Я видел тебя завтра

Экипаж тряхнуло, голова ударилась о деревянную стенку, я тихо охнула и открыла глаза. — Не приехали, можешь спать дальше, — подал голос сидящий напротив Леви. Я покачала головой: — Нет… Мне приснился дурной сон. После такого надолго расхочешь спать. Мы выехали — солнце ещё не встало — и уже к полудню были в окрестностях Стохесса. Сердце ежесекундно замирало: ещё никогда я не была за стеной Сина. Отчего-то воображала, будто здесь, в самом центре государства, ставшим сосредоточением моих помыслов и надежд, всё должно было быть особенным. Но нет — те же редкие домики меж деревьев, фермы, небольшие поселения. Тот же пейзаж за окном из мутного стекла, которое скрипело в хлипкой прогнившей раме каждый раз, когда экипаж сбавлял ход на поворотах. Вздохнув, я прислонилась головой к косяку. Лучи, слепящие глаза, пыль из-под копыт несущихся лошадей сильно мешали разглядеть хоть что-нибудь. Я зажмурилась. — О чём был сон? Губы дрогнули. Я взглянула на попутчика, — напускная вежливость или действительно хочет знать? Даже спустя столько времени капитан Леви оставался для меня загадкой. Не сказать, что мы много контактировали, но эмоции от этих встреч всякий раз менялись. Когда я думала об этом, внутри возникало странное чувство, будто раньше знала его лучше. Полнее, если можно так выразиться. Как-будто там, в прошлом, в маленькой квартирке района Эттербек осталось что-то, дающее мне ключ к его мыслям, его сердцу. Что-то, безвозвратно ушедшее вместе с той жизнью. Как-будто прежняя Софи — лёгкая, романтичная и беззаботная — сумела на раз понять то, что нынешней и умудрённой опытом постичь было не дано. Вот и теперь он сидел так близко — рукой дотронуться — но между нами лежала целая пропасть. — Мне снилось, — тихо произнесла я, глядя прямо ему в глаза, — будто я стою посреди площади незнакомого города. Сверху что-то капает. «Наверное, дождь». Но это кровь — горячая и почему-то горькая. И всё вокруг постепенно утопало в ней. Дальше не помню, — я покачала головой, — какие-то смутные образы, сумбур, странные уродливые фигуры. — А потом яркая вспышка — будто молния, только идущая не от неба к земле, а наоборот, — и куски камней, булыжники, летящие прямо в меня. Один из них попал мне в голову, разбивая череп. Наверное именно в этот момент я ударилась головой о стенку экипажа. И проснулась. — Ты не думаешь, — Леви слегка напрягся, это было заметно по тому, как слегка сузились его глаза, — что это может быть видение? Несколько лет назад было что-то похожее. — Возможно… Не знаю, — я прикусила губу. — Даже если так, что оно нам даёт? Не стоит зря поднимать тревогу. И потом, мне кажется, что это просто яркий сон — не более. — Как знать… — отозвался мой собеседник, хмурясь. Заметила, как его рука невольно поднялась к горлу, и, будто неконтролируемая хозяином, чуть ослабила узел шейного платка. Я снова уткнулась в окно, и, чтобы хоть чем-то занять себя, принялась считать одинокие деревья среди густых зелёных полей. — Софи. — Что-то вы сегодня необычайно разговорчивы, капитан, — начала было, и осеклась: на протянутой передо мной ладони лежал маленький тканевый пакетик с мелкими чаинками, источавшими еле уловимый запах черники. — Это же… — договорить не получилось. В горле встал комок. — Но как? Я думала, они давно израсходовались. — Этот последний. — Можно? — робко протянула руку, он кивнул и аккуратно, едва касаясь пальцами моей ладони, вложил в неё маленькое сокровище — кусочек далёкого прошлого. — До сих пор пахнет, — я притянула пакетик к носу, с жадностью вдыхая слабый аромат и хрипло засмеялась, — Господи, как же хорошо! Как чудесно! — Забирай, если хочешь, — пожал плечами Леви. — Спасибо! — я чувствовала себя, как маленький ребенок, обнаруживший в рождественское утро под ёлкой ту самую игрушку, о которой долго мечтал. — Спасибо! — снова выдохнула, вне