было крайне глупо и несправедливо. Никто не мог предугадать подобного поворота событий. Собственно, в том не было ничьей вины, всё случилось по воле судьбы, злого рока. Но ведь всегда проще и приятнее найти козла отпущения, не так ли? Грозить высшим силам было бесполезно, себя я жалела, а вот Леви, как воплощение жизни, которой я боялась всей душой, на роль этого самого козла подходил идеально. Меня не покидало ощущение, что, не появись он в моей жизни, мне бы вряд ли грозила путёвка к титанам в один конец. Как-будто я была разменной монетой, платой за его возвращение. «Как акция: приведи с собой друга — и получишь скидку». Каждый раз, когда я думала об этом, меня пробирал истерический хохот. Надо было соображать головой, заподозрить, что фортуна не всегда будет на моей стороне, и что весь этот фарс вполне в духе судьбы-кукловода. Ей дернуть за нитку — раз плюнуть. Но я была слишком занята чужими проблемами. Теперь было поздно жалеть. Сколько я впоследствии не силилась, так и не смогла припомнить ничего необычного, что могло случиться в тот роковой день. Мы просто сидели на скамье, провожая закат, как вдруг раздался грохот, и я словно потеряла сознание. Как долго мы пролежали под дождём на той поляне? Минуты? Часы? Несколько дней? Я не представляла. По крайней мере, достаточно, чтобы слегка простудиться, и слишком мало, чтобы сразу умереть от воспаления легких, увы. В те три дня, когда я лежала, тупо уставившись в стену, не прикасаясь к еде, сходя с ума от множества бессвязных мыслей, наполнявших отяжелевшую, больную голову, я была как никогда близка к помешательству. Мне повсюду мерещились родные и близкие: то казалось, будто Снап прошмыгнул в комнату, то Эрик аккуратно поправлял подушки в изголовье. Своих родителей я видела каждую ночь, и не уверена, был это сон, или бред наяву. Как ни парадоксально, моя прежняя жизнь в настоящем мире вмиг обернулась призраком, будто её и не было вовсе. А эта новая, пугающая реальность обретала всё более четкую форму, отвоёвывая каждый уголок, каждую клеточку моего воспаленного сознания. Меня ни на секунду не посетило сомнение, что всё это было правдой. Забавно: чтобы допустить мысль о Леви в своём мире, мне потребовалось несколько дней, тогда как, очутившись в кольце стены Мария, я вмиг осознала происходящее, безоговорочно поверив инстинкту, который кричал: «Беги!» И я бы побежала, и не останавливалась, покуда не упала без сил, но ужас, сковавший тело, был неподвластен голосу разума. Никакого удивления, или изумления — только страх, тоска и гнетущее чувство безысходности. Это была новая реальность. Новый мир. Новая я. И в это страшное время мне предстояло сохранить остатки рассудка в трезвости, потому что любой ценой я должна была выбраться из этого ада. Но для этого необходимо выжить… В один из поздних вечеров, когда меня снова терзала бессонница, наполняя голову безумными мыслями на грани бреда, я внезапно уловила за дверью чьи-то приглушённые голоса. Говорившие, казалось, пришли именно ко мне, но зайти не спешили. — Командир, вы уверены, что стоит беспокоить ее сейчас? По словам Рал и Бозарда, она отказывалась есть в течение всех дней, пока находится здесь. И ни разу за это время не проявила интереса к происходящему вокруг. Я думаю, что пока она не в состоянии дать ответы на интересующие нас вопросы, — мужской низкий голос был еле слышен. Я навострила уши. — Эрвин, мы и так потеряли уйму драгоценного времени. Я дал ей достаточно дней, чтобы оклематься, нам нужно спешить, — отвечал второй голос, судя по всему, принадлежащий более зрелому человеку. «Командир? Эрвин? Значит, Эрвин Смит ещё не возглавляет Разведкорпус? Точно! До него же был какой-то… Как же его… Хоть убейте, не могу вспомнить имя!» Тем временем, дверь аккуратно отворилась, на кровать упала тонкая полоска света. Я поспешно закрыла глаза, силясь выровнять дыхание. Мне вовсе не хотелось беседовать с ними сейчас, с другой стороны, было любопытно выяснить что-нибудь ещё. Любая информация могла оказаться полезной. И, сумей я правильно ей воспользоваться, она, возможно, стала бы ключом к освобождению. Мужчины не спешили войти, вероятно, разглядывали моё лицо в неровном свете горящего факела. — Спит, — разочарованно