Грешница

«Мой подарок придет через несколько дней, он нуждается в доработке. После этого ты можешь отправиться в путешествие длинною в жизнь!», - писал Геллерт. Эмилия хмыкнула: он наверняка считал последние словосочетания верхом остроумия. Может, так оно и было, но Эмилия этого не оценила.       Сидеть в своей комнате с запертыми дверями казалось правильным решением. Вчера она отодрала многие плакаты, попросив близнецов Уизли немного подправить обои. Те не знали, что их любимица Поттер, которая подарила им слишком много денег для их бизнеса, перестала общаться с друзьями, став одиночкой или, можно сказать, изгоем. Изгоями называли тех, кого никто не принимал в обществе, но Эмили здраво рассудила, что она «добровольный изгой». Не стремилась к разговорам с Молли или Гермионой, хотя Молли напирала, словно маггловский танк.       В конце концов во время расспросов за ужином Эмили не выдержала и при всех (это было после очередного собрания, Молли уговорила всех остаться поесть ее стряпню) вылила суп на ковер, встала и ушла, громко хлопнув дверью, крикнув злобное: - Ты мне не мать! Оставь меня в покое!       Подобное отношение она терпела только из-за Рона, потому что любила и уважала друга, но тут ее распирало от злобы. При всех Молли пыталась залезть ей в душу, громко оповещая о том, что у Эмили проблемы, особенно с социализацией. Сириус и, как ни странно, Кассиопея начали ругаться с Молли. Роза направилась за Поттер.       Эмили громко хлопнула дверью своей комнаты, шипя ругательства себе под нос. Плевать, если она делала это на чертовом парселтанге! Она итак намертво связана с поганым Волдемортом, это уже всем известно, а парселтанг только доказывает, что у них даже есть тайный язык общения. Эмили захохотала, поняв, насколько абсурдно это звучит: убийца-магический-террорист и его малолетняя жертва болтают на змеином языке и все недоумевают! История в духе Риты Скиттер.       Поттер принялась ходить по комнате, круша все на своем пути, пока не выдохлась и не опустилась на кровать. Перестановка в комнате немного напрягала, но у Эмили был чертов кризис, поэтому она может позволить себе небольшое нововведение в жизни, где есть возможность сдирать обо и со злобой передвигать шкаф пинками. К черту магию.       Когда раздался стук в дверь, Эмили хотела накричать на Сириуса, который точно пришел поговорить с ней. Сказал бы, наверное, что так вести себя при других не стоит. Нет, это бы сказала Кассиопея. Сириус бы сказал, что она молодец. Эмили рассмеялась себе под нос.       Гриффиндорка проигнорировала стуки в дверь. Пошли все к черту.       Вошла Роза. Эмили нахмурилась. Та держала в руках панкейки с шоколадом. Поттер покосилась на нее недоверчиво. Блэк смотрела на нее своими чернющими глазами, так что Поттер ожидала подвоха, но Роза предложила поесть десерт вместе. Предложение звучало так, словно она подлила в панкейки литр яда. - Мне жаль, - вдруг произнесла Роза, разрезая панкейк на импровизированном столе из шахматной доски. Она делала это чрезвычайно аккуратно, идеально. Эмили сидела рядом и смотрела на то, как даже шоколад не смел растечься под ножом Блэк, идеально распределившись по всем разрезанным кусочкам. Со вздохом трансфигурировала карандаши в тарелку и вилку, ожидая своего кусочка. - Мне жаль, что так вышло с этой...       «Этой» Роза называла Молли Уизли. Невольно Эмили согласилась с ней, что эта женщина не должна быть в доме. Она слишком устала от удушающей заботы и улыбочек. Ей хватило Амбридж, хотя миссис Уизли не стала бы пытать ее сомнительными перьями, но у каждого разное представление заботы. - Она словно домовик, - презрительно наморщив нос, продолжила Блэк, злобно съедая кусок панкейка с вилки, - я не могу ее терпеть в нашем доме. Сегодня отец ее выгонит. Она перешла все границы. Даже мама согласна с ним.       