— …Вот не моя она, — сказал Эд. — Нюхом чую: не моя! Чужая девка, и все тут!
У Кэрол задрожали губы. Из любимых тем пьяного Эда эту она ненавидела больше всех. Но никогда еще Эд не заговаривал об этом прямо при Софии.
— Милый, — заговорила она, стараясь, чтобы голос звучал спокойно и ласково, — ну что ты такое говоришь? У меня никого никогда не было, кроме тебя. Разумеется, София твоя дочь! — и, надеясь его отвлечь, как бы невзначай пододвинула к нему стакан со скотчем.
Эд поднес стакан к лицу и завис, тупо его разглядывая. Затем вдруг грохнул стаканом об стол, так, что пахучие капли виски разлетелись по скатерти.
— Ко мне подошла! — рявкнул он Софии. Та медлила. — Ну?!
Дрожа всем телом, София сползла с дивана и подошла к отцу. Эд схватил ее одной рукой за шкирку, а другой за подбородок и повернул лицом к Кэрол.
— Ну и где моя? Зенки — твои. Нос — твой. Рот — твой. Пятна на роже твои. Патлы рыжие твои. А я где?! Лучше признавайся по-хорошему, с кем ты…
Кэрол уже открыла рот, готовая многословно и подобострастно уверять, что Эд ошибается, София пошла и в него тоже, и уши у нее отцовские, и брови как у бабушки с отцовской стороны… но что-то надломилось в ней при виде дочери, которую Эд сжимал в потных лапах и крутил, как куклу. Точнее, при взгляде на ее лицо.
София уже не боялась: похоже, она перешла ту черту, за которой кончается страх. Она как будто была совершенно уверена, что сейчас погибнет страшной смертью, и с этим смирилась — хотела только, чтобы все поскорее закончилось. Отчаяние — вот что прочла Кэрол на веснушчатом детском личике, в голубых глазах, так похожих на ее глаза.
В этот миг ее мир перевернулся.
— Убери от нее руки! — сказала Кэрол, и сама не узнала собственного голоса.
Эд уставился на нее с таким изумлением, словно с ним вдруг заговорил чайник или кофеварка.
— Че сказала?
— Отпусти ее, урод! — приказала она звенящим голосом.
Секунду Эд что-то напряженно соображал, затем оттолкнул Софию и нетвердым шагом двинулся вокруг стола к жене.
По лицу его ясно читалось: теперь он действительно
вышел из себя. И ушел так далеко, что неизвестно, вернется ли обратно.
— София, беги в большой дом и зови на помощь! — быстро приказала Кэрол.
Оглядываясь вокруг, она лихорадочно соображала, чем защищаться. Торшер? Слишком тяжелый, ей с ним не сладить. Тупой столовый нож? Бутылка? Может быть, разбить и ударить «розочкой»?
Додумать она не успела: Эд прервал ее размышления ударом пудового кулака. Словно бейсбольная бита с размаху обрушилась ей на скулу: в голове загудело, Кэрол не устояла на ногах и отлетела к стене. По лицу потекло что-то горячее и влажное. На миг показалось, что она ослепла на один глаз, мелькнула паническая мысль: «Господи, глаз выбил!» — но нет, это была просто кровь, мешающая смотреть. Всего лишь кровь.
— Ты у меня узнаешь, как с мужем разговаривать! — прохрипел Эд, медленно подходя к ней. — Щас узнаешь…
Он приближался, а Кэрол возилась в углу у стены и никак не могла встать, и с ужасом понимала, что беззащитна. Все возможности обороняться она профукала. Теперь стоит перед ним на коленях, полуоглушенная, с гудящей головой, и он может сделать с ней все, что пожелает. Хоть забить до смерти.
Эд уже подошел вплотную, когда что-то вдруг с силой ударилось во входную дверь.
Кэрол ясно услышала шум, но Эд его не слышал или, быть может, не обратил внимания. Он занес для удара ногу в тяжелом ботинке. Бежать было некуда — не было места даже увернуться. Кэрол скорчилась на полу, прикрывая руками голову…
Входная дверь с грохотом распахнулась.
Кэрол не сразу поняла, что произошло. От удара мысли у нее еще путались, и перед глазами все плыло. Она видела только, что какая-то сила оттащила Эда от нее и швырнула спиной на стол. Стол покачнулся, стакан с виски полетел на пол, бутылка опасно съехала к самому краю стола, но каким-то чудом удержалась. Эд выпрямился, взревел и бросился в атаку.
На Дэрила Диксона.
