Снова в доме, в гостиной… хотя нет, не в гостиной, и не в столовой, и не в кабинете, а хрен знает, что это была за комната и нафиг вообще столько комнат людям, живущим вдвоем — словом, в комнате, смежной с верандой и выходящей окнами на старое семейное кладбище Гринов, Мерл обратил внимание на странную штуковину: резной ящик красного дерева, в половину человеческого роста, вроде небольшого комода, но без дверец и с выступающей средней частью.
— А это у вас что? — поинтересовался он. — Пианино, что ли? А че такое мелкое?
— Это челеста, — снисходительно усмехнувшись, объяснил Блейк. — Редкий музыкальный инструмент. Осталась от прежних хозяев — видимо, у Гринов кто-то серьезно занимался музыкой.
Он откинул крышку, взял аккорд, другой, и по комнате поплыли нежные, с тягучими переливами, звуки.
— Кстати, с этой челестой тоже происходят странные вещи. Несколько раз мы слышали, как она играет сама по себе.
Мерла, как видно, это объяснение вполне удовлетворило, и все двинулись дальше; но Дэрил, воспользовавшись тем, что держится позади, и на него никто не смотрит, задержался возле челесты.
Звучание необычного инструмента его заворожило. На миг Дэрил забыл обо всех странностях этого дома, об утопленнице, о своей тревоге и желании поскорее отсюда убраться — так страстно захотелось ему снова услышать эти томительно-сладкие переливы сказочных колокольчиков.
Он даже протянул руку к черно-белой клавиатуре, но тут же отдернул. Нет, об этом нечего и думать! Чужой дом, чужая вещь. Редкая и, наверное, страшно дорогая штука, полированное дерево, блестящие клавиши, невероятные, какие-то неземные звуки, от которых сладко и больно тянет в груди… и тут вдруг он, Дэрил Диксон из Роузмонта! Сын папаши Диксона. В говнодавах, драных джинсах и заскорузлой рубахе, с метровым слоем грязи под ногтями. Стоит ему коснуться этих белоснежных клавиш — на них наверняка останутся грязные следы.
Вот Мерл бы не постеснялся! Пододвинул бы стул и, чувствуя себя совершенно в своем праве, сбацал на этой волшебной штуковине какой-нибудь собачий вальс. Но Дэрил — не Мерл. И обычно этому радуется, но порой, как сейчас, чертовски жалеет, что не похож на брата.
И все же он не мог оторваться от инструмента. Долго стоял возле, глядя на клавиши, как завороженный. Наконец, уже почти решившись, протянул руку… и вдруг явственно ощутил соприкосновение с другой, невидимой рукой. Легкое, прохладное касание.
Дэрил застыл на месте, боясь вздохнуть. Расширенными глазами смотрел, как одна из клавиш — клавиш, к которым он так и не прикоснулся — медленно опускается, тонет в бархатной обивке, словно под давлением невидимого пальца. За ней другая. А теперь черная. И снова белая. Инструмент не издавал ни звука; но в бестелесных ударах по клавишам ясно ощущался ритм и значение, словно невидимый музыкант наигрывал неслышную мелодию.
Дэрил напрягся, не обращая внимания на охвативший его холод и оцепенение. Сейчас было не так, как у пруда: каким-то отдаленным краешком сознания он понимал, что надо бы испугаться, но все страхи затмевало страстное желание услышать, разгадать эту беззвучную песню. И увидеть того, кто играет.
Какое-то движение сбоку привлекло его внимание. Медленно, с трудом поворачивая голову на одеревеневшей шее, Дэрил повернулся.
У боковой стены стояло ростовое зеркало в волнистой оправе. В этом зеркале он должен был увидеть себя, но не увидел. Там блестела полированным деревом челеста, а за челестой, на таком же блестящем полированном табурете, сидела спиной к нему девушка. Или, быть может, девочка-подросток — со спины не разберешь. Тоненькая фигурка, простая белая футболка и джинсы. Копна золотистых волос, густых и непокорных, небрежно заколота на затылке, несколько прядей заплетены в косичку, другие свободно спускаются по плечам. Лица девушки Дэрил не видел, но видел маленькие руки, уверенно порхающие по клавишам.