себя от радости. — Это моя благодарность. — Что? — я взглянула на него с улыбкой. — Мы никогда не говорили об этом, но я понимаю, каково тебе было очутиться здесь. Всегда понимал. С первой секунды. Я промолчала, не зная, что ответить. — В тот день на тебе была белая обувь. Её ведь пришлось выкинуть. «Прости, что не ушёл из твоего дома в тот день, когда мы впервые встретились». «Прости, что принял твою помощь, а взамен не предложил ничего» «Софи, мне жаль». «Очень жаль». Он мог бы сказать это вслух, но я знала, что не скажет. Никогда. Вместо этого он отдал мне чайный пакетик — то малое, что осталось. Черничный запах. Родной дом. Тепло ласковых рук. Я посмотрела в его серые глаза и вдруг подумала, что и мир вокруг он видит таким же — серым, неуютным, чужим. И эти немногие слова он произнёс так спокойно — без тени раскаяния, переживаний. Просто вспомнил: кроссовки испачкались, спасти не вышло. До меня внезапно дошло, что вот из таких маленьких деталей и складывалась его жизнь — такая же разбитая на множество осколков. Вонь трущоб, окровавленный нож в холодном, как у мертвеца, кулаке, горький вкус крепко заваренного чёрного чая, позолоченный шнур на шее Эрвина, моя светлая обувь, рыжие волосы Петры, внезапная гнетущая тишина, которую ему хотелось нарушить — части огромного пазла. И я, ослеплённая в своём эгоизме, вдруг поняла: он просил прощения. Как человек, который не просит, не просил и никогда не будет. Как человек, который был виновен лишь в том, что хлебнул в своей жизни столько горя, сколько мне и не снилось, и, тем не менее, мог меня понять. Я с трудом подавила желание расплакаться, прижаться к нему — такому колючему, холодному, в нелепом тёмном костюме из жёсткой ткани — и сказать, нет, выпалить на одном дыхании, что это мне, и только мне должно быть жаль, что вела себя самонадеянно, портила его имущество, что язвила и оскорбляла его. Объяснить, что делала это не со зла, а потому что мне чертовски страшно. Потому что каждое утро просыпаюсь в ужасе от мысли, что мне осталось совсем недолго. Но я не могла подобрать нужных слов. Поэтому просто сказала: — Да, пришлось. Впрочем, как и вашу испорченную рубашку. Наверное, он понял. Я протянула вперёд ладонь и поспешно улыбнулась: — Будем считать, что мы квиты. Я понимала, что, скорее всего, мой жест останется без ответа, но мне было важно, чтобы Леви увидел и отметил этот знак примирения, начала нового этапа в наших отношениях, восприятии друг друга и… Мужская рука накрыла мою ладонь, не пожав, а скорее, проведя по ней, будто наждачной бумагой, шершавыми мозолями по коже. Меня поразило, насколько его рука была грубее моей, ведь до этого момента считала свои ладони стёртыми до максимума. Внутри что-то дёрнулось, перевернулось. Я поспешно отъехала вглубь сиденья и, коротко кивнув, как бы подводя некий итог сказанному как вслух, но больше — замолчанному, уставилась в окно. Не раз и не два убеждала себя, что лицо горит от палящих солнечных лучей, а глаза слезятся от пыли, проникающей сквозь щели. Леви оставался невозмутим. Оно и понятно: для него в эти минуты не случилось ничего выдающегося. Просто расставили точки над «и», просто ещё один кусочек пазла вернулся на своё место — короткий разговор, продавленные за годы использования сиденья экипажа. Только единожды за весь остаток пути я позволила себе украдкой взглянуть на спутника, с недоумением отметив, что он будто уснул: голова откинута назад, тёмные пряди сбились, лицо скрыто в глубине, подальше от окна, и выглядит как тень на светлой обивке. Только поджатые губы периодически кривятся. Я подумала, что, возможно, у него болела голова. У меня самой сдавило виски: сказывалось внутреннее напряжение и жаркий, сухой воздух. Шуршание снаружи сменилось цоканьем копыт по булыжнику — мы миновали ворота города и въезжали на центральную улицу. За окном мелькнули коричневые