заметил тот, что назывался командиром. — Ты прав, она совершенно вымотана: выглядит отвратно. Так-то баба, вроде, симпатичная. Что-то есть в ее лице… — Полагаю, она из азиатов, — заметил голос, принадлежащий Эрвину. — Интересно, где в чужом мире Леви выискал такую реликвию. Здесь большинство из них давно истребили, или продали на рынке рабов. Правда, она не из чистокровных, это видно по лицу. Будь она отсюда, ей, возможно, и удалось бы скрываться от работорговцев. Хотя, будь я на месте последних, не стал бы…— он не договорил, но мне почудился тихий смешок. «Точно! Я и забыла про азиатов. В Брюсселе моя внешность не могла вызвать удивления, но здесь — другое дело. В этом мире на таких как я обращают внимание, их отлавливают. Даже полукровок. Мило. По одну сторону стены титаны, по другую — люди. Что хуже: быть сожранной, или проданной в рабство какому-нибудь старому извращенцу? А может, окончить дни на виселице, или быть подстреленной членами королевской гвардии, прознай они о том, откуда я? Нечего думать о том, чтобы бежать отсюда: меня живо сцапают, стоит мне поселиться в какой-нибудь деревушке, или городе. Выходит, придётся остаться здесь, в самом жерле вулкана, готового рвануть в любой момент. Члены разведывательного отряда — единственные, кто смогут защитить меня. Взамен, я предоставлю им некоторую полезную информацию. По сути, теперь у меня ещё больше причин сделать это, поскольку отныне и моя жизнь зависит от того, как долго они смогут протянуть. Жаль только, что я читала далеко не все главы манги и многого не помню…» Мои лихорадочные размышления прервало появление третьей персоны, тень которой отпечаталась на лице, на миг заслонив свет. — Что, Эрвин, не спится? Пришёл вместе с командиром проверить подопечную? О, этот бесцветный голос я бы узнала среди тысяч и тысяч других. И многое отдала бы, чтобы повернуть время вспять и прикончить его обладателя. Ладно, не прикончить, но накостылять уж точно стоило. За время, проведённое в одиночестве, я остыла и нехотя признала всю ущербность своих беспочвенных обвинений в его адрес, однако факт того, что его по-видимому нисколько не беспокоило моё состояние, глубоко задел меня. «Когда он загремел в мой мир, я из кожи вон лезла, лишь бы как-нибудь помочь, а теперь, когда то же самое произошло со мной, он преспокойненько свалил заниматься своими делами. Конечно, я понимаю: воинский долг и всё такое, но минутку то наверняка можно было выкроить?.. Странная, правда, у меня была логика: то радовалась его отсутствию, то злилась. Неизменным оставалось только одно — желание как следует врезать ему. Интересно, когда это мое отношение к Леви из тактично-предупредительного превратилось в агрессивное? Неужели, на меня так быстро повлияли обстоятельства? Легко быть милой и доброй, когда тебе ничего не угрожает. Действительно, жалость к себе не делала меня сильнее, лишь превращала в монстра, готового крушить и ломать все вокруг, будь то вещи, или люди… И потом, с чего я взяла, что вообще что-то значу для него? Разумеется, ему было куда важнее разобраться с проблемами, накопившимися за время его отсутствия. Так и должно быть». Я удержала рвущийся наружу вздох. «Он и так несёт ответственность за многих людей, не хватало ещё повесить ему на шею свои беды. Сама разберусь. Поговорю с Эрвином, расскажу, что знаю. Это поможет им… и мне. Мы ведь теперь в одной лодке…» — Капитан, — командир усмехнулся, — что же заставило вас покинуть свою одинокую келью и притащиться сюда? Соскучились по девчонке? — Я искал Эрвина, — ответил равнодушный голос. — Необходимо обсудить несколько важных бумаг. Вас это тоже касается, между прочим. Вы благоразумно оставляете пост, сваливая на нас уйму бумажной волокиты. Если бы я знал, что назначение Эрвина на ваше место обойдется мне столькими бессонными ночами в обнимку с чернилами и документами, давно бы натравил на вас парочку ребят из своего отряда. Я мысленно похоронила Леви за его дерзкий язык, но, к моему величайшему изумлению, командир рассмеялся. — Я не сомневался, что оставляю Разведкорпус в надежных руках. Вы, ребята, гораздо лучше сумеете вспороть кишки гигантам. Но перед окончательным уходом, — его голос вмиг стал суровым, — стоит