Mine

Ocean Jet — Distant (https://youtu.be/_hvKEfl6RJA)

Soon after nine Яркие вспышки синеватого цвета в полнейшей темноте, которая заглатывает своей большой пастью любой свет в округе, постепенно переливаются в кроваво-красный. Музыка играет настолько до неприличия громко, что заглушает собой абсолютно все звуки вокруг. Людей много, все двигаются в различном ритме, различном темпе, и кисти рук плавно порхают в воздухе. Огромный стеклянный шар, состоящий из тысячи фрагментов, отдает болезненным сиянием, которое беспощадно стреляет в глаза. Тобирама медленно движется сквозь тесную толпу, которая будто не хочет, чтобы он шел дальше, постоянно блокируя собой возможность сделать ему хотя бы шаг. Сенджу прикрывает ладонью свои глаза от этого ужасного, ослепляющего света, вздыхая, делает еще один шаг по направлению к барной стойке, до нее осталось каких-то метров десять. Ватная голова как-то странно кружится, ноги слегка подкашиваются, но при этом твердо стоят на земле. Он пару раз с непривычки останавливается от сильного шума в ушах, которые попросту заложило, и ловит себя на мысли, что хочет уйти. Развернуться и уйти, пока еще не поздно. Но внутри сидит что-то такое гадкое и мерзкое, что создается такое ощущение, будто ему кто-то шепчет на ухо, щекоча своим дыханием, тем самым вызывая дикое желание расчесать эту кожу до крови. Но рядом нет никого из тех, кто бы его просил остаться, и поэтому он идет дальше. Люди толкают его, будто специально издеваясь, доводя до агрессии такими резкими движениями, но сразу же пьяно улыбаются и бормочут извинения. Наконец-то пробравшись сквозь толпу, он садится за барную стойку, где есть хоть какое-то освещение, от которого не болят глаза. Светловолосый мужчина с длинным хвостом, который почти достигает его бедер, подходит к нему, протирая стакан какой-то тряпкой, и вопросительно поднимает бровь, проколотую пирсингом, прищуривая накрашенные черными тенями глаза, так и не успевая что-либо спросить. На его груди, в области сердца, необычные татуировки в виде рта с языком. Очень экстравагантный молодой человек. Тобирама громко, стараясь перекричать музыку, говорит первым.       — Бутылку водки и клюквенный сок, не мешать. Мужчина цокает и проводит по нему оценивающим взглядом, будто прикидывая про себя, сколько Тобираме хватит, но послушно удаляется в сторону полок. Тобирама растирает свою шею, которая начинает ныть от бессонницы, и достает упаковку таблеток, всунутые ему на прощание Орочимару. Тем временем бармен наконец ставит бутылку на столешницу, с которой стекают капельки воды от перепада температуры, и пододвигает ему стакан сока. I’ll have to follow you       — С горла пить будешь? — мужчина облокачивается о каменную поверхность и жует розовую жвачку, надувая пузырь. Тобирама молча кивает и пластинка таблеток уже лежит рядом со стаканом. Бармен присвистывает и наклоняется к нему ближе, громко выкрикивая прямо на ухо. — Если хочешь, чтобы размазало, в десна втирай и запивай водкой. Глотать не надо, так быстрее наступит эффект. Но у тебя слабенькие, друг. Если хочешь, принесу покрепче. Ко мне много таких как ты заглядывает, всем помогает, — после чего медленно отстраняется и смотрит в глаза, оставаясь на не совсем приличном расстоянии. С ним заигрывают, и мужчина это прекрасно понимает даже через пелену перед глазами и шум в голове, язык двигается сам.       — Принеси. Мужчина широко улыбается и очередной пузырь лопается. Собственно, как и терпение с выдержкой Тобирамы пару часов назад. Юноша хлопает в ладоши и показывает жест, мол сейчас подойдет. Тобирама смотрит на стакан сока, после чего на бутылку водки, и водка кажется ему куда привлекательней на данный момент, поэтому пробка открывается первой, глотки идут залпом. От непривычки он морщится и хочет уже поставить на место эту проклятую бутылку, но руки крепко держат стеклянный предмет и напиток льется внутрь. Бутылка опустошена на одну пятую и наконец со стуком ударяется об столешницу. Рукавом серой кофты он вытирает губы и проводит взглядом по танцующим людям на площадке, на секунду он будто видит знакомую черную макушку длинных волос, уже хочет подняться, как… Crossing your line       — А вот и я, — бармен подходит к нему с какими-то незнакомыми таблетками в руках, и показушно кладет ее себе под язык. Таблетка нежно-фиалкового цвета начинает медленно разрушаться от кислой среды и отдавать мерзкой горечью во рту. — Хочешь? — он переспрашивает, будто еще давая шанс отступить, сказать нет, и попросту встать и уйти. Но Тобирама протягивает руку в ответ, с безразличием в глазах, даже немного грубовато и сухо отвечает.       — Давай.       — Да ты отчаянный. Меня зовут Дейдара, кстати, — парень облизывает свои пересохшие и немного потрескавшиеся губы, неосознанно, на уровне рефлексов. — А тебя? — он почти ложится своим торсом на барную стойку, лишь бы разглядеть получше такого интересного гостя, зашедшего к ним в клуб этим зимним вечером.       — Тобирама, — коротко и ясно, без каких-либо формальностей. Взгляд опускается на стакан, и Дейдара, видя это, моментально подвигает ему второй пустой и бутылку. Один берет себе и наливает с бара виски.       — За знакомство, Тобирама! — стакан уже поднят на уровень глаз и голубой, игривый взгляд встречается с кромешной пустотой и отголосками душевной боли красноватых глаз, таких же выцветших, словно старая бумага.       — Взаимно, — он примыкает губами к холодной, гладкой поверхности тонкого стекла и выпивает водку залпом, за пару секунд, отчего брови его собеседника ползут вверх.       — Я вижу, тебе действительно говнисто, красавчик, — Дейдара допивает следом и вытирает намокшие губы рукой. — Открой рот, станет получше, — и Тобирама, не отводя взгляда, медленно придвигается ближе, опускает локти на стол. Слишком близко и заинтересованно смотрит за реакцией человека напротив. Он всегда на всех так смотрит. Изучающе. Но никто никогда не заставлял его взгляд задержаться на себе более десяти секунд, никто, кроме него. Мысли о Мадаре приходят как обычно некстати, принося за собой волну неприятных эмоций, которые все это время спали глубоко внутри сладким сном, разлагаясь изнутри в силу своей беспомощности. Если бы у людей была способность учуять запах души человека, осязать скопившиеся внутри него эмоции, описать внутреннее эмоциональное состояние Тобирамы можно было бы только одним словом — вонь. Эмоции, которые он копил в себе годами, не давая им выйти наружу, настолько забились в глубине душе, начали попросту разлагаться, тлеть, гнить. Убивая и себя, и те оставшиеся, настоящие эмоции снаружи. Все это довело до такого странного состояния, в котором люди обычно не могут описать свое ощущение. Они не знают, кто они, что они такое и что испытывают на самом деле. И испытывают ли что-то вообще? Тобирама держит непрерывный зрительный контакт и высовывает свой язык, данный жест может показаться слишком интимным со стороны. Дейдара будто завороженный кладет ему таблетку, не обрывая их взглядов.       — Под язык и в десна. Как растает — запей. Будем повторять до тех пор, пока твое сдержанное лицо наконец не расслабится. Хах. Тобирама прикрывает глаза и ухмыляется. Когда-то он уже слышал нечто подобное.       — Тобирама, — Мадара нависает перед маленьким мальчиком и смотрит на него с легким укором. — Тобирама, ты выучил этот стих на завтра? — Мальчик отвечает на пристальный взгляд Мадары и вскоре отворачивается, выдавливая из себя тихое «нет». И через пару секунд добавляет.       — У меня не получается его выучить.       Старший Учиха выдыхает, прикрывая глаза, и делает глубокий вздох, подходит ближе к нему и...Протягивает ему свою руку.       — Встань, — кисть прямо перед носом. — Возьми мою руку, Тоби, — мальчик краснеет непонятно от чего и неуверенно протягивает руку в ответ, Мадара вдруг удивляется и спрашивает. — Эй, ты чего весь красный?       — Жарко стало, — бурчит мальчик и старается как можно быстрее освободить руку от крепкого захвата, но Мадара руку так и не отпускает. Он ведет его на диван и усаживает к себе на колени, еще сильнее вызывая сгущение красок на лице, берет в руки книгу, открывает ее.       — Пока твой брат опять пропадает на тренировках, а Изуна на дополнительных, мы будем с тобой вместе учить стих. Хорошо?       — Угу, — Тобирама хочет от стыда провалиться сквозь землю, он хмурится, он злится и он хочет встать и уйти. Но в следующий момент слышит искренний смех Мадары, который дает ему легкий щелбан. От чего мальчик сразу же вздрагивает и начинает тереть покрасневшее место на коже.       — Давай, Тоби, будем повторять стих до тех пор, пока твое лицо наконец не расслабится, и ты не расскажешь мне стих от зубов. И Тобирама наливает водку в стакан с соком, делая еще пару глотков.

***

С момента отъезда Мадары прошло каких-то полтора часа, но складывалось впечатление будто всем только стало лучше от того, что Учиха покинул свой же корпоратив. Вроде некоторым личностям явно стало легче дышать, и, когда Обито смотрел на вовсю веселящуюся Мито рядом с Хаширамой, который не выглядел особенно расстроенным, вероятно от того, что уже совсем нажрался, он думал лишь об одном. — Дерьма кусок, — мужчина смотрит на второго совладельца компании и кривится от переполняющего его отвращения. Но еще больше неприязни вызывает в нем эта женщина рядом с ним, которая пригрелась на его плече, будто змея. Взять и уебать, по-другому и не скажешь. Наверное сейчас, наблюдая за всей этой картиной со стороны и видя то, как люди опускаются еще ниже, чем могут опуститься в принципе, он впервые задумался над словами своего родственника касательно женщин, и не только женщин, а кого-либо вообще. Мадара говорил ему тщательно выбирать себе пару и хорошо смотреть по сторонам, чтобы не случилось двух моментов: 1) Ты выберешь кого-то, полагаясь на свои эмоции, и после чего разочаруешься, в силу своей неопытности; 2) Ты выберешь не того человека, не замечая свою истинную пару неподалеку, которая, по сути, уже давно тебя ждет. Он, как сейчас помнит, как Мадара забрал его после работы и они поехали пить в бар, где и состоялся этот разговор, вел он себя в тот вечер немного странно, даже, можно сказать, развязно, но только потом Обито узнал причину такого разговора и поведения. Незадолго до этого Хаширама его предал в первый раз. И почему-то он был уверен, что будет и второй. Не будь они родственниками, Обито бы сам лучше был с Мадарой, он вообще не понимал, как такого человека можно было предать или променять. Хоть и думать о таком стыдно, но все же, чего греха таить-то. Поэтому, вся эта ситуация злила его сильнее, чем нужно. Обито допивает содержимое стакана залпом, не закусывая. В который раз набирает номер Мадары, подрагивающими от переполняющих нутро эмоциями пальцами, и в который раз слышит короткое: «Абонент находится вне зоны действия сети». Внутри расползается такое необычное чувство, описание которому парень не может дать, но он почему-то отчетливо знает, что ему нужно найти своего родственника. Такое странное-странное чувство тревоги и…       — Обито, — ладонь девушки приземляется прямо ему на плечо и она ласково ему улыбается. — Потанцуешь со мной? — Рин сегодня по-особенному хороша, на ней черное, вечернее платье и волосы украшены какой-то дорогой заколкой. Макияж немного бросок, но в меру, только щеки все-таки раскраснелись от выпитого алкоголя и теперь на них алеют пятна. Ее помада чуть потеряла свою насыщенность от частого соприкосновения губ с бокалом. — Какаши мне опять... Отказал. Мужчина поворачивается в сторону девушки и не успевает что-либо сказать, как за него отвечает Какаши, который появился за его спиной будто из воздуха, оказавшись на слишком неприличном расстоянии от лица Обито. Его слегка шатает, на привычном бледном лице красуется нежный румянец, а алкоголем пахнет за версту. Блеск в глазах выдает его с головой.       — Ты где так нажраться успел, Какаши? — Обито вздрагивает и разворачивается в его сторону, спрашивает тихо, смотря с явным изумлением такого неординарного поведения лучшего друга. — Я же тебя всего на полчаса одного оставил. But this is your solo Какаши пожимает плечами и хватает Обито за локоть, потянув его на себя, будто специально отдаляя от девушки.       — Извини, Рин, — мужчина мягко улыбается, прикрывая свои глаза, губы расползаются в дружелюбной ухмылке. — Обито немного занят. Когда Обито наконец оказывается в зоне его личного пространства, Какаши умудряется того еще и приобнять, так, на всякий случай, чтобы пока ничего не понявший парень точно никуда не делся. А он может, все время куда-то ускальзывает от него, будто специально. И еще делает такой вид, что не при делах, про эту девушку все время говорит, но Какаши уверен — это лишь для того, чтобы вызвать его ревность. Ему эта Рин даром не сдалась, и они оба это прекрасно понимают. Наверное. Наверное, хочет, чтобы за ним побегали, но ничего, он готов. Давно уже готов побегать. И наступит день, когда он наконец-то его догонит. А сейчас он его уведет подальше от всех, они выпьют, поговорят по душам и…       — Но, — девушка возмущенно надувает свои губки и хмурится. — Я первая подошла к нему, Какаши! Это нечестно! — Рин тянет уже свою руку в сторону Обито, но Какаши не промах. Он замечает любое колебание и следующий рывок приходится слишком сильным, немного переборщил, перетягивает свою любимую ношу на себя и… Обито спотыкается об свою же ногу, слышится короткое «блядь», и летит прямо на Какаши. Прямо в самый низ.

