Я видел тебя завтра

Дверь медленно отворилась, и в комнату вплыла старушка в шёлковом чепце. Я удивлённо уставилась на неё, терзая от смущения несчастный платочек. Не такого посетителя я ждала увидеть. Она держала в руках встрёпанного, облезлого кота и чашку чая, которую аккуратно примостила на столике. Кот, почувствовавший, что хватка ослабилась, постарался вырваться из любвеобильных тисков пожилой леди, но получил по загривку и остался сидеть смирно. Я кашлянула. Она обернулась и охнула: — Пресвятая Сина! Уже на ногах? А как же постельный режим? — с этими словами старушка довольно резво приблизилась и вцепилась в мою руку так, словно я собиралась удрать, как и её питомец. От неё пахло какой-то сладкой выпечкой. Мой живот мгновенно отозвался недовольным урчанием. — Ещё и не евши! — продолжала сокрушаться она. — Я принесла тебе крепкого чаю. Выпей его, дитя. — Благодарю, госпожа… — Кирштайн. Но ты зови меня просто Амелия. Я встрепенулась: — А Жан Кирштайн, случайно, не родственник вам? — Внучек, — с гордостью приосанилась женщина. —  Как тесен мир! — улыбнулась я. — Я хорошо знаю вашего внука — он один из лучших выпускников этого года. Уверена, военпол с радостью примет его в свои ряды. — А то, — закивала головой старушка. — Только в полиции ему не место. — Вот как? — Идём, — поманила она меня, другой рукой перехватывая кота поудобнее. — На пустой желудок разговоров не ведут. Раз уж встала, надо сперва поесть. Послушно проследовав за хозяйкой дома вниз по лестнице, я очутилась в просторной комнате. Здесь уже не царила абсолютная чистота: в одном углу сложили деревянные обломки и куски битого кирпича, в другом — груду тканей, воняющих гарью. Одна из стен была изборождена трещинами. — Титан, — заметила старушка небрежно. — Опёрся о крышу. Мой домик чуть не рухнул. Будто карточный, ей-богу. — Вам повезло, что он устоял. — И не говори, деточка. Вон у Шварца нынче всё порушено. А всё потому, что балки давно прогнили. Сколько я ему талдычила: замени дед, не то худо будет. А он всё «потом» да «после». Вот и поплатился, старый хрыч… — Вы сказали, что Жану не место в полиции. Почему? — спросила я, усаживаясь за грубо сколоченный стол. Женщина фыркнула: — Моему внуку не место среди тунеядцев и трусов. Я покраснела. — Это его собственные слова, — с важностью продолжала вещать хозяйка дома, подавая блюда. — Он давеча был здесь. Хотел проведать меня, да и тебя заодно. Только я ему не позволила. — Почему? — Душенька, когда тебя внесли в дом, на тебе живого места было плюнуть да растереть — из неповреждённого только глаза. Я чуть в обморок не хлопнулась, когда увидела твои изодранные руки. Не женское это дело — железками размахивать, — сердито проворчала она, с грохотом приземляя передо мной миску ароматной пшёной каши. Я с упоением втянула воздух и с блаженством погрузила ложку в золотистую крупу. — С чего бы Жану менять своё мнение насчёт полиции? — задумчиво протянула я, набивая рот. — Ох, милая моя, — вздохнула женщина, нервно поглаживая кота, развалившегося у неё на коленях, — видать дело куда серьёзнее, чем мы предполагали. Вот мать Жана всё тряслась над ним, а я всегда говорила: «отстань ты от него! Дай парню человеком вырасти». Он и пошёл в кадеты, всё грезил высокими чинами. Да вот только намедни вернулся после боя, а в глазах слёзы стоят. «Ба, — говорит, — я передумал. Пойду в разведчики». Ну, а я что? Я горжусь им — настоящий мужчина вырос. Умный, сильный. Он не пропадёт. В наступившей тишине раздался мой еле различимый вздох. — И что же, вам за него ни капельки не страшно? — Страшно, милочка. Разумеется, страшно. А что с этого толку? — Ну как, вы ведь ещё можете убедить Жана остаться… Старушка в негодовании