Он по-прежнему не слышал ни звука, но по движениям рук, по напряженно выпрямленной спине и тонкой шее угадывал, что девушка играет что-то прекрасное и невыразимо печальное, что нежная, певучая задумчивость в ее музыке сменяется мощными аккордами, несущими в себе боль, гнев и угрозу. Эта немая музыка надрывала ему сердце, переворачивала все внутри. Если хоть один звук прорвется сквозь невидимую преграду, чувствовал Дэрил — быть может, он умрет на месте, но умрет счастливым.
Девушка взяла последний беззвучный аккорд и уронила руки на колени. На миг все замерло. Затем медленно, как-то неестественно медленно начала она поворачиваться на своем вертящемся табурете. Дэрил словно очнулся; очарование рассеялось, и прежний ледяной страх охватил его при мысли, что сейчас он увидит ее лицо…
— Мистер… вы ведь мистер Диксон?
Робкий детский голосок вырвал его из забытья. Видение померкло, отступило куда-то вглубь сознания; Дэрил вздрогнул, словно просыпаясь, со странной смесью облегчения и разочарования обернулся к дверям.
На пороге стояла девочка лет восьми в кургузом сарафанчике, с коротко остриженными рыжими волосами. Круглое веснушчатое личико — бледное и не по-детски серьезное, даже печальное. Было в девочке что-то неуловимо знакомое; и секунду спустя Дэрил сообразил, что это, должно быть, и есть дочка Кэрол.
— Да какой из меня мистер! — усмехнулся он. — Дэрил, и все тут. А ты, должно быть, София? Твои родители здесь работают, верно?
Девчонка изумленно расширила глаза и открыла рот. Дэрил заметил, что она прижимает к груди что-то вроде записной книжки в кожаной обложке.
— Ой, — проговорила она, — вы и правда этот… эс-тро-секс! Вы все про нас знаете!
«Невелика премудрость!» — подумал Дэрил, но вдруг понял, что разубеждать девочку ему совсем не хочется. Слишком редко на него смотрели вот так, широко раскрыв глаза, с простодушным изумлением. Мерл на его месте немедленно показал бы какой-нибудь фокус; и Дэрил даже задумался, чем бы таким удивить и развеселить эту грустную малявку, но тут она спросила:
— Мистер Дэрил, а вы правда хотите
ее прогнать?
Ответить — или даже уточнить, о чем и о ком она — он не успел.
— София! — послышался снаружи женский голос.
В дверях появилась Кэрол; и снова, как и в первый раз, Дэрила поразило ее молодое лицо под шапкой седых волос и тревожные голубые глаза.
Бросив на Дэрила какой-то странный взгляд, не то испуганный, не то смущенный, Кэрол торопливо повернулась к дочери:
— София, что ты здесь делаешь? Сколько раз я тебе говорила не шастать по большому дому! Мистер… мистер Диксон здесь работает, ты ему мешаешь…
— Да ничего она мне не мешает… — пробормотал Дэрил.
— Иди скорее домой! — настаивала Кэрол, и Дэрилу показалось, что в голосе ее звучит страх. — Папа уже вернулся и ждет нас к ужину. Нехорошо заставлять папу долго ждать, он будет сердиться!
— Я не хочу к папе, — тихо, но твердо проговорила девочка себе под нос. Однако все же повернулась и поплелась прочь.
Кэрол двинулась было за ней, но остановилась на полдороге, словно вспомнив, зачем пришла сюда. В руках у нее была фланелевая тряпочка; войдя в комнату, она принялась смахивать пыль с подоконника и со шкафов. На Дэрила глаз не поднимала — а вот он не мог оторвать от нее взгляд.
Неловкое молчание длилось, казалось, целую вечность; и наконец Дэрил понял, что на сей раз проявить инициативу придется ему.