***

Стакан идет один за другим и на часах уже почти половина второго ночи, Сенджу отдаленно слышит бормотание Дейдары где-то под ухом, но, признаться честно, ему не особо интересно, о чем тот ему говорит. От Изуны приходили сообщения около часа назад, что он ждет свой следующий рейс в аэропорту, и Сенджу, с усталой улыбкой на лице, ставит телефон на блокировку, засовывает его обратно в карман, так и не написав ничего в ответ. У него сейчас нет ни каких-либо мыслей в голове, ни желания что-то выдавливать из себя. Рука тянется за еще одним бокалом.       — Еще? — Дейдара уже и сам плохо соображает, сидя прямо рядом с ним около бара, и открывает третью бутылку водки.       — Еще, — пододвигает стакан к мужчине, чтобы он не промахнулся.       — Ты реально, — мужчина наливает до краев. — Отчаянный парень, — рука наконец двигается в сторону кармана брюк и тонкие пальцы, ногти которых выкрашены в черный, обхватывают сигарету, поднося ее к губам. Щелчок, и зажигалка дает тот блеклый огонек, который уже давно утерян в обоих, кончик сигареты начинает плавно дымиться. — Что с тобой случилось? Почему ты такой потерянный? Тобирама хмурится, смотря на свой стакан, он вроде выпил уже литр точно, но не пьянеет все равно, вечный контроль попросту не дает какой-либо возможности наконец расслабиться и дать волю всему, что скопилось внутри. Но, химия, которую дал ему его новый друг имеет такой странный эффект, такие специфические ощущения, будто он чувствует, как все его тело онемело, и ему стало легко. Руки настолько ватные, даже пальцы, они вроде есть, но ты сжимаешь руку и совершенно не чувствуешь, что она на месте.       — Я, — мужчина все еще смотрит на руку, не отрываясь. — Я убил, — но музыка становится громче и его собеседник не слышит и слова из сказанного.       — Прости, — Дейдара кричит. — Я тебя не слышу. Повтори что ты сказал, — его взгляд уже расфокусирован, и он наливает себе еще. — Несчастная любовь или еще что-то? Расскажи, я таких историй уйму слышал, может смогу чем-то помочь тебе. Но Тобирама опять переводит взгляд в сторону.       — Да нет, все в порядке. Спасибо за компанию, — почему-то у него опять появляется резкое желание уйти, будто ему действительно пора домой, он наконец-то встает, но его грубо хватают за локоть сзади.       — Ты куда это? Стой, красавчик, вечер только начинается, — он чувствует странное прикосновение на своей талии, по которой кто-то бесцеремонно проводит наглыми пальцами, скользя к ремню его брюк. Голова медленно поворачивается назад и он встречается глазами со взглядом напротив. — Я, вижу, ты подружился с моим другом, зайчик, может и мне уделишь внимание? — крупный мужчина стоит с оголенным торсом, который виднеется из-под расстёгнутой на все пуговицы рубашки, его светло-выкрашенные волосы зализаны каким-то гелем назад, а на шее висит странной формы амулет. Сзади стоит его друг, который, кажется, будто хочет быть непричастным, и спокойно себе курит сигарету, обхватывая ее своими пальцами в перстнях. Мужчина мало того, что нарушил его личное пространство, так еще и… The music inside       — Зайчик мой, — слышится голос где-то из глубин сознания. — Зайчик, — нежный голос становится все громче, приобретая такие теплые и родные нотки. — Сынуля, мама вернулась. Спускайся вниз, мама принесла тебе шоколадное мороженое. Или ты опять там с Мадарой играешься? — он видит перед собой свою прекрасную мать, которая как обычно поднимает свою голову, ставя корзинку с продуктами на пол и нежно улыбается. — Зайчик мой, я так по тебе соскучилась.       — Мама.       — Зайчик, — мужчина повторяет услышанное слово и уголки губ дрогнули, расплывшись в улыбке, которая постепенно перерастала в оскал. Пелена спокойствия начинает трескаться и расползаться по швам.       — Зайчик говоришь, — он закусывает губу до крови и еле сдерживает искренний смех. Такой заразительный, настолько сильный, что его все-таки прорывает и он начинает смеяться. После чего глаза резко распахиваются и зрачки сужаются. — Какой ты забавный, — взгляд из-под ресниц опускается на пальцы, сжимающие его талию, и наконец его рука накрывает чужие пальцы и сжимает их до хруста. Он не отрывает зрительный контакт, наслаждаясь удивлением и болью, которая постепенно начинает появляться в глазах мужчины. — Руку убери, выродок, или останешься без пальцев, — он говорит спокойно, с такой же улыбкой на лице. Смысл сказанных слов доходит не сразу, но как только мужчина понимает, что планы на вечер послали его куда подальше, его лицо вытягивается и приобретает красноватый оттенок. От злости.       — Что ты вякнул? — Под пристальным взглядом он неосознанно отшатывается на шаг назад, и его ноздри раздуваются шире. — Да я тебе сейчас.       — Хидан, — голос подает его друг. — Остынь и пошли, видишь, парень не в настроении, — человек старается говорить спокойно, явно надеясь разрешить ситуацию мирно. — Давай просто уйдем, — он не решается даже посмотреть в глаза Тобираме, поэтому смотрит на пьяного Дейдару, который уже вскочил и явно думает над тем, чтобы вызвать охрану. Показывает какой-то жест руками, понятный только этим двоим. Наверное.       — Да я таких заносчивых пидоров во все дыры ебал, — Хидан выплевывает эти слова как что-то отвратительное и мерзкое. После чего резко приближается впритык и хватает Сенджу за край рубашки. — Слышь ты, уебок недоделанный, да я сейчас… Но он запинается от этого грозного взгляда прямо глаза в глаза, и по телу проходит дрожь, его не то чтобы не слушают и не слышат, его даже не воспринимают. Глаза почти закрыты, только виднеются красные радужки из-под пушистых ресниц, и на губах все та же усмешка, которая стала еще шире. И только тогда он почувствовал у своей шеи неприятный холод. Тобирама говорит медленно, но достаточно громко, для того, чтобы собеседник его точно услышал.       — Рядом с твоей сонной артерией вот эта спираль от открывашки винной бутылки, если я сейчас хотя бы надавлю и легким касанием разрежу ее, про занести над шеей и воткнуть ее прямо в нее я не говорю, хотя данный исход мне нравится куда больше, настроение у меня плохое сегодня, но, ты умрешь от потери крови примерно через минуту. Меня оправдают из-за состояния аффекта от наркотических веществ, которые притащил твой друг, это в худшем случае, здесь есть камеры, и как раз одна из них направлена прямо на твои прекрасные зализанные волосы, в лучшем, ну, не будем про лучший случай. Поэтому я тебе настоятельно рекомендую принять свое решение по данному поводу в течение этой самой минуты, пока перспектива воткнуть открывашку тебе в горло не пересилила мой здравый смысл, которого у меня, к слову, и так осталось немного. Время пошло. — Тобирама лучезарно улыбнулся и перевел взгляд прямо на часы, которые начали обратный отчет, покоясь на запястье хозяина. Хидан, словно ошпаренный, резко отшатнулся назад на пару шагов и уставился на мужчину, как на призрака.       — Да ты… — Хидан прикусил губу и перевел взгляд на друга, который с волнением наблюдал за всем происходящим со спины. Он наконец подошел к нему и положил свою руку на массивное плечо.       — Хидан, правда, давай уйдем. И мужчина на пару мгновений даже прислушивается к таким здравым мыслям своего друга, отходит уже на пару шагов назад, но внутри что-то больно ударяет по его самолюбию и сдвинутая от унижения ширма, которое оседает на его сознании неприятным осадком — берет верх. Он сжимает свои кулаки до боли и резко разворачивается, ухмыляется и кулак летит прямо в скулу Тобирамы.       — Я не боюсь тебя, парень. И это было. Зря. Голову от силы удара откидывает в сторону и дальше следует тишина. Такая давящая, знаете, глубокая тишина. В этот момент Дейдара понимает, что пора что-то делать, но в следующий момент.       — Ха-ха. АХАХАХАХА Is telling the story       — Буцума, пожалуйста! Не надо! — женщина кричит, закрывая своими ладонями рот, и ее плечи содрогаются в немом плаче. — Он же ребенок, остановись! Маленький Тобирама стоит посреди комнаты и на его щеке красуется отпечаток грубой пощечины, которую он получил от своего строгого отца. Его брат стыдливо стоит у стены и не вмешивается, смотря в пол.       — В моей семье будет только по моему порядку, щенок. Я не позволю тебе портить своим поведением в школе репутацию нашей семьи. — Ты должен посвящать все свое время учебе, а не играть с этим Мадарой. И если ты этого не понимаешь, то ты будешь получать каждый раз, пока твой язвительный тон не исчезнет. Я выбью из тебя всю дурь. Бери пример со своего брата, не позорь нашу семью, Тобирама. И мальчик смотрит с яркой обидой в глаза своего старшего брата, который трусливо отводит взгляд. Они оба прекрасно знают, что Тобирама покрывал его как мог, но всему приходит конец. Как только он рассказал отцу о том, что Хаширама в очередной раз прогулял занятия, все шишки полетели на него. Хаширама был слишком труслив, чтобы признаться в том, что младший брат его покрывает.       — Я все сказал, — Буцума разворачивается на их кухне в сторону двери и выходит. Мать подбегает к нему и прижимает к себе, умоляя не держать зла на отца, ведь в последнее время он стал слишком нервным. Но мальчика трясет, настанет тот день, когда он сам лично… Of distant skyline       — АХАХАХА, — смех просачивается и Тобирама начинает искренне хохотать, так заразительно и… Он вытирает рукавом струйку крови от удара на своих губах. Медленно, будто специально растирая красные отметины на своей коже. После чего хватает бутылку с водкой с барной стойки и разбивает ее о стол. Осколки летят на пол, как и жидкость стекает по гладкой поверхности столешницы. И наконец, окровавленными пальцами он сжимает горлышко, розочку, и поднимает его в сторону лица мужчины, продолжая заливисто смеяться. Он делает пару шагов вперед. — НУ, ДАВАЙ! — в его глазах горит дикий огонек, которого раньше и в помине не было. — ИДИ СЮДА! ИДИ СЮДАААА! — он кричит и делает выпад вперед, от чего Хидан интуитивно делает пару шагов назад, явно ошарашенный такой сменой настроения мужчины. — Я сейчас перережу тебе горло этой бутылкой, — его глаза блестят еще сильнее. — А потом я воткну тебе это в печень и буду наносить удары до тех пор, пока ты, гнида, не сдохнешь. ДАВАЙ! — его руки раздвигаются, будто в пригласительном жесте. И изо рта все так же брызжет смех на пару со слюной. —  НУ, ДАВАЙ! НУ ЖЕ! ДАЙ МНЕ НАСЛАДИТЬСЯ ТЕМ, КАК ТЫ СДОХНЕШЬ! Хидан уже триста раз пожалел, что вообще ввязался во все это, откуда он знал, что такой миловидный юноша явно не дружит с головой. Он уже даже представил, как будет трахать его в соседнем туалете, но сейчас явно начал понимать, что если не смоется отсюда, то этот прекрасный юноша выебет его этой самой бутылкой во все дыры. Дерьмо, не иначе.       — НУ ДАВАЙ! — слышатся последние слова, и бутылка заносится прямо перед грудным отделом мужчины.       — Тоби? — внезапно раздается голос за спиной. Такой родной и любимый, и мужчина застывает. Он неторопливо, будто в замедленной съемке, разворачивается и умоляет всех богов, чтобы ему послышалось. Но, к сожалению, ему не послышалось. You smile when it calls you       — Тобирама, это ты? — перед ним стоит Мадара, который явно немного выпивший, судя по его расслабленной позе. Он сразу же понимает, что происходит и говорит, как только встречается с горящими глазами брата Хаширамы. — Тоби, опусти бутылку, пожалуйста. Это ни к чему.       — Тобирама! Остановись! — он слышит голос отдаленно, когда хватает своего брата за грудки и заносит свой кулак для удара. Хаширама смотрит на него с повинной, а мужчина не может сдержать свою ярость от того, что тот набрался смелости явиться без извинений к человеку, который и так занимается самобичеванием. — Остановись, это ни к чему, Тобирама. Мы спокойно все обсудим.       — Мадара? — губы дрогнули, и взгляд приобретает осмысленность. Он никогда не хотел, чтобы мужчина увидел его таким. И рука медленно, послушно опускается вниз, осадок горечи опять оседает где-то глубоко внутри. Его опять остановили, опять. Мадара всегда, будто ангел-хранитель, появлялся из ниоткуда, будто из воздуха. Он каждый раз кладет руку на его плечо, спокойно улыбается и отводит его от опрометчивых поступков в периоды этой переполняющей его ярости за вечной маской безразличия, которая настолько слилась с его лицом, что стала с ним одним целым. И он снова чувствует тяжелую руку на своем плече, и этот взгляд полный понимания и какой-то странной эмоции, и сдается. Каждый раз он сдается под ними. Он кивает и выдыхает. Дейдара уже успел пару раз поседеть и наконец переводит взгляд на человека, который одним своим видом разрешил пугающую ситуацию. Он смотрит на него и усмехается про себя: «Теперь все понятно. Теперь понятно, почему этот Тобирама такой потерянный. Есть ради кого теряться.»       — Простите за его поведение и… — мужчина успокаивающе сжимает плечо Тобирамы и улыбается, так дружелюбно, но через пару мгновений взгляд меняется, становясь колючим. — Чтобы больше я здесь вас не видел, если не хотите лишиться своей печени уже при моем участии. День задался тяжелый, знаете, в последнее время мы стали слишком нервными, — он сжимает кулак, обтянутый в кожаную перчатку, и смотрит пристально, с натянутой улыбкой. — Свободны. Какузу, так звали друга Хидана, благодарно улыбается мужчине и, сжимая плечо своего импульсивного друга, уводит его в другую сторону. Дейдара и вовсе решил вернуться к своим обязанностям, молча поставив еще одну бутылку водки на стол, в знак гостеприимства, так сказать. Мадара оценивающе осматривает ее, обхватывает своими пальцами горлышко, бутылка отрывается от столешницы, а другой рукой, впервые в жизни с момента их детства, сжимает пальцы Тобирамы и говорит тихое: «Пошли.»