стукнула по столу своим сухоньким кулачком. Кот, только успевший задремать, громко мяукнул и плавно съехал с колен пожилой леди. — Остаться? Да если б не ревматизм — будь он проклят — сама бы отправилась в разведкорпус! — Но ведь это не женское дело — железками махать, — парировала я, посмеиваясь про себя пылкости собеседницы. — Так ведь можно эта… в лекари податься, — не растерялась та. — Вот тебе, к примеру, чем кинжалами  размахивать, да руки — ноги ломать, куда лучше идти изготовлять лекарства. Припарки там, какие-нибудь, настойки… Раны зашивать. Хороший доктор нынче на вес золота. Слова госпожи Амелии заставили меня мысленно вернуться к событиям пятилетней давности, когда я чуть ли не на коленях умоляла Шадиса о том, чтобы остаться в корпусе в качестве кадета. Лекарем — не вариант. За три года обучения я твёрдо уяснила, что грубая сила намного действеннее любой припарки. И никакие панегирики в пользу врачевания уже не могли вернуть меня в состояние былого блаженного простодушия. Но даже это (как мне тогда думалось) не приблизило заветную цель. Фамилия Райсс давно выжгла клеймо на моих губах — так часто я её повторяла, а, меж тем, Сина была всё так же далека и недоступна. Про послание таинственного попаданца я предпочитала не вспоминать вовсе — что терзаться понапрасну? Короче говоря, судьба знатно проехалась по мне, лаская надежду и убивая возможности. Иначе стала бы я следующие два года тратить время на несмышлёных подростков? Транжирство, не иначе. Но хуже всего было то, что я привыкла к этому миру. К его солнцу и воздуху, к его обитателям и их привычкам, к следам от ремней, навсегда исполосовавших тело и к головокружительному ощущению силы, рождаемой в постоянных лишениях. Если вдуматься, одна пятая моей жизни протекла в границе Розы. Нехило для человека, попавшего туда совсем несмышлёным птенцом. Мне было всего двадцать пять, но моя душа как-будто бы уже состарилась. Это удручало. — Тяжёлые думы? — госпожа Кирштайн сочувственно покачала головой отмечая мой, вероятно, печальный вид. Я снова вздохнула. Пальцы в кармане непроизвольно стиснули мягкую ткань. — Кстати, — я опомнилась и вытащила платок с инициалами, — благодарю за одежду, но вы случайно забыли вот это. Старушка забавно наморщила носик и прищурилась. — Нет-нет, деточка, это не моё. Вещица милая, но у меня с роду таких не водилось. Должно быть, она принадлежит господину, который передал для тебя костюм. — Так он не ваш? — Помилуйте, ну откуда у меня мужская одежда? Мой дражайший Готье давно отошёл в иной мир, а Жан из таковских вырос. Я никогда не успевала шить на него. Рос, как на дрожжах. И ведь говорила его матери, что… — А вы случайно не знаете, — я закашлялась, — кто передал эту одежду? — Отчего же, знаю. Он лично заходил справиться о твоём здоровье. Принёс свёрток, я уж было обрадовалась, что платье. Подумала: «ну наконец-то у бедной девочки будет нормальная одежда». Какое там! Виданное ли дело — мужское бельё девице предлагать? Совсем с ума посходили в этом своём военном штабу!.. — Это, разумеется, весьма плачевно, — нетерпеливо заметила я, — но, всё-таки, кто же это был? — Сам командир разведки, вот кто! — подмигнула старушка и улыбнулась. — Такой высокий, статный, красивый… — Эрвин? — выдохнула я. — Эрвин Смит? Он был здесь? — Был. И ещё сказал, как только ты поправишься, он будет ждать тебя в крепости гарнизона. — Так что ж вы молчали?! — вскричала я в сильном волнении, бросая ложку в недоеденную кашу и вскакивая из-за стола. — Потому что всему своё время, детка, — госпожа Кирштайн кряхтя поднялась тоже. — Ишь как подпрыгнула! А коли сказала раньше, стала бы ты кушать? — лукаво поинтересовалась она. Я смущённо улыбнулась: — Боюсь, что