***
Обучение кадетов сто четвёртого незаметно подошло к концу. Через пару дней им предстояло рассеяться по городам и военным точкам государства. Теперь каждую секунду, в каждом углу штаба велись разговоры о предстоящей службе. Дисциплина не то, чтобы похрамывала, она попросту умерла. Однако на этом не сильно заостряли внимание, поскольку уже через пару дней ребят ждало традиционное торжество с неким подобием праздничного застолья, а затем — свободный полёт и взрослая жизнь настоящих солдат. Десятка лучших в этот раз сюрпризов не преподнесла. Список из двухсот восемнадцати выпускников Южного подразделения, разумеется, возглавила Микаса Аккерман. Я никогда не понимала её. Она была очень сдержанной и очень себе на уме. Близкую дружбу (не считая сводного брата, конечно) водила только с Армином. С некоторыми общалась, но многих просто терпела. При всём этом, я не могла с восхищением и некоторой доли зависти не признать, что она была очень хороша. Настолько, что после трёх лет обучения легко бы одолела меня с моим пятилетним опытом, будучи, к тому же, существенно младше. Шадис называл её гением. Микасе все дисциплины давались довольно легко, но и воля у неё была железная. Единственную её слабость я раскусила довольно быстро — Эрен. Во всём, что касалось сводного брата, она принимала активное участие. Чтобы вывести её из себя не было способа легче, чем каким-либо образом навредить ему. В остальном она была само спокойствие и хладнокровие. Эрен Йегер даже спустя три года после нашей первой встречи не вызывал у меня тёплых чувств, но я искренне порадовалась его успеху и пятому месту. Он по-прежнему рвался в разведку и, на мой взгляд, заслужил право сражаться плечом к плечу с сильнейшими людьми государства. Жан, Саша и Конни также вошли в десятку лучших и теперь спокойно наслаждались последними днями в училище, болтая о своих мечтах и планах в военной полиции. Армин отчасти повторил мою судьбу, заняв одиннадцатое место, что стало для многих большой неожиданностью: никто и подумать не мог, что бывший хлюпик, «ботан» сумеет оказаться в числе первых среди всего корпуса. Этим самым он доказал всем и, в первую очередь, самому себе, что цепкость ума может дать фору силе физической, и что для победы иногда достаточно лишь чёткой цели и жгучего желания её добиться. Единственное, что омрачало мою радость — желание Армина следовать за друзьями. Я верила в него и в то, что он справится, знала, что без Эрена и Микасы его жизнь потеряет всякий смысл. Но в то же время боялась, что больше никогда его не увижу и что он будет потерян для меня навсегда. Впрочем, делиться с другом своими тревогами я не стала, и лишь пожелала успехов на новом месте и покоя в душе. О большем никто из нас мечтать не мог. Последние недели учебного года мы провели в Тросте, в главной крепости города. В обязанности выпускников входило патрулировать город и нести вахту на стене. С безопасной высоты пятидесятиметровой Розы иногда можно было разглядеть забредших из дальних лесов титанов. Многие ребята видели их впервые и по возвращении рассказывали о своих впечатлениях. От их описаний по коже пробегали мурашки. Так вышло, что за все пять лет своего пребывания в училище, я ни разу не поднялась на стену, чтобы увидеть этих чудовищ. Во время моего обучения, практики посылать кадетов на задания попросту не существовало, да и после мне ни капельки не хотелось хоть раз напроситься в патрульный отряд. А если учитывать ещё и врождённую боязнь высоты, станет понятно, почему я предпочитала обходить Розу стороной. В один из дней, особенно солнечных и жарких, у меня выдалась пара свободных часов. Приготовления к предстоящему торжеству почти закончились: провизия была закуплена, старые флаги выстираны и выглажены, парадный зал сверкал чистотой, а тряпицы для факелов ждали своего часа, пропитываясь свежим маслом. В связи с этим, у меня нарисовался выходной, которым я не преминула воспользоваться. Вырвавшись из каменного плена коридоров, я направилась прямиком в центр города, туда, где бурлила