***

На осмысление того, что случилось в следующий момент, потребовалось пару секунд, и хватило лишь резко распахнуть свои глаза, чтобы встретиться с глазами Какаши, на котором Обито собственно и лежал. Их губы очень по-дурацки соприкоснулись в момент приземления, и в следующий миг до Обито Учихи дошло то, что же сейчас произошло. Нет, Какаши, конечно, частично подкидывал шуточки по пьяни о том, что у практически всех лучших друзей наступает именно тот период, когда они начинают сосаться, находясь подшофе, вне зависимости от гендерной принадлежности и ориентации. Но все же. Блядь, вот просто — блядь. Зрачки девушки от увиденного расширились и она начинает кричать. Какаши пару раз моргает, будто стараясь проснуться ото сна, но через пару секунд он понимает — это совершенно не сон. Обито вздрагивает, и наконец резко отстраняется, будто ошпарившись, и в следующий момент происходит то, чего он не ожидал вообще. Какаши тоже от себя этого не ожидал, но рука почему-то резко схватила локоть Обито, и отпускать явно не собиралась. И он, с такой глупой улыбкой на лице, непонятно зачем второй ладонью отводит волосы со лба друга, которые упали на глаза.       — Что ты делаешь?— Обито говорит тихо, готовясь провалиться сквозь землю от стыда, и пытается вырваться с захвата. Румянец становится еще пунцовей, он рвано дышит. — Отпусти меня, твою мать, Какаши, — рука наконец оказывается на туго затянутом галстуке и неосознанно притягивает лицо друга ближе. Soon after nine Какаши улыбается все той же глупой улыбкой и выдавливает из себя слова, наподобие школьницы на первом свидании.       — Ты очень красивый, когда смущаешься. Тебе говорили об этом? — его крайне веселит и вся сложившаяся ситуация, и крик Рин где-то рядом, и Обито, который сейчас умрет со стыда. Лицо Обито отдало всеми оттенками красного, и он, вырывая руку из захвата, наконец встает, смотря вслед убегающей Рин. Хуево получилось. Какаши поднимается на локтях, поправляя свой галстук. Который так кстати ослаб, и смотрит на своего Обито с явным интересом. Занимательная реакция, на такое он и не рассчитывал, годами наблюдая за своим другом, который так глупо бегал за девушкой, которая его в упор не видела как мужчину, держа крепкую дистанцию на уровне друзей. Нет, другом она была отличным, но парой — никудышной, хотя бы потому, что уже последние пять лет, ровно с момента окончания школы, подавала знаки внимания и намеки самому Какаши. I’ll have to follow you И все бы ничего, девушкой она была вполне привлекательной, но, к сожалению, сердце мужчины было занято другим человеком. Который так мило сейчас смотрит на него, с явным желанием заехать ему по лицу. Ну, что поделать, не привлекали Какаши женщины, да и мужчины особо тоже. Его привлекала заноза в заднице в лице Обито Учиха, который ворвался в его жизнь под стать урагану в возрасте 8 лет.

***

Вспышки света все так же неприятно режут глаза, и Мадара наконец доводит Сенджу до столика, за которым, видимо, он и сидел, судя по пустым стаканам от каких-то коктейлей, которые он обычно и не пьет. Он ставит бутылку водки на стол, будто выносит приговор их печени, и обхватывает пальцами сразу два стакана за края, ставя один перед Тобирамой, рукой показывает на место напротив. Сенджу молча садится, и в следующий момент ему наливают водку до краев. Мадара смотрит на стакан и делает свой первый глоток, даже бровью не пошевелив, и говорит едва слышно.       — Если тебе нужно запить чем-то, сходи до бара, мне и так нормально. Тобирама удивленно смотрит на Учиху, который непрерывно пялится в одну точку, и делает еще пару глотков. Такое ощущение создается, будто он совершает какие-то механические действия, особо даже не вдумываясь в то, что он вообще делает. Больно — надо пить, должно стать легче, по заученному сценарию.       — И так сойдет, — Тобирама смущенно отводит взгляд, не замечая того, как Мадара наблюдает за ним, делает пару глотков. Рука тянется к заветной пластинке, но пальцы останавливаются у кармана, так и не высунув пачку.       — Почему тебя не было на презентации? — вопрос в лоб. Мадара явно не особо радуется этому факту, но и не испытывает сильного раздражения по этому поводу, заметна лишь какая-то странная тоска, причину которой Сенджу пока так и не понял.       — Я, — Тобирама закусывает свою нижнюю губу, пытаясь подобрать нужные слова, но нам ум ничего не приходит. Поэтому он лишь вздыхает, ставит стакан на стол, и, шумно выдыхая, откидывается на спинку мягкого, кожаного дивана, поднимает свою голову вверх, рассматривая темный потолок. На втором этаже, где находится их столик, не так шумно, как на первом, следовательно, перекрикивать музыку нет больше никакой нужды. Сидят они прямо у перегородки балкона, с которого можно разглядеть танцующих под музыку людей. Единственное, что раздражает, так этот яркий свет. — Я не, — он закрывает свои глаза и улыбка опять появляется на губах, это защитный механизм психики. Ты улыбаешься, когда тебе больно, ты смеешься в тот момент, когда тебе искренне хочется подохнуть. — Не смог. Crossing your line Мадара молча смотрит на него и хмурится. Он уже понял, что что-то случилось, но Тобирама всегда был таким, ему было проще улыбнуться и сказать, что все в порядке и ничего не случилось, вместо того, чтобы раскрыть свою душу и вылить этот водопад на кого-то еще. Таким он был всегда, точнее, ровно после одного момента. Когда Сенджу был маленьким он часто прибегал к нему с Изуной, и они оба ему рассказывали какие-то свои истории, а Мадара слушал их. Даже Хаширама слушал. Тобирама часто плакал, вытирал своим рукавом слезы и кивал, когда ему говорили, что все будет хорошо. Он был искренним и светлым ребенком, он всегда всем делился со своей матерью, делился и с ним, и с Изуной. Его эмоции были как открытая книга, которую было интересно читать и просто понимать. Ровно до одного момента, когда все изменилось. Примерно в пять лет, мальчику сказали, что его мать больна, и Тобираму будто подменили. Он стал более замкнутым, он перестал плакать, он лишь улыбался. Он старался проводить со своей матерью все свое свободное время, ровно до того момента, пока ее из-за болезни не стало. И после этого Мадара увидел то, о чем сожалеет до сих пор, как Тобирама закрылся. С того дня Тобирама улыбался постоянно. Даже после похорон он пришел с такой широкой улыбкой и улыбался. Он теперь все время улыбался. Не мог перестать. Мадара понимал его как никто другой. Он лишился своей матери, когда Изуне стукнуло тринадцать, и он понимал его боль. Он понимал, каково это, когда тебя сжирает ужасная тоска изнутри и ты ничего с этим сделать не можешь. Мадара любил свою мать, наверное, настолько же, насколько любил свою Тобирама, но он также не мог позволить себе опустить руки, ему было ради кого жить дальше. Иногда Мадаре казалось, что Тобирама потерял этот самый смысл жить дальше после смерти его мамы. Ему не было ради кого улыбаться искренне. Тогда Учиха и решил для себя, что у него теперь будет двое, о ком он будет заботиться, два младших брата. Но как бы он ни старался, разорваться на обоих он равномерно не мог. Изуна всегда был дороже. Он пытался объяснить это Хашираме, но тот и сам закрылся в себе после этого случая.       — Держи, — он вынимает ключи от машины и кладет на стол. — Тебя не было на презентации, но эта машина твоя. Мой тебе подарок. У Изуны черная, а твоя белая. Я создал их для вас обоих, — он надавливает пальцем на брелок и ведет его в сторону Тобирамы. — Она теперь твоя. Тобирама резко вздрагивает и открывает свои глаза, изумленно смотря на человека напротив.       — Это, — взгляд падает на брелок от ключей. — Мне? Спасибо. Мадара улыбается краями губ и опять тянется за стаканом, он думает о чем-то своем, погружаясь в собственный мир, который давит на него тяжёлым грузом. Он искренне не понимает, что же он сделал не так. Даже нет, не так. Он не понимает, что он сделал не так и когда, что случилось все, что случилось до этого момента. Он настолько устал копаться в себе и думать о том, что могло бы случиться и не случилось, и о том, что случилось, чего не должно было, что рука тянется за очередным стаканом. Возможно, Изуна действительно был прав и ему стоило съездить куда-то отдохнуть, посмотреть мир, развеяться, сменить обстановку, и попросту изолироваться, чтобы начать трезво смотреть на вещи, сухо оценивать их, как когда-то, но он не послушал его. Вместо этого, он на эмоциях принял поспешное решение, купив это треклятое кольцо, и что в итоге? Да ничего в итоге. Он устал. Что там говорил Изуна про психолога? На данный момент эта мысль уже не кажется такой глупой и абсурдной, возможно, ему действительно стоило бы выговориться. Вот только кому? Но он отбрасывает эти навязчивые мысли, ведь ему не стоит ныть, он же не может себе позволить дать слабину. И это так глупо.Но Мадара такой человек, он должен держать планку. Он должен идти дальше, сжав зубы и не жалуясь. Должен кому? И поэтому он поворачивается к Тобираме и, допивая залпом стакан, спрашивает.       — Что с тобой случилось? But this is your solo Тобираму этот вопрос вернул в реальность, и первое, что пришло на ум, что почти слетело с языка, это было: «Ты. Ты случился» Но данная формулировка в виде ответа была бы тоже неточной, ведь, по сути, случилось так много, что если начать рассказывать, то даже не знаешь, с чего и начать. С чего бы начать. И почему-то он выдавливает другое.       — Ничего, — у него никогда ничего не случается. У него всегда все в порядке, у него по-другому попросту не может быть. Учиха резко встает, так же быстро приближается, несмотря на алкоголь в крови, его даже не шатает, и садится напротив Тобирамы, хватая его за плечи как когда-то детстве и смотрит прямо ему в глаза. Он секунду думает, как бы начать мягче, но сейчас мысли настолько хаотичны, что подбирать нужные нет ни желания, ни сил.       — Не ври мне, Тоби, — голос звучит немного с укором, рука сжимает плечо немного сильнее. — Когда же ты уже поймешь, что я знаю, когда ты мне врешь? — он обещал, что убережет его еще в детстве, что будет всегда рядом с Изуной и Тобирамой, он поклялся себе, что убережет его от всего. Потому что его семья. И он сдержит свое обещание. Тобирама хлопает глазами. The music inside       — Где ты был? — его отец нависает над ним и строго смотрит. — Твой классный руководитель сказал мне, что ты ушел с дополнительных занятий раньше нужного времени.       — Объяснись, сын.       — Я был в школе, — Тобирама смотрит в пол, переступая с ноги на ногу, его коленка ноет от боли, несмотря на то, что порванная штанина скрывает кровоточащую коленку.       — Как же вы мне оба надоели, — Буцума выкрикивает эти слова и, хлопая дверью, скрывается за его детской. — Ты вырастила лжецов, милая. И все это началось после этого Учихи, он плохо влияет на моих детей. Надо мне наконец наведаться к их отцу и поговорить по душам. Мальчик стоит и стыдливо смотрит в пол, он же не может сказать, что пока они играли с Изуной после занятий в парке, он упал с горы, и разодрал себе ногу. Погода действительно была хорошей.       — Мальчик мой, — женщина с болезненным лицом наклоняется к нему и подкатывает его штанину. — Врать — это плохо. Ты можешь не обманывать свою маму, я всегда вижу, когда мне врет мой ребенок. Скажи, ты с мальчиками Учиха играл? Маме он врать не мог. Не хватало духа. И поэтому он коротко отвечает. — Да, но, мам.       — Все хорошо, солнышко, — женщина ласково улыбается и целует ребенка в щеку. — Ты всегда можешь поделиться со мной. Я не буду тебя ругать, когда-то я была таким же ребенком, как и ты. — Она встает и протягивает свою тонкую руку к нему. — Пошли обработаем твое колено, пока ты не занес туда какую-нибудь инфекцию.       — Мам, — Тобирама стоит и все так же смотрит в пол. — Скажи, а что делать, если в чем-то стыдно признаться и проще солгать? — он смущенно переводит на нее свой взгляд. Женщина прикрывает свои глаза и опять кашляет.       — Лучше промолчать, малыш. Лучше промолчать. Но никогда не ври, солнышко. Твою ложь всегда сможет кто-то заметить. Лучше чего-то не сказать, чем соврать. — Тобирама смотрит на нее изумленно и мать ему подмигивает. — Пошли, мой барашек, скоро твой брат вернется.       — Я никогда тебе не врал, — он выпаливает эти слова непроизвольно, и образ его покойной матери в голове ему нежно улыбается. Я всего лишь умалчивал. Мама сказала, что так можно делать.       — Тогда почему я вижу, что что-то случилось, Тобирама? Я знаю, что ты обещал Изуне приехать, обещал мне и своему брату. Я знаю тебя почти с пеленок, я знаю, что ты всегда выполняешь свои обещания. Также и то, что по таким местам ты не ходишь и не пьешь в таких количествах, да и не ведешь себя так. — Мадара замолкает на пару мгновений, чувствуя, как Тобирама начинает дрожать под его пальцами. — Поэтому я спрошу тебя еще раз, что с тобой случилось? Is telling the story Да, отнекиваться смысла больше нет. Мадара всегда видел чуть глубже, чем другие, но одновременно оставался слеп к очевидным вещам, и почему — он не знал. Если же ты видишь меня так хорошо, то почему ты тогда не…       — Я человека убил, — голос становится черствым и сухим. И по лицу расползается опять эта проклятая улыбка, которая граничит со смехом. — Ты доволен? Мадара на пару секунд замолкает, смотря на него ошеломленно, но откидывая ненужные, абсурдные мысли, спрашивает спокойно:       — Как это случилось? — Он хорошо знает человека сидящего напротив, и он прекрасно знал, что Тобирама и мухи не обидит по собственному желанию. Он человечный. Тобирама молчит и опускает наконец свою голову, улыбка становится шире, его начинает потряхивать еще сильнее.       — Мой пациент, — он сжимает рукавом край кофты и опять хмурится, но улыбка, которая так не к месту, остается на губах, становится шире. — Умер на моем операционном столе по моей вине. Я обещал, что спасу его, но не смог, — и пауза. В следующий момент он чувствует, как его прижимают крепко к себе, и в голову лезут неприятные воспоминания того самого вечера, но он откидывает их в сторону. Что было то было.       — Прости, — слова он слышит сквозь какую-то пелену и не воспринимает их. Не до конца. — Прости меня, я не хотел. Мне жаль. Тобирама смотрит перед собой в одну точку, и взгляд перемещается на его руки, которыми он обнимает Мадару в ответ. Он бы так и остался сидеть, если бы только мог, но он не может. И ему становится так противно. Так больно, таким неприятным осадком, будто ты попал под сильный ливень абсолютно голый, как он попал в детстве, когда бежал домой. Мадара резко отстраняется и встает, протягивает ему свою руку. Как обычно, эти перчатки так мешают дотронуться до кожи. Теплой и живой.       — Пошли. You smile when it calls you       — Куда?       — Протяни мне руку и пошли. Покатаемся. Тебе нужно развеяться, съездим за твоим подарком, который ждет тебя около нашего офиса, — мужчина натянуто улыбается и ждет, пока наконец Сенджу протянет руку ему в ответ. Им обоим нужно на свежий воздух. Свои же проблемы уже не кажутся такими глобальными, нужно вытаскивать сидящего человека прямо перед ним. Но.       — А что ты… — до Тобирамы начинает наконец доходить реальность ситуации. — Вообще тут делаешь, Мадара? Да еще и один, где мой брат? — Тобирама не знает, зачем спросил об этом, но только сейчас начал понимать, что их столкновение здесь не случайность. И даже если и случайность, то в этой случайности присутствует явно слишком много нестыковок. — У вас же презентация сегодня была и до сих пор должна была быть, что ты тут делаешь, Мадара? Учиха усмехается и опять, в очередной раз убеждается в том, что Сенджу младший самый внимательный из всех четверых. Но, что поделать. Этот человек всегда обращал свое внимание на все мелочи, которые, порой, оставались так и незамеченными для других.       — Дай мне руку и я тебе все расскажу, как только мы с тобой сядем в машину. Договорились? Но… — он сидит, когда рука тянется к нему и почти соприкасается с его пальцами. — Не думаю, что эта история тебе слишком понравится.