нет. Но вы не подумайте, пшёнка просто отменная! — Знаю, — отмахнулась пожилая леди. — Ну, да ладно, беги. Зря время не теряй. Только ножик свой не забудь и эту чудную тряпочку тоже. Я подбежала к ней, чмокнула в морщинистую щёку и прошептала: — Спасибо! Затем круто развернулась и бросилась наружу. — Постой, — крикнула она мне в спину. — накинь что-нибудь! На улице ветер! Но меня уже было не остановить. Для лета день выдался на удивление прохладным. Края рубашки, раздуваемые ветром, хлестали тело. Брюки то и дело задирались от быстрой ходьбы, поэтому мне приходилось слегка придерживать их руками — не дай бог кто-нибудь заметит голую щиколотку — стыда не оберёшься. Хватало и того, что я шествовала по городу в мужском костюме, да ещё и с распущенными волосами. На меня уже косо поглядывали идущие навстречу прохожие. «О времена, о нравы!» — хотелось бы воскликнуть мне. Не в осуждение, а исключительно в замешательстве, ибо даже по прошествии пяти лет, я не могла взять в толк, почему девушкам позволялось носить военную форму и коротко стричься, а простые штаны и неубранные волосы вызывали такую бурю недоумения со стороны общественности. Путешествие к штабу не заняло много времени — минут пятнадцать, не более. Неудивительно, ведь я практически бежала. Пост охраны я прошла без проволочек — видимо кто-то предупредил о моём появлении. Незнакомый солдат проводил меня на третий этаж, где расположились кабинеты штабных, и оставил перед массивной дверью из толстых, потемневших от сырости досок. Слегка робея, я постучала костяшками пальцев по ветхому дереву. В ответ раздалось глухое: «войдите!» Я аккуратно повернула ручку двери и переступила порог. Ботинки бесшумно погрузились в толстый ворс ковра, в нос тут же ударил сладковатый запах воска. В комнате стоял мягкий полумрак: почти все окна были закрыты плотными шторами, на столе и книжной полке примостилась пара изящных канделябр с зажёнными свечами. Повсюду — на полу, на кресле, на стульях, расставленных вдоль стены — лежали книги. Матовые корочки переплётов, расшитые узорами, еле заметно поблёскивали, отражая тусклый свет огоньков. Напротив входа, за огромным письменным столом (идеально чистым, в отличие от остальной комнаты), уронив голову на руки, сидел мужчина. Платиновые пряди волос красиво переливались, создавая иллюзию ореола над головой. Он спрятал лицо в ладонях, устало оперевшись локтями на лакированную деревянную поверхность. Растёгнутый ворот рубашки обнажал жилистую шею, обвитую позолоченным шнуром. Куртка с эмблемой отсутствовала, но я не нуждалась ни в каких опознавательных знаках. Сглотнув внезапно подступивший к горлу комок, я крепко стиснула кулак правой руки у сердца, заводя левую за спину: — Рядовая Дюран. Явилась по вашему приказу, сэр. Он поднял голову. Я изо всех сил удерживалась от того, чтобы мельком взглянуть на него, упорно заставляя себя смотреть прямо, чувствуя всё большую неловкость из-за вынужденного соблюдения правил. Молчание длилось от силы пару секунд, но тогда они показались вечностью. В уголке глаза совсем некстати возникла мутная пелена. Я попыталась незаметно сморгнуть, но вместо того, чтобы загнать слезинки обратно, пустила их прямо по щеке. — Вольно. Я тут же прижала холодные руки к пылающему лицу. И только после этого выдохнула и осмелилась посмотреть на него. На губах Эрвина Смита играла лёгкая улыбка. Его взгляд молниеносно пробежался по мне — от кончиков грязных ботинок до растрёпанных волос на макушке и вновь вперился в моё лицо. — Ты очень изменилась, — таков был его вердикт и приветственная фраза после пяти лет разлуки. Пожалуй, я бы могла расстроиться или рассердиться скупости его слов, если бы не то, каким тоном это было