разобраться с ней. Повисло гнетущее молчание. — Думаю, ничего страшного, если мы допросим её завтра утром, — нарушил тишину Эрвин. — Мы ждали три дня, подождём еще немного. — Так-то оно так… — проворчал командир. — Вот только кто знает, что у неё на уме. Не ясно, союзник она нам, или же наоборот. Так что, чем скорее мы отправим её от греха подальше — тем лучше. — Если бы она хотела навредить мне, давно бы это сделала, — заметил капитан. — Девушка проводила дни и ночи в поисках способа вернуть меня домой. Нет, она не враг. — Однако ты не можешь отрицать, что вся эта история с твоим исчезновением, другим миром и иноземкой крайне подозрительна. Я не говорю, — спокойно рассуждал Эрвин, — что она желает нам зла, просто теперь у нас ещё больше вопросов и по-прежнему никаких ответов. — Значит, ждем до утра, — подвел итог командир. — А уж завтра я сумею развязать ей язык, будь она хоть десять раз больна. Меня подобная хрень мало волнует: либо выложит всё, что знает, либо я перережу ей горло. — Это излишне. — В холодном тоне Леви почудилась усмешка. Полоска света стала тоньше и через секунду исчезла совсем — дверь, едва слышно скрипнув, закрылась. Послышались удаляющиеся нестройные шаги. Я лежала, по-прежнему закрыв глаза, размышляя: «Завтра меня будут допрашивать. Следует подготовиться, чтобы ненароком не сболтнуть лишнего. Сказать по правде, я и сама ничего толком не знаю, но вот информация о будущем их точно заинтересует. Впрочем, нет. Об этом я могу рассказать лишь Эрвину. Он умён и дальновиден, к тому же, скоро примет звание командира, и вся реальная власть будет сосредоточена именно в его руках. Тот, прежний, имя которого я всё ещё не могу вспомнить, скоро покинет Разведкорпус и ничем не поможет. Чем меньше людей будет в курсе — тем лучше: слишком мал круг тех, кому я могу довериться. Обо мне, небось, и так уже уйма слухов и сплетен ходит, не стоит привлекать к себе ещё большее внимание. Решено: расскажу о будущем лишь Эрвину, он точно сумеет распорядиться этим знанием во благо человечества. Интересно, что им уже обо мне известно? Что им успел выложить Леви? Кстати говоря, нужно…» — Брось прикидываться. Я знаю, что ты не спишь. Я дернулась, как ужаленная и судорожно втянула воздух, едва не закричав. — Кто здесь?! Глаза различили в темноте знакомый силуэт капитана. Он стоял совсем близко к кровати, скрестив руки на груди. Я и не слышала, как он подкрался. Выходит, все ушли, а Леви остался? Взгляд скользнул по его застывшей фигуре. Я поёжилась и рефлекторно натянула одеяло повыше. — Что тебе нужно? — исподлобья глядя на него, села, слабым движением поправив подушку. — Тебя не учили, что подслушивать нехорошо? — вкрадчиво блеснул глазами он, и сделал ещё один шаг к моей постели. Я промолчала. — Мне известно, как ты дышишь, когда спишь. Поэтому тебе не удалось провести меня, маленькая… — Идиотка? — хмыкнула я. Получилось скорее испуганно, чем насмешливо. Мне было не по себе. «Что ему нужно? Зачем он остался?» Внезапно Леви сорвался с места, стремительно преодолев оставшееся между нами расстояние, и резко склонился надо мной. — Не надо! — я грешным делом почему — то решила, что он хочет поцеловать меня и ужаснулась этой мысли. Он остановился в недоумении. — Что это значит? — вглядываясь в моё покрасневшее от стыда лицо своим цепким взглядом, поинтересовался он. Мне нечего было ему ответить. Леви раздражённо дернул плечом, схватив мое запястье, крепко сжал его и, приблизившись к самому моему уху, прошипел: — Я вижу тебя насквозь, маленькая лиса. Ты не враг нам, но теперь твоё положение изменилось. В твоих руках сейчас находится огромная власть, способная изменить судьбы многих людей, но помнишь ли ты, что я сказал тогда, в твоём мире, относительно нашего будущего? Завтра тебя поведут на допрос. Поклянись, что не выдашь своей тайны, — он отстранился, но запястья моего не выпустил, сжимая его всё сильнее. Мне стало страшно. В ледяном взоре капитана читалась непоколебимая решимость. Сейчас это был не тот человек, с которым мы прожили бок о бок несколько недель, с которым провели последние прекрасные минуты в моём мире. Как-будто не было всех этих дней, и он снова видел меня впервые: чужую, незнакомую, снова