куртки и слепящая сталь клинков — солдаты. — Ну разумеется, куда же без сопляков из военпола, — поморщился Леви. — Полагаю, Эрвин всё-таки намерен что-то предпринять, чтобы не отдавать мальчика, — произнесла я больше утвердительно. — Софи, — в голосе капитана прозвучали ироничные нотки, — умнеешь на глазах. — Вдохновляюсь вами, — ответила я в тон ему. Леви хмыкнул. «Всё идёт, как надо». Уйдя от них накануне вечером, я уже выработала план. На самом деле, он был очень прост и основывался на моих наблюдениях за окружающими. Для меня было совершенно очевидно, что узнав о том, что Энни Леонхарт служит именно в Стохессе, командир постарается взять реванш. На кону стояла судьба Эрена, да и, что уж там, всего разведывательного корпуса. Попробовать снова поймать титаншу на живца — это было так похоже командира. Меня в детали посвящать не собирались, но это было неважно. Энни Леонхарт — упёртая, волевая, замкнутая. Такой я ее знала. Но, кроме того, могла так же наблюдать за ней во время своих тренировок. Её практически нечему было учить — она блестяще владела приёмами рукопашного боя и, очевидно, это занятие приносило ей какое-то внутреннее удовлетворение. Не раз и не два я видела, как горели её обычно полуприкрытые веками, равнодушные глаза, когда она швыряла на землю очередного выскочку, решившего потягаться с ней. Она была превосходным бойцом — среди кадетов были только пара-тройка человек, кто смог бы одолеть её на близкой дистанции. И вот эту пташку Эрвин задумал заманить в клетку. Моего совета никто не спрашивал, и я сама предпочла не лезть в планы командира. Вообще, для меня оставалось загадкой, почему он решил взять меня с собой, учитывая, что я не окончательно восстановилась после ранения, и не могла стать полноценным участником операции. Но раз уж вместо того, чтобы остаться в замке с группой разведчиков, мне подфартило трястись по ямам и кочкам в стареньком экипаже в компании капитана Леви, грех было не воспользоваться этим. Рассказанный мной сон был чистой воды выдумкой. Его детали я продумала накануне, стараясь, чтобы вышло не слишком подробно, но, в то же время, не совсем расплывчато. Как гороскопы в моём мире — вроде ничего конкретного, а читаешь — и всё по делу. Дальше было совсем просто: сыграть лёгкий испуг перед капитаном, в идеале — обставить ситуацию так, чтобы он сам обо всём доложил Эрвину. К чему был весь этот фарс? Если бы мои расчёты оказались верными (а я была более, чем убеждена, что обвести Энни вокруг пальца будет непросто, какие бы гениальные планы не наворотила группа, разрабатывающая стратегию), то командир получил бы очередное доказательство моей уникальности. Если Софи когда-то знала будущее этого мира, то почему ей иногда не могут сниться вещие сны? В таком случае, она — не просто хороший солдат, а ценный человек, которого нужно беречь, к чьему мнению надо прислушиваться. К тому же, я ничего не теряла, даже если бы дело выгорело. Мне было не стыдно за свой маленький обман. Вещие сны — это, по сути, та же интуиция. А я своей доверяла, как и умению анализировать людей. Важнее всего сейчас было обеспечить себе определённую репутацию, зарекомендовать себя, как незаменимого для разведки человека и заставить Эрвина согласиться на мои условия. Не то, что бы я желала миссии провала — вовсе нет. Но раз уж судьба представила случай воспользоваться ситуацией для решения личных проблем, попытаться стоило. И уж точно, Эрвину не повредили бы мои «вещие сны», пусть лишний раз перестрахуется. Глядишь, удастся спасти пару лишних задниц, а там уже и признательность, и большее доверие, и первый кирпичик к построению неплохой карьеры. Конечно, можно было бы просто подойти, и выложить командиру свои предчувствия, как они есть, но… Не будь Эрвин дурак — он и сам был в состоянии об этом подумать, к тому же, насколько я знала, привлёк к делу