Я видел тебя завтра

Я падаю очень давно. Сколько времени прошло с тех пор, как был сделан тот роковой шаг? Лицо человека, стоящего на крыше, пропало из виду, но я всё равно ощущаю его присутствие: размеренное дыхание, тихий стук сердца. Или это моё сердце? Правая рука почему-то сама сжимается в кулак, припечатываясь к левому боку, где сквозь решётку рёбер и липкую от пота кожу можно ощутить ровное, еле уловимое биение. Как будто живое существо рвётся наружу из заточения… Но что будет, если открыть клетку? Кулак на секунду приподнимается и тут же обрушивается на грудь, разбивая преграду. Слышится неприятный хруст. Я запускаю пальцы внутрь — вот оно! Слабо трепыхается в руках беспомощное нечто, напоминающее на ощупь мягкий, перезревший плод граната. Пальцы мигом окрашиваются его липким, алым соком. Противно. И грязно. Оно дрожит в руке, пульсирует, отбивая тихий ритм в мою ладонь. Теплая, склизкая поверхность неприятно трется о кожу. Интересно, я ведь только что вынула из груди важнейший орган, так почему до сих пор жива? Ощупывая место удара другой рукой, с удивлением замечаю, что дыра в груди исчезла. Снова недоуменно смотрю на хрупкое, живое сердце, зажатое в кулаке. Так странно… Внезапный вихрь взбивает мои волосы, разметая по плечам и лицу, рвёт тонкую ткань одежды, ранит незащищённые руки и ноги своим ледяным натиском. Я слышу чей-то протяжный, тоскливый плач: — Отдай… Отдай… В страхе оборачиваюсь. Ни души. Вокруг только тьма и холод. Я по-прежнему лечу, увлекаемая злым ветром в пустоту, в никуда. Но странный, потусторонний голос не умолкает: — Отдай… Дай мне его… — доносятся до меня обрывки фраз. — Что ты хочешь? — я в ужасе вглядываюсь в кромешную ночь. — Твоё сердце… — отвечает рыдающий вой. — Отдай мне сердце… — Ни за что! — в смятении кричу я. — Никогда! — Отдай… — голос то удаляется, то выплывает совсем рядом — Дай… Принеси в жертву… Я чувствую, как чья-то невидимая рука пытается забрать сердце, готовое в любую секунду выскользнуть из влажной от крови и пота ладони. В последнем усилии сжимаю кулак всё сильнее, чувствуя: ещё чуть — чуть — и оно не выдержит, разорвётся на тысячу кусков, лопнет, как старые мехи с вином, заливая пространство вокруг рубиновой жидкостью. К горлу подступают рыдания: это конец. — Отдай… Отдай! Отпусти! — голос становится всё более угрожающим, зверея с каждым мгновением. — Нет! — кричу я, задыхаясь от слёз. — Нет! Никогда! Но отчаянный вопль мой тонет в протяжном рёве жестокого урагана, уносящего меня всё дальше и глубже во тьму… *** — Отпусти! Софи, слышишь? Отпусти же!  — мужской голос резко выдернул меня из плена безумных видений, как спасатель утопающего, из глубоких вод. Широко распахнувшись, глаза тут же заслезились от яркого света. Я снова лежала в знакомой комнате, на кровати, к которой за эти несколько дней успела привыкнуть. Голова кружилась, но, как ни странно, больше не болела. В снопе солнечных лучей, бьющих прямо в глаза, я с трудом  разглядела хмурое лицо склонившегося надо мной Эрвина. — Очнулась! — его лоб разгладился, взгляд потеплел. — Софи, думаю, теперь ты можешь отпустить меня. Только теперь я обратила внимание на то, что изо всех сил вцепилась в его руку, так, что побелели костяшки пальцев. — Извини. — виновато вздохнув, разжала кулак. На тыльной стороне ладони Эрвина алели красные полосы. Я огорчённо разглядывала их. — Пустяки, — в глазах Смита плясали смешинки. — Конечно, нести тебя, чувствуя, как с каждой секундой твои ногти впиваются всё глубже, было не очень удобно, зато я мог не волноваться, что ты выскользнешь из моих рук. — Значит, это ты принёс меня сюда? Сколько я была без сознания? — От силы пару минут, — Эрвин присел на краешек стула рядом с кроватью, согнувшись чуть ли не пополам, устроив локти на коленях, сомкнув кончики пальцев у края губ. — Не лучший день