Эд был крупнее и, по-видимому, сильнее, однако лишний жир и выпитое пиво лишали его маневренности. Он кинулся на Дэрила, как бык, нагнув голову; но тот отступил на шаг и, когда Эд несся мимо него, со всей силы ударил его кулаком в подбородок — хуком справа. Эд пошатнулся, начал падать; в падении кулак Дэрила догнал его еще раз, и Эд растянулся на полу, звучно стукнувшись затылком о кафельную плитку, и затих.
На миг воцарилась звенящая тишина. Дэрил оглянулся кругом — как-то растерянно, словно не очень понимая, как сюда попал; Кэрол поразили его налитые кровью глаза и дикое выражение лица. Взгляд его упал на тяжелый торшер. Дэрил схватил торшер, вырвав его из розетки, перехватил обеими руками, как дубину, и занес над головой бесчувственного Эда.
Тут Кэрол обрела голос.
— Не надо! — отчаянно закричала она.
Дэрил уставился на нее так, словно видел впервые. На долю секунды — всего на миг — она содрогнулась от ужаса; показалось, что этот дикий, взъерошенный человек с безумными глазами бросится сейчас на нее. Но в следующий миг лицо его разгладилось, глаза обрели осмысленность.
— Блядь… — проговорил он негромко, переводя взгляд то на Эда, то на Кэрол, то на торшер у себя в руках.
Осторожно, словно хрупкую вазу, поставил на место торшер. От души пнул Эда ботинком в бок. Затем подошел к Кэрол и помог ей встать.
— Он… он… — с трудом проговорила Кэрол, указывая глазами на Эда.
— Ничего ему не сделается, — хрипло ответил Дэрил. Присев над Эдом, пощупал ему затылок. — Нормально все с ним. Проспится и будет как новенький. Куда его оттащить-то, чтобы не валялся на дороге?
Кэрол молча кивнула в сторону спальни.
Дэрил взял Эда подмышки и потащил; Кэрол попыталась ему помочь, подхватив Эда за ноги. Вдвоем они водрузили его на кровать. Машинально — сейчас ей нужно было совершать какие-то простые действия, чтобы отвлечься — Кэрол достала из комода подушку и одеяло.
— Да хватит вокруг него прыгать! — зло бросил Дэрил, вырвав подушку у нее из рук и бросив на кровать. Кэрол отшатнулась, и он отвел нахмуренный взгляд, злясь то ли на нее, то ли на себя. — О себе лучше подумай. Вон как он тебя разукрасил!
Кэрол поднесла пальцы к щеке. Там было мокро и липко; кончики пальцев густо окрасились кровью.
— Пошли, промыть надо, — сказал Дэрил.
Они снова вышли на кухню. Дэрил усадил Кэрол на табурет, взял со стола домотканую салфетку и принялся вытирать ей лицо и промакивать ссадину.
Похоже, он знал, что делает. Должно быть, ему уже случалось и драться самому, и приводить в порядок чужие разбитые физиономии. Но самое странное, что теперь этот человек, еще минуту назад напоминавший дикого зверя, действовал на удивление осторожно, даже нежно. Кэрол поймала себя на мысли, что его прикосновения ей… приятны? Или, может быть, даже… Да нет, о чем она только думает! Должно быть, это от шока.
— И часто у вас так? — спросил он.
— Н-нет…
так — нет…
такое в первый раз, — пробормотала Кэрол.
— Ага, а «не такое», значит, часто случается. А хозяева знают?
— Нет… ничего не знают, и, ради Бога, мистер… Дэрил… пожалуйста, не говори им! Не говори ничего! Я не хочу, чтобы кто-то узнал!..
Дэрил зло дернул щекой.
— Да тут и говорить ничего не придется, — бросил он. — Глаза-то у них есть! А у тебя вон на лице все написано. Крупными буквами. Блин, на себя насрать — хоть о девчонке подумай! Ей-то каково?
Кэрол молча отвела глаза. Думать об этом сейчас она не могла. Ни о чем не могла думать, кроме того, что жива, относительно цела, что Эд валяется, как бревно, в спальне и до утра точно ни ее, ни Софию не тронет. И что рядом с ней — этот человек, которого она знает лишь несколько часов, но почему-то готова ему довериться. Человек, словно по волшебству пришедший ей на помощь.
Не сразу она заметила, что рука Дэрила замерла у нее на щеке, что он пристально вглядывается ей в лицо. Какие необычные у него глаза: раскосые, с кошачьим разрезом. И что за странный взгляд — сразу и робкий, и прямой, и колючий, и обжигающий какой-то детской беззащитностью! Взгляд, от которого перехватывает дыхание — столько в нем боли, горечи и какого-то отчаянного, невысказанного желания…
— У тебя тут грязь какая-то, — пробормотал он наконец, с усилием отводя глаза. — Щас я…
И, взяв со стола чудом уцелевшую бутылку, щедро смочил скотчем чистый край салфетки.