Армина. Потому место выдающегося стратега рядом с командиром уже было занято. Оставалось сделать ставку на «сверхъестественные способности иноземки» — то, что могло выгодно отличить меня от прочих умных ребят в разведке. Ведь, по сути, именно это изначально и привлекло Эрвина, когда я только попала к ним. Мы, меж тем, еле тряслись по улице, сопровождаемые аккомпанементом из свиста стальных тросов и приглушённых голосов. Я поёжилась. Через какое-то время капитан спросил: — Ничего если я оставлю тебя? — он хмурился, будто недовольный собственным решением. — Надо перекинуться парой слов с Эрвином. Я кивнула, всем своим видом стараясь не выдать сильной заинтересованности. — Конечно, без проблем. Леви распахнул дверцу — благо мы ненадолго остановились (должно быть, чтобы пропустить телеги купцов) — и вышел, шаркнув костылями о каменную кладку. «Вот бы он решил поговорить с Эрвином о сне, — я протерла внезапно вспотевшие руки об одежду. — Это было бы так удобно, так гладко… Вроде, я и не при делах, но при этом ненавязчиво вкладываю в голову Эрвина необходимые мне мысли, причем, через посредника, которому он доверяет, как никому другому. О том, что всё пройдёт по плану, догадаться не составит труда — командир обязательно изменит своё отношение к некоторым моим просьбам… Но если Леви расскажет, а операция пройдёт безукоризненно? Что делать в таком случае? Придётся придумывать себе новое амплуа, новую способность?.. — я покачала головой. — Рано тревожиться. Попытка — не пытка, не получится — попробую что-нибудь другое, но пока надо сделать всё возможное, чтобы получилось». «Жди и надейся», — прозвучало в голове голосом Эрика. Я улыбнулась. — «Твой любимый девиз. Я справлюсь. Обязательно справлюсь». «В этом я не сомневаюсь, — ответил голос. — Но какой ценой?» «С незапятнанной совестью мы распрощались уже давно. Тебе нечем крыть». «Спорить не стану, — миролюбиво ответил Эрик из моей головы. — Но зачем опускаться ниже? До дна путь недолгий». «Можешь предложить другие варианты?» Голос промолчал. «Не можешь, — усмехнулась я. — Ты живёшь в моей голове. Ты — отражение моих мыслей. Ты ни на что не способен, кроме как ныть в самое неподходящее время. Интересно, а у Эрвина есть свой внутренний собеседник, мешающий ему в момент, когда он решает, как обыграть ту или иную человеческую фигуру на шахматной доске? Если и есть, то по нему не особо видно». Внезапный, тянущий толчок заставил меня съехать на край сиденья и вцепиться руками в драную обивку — экипаж остановился. До ушей, словно с опозданием, донёсся глухой громовой раскат — но солнце стояло в зените и на небе не было ни облачка. Я почувствовала, как задрожали пальцы, путающиеся в торчащих нитках. Снаружи послышались возмущённые голоса, крики. Приоткрыв дверцу, я опасливо высунулась в щель: мы застряли посреди узкой улочки, вившейся между плотными рядами домов, дорогу преградил отряд всадников в форме военной полиции. Несколько человек спешились. Среди них выделялся мужчина с тёмно-красным камнем на груди — очень похожий, но другого цвета носил Эрвин — поэтому я предположила, что перед нами был сам командир военпола. Взъерошенные волосы, колючий взгляд из-под тонких бровей, впалые щёки и лёгкая щетина — всё выдавало в нём человека задёрганного и очень уставшего. К тому же, он сильно нервничал, активно жестикулировал, чуть ли не налетая на вышедшего ему навстречу Смита. Рядом я заприметила чёрную макушку Леви, также покинувшего экипаж. На секунду капитан обернулся, будто ощутив мой пристальный взгляд, лицо его было беспристрастно, но глаза чуть прищурены — плохой знак. Мне стало не по себе. Дверца в нескольких метрах от меня стремительно распахнулась, наружу выпрыгнул Жан, сдирая с головы парик тёмно-русых волос. Пока я осмысливала, к чему был весь этот маскарад, он уже нацепил плащ, обнажил клинки и стоял перед