для тебя, верно? Ты уж не злись на Шадиса, он только хотел слегка расшевелить тебя, чтобы сэкономить время. Не могу сказать, что одобряю его методы, но и критиковать их не стану. И тебе не советую, — Смит вперил в меня проницательный, серьёзный взгляд. — Да я и не собиралась, — дрогнувший голос предательски выдавал моё состояние. — В конце концов, кто я такая, чтобы командовать здесь? Глупая девица, свалившаяся невесть откуда на ваши головы. — Ну, если тебя это утешит, то могу поклясться, что из всех неожиданностей, происходивших со мной, ты — одна из самых приятных, — Эрвин улыбнулся. Странной была эта улыбка. Вроде бы приветливой, но какой — то чужой, неуместной. Всё из-за того, что взгляд Смита оставался сосредоточенным и даже несколько суровым. Пожалуй, я могла бы назвать его привлекательным, безусловно улыбка красила его лицо, но черты по-прежнему были холодны и бесстрастны, будто высеченные из мрамора. Мне вдруг стало интересно, смеялся ли он когда-нибудь по-настоящему? Не от безудержного азарта, не от удовольствия, полученного от удавшегося плана, а просто так? Над чьей-нибудь шуткой в дружеской компании, при виде какого-нибудь казуса, или попросту над собой? Разумеется, окружающая обстановка  не располагала к особому веселью, но трудно было поверить, что в жизни его, или других солдат совсем не было места радости. Например, девушка, приходившая утром, Петра, я не сомневалась, умела смеяться по-настоящему. Это было видно по её открытому взгляду, даже когда она оставалась серьёзной. Чем-то она напоминала мне дорогого, любимого Эрика: густая шапка рыжих волос, лукавые искорки в глазах, ласковый голос, а главное — доброта, сквозившая в каждом слове, в каждом движении. Людей, чьи сердца согреваемы любовью к окружающим, узнаешь всегда: их взгляд полон какого-то удивительного мягкого света, по-другому и не описать. Мысли о близком друге причиняли боль. До недавнего времени я тоже умела смеяться, но смогу ли теперь? Что сказал бы Эрик, узнав, что я попрала собственную совесть ради безопасного местечка за пазухой разведки? Точно не одобрил, но, я знала, и не осуждал бы. Потому что всегда, всю мою жизнь, он был на моей стороне. Это успокаивало: я не одна. Пусть здесь, в этом мире, я собственноручно разрывала нити, связывающие меня с Леви, с другими людьми, если потребуется, зато где-то там, за недосягаемой чертой небес, ждали те, кто знал и любил меня, как никто другой. Нет, я не была одинокой. А имелся ли у Эрвина тот, кто любил его всей душой, тот, ради кого ему стоило бы хоть иногда смеяться? Ответом мне были лишь вежливая улыбка и задумчивый взгляд голубых глаз. — Когда я смогу объяснить то, что написала? — мне не терпелось довести до конца начатое дело. Смит поднялся со стула: — Возможно, сегодня вечером. Или завтра. Смотря, как будешь себя чувствовать. — Я в порядке. — Софи, — строгий тон Эрвина заставил меня замереть на согнутых в попытке встать локтях, — пообещай хотя бы мне всегда говорить правду, и не нарушай слова. Я почувствовала, как запылало моё лицо. — Клянусь… Эрвин, я правда не хотела этого… — пояснять что-то было бессмысленно, он ведь и так всё прекрасно понимал. — Знаю. Я поговорю с ним. И вновь комнату наполнила тишина, только в коридоре раздавались чьи-то торопливые шаги. Эрвин обернулся к двери, застыл на месте и, казалось, напряженно вслушивался. Мне его поведение показалось странным, я уж было открыла рот, чтобы поинтересоваться, что такого примечательного он услышал, как вдруг мужчина сорвался с места, схватил стул и, мгновенно преодолев расстояние от кровати до порога, захлопнул дверь, подперев её. И, как оказалось, не зря: в ту же секунду раздался грохот. Кто-то настойчиво забарабанил кулаками по иссохшему дереву, заставляя дрожать и шататься единственную преграду между нами и таинственным