— Щипать будет, потерпи, — предупредил он.
Кэрол невольно улыбнулась; такой наивной показалась ей после всего происшедшего забота о том, что будет щипать! Эти слова как будто пришли из другого мира — из мира, где близкие заботятся друг о друге и стараются не делать друг дружке больно. А ведь Дэрил ей даже не близкий…
Дэрил уже поднес салфетку к ее ссадине, когда вдруг София, про которую все забыли, соскочила с дивана и бросилась к нему.
— Не трогай! — отчаянно завопила она, врезаясь в него с размаху. — Нельзя! Уходи отсюда, уходи совсем! — и принялась своими тонкими ручками толкать его к дверям.
— София?! — изумленно и испуганно воскликнула Кэрол.
Дэрил бросил на нее быстрый, полный горечи взгляд, затем кинул салфетку на пол и пошел прочь.
***
Кэрол нагнала его уже у пруда. Дэрил шел к дому быстрым шагом, не оборачиваясь, чтобы остановить, ей пришлось схватить его за руку и развернуть к себе.
— Пожалуйста, не обижайся на Софию! — сказала она. — После всего этого она не в себе… да и я, наверное, тоже.
Миг он недоверчиво всматривался в нее; затем лицо его смягчилось.
— Да уж понятно! — пробормотал он.
— И, Дэрил… спасибо тебе! От нас обеих.
И, потянувшись к нему и чуть-чуть приподнявшись на цыпочки, Кэрол его поцеловала.
Она думала, что поцелуй выйдет быстрым и вполне целомудренным — обычный знак благодарности; но Дэрил вдруг схватил ее за плечи и с силой притянул к себе. Не сразу оторвались они друг от друга: оба тяжело дышали, оба смотрели друг на друга изумленными, почти испуганными глазами.
— Спасибо! — повторила наконец Кэрол и, повернувшись, почти бегом бросилась домой.
***
Дэрил шагал, словно пьяный, пораженный и обессиленный переполняющими его чувствами. О поцелуе он не знал, что и думать; и, уже подходя к крыльцу, сумел наконец выкинуть его из головы и сосредоточиться на другом событии, далеко не столь приятном, но более значительном.
Он едва не убил этого сукиного сына. Блин, не закричи Кэрол вовремя — как раз бы убил!
И ведь нельзя сказать, что не понимал, что делает. Прекрасно понимал — прямо видел, как опускает торшер ублюдку на голову, снова и снова, как хрустит его череп, как разлетаются кровавые ошметки мозгов… Откуда, черт побери, у него такие желания? Неужто папашино наследство?
Верно, такой говнюк и святого выведет из себя. Когда Эд швырнул в Кэрол бутылкой, у Дэрила в глазах помутилось; а уж когда ворвался в дом и увидел, как Кэрол, окровавленная, корчится в углу… На миг показалось, словно в детство вернулся. Как он мечтал защитить мать от отца! И теперь, много лет спустя, мечта как будто наконец исполнилась…
Но это не все. Было кое-что еще.
Поднимаясь на крыльцо, проходя по темному коридору в гостиную (кажется ли ему, или за время его отсутствия в доме сделалось заметно холоднее?), Дэрил упорно восстанавливал в памяти те секунды свирепого помрачения — и наконец ясно понял, что было не так. Да, желание защитить Кэрол. Да, застарелая ненависть к отцу. Но в какой-то миг все это сгладилось, отступило на задний план, а на первый план выплыла болезненная пульсация в голове и голос, звучащий в ритме этой боли. Голос, повторяющий без слов, но совершенно ясно: «Убей его! Убей! Убей!»
Чужой голос.
Дэрил сел за компьютер, устало взлохматил и без того взъерошенные волосы. Бросил рассеянный взгляд на монитор. Кажется, все осталось как было. Тихие темные комнаты, пустые темные коридоры, двор, освещенный призрачной луной…
Стоп!
А где флигель?
Окно, в котором перед ним предстал семейный ужин Пелетье, с монитора исчезло.
Мало того: едва об этом задумавшись, Дэрил вдруг сообразил, что его и
не могло здесь быть. Ни Мерл, ни сам Дэрил не ходили вечером во флигель. Камеры там не оставляли. Да и Пелетье, хоть и мудак, все же не такой идиот, чтобы лупить жену перед камерами!
Но если так — что же, черт возьми, он видел?
***
Последние лет пять, а, может, и больше Кэрол провела словно в каком-то тяжелом сне.
