Грехи отцов

      Переезд на ферму Гринов подарил Софии и хорошее, и дурное. Папа здесь почти все время злился и гораздо чаще выходил из себя. Но зато у Софии впервые появилась настоящая подруга!       Случилось это в первый же день на новом месте, когда, перетряхивая подушки дивана в гостиной, мама нашла между подушек двустворчатое зеркальце в кожаном чехле, с вытесненными на коже витыми буквами «Б.Г.»       София, крутившаяся рядом, тут же завладела зеркальцем и спросила, можно ли взять его насовсем. Никогда еще у нее в руках не бывало таких красивых, изящных, вкусно пахнущих кожей вещиц! Мама нахмурилась и, кажется, уже собиралась запретить, но миссис Блейк улыбнулась и ответила: конечно, можно!       А вечером, раскрыв зеркальце, София вдруг не увидела в нем себя.       Не было круглой физиономии с дурацкими веснушками, не было неровно остриженных рыжих вихров. Из зеркала смотрела на нее взрослая девушка, красивая, как принцесса из мультика. Девушка с золотыми волосами.       София отпрянула и едва не выронила зеркальце. Немного погодя, набравшись храбрости, заглянула в него снова — вдруг ей показалось? Золотоволосая незнакомка смотрела на нее спокойно и ласково. София подняла брови, улыбнулась, нахмурилась — незнакомка повторяла все ее движения, только на секунду позже. Осмелев, София скорчила гримасу — оттянула уголки глаз к вискам и оскалила зубы — и незнакомка сделала то же самое, а потом обе прыснули со смеху. Кажется, незнакомка в зеркале рассмеялась первой.       С тех пор всякий раз, когда Софии бывало грустно, страшно или одиноко, — дразнили ли ее в школе, или папа снова обижал маму, а мама потом украдкой плакала — она искала утешения в своем зеркальце. От ласкового взгляда незнакомки, от ее улыбки на душе сразу становилось легче. Скоро София привыкла к своей чудесной подруге, уже не видела в ее существовании ничего особенного — и не удивилась, когда однажды девушка из зеркала с ней заговорила. Нежным мелодичным голосом, звучащим в голове.       Не удивилась и не испугалась она и тогда, когда поняла, что ее подруга и есть призрак фермы Гринов. То самое привидение, которого так боится мама — и зря! Она же добрая! Вот здорово было бы показать ее маме, чтобы она сама поняла, что бояться нечего! Но София твердо знала: их волшебная дружба — секрет, о котором никому, даже маме, рассказывать нельзя.       «Принцесса» из зеркала утешала ее, подбадривала, давала советы. Помогала справляться со сложными домашними заданиями. С ней можно было даже обсудить мальчишек из класса или мультик «Винкс» — и вместе похихикать. А несколько дней назад, когда папа в очередной раз обидел маму, и София со слезами призналась подруге, что больше не может с ним жить, просто не может, что больше всего на свете мечтает, чтобы папа куда-нибудь исчез навсегда — девушка в зеркале вдруг посерьезнела и ответила: «Почему бы и нет? Ты можешь сделать так, чтобы твой отец умер и никогда больше не причинял вам зла. Не побоишься?»       И София не испугалась. Нет, ей, конечно, было страшно, и даже очень, но она твердо решила спасти маму. Поэтому сделала все так, как сказала ей подруга из зеркала. И теперь, забившись в угол потертого старого дивана, с трепетом ждала.