жизнь Троста. Уютные лавочки манили яркими вывесками, под тенью которых покоились груды тканей, расписные клогги — башмаки, сделанные из тополя или бука. Плетёные корзины, сумки из оленьей кожи, красивые пушистые шали и ковры из овечьей шерсти — здесь можно было найти всё, что угодно. Лотки со свежими овощами и фруктами привлекали не только покупателей, но и жужжащих пчёл, пекарни — кондитерские, похожие на большие коробки сладостей, кружили голову каждому, вдохнувшему их аромат. Мимо меня то и дело пробегали дети, суетясь протискивались к прилавкам, зажимая в потных ладошках монеты, спеша поскорее обменять их на засахаренные сливы, яблоки в меду, рисовые пирожки и шоколад. Шоколад в Тросте везде продавали одинаковый: грубый и очень низкого качества. Он был отвратительно сладкий и слоился прямо в руках покупателя. И уж точно не имел ничего общего с шоколадом из моего мира — утончённой, изысканной, бельгийской сладостью. Но для местных это было роскошью. Гуляя по узким улочкам, петляющим между низких (обычно двухэтажных) домиков с черепичными крышами и лавками, я невольно поражалась тому, как изменился город всего за каких-то пять лет. Из опустевшего, ободранного и нищего — во вполне преуспевающий и благополучный. Да, архитектуру его нельзя было назвать роскошной, а жителей — зажиточными, но теперь у людей было, что есть и пить, во что одеться и где преклонить голову. Я остановилась на том же месте, где пять лет назад заметила под обломками чью-то обглоданную руку. Этот участок давно очистили, разровняли и теперь здесь находился небольшой фонтанчик, снабжавший питьевой водой несколько кварталов. Присев на корточки, я зачерпнула немного кристально чистой жидкости и поднесла к губам: на языке отчётливо проступил вкус крови. По телу пробежала дрожь. Я тряхнула головой, прогоняя химеру прочь и, зажмурившись, смочила разгорячённое лицо. Стало легче. Фыркая и отплёвываясь я вытерла стекавшие по подбородку капли рукавом рубашки — куртка висела у меня на поясе. Оглядевшись по сторонам в поисках укрытия от нещадно палящих лучей, я заметила неподалёку небольшой магазинчик, в глубине которого царил желанный полумрак. Ноги сами принесли меня туда. Стоило глазам привыкнуть к мягкой тени, приятно обволакивающей тело после жара раскалённых улиц, — и я, наконец, увидела, куда попала. Десятки манекенов выстроились в ряд, на каждом — пёстрое платье из хлопка, дополненное кокетливым кружевом или передничком, на полках красовались шляпные коробки, а в витринах, сделанных из мутного стекла, угадывались очертания дамских лайковых перчаток и вееров. Всё простенькое и довольно примитивно пошитое, но тогда эти безыскусные платья показались мне самой прекрасной и роскошной одеждой на свете. В моём распоряжении всегда были штатские тряпки: брюки — галифе из прочного сукна, которые можно было носить с высокими сапогами, пара рубашек, серое нечто, напоминавшее растянутый свитер, а также шерстяной жакет в мелкую клетку, несколько пёстрых шейных платков, подаренных давним поклонником и та самая юбка, с которой я пять лет назад уехала из округа Сигансии и которую полагалось надевать только в исключительных случаях. Глядя на представшее взору галантерейное великолепие, я с сожалением вспоминала те времена, когда беззаботная француженка Софи могла позволить себе покупать обновку каждые несколько недель, и не было для неё большего удовольствия, чем облачаться в красивый наряд, собираясь провести время в лёгкой и приятной компании друзей и родных. На те деньги, что мне платили (а военным и служащим при штабе, как оказалось, всё же отсчитывалось некое государственное пособие, пусть и крошечное) можно было бы купить пару приличных платьев, но в том не было острой нужды, к тому же, меня не оставляла надежда покинуть училище, и лишние деньги оказались бы очень кстати. Лаская огрубевшими пальцами лёгкую, прохладную ткань, поглощённая грустными мыслями, я не сразу заметила, как ко мне приблизилась владелица лавки — дородная женщина лет сорока-сорока пяти, с румянцем