И потихоньку просыпаться начала уже давно. После переезда. Работа на ферме Гринов вырвала ее из кокона. Рядом появился другой дом и другие люди — пусть и всего двое; и Кэрол вдруг, сперва с удивлением, затем со жгучим стыдом начала понимать, что ее жизнь ненормальна.
Странно сказать, но раньше ей казалось, что у всех так — ну, более или менее. Оказалось, нет. Оказалось, даже когда между мужем и женой не все ладно (а у Блейков явно что-то было очень неладно, не заметить этого было нельзя), они могут разговаривать друг с другом спокойно и даже ласково. Он не орет и не матерится, она не ходит с синяками. Как-то, значит, можно в супружеской жизни без этого обойтись?
Мало того: сам Эд на глазах у хозяев разительно менялся — и явно надеялся, что они не узнают о его милых семейных привычках.
Насилие стало их домашним секретом; и Кэрол, вместе с Софией, полуосознанно включилась в эту игру. Она уже понимала, что Эд делает нечто недопустимое, но ощущала себя соучастницей. Казалось, тот позор и возможные наказания, что ждут его, если правда выйдет на свет, с той же силой обрушатся и на нее. Мысль, что кто-то узнает и будет смотреть на нее с недоумением и презрительной жалостью, и спрашивать, как же так вышло, а она, Кэрол, будет мямлить, прятать глаза и ничего толком не сможет объяснить — стала для нее кошмаром. Порой ей даже снилось, как все выходит наружу, и она просыпалась в слезах.
А теперь все действительно вышло наружу.
И оказалось не так уж страшно. Да, больно, стыдно, но и боль, и стыд вполне терпимые. Обжигающие, как удар кнута, но и быстро проходящие. Оказалось, их вполне можно перенести.
Дэрил Диксон, почти незнакомый парень, за несколько часов узнал о Кэрол больше, чем весь остальной мир — больше, чем она сама о себе знала! И не отвернулся с презрением. Да, сказал пару резких слов, но… ведь правду сказал! И его слова прозвучали как освобождение. Как разрешение на то, на что сама Кэрол не осмеливалась.
Перестать прыгать вокруг Эда. Думать о дочери. И о себе.
Дэрил Диксон, красивый, сильный и загадочный, с интересной профессией. Казалось, такой мужчина никогда на нее не посмотрит — даже думать об этом смешно! Но вот он увидел Кэрол в самом что ни на есть неприглядном виде: ползающей по полу, дрожащей, окровавленной. И ему не стало противно. И истерика Софии его не отпугнула. К ним обеим он отнесся по-доброму — и… и еще… совестно даже об этом думать, но… если судить по тому поцелую, кажется, Кэрол тоже ему понравилась!
О Господи, о чем она только думает?! Ей нужно понять, что делать с Эдом и как жить дальше, а не бросаться очертя голову в новый роман! Тем более, что и романа-то никакого нет и, скорее всего, не будет…
И все же, поднимаясь на крыльцо флигеля, впервые за долгое время Кэрол улыбалась.
Она проснулась. И в первый раз за много лет чувствовала себя смелой и свободной.
Однако улыбка ее стерлась, едва Кэрол вошла на кухню. София съежилась в углу дивана, и худенькие плечики ее содрогались от рыданий.
Кэрол присела рядом. Молча погладила ее по спине, затем обняла за плечи и прижала к себе. Она чувствовала, что сейчас дочке нужно выплакаться — может быть, как еще не раз нужно будет выплакать страх, боль и обиду ей самой.
Когда София немного успокоилась, Кэрол спросила ее:
— Скажи, почему ты прогнала Дэрила? — плечико Софии под ее ладонью напряглось, и Кэрол добавила: — Я не буду ругаться, солнышко. Просто хочу понять, почему.
София шмыгнула носом.
— Он хотел тебе ссадину промыть виски, — устало ответила она. — А этого было ни за что нельзя!
— Почему нельзя?
— Потому что в виски яд.
Сперва Кэрол показалось, что она ослышалась:
— Что? О чем ты?
— Яд, которым папа травит крыс в амбаре. Я подсмотрела, где он лежит, достала и потихоньку насыпала в бутылку. Потому что виски у нас никто не пьет, кроме папы. Сегодня он не выпил, но там еще много осталось, завтра или послезавтра выпьет обязательно!
На несколько секунд Кэрол потеряла дар речи.
— Что… что ты… но как… Господи… кто тебя надоумил?!
София прерывисто вздохнула и крепче прижала к себе зеркальце.
— Никто, — упрямо ответила она. — Я сама все придумала.
И, глядя в потрясенное лицо Кэрол, добавила рассудительно:
— Мама, ну что ты пугаешься, как маленькая? Разве сама не хочешь, чтобы папа умер и оставил нас в покое навсегда?