***

Изуна наконец-то вышел из своего самолета и выдохнул. Как-то тяжело ему дался этот перелет. Мысли то и дело возвращались к презентации брата, на которую он так и не успел. Дружелюбный водитель встретил его прямо в аэропорту после получения своего маленького багажа с табличкой в руках, на котором было написано его имя с фамилией. Они перекинулись парочкой фраз на английском, чтобы убедиться в том, что встретил его нужный человек и наконец сели в машину. До Эдинбурга они доехали за каких-то минут двадцать, без пробок, хотя это и неудивительно, какие пробки могут быть глубокой ночью. We waited so long Как только его телефон поймал хоть какую-то зону сети, оператор оповестил его о прибытии в новую страну и изменении тарифа, мягко намекая, что пока мужчина не найдет возможность купить местную сим-карту или же не подключится к свободному wi-fi, от его телефона толку будет ровным счетом столько же, сколько от почтового голубя, которого, к слову, у него не было тоже, а жаль. Поэтому, заправив прядь густых волос, которые выпали с низкого хвоста, он устало прислонился виском к окну в машине, исподлобья наблюдая за огнями, которые превращались в одну сплошную линию от скорости движения. Архитектура, точнее, те моменты, которые он успел разглядеть сквозь темноту, напоминали здания времен готического стиля, одновременно пугая и привлекая своим видом. По радио в машине играла какая-то классика, видимо, которую водитель очень любил. Изуну клонило в сон, в самолете особо поспать не удалось, следовательно, мужчина начал клевать носом. Теплый воздух в машине так и окутывал его своей пеленой, будто давая Изуне наконец расслабиться, но расслабиться что-то мешало. Такое странное чувство, которое таилось где-то в области желудка, и не давало покоя до сих пор, как он сел в свой первый самолет. Телефон все так же беспощадно не ловил сигнал, всю дорогу до гостиницы они проехали молча. Наконец, попрощавшись с водителем, и оформив себя как посетителя, Изуна забрал ключ и нашел свой номер, который находился прямо на втором этаже. Сумка сразу упала на пол, и мужчина попросту доковылял до двухспальной кровати, упал на нее лицом вниз, прямо в пальто и ботинках. Чувствовал он себя, как выжатый лимон, не иначе. Полежав так минут десять, он наконец нашел в себе силы встать, снять с себя верхнюю одежду и дойти до душа. Теплая вода приятно смывала усталость с тела, пока Изуна стоял с закрытыми глазами под сильными струями воды. Кран был повернут в обратную сторону с очень неприятным скрипом, и он, быстро вытеревшись свежим полотенцем, накинул на свои волосы второе, чтобы отжать воду с кончиков волос — вышел из душа. На часах было приблизительно два часа ночи, но почему-то спать не хотелось уже совершенно. Следующие пятнадцать минут ушли на подключение к сети, и первое, что его удивило, так это то, что никого из членов его семьи в сети не было. And tried to figure it out Тобирама и вовсе последний раз заходил почти сутки назад. Что было странно, хотя, учитывая, как Сенджу не любил социальные сети — было и не удивительно. Но тот факт, что и Хаширама находился оффлайн, был необычен. Мадара ему написал около двух часов назад с вопросом о том, как тот долетел, что вызвало у Изуны легкую улыбку. Мадара всегда о нем будет заботиться. Ответив, что хорошо и задав еще пару вопросов о презентации. После наконец положил телефон, вернулся домой, и уснул с улыбкой на лице.