Эмили тем временем усердно поглощала свою половину. Несколько минут все проходило в тишине. - Прости, - сказала Эмили, облизав губы от шоколада. Она решилась сказать то, что говорила всегда. В благодарность за сладкое Поттер говорила без ноток привычного сарказма и ехидных улыбок. - Я никогда не хотела, чтобы Сириус.. э-э-э, твоя папа, вернее, любил меня больше, чем тебя, но кроме него у меня никого нет, поэтому мне он был тоже нужен. Иногда. Сейчас мне хочется, чтобы он направил свою любовь в другое русло.       Поттер говорила это не в первый раз, но каждый раз встречала лишь истерики, крики и слезы со стороны Розы, сегодня она подозрительно молчала.       Тарелки опустели. - Я думала, что, - начала Блэк, убирая приборы в сторону, стая их аккуратной стопкой на пол, - если буду тобой, такой, как ты, то папа меня заметит. Полюбит. Но он не любит никого, кроме себя и своих воспоминаний, - грустно усмехнулась Роза, убирая мешающую прядь за ухо. - Он бы не любил тебя, если бы ты не была дочкой его лучшего мертвого друга. И нас он бы даже не замечал, если бы не общая кровь. - Я бы любила тебя, - призналась Эмили, смотря на свои руки, - если бы ты позволила мне любить тебя.       Роза щелчком пальцев вызвала Дикки, тот убрал посуду. Она не пожелала Эмили спокойной ночи, вместо этого сказав: - Может, нам еще не поздно полюбить друг друга.       Глаза ее были пустыми, черными и пустыми. Наверное, она сама устала от этой бесконечной борьбы за внимание Сириуса.       Поттер почему-то вспомнила глаза Алисы. Расширенные. Испуганные. Понимающие.       Эмилия должна была это сделать. «Месть считается благородной, - писал Геллерт, - если она направлена на восстановление чести семьи. Особенно матери, ведь в любое время принято считать, что мать - это святое». Алиса и Френк предали ее маму, Лили Эванс, поэтому Эмили могла точно сказать, что месть оправдана.       Геллерт сам вложил ей нож в руки, направил ее на эту дорожку, омыл кровью ее руки ради того, чтобы она жила спокойно. Пусть в первые дни Эмилия плакала в своей кровати, утыкаясь в подушку, отказываясь отвечать на вопросы надоевшей ей Гермионы, пусть сначала ее мучали кошмары с худощавым Френком и коротковолосой Алисы, позже она ощутила спокойствие.       Спокойствие было в душе, оно правда наступило. Немного вспоминаются глаза мамы Невилла. «Лили». Это было произнесено с такой мольбой, с такой надеждой и с таким отчаянием, что Эмили чуть было не передумала. Но именно Лили убили слова Алисы! Именно Алиса своей правдой убила ее, Эмили, маму! Именно Алиса и Френк! - Моя мама бы откусила себе язык, а папа запустил себе Бомбарду в голову, но никогда бы не предали вас! - зло шептала им Эмилия перед их смертью, держа в дрожащих в руках нож. Геллерт позади нее улыбался, крутя в руках свою палочку. Он выглядел торжествующе. - Моя мама бы никогда не стала такой, как ты, Алиса!       Поттер не знала, правда ли это, но Сириус всегда уверял, что именно такими героическими были Джеймс и Лили. - Они умерли героями, а вы умрете овощами от рук их дочери, - злобно произнесла Эмилия и перерезала горло Френку.       Было много крови. Она полилась из шеи водопадом. Красная, красная, красная. Все вокруг стало красным. Кровь ударила в лицо мощной струей, Эмили ощутила ее вкус у себя на губах. Звуки, издаваемые умирающим Френком, были омерзительными. И их преступление против Поттеров было омерзительным.       Она считала, что они должны были умереть тогда, в ту осень, когда ей был год, когда Невиллу был год, когда Лили и Джеймс были живы. Если Поттеры мертвы, то и Долгопупсы должны умереть! - Справедливо, - сказал Геллерт, и Эмили ему поверила. По-другому быть и не могло.       Ей больше некому верить. Кассиопея из сострадания стремилась защитить ее, Сириус стал на редкость благоразумным, бросив пить и старался проявлять себя с лучшей стороны.       