***

      …Он шел по темному лесу, полному шорохов, вздохов ветра в ветвях и голосов ночных птиц. Стояла весна: это Дэрил понял по птичьему щебету, по запаху влажной земли и молодой листвы. Бесшумно пробирался он между деревьев, стараясь, чтобы ни одна ветка не хрустнула под ногами — огонек впереди манил его к себе.       Наконец впереди открылась поляна, а на ней костер и расставленная рядом палатка. На бревне у костра льнула друг к другу парочка. Рядом виднелись остатки ужина, недопитая бутылка пива и другая с водой. Языки костра, вздымаясь вверх, ярко освещали мужчину — точнее, парнишку лет девятнадцати или двадцати, не больше. Он был ясно виден: довольно хлипкий, темноволосый, со смазливой, но, на взгляд Дэрила, не внушающей доверия физиономией.       Девушка сидела боком к костру, положив голову парню на плечо. Лицо ее скрывал капюшон куртки; со своего места Дэрил видел лишь маленькую руку и выбившуюся из-под капюшона золотистую прядь.       Но этих примет хватило, чтобы узнать ее, и Дэрил замер, боясь даже дышать.       — …Все это сказки! — протянула девушка нежным, словно перезвон челесты, голоском.       Должно быть, влюбленные продолжали разговор, начатый до его прихода.       — Сказки — в Библии твоего отца! — резковато ответил парень.       — Не говори так, не надо!       — Кстати, твой отец нас не пропалит? Он не знает, где ты?       — Не беспокойся, папа думает, что я ночую у Лиззи Миллс, — с улыбкой в голосе ответила девушка. — Лиззи меня прикроет, если что.       Дэрил слушал, с каким-то сладко-болезненным чувством впивая ее нежный голос, следя за тонкой рукой, гладящей парня по плечу. К нему самому даже в двадцать лет ни одна девушка так не прижималась… И вдруг желание пронзило его — острое, темное желание; и вместе с тем перед мысленным взором неожиданно встала тонкая шея Кэрол, бьющаяся на ней голубая жилка, крестик в ложбинке на груди.       — Ну так что же? Рассказывай дальше!       — Ты же не веришь в эти сказки! — откликнулся парень.       — Не верю, но мне нравится тебя слушать. Значит, твоя пра-пра-пра-пра-пра… в общем, дальняя-дальняя прабабушка стала любовницей дьявола, и он открыл ей секрет бессмертия?       — Так говорится в предании, — серьезно ответил парень. — Поэтому, когда в Салеме начались облавы на ведьм, Доротея Уотли без спора признала все, в чем ее обвиняли, и гордо взошла на костер. Она была уверена, что огонь ее не коснется. Говорят, последние слова ее были: «Ни ангелам, ни смерти я себя не предаю!»       — Как у Эдгара По? — недоверчиво спросила девушка.       — Но ведь Эдгар По не сам это придумал! Быть может, он тоже откуда-то знал наше семейное предание?.. Но пламя охватило Доротею, и она сгорела, оставив по себе лишь обугленные кости. Священники и охотники на ведьм торжествовали победу. Они не знали, что это лишь начало истории! Тело Доротеи погибло, но дух остался в Салеме. Бесплотная, бестелесная, она продолжала жить. Мстила своим преследователям и погубителям, незримо охраняла свою малютку-дочь и заботилась о ней. Говорят, могла бы воскреснуть и во плоти, но для этого требовалось некое условие, которое Доротея то ли не решилась, то ли не смогла исполнить…       — Что за условие?       — Об этом в предании ничего не сказано. Должно быть, дьявол открыл его Доротее уже после смерти. Так или иначе, дух ее бесчинствовал в Салеме и наводил ужас на все поселение. Ни крест, ни святая вода, ни молитвы не помогали изгнать Доротею; и наконец старейшины поселка решили с ней договориться. Взяли в заложники ее мужа и маленькую дочь: обвинили в колдовстве и сношениях с потусторонним миром, пригрозили, что сожгут и их, если дух не оставит Салем в покое. Тогда Доротея исчезла, а для ее семьи казнь была заменена изгнанием. Хирам Уотли с дочерью на руках бежал туда, где их никто не знал — на юг, и начал там новую жизнь. Постепенно его потомки продвигались все южнее и южнее, пока наконец…       — Пока наконец не оказались здесь!.. Гарет, это очень красивая легенда, но неужели ты сам в нее веришь?       Парень загадочно улыбнулся.       — На чердаке у нас, — ответил он, — хранится очень старая рукописная книга. Она передается в семье из поколения в поколение, от матери к дочери. Чужим ее не показывают. И еще, ты наверняка слышала, что болтают в округе о моей матери? Так вот, все, что о ней рассказывают — правда. И, знаешь, мама не раз сокрушалась, что у нее нет дочерей — только сыновья, и некому передать свое искусство. — он лукаво усмехнулся. — Мама не знает, что я потихоньку заглядывал на чердак и эту книгу читал. Кое-какие заклинания и обряды переписал и выучил наизусть. И даже пробовал исполнить. Не знаю уж, много ли у меня получилось, но…       — А заклятие бессмертия, которое наложила на себя Доротея, там есть?       — Есть и оно.       — Странно. Почему же никто больше из семьи Уотли не пожелал стать бессмертным?       — Ну, знаешь… может быть, жить целую вечность, прикованным к земле в виде духа, не так уж весело.       — Но ведь, ты говорил, можно вернуть себе и тело!       — Да, если выполнить условие. Но какое — в книге не сказано.       Девушка ненадолго задумалась.       — Лучше во все это не верить, — серьезно сказала она наконец. — Потому что, если принять это всерьез… колдовство — это ведь очень страшно. Это смертный грех и дьявольский соблазн. Начав колдовать, ты призываешь дьявола, он вселяется в тебя и незаметно разъедает твою душу. Ты начинаешь творить зло, не ужасаясь и не раскаиваясь, может быть, уже и не сознавая, что это зло. И превращаешься в чудовище.       — Это тебя отец так учит?       — Так учит Библия, — строго ответила девушка.       — Ты моя маленькая святоша! — нежно проговорил парень и притянул ее к себе.       Несколько секунд спустя, когда они оторвались друг от друга, девушка добавила мечтательно:       — Хотя… знаешь, будь это правдой — может, я бы и рискнула! Ну какая из меня злая ведьма? Мне даже мух и комаров убивать жалко, и в целом свете у меня нет ни одного врага! Мне кажется, дьявол быстро поймет, что я безнадежна, и отстанет. А жить вечно — это так здорово! Только представь, сколько всего можно увидеть, узнать, пережить… Гарет, вот ты хотел бы жить вечно?       — С тобой, — хрипловато ответил парень, глядя на нее с обожанием, — только с тобой.       Дэрил за кустами стоял неподвижно и старался даже не дышать, но в этот миг, должно быть, как-то неудачно перенес вес с ноги на ногу, и под ботинком у него хрустнул сучок. Влюбленные вздрогнули; девушка начала оборачиваться к нему — медленно, очень медленно, как вчера за челестой, и он понял, что в следующий миг увидит ее лицо…       …Он вынырнул из сна, словно из омута, ошалело хватая ртом воздух. Не сразу понял, где он; казалось, в комнате, освещенной лунным светом, еще витал аромат костра и молодой листвы, еще звучал нежный девичий голос — или, быть может, певучий перезвон челесты.