посетителем, жаждущим, судя по всему, вышибить её ко всем чертям. — Эрвииииин! — раздался весёлый голос, от которого у меня по коже побежали мурашки. — Я знаю, что ты там! Открывай! — И не подумаю, Зое. — усмехнулся Смит. — Это нечестно! — возмутился голос за дверью. — Ты сказал, как только она поправится, мы сможем побеседовать! Я видела, как сегодня её конвоировали на допрос. Значит, ей лучше? — Кто это? — испуганно спросила я. — Главный исследователь в нашем корпусе — майор Ханджи Зое, — прошептал Эрвин и, отвернувшись, добавил уже громко: — Не сегодня, извини. Наша гостья ещё очень слаба и не выдержит твоих опытов. — Опытов?! — мои глаза, должно быть, напоминали два блюдца. — Вы ставите опыты на людях?! — Нет, планируем только на титанах, — довольно промурлыкал женский голос. — Но, поскольку нам ещё не удалось поймать хотя бы одного, — последние слова были произнесены как-будто в замочную скважину, — ты пока сойдёшь за весьма любопытный экземпляр. — Эрвин, кем бы она ни была, не отдавай меня ей! — яростно зашипела я. — Не бойся, Софи, — он расхохотался («Ага! Значит, он всё же умеет искренне смеяться».) — Не отдам. По крайней мере, не сегодня. Не будь я так обессилена, запустила бы в него подушкой. — Эрвин, ну пожалуйста! — продолжала, тем временем, канючить женщина. — Дай взглянуть, хоть одним глазком. Уверена, мы неплохо сойдёмся, правда ведь? — она замерла, по-видимому ожидая моей поддержки. «Нет уж, увольте». — Ханджи, завтра. Дай Софи как следует отдохнуть, а после можешь заговорить её хоть до полусмерти. — Идёт! — обрадовался голос за дверью. Всё затихло. Я напряжённо уставилась на Эрвина: — Она вскроет меня, чтобы изучить внутренности и понять, как моё тело выдержало перемещение между мирами? — воображение уже рисовало красочные картины вываленных из живота кишок. Он почему-то не спешил ответить и приложил палец к губам. За дверью послышался шорох. — Ханджи! Я ведь сказал: завтра! — низкий голос Эрвина раскатился по комнате. — Ухожу, ухожу, — проворчал голос из-за двери, и тут же добавил весело: — Вообще-то я планировала просто побеседовать за чашкой чая, но идея о вскрытии, безусловно, интересна и заслуживает внимания. Я простонала. Эрвин не спеша отодвинул стул от двери и выглянул наружу. — Ушла, — он повернулся ко мне. — Впредь, постарайся не подкидывать ей новых идей. Поверь, у неё своих сумасбродных мыслей хватает, — вновь его губы тронула усмешка. — Мне обязательно нужно с ней встретиться? Я трусила, да ещё как! «Кто знает, что может со мной сотворить эта любительница вламываться в чужие комнаты и орать в замочные скважины?» — Не волнуйся. Ханджи — очень умная, проницательная женщина. Она всей душой радеет за успех наших миссий, и никогда не причинит вреда своим. Да, порой она ведёт себя эксцентрично, но… — Эрвин аккуратно вернул стул на прежнее место у кровати, — ты скоро поймёшь, что мы все здесь немного сумасшедшие. — Даже ты? — вырвалось у меня. Он, видимо, предпочёл сделать вид, что не услышал вопроса. — Мне пора. Софи, постарайся как следует отдохнуть. Я пришлю кого-нибудь приглядеть за тобой. — В этом нет никакой необходимости, — пробормотала я смущенно. «Дёрнулся же язык пошутить над ним!» — Уж выспаться я как-нибудь сама сумею. Эрвин кивнул и вышел из комнаты. Я поудобнее устроилась на кровати: сложила пополам тонкую подушку, укуталась в колючее одеяло. Всё тело ныло, я была уверена, что при падении набила себе синяков. «Однако, какие пустяки меня волнуют! Слава богу, голова больше не раскалывается. Словно вместе с признанием ушла вся скопившаяся внутри боль… Признанием чего? Я совершенно точно что-то записывала сегодня утром. Была ли это исповедь? Возможно… Так или иначе, первый шаг в темноту сделан, и пути назад нет». Мысли потянулись вязким шлейфом, влекомые друг другом, один образ сменял другой, пока милостивый