***

Тобирама долго думал, кому же из них двоих лучше сесть за руль, но, делая скидку на опытность Мадары и его стиль вождения, дал все-таки сесть за руль ему. Хотя вероятность того, что они разобьются к чертям собачьим, была крайне велика. Но все же. Мадара, как только увидел свою новую машину, будто оживился и улыбнулся. У Изуны будет такая же. Тобирама сел на соседнее с водителем сидение и пристегнулся, на что получил ухмылку Мадары.       — Ты сейчас серьезно?       — Тс, — он отвернулся к окну, но ремень все так же не отстегнул. Умирать явно было еще рано.       — Ну, как знаешь, — Мадара опускает окно и закуривает свой Мальборо. По радио играет какая-то попса и мужчина делает немного тише. — Ты хочешь сейчас поехать за своей машиной, или все-таки позже? Я думаю, лучше…       — Поехали в сторону причала. Прогуляемся. — Сенджу его перебивает, все так же смотря в окно. — За машиной съездим позже, — почему-то говорить хочется минимально, хочется, чтобы человек тебя понимал с полуслова и…       — Как скажете, мой господин, — Мадара усмехается и обхватывает руль рукой, обтянутой в черную перчатку. — Только не влепись в лобовое стекло, ты знаешь, — взгляд опять переходит на дорогу и машина выезжает с места парковки. — Я гоняю, — сигарета наконец потухла и мужчина выкидывает бенчик в окно, плавно нажимает на газ и выворачивает руль. — Сейчас покатаемся с ветерком.       — И ты расскажешь, что ты здесь забыл, — Тобирама поворачивает голову в его сторону, делая вид, что пропустил «господина» мимо ушей, хотя это его слегка смутило.       — И я расскажу тебе, что случилось, — Мадара становится серьезным, и, вжимая газ, переключает скорости до пятой. — Мы скоро приедем. Ехали они в молчании, пока Тобирама думал о чем-то своем, а Учиха о своем. Сенджу пару раз боковым зрением наблюдал за спокойным лицом Мадары, и его это тревожило. Он какой-то слишком спокойный. Слишком. Будто все эти усмешки, улыбки и ирония в голосе стали настолько наигранными, словно Учиха старается держаться до последнего, сохраняя в себе ту прошлую тень человека в нем, которая наконец-то раскололась и разбилась вдребезги. Его взгляд, он стал каким-то тусклым, окончательно. Даже сейчас, по сути, занимаясь одним из своих любимых дел, а точнее — получая адреналин от агрессивной езды, было ощущение, словно он больше всего этого не понимает. Словно ему это все стало в какой-то момент ненужным. Взгляд крайне сосредоточен, тело немного напряжено, что также нетипично для него, и они подъезжают к причалу. Тобирама легко отстегивает свой ремень и выходит из машины, Мадара зачем-то идет в сторону багажника и достает оттуда еще одну бутылку водки. Сколько же в него влезет? Он спокойно достает ее, и говорит непринужденно.       — Для настроения. Вот как. Наверное, вся ирония заключалась в том, что Мадаре никогда не нужно было пить, чтобы быть в настроении. И именно заменитель этого настроения появился три года назад, в тот день, когда Тобирама и застал его на той кухне. Они перекинулись парой фраз и наконец вышли к местному причалу, у которого стояли яхты, прямо рядом с разноцветными домами. Откуда-то неподалеку доносилась громкая музыка из местного клуба на воде. Они вышли на тротуар, и в спокойном темпе пошли вдоль каменной дороги. Было прохладно, но им обоим было жарко от алкоголя в крови, поэтому Мадара расстегнул свое длинное пальто на все пуговицы, шел практически в одной рубашке. Сенджу же и вовсе бы в обычном спортивном костюме, с накинутой дутой курткой поверх, и не чувствовал ни тепла, ни холода, было ровно. Мадара резко повернулся и пошел в сторону реки, забрался на бортик и, держа бутылку наперевес с широко раздвинутыми руками, смотрел вперед, чтобы не упасть. Иногда он качался из стороны в сторону, но лицо оставалось таким же невозмутимым, волосы развевались от легкого ветра, кончики покрывались инеем. Он изредка останавливался и делал еще пару глотков.       — Так, что случилось? — тихо спросил Сенджу, готовясь к чему угодно, только не к…       — Хаширама предал меня и изменил мне. С Мито. Прямо перед всеми, прямо на нашей с ним презентации, — это было сказано так просто, так легко, будто они говорили сейчас о прогнозе погоды или о том, что они будут готовить на ужин.       Тобирама был готов к чему угодно, только не к этому. Его будто водой облили, такой холодной, противной и тухлой. Будто ты упал в прорубь с тиной, которая начала тухнуть от жары.       — Ч-что… — он медленно поворачивает голову к Мадаре, который так же спокойно идет по узкой поверхности и делает пару глотков. — Ты сейчас сказал?       — Твой брат предатель, — мужчина усмехается и шумно выдыхает. — Или ты не расслышал, Тоби? — он смотрит себе под ноги и останавливается. — Единственное, чему я благодарен, что в тот момент Изуны действительно рядом не было, — он наконец поднимает свою голову и смотрит на яхты. — Потому что если бы был, ты Изуну знаешь, он бы убил его прямо на месте. Изуна воистину становится иногда очень неприятным, — он усмехается. — Даже неприятней, чем я сам. Порой. Думаю, теперь ты понимаешь, что именно я в том клубе забыл. Don’t underestimate my love       — Я… — Сенджу был настолько ошарашен тем, что услышал, что попросту не знал, что на это и ответить. Он не мог переварить полученную сейчас информацию в принципе, он не мог поверить в это. Но больше его поразило другое — тон, такой спокойный и бесстрастный, которым эта информация была сказана. Он смотрит на асфальт перед собой, и наконец полностью разворачивается к Учихе и сжимает свои кулаки. Постепенно, внутри начинает появляться злоба. Такая тихая ярость. Тихая ярость — самое страшное, что может быть, — Не понимаю.       — Знаешь, — Мадара наконец спрыгивает на землю и подходит к нему, кладет ему руку на плечо, натянуто улыбаясь. Мертво улыбаясь. — Иногда и не нужно ничего понимать, не нужно стараться понять, ломать себе голову в поисках причин или же следствий. — Он смотрит прямо в расширенные зрачки Тобирамы и подходит еще ближе. — Просто некоторые вещи надо принять как должное. Вот и все, — рука опускается вниз, опять перехватывая ладонь Тобирамы своей. — Не злись на него Тоби, пошли. Тобирама чувствует, как его тянут за собой, и они наконец подходят прямо к воде, до которой ведут ступеньки вниз. Мадара разворачивается и улыбается ему впервые искренне.       — Помнишь? — ну надо же, наконец они оба вспомнили.       — Тоби, что случилось? — Мальчик подходит к нему около горки и выразительно поднимает свою бровь. — Ты чего ревешь? — он переводит взгляд на коленку, которую Тобирама зажимает своей ладонью, чтоб кровь стекала меньше. — Эй, ну ты чего, — он опускается на корточки и отодвигает его руку в сторону. — Дай подую.       — Не надо, — маленький Тобирама шмыгает носом и вытирает рукавом слезы.       — Ну что значит не надо. Ты тут сидишь один и плачешь. А где Изуна? — Маленький Мадара оборачивается назад и не видит своего младшего брата.       — Он с Хаширамой ушел куда-то, — Тобирама сжимается рефлекторно от мурашек, после того как на ранку подули. — Все нормально, правда не нужно, Мада. Мальчик поднимается и отходит, протягивая свою руку ему навстречу.       — Ну, что встал, — он закрывает свои глаза с легкой улыбкой и плечи поднимаются вверх. — Пошли, подорожник найдем тебе что ли. Знаю я одно местечко здесь неподалеку. Обещаю, сразу же пройдет. До свадьбы заживет, да, Тоби? На щеках появляется легкий румянец. Он улыбается в ответ сквозь слезы и протягивает руку в ответ.       — Да, — рука наконец сжимает чужие пальцы. — Заживет.       — Ты тогда тоже меня к причалу отвел, — как-то тихо говорит мужчина и садится рядом с ним на ступеньки. — Коленка тогда действительно прошла, — он искренне улыбается и опять отворачивается, смотря в темную воду, которая немного покачивается от рядом стоящих яхт. Тишина. Мадара так же смотрит на воду и рука тянется к сигарете.  — Но знаешь, — Тобирама хмурится. — Мне… — вода качается еще сильнее, соприкасаясь с причалом и ударяясь об него, от чего идут резкие волны. — Правда очень жаль.       — Все в порядке, — сигарета уже зажата губами и облачко дыма постепенно заполняет свежий воздух. — Не переживай так, люди сходятся-люди расходятся. Это жизнь.       — Нет, — мужчина опять сжимает руками свои колени и грустно смотрит на огни города на том берегу. — Ты не понимаешь, — он мотает головой и горько усмехается. — Мне, правда, очень жаль. Мадара смотрит на него немного странно и отворачивается опять в сторону воды. Till I continue the fight Ему настолько жаль, что сложно передать словами. Ведь он мог еще тогда, в прошлый раз, заметить простую истину, именно прошлый год был началом конца всего. Он мог бы помешать всему этому, но, наверное из-за любви к брату — не смог. Но была и еще одна причина, по которой Тобирама все-таки не смог сделать какой-то свой шаг. На самом деле первоначальной причиной был обычный страх и эгоизм. Он не то чтобы боялся, что Мадара не будет с его братом, да нет, возможно, так было бы и лучше для него, не в этом дело. Он боялся, что Мадары с ним попросту вообще не будет, да и Изуны, возможно, тоже. Он боялся, что они останутся вдвоем с братом или даже втроем. Больше всего на свете он боялся проснуться утром и понять, что Мадары нет больше ни в их доме, ни в компании, он боялся, что Мадара просто вычеркнет их из своей жизни. Мадара мог, все знали, что он такой человек. Он изо всех сил пытается сохранить разбившуюся вазу, собирая ее по кускам, пытаясь склеить надеждой, в память о прошлом, но, когда он понимает, что ваза больше никогда не соберется по кусочкам, он возьмет, поднимет ее, в последний раз посмотрит на свою любимую вазу, и руки наконец отпустят ее. Она полетит в очередной раз вниз, и на этот раз разобьется окончательно. Дважды. И он развернется, больше не посмотрев на нее, и уйдет. И, конечно же, будет больно первое время, но он такой человек. Некоторые вещи нужно отпускать и разбивать окончательно вовремя, чтобы ты потом, так же как эта самая ваза, не упал и не рассыпался вдребезги. И Тобирама всегда этого боялся, он знал, что как бы потом они не общались, если, конечно, будут общаться, рано или поздно это общение сойдет на нет. Тобирама не умел отпускать людей, а даже если и умел, он не хотел.       Да, если бы ему дали выбирать между Изуной и даже собственным братом, он бы отпустил их, но только не его. Потому что если отпустит, то так же разобьется вдребезги. Нет, он понимал, что это неправильно, что так нельзя, но ничего с собой поделать попросту не мог. Он не мог. Он не хотел. Он уже отпустил когда-то любимого человека, самого любимого на свете, пережив весь этот ад, который преследует его до сих пор ночами, поэтому пережить в очередной раз скорбь от потери он не мог. И если первый человек умер, и здесь уже ничего не сделать — оставалось только смириться, то Мадара был живой. Он все еще был живой, он дышал, он был здесь. И Тобирама смотрит на Мадару и видит в нем свою мать, которая так же улыбалась ему перед своей смертью, пока ее тело не обмякло на его руках, пока он не зарыдал, прижимая к себе ее еще теплое тело, пока не закричал. Пока не умер в тот день. И, смотря на Мадару, он видит второй шанс, шанс, который он упустить не может. Неважно, сколько сил потребуется чтобы сделать так, чтобы этот человек был счастливым. Потому что он пообещал сам себе в тот день, что… Just stay, hold on       — Спасибо тебе, — Учиха допивает еще пару глотков, но все так же из-за порошка не пьянеет, его сердце бешено стучит в груди, и он постепенно начинает чувствовать физическую боль от переистощения организма. — Я действительно не знаю, что делать дальше. Знаешь, может, я и пожалею о том, что сейчас скажу, но я скажу это все равно. Что будет уже дальше — не имеет особо значения, — он горько усмехается. — Подсознательно я допускал, что так и будет, и может даже осознавал, но воспринимать этого не хотел. Я не мог допустить мысли о том, что могу дать какую-то слабину, знаешь, в своих эмоциях, — голос дрогнул, и постепенно маска, которую носил Мадара, начала давать трещину. — Я не мог позволить себе быть слабым перед Изуной, и я старался, я обещал самому себе и ему, он уже не помнит этого, маленький еще, когда умерла мать, что он всегда будет улыбаться. Я так хотел создать наш мир, в котором он будет счастлив, и он был. Когда умер отец, — голос дрогнул дважды. — Я поклялся, что Изуна никогда больше не переживет нечто подобного. Когда умерла твоя мама, я обещал себе, что ты больше никогда не будешь плакать, — он замолк.       — Я был стеной, опорой, защитой, которая должна была оберегать вас от всех несчастий и боли, и у меня получалось. Я видел, как вы искренне смеетесь, я видел, как вы росли, я видел, как вы взрослели и я улыбался. Я был счастлив, когда мы стали жить все вместе и стали семьей. Я всегда хотел, чтобы Изуну любил кто-то настолько же сильно, как люблю я. И ты мне в этом помог. Я хотел самого лучшего для вас, я работал, я решал все проблемы, но в какой-то момент жизнь сыграла со мной такую злую шутку, и она показала мне то, что во всей этой погоне за вашим счастьем, которое я все-таки догнал — я забыл про себя. Нет, я был счастлив с Хаширамой, но я настолько углубился в эту, хах, гонку, прямо как на машине, что перестал замечать множество деталей вокруг, множество факторов, которые только появлялись и появлялись. У меня, — он выдохнул шумно.        — Не хватало сил разорваться на все, я стал невнимательным, невдумчивым к окружающему меня миру, мне важно было только то, чтобы вы оба были счастливы. И потом я решил для себя еще и сделать счастливым Обито, он заслужил. Я разделил себя на четверых. И я в какой-то момент потерял самого себя где-то в этой рутине. Меня ничего не радовало, кроме вас, я самого себя не радовал больше. И я начал вспоминать своих родителей, возможно, моя тоска по ним была настолько сильной, что я попросту вылил ее в эту гонку. И пошел алкоголь, пошли эти странные припадки горечи и боли, которые я не мог никому показать. Даже тот день. Тобирама вздрогнул. Don’t lose yourself to the crowd       — Да, я знаю, что ты понял о чем я. Даже тогда, мне хотелось быть кому-то настолько нужным, насколько вы все были нужными мне. Я не могу тебе ответить на твои вопросы, зачем я это сделал, потому что тот факт, что я вас перепутал с Хаширамой — был абсурдным. Подсознательно понимая, что вас перепутать невозможно, я чувствовал себя настолько убогим. Как я мог допустить это, я элементарно испугал тебя. В тот вечер. Я никогда этого не хотел, — он перевел дыхание и продолжил. Алкоголь развязывает язык.        — Но я сделал это, и только потом понял, что именно я сделал. К парню собственного брата, это же так глупо, я никогда не мог позволить Изуне страдать. А он бы страдал, и я отшатнулся от тебя словно от чего-то порочного и винил себя по сей день. Хотя мне всего-то хотелось быть нужным. У нас с Хаширамой уже тогда были проблемы, он видимо попросту не видел, что со мной происходит, или не хотел видеть. Я не знаю, но это одиночество, которое таилось с детства, сжирало меня изнутри, и я сорвался. Потом еще раз и еще раз, и сейчас, когда я все-таки решил сделать шаг навстречу, я даже кольцо купил, Тоби. Меня предали снова. И я… — взгляд поднимается к нему и он улыбается. — Черт возьми, не знаю, что я сделал в этой жизни не так, — усмешка. — Видимо, мне предназначено делать счастливыми только других, помогать им, но помочь самому себе — я больше не в состоянии. Я не могу, я не знаю больше, как. Я чувствую такую дыру, — рука плавно опускается в область грудной клетки. — Вот здесь. You are confusing me И в следующий момент он ощущает, как его обнимают.       — Я с тобой, — Тобирама сжимает его сильнее и сильнее. Я не брошу тебя. Никогда. Никогда, слышишь? — Все будет хорошо, Мадара у тебя есть мы с… — он запинается, — с Изуной, мы справимся. Мы точно справимся, потому что мы есть у друг друга, ты слышишь? Я не дам тебе больше разбираться со всем одному, — он сжимает его крепче и утыкается носом в шею. — Ты не один, даже сейчас — нас двое, — и он чувствует, как Мадара обнимает его в ответ. И становится тепло, впервые за последние три дня становится тепло. Он встает и протягивает Мадаре свою руку. — Пошли, иначе ты здесь покроешься инеем. Пошли в машину, Мада, — он сдержанно улыбается на удивленный взгляд человека напротив. Ну же, протяни мне руку. Протяни. И я больше ее не отпущу. Я обещаю.       И Мадара протягивает ему свою руку, оставляя пустую бутылку на ступеньках. До машины они дошли быстро.       — Можно я сяду за руль? — Сенджу поворачивается к Мадаре, который уже тянет руку в сторону дверной ручки. — Я думаю, тебе лучше пока отдохнуть. Мадара хлопает глазами.       — Да, конечно, — Тобирама улыбается и перенимает из рук ключи, ему все равно, что их могут остановить и лишить прав даже без разбирательств, никакие финансы в таком проценте алкоголя в крови явно им не помогут. Со стилем езды Мадары — точно не помогут. Дверь открывается, на часах полтретьего ночи и оба садятся вовнутрь.       — И куда дальше? — Мадара смотрит на свой телефон и читает пришедшее сообщение от Изуны. — Изуна, кстати, уже в своем номере. Можно больше не беспокоиться, — он отправляет ему сообщение с пожеланием спокойной ночи и засовывает телефон в край пальто.       — Я хочу съездить в одно место, — Сенджу поворачивает ключ и нажимает на педаль, рукой переключая скорость на ходу. — Ты сам поймешь, куда мы едем. Мадара лишь кивнул ему и отвернулся к окну. Ехали они около полутора часа, Тобирама следил за дорогой, изредка поворачивая голову в сторону Мадары, который, казалось бы уже уснул. Мужчина облокотился об стекло и дремал, глаза были закрытые, лишь равномерное дыхание, иногда он морщился от чего-то, понятного только ему одному. В салоне играла тихая музыка какой-то из станций, Тобирама все-таки решил прибавить газу и по трассе нестись почти под сто сорок. Дороги, несмотря на время года, были действительно чистыми. Машин в это время суток все равно практически нет, можно позволить себе и поднажать. Было, конечно, непривычно, но новая модель ему действительно нравилась, каждая модель машины, создаваемая Мадарой — была произведением искусства. И, возможно, потому что машина была именная, такая же, как и та, что теперь принадлежит Изуне и ему, он вложил в нее всю свою любовь и душу. Как только они въехали в до боли знакомый город, в области сердца немного кольнуло. Раннерс встретил их снегопадом, сколько Тобирама себя помнит, в феврале — здесь было особенно снежно. Он сбавил скорость до приличной нормы, плавно переходя на скорости ниже и начал разглядывать знакомый город через окно. Да, если бы он остался тут, то безусловно — свихнулся бы. Вот они проезжают их дом, в котором жил Изуна с Мадарой когда-то, а теперь проезжают его с Хаширамой. На пару минут, он даже остановился неподалеку, рассматривая черноту в его старом доме. Единственное, что от него осталось, так это тени прошлого, и те, так и не посмотрели на них через пустое окно. Отвернувшись от неприятных воспоминаний, мужчина закусил губу, посмотрев на дремлющего Мадару, который так и не проснулся ни разу, и удивился с одной вещи. Неужели он себя чувствует в безопасности в его обществе? Неужели Мадара ему настолько доверяет, что вот так попросту уснул рядом с ним? Хотя, собственно, почему бы ему и не доверять человеку, которого знает более двадцати лет. Какие-то абсурдные мысли лезли в голову. Сколько бы времени он ни отсутствовал — он всегда знал нужную ему дорогу, куда нужно приехать. Куда завернуть. И наконец они доехали до…       — Сын мой, — Таджима появляется за спиной и ласково треплет Мадару по макушке. — Как дела с твоим вождением? Получается? Шестнадцатилетний Мадара вздыхает и откидывает от себя учебник на край стола, закидывая руки за голову.       — Не получается, пап, я все никак не могу запомнить все эти правила. Голова от них кругом идет. Как это вообще все возможно запомнить? А? Таджима садится рядом, облокотившись локтем о стол. Настольная лампа светит ярко своим желтоватым светом.       — Запомни одну вещь, Мада. Всегда обращай внимание и запоминай знаки. Любые. Они помогут тебе. Знаки — это самое первое правило. Ты должен их замечать. Мадара открыл свои глаза резко, будто ему на ухо кто-то крикнул и почему-то встрепенулся. Сонным, расфокусированным взглядом посмотрел на Тобираму и спросил.       — Где мы? — После чего глянул в окно и внезапно стал мрачнее тучи. — А, — рука опять потянулась за пачкой сигарет. — Понятно, — он усмехнулся и опять сигарета во рту, огонек озарил темный салон, и он выдохнул, обхватив сигарету пальцами. — Ты решил меня напрочь сегодня вскрыть, похвально. Тобирама фыркнул.       — Нет, я просто хочу, чтобы ты понял, — высунул ключ из разъёма и открыл дверь. — Пошли, — в лицо сразу же подул ледяной ветер, в отличие от погоды в Копенгагене, где можно было позволить себе разгуливать с расстёгнутом пальто. Волосы начали лезть в глаза, на что мужчина постарался всунуть их под воротник. Застегнувшись до основания, он засунул свои руки в карманы и они молча пошли. Сенджу шел чуть впереди, будто стараясь быстрее добраться до нужного ему места. Мадара же наоборот не спешил, будто всеми своими силами стараясь оттянуть место встречи с…       — Здравствуй, мама. — Тобирама подходит к надгробию, на котором изображена улыбающаяся, молодая женщина. — Отец, — он кивает второму надгробию рядом с первым и разворачивается назад. Но Мадары рядом не видит. Учиха стоит неподалеку, через забор, и курит сигарету опять. Его взгляд скользит по фотографии матери, после чего переходит на портрет отца. У них даже могила общая. Он всегда хотел, чтобы у них с Изуной тоже была общая, несмотря на мрачные мысли, он действительно этого хотел. Он не может объяснить причину, но почему-то, со своим братом он хотел остаться до самого конца. Даже после смерти остаться с ним рядом. Он, Изуна и мама с папой. Все вместе, чего они были лишены еще в раннем возрасте. Хотя, сейчас, отец всегда был рядом с ним, хотя бы потому, что компанию которую они с Буцумой создали — принадлежала их сыновьям, но, Мадара бы отдал все, чтобы вернуть назад отца за эту самую компанию. Оно того не стоило. Не стоило, чтобы их отец разбился на своей первой машине, которую они создали вместе. Это всего не стоило, в этом не было никакого смысла. Они, безусловно, оставили за собой историю, но кому она нужна, когда единственное место, где ты можешь встретить любимых для тебя людей — кладбище. Это того стоит? Нет. So hard to let you leave tonight       — Здравствуй, пап, — его лицо бесстрастное, или хочет таким казаться на первый взгляд. — Мама, — он поклоняется и наконец целует землю. — Я здесь. Я с вами. Простите, что Изуну не привел. Простите, — он сжимает землю своими перчатками, которая даже сквозь кожу отдает ледяным холодом. — Простите, что без цветов в этот раз, — он сжимает землю еще крепче и волосы выпадают из воротника прямо на лицо. — Так получилось. Я обязательно принесу твои любимые лилии в следующий раз, мама, — он выдыхает и наконец садится на скамейку рядом с надгробиями. — Раз уж я тут, я хотел бы с вами поговорить, — он смотрит на портреты улыбающихся людей. — Порой мне настолько вас не хватает, — он запинается. — Не у кого спросить совета, не у кого узнать: что правильно, а что нет. Не с кем поделиться. Знаешь, мам, — он усмехается, отводя в сторону голову, сдерживая нахлынувшие эмоции.        — Мне, кажется, действительно без тебя тяжело. Ты так рано ушла, оставила меня с Изуной одного, и я даже не знаю, вырастил ли я именно такого человека, каким ты хотела его видеть. Но я очень надеюсь, что будь ты рядом — ты бы улыбалась при виде его так же, как я, — он затихает. — Знаешь, мне иногда нужен совет женщины, с которой я бы мог обсудить свои сердечные дела, и ты бы мне как мать и как женщина дала бы его. Я знаю, что ты бы не осуждала меня. Ты всегда меня любила и принимала таким, какой я есть. Но знаешь, мам, я так и не понял, почему с женщинами у меня все же не ладится, — он закуривает очередную никотиновую отраву. — Отец, — и ему становится еще больнее при виде Таджимы на фотографии, которая вбита в гранит.       — Я скучаю по тебе. Я так бы хотел, знаешь, чтобы ты увидел, каким я вырос. Я бы так хотел, чтобы ты увидел, каким вырос наш Изу. Он такой замечательный, пап, я старался, правда. Как ты его и называл — он воистину солнечный ребенок. А я? А что я. А я всегда словно серая тень за ним. Ты мне говорил, чтобы я присматривал за ним, ведь он самый близкий для меня человек. И я выполняю твое поручение. Но, — очередная затяжка и сигарета тлеет. Волосы уже порядком намокли от падающих снежинок. — Мне так хочется, чтобы и ты приглядывал за мной. Хотя бы немного, хотя бы чуть-чуть. На пару мгновений ты бы обнял нас, прижал к себе и сказал своим голосом с хрипотцой, как когда-то, что мы все правильно делаем, ведь мы твои любимые дьяволята. Но этого уже никогда не случится. Я знаю, но я бы хотел узнать, видишь ли ты нас оттуда, — он показывает пальцем в небо. — Или ничего там нет. Мне, к сожалению, никто не ответит на этот вопрос, — молчание. Мадара резко наклоняется вперед, сжимая свои зубы, обхватывая себя в замок.       — Мне вас так не хватает, — рывок и удар приходит по железной поверхности кулаком. — Простите, что практически не приезжаю к вам. Мне. Тяжело. Простите, — он поднимает свои глаза. — Как бы я хотел тогда не пустить тебя, пап, в ту машину. Остановить тебя, схватить твою руку, или преградить тебе дорогу. Но меня не было рядом. Даже тогда я был с Хаширамой, вместо семьи. Разве не ты мне говорил — замечать знаки? Так почему же ты их не заметил, разбившись на той машине? Прости, что не был рядом, прости. If I had known Даже тогда я выбрал не того человека. Наивно полагаясь на то, что впереди еще у меня много времени. Которого нет.       — Тобирама? — мужчина наконец подходит к сидящему у надгробия человеку прямо на сырой земле, он смотрит в одну точку. — Тобирама? — Мадара тянет свою руку в его сторону, и почти касается его плеча, но останавливается.       — Знаешь, почему мы сюда приехали? — голос звучит тихо, едва слышно. Снег все так же падает и оседает на макушку пепельных волос. — Я хотел, чтобы ты понял, что это была не твоя обязанность, Мадара. Ты не должен был на себя столько много брать. Не твоя вина, что они лежат под землей, это не твоя, Мадара. Я помню, как в тот вечер ты винил себя, помню, как ударил в стену и смахнул все бутылки со стола, которые разбились вдребезги. И я хочу, чтобы ты понял — ты не виноват ни в чем. Не твоя вина, что люди — идиоты, — голос стал тише, — не твоя вина, что люди твари. Но, — он поворачивает свою голову, встречаясь измученным взглядом из-под промокших от снега ресниц,        —... твоя вина в том, Мадара, — голос оседает, становится глубоким, словно ты куда-то проваливаешься. — Что за всем этим дерьмом людской натуры и событий, ты так и не замечаешь тех, кому ты действительно дорог, — на губах опять легкая-легкая улыбка. И взгляд постепенно начинает меняться. — Знаешь, когда моя мать умирала на моих руках, я пообещал ей одну вещь. Когда я встречу человека, которого буду любить так же сильно как ее, — он прикрывает свои глаза, и резко открывает их, взгляд становится таким странным. — Я не позволю ему страдать, — стеклянным. — Я не позволю ему умереть. Я не позволю, чтобы с ним что-то случилось. Ты, — он поднимает свою голову и смотрит прямо в глаза Мадаре. Пустым взглядом.       — Понимаешь, о чем я сейчас тебе говорю? Мадара лишь подходит ближе и Сенджу чувствует, как на его влажные волосы опускается тяжелая рука, которая почему-то почти невесома. Это происходит как хлопок, от которого твое лицо вытягивается от такой неожиданности и глаза расширяются. Сердце начинает стучать еще сильнее в груди и… Уголки глаз Мадары поднимаются, ресницы слегка подрагивают и взгляд становится таким теплым. Он одними губами, почти беззвучно, говорит:       — Понимаю, — и наконец рука легко соскальзывает с волос, оставляя за собой приятную волну тепла. Рука без перчатки, которой он погладил твою макушку, прямо как мама в детстве. Когда-то. Когда-то давно-давно, и Тобирама разворачивается обратно, неосознанно назад. Его прекрасная мать улыбается ему, а он ей, и слышит едва различимое: «Иди,» — а, может, и не слышит, может, ему просто все это кажется. Посчитав встречу оконченной, поднимается на колени и его взгляд скользит последний раз по надгробию, оставляя такой штиль скорби за собой, растворяемый в туманной дымке повседневных эмоций, которые так привыкли брать верх.       — До свидания, мама, отец, — он смотрит в лицо красивой женщине и отворачивается. Произносит, произносит почти едва-слышимым шепотом. — До встречи, мама. Мадара идет впереди в сторону машины, будто намереваясь сесть в нее и побыстрее уехать отсюда. Тобирама плетет медленно следом, на часах пять утра. Скоро рассвет. Через два часа. Рассвет, олицетворение нового и прекрасного дня, который сгладит острые углы полуночной беседы и скрасит ее своими яркими лучами. И если сравнивать Мадару, идущего впереди, то он будто олицетворение этой самой ночи, которая подходит постепенно. К своему логическому завершению.       — Поехали, — окно опускается, впуская в машину морозный воздух. — Покажу твой подарок, — Учиха о чем-то думает, пребывая в какой-то понятной только одному ему прострации и даже не смотрит на Сенджу, будто и вовсе разговаривая сам с собой. — Теперь за рулем буду я, — ему уже намного лучше. Наверное. По крайней мере грудная клетка не ноет больше, отдавая мимолетными, пронизывающими успокаивающими куда-то прямо в область носа, дотягиваясь до глаз невидимой пеленой. Уже гораздо лучше. Как и Тобираме. Взгляд которого скользнул по пачке Мальборо и на пару мгновений на нем и остановился. А что если…       — Можно? Усмешка.       — Нужно. Иногда действительно нужно.

