***
Тиканье ходиков казалось все громче, тишина давила, каждая секунда растягивалась в вечность; и наконец Кэрол решилась заговорить. — Послушай, милый, — робко начала она, — уже очень поздно, а Софии завтра в школу. Как ты думаешь, может быть, ей пора спать? Эд поднял глаза. Наверное, с полминуты сверлил ее взглядом — за это время Кэрол успела тысячу раз проклясть свою глупость — затем повернул голову на бычьей шее к дочери. Под его тяжелым взглядом София еще глубже вжалась в спинку дивана. — Не хочет, значит, с папкой посидеть, — проговорил Эд, пьяно растягивая слова. — Скучно ей с папочкой, да? Спать хочет. Зевота одолевает. Так? — и вдруг рявкнул. — Пусть сама скажет! Скучно тебе со мной? Хочешь уйти? Говори! София отчаянно замотала головой; на бледном личике ее ярко выступили веснушки. — Вот так, — удовлетворенно заметил Эд. — Хорошая девочка. Любит папку. И неча тут на нее наговаривать и нас с ней разводить! Слышала? Она не хочет! «Кажется, пронесло!» — с облегчением переведя дух, сказала себе Кэрол. Заметив, что стакан у Эда опустел, она ловко и бесшумно, отточенным за годы супружеской жизни движением пододвинула ему новую бутылку пива, только что из холодильника. Но Эд вдруг швырнул бутылку в ее сторону. Кэрол успела увернуться — к таким упражнениям ей тоже пришлось привыкнуть. Лишь несколько капель попали ей в лицо. Бутылка упала, не разбилась, но покатилась по полу, щедро распространяя вокруг пену, влагу и пивной аромат. — Что ты мне суешь эту ослиную мочу?! — взревел Эд. — Виски где? — Эд, я… ты… может быть… Он начал приподниматься из-за стола, и Кэрол, забыв о возражениях, бросилась к холодильнику, достала оттуда початую бутылку скотча. Извлекла из серванта чистый граненый стакан, наполнила до половины. София на диване, сжавшись в комочек, не сводила с нее глаз. «Может, оно и к лучшему, — думала Кэрол. — За пивом он сидел бы до утра, а так быстро напьется и заснет». Это внушало надежду, но хуже было то, что под действием крепкого алкоголя Эд становился непредсказуем. Приняв из рук Кэрол стакан, Эд повертел его в руках, посмотрел на свет. Подозрительно принюхался. Похоже, что-то в напитке его насторожило. София на диване заерзала, и Эд, привлеченный этим движением, покосился на нее. — Опять с зеркалом своим? — пробурчал он. — И все-то она с зеркалом, из рук не выпускает, все на рожу свою пятнистую любуется! Такая же шлюха бесстыжая растет, как ее мамаша! София бросила быстрый взгляд на мать. Кэрол сидела на другом конце стола, прикрыв глаза, судорожно сжимая в пальцах свой крестик, и губы ее беззвучно шевелились.***
Дэрил тряхнул головой, прогоняя остатки сна. Уснул он перед включенным ноутбуком, головой на столе — и теперь уставился на монитор, пытаясь понять, не пропустил ли что-то важное, пока спал. Но в доме — по крайней мере, на первый взгляд — ничего не изменилось. Во всех окошках видел он одно и то же: пустые тихие комнаты, пустой темный двор, освещенный луной. Ни летающей посуды, ни реющих в воздухе белых простыней. Вообще никакого движения. Кроме… Самое нижнее окошко привлекло его внимание. Там явно что-то происходило. Дэрил навел на него курсор и нажал, разворачивая окно во весь экран. Перед ним открылась незнакомая комната и семья за столом. Он сразу узнал Кэрол в напряженной позе и забившуюся в угол Софию. Третьим оказался здоровенный оплывший боров: несмотря на размытое, зернистое изображение, Дэрил отлично видел и его обрюзглую физиономию, и даже маленькие злые глазки. Звуков камера не передавала — семейная сцена разворачивалась перед глазами Дэрила беззвучно, но позы и движения всех троих были так выразительны, что, пожалуй, в пояснениях не нуждались. Дэрил следил за тем, как Эд что-то гневно