сон, пришедший наконец на смену безумным видениям и бреду, не сомкнул ласковой рукой мои веки. И снилось мне, будто я снова у себя в квартире. Снап радостно путается под ногами пришедших гостей: родителей, Эрика и ещё одного — господина в белом халате, со всклоченными, торчащими во все стороны седыми волосами, очумело вращающимися глазами. Я по очереди предлагаю всем кофе, но незнакомец отказывается, радостно заявляя почему-то женским голосом: «лучше чашку чая». А потом, откуда ни возьмись, появляется Эрвин под руку с Петрой, и человек в белом халате вскакивает, расплёскивая напиток, восторженно пожимает руки вновь прибывшим. «Почему они все здесь?» — недоумеваю я. «Что могло объединить столь разных, не связанных ничем людей?» — С днём рождения, Софи, — внезапно раздаётся над моим ухом тихий голос, щекоча кожу тёплым дыханием. — Мы пришли поздравить тебя. Чьи-то руки обвивают мою голову, накрывая лицо ладонями. — Как думаешь, что ты увидишь, когда я отпущу тебя? — вкрадчиво шепчет человек позади. — Не знаю… — я пожимаю плечами. — Дом, свою семью и друзей… — Ошибаешься, — насмешливо отвечает он. — Ты ничего не увидишь…

***

Знакомо ли вам чувство, будто за каждым вашим шагом, словом, действием кто-то наблюдает? Неужели не приходила хотя бы раз в голову мысль о чьих-то зорких глазах, ловящих малейшее ваше движение? Речь не о паранойи, нет. А о том неприятном холодке, легонько царапающим своими коготками спину, когда в сознание прокрадывается подозрение: «А что если?..» Именно это чувство заставляет нас, идя по улице, внезапно обернуться, или,  неожиданно поймав взгляд незнакомого человека, искать его снова. Желание застать врасплох призрачного шпиона резко будит нас по ночам, загоняя сердце в бешеном ритме, выбивая воздух из груди. Почему, в какой-то момент своей жизни, нам становится не по себе от пришедшей словно из ниоткуда мысли, что за нами кто-то методично ведёт слежку? С небес ли, находясь рядом на земле, или даже из самой преисподней — неважно. И никуда нам не скрыться от этого ощущения, пусть даже и ложного. Пока оно существует внутри, для нас нет ничего реальнее. Проснувшись, я с удивлением обнаружила, что за окном по-прежнему светло, хотя, судя по ощущениям, должно было пройти немалое время. Перевернувшись на другой бок, я сладко потянулась, разминая затекшие конечности, как вдруг дёрнулась и резко выпрямилась, прижимаясь спиной к холодной стене: на меня смотрели чьи-то глаза. На этот раз стул возле кровати заняла женщина лет тридцати, одетая в военную форму, правда, без куртки. И рубашка её, в отличие от одежды других солдат, которых я до этого встречала, была не белой, а жёлтой. Незнакомку нельзя было назвать красивой: очень уж портили вид очки в толстой, грубой оправе, закреплённые на голове тугими тканевыми полосками. Однако, полагаю, если бы она сняла их и распустила тёмные волосы, собранные на затылке в высокий хвост, то смотрелась бы весьма привлекательно. Сейчас же она больше напоминала стрекозу: горящие азартом глаза, отражались в стёклах очков, увеличиваясь в размерах. Женщина сидела лицом к спинке стула, обхватив её кончиками пальцев, и нетерпеливо раскачивалась из стороны в сторону. Заметив, что я проснулась, она выехала чуть вперёд, наклонившись так сильно, что я начала всерьёз опасаться, что стул вместе со своей наездницей грохнется на меня. — Доброе утречко! — она улыбнулась, продолжая жадно изучать моё лицо. — Долго же мне пришлось ждать! Дальнейших объяснений мне не требовалось: эта женщина не могла быть никем, кроме той самой Ханджи, которая несколько часов назад так порывалась познакомиться. — Я принесла тебе одежду, — продолжала тем временем тараторить гостья — подумала, что твоя, пожалуй, несколько вычурна для здешних мест, поэтому юбку и рубашку одолжила у Петры — она чудесная девочка! — а