сказано. Теперь же, угадывая в его взгляде и голосе явное восхищение, я почувствовала себя польщёной. Мне захотелось достойно ответить на его приветствие, но, как на зло, в голову не шло ничего путного. Поэтому я просто стояла и молчала, чувствуя себя самой последней дурой. Эрвин улыбнулся ещё шире: — Судя по твоему счастливому взгляду, я осмелюсь предположить, что ты всё-таки рада меня видеть. — О, да, — мой голос предательски дрогнул, — очень рада. И добавила уже вполне овладев собой: — Ты тоже изменился. — Вот как? — усмехнулся Эрвин. — И в чём же? Постой, дай я встану, чтобы ты могла рассмотреть меня получше, — он обошёл стол, нависнув надо мной. — Ну как? Не сильно что-то поменялось? — Всё такой же великан, — улыбнулась я, невольно любуясь его крайне привлекательным лицом. Но я не лгала. В нём действительно что-то изменилось. Прямой взгляд светлых глаз стал более мягким, но, в то же время, подбородок заострился, во лбу залегли складки, а чёткая линия губ по-прежнему говорила о неумолимости характера. Мне вдруг почудилось что-то страшное в его лице. Какая-то смертельная усталость, неуловимо исказившая идеальные черты и носившая, скорее, постоянный характер. С лёгкой болью в сердце, омрачившей безоблачные чувства, я признала, что пять тяжёлых лет не прошли для главнокомандующего даром. Внешне он был бодр и свеж, но было что-то такое в его облике, отчего мне вдруг стало невыносимо тоскливо. «Неужели и я выгляжу так же? Хорошо сохранившаяся оболочка с тяжким грузом внутри… Неужто в уголках и моих губ залегли эти резкие морщины, а лицо потеряло былую пластичность, будто изваяное из холодного мрамора? А глаза… Сейчас его взгляд лучится, но, будь я проклята, если он не потухнет через пару мгновений так же, как и мой. Что же с нами стало? Пять лет — такой небольшой срок. Но если я чувствую себя постаревшей, то каково Эрвину, на плечах которого лежит ответственность за всё человечество? Ах, как же пафосно и отвратительно звучит эта фраза! Просто невыносимо осознавать, что это взвалили на него… Впрочем, может, он так не думает. Смотрит на меня, изучает. Пристально рассматривает моё лицо. Интересно, находит ли он меня красивой так же, как я его? Это было бы забавно и так бессмысленно…» Я поймала задумчивый взгляд Эрвина и невольно сделала шаг назад. Он словно опомнился, стряхнул с себя оцепенение, на миг овладевшее нами обоими, и покачал головой: — Что-ж, предлагаю оставить позади трогательные минуты приветствия и перейти к сути, — его официальный и сдержанный тон никак не вязался с приветливой улыбкой. Мне стало неуютно. — Сути чего? Он снова сел за стол. — Ты можешь занять кресло. — Спасибо, я постою. — Как хочешь, — он пожал плечам и вынул из ящика стола какие-то бумаги. — Софи Дюран — выпускник сто второго кадетского корпуса под номером одиннадцать. Похвально, похвально — он на секунду оторвал взгляд от документов и довольно улыбнулся. — Два года работы инструктором… Курсы рукопашного боя и владения холодным оружием. Вижу, ты времени зря не теряла. — Откуда это у тебя? — Отчёт Шадиса. Если тебе любопытно, тут есть ещё кое-что. — К примеру? Эрвин усмехнулся и продолжил подчёркнуто серьёзно: — Имеет склонность вызывать кадетов на поединок, суть которого заключается в том, кто быстрее наденет на себя все ремни и крепления УПМ. — Никому до сих пор не удавалось побить мой рекорд, — улыбка невольно расползлась по моему лицу. — Сорок две секунды. — Впечатляет. Будем надеяться, что ты и впредь будешь показывать такие результаты. Впредь? Я тут же насторожилась. Эрвин Смит никогда, никогда не бросал слов на ветер — в этом я была абсолютно уверена. Само его желание внезапно увидеться со мной спустя пять лет, с самого начала