не доверял мне. Я была уверена: если не уступлю, не соглашусь с ним, он, не колеблясь, отправит меня на тот свет. Не потому что ненавидит — личному фактору здесь не было места — а потому что отныне, по его мнению, я представляла угрозу. — Клянусь, — я слабо вскрикнула, потому что он до боли стиснул мою руку. И тут же, словно опомнившись, отпустил, делая несколько шагов назад, внимательно изучая меня. Я боялась посмотреть ему в глаза. — Хорошо, — по его тону было непонятно, удовлетворил его мой ответ, или же он по-прежнему сомневается во мне. — Спокойной ночи. С этими словами Леви развернулся и вышел из комнаты, аккуратно прикрыв за собой дверь. «Что я наделала! Дала ему клятву, пообещала! Как теперь быть?!» — я с силой дёрнула себя за волосы. Родители с детства приучили меня не врать, дать кому-то слово — означало положить все силы на выполнение сказанного. И теперь я сама загоняла себя в ловушку: с одной стороны Эрвин — надежный, спокойный — тот, кто, я не сомневалась, был бы готов выслушать меня и помочь. С другой — чёртов Леви, который мигом разберётся со мной, стоит только пикнуть. «Но ведь, — неуверенно шепнул внутренний голос, — вовсе необязательно распинаться при нём. На официальном допросе скажешь лишь самые общие вещи, а уже потом найдёшь способ поговорить с Эрвином наедине». Я поморщилась. Врать я не любила, да и не умела. Поделиться секретом — значило нарушить слово, переступить через принципы, попрать собственное достоинство и потерять доверие Леви. Последнее беспокоило меня больше, чем я была готова признаться даже самой себе. «Однако, если проявить осторожность и бдительность, — голос внутри делался все настойчивей, — не вскрывая карты целиком, вполне может статься, он и не заметит подвоха: сумей ты тактично направить будущего командира в нужном направлении, всё случится само собой, без твоего участия. И тогда капитан вовек не догадается о том, что изменившимся дальнейшим событиям он будет обязан моему вмешательству. Люди, которых ты в состоянии спасти — это ли не благородная причина?» «С другой стороны, — внезапно в ураган сомнений, влетела новая мысль, — готова ли я замарать совесть ради всего этого? Отец всегда учил, что нужно тщательно взвешивать свои поступки, что цель зачастую не оправдывает средств, затраченных на её достижение. Он часто повторял, что исход своего решения мы предсказать не в силах, но право выбора есть всегда. Так стоит ли в таком случае нарушать собственные принципы?» Я чуть ли не стонала от бессилия. Голова разрывалась на миллионы маленьких осколков — мыслей, бешено крутящихся в нескончаемом потоке. «Почему именно мне суждено было покинуть дом, семью друзей — всё, что было дорого моему сердцу, и очутиться здесь, в этом ужасном месте, где каждый борется за выживание? В мире, где почти не осталось ничего доброго и светлого? Кругом сплошное уродство, насилие, интриги, распри. И если я хочу выжить и найти способ вернуться, должна наплевать на собственную совесть! Выходит, нужно выбирать между жизнью и душой. Но что проку мне будет, если однажды я жизнь сберегу, но душу свою потеряю?» В ярости швырнув подушку на пол, замолотила кулаками по деревянному изголовью кровати, исступленно шепча: — Будь проклят Леви Аккерман — человек, нарушивший мой покой! Будь проклята судьба, принесшая меня в это богом забытое место! Будь проклята моя чёртова трусость! Не могу! Не могу! Я остановилась, тяжело дыша, комкая в обессиленных от напряжения руках край жёсткого, колючего одеяла. Сердце наполнилось свинцовой тяжестью. Хочешь жить — умей вертеться. «Завтра поговорю с Эрвином. И будь, что будет». Покорно. Обреченно. Окончательно. Остаток ночи я провела, не смыкая глаз, мучаясь сомнениями и дурными предчувствиями, презирая саму себя. На то были причины: разумеется, в моих силах, как верно заметил капитан, было спасти многих, но теперь меня волновали только двое: я и он — с одной стороны план спасения собственной бренной жизни, с другой — его доверие ко мне. Я чувствовала, что не вынесу, если он узнает о том, что я соврала ему. Не потому что меня так уж волновало его мнение, а потому что отныне ему предстояло стать моей совестью, ибо чаша весов, увы, склонялась не в его пользу.