обувь примеришь мою, надеюсь, она будет впору. У нас тут, правда, с обувью вечный дефицит, но ведь не босиком тебе ходить в самом деле! — она рассмеялась. — Ты как? Уже лучше? Сама идти можешь? Если да, то завтракать будешь уже в общей столовой, вместе со всеми. — Завтракать? — удивилась я. — Сейчас что, утро? Ханджи вручила мне свёрток. — Вот именно, — отчеканивая каждое  слово, произнесла она. — Ты спала со вчерашнего дня. И, представь себе, за всё это время ни разу не изменила положения тела! Мысль о том, что она специально пробралась в комнату, дабы наблюдать за мной, пока я сплю, показалась дикой. Впрочем, эта странная особа уже не виделась мне опасной, или больной. А потому, я приняла решение последовать её совету и побыстрее одеться, тем более, что ощущала неприятную пустоту в желудке и была рада побыстрее поесть. Спустя пару минут, потребовавшихся на то, чтобы я, не без помощи новой знакомой, потому что всё ещё была слаба, надела юбку, доходившую мне до середины икры, заправила в неё рубашку и натянула сапоги с высокими голенищами (они были велики, но не критично), Ханджи внимательно оглядела меня: — Нужно убрать волосы, — вынесла вердикт она. — У нас их в распущенном виде не носят. Только если короткие, — последняя фраза сопровождалась энергичным кивком. Я покорно уселась на стул, руководимая ею, позволив колдовать над своим внешним видом. — Я уберу их в хвост, идёт? — женщина продолжала трещать без умолку, и я начала опасаться возвращения головной боли. — Мы ведь хотим избежать лишних вопросов, верно? Ни к чему всем подряд знать о том, что ты иноземка. С того дня, как вас с капитаном обнаружили, и так предостаточно слухов ходит. Поэтому необходимо слиться с окружением, в некотором роде. Разумеется, когда мы окажемся у меня в кабинете, ты мне всё расскажешь, я очень хочу знать о твоём мире как можно больше, — она неловко дёрнула прядь волос, я поморщилась. — Мне уже показали все те препараты, которые ты передала Леви. Это бесподобно! Конечно, почти всё было передано нашим лекарям, но кое-что мне удалось сохранить при себе, и… Ого! А что это тут у нас?.. Меня насторожила резкая смена интонации её голоса. Руки, распутывавшие до этого колтуны в моих волосах, замерли, а затем легкими движениями пробежались вдоль всей головы. — Моблит, сожри тебя титан, я тебе устрою! — вдруг резко гаркнула Хаджи, отчего я чуть не свалилась со стула. — Тебе и всем остальным! Капитана, блин, на вас нет! Уж я ему сообщу, будьте уверены, он вам этого так не оставит! — продолжала буйствовать она. — Ч-ч-что случилось? — от волнения я начала заикаться. — О, ничего страшного! — лучезарно улыбнулась Ханджи, обойдя меня. Беспорядочная перемена её настроения начинала очень сильно действовать мне на нервы. — Всего лишь кучка безобидных вшей. — Кого?! — взвизгнула я. — Ну маленькие такие, с цепкими лапками, — принялась втолковывать она. — Софи, почему у тебя вид, будто ты увидела титана? — Майор Ханджи, — я чувствовала, как по телу проносится табун мерзких мурашек, — я прекрасно знаю, кто такие вши. Хотите сказать, эти паразиты сейчас на моей голове? — Ага, — кивнула майор. — Да ты не волнуйся, — принялась успокаивать она, — выведем мы их. Просто кто-то плохо убрался в комнате, не удосужившись вычистить постель, а здесь прежде ночевал Моблит. Ну, его от вшей мы избавили, а теперь, видимо, настал черёд спасать тебя. Я порадовалась, что ещё не успела позавтракать, в противном случае, меня, после таких новостей, вывернуло бы наизнанку. Майор молчала с минуту, что-то обдумывая и наконец вынесла приговор: — Будем резать. — Резать — что?! — с каждой секундой меня всё больше захлёстывала истерика. — Твои волосы, разумеется, — Ханджи была невозмутима, как танк. — Они у тебя слишком густые и длинные. Чтобы как следует прочесать их от личинок, потребуется чересчур