Mine

Ocean Jet — Breaking the Stones

— Всю жизнь, сколько я тебя и себя помню, знаешь, мне всегда было что тебе сказать. Будь то что-то просто незначительное, будь то что-то с негативным посылом или же просто мои рассуждения, касаемо тех или иных вопросов. Мне хотелось с тобой делиться какими-то событиями, которые я, если и не говорил тебе сразу, записывал или сюда, или говорил тебе чуть позже. Мне хотелось столько тебе рассказать, столько объяснить и показать, почему собственно я и начал писать дневники, с какой-то глупой надеждой, что когда-нибудь — ты прочитаешь все это. Мне, почему-то, всегда казалось, что ты найдешь все эти записи, те, недоговоренные мною же, но написанные тебе после моей смерти или каким-то счастливым для тебя вечером. Мне всегда хотелось, чтобы ты был словно рядом, словно наблюдал за мной со стороны и всегда мог прочитать мои мысли и понять меня лучше или же почувствовать рядом. У меня никогда не возникало и мысли, что когда-нибудь я дойду до того, что. Мне впервые в жизни тебе нечего сказать. Мне больше нечего сказать никому, и в том числе и тебе. И я понятия не имею — почему. Ты тут не увидишь ничего, что бы тебе помогло понять причину этого, потому что я и сам ее еще не понимаю. И это очень странное состояние. Я полностью стал пустым. ***

Day after Day Мадара идет по темной улице, делает еще один шаг от больницы, из которой он только что вышел. Его волосы развеваются на ветру, голову держит прямо, смотрит прямо и в его лицо задувает сильный ветер, который полностью пронизывает его с головы до пяток. Он делает еще один шаг, костыль он оставил в кабинете Тобирамы, он делает еще один шаг и оглядывается назад. Тобирама сидит около окна и смотрит в него, он смотрит долго и почти не моргает. Смотрит пристально, окровавленная рука сжимает основание разбитой бутылки и он лишь пытается не улыбаться, да и у него плохо получается. Странное чувство, словно Мадара никуда не ушел и стоит прямо за ним, расползается по спине, он поворачивается назад и видит… Мадара видит лишь темные окна в стенах больницы, но голову не отворачивает. Стоит и смотрит в окна, пока ветер начинает задувать в его спину. Его пальто расстёгнуто и вместо снега, который до этого окутал своим вихрем город, капает медленный дождь. Тобирама медленно встает, обхватывает пальцами стекло и подходит к окну, словно желая там что-то увидеть, но перед этим берет в руки еще одну бутылку и замечает взглядом, что с его стола исчезла третья бутылка. Усмехается, подходит к окну и подтягивает бутылку к своему рту, делает шаг вперед, чтобы… Отпить еще один глоток, Мадара опускает руку с бутылкой, не вытирая губы. Мимо проезжают машины. Ему сигналят, но он не обращает на это никакого внимания и делает шаг назад, чтобы.Посмотреть из окна на человека, который стоит и смотрит на него, прямо в глаза. I'm being told the same Их взгляды встречаются даже с такого расстояния и черный взгляд полностью поглощает в себя кровавый, смешиваясь в один — бурый. Тобирама знает: Мадара смотрит сейчас прямо на него, пока его лицо освещается неоновой вывеской больницы, которая беспощадно проникает внутрь, под кожу. Мадара смотрит в глаза Тобирамы и отпивает еще глоток. Тобирама смотрит в глаза Мадары и отпивает еще глоток. И по губам обоих скользит болезненная улыбка. Тобирама кривится и пьет с горла, ощущает, как по его лицу медленно катятся слезы прямо вдоль подбородка и он их даже… Не вытирает. Мадара смотрит в лицо Сенджу и не вытирает свои слезы на лице — в этом нет никакой нужды. Он стоит на месте и дождь начинает лить с усиленной силой. You wanna run, but you can't take even a step Оба хотят отойти, сделать шаг назад, а кто-то вперед, но оба остаются стоять на месте.       — Уходи, пожалуйста, — мысль возникает в голове двоих, но никто не двигается с места.       — … не смотри на меня так.       — Я и так слишком много отдал ради тебя, убирайся, сделай еще один шаг, я умоляю тебя.       — Ты убиваешь меня, ты сожрал меня до самого конца, — оба все еще стоят на месте и каждый не решается первым отвести взгляда, у них даже сейчас происходит битва глазами. Или же просто каждый из них не может поставить точку и сделать свой следующий шаг. Оба хотят сейчас сорваться с места и побежать навстречу друг другу. Они же когда-то обещали друг другу, что справятся, еще тогда, в самом раннем детстве. Слезы катятся без остановки и не прекращаются, Тобирама чувствует, как к нему прикасается рука сзади… и сжимает плечо Мадары своей твердой рукой. Тобирама впервые отводит взгляд от Мадары, который отводит от него и оба смотрят назад. Перед Тобирамой стоят Данзо, Орочимару и его мать, которые крепко сжимают его плечо, улыбаются ему и говорят, что все будет хорошо и он справится. Перед Мадарой стоит Хаширама, стоит Изуна, стоит Конан и все говорят ему, что скоро все будет хорошо, что они справятся. I didn't happen to take the easiest way Тобирама грустно улыбается Данзо и перенимает видение в себя, прикрывает свои глаза, сжимает их три руки на своем плече. Мадара грустно улыбается им всем и перенимает в себя видения, прикрывая свои глаза, сжимает их три руки на своем плече. Тобирама делает шаг от окна вперед, но в последний раз смотрит назад. Мадара делает шаг от больницы назад, но в последний раз смотрит в окно. И оба больше не видят друг друга. Они исчезли в рутине города и собственной жизни, которая отрезает их своей рукой друг от друга. I wouldn't win if I hadn't been making mistakes Тобирама отходит от окна и, моргая, смотрит в пустоту, отпивает еще с горла, медленно спускается вниз по стене и зажимает свои глаза, пытается не дрожать всем телом, которое то и дело, что трясется без ведомой на то какой-либо причины. Кровь на руках застыла и превратилась лишь в грязь. Он усмехается, смотря на свои дрожащие пальцы, и закусывает губу. Мадара идет дальше и понимает, что его ноги начинают дрожать без ведомой на то причины, рука дрожит, но он пьет с горла, пытается унять дрожь во всем теле. Его пульс зашкаливает и часы беспощадно мигают, показывая ему, что надо успокоиться, но Мадара лишь горько усмехается. Он понимает, что как бы сейчас ни старался — унять дрожь не сможет, даже если бы очень захотел. И наконец доходя до какого-то перекрестка двух дорог, заворачивает за угол и опускается спиной по холодной стене, и волосы прилипают к липкой от дождя поверхности. Дождь усиливается еще сильнее и Тобирама дрожит весь, он сидит с закрытыми глазами и пьет несколько глотков сразу. Его сердце беспощадно колотится в груди и тихий стон превращается в настоящий… …смех. Мадара закусывает свои губы, чтобы не смеяться, но не может остановиться. Смех начинается в районе живота и медленно поднимается к гортани, там застревает от дрожи и слез. Смех прорывается со слезами наружу, и Тобирама со всей силы ударяет по стене своего кабинета, не щадя свою руку, и истерика окутывает его… …с головой. Мадара смеется так искренне и так потерянно, как, кажется не смеялся в своей жизни никогда. Его колотит, его разрывает от ужасного смеха, который… …заполняет весь кабинет целиком и слезы все катятся по щекам, они катятся и катятся, и катятся, губы дрожат и Тобирама дрожащими пальцами сжимает свои волосы… …которые хочет вырвать сейчас из своей кожи целиком. Их пальцы сжимают светлые, как день, короткие волосы, в то время как другие сжимают черные, как ночь, длинные пряди. Day after day I'm being told the same Тобирама пытается успокоиться и медленно поднимает свою голову вперед, смотрит в стену, красные глаза стали черными и по губам медленно ползет улыбка. Мадара смотрит в стену напротив и не может перестать улыбаться. Он смотрит в стену и