— Да она мне не мешала совсем, — повторил он. — Чего вы так? Осталась бы. Конечно, ей любопытно, мелкая же! — Кэрол не подняла головы, но плечи ее заметно вздрогнули, и Дэрил, заподозрив, что сказал что-то не то, добавил: — Или хозяева ваши не любят, чтобы она по дому бегала?
Кэрол наконец вскинула глаза — и снова его как-то болезненно поразил контраст между ее совсем молодым лицом и сединой.
— А… нет, хозяева не против, — торопливо и снова как-то испуганно ответила она, — просто… ну, не нужно это. Нечего ей здесь делать.
Когда Кэрол говорила, на шее у нее вздрагивала голубая жилка. Нежная тонкая шея, светлая кожа, дешевый крестик на цепочке в вырезе унылой серой кофты. Вздернутый, как у дочки, нос. На ключицах, на подбородке, на скулах — легкие, едва заметные пятнышки веснушек, тоже как у Софии.
Все неправильно, все не так. Она же молодая, едва ли старше Дэрила — отчего же поседела? Зачем напялила на себя какие-то старушечьи тряпки? И откуда эта ущербная, совсем не идущая ей манера бормотать, заикаться и прятать глаза — чего она все время боится?
Кэрол подошла ближе и, не глядя на Дэрила, начала вытирать пыль с инструмента. От нее исходил аппетитный аромат свежей выпечки; вдохнув его, Дэрил невольно придвинулся ближе. Взгляды их встретились на миг… и вдруг губы ее задрожали.
— Хозяева люди хорошие, ничего дурного про них не скажу, — проговорила она быстро, почти шепотом, — но вот сам дом… это дело другое. Вы, может быть, надо мной только посмеетесь — оно и понятно, вы такие истории слышите каждый день, и чаще всего их выдумывают со скуки… — всего на мгновение лицо ее озарила легкая быстрая улыбка — улыбка, от которой у Дэрила потеплело на сердце. — Но здесь все по-настоящему. Ведь не только я — все мы тут
ее и слышим, и чувствуем. Я как ни зайду в дом,
она мне в спину смотрит.
— «Она»?
— Ну, привидение. Все мы тут знаем, что это
она. Как-то так… не знаю, почему. Само собой понятно. Мистер Блейк говорит, нечего
ее бояться, она ведь ничего плохого не делает, пугает только, и то изредка. А мне от этого еще страшнее. Оттого, что
она смотрит, молчит и ждет. Словно примеривается, кого бы первого сожрать. Не за себя боюсь, мне-то уже все равно — за дочку. Если бы не Эд, ни дня бы мы с Софией здесь не остались!
И, отвернувшись, принялась ожесточенно оттирать фланелькой какое-то невидимое пятнышко на крышке инструмента. Рукав ее мешковатой кофты задрался; и Дэрил, не сводивший с нее глаз, вдруг заметил нечто, поразившее его тяжело и болезненно, словно удар в грудь.
Не раздумывая, едва ли понимая, что делает, он схватил Кэрол за руку, повернул запястьем к себе. Рукав сполз к локтю, и в кровавом свете угасающего заката на руке Кэрол явственно проступили синяки. Переплетающиеся цепочки синяков, словно чудовищные браслеты; одни — застарелые, желтоватые, другие — багровые, совсем свежие.
Дэрил знал, от чего остаются такие следы. Слишком часто видел он такие же синяки на руках у своей матери.
Теперь он понял, что не так с Кэрол. Зачем она прячет себя под каким-то серым тряпьем, почему заикается, отводит глаза и втягивает голову в плечи. И почему мелкая девчонка ходит как в воду опущенная. Понял все.
На долгий, долгий миг оба застыли; наступило тяжелое молчание. Кэрол багрово покраснела — волной, от щек к ушам; в глазах ее стояли слезы. Секунду спустя она выдернула руку и перешла к зеркалу у дальней стены.