много времени, здесь нет никого, кто мог бы этим заняться. Я вцепилась в волосы. — Ни за что. — Хочешь и дальше служить приютом одиноким, голодным насекомым? — блеснула стёклами очков Ханджи. Я вздохнула: — Нет ли более… гуманного способа? — Уверяю тебя, — расхохоталась майор, — это самый щадящий вариант. Когда год назад бедняга Шульц изошёл вшами и наотрез отказывался мазать голову изобретённым мной средством, капитану Леви пришлось собственноручно проделать это, предварительно оглушив парня. Охота возражать что-либо сразу же испарилась. Я беспрекословно позволила Ханджи взять себя за руку и потащить через весь штаб в её кабинет, где под аккомпанемент тяжёлых вздохов и всхлипов, она, ловко орудуя кусачками, обкорнала меня так, что на голове не осталось живого места. Затем, замешав в пробирке какую-то странную жидкость, от которой несло смрадом, обмазала меня ею. — Вот и славно! — приговаривала она полчаса спустя, поливая мою голову водой из колодца. Мы стояли во дворе, неподалёку от конюшен. Проходившие мимо солдаты удивлённо переглядывались, кто-то показывал на нас пальцем. Я была готова провалиться сквозь землю от стыда. — Можешь вставать, — Ханджи довольно оглядела результаты своих трудов и протянула мне полотенце. Наспех промокнув волосы, я выхватила из рук женщины принесённое ею маленькое латунное зеркальце и чуть не упала: на меня смотрело мокрое, испуганное пугало с прилипшими к голове, короткими, как у мальчишки, прядями. Кожа на некоторых участках приобрела синюшный оттенок, видимо, от противовшивой настойки, не успевшей вывестись до конца, отчего, мешаясь с натуральным светло — каштановым цветом волос, имела вид поистине удручающий. Уши, до этого казавшиеся мне маленькими и аккуратными, теперь торчали, будто лопухи. Губы мои непроизвольно задрожали, дыхание сбилось и, не сумев сдержаться, я разревелась так, словно  потеря собственной привлекательности была самой большой трагедией в моей жизни. Рыдала, как последняя идиотка, не видя ничего из-за слёз. — Софи, не убивайся ты так, — майор растерянно теребила в руках полотенце, которое я отшвырнула минуту назад. — Не велика потеря. Подумаешь — волосы! Пффф! Отрастут ещё. — Майор Х-ха-ааанджи, — я никак не могла успокоиться, — это последняя-яя к-капляя… — Последней каплей станет твой новый обморок, если ты прямо сейчас не возьмёшь себя в руки, — женщина ласково погладила моё плечо. — Возможно, тебя это утешит… Я с надеждой посмотрела на неё. — Твои волосы очень пригодятся мне в опытах: хочу узнать, произошло ли что-нибудь с твоим организмом во время перемещения в наш мир! — восторженно закончила она. Я слабо выдохнула. Эта женщина была неисправима. По-настоящему её волновали лишь собственные изыскания, и она искренне недоумевала, почему я плачу. Мне и самой хотелось бы знать. По сравнению с тем, что я уже пережила, потеря волос представлялась проблемой поистине смехотворной, вот только мне почему-то никак не удавалось унять бегущие по щекам слёзы. — Ладно, пойдём завтракать. — улыбнулась Ханджи. — Нет! — выкрикнула я. Перспектива показаться в столовой, на всеобщем обозрении в таком виде, приводила меня в ужас. Женщина вздохнула: — Софи, тебе нужно поесть. Мы не сможем постоянно приносить тебе еду, у нас и без этого дел хватает. Я насупилась. Ханджи была права. В принципе, мне следовало бы поблагодарить её за помощь. Вытерев слёзы, я заставила себя улыбнуться: — Ну и где находится столовая? Разведчики, находившиеся в это утро на улице, могли наблюдать весьма комичную картину: впереди шла майор, радостно размахивая полотенцем, будто флагом победы, а за ней плелось несчастное создание, с головой синего цвета. И, хотя в последствии, вспоминая этот эпизод, я хохотала, как ненормальная, клянусь, в те горькие минуты мне казалось, будто ничего хуже со мной уже произойти не может.