показалось мне довольно странным. Слишком много совпадений: появление Колоссального как и тогда в Сигансии, атака на Трост, мальчик-титан. Можно было предположить, что Эрвин рассчитывает на мою помощь, но почему именно в тот момент, когда я была наиболее бесполезна? Тут же, словно в подтверждение моих слов он спросил: — И каковы твои дальнейшие планы? — Пока не знаю, — осторожно начала я, не понимая к чему он клонит, но предчувствуя неладное. — Думаю, останусь работать инструктором дальше. Эрвин вздохнул и покачал головой: — Ладно, спрошу прямо. Не хочешь ли ты вступить в разведкорпус? Вот оно! — Исключено. Я не сделала этого два года назад, с чего бы мне менять решение теперь? Лицо командира приобрело суровое выражение. — Значит, вот как ты думаешь. Инструктором в кадетском, ну-ну. С твоими-то способностями… — О моих способностях вам было известно и раньше, — возразила я. — Но вызвали меня почему-то только сейчас, после пролома в воротах и… — Ладно, оставим, — вскинул руку Эрвин. — Убеждать тебя бесполезно, но я надеюсь, что ты передумаешь. Постой, не возражай. Мы ещё вернёмся к этому. А пока мне было бы интересно послушать твои размышления насчёт мальчишки и остальных твоих подопечных. Я задумалась. — Вся эта ситуация кажется мне ошеломляющей. Эрен всегда был агрессивным и вспыльчивым, но я никогда не замечала за ним особых странностей и не могу сказать, откуда у него эта способность, и что послужило катализатором. Но в одном уверена точно: если среди выпускников училища обнаружился титан, вполне возможно, там есть и другие. — Другие… — эхом отозвался Смит. — Это мы скоро выясним. — Каким образом? Эрвин пристально посмотрел на меня: — Иногда титаны попадают в ловушки, Софи. Предатели тоже. Запомни это. — Но Эрен не предатель, — возразила я. — Откуда нам знать? — пожал плечами Эрвин. — Ты наблюдала за ним три года и не сумела разглядеть его сущность. Меня осенила внезапная догадка: — Так вот, в чём дело! Ты и меня подозреваешь? Эрвин промолчал. — Ну конечно! Ты позвал меня вовсе не потому, что расчитываешь на мою помощь, а потому что полагаешь, что я как-то связана с этими событиями, но уверяю тебя — это не так. — Ты когда-нибудь пекла многослойный пирог? — внезапно поинтересовался командир. — Ни разу, — обескураженно промямлила я, недоумевая, почему он ни с того, ни с сего заговорил о выпечке. Эрвин пожевал губами, задумчиво глядя на меня: — Верхний слой всегда самый красивый. Это то, что мы видим. То, что нам дают увидеть. За ним обычно идёт начинка — второй слой. Именно она, а не украшения, влияет на окончательный вкус блюда. — А третий — это основа, — перебила я, — никто не обращает на этот слой внимания, но без него не было бы и пирога. Эрвин кивнул: — И так до бесконечности. Ты помнишь, как сильно помогла нам пять лет назад? — Помню, что знала будущее. Помню, что по какой-то причине его забыла. Но кое-что записала. — Та тетрадь, что ты дала мне… Софи, ты многое пережила с тех пор, как попала к нам. Мне бы не хотелось увеличивать твои терзания, но, боюсь, обстоятельства играют против нас, и ты сама не оставляешь мне выбора. Внутри меня всё похолодело. Я с тревогой воззрилась на него, мучительно ожидая дальнейших объяснений. Лицо Эрвина выражало полную серьёзность и сосредоточенность, голос звенел. — Несколько дней назад, во время очередной полицейской проверки, из моего кабинета пропала та самая тетрадь, в которой я записал всё, что ты рассказала мне о будущем. Я подозреваю, что кто-то горячо заинтересован в том, чтобы копать под разведчиков, всячески препятствуя нашей миссии. Теперь он знает, что ты в курсе многих секретов. Сопоставив факты, этот человек, или группа людей, придут к определённым  выводам. И