Эрвином, готовый, очевидно, ринуться в бой по первому слову. Сомнений не оставалось — Энни показала себя настоящую. Отсюда гром, отсюда паника, смятение командира военной полиции и всеобщая мобилизация. До меня донёсся жёсткий выкрик: — Эрвин, что за…?! Стой! Командующий военпола вскинул ружьё, целясь в голову Смита, мигом взметнулось вверх оружие солдат, угрожающе лязгнули курки. Я захлопнула дверцу и пригнула голову, чертыхаясь и посылая проклятия на всех, кто находился снаружи. Прошла томительная секунда… Другая… Выстрела не последовало. Я переползла на другую сторону — туда, где между экипажем и домом не было солдат, потянула трясущимися пальцами ручку. Та не поддавалась. Пришлось как следует расшатать её, прежде чем удалось, наконец, бесшумно отворить дверь, потихоньку выскользнуть наружу, вытянув за собой трость, которую я взяла вместо костылей, и затаиться, присев у огромного колеса. Сверху, с крыш, также держали нас под прицелом. Но, к счастью, внимание солдат было приковано к центральной фигуре — Эрвину — а на сжавшуюся в узком пространстве меня никто не смотрел. — Это восстание против короля! — Нет. Или твоя голова так же пуста, как этот ствол? — послышался презрительный голос Леви. Он окинул взглядом присутствующих. — Очнитесь: по городу титан разгуливает. Похоже вы и понятия не имеете, что творится. Я зажала рот руками. Командир не унимался: — Сними снаряжение, Эрвин! Я вперилась взглядом в мощную фигуру Смита, шепча про себя: «Ответь ему что-нибудь, прошу! Почему молчишь?! Мы же все сейчас поляжем!». Снова послышались удары — на этот раз чуть ближе. По городу катилась волна — нарастающий шум, треск, вопли перепуганных людей. Ещё никогда в жизни я не была так сильно раздосадована тем, насколько точно мне удалось предвидеть ситуацию. Казалось, можно было получить хоть какое-то внутреннее удовлетворение от мысли, как ловко у меня получалось вписываться в происходящие события, используя их в собственных интересах, но вместо этого я ощущала себя так, словно лично навела беду на целый город и ни в чём не повинных людей. В ушах звенели знакомые колокола, так что я с трудом слышала голоса стоящих неподалёку командиров. На лице первого читался гнев и ужас, лица Эрвина я не видела, но не сомневалась, что сейчас оно было ещё более спокойным и мраморным, чем обычно. Мужчина крепче прижал приклад к плечу, глядя на Смита с нескрываемой ненавистью. Я нащупала лезвие в голенище, готовая в любую секунду сорваться с места. Не знаю, что творилось в моем ошалевшем мозгу, ведь в тот момент я была готова броситься с ножом на человека с огнестрельным оружием, но тогда это казалось мне единственно верным решением — помочь, хоть как-то отвести это ужасающе чёрное дуло ружья, словно две глубокие, пустые глазницы самой смерти, уставившееся в лицо моего командира. И почему-то мне в голову даже не пришла мысль о том, что пуля настигнет меня или его раньше, чем я успею сделать несколько шагов, что совсем рядом с ним стоит невозмутимый Леви, у которого, если посмотреть, куда больше шансов на успех, чем у меня, однако он благоразумно не двигается с места. Одна-единственная мысль: «Без Эрвина всему придёт конец». Ногу пронзила внезапная боль, я слабо вскрикнула. Звук был тихим, но его хватило, чтобы один из солдат тут же перевёл ружьё вниз, высматривая источник шума. Я мгновенно выпрямилась, вжавшись в стену, вот только спина упёрлась не в бугристую каменную кладку, во что-то гладкое. Обернулась — окно! Причём, совсем невысоко от земли. Рядом раздался удар такой силы, что задрожали булыжники под ногами. Командир военной полиции закричал, отдавая какой-то приказ. Нельзя было терять время: разбив стекло набалдашником, аккуратно просунув руку в отверстие, быстро повернула задвижку, толкнула тяжёлую раму и, пользуясь начавшейся суматохой, проскользнула внутрь. Над ухом раздался истошный