***

From the beginning Глаза уже слипались от переизбытка света, шума и информации вокруг. Обито действительно устал. Он устал и хотел домой. Постепенно, уже под утро, количество гостей уменьшилось, половина уже уехала точно. На полу валялись конфетти различных цветов, такие яркие и блестящие когда-то, когда ими выстреливаешь из очередной новогодней игрушки, и такие тусклые, будто мертвые, лежавшие на грязном, почти сером, липком от разлитого алкоголя, полу. Музыка играла где-то на фоне, заставляя оставшихся людей еще не засыпать на ходу и даже двигаться наподобие танца, будто это им действительно поможет не уснуть. Обито поворачивает свою голову, держа в руке стакан, который уже был грязным от пятен, которые оставались от пальцев заметными отпечатками. Но кто сегодня точно спать не хочет так это… Какаши сидит напротив него и выпивает очередной шот, сначала облизав дольку лимона, а затем слизывая соль с края ладони. И смотрит на мужчину с искренним весельем. Шел тридцать первый шот текилы. Сколько в него влезет еще? Тварь прожорливая. Обито хмурится, смотря на своего друга, и не может понять одну вещь.       — А с хуя ли ты такой довольный? Тебе ахуенно весело, Какаши? — он сверлит взглядом губы Какаши, после чего точку на лбу, будто, воистину, взглядом можно сделать в человеке дыру. Если бы можно было — он был бы только рад. И он видит, как улыбку Какаши выдают глаза, около которых появились едва заметные морщинки, хотя губы так и не дрогнули, и Какаши выпивает еще один шот с самым что ни на есть невозмутимым видом. — Мне вот — нихуя не весело. И этот урод даже не отвечает ему ничего, он искренне, с долей веселья, краем глаза наблюдает за Учихой, и рука опять тянется к лимону. Ему давно не было настолько радостно. Наблюдать за потерянным Обито Учихой. Поэтому — СВОБОДНАЯ КАССА, и Какаши занимает место в самом первом ряду. Садится так, вальяжно, нога на ногу, и наблюдает за шоу. И Обито от такой наглости прорывает. Не беси меня, тварь.       — Да хватит жрать, сука, — удар по рукам прилетает внезапно, и пальцы охватывают запястье. — Я с тобой разговариваю, а не с этим засохшим лимоном, который такой же скривленный, как моя, блядь, жизнь. Не надо делать вид, будто ты меня не слышишь, Какаши. Ты может и тупой, но точно не глухой, хотя… — его губы подрагивают в истеричной усмешке. — То, что ты тупой, уже тоже под вопросом, потому что единственный, кто из нас тупой — так это, походу, я, — его рука резко перемещается на край воротника и так уже смятой рубашки друга, принуждая посмотреть на себя. — Поэтому, будь добр, — он встречается с таким странным взглядом Какаши, будто даже его глаза смотрят на него с издевкой. — Для особо одаренных, объясни мне, что ты здесь устроил?! Two lives ago Перед глазами Какаши пробегают все последние события этого неординарного, отличного, вечера. Ну, подумаешь, переборщил немного, ну с кем не бывает. Зато лицо Обито того стоило. Оно всегда того стоило. Эмоции. Доводить Обито было как смысл жизни, как религия. Видеть его искренние эмоции каждый раз, упиваясь ими. Это было чем-то сроду воздуха, без которого жить не получалось вообще. И получать этот воздух у Хатаке получалось отлично. Но только у него, потому что позволить кому-то забирать его воздух — он не мог. Это его по праву. Только его. С самого-самого детства. Единственный человек, которого мужчина действительно боялся потерять после смерти родителей, отдавшись мыслями этому человеку полностью, следуя везде словно его тень. И переборов свою искреннюю улыбку, отвечает:       — Да ладно тебе, один раз живем. Чего ты как маленький, ей-богу. Весело же было. Обито сжимает свои зубы, до такой степени, что они чуть ли не крошатся, и с злобой смотрит в глаза другу.       — Ну да, а еще «один раз — не пидорас,» да, Какаши? — край рубашки трещит по швам. Как же ты меня бесишь. Ухмылка, которую Какаши уже не сдержал, закусив губу до боли, чтобы не заржать в голос.       — А ты, я смотрю, шаришь, Оби, — Какаши еще никогда не был в таком хорошем настроении. Он с теплотой смотрит на Учиху, но с сарказмом ничего поделать не может. — Признаюсь, удивлен с того, что ты у нас такой продвинутый.       — Сейчас, этот стакан, — Учиха подносит свою руку к лицу Хатаке. — Окажется у тебя в жопе. И я тебе наглядно покажу, какой я продвинутый, — он шипит, но его голос дрожит от напряжения. — И будет тебе и «один раз живем», и «один раз — не пидорас», и все на свете. I wouldn’t change a thing, so Но если Обито думает, что этим как-то смутил Какаши, то как же он ошибается. Сегодня Какаши нажрался текилы. Сегодня Какаши без тормозов, поэтому… Рука непонятно как оказывается на талии Учихи, так незаметно, будто змея, и притягивает к себе ближе. Слишком близко. Мужчина с максимальной иронией смотрит глаза в глаза:       — Ух, как напугал. А может, я наоборот этого хочу и жду, Обито, — да, сегодня точно без тормозов можно. А если уж будем жалеть, то это будет завтра. — А может, и не только стакан. Обито от такого заявления выпал, просто выпал. Его лицо стало еще краснее, чем было. На секунду он даже замялся, потому что как на это реагировать — попросту не знал. Но на смену смущению пришло опять раздражение.       — Да что с тобой сегодня такое? Ты совсем ебанулся? И убери свою руку, будто я какая-то девица. Или я тебе сейчас заеду, я обещаю тебе.       — Ну разве что моя, — но Какаши все еще несло. Руку он так и не отпустил, а бедро сжал еще сильнее. — О, ты сразу от классики до садо-мазо решил, какой ты ненасытный. Мне нравится. Ну давай, ударь меня, — он приближается впритык и говорит прямо в губы. — Или у тебя кишка тонка?       — Заткнись, Какаши, — Обито уже пожалел, что вообще этот разговор начал. — Просто заткнись. Ты нажрался и несешь хуйню.       — Я говорил, что ты очень милый, когда злишься? Оби? — пальцы рук Хатаке перемещаются на макушку его волос, поглаживая. — Красивый такой, когда смущаешься.       — Блядь, — рывок, и Обито с хлопком отпихивает руку мужчины. — Иди проспись, — теперь он действительно не может унять смущение, которое застыло на лице. И это раздражает его еще больше. Он уже начал отпускать захват рубашки и хотел было встать. Не тут-то было. Kiss me goodbye Какаши цокает языком, оценивает пьяным взором ситуацию, прикидывает приблизительное количество побоев, мата, и после оценки всех за и против, хватает Обито за руку, делает подножку, и тот летит вниз, знатно ударяясь затылком об пол. Какаши с самым невозмутимым видом устраивается сверху, сжимая своими бедрами его. Руку, которую он схватил, припечатал своей к полу, пальцы сквозь пальцы, перекидывая свой вес на нее, чтобы выбраться Учиха не смог. Обито шумно дышит, жмурясь от боли в пульсирующем затылке, и с еще большей злобой смотрит на своего лучшего друга. Еще не ощущает, как бледная рука грубо сжимает в кулаке его галстук, приближая его лицо к себе, пока сам Хатаке наклоняется ниже. Какаши смотрит с каким-то любованием, которое граничит с едва ощутимой злостью и чем-то еще. Чем-то таким, от чего по спине пробегает легкий холодок. Он проводит взглядом от лба до губ, и почему-то улыбается. Сожру, Обито. Сожру. И он, нарушает все законы личного пространства, смотря лукаво в глаза, выдыхает опять в губы:       — Или ты хочешь, чтобы грубым был я?