во всю щёку, одетая в платье канареечного цвета и коричневый батистовый фартук, повязанный на стройной талии. Она растянула губы в улыбке и прищёлкнула пальцами: — Что-то приглянулось? Для такой красавицы, как вы, сделаем хорошую скидку! Не в моих правилах было понапрасну обнадёживать торговцев, поэтому я сразу заученно отчеканила: — Благодарю, но мне пока ничего не нужно. — И всё же, — не сдавалась женщина, — примерьте хотя бы этот чудесный наряд, — она выудила из полки корсет и поплиновое голубое платье, — уверяю, оно вам очень пойдёт и прекрасно оттенит ваши медные волосы! — Вообще-то, каштановые, — тихонько пробурчала я. — А какой у него крой, только гляньте на этот пояс — словно бархатный! А рукава, рукава! Где ещё в Тросте вы найдёте платье со столь модными в нынешнем сезоне рукавами? — она призывно встряхивала ткань, прикладывая к моим плечам и талии, расправляла мельчайшие складки. — У такой красавицы, как вы, наверняка есть достойный кавалер. Он обрадуется, увидев вас в таком непривычном наряде. Не всю жизнь ведь носить солдатскую форму! Из груди вырвался тяжёлый вздох. Кавалера не было, но какая девушка не хочет быть привлекательной? Я с тоской подумала о том, как было бы хорошо пройтись по улицам города не в качестве солдата, то и дело ловя настороженные взгляды, а как настоящая леди, и чтобы все глядели вслед, недоумевая: откуда взялась эта прелестная незнакомка с густыми волосами, убранными в элегантную причёску, тёмными глазами с поволокой и царственной осанкой? Я внимательно вгляделась в зеркало у противоположной стены: худощавая, довольно изящная фигура, но по меркам красоты в этом мире — тщедушная, растрёпанные лохмы до пояса, загорелое лицо с алеющими мочками ушей, впалые глаза, синяки и царапины, покрывающие руки — нет, подобное платье смотрелось бы нелепо на столь невзрачной плебейке. Я вспомнила про нож скрытого ношения, спрятанный за голенищем сапога и усмехнулась. Хороша леди! — Ну что, примерите? — весело подмигнула лавочница. — Цена смехотворная. А я ещё и на перчатки скидку сделаю. Перчатки. Поводья частенько натирали мне пальцы, а рукояти клинков — ладони. Пара хороших, крепких перчаток пришлась бы очень кстати. — Я возьму вон те, из плотной кожи. Женщина разочарованно вздохнула: — Не желаете ли более нарядный вариант? Лайка, атлас. Есть белые или чёрные… — Нет-нет, — я поспешно вытащила из нагрудного кармана куртки пару монет, — самые простые, пожалуйста. Однако, стоило мне протянуть ладонь с лежащими на ней медяками, как снаружи раздался дикий грохот и даже сама лавчонка, казалось, содрогнулась от неожиданности. Я испуганно дёрнулась. Монеты со звоном упали на пол. Угрожающее эхо улетало вдаль незримыми волнами. — Любите же вы, военные, устраивать учения без предупреждения, — проворчала лавочница, схватившись за сердце, опускаясь дрожащими ногами на стул. — Но сегодня же выходной… — раздался мой растерянный шёпот. Кровь отхлынула от лица. В одно мгновение сгребая перчатки с прилавка, я пулей вылетела на улицу. Лучи мигом ослепили глаза, мешая разглядеть горизонт. Но рассеивались они как-то странно, словно само солнце загородила огромная туча. Нечто, закрывшее собой источник света, действительно напоминало гигантское облако и вокруг него клубились вихри дыма и снопы ярких искр. Они практически сразу рассасывались, прорезаемые солнцем, будто мечом. И лишь огромное тёмное пятно обретало всё более явные очертания. Силуэт. Человеческий силуэт возвышался над стеной в пятьдесят метров. Оттуда, где стояла я, уже можно было разглядеть мощные плечи, жилистую шею и непропорционально маленькую голову с чёрными глубокими глазницами. Он был практически лишён кожи, поэтому даже куски мышц, из которых состояло его тело, не могли скрыть виднеющиеся кое-где кости. Ошмётками кожи были обтянуты его череп и подбородок, открывая взору две дыры вместо носа, будто проеденные опарышами, и страшную, как у скелета, челюсть во всё лицо. Он выглядел, как гигантский разлагающийся труп, но взгляд его огромных глаз светился умом