— На самом деле Эд хороший человек, — сказала она, не оборачиваясь, старательно протирая фланелькой волнистую раму. — Просто характер у него сложный. Поэтому ему и трудно найти работу. Нигде долго не задерживается. И, когда его наняли сюда, и меня с ним вместе, да еще и с жильем и столом — это была такая радость для нас троих, такая радость…
Голос Кэрол дрогнул и сломался; она всхлипнула и, поднеся фланельку к лицу, выскочила за дверь.
***
Выйдя из дома, София не сразу пошла к себе во флигель. Она шмыгнула в сторону, туда, где возле крыльца бурно разрослась акация, и за этими зарослями легко было спрятаться от посторонних глаз.
Здесь, присев за акацией, София раскрыла свою «записную книжку» — двустворчатое карманное зеркальце в кожаном чехле. Несколько секунд пристально в него вглядывалась.
— Ты его видела? — спросила она полушепотом.
И замолчала, склонив голову набок, словно прислушиваясь к беззвучному ответу. Затем хихикнула.
— По-моему, тоже симпатичный, — ответила она своей незримой собеседнице, — и, кажется, добрый. Мне понравился. Только я боюсь. Он же с тем, другим мистером Диксоном приехал на тебя охотиться! Вдруг они тебя поймают? Или выгонят?
И снова замолчала, с блаженной улыбкой вглядываясь в зеркало, где давно уже не видела своего отражения, прислушиваясь к ответу — нежному, мелодичному, как музыка челесты, голосу, звучащему в голове:
«Ну, это у них вряд ли получится!»
***
С тяжелым сердцем Дэрил покинул комнату с челестой. Брата и хозяев дома он нашел в просторной прихожей: здесь Мерл распаковывал свою «аппаратуру».
— Все это расставим там, где отмечалась паранормальная активность, — деловито объяснял он, — и оставим на ночь. Инфракрасные камеры, диктофоны, термометры с функцией записи. И главный прибор, в нашем деле самый необходимый — регистратор пси-энергии! Любую постороннюю эктоплазму засекает просто влет!
С этими словами Мерл извлек из сумки и продемонстрировал свою гордость: портативный электрокардиограф, списанный из районной больницы (там у Мерла были связи, и время от времени он разживался там «колесами»), с записанной на нем ЭКГ какого-то бедолаги-сердечника.
— Завтра с утра заеду, все заберу, — добавил он. — А без нас лучше вообще к аппаратуре не подходите. Тут технику безопасности знать надо. Сингулярность эктоплазмы в пси-спектре — от нее, знаете, такие последствия бывают, что…
Тут Мерл догадался взглянуть на своего клиента — и на мгновение осекся, видимо, прочтя на невозмутимой физиономии Блейка что-то для себя крайне нелестное; но вовремя вспомнил, что наглость — второе счастье, и заключил сурово:
— …что, короче, импотентом стать как нехер делать!
— Ясно, — после короткой паузы ответил Блейк. — Но разве вы сами не останетесь здесь на ночь? Мне казалось, охотники за привидениями стремятся прежде всего испытать паранормальные явления на себе, чтобы составить собственное впечатление…
Дэрил, стоявший в дверях, заметил, как вытянулась у Мерла физиономия. Определенно, брат рассчитывал на скучноватый, но привычный вечер: пицца с пивом (или с чем-нибудь покрепче), бокс по телеку, быть может, Нэнси — нынешняя его подружка, разбитная и податливая официантка из соседнего бара. И совсем не рассчитывал провести ночь без сна в чужом доме, выслеживая призраков, в которых даже не верит. В мыслях о своей блондиночке, которая совсем рядом, этажом выше, сопит под боком у постороннего хмыря.
— Это раньше мы так работали, — немного подумав, сообщил Мерл. — А с развитием прогресса это уже не обязательно. Теперь техника до того дошла, что компьютеры все делают без нас…
В этот миг Дэрил принял решение.
Быстро — боясь опомниться и передумать — он шагнул вперед и сказал:
— А я бы остался.