***

And if that’s what you wanted to — Они доезжают к шести. Окна большого черного здания офиса, в котором ни из одного окна не горел свет, казались какими-то слишком большими, будто глазницы зверя, который устало наблюдает за каждым твоим шагом. Машина, ради которой они сюда и приехали, стояла прямо около машины Изуны, на парковке. И Тобирама замер, она действительно была — красивой. Такого цвета слоновой кости, который отсвечивал из-за стоящего рядом горящего фонаря.       — Нравится? — Учиха облокачивается о ледяной капот руками и нежно проводит рукой. — Салон выполнен из светлой, песочного цвета кожи. У вас одинаковые механизмы с моей же, лучшее что я смог найти. — Не хочешь попробовать за руль сесть? Будет ли тебе комфортно? — он плавно отстраняется и отходит к своей машине, которая похожа на светлую, как две капли воды. Он достает очередную сигарету, и в воздухе видно клубы пара и дыма, выдыхаемые изо рта. Выглядит он хоть и лучше, чем пару часов назад, но таким же невыспавшимся и уставшим. Темные круги стали еще заметней, чем были раньше, и даже, наверное, глубже, хотя может так просто кажется из-за падающих теней. Он внимательно смотрит, как Тобирама, будто ребенок, которому подарили долгожданный подарок, радуется. Он с легкой полуулыбкой открывает дверь машины и заводит мотор. Словно наконец на этого ребенка обратил внимание старший брат, его заметили. Он с блеском в глазах проводит пальцами, едва касаясь, по кожаному, упругому рулю и чувствует это запах дорогой кожи.       — Она прекрасна, — он поворачивает голову в сторону Мадары, который спокойно курит около своей машины, и говорит, таким волнительным голосом, с блеском в глазах, в которых отображается фонарь. — Спасибо. Мадаре необычно видеть Сенджу таким, это что-то странное для него. Неужели он всегда хотел именно этого? Чтобы на него обратили внимание? Он так же, как и Мадара, хотел быть нужным, не понимая — что нужен уже. И даже взрослые люди будут радоваться подарку, как дети малые. Если подарок действительно сделан от чистого сердца.       Какая, мать его, ирония. Дожили до того, что только с помощью вспомогательных средств — мы можем донести до человека о своих чувствах к нему, ибо иначе, не имея этих средств, мы даже лишнего слова сказать не можем, думая, что это будет совершенно не к месту. А что тогда к месту? Мадара наконец докуривает сигарету и не может больше справиться с каким-то волнением внутри, которое появилось ровно после того момента, как они выехали из кладбища. Возможно, на него повлияла так сама обстановка и гротескные воспоминания, а возможно, и слова самого Сенджу. И он задумался над ними, может, действительно не стоит рубить с плеча. Возможно, надо поговорить и все обсудить? Пока еще они с Хаширамой оба живы, пока их тела не сжирают черви, как сжирают их родителей. Слова, сказанные на эмоциях, порой самые искренние, но это не значит, что от них будет какой-то толк. Это не значит, что они принесут какую-то пользу или поменяют ситуацию, но искренним нужно быть всегда. Поэтому…       — Тобирама, — мужчина прочищает горло от скопившегося никотина в слюне, выплевывая субстанцию на землю. Сенджу поворачивает голову и выходит из машины.       — Да? Sail to the dusk       — Я думал о твоих словах все это время и решил, — Мадара хмурится и поднимает свою голову в сторону темного окна в его офисе и после переводит свой взгляд на здание напротив, которое принадлежит Хашираме. — Скорее всего, я погорячился и мне действительно нужно поговорить с твоим братом в более спокойной обстановке. Может, я правда все не так понял и…       Тобирама не слышит, что Мадара говорит дальше, до его сознания только доходят слова: «Я сейчас поеду найду его».       — Что ты сейчас сказал? — он находится будто за шумным водопадом. Его словно облили водой. Взяли и выкинули на обочину, да что угодно. — Что за… — он, сам того не понимая, резко хватает запястье Мадары и смотрит все так же отстраненно с улыбкой на губах. Может, это ему сейчас послышалось? — Бред ты несешь. Мужчина смотрит на него удивленно.       — Бред?       — ЧТО ЗА БРЕД ТЫ НЕСЕШЬ, МАДАРА? — Сенджу начинает кричать, резко, внезапно, Мадара даже вздрагивает от неожиданного смены настроения. — Тебе изменили, растоптали, выставили, как последнего идиота, на этой презентации, да она даже с братом год развлекалась, пока ты упивался. Она даже легла под него. И ОН не отказал ей. ТЫ ЖЕ САМ ЛИЧНО ВИДЕЛ, МАДАРА! ТЫ ЧТО, ЗАБЫЛ О СВОЕМ ДНЕ РОЖДЕНИИ, МАТЬ ТВОЮ? — он хватает второй рукой плечо Мадары и начинает трясти. — Да что с тобой такое? ЧТО С ТОБОЙ НЕ ТАК? Когда? Мадара? КОГДА ЖЕ ТЫ ОТКРОЕШЬ СВОИ ГЛАЗА? И увидишь. Зачем ты портишь все? — он смотрит в изумленные глаза, зрачки дергаются. — Скажи мне, тебе нравится страдать или чтобы страдали другие? Я не понимаю!       — Тоби, отпусти меня, — говорит Учиха и старается изо всех сил выпустить руку с захвата, но захват действительно болезненный. — Мне приятна твоя забота. Но я должен разобраться сам во всем, я должен попробовать. Может еще не все… There’s nothing more we can do       — НЕТ! — его тянут на себя. Ты никуда от меня не уйдешь, опять. Ты меня не бросишь, ты же сказал, что понимаешь меня. Ты обещал. — Ты ему не нужен, он не любит тебя. Ты нужен мне.       — Да зачем тебе все это? — Мадара начинает раздражаться и резко выдергивает руки из тех, которые к нему так тянутся. — Ты должен так беспокоиться об Изуне, — его взгляд горит от переполняющей злобы непонятно из-за чего. — Не обо мне. Что с тобой такое? Он же твой брат. We waited so long       — Потому что я… Люблю тебя, идиот. Потому что ты мне нужен. Потому что я не могу без тебя. Не получается. And tried to figure it out       — Все знаю. Извини. Я знал про Мито, и не сказал. Он изменял тебе еще год назад. При мне, — голос Тобирамы становится стеклянным. — И ты никуда не пойдешь. Ты ему не нужен. Ты вызываешь у меня сейчас отвращение своей слабостью, Мадара, — он начинает смеяться и вытирать слезы от искреннего веселья. После чего опять смотрит на него с таким отвращением. С такой злостью. — Ты бежишь как собака к хозяину, который тебя выкинул на улицу, поджав хвост, — его уголки губ дергаются и поднимаются вверх. — Как последнее убожество. Какой с тебя пример для подражания. А? Что бы Изуна на это сказал? Ты думаешь, он был бы рад? Да ни черта подобного! — голос становится громче. — Подумай о своем брате. Да, вот так, по больному. Ты не бросишь меня еще раз. Ты не разочаруешь Изуну. Меня не разочаруешь. Не будет же все зря. Не зря же он тогда взял в руки этот чертов телефон. Никто не заставлял Хашираму сделать так, как он поступил. Нужен был лишь повод.       — Тобирама, — мужчина разворачивается, смотря с агрессией. — Не указывай, что мне делать. И следи за своим языком, — он поворачивается назад и кидает напоследок. — А насчет Изуны, он всегда будет на моей стороне. Всегда, даже если меня не станет, — он разворачивается и подходит к машине, открывает дверь и садится, больше не говоря ни слова. Заводит мотор и Тобирама видит, как на навигаторе высвечивается знакомый маршрут. Он сжимает свои кулаки. Зрачки сужаются и он произносит вслед удаляющейся машине. — Я так не думаю, — после чего садится в свою, вжимает педаль газа и… — Ты не доедешь. Ты выслушаешь меня. Ты обещал. Don’t underestimate my love Сейчас можно уже нарушать все правила, больше нет причин сдерживаться, ведь он знает, что если он не остановит этого проклятого Учиху, то второго шанса точно уже не будет. Тобирама, сам того не понимая, натолкнул своими мыслями Мадару на то, на что совершенно не рассчитывал, то, что совершенно не имел в виду. Блядские намеки вечно воспринимаются не так, как хотелось бы. Ну ничего. Тобирама шумно выдыхает и его лицо наконец приобретает свое истинное выражение лица. Взгляд сосредоточен. Быстрое движение вверх на переключение скорости и газ. Хочешь погонять? Ну давай, погоняем. Мадара выехал на трассу, когда ему уже в пятый раз звонил телефон, и конечно же это был Тобирама, на что Мадара попросту поставил телефон на беззвучный режим. Скоро проснется Изуна, тогда он и включит телефон. Он был благодарен Сенджу младшему за такую заботу, но что-то ему в ней не нравилось. Слишком давит. Он и сам в состоянии разобраться со всем, вот только Хаширама трубку не брал. Последний раз набрав нужный ему номер и услышав короткие гудки, он выдохнул и сжал руль крепче. Ничего, поговорят дома. Тобирама отставал от него на пару кило, но горящие фары сзади он все-таки уже видел. Из-за того, что именно их трасса покрылась льдом от перепада температуры за ночь, все это действительно затрудняло движение. На часах было пол седьмого, до их дома, в котором Мадара уже не появлялся пару дней, оставалось каких-то полчаса. И он видит протянутую руку. На обочине стоит парень лет двадцати-двадцати пяти, бледный, худой и с усталостью в глазах. Они даже чем-то похожи, нет, не внешне, а чем-то глубже. Мадара медленно подъезжает к обочине и опускает окно.       — Вам куда?       — Прямо и налево по прямой к поселку, — юноша говорит спокойно, как-то бесцветно. — Сможете подбросить? — его губы проколоты пирсингом, как бровь и нос. Одет он тоже немного вызывающе, оголенный живот виден сквозь меховую накидку, на ногах обтягивающие кожаные штаны и армейские ботинки. Парень слишком хрупкий и смазливый. Шлюха, что ли?       — Садитесь, — Мадара кивает на соседнее сидение. И ловит взгляд смятения. — Не переживайте, я не собираюсь вас убивать или насиловать. Сам домой еду, — на что юноша усмехается и отворяет дверь. Говорит с долей иронии.       — Насилие — это последнее, что может меня испугать. Меня Сай зовут. А Вас? — он подпирает рукой щеку, на пальцах которой надеты кольца и тянется за сигаретой. — Можно я покурю через окно?       — Да, — Мадара смотрит в боковое зеркало и нервно усмехается. Сенджу близко. — Конечно, — телефон опять начинает вибрировать, Тобирама действительно не в настроении. После чего переводит взгляд на отстраненно курящего юношу. — Мое имя Мадара, — он это говорит без каких-либо эмоций. — Что ты забыл тут в столь раннее время один? Не боишься в таком виде разгуливать по трассе? Еще подберут какие-нибудь наркоманы или насильники и увезут хрен пойми куда, — да, наркоманы, очень смешно. Сказал Мадара, который сам за эту ночь недалеко от них ушел. Сай отвечает не сразу. Он краем глазом улавливает, как мимо них проносится красивая машина, замечает, как от этого хмурится его спутник. Тобирама сегодня в ударе. И видит, как звонит опять телефон сквозь полуопущенные ресницы.       — Знаете, иногда то, что вы описываете, не самое страшное, что может случиться, — он докуривает и выкидывает бычок в окно. — Иногда, настоящие чудовища намного ближе, чем вы можете себе предположить. И, знаете, уж лучше сесть в такую машину, заранее зная, что с тобой может случиться, ты будешь к этому готов. Чем сесть в другую, и не знать ни черта. Просто некоторые вещи начинаешь видеть, да и… — он опять переводит взгляд в окно. — Некоторые вещи появляются именно тогда, когда ты больше всего их ждешь. Возьмите телефон, вам звонят. Мадара молчит и переключает скорость.       — Возьмите, иногда бывает так, что следующего раза может больше не быть, — Мадара удивленно поворачивает голову к собеседнику и оценивающе проводит по его лицу взглядом. Интересный молодой человек.       — И что же ты видишь? — он хмуро берет телефон в руки и наконец нажимает кнопку приема вызова. Слышит неразборчивый крик и просьбу остановиться.       — То, что вы покойник, — спокойно отвечает Сай, так странно улыбаясь, будто она заученная и попросту должна быть. Такая мертвая улыбка, картонная, неестественная. Спина Учихи напрягается и он видит, как постепенно яркие фары впереди дороги начинают слепить ему глаза.       — Что ты имеешь в виду?       — У вас внутри пусто, так же, как и у меня, — тихо отвечает юноша и сам прикрывает глаза пальцами от беспощадного света. Мадара резко хватает телефон и трубку снимают сразу.       — Тобирама, — он еле сдерживается, чтоб не закричать. — Уйди! — он смотрит на вдалеке стоящего мужчину и машину поперёк дороги, стоящую за ним. Till I continue the fight       — Нет, — отвечают ему в трубке уверенно, — Останови машину и мы с тобой спокойно поговорим, — и для пущей уверенности он еще расправляет свои руки вширь, говоря через гарнитуру.       — ТОБИРАМА! — Мадару начинает бесить вся эта ситуация и он понимает, что ему действительно или придется давить Сенджу, или остановить машину. Хотя иногда задавить очень хочется. — СВАЛИ С ДОРОГИ, Я ТЕБЕ ГОВОРЮ! — он кричит в динамик. Машина слишком быстро едет и Мадара резко бьет ногой по тормозам. Just stay, hold on       — НЕТ! — кричат ему в ответ. — ОСТАНОВИ, БЛЯДЬ, МАШИНУ! ТЫ НЕ ОДИН ЕДЕШЬ! — мужчина делает два шага вперед и видит, как машина несется на него. Он остановится, он точно знает.       — МАДАРА! — кричит мужчина и не слышит, как орут на него в машине.       — ТОБИРАМА! — он выжимает тормоз, выплевывая слова, и машину заносит вбок, резко крутануло в левую сторону и мужчина понимает, что она не тормозит. Машина сбрасывала темп как только могла, но она не тормозит. Секундный ужас, будто волна накрывает его с головой, он переводит взгляд на сидящего рядом юношу, который спокойно и отрешенно смотрит на него, и будто в замедленной съемке бросает взгляд на Тобираму вдалеке. Don’t lose yourself to the crowd Он не успеет. Он выворачивает руль. У Изуны должен остаться хоть кто-то. Если он сейчас не сделает этого, Изуна останется один. Тобираме некуда бежать. You are confusing me       — Останови ма… — встревоженный голос слышится из динамика и сейчас ему уже не до крика. Глаза расширяются в ужасе, от того, как он видит, что машину ведет боком по тонкому льду. Со всей оставшейся скоростью.       — Я не могу, она не… — вода от расколовшегося льда, проскальзывает под шины, застревает там, создавая помеху. Мадара от резкого удара головой об стекло теряет управление и поворачивает голову к пассажиру, в последний момент видит, как Изуна улыбается ему, сидя рядом. — Изуна? So hard to let you leave tonight Изуна за тысячи километров вскидывает голову, проснувшись от сильного сердцебиения в груди. Оно так бешено колотится, будто он умирает. Тяжело дышать и горло сдавливает что-то тяжелое, словно на него упала какая-то глыба и он не может подняться. Дыхание полностью сбивается и от удушья катятся слезы. Он видит себя над собой, и глаза в ужасе расширяются. Он даже рукой пошевелить не может. Ужасный шум в ушах, будто он в какой-то машине. Сонный паралич. Раз удар. Машина переворачивается на бок, прямо пассажирскими сидениями вниз. Стекло трескается. Он сжимает мокрую известь, которая беспощадно, будто тараканы заползает своими ножками под ногти, оставляя сплошную черноту за собой. Он сидит напротив свежей земли, дует холодный ветер, который случайно проникает под его легкую, голубого цвета майку. Мурашки пробегают по бледной, почти выцветшей коже. Волосы прилипли ко лбу, капли пота стекают по нему от сильного волнения. Хочется кричать, хочется только что накрывшей гроб его матери и клянётся:       — Я никому никогда больше не позволю умереть так рано, Мама. Я обещаю тебе, я клянусь тебе. Никто не умрет больше по моей вине, — руки сжимают землю до такой степени, что если была бы возможность, она бы хрустела от напора. — Я клянусь. Больше никто не будет страдать, никому больше не будет больно. Я не позволю..Если бы я только мог.       — Ма… — едва слышимый звук слетает с губ, так и оставаясь неозвученным. Голова медленно поворачивается в сторону машины. Два удар после очередного переворота. Машина делает еще один переворот и слышится сильный удар о землю. Стекла начинают постепенно трескаться, рассыпаясь на осколки. Вмятина. Дверь вогнулась вовнутрь рядом с сидением водителя. Слышен чей-то крик.       — Да… — все замерло. — Тобирама разворачивает голову в сторону проносящийся рядом машины. Это нереально. Нет-нет-нет. Нееееет. Три удар. Стекла рассыпаются. Салон изнутри окрашивается красными пятнами. Звук металла, который с шумом скользит по льду. Крик заглушается.       — Ра… — одними губами произносит Сенджу. Полностью разворачиваясь назад и видя то, что осталось от машины. Четыре. Тишина. Машина останавливается. Изуна с улыбкой сидит и гладит Мадару по щеке. Мадара просто уснул. 7:01. Наконец-то рассвет.       — МАДАРА!!!!!

We waited so long And tried to figure it out Don’t underestimate my love Till I continue the fight Just stay, hold on Don’t lose yourself to the crowd You are confusing me, So hard to let you leave tonight