и суровостью. Это было одно из самых жутких зрелищ из всех, что я когда-либо видела. Колоссальный титан, тот самый, что пробил пять лет назад ворота Сигансии. Ни одно другое существо в этом кошмарном мире не могло обладать подобными размерами. Я зажмурилась и снова распахнула слезящиеся от солнца глаза, будучи не в силах поверить увиденному. Над стеной мелькнула и исчезла какая-то точка, затем вторая, третья, четвёртая. Как пауки на тонкой нитке, они вились вокруг гиганта. Испуганной птицей мелькнула в мозгу мысль: «кадеты сто четвёртого должны были нести сегодня вахту». Горло сдавил пронзительный крик, ноги сами сорвались с места. Я понеслась, не разбирая дороги, расталкивая людей, застывших в изумлении и страхе. Бегом, скорее к стене! Только бы успеть, только бы не опоздать, только бы… Внезапно земля дёрнулась, будто в лихорадке. Я упала. На голову посыпалась пыль и куски черепицы. И лишь спустя мгновение моих ушей достиг оглушительный грохот. Взрывная волна отбросила меня ещё дальше. Яркая вспышка вновь резанула глаза — и Колоссальный исчез, испарился прямо в воздухе. Однако, радоваться было рано. Поднимаясь с колен, я в ужасе ощутила на своём лице дикие порывы ветра: на месте ворот теперь зияла огромная дыра и потоки воздуха с готовностью залетали в образовавшиеся пустоты. Я знала, что произойдёт дальше. Будто в замедленной съёмке из дыры показалась голова, плечи, а затем и всё тело человекоподобного гиганта: уродливое лицо, огромная пасть, жирное, висящее брюхо и короткие ручонки. Он окинул тупым, бессмысленным взглядом бегущих от стены людей, вдруг быстро высунул красный язык и облизал лоснящиеся губы. Опустив вниз пятерню, он выудил из-под обломков какого-то солдата, поднёс ко рту, и… Застыв на месте, будучи не в силах пошевелиться, я беспомощно наблюдала, как на шее бедняги сомкнулись острые жёлтые зубы. Кровь хлынула во все стороны, куски кожи, хрящи и мышцы рвались со страшным хрустом и скрипом. Лицо безобразного людоеда растянулось в блаженной улыбке. Я зарыдала, чувствуя, как непроизвольно ослабевают мышцы где-то внизу живота и по ноге течёт горячая струйка. Руки задрожали, голова кружилась со страшной силой. Со всех сторон доносились крики, плач, топот ног. В одно мгновение город сошёл с ума, превратился в ад наяву. Похоронный звон колокола на ратуше отпевал панихиду по падшему Тросту, а в дыре его стены возникали всё новые и новые гиганты. Грохот их шагов разносился по округе, а люди бежали, спешили, кричали и толкались. Людская волна сбивала с ног, топтала, тащила меня за собой, унося всё дальше от ворот. Мои крики тонули в рёве обезумевшей толпы, рыданиях и стонах. Нужно было выбираться из этого пекла, подальше от больших скоплений людей — остатками разума я понимала, что именно к ним, в первую очередь, направятся титаны. «Бум! Бум! Бум!» — гремели в ушах нестройные шаги чудовищных ног, пальцы которых взламывали каменную мостовую одним касанием. Мигом взлетев на крышу близлежащего здания, я поспешно вытерла слёзы скомканными в руке перчатками и огляделась. Гиганты были ещё достаточно далеко, однако, приближались с бешеной скоростью. В моём распоряжении было приблизительно двадцать секунд, чтобы оценить обстановку и принять верное решение. Долг солдата призывал помочь гражданским, но я знала, что не сумею сделать это без команды — идти на титана в одиночку было равносильно смерти. Лететь к Розе я не могла: хоть она и была совсем рядом, путь к ней преграждали огромные рыла и острые челюсти людоедов. Оставалось одно — спешить к военному штабу, седлать лошадь и ждать приказа от вышестоящих. Но для этого нужно было проскользнуть через весь город прямо под носом у титанов. Стоило мне подумать об этом, как ноги вновь стали ватными. И тут, откуда не возьмись, прямо передо мной возникло жуткое, одутловатое лицо с распухшими тёмными губами. Я не заметила, как он подкрался: особь была невелика ростом, а теперь он лез на крышу, вращая глазищами с маленькими темными зрачками и тянул ко мне руку, будто ребёнок к игрушке. Я