Пока происходили все семейные дрязги, Эмили не особо обращала внимание на друзей, которые с самого первого момента ее отчужденности старательно пытались узнать в чем дело. Отчужденность действительно помогла Эмили осознать, что она не слишком нуждается в окружающие ее людях, ведь она может справиться самостоятельно. Она смогла убить троих людей сама. Нет, никогда. Она слишком боялась. И Геллерт был ей нужен, это правда, но он - Темный Лорд. Для всех он - мертв. Люди забыли, как он выглядел в молодости, поэтому он спокойно щеголял по Мунго, раздавая улыбки всем подряд, понимая свою неуязвимость перед другими. Он - забытое прошлое, владеющее опытом, который мог бы...       «Он итак делает много, - со скорбью подумала Эмили, поджав губы, - слишком много для такой, как я. Я ему совершенно никто, а он заботится обо мне, скоро начнет сдувать пылинки».       Не раз в голову Эмили приходило, что Гриндевальд в его-то года ведет себя странно по отношению к маленькой девочке, но позже она осознала. Осознала все.       Одиночество подтолкнуло его к тому, что происходит сейчас. Когда-нибудь он расскажет ей все свои мысли, возьмет за руку, не будет смотреть как на ребенка! Поттер медленно, но верно шла к тому, чтобы быть наравне с ним, пусть и идти далеко, но все же!       Оставшись одна, Эмили, наевшаяся сладкого, прилегла, свесив ноги с края кровати, и невольно задумалась о том, почему она до сих пор любила этот дом, любила своего крестно, любила магию. Но не любила родителей, погибших за нее. Она их не любила крепкой любовью, но отомстила за них. Где здесь логика? Любовь - это жертва, поэтому, наверное, можно считать, что Эмили принесла в жертву свою добродетель ради мести за жизнь родителей или?..       Гермиона залетела без стука, обрушив на Эмили шквал возмущений: - Сириус выгнал миссис Уизли! Из-за тебя! Эмили, почему ты с нами так поступаешь?! Рон весь извелся, как и мистер Уизли! Эмили, ты!.. - Пошла к черту! - не выдержала Эмили, вскочила с кровати, схватила вазу и бросила ее в подругу. Та увернулась лишь чудом, смотря на Поттер круглыми глазами.       Поттер и правда выглядела измученной, с всколоченными волосами, искусанными губами. Гермиона отошла на шаг назад, едва не наступив на осколки. - Ты не знаешь, каково мне, Гермиона! - взорвалась Эмили. В зеленых глазах стояли слезы. - Меня презирали и ненавидели! Да, мы пережили это все вместе! Да, это все нас сплотило, как и ОД! Но ты не представляешь, какого это, Гермиона! Какого это быть в его мыслях! Какого это каждый день ждать того, что он станет последний, какого каждый день ожидать, что моя семья развалится, что что-то случиться с ними!       Эмили едва не заплакала. Грейнджер стояла, словно пораженная громом. - Ты можешь доверять нам, мы поддержим тебя и поможем... - залепетала она, округлив от удивления глаза. - Они убьют вас первыми, - произнесла Поттер, вытирая с щеки слезы. - Заставят меня смотреть, устроят шоу, будут делать ставки, сколько раз я попрошу пощадить вас. - Эмили... - Мои родители умерли, а миссис Уизли не понимает, что я не нуждаюсь в ее опеке. Она - не моя семья. Моя семья мертва. Мои мама и папа умерли. Потому что у них родилась я, потому что он выбрал меня!       Эмили тяжело дышала. Гермиона начала ее понимать, медленно информация доходила до юной ведьмы и раскаяние за сказанные слова, как и чувство вины, наполняли ее.       Грейнджер всегда была близка с Эмили больше, чем Рон. В первую очередь потому, что они были девушками, а на первом курсе - еще совсем девчонками, которые дополняли друг друга во всем. Но вскоре Эмили стала догонять Гермиону по предметам, неустанно учась, что замотивировало и Рона (не стоит скрывать, что он не имел желания быть хуже «девчонок»), но все же Поттер была слишком неусидчивой, что едва ли не заставляло ее летать на квиддичных тренировках с томом Нумерологии в руках.       Также Гермиона понимала, почему Эмили от них отдалилась. По крайней мере, она предполагала причину: сложные отношения в семье, где Сириус не скрывал презрения к жене, долгое презрение и преследования со стороны Амбридж и вина в смерти Сердрика Диггори. Наверное, гриффиндорки могли бы поддерживать друг друга, но Эмили решила отстраниться, наглухо закрыв своим друзьям возможность что-либо сказать или понять.       