выговаривает жене и дочери. Видел, как вздрагивают обе всякий раз, когда он поворачивает голову или к ним обращается. Видел — и ярость поднималась у него в груди, жаркая, клокочущая ярость. Слишком хорошо Дэрил понимал эту сцену. Слишком много подобных сцен пережил сам, когда был не больше Софии. Папаша Диксон уже много лет гниет в могиле; и Дэрил думал, что все давным-давно отболело и забылось. Но, оказалось, нет. Он помнит все. Каждое грязное словцо, каждый удар, нанесенный матери или ему самому. Он смотрел на монитор, до боли сжав кулаки, почти забыв, где он и зачем он здесь. Перед глазами плыла красная пелена. Эд на экране швырнул в Кэрол бутылкой, и Дэрил вскочил, как подброшенный. За спиной что-то с грохотом упало, но Дэрил этого даже не слышал. Не раздумывая, себя не помня, он бросился из большого дома прочь — во флигель.***
Грохот упавшего в гостиной стула заставил Блейка остановиться на нижней ступеньке. Вслед за грохотом раздался топот тяжелых ботинок. Он приближался. По-прежнему сжимая в руке нож для колки льда, Блейк отступил назад, во тьму. Младший Диксон промчался мимо него, как одержимый, вылетел на крыльцо, хлопнул дверью и бросился куда-то прочь от дома. Куда, черт возьми, его понесло? И что теперь делать — гоняться за ним по двору? Или ждать, пока вернется? Хозяин дома в нерешительности остановился у лестницы. Потер лоб, затем приложил к нему прохладное лезвие ножа, пытаясь избавиться от пульсирующей в голове боли — эта мигрень донимала его в последнее время все чаще и чаще. Быть может, это и к лучшему, думал он. Блейк собирался под каким-нибудь предлогом выманить Диксона во двор и покончить с ним там, подальше от камер, не пачкая кровью мебель и ковер. В первые минуты после пробуждения этот план казался идеальным; но сейчас стало ясно, что он недостаточно продуман. А импровизировать в таком деле не стоит. До сих пор ему везло, если это можно назвать везением; но так не может продолжаться до бесконечности. О том, что Диксон ночует здесь, знают слишком многие — и его исчезновение сразу вызовет подозрения, а ведь остаются еще его брат и Пелетье… Да, определенно лучше подождать. Братья здесь еще появятся, возможно, и не раз. Они ничего не подозревают — и опасаться его не станут. У него будет много возможностей. Придя к такому выводу, он хотел было вернуться наверх, но ноги уже сами несли его вдоль по коридору, к лестнице в подвал. Блейк не собирался заходить туда сегодня, чтобы не привлекать к подвалу внимания Диксона. Однако Диксон исчез, и путь был свободен. А день, когда он не побывал там, внизу, казался ему потерянным. Он отпер дверь своим ключом и шагнул внутрь, в ледяной холод, которого давно уже не чувствовал. Вокруг стоял непроницаемый мрак. Легко и уверенно — так, словно видел в темноте — Блейк подошел к столу, зажег керосиновую лампу. Теплый мерцающий свет озарил детскую, заиграл в стеклянных глазах кукол и плюшевых зверей. Стоя у стола, Блейк долго смотрел на фотографию девочки на качелях. Затем взял коробку с магнитной азбукой, перенес ее на детскую кроватку. Развернул поле, извлек из ячеек разноцветные буквы, перемешал и горкой положил рядом — неторопливо, сосредоточенно, словно совершая ритуал. Сам сел в ногах кровати и стал ждать. Вот потянуло холодом, и каруселька над кроватью качнулась. Снова и снова. Затем начала вращаться. Он ждал, затаив дыхание, и сердце его разрывалось от горя и безумной надежды. Вот и тихий перезвон колокольчиков. Вот и легкое дыхание за спиной. — Пенни? По комнате пронесся порыв ледяного ветра. Маленькая нежная рука легла ему на плечо. — Пенни! — прошептал Блейк. По лицу его струились слезы, но он их не замечал. Новый порыв ветра — и буквы магнитной азбуки пришли в движение.