вопль — залезая, я не проверила, есть ли кто внутри. И теперь, приземлившись на корточки, беспомощно наблюдала, как округляются от страха глаза нависшей надо мной женщины, как дрожит в её руках супница, и, словно в замедленной съёмке, летит на пол, разбиваясь на тысячи осколков, расплёскивая вокруг жирный бульон. В воздух взмыло облако пара, в нос ударил запах мяса и лаврового листа. — Извините, — испуганно выпалила я, — мгновенно вскакивая. Губы незнакомки задрожали. — Помогите! Полиция! Воры! Грабят! — заверещала она, отступая назад. Я рванула с места. Преодолела комнату — прихрамывая, но всё равно быстро — вылетела в тёмный, узкий коридор, и, молясь о том, чтобы не встретить на пути ещё жильцов, припустила изо всех сил. Впереди виднелась дверь, я почти не сомневалась, что она вела во внутренний двор — внизу протянулась узкая полоска света. Скорей! Из-под ног с диким писком метнулось чёрное пятно, чуть не оставив хвост под тростью, которой я яростно гребла, громыхая по дощатому полу. Позади послышались голоса, звякнуло стекло — кто-то залез вслед за мной. Беги! Приложившись плечом, я толкнула дверь, выскочила наружу. В панике обернулась — по бокам были прикручены выемки для задвижки. Будто две маленькие, скрюченные ладошки, в которые нужно было вложить какую-нибудь палку или доску, чтобы забаррикадировать выход. Только вот ничего подобного рядом не оказалось. Идея пришла тут же. Сунув трость в выемки, я кинулась дальше. Бах! — раздался удар. Они были совсем рядом. Пара секунд, чтобы принять решение. Куда теперь? Взгляд упал на каменный забор — неровный и не очень высокий. Путь не из лёгких, но рискнуть стоило. Вцепившись пальцами в шершавый камень, я занесла здоровую ногу и, убедившись, что она прочно встала в маленькую выемку, подтянулась выше. Позади слышался треск и скрип — пытались вынести дверь прикладом ружья. Ещё одно движение. Последнее. Выдохнув, что есть мочи стиснула зубы, пристроила вторую, еле живую ногу на выступающий камень, будто на ступеньку выше, и перенесла вес на неё. Боль была мгновенной и очень сильной. Я почувствовала, как задрожало тело, как на секунду ослабли ладони, судорожно нащупавшие край забора. Толчок, рвущийся из груди крик, язык, прокушеный до крови, жадный вздох, ветер в лицо, перед глазами, наконец — вид на соседнюю улицу. Боль утихла быстро. Спасение было рядом. Перекинув одну ногу, я опасливо прикинула расстояние до земли. Оглянулась — чья-то рука толкала дверь, переломленная трость валялась на земле. «Неправильно сгруппируешься при приземлении — и с твоими ногами произойдет то же самое». Дальше смотреть не стала. Переползла на край, согнула колени, закрыла голову руками. «Расслабься. Нельзя напрягать мышцы». Вдох — выдох — прыжок. Земля показалась особенно твёрдой, когда, приземляясь, я не удержала равновесие и повалилась на бок — благо, заранее закрыла голову. Но расслабляться было рано — всё ближе подбирался стук копыт и скрип колёс. Я приподнялась на локтях, отплёвываясь от попавшей в рот пыли, потирая слезящиеся глаза. Сквозь мутную пелену различила как-будто из ниоткуда возникшие перед носом спицы фаэтона. Качнулся лакированный корпус — на землю опустилась пара начищенных до блеска ботинок. Их обладатель сел на корточки, представив моему взору две округлые коленки в светлых льняных брюках, и произнёс: — В городе титаны, а солдаты разведкорпуса падают с неба. Что дальше? Крепкая мужская рука аккуратно подхватила меня, помогая встать. Глаза по-прежнему слезились от пыли, мешая нормально осмотреться. — Пожалуйста, помогите! — тихонько взмолилась я. — За мной гонятся. — И кому же это понадобилось? — удивился голос. — Неужто вы сбежали от сопрождающего разведчиков конвоя?.. Впрочем, неважно, — он осёкся. — Забирайтесь в коляску, по дороге расскажете. В любое другое время я бы трижды подумала, прежде чем принимать