Обстановка в комнате изменилась: вещи передвинуты, плакаты со стен сняты, кое-где были ободраны обои. Кровать была завалена вещами. Бардак в душе Эмили отразился на ее комнате, разбросав перья по ковру и небрежно бросив метлу, хотя хозяйка всегда бережно ухаживала за вещами.       Эмили не пускала никого в свою комнату, порой отшучивалась, а иногда и вовсе делала вид, что не замечает друзей, смотря перед собой с кипой бумаг и книг. Рон пытался понять подругу, но вскоре опустил руки, сказав, что у нее, видимо, проблемы, с которыми она совсем потеряла голову. Гермиона справедливо считала, что он по-мальчишески все сводит к «женским штучкам», «женским делам» и «девчачьим проблемам». - Эмили, мы тебе не враги, - тихо произнесла Грейнджер, карие глаза смотрели в зеленые, наполненные слезами. - Мы всегда рядом с тобой, не отталкивай нас. - Нет, - покачала головой Эмили, вытирая слезы. - Вас не будет там.       «Там»? Там звучало довольно обширно и прозаично, касалось одной плоскости понимания и перетекало плавно в другую. Шестеренки в голове Гермионы крутились подобно сложному механизму, получившему слишком много энергии за один импульс тока. - Ты имеешь в виду бой? Нет, Дамблдор ни за что не позволит тебе сражаться! Мы еще слишком... - Мы слабые и глупые, - отчеканила Поттер. - Мы слишком слабы перед волшебником, который годами пытал людей, дурил всем голову и не стремится идти на открытый бой именно с Дамблдором. Мы - не Дамблдор.       Гермиона подошла и взяла за руки подругу. Руки были холодными. Почти ледяными. - Ты смогла справиться и выйти живой! Значит, не все потеряно! От Него можно уйти хитростью. Мы справимся с этим. У нас получится, если мы все соединим усилия. Эмили хотела что-то сказать, смотря на их сцепленные руки. - Нет, - сказала наконец она.       Она почти что вырвала свои руки из захвата Гермионы и сказала, почти злобно, но больше отчаянно: - Мне плевать на Молли Уизли. Мне плевать на потерянную Амбридж. Уходи! Уходи! Не подходи ко мне больше!       Гермионе пришлось уйти под таким напором. Она понимала: Эмили не способна принять чье-то мнение, кроме своего, в таком состоянии. Но теперь Гермиона была точно уверена, в чем проблемы Поттер, с чего начать помогать подруге, в чем поддержать.       Эмили же хотелось исчезнуть, потому что это было то самое начало. Когда дверь за Гермионой закрылась, до девушки дошло, что она только что сделала пару шагов в сторону путешествия, которое навсегда изменит ее жизнь.       Никто больше не будет знать ее прежней, потому что она изменится.       Навсегда и бесповоротно.

***

      Маховик, давно лежавший в шкатулке, жег Геллерту ладонь. Красивый пейзаж дурманил голову, хотя он смотрит на него долгие годы. Руку жгло неимоверно. Принятое решение заставляло задуматься, крепко задуматься. Но Гриндевальд принял решение еще давно, аккуратно выведя буквы еще в тот день.       Его воспоминания, от которых он не в состоянии отказаться, и жизнь человека, которую он в дребезги разрушит и растоптает своей революцией и своими решениями. Но он не мог отказаться от той Эмилии.       Их портрет, единственный совместный портрет, висел в его кабинете, даря горькие, сладкие, разные воспоминания.       Только ради них он опускает украденный маховик в шкатулку, кладя его прямо на письмо. Шкатулка будет лежать в сумочке с заклинанием незримого расширения.       Когда сова улетает, Геллерт делает глубокий вдох и улыбается: через пару дней все будет по-другому. Для него та жизнь уже закончилась, но для его милой принцессы все только начнется, и в глубине своей черной души Геллерт был неимоверно рад, что смог увидеть ее невинность до того, как он ее сломал и окончательно испортил, дав ей ту самую темную свободу.