я уверен, что ты до сих пор жива только потому, что внезапный пролом ворот и последующая суматоха на время отвлекли их от тебя. — Но это полный абсурд! — я чувствовала, как предательски задрожали мои руки. — Ведь я больше ничего не помню! — Верно. Но они этого не знают. И вряд ли тебе удастся их переубедить. — Допустим, ты прав. Что же мне тогда делать? Эрвин наклонился ближе. — Поэтому я и предлагаю тебе вступить к нам. Будешь пока находится при мне, под моей защитой. Общественность не увидит ничего подозрительного в том, что бывший инструктор перевёлся в войска разведки. Документы о переводе я уже подготовил. — Ты знал, — прошептала я, — что мне придётся согласиться! Я чувствовала себя крайне нервозно: при всей сложности ситуации Эрвин выглядел так, будто всё контролировал и был хозяином положения. Мне это не нравилось. Мало кому придётся по вкусу быть пешкой в чужой игре. Я отчётливо понимала, что мне не оставили выбора: выследить штабного не составляет ни малейшего труда, даже если он сменит имя и поселится у чёрта на куличиках. А если Эрвин прав, и в деле замешан военпол — моя песенка спета. Пять лет назад меня, во избежание проблем, услали куда подальше, но теперь статус кво изменился. Я почувствовала, как дёрнулась моя челюсть и скрипнули зубы. — Согласна. Я переведусь в разведку. Эрвин кивнул: — Мудрое решение. — Но у меня есть условие. Поклянись, что не пошлёшь меня за стены. Главнокомандующий устало прикрыл глаза. — Боюсь, это и не понадобится… — Что ты имеешь в виду? — встрепенулась я. — Мы почти добрались до начинки, — он поднял на меня свои холодные, умные глаза. — И я уверен, что она обожжёт нас горечью. Ступай, Софи. Можешь быть свободна. Мне нечего было ему ответить, поэтому я молча поклонилась и вышла.

***

Через пару дней маленькая группа, состоящая из кадетов и меня — их бывшего инструктора — получила приказ отправляться на запад к штабу разведкорпуса. Ехать предстояло всего несколько часов, поэтому выдвинулись мы только после полудня. Сопровождать отряд из десяти всадников доверили Микке. Я боялась, что он захочет ехать со мной, будет болтать или о чём-нибудь  расспрашивать, но он оказался на удивление молчаливым и погружённым в себя. Пустив лошадь уверенной рысью, сразу же встал во главе кавалькады, и с тех пор ни разу не оглянулся, за что я была ему весьма благодарна. Я же плелась в хвосте отряда, размышляя о том, что ждёт меня на новом месте, и как воспримут моё появление старые знакомые. Слова Эрвина не на шутку испугали меня. Опасность таилась здесь, внутри стен. Она поджидала. Но что хуже всего — я не знала, в каком обличии она собиралась предстать передо мной. Я не была готова. Одно дело — мечтать о переменах, другое — ощутить их последствия на своей шкуре. Я совсем не была уверена, что моё вступление в разведку послужит на благо мне или окружающим. Я снова оказалась лишь фигурой на шахматной доске, имя которой — жизнь. И снова судьба безапеляционно распоряжалась мной, однако теперь её руки и пальцы обрели вполне ощутимую плоть и кровь. Эрвин Смит. Он в очередной раз поставил меня в такие условия, когда я должна была слепо доверять ему и его слову. Но он не заслужил подобного права в моих глазах. Может, он и был надеждой  всего человечества, но для меня оставался чужаком. Приятным человеком, который мне искренне нравился, но которого я знала так мало. Так или иначе, впереди меня ждала новая жизнь, которую я встречала, загнав страх  подальше, в самые глубины сердца. Солдат не имеет права сомневаться в принятом решении. Солдат не имеет права дрожать. В четыре часа пополудни наш отряд наконец достиг цели своего путешествия. Впереди возвышался старинный замок — штаб «Крыльев свободы».