подобное предложение от незнакомого человека, но в тот момент меня большего всего заботили усиливающиеся голоса по ту сторону забора и жуткий грохот неподалёку. Остаться на месте означало стопроцентно подвергнуться опасности. И я решилась. Мужчина помог мне доковылять пару шагов до фаэтона и, убедившись, что я удобно усажена на упругое бархатное сиденье, залез сам и дал кучеру знак трогаться с места. — Вот, возьмите, — мой спутник протянул платок. — Вы часто моргаете, должно быть, в глаза что-то попало. — Благодарю. Прикосновение тонкой, почти невесомой ткани к лицу подействовало умиротворяюще — словно мягкая рука матери ласково погладила щёку. Стерев остатки грязи и промокнув уголки глаз, я наконец смогла нормально видеть. Бросив украдкой взгляд на сидевшего напротив мужчину, с удивлением отметила, что его лицо кажется мне смутно знакомым. Тонкие, аристократичные черты. Широкий лоб, с ниспадающими на него русыми прядками, мягкая линия подбородка, высокие скулы. Аккуратные усы и ухоженная небольшая бородка обрамляли бледные губы. Светло-голубые, почти прозрачные глаза, смотрели на меня с интересом и лёгкой усмешкой. — Вот уж не думал встретить давнюю знакомую в наших краях. Всё не расстаётесь с подаренной курткой? — улыбнулся он. В голове всплыли обрывочные воспоминания. Стена Роза, ночь, мальчик Руди, старая женщина, жадно хватающая крючковатыми пальцами брошенный на землю огрызок… — Джентельмен с яблоком! — воскликнула я. Он рассмеялся, обнажая ряд жемчужных зубов. — Прекрасно! Просто восхитительно! Так вот, как вы меня запомнили. Признаюсь, я всё ещё несколько обескуражен тем, что встретил вас здесь. — Поверьте, это чувство взаимно, — пробормотала я, отводя взгляд. Не то что бы я мгновенно прониклась к нему неприязнью, с годами он однозначно похорошел и даже взгляд рыбьих глаз будто бы стал добрее, но я не могла не вспомнить как уничижительно он отзывался об окружающих в нашу первую встречу, и это отравляло новое впечатление. — Пожалуй, мне стоит представиться, — решил мой спутник. — А то вы, чего доброго, так и продолжите звать меня по кличке. Моё имя — Хейден, — и он выжидающе уставился на меня. — Софи, — нехотя протянула я. — Софи! — повторил он, потирая руки. — Прекрасное имя. Даже лучше того прозвища, которое я дал вам в нашу первую встречу. Хотите узнать, какое? Я изобразила плечами вялый жест, но Хейдена, по-видимому, моя нелюбезность никак не задевала. — Гайдзин! — произнёс он на кончике языка так, словно наслаждался каждым звуком. — Похоже на имя. И мне кажется, будто я уже где-то его слышала… Что означает это слово?  — Не имею ни малейшего представления, — покачал головой Хейден. — Должно быть, давным-давно я вычитал его в какой-нибудь книге, и почему-то мне показалось, что оно подойдёт вам. У вас необычная внешность, — заметил он, будто вскользь. — Нынче не часто можно встретить человека азиатских кровей… — он на секунду прервался. — Увидел вас, и в голове сразу всплыло имя «Гайдзин». Странно, неправда ли? — Да, пожалуй, — машинально ответила я, думая совсем о другом. — А куда мы едем? — В смысле? — удивился мой спутник. — В мой особняк, конечно. Не волнуйтесь, — он вскинул руку, словно готовясь остановить вопросы и возражения, — поместье находится за пределами города, титаны туда не доберутся. — Откуда такая уверенность?! — воскликнула я. — И вообще, мне надо в город, меня ждут товарищи. — Солдаты разведкорпуса? — прищурился Хейден. — Те самые, от которых вы сбежали, Софи? — Я сбежала не от них! Сопровождающие солдаты военной полиции почему-то взяли нас под прицел и… И тут я впервые отчётливо осознала, что толком не представляю всей ситуации. Возможно, их командир заподозрил в действиях Эрвина какой-то подвох и поэтому отдал приказ держать разведчиков на мушке. Я была слишком испугана, ошарашена происходящим, чтобы как следует всё