заорала, выхватила клинок и, не соображая, что творю, метнула его прямо в открытую вонючую пасть. Лезвие проскользнуло в глубокую глотку, не причинив великану ни малейшего вреда. Задрожав всем телом, я медленно отступила назад. Один шаг. Другой. Третий. Он подбирался всё ближе. Вот показались его дряблые плечи, отвисшая грудь с иссохшей кожей. Я бросилась к краю крыши, намереваясь перебраться на другое здание, однако в ту же секунду дорогу преградили ноги другого великана. Сверху упала тень: жирная ладонь, измазанная кровью и человеческими останками ловила, хватала мою голову. Завизжав от ужаса, я пригнулась и, не сбавляя скорости, сменила направление. Оказавшись меж двух людоедов, я не придумала ничего лучше, как на полном ходу сигануть с высоты двух этажей, сбивая черепицу носками сапог. Из груди вырвался истошный полу-вопль полу-рыдание. Ногу пронзила дичайшая боль: криво приземлившись, я подвернула лодыжку, бедро со всего маху ударилось о лежащий на земле булыжник. Всхлипывая и прижимая дрожащими пальцами вмятину на коже, виднеющуюся сквозь разорванные штаны, я кое-как доползла до порога и, подтянув с неимоверным усилием больную конечность, укрылась в доме. Он был пуст. Перевёрнутые столы и стулья, осколки посуды, рассыпанные по полу вперемешку с кусками пищи, говорили о той спешности, с которой хозяева покинули свой кров. Поджимая пальцы, морщась от нестерпимой боли, я проползла прямо по острому стеклу вглубь, подальше от входа. Прозрачная крошка впивалась в кожу, грызла руки, оставляя на светлой рубашке алые следы. Прислонившись к стене, устало откинув голову, я поднесла к скованным судорогой открытым губам израненные ладони и беззвучно зарыдала, обдавая их разгорячённым дыханием. Сердце, казалось, вот-вот разорвётся: так быстро оно молотило грудь изнутри. Лодыжка опухала на глазах, ноющая боль пульсировала в области бедра, где расползалась чёрная, как дыра, гематома. Балоны со сжатым воздухом мешали мне как следует осмотреть ногу. А меж тем я понимала, что каждая секунда промедления могла стоить мне жизни и что нужно было как можно скорее перевязать раны, туго забинтовать лодыжку и выбираться прочь из этой чертовщины. Обречённо осмотрев одинокий клинок, я всхлипнула. Стиснув зубы, прерываясь каждые пару секунд, медленно, как во сне открепила балоны, коробки с лезвиями, ослабила ремни. «Ещё немного. Совсем чуть-чуть. Вот так, хорошо. Теперь вон ту пряжку. Умница! Подержи вот здесь… Чёрт! Как же больно! Если бы только…» На голову сыпалась пыль, какие-то опилки. Земля дрожала, грохотали шаги великанов. Ближе. Дальше. И снова ближе, совсем рядом. Вздрагивали стёклышки на полу. И снова летела за шиворот рубашки колючая труха. А потом вдруг грохот. И сразу за ним — тьма. Полная и всепоглощающая. Оцепенение. Забвение. Беспамятство. И последнее, что я почувствовала — резкий удар по голове и тяжесть во всём теле.***
— Шевелись! Давай! — раздаётся сквозь мутную пелену чей-то истеричный крик. — Погоди, может здесь будет, — вторит ему торопливый голос. — Тут осталось несколько тел. Бедняги, их завалило обломками! — Забудь! — первый человек явно нервничает. — Мы ничего не найдём. Как ты не понимаешь?! — яростно кричит он. — Нас бросили! Предали! Мы сдохнем здесь так же, как эти несчастные. Мне слышится чьё-то рыдание. — Нашёл! О, господи, я нашёл! — перекрывает скрежет и шум восторженный вопль второго человека. — Баллоны! Почти нетронутые! Я же говорил, что стоит попробовать! — Чёрт возьми, а ты прав! Скорее надевай. Быть может, нам повезёт, и мы сумеем добраться до стены! Я не могу их увидеть, пудовые веки упорно не поднимаются. Но я слышу щёлканье закрепов и визг тросов, уносящих двух счастливцев навстречу надежде, навстречу свободе. Горькая слеза катится по моей омертвевшей, покрытой каменной крошкой, щеке. Ресницы дрожат, пытаясь разомкнуться. Отчаяние охватывает душу, проникает ледяным вихрем в сердце, сметая всё на своём пути. Чужой хриплый шёпот щекочет запёкшиеся губы: — Вернитесь… Пожалуйста вернитесь… Я ведь ещё жива.