обдумать. Мне казалось, что нужно действовать здесь и сейчас — помочь своим, спасаться самой, сделать хоть что-то — короче, полный сумбур. Неужто я единственная смогла избежать расстрела? Ну, а если Эрвину удалось уговорить другого командира? Если они с Леви и остальными разведчиками сумели объяснить ситуацию и прямо сейчас помогают жителям города эвакуироваться и занимаются поимкой Энни? Выходит, я сбежала от товарищей. Возможно, в данный момент моего отсутствия никто и не заметит, но после уж точно увидят, что я пропала, начнут искать. Потом задолбаешься объяснять, что это не было предумышленным дезертирством, что я просто потеряла голову от паники, спряталась в чужом доме, а потом и вовсе укатила с малознакомым человеком в его загородное поместье. Из груди вырвался хриплый стон. — Мне надо вернуться. — Исключено, — отрезал Хейден. — Софи, я понимаю ваше беспокойство. Но в городе сейчас опасно, а вы с трудом ходите. Он с жалостью осмотрел мои оцарапанные ладони, ободранные колени и бинт на ноге. Голос его смягчился. — Предлагаю вот что: через полчаса мы окажемся у меня. Вы отдохнёте, промоете раны, выпьете чашку крепкого чая. И вечером, если вам не станет хуже, я отвезу вас обратно или, по крайней мере, пошлю слугу с весточкой вашему начальству. В Стохессе сейчас делать нечего, вам — тем более. И, думаю, стоит пригласить лекаря, чтобы осмотрел вас как следует. Сказанное им было разумно. И, в конце-концов, что я могла сделать? Не прыгать же мне на полном ходу из фаэтона! Поэтому я кивнула: — Благодарю, Хейден. Я с радостью принимаю ваше приглашение. — Я рад. Это пойдет вам на пользу, Гайдзин… То есть… Прошу прощения… Софи. Конечно же, Софи. Я запомню. — Ничего страшного, — я улыбнулась. Вокруг — куда ни глянь — раскинулась вересковая пустошь. Тысячи стебельков слабо качались на ветру, создавая иллюзию волн. Лиловое, пурпурное море, озаряемое лучами яркого солнца. Этот вид внушал спокойствие, убаюкивал. Как непохоже это было на пыль, грохот шумного города, оставленного позади! «Море волнуется — раз! Море волнуется — два! Море волнуется — три». Прохладный ветерок коснулся плеч. Я поёжилась. «Интересно, как там остальные? Очень надеюсь, что с ними всё в порядке… Конечно, Хейден прав — мне всё равно ничем им не помочь. С такой-то ногой! И зачем только меня взяли в эту экспедицию?!.. Хотя, сейчас мне бы стоило радоваться — возможно, удастся разузнать у Хейдена что-нибудь насчёт правящей монархии, или даже Райссов. Всё-таки, он живёт здесь, за стеной Сина и уж наверняка до него доходили какие-нибудь слухи. Или даже он лично знаком с ними — как-никак, аристократ… Интересно, а как его фамилия? Неудобно, наверное, спрашивать. Ещё решит, что я что-то вынюхиваю. Наверное, у него была причина назваться одним лишь именем… Может у него просто привычка — обращаться ко всем только по имени? Меня вот он тоже, оказывается, при первой встрече наградил — «Гайдзин»… И, всё-таки, почему это слово кажется мне таким знакомым?.. Тук. Кровь бьёт в голову. Тук. Секунда. Тук. Пауза. Тук — ускоряется биение сердца. Паузы всё короче. Я чувствую, как холодеют руки. — «Гай-ко-куд-зин» — произносит по слогам детский голосок. — Гайкокудзин. Что это значит, папа? — Откуда ты знаешь это слово, Софи? Оно не очень… Ладно, объясню. Вот первый иероглиф. Означает — «человек». Вот этот переводится как «страна». А третий… — Слишком сложно! — возмущается девочка.— Мамин язык намного лучше! — Глупенькая! — раздаётся в ответ добрый смех. — Сама ведь спросила. Давай хотя бы это слово доучим, а иначе папа расстроится. Немного сократим, чтобы тебе было легче запомнить — «Гайдзин». А третий иероглиф означает… — Вне… — едва шепчу застывшими губами, чувствуя, как внутри, против воли, возникают подозрения и разрастается тревога. — Софи, попробуй теперь перевести сама. — «Человек из внешней страны». Верно, папа?