его рука ударяет стену, по которой он скатился и еще раз, и еще раз. Он успокаивается и еще раз смотрит прямо перед собой бурыми от слез глазами, которые поменяли свой цвет. Тобирама медленно встает на дрожащих ногах, ощущая груз всего своего тела и направляется в сторону входной двери в кабинет. Он подходит, сжимает ручку двери и открывает дверь. Дрожь никуда не уходит до сих пор. Мадара сглатывает и поднимается на дрожащих ногах, облокотившись замёрзшими пальцами, пытается подняться и делает свой первый шаг. Дрожь никуда не уходит до сих пор. Бутылка разбилась. You wanna run, but you can't take even a step Тобирама срывается на бег и бежит в сторону ванной комнаты, чтобы смыть с себя всю кровь, застывшую на его руках. Он совершенно не чувствует никакой боли — хотя должен был. Мадара срывается на бег и бежит по темной дороге, которую освещают одиноко стоящие фонари, которые беспощадно светят ему в глаза. Он смотрит на свою руку в крови и сжимает ее еще сильнее — он совершенно не чувствует никакой боли. Хотя должен был бы. Он бежит так быстро, словно знает, что если сейчас не перестанет, остановится и больше не сможет убежать. Его ноги ноют от сильной нагрузки и он, заворачивая за угол, охает от боли и облокотившись об перила лестницы, падает вниз, от острой боли, разносящейся и в его голове, и в теле. Мадара бежит так быстро, словно знает, что если сейчас не перестанет, остановится и больше не сможет убежать. Его ноги ноют от сильной нагрузки и он заворачивая за угол охает от боли и облокотившись об стену, падает вниз, от острой боли, разносящейся и в его голове и в теле. Сжимает свои губы и пытается… …встать, но ноги больше не идут. Тобирама пытается встать еще раз, но его тело отказывает и он начинает дрожать еще сильнее. Сердце колотится в груди, он делает еще одну попытку, но понимает… …что встать больше не может. Ноги просто больше не идут. Мадара пытается еще раз, но ужасная боль не дает ему возможности даже пошевелиться. Он пытается и пытается, но все его старания по выздоровлению, словно в один момент исчезли и он больше ходить не может.       — Да что за, — усмехается Тобирама и начинает вставать опять, но опять… …опять падает и ударяется своими руками о мокрый асфальт и начинает смеяться. Так громко, что смех разносится по всему коридору. Тобирама лежит на лестнице и улыбается.       — Да что за? — Мадара делает еще одну попытку подняться на руках, но понимает, что не может. Смешно. В кармане звенит телефон и Тобирама, переводя взгляд на свой карман, достает телефон, подолгу смотрит на мигающий экран и наконец нажимает на кнопку принятия входящего вызова.       — Да? — Мадара пытается говорить спокойно, он наконец подползает к стене, весь промокший от дождя и облокачивается затылком о бетонную поверхность.       — Да? — Тобирама поднимается и облокачивается затылком о стену рядом с лестницей.       — Где ты? С тобой все в порядке? — слышится встревоженный голос Конан, которая говорит с тревогой. — Я приехала в больницу, но тебя нигде нет. Тобирама пытается сдержать улыбку, он слышит голос Данзо, который приехал в больницу и спрашивает где он и все ли с ним все в порядке. Не заметил, как медленно наступает утро.       — Со мной… — тихо отвечает Мадара, пытаясь перевести дух, пытаясь сделать так, чтобы голос не дрожал.       —…все в порядке, — тихо отвечает Тобирама и переводит взгляд на дрожащие руки, улыбаясь. — Ты почему спрашиваешь?       — Ты приехала в больницу? Зачем? — Мадара пытается встать и наконец встает, ноги ноют беспощадно.       — Не ври, что с тобой все в порядке, — разносятся голоса в трубке, — тебя нигде нет, где ты? Почему твой голос дрожит?       — Ну. — Тобирама переводит взгляд на лестницу и пытается придать голосу более убедительный тон.       —… я просто вышел прогуляться, не волнуйся за меня, я скоро приду обратно. Мне просто надо было, — Мадара с горечью усмехается.       — Побыть наедине с самим собой, — Тобирама шумно выдыхает и переводит взгляд на свои окровавленные руки, сидя у стены.       — Где ты? Я сейчас приеду, скажи где ты. Так и знала, что твое побыть одному — всегда плохо заканчивается.       — Все… — Мадара отвечает, смеясь от горечи, и пытается встать на ноги, но опять падает.       —… нормально, — Тобирама больно ударяется спиной о стену, от того, что ноги просто не слушаются его.       — Не верю! Я сейчас выслежу тебя по навигатору и приду, жди меня там, — говорят два голоса в унисон, вызывая улыбку у обоих. Конец связи. Тобирама нажимает на отбой и медленно поворачивает голову в сторону начала лестницы и видит перед собой силуэт. Мадара поворачивает голову в сторону прохода и видит, как перед ним стоит Тобирама и тянет к нему свою руку.       — Мадара? — Тобирама моргает пару раз и пытается встать на ноги. Поднимается.       — Тобирама? — Мадара смаргивает и, держась за стену, поднимается на ноги. I didn't happen to take the easiest way       — Когда же ты оставишь меня в покое? — оба говорят с какой-то горечью, — а если и не оставишь, то зачем отталкиваешь? — оба хмуро смотрят на силуэты перед собой и смаргивают. Мадара лишь поджимает свои губы и отдаляется от Тобирамы, медленно идя по коридору в другую сторону. Тобирама лишь поджимает свои губы и отдаляется от Мадары, идя от него в противоположную сторону дороги.       — Стой! — Тобирама, наконец поднимается на ноги и делает свой шаг за Мадарой.       — Подожди! — Мадара срывается с места и начинает опять бежать за Тобирамой. И Мадара в темном коридоре, и Тобирама в проходе медленно поворачиваются в нем и на их глазах читается странная эмоция, вперемешку с натянутой улыбкой.       — Остановись! — Тобирама бежит за ним, но острая боль пронзает его тело и он падает. Опять, падает. Мадара поднимает свое лицо, которое полностью заслоняют черные волосы и понимает… I wouldn't win if I hadn't been making mistakes … что больше не может встать. Тобирама пытается подняться, но не может. Он поднимает свое лицо в сторону медленно уходящего от него Мадары и начинает… … ползти по сырой земле за Тобирамой. На одних лишь руках, лишь бы догнать.       — Остановись!       — Пожалуйста. — Тобирама делает еще один выпад руками и пытается тащить свое тело на своих же руках. Мадара оборачивается к нему и усмехается. Останавливается и глаза Тобирамы встречаются… С абсолютно залитыми кровью глазами Тобирамы. Мадара делает рукой еще один выпад, боль разносится по всему телу, он утыкается головой о асфальт и его тело начинает трясти, а после он поднимает свою голову. Взгляд Тобирамы скользит по профилю Мадары. Он ползет дальше, сжимая руками пол, пальцы скользят по гладкой поверхности и не за что больше ухватиться. Боль разносится по всему телу и он утыкается лбом о пол и его тело опять начинает дрожать от слез.       — Сколько ты еще будешь мучать меня? — Мадара срывается на крик и кричит, пока голос разносится по пустой улице.       — Я тебе не достаточно отдал? — Тобирама рыдает, сглатывает слезы, но ползет дальше. Он ползет и ползет, и ползет, тянет свою руку к… … Тобираме, который стоит в конце дороги и смотрит на него своим пристальным взглядом.       — Я не понимаю. — Тобирама смотрит на Мадару своими красными от слез глазами.       — Что ты еще хочешь от меня? — Мадара почти доползает до Тобирамы, его вся одежда все в грязи и он смотрит на него своими красными от слез глазами. — Что? Мадара протягивает Тобираме руку и улыбается, а после губы говорят лишь тихое: Day after day I'm being told the same       — Я… — Тобирама протягивает ему руку, зрачки расширяются.       — тебя… — Тобирама тянет руку Мадаре в ответ.       — просто…— Мадара доползает до Тобирамы и в почти ухватывается за его руку своей.       — Люблю. — Сенджу почти ухватывается пальцами за пальцы Мадары, но все исчезает в этот же момент. Мадара сжимает свои губы и утыкается лбом о землю. Его трясёт опять.       — А ты меня… — слышится голос в голове обоих. Тобирама вздрагивает и опять поднимает голову в его сторону.       — …любишь? — Мадара вздрагивает и опять поднимает голову в сторону голоса. Тобирама горестно усмехается и смотря последний раз в сторону Мадары, который присаживается на корточки и смотрит на него внимательно. You wanna run, but you can't take even a step       — Да, — отвечает Мадара смотря в глаза Тобирамы и по его щекам катятся слезы, он поджимает губы.       — Я… — Тобирама шумно выдыхает и лампочка начинает мигать в коридоре.       — …тебя, — Мадара смотрит в сторону фонаря вдали и ухватывается рукой за руку Тобирамы.       —…люблю, — оба говорят в унисон и ухватываются руками за протянутую им руку. Я тебя всегда любил. I didn't happen to take the easiest way       — Это, — Мадара наконец встает и улыбается Тобираме, отпуская его руку, и она падает на пол.       — Хорошо, — Тобирама целует руку Мадары в последний раз, и наконец, опуская, она падает на землю.       — Только вот…— Мадара в последний раз разворачивается и смотрит на лежащего на полу Тобираму.       —…это ничего не меняет, — Тобирама смотрит на Мадару с усмешкой.       — …пока ты не будешь к этому, — Мадара вздрагивает.       — Готов. — Мадара наконец разворачивается и уходит в другую сторону.       — Стой! — Тобирама пытается кричать, но не может. — Что значит — не буду готов?       — Подожди! — Мадара кричит в спину Тобираме. — Я не понимаю! Мадара и Тобирама разворачиваются и смотрят на них с сожалением.       — Пока ты не захочешь человека полностью понять — ты никогда не будешь готов, тебе надо вырасти еще как личность, простить себя и его, принять и отпустить, и только тогда… Тобирама вздрагивает.       — Ты будешь готов. А пока тобой правит эгоизм, — они оба улыбаются и растворяются в пустоте. Мадара и Тобирама, лежа на земле, утыкаются лбами, сжимая зубы, и в следующий момент слышат:       — Мадара? — Конан кричит, — Мадара! Господи! Почему ты лежишь на земле! Мадара! — она подбегает к нему и пытается его поднять. — Что случилось? Что произошло? Я везде тебя искала и не могла найти. О господи, у тебя руки в крови! Господи!       — Тобирама? — Данзо кричит, — Тобирама! Господи! Почему ты лежишь на полу? Тобирама! — он подбегает к нему и пытается его поднять. — Что случилось? Что произошло? Я везде тебя искал и не мог найти. О господи, у тебя руки в крови! Господи! Мадара смотрит на Конан затуманенно и пытается выдавить улыбку.       — Все в порядке… — он отводит взгляд.       —… жизнь случилась. — Тобирама говорит вяло и Данзо поднимает его на своих руках с пола. Конан помогает дойти Мадаре до своей машины и все вчетвером идут в полном молчании. I wouldn't win if I hadn't been making mistakes

***

Март Чие хмуро осматривает тело Мадары своим пристальным взором и проводит по его ногам своими шершавыми пальцами и переводит встревоженный взгляд на лицо Мадары, который отрешенно смотрит в потолок.       — Я не понимаю, — она хмурится и сжимает кожу на ногах Мадары довольно-таки болезненно своими пальцами, — ты ничего не чувствуешь? Вообще? Голос Чие звучит словно отдаленно и Мадара лишь качает головой, поджимая свои губы. Она отходит в сторону и берет специальный молоточек, стучит им по коленям Мадары.       — А сейчас? Мадара лишь жмурится в очередной раз от боли в своей голове и сжимает свои глаза, в которых стоят слезы. Он ничего не чувствует больше вообще. С тех пор как все закончилось и он упал — он больше не может ходить.       — Ничего, — он открывает свои глаза и устало смотрит в потолок. — Я больше ничего не хочу. Чие хмурится и помогает ему сесть, но Мадара, облокачиваясь о стену, отворачивается от нее, не может смотреть ей в глаза. Все, до чего они дошли по сейчас — все насмарку.       — Я… я не понимаю, — она растерянно рассматривает лекарства Мадары, — ты же встал на ноги, что случилось? Мадара молчит и его потухший взгляд смотрит в окно. Началась весна, погода постепенно улучшается, но за окном все также холодно, как и внутри него самого.       — Ты же шел на поправку, я не понимаю, — женщина опускается рядом с ним на кушетку и внимательно рассматривает Мадару.       — Я… — Мадара открывает свой рот, чтобы что-то ей ответить, но опять закрывает его и чувствует невыносимую боль где-то в области груди и сжимает руки.       — Что? — женщина кладет руку на его плечо, — поделись со мной. Мадара подолгу еще смотрит в окно, а после поворачивается к ней и в его глазах впервые стоят слезы.       — Я больше не хочу ходить — мне незачем, — он поджимает губы и сам не замечает как по щекам катятся слезы, — я хотел встать на ноги ради одного человека, доказать ему, что смогу, — он сглатывает и видит взгляд Чие. Смаргивает и отворачивается. Голос становится хриплым. — А теперь я потерял какой-либо стимул идти на поправку, я потерял все и в том числе какой-либо в этом смысл, — его тело содрогается, — я больше не хочу бороться, я ничего не хочу. Я не хочу терпеть боль, из раза в раз, я устал.       — Послушай меня, сынок, — Чие обнимает его руками за плечи, — ты должен это хотеть ради себя, а не кого-то, ты должен жить ради себя и…       — Зачем? — Мадара усмехается и глотает ком в горле, — зачем мне жить, когда у меня ничего не осталось, и в том числе никого? Что, если мне все это больше по сути не надо? Что, если единственное, что я чувствую, — он поднимает руку и бьет себя в грудь ладонью, — это огромную дыру вот тут? Я чувствую пустоту, которая дает мне какой-то покой?       — Не говори так, — женщина качает головой, — ты должен быть сильным и встать на ноги.       — ДА ЗАЧЕМ? — Мадара срывается на крик, — ЗАЧЕМ?! Я всю жизнь ради чего-то боролся, для чего-то жил, для чего-то был сильным и к чему это привело? Я все просрал в том числе и себя! — он кричит и не может остановиться. — Нахрена мне все это надо? Я не могу больше помочь ни другим, ни себе. Я устал. Вы понимаете?       — Сынок, — женщина улыбается ему грустно.       — Что вы от меня хотите? — Мадара сконфуженно отводит взгляд.       — Посмотри на меня, — Чие обхватывает своими пальцами его подбородок и поворачивает к себе. Мадара смотрит на нее устало.       — Скажи, ты любишь этого человека? — она спрашивает спокойно. Мадара задумывается на секунду и после отвечает наконец-то:       — Да, с детства люблю. Но я такой эгоистичный урод, я слишком много боли причинил этому человеку своими же руками, — он говорит тихо и ему хочется провалиться сквозь землю. — Я боялся всего, чего только мог, и всегда отталкивал его, а теперь, впервые в жизни понял, что мне отталкивать и терять больше нечего.       — Ты ответил на свой вопрос сам, — она улыбается. — А он тебя?       — Да, наверное. Да, — он хмурится.       — Ты ответил сам на свой вопрос, — она улыбается мягко.       — О чем вы? — Мадара устало вздыхает. Fail after fail — the terms of the game       — Я о том, что дай побыть этому человеку слабым и тебе пора самому бежать за ним и исправлять все, — на ее губах расцветает улыбка, — а для этого тебе нужны здоровые ноги и просто желание все делать. Ты понимаешь меня? — она сжимает плечо Мадары и смотрит на него, — ты должен захотеть просто что-то делать и все получится — пока люди любят друг друга или же просто живы, всегда можно что-то исправить. Ничего нельзя поменять — если кто-то из вас умер, а пока, можно хотя бы попытаться. Получится — хорошо, не получится — значит такая судьба. Это лучше, нежели ты просто сейчас опустишь свои руки и вернешься в инвалидное кресло. Мадара поджимает губы.       — Подумай о моих словах хорошенько, уж я-то знаю, о чем говорю, — она встает и доходит до двери, но разворачивается, — любовь творит чудеса с человеком, поверь старой женщине на слово. Я хорошо повидала жизнь. — Она подмигивает ему и оставляет на кушетке одного. Мадара сидит там минут пятнадцать, после встает на костыли и с ужасной болью доходит до нее и садится напротив.       — Запишите меня на следующую неделю, — говорит он тихо.       — Хороший выбор, — женщина улыбается ему и протягивает новые таблетки. Мадара выходит на улицу и, поднимая голову к небу, выдыхает и идет в сторону машины. Now I'm gonna break the stones

***

      — Как вы себя чувствуете, Хаширама? Сенджу сидит прямо напротив своего лечащего врача и смотрит на нее пристально, пожимая своими плечами, отвечает:       — Хорошо. Что он еще может сказать? Он действительно себя чувствует хорошо. Ему дают нужные медикаменты, из-за которых за последних два месяца ему ни разу не захотелось выпить. Мито с дочерью приезжают к нему часто в больницу проведать его вместе с Минато, и на странность, его с ним отношения улучшились в значительной степени, если сравнивать с тем, что было до его попадания в больницу. Минато, как он и предполагал, справлялся со своей работы в лице его заместителя, приезжая к нему и обговаривая все необходимые нюансы, касаемо его работы, которые они не могли обговорить по телефону по тем или иным причинам. С Тобирамой и так давно все было понятно и меньше всего его волновал брат, впрочем, так было всегда. Он никогда не поймет его — он не поймет его и ничего с этим ни сделать по сути. Как есть. Мадара больше не звонил и он его не видел ни во снах, ни в виде навязчивых видений, и медленно начинал верить в то, что все что с ним было не что иное, как помутнение его рассудка на почве чувства вины и алкоголя. Ни более ни менее.       — Я чувствую себя намного лучше, — с искренней улыбкой говорит Хаширама.       — Вам больше не звонил Мадара? — женщина спрашивает аккуратно, словно боясь спугнуть блеклую надежду в то, что хоть кому-то стало лучше.       — Мадара умер и гниёт в земле, где ему и место, — улыбается Хаширама и смотрит в окно. — Это всего лишь было помутнение рассудка. Я ни за что больше даже не подумаю променять свою семью на свое прошлое и тем более вариться в нем, у меня нет на это ни времени, ни желания.       — Вы говорите очень правильные слова, — Цунаде старается улыбнуться ему, — я рада, что вам лучше, — она кивает. — Можно рассчитывать на скорую выписку с такой динамикой. Он улыбается ей в ответ. Солнце сегодня светит ярко за окном.       — Но, скажите, почему вы так выразились насчет своего покойного партнера? Откуда у вас такое отторжение пошло, и я бы даже сказала, злоба? Хаширама усмехается и отвечает, пожимая плечами: Don't look back       — Это мешает мне жить дальше и, признаться вам честно, мы всегда с ним были довольно-таки разными людьми, смотрели на жизнь и людей по-разному, не велика потеря, что было — то было, на одного меньше — на одного больше, это жизнь и мне не стоит так убиваться из-за того, что было<. Жить нужно настоящим, а не гнить в прошлом, иначе и сам скоро буду гнить в земле, как он. Мне оно надо? — он заправляет прядь длинных волос за ухо. — Меня отец в детстве учил думать только о себе и своих целях, идти по головам и только тогда, ты будешь что-то из себя представлять и сможешь добиться своей цели, а все, что меня окружает и кто окружает — лишь вспомогательный инструмент, вот и все. Цунаде кивает ему.       — Да я тут задумался об одной вещи недавно, что мне кричал мой странный брат мне в лицо, — в его взгляде скользит раздражение.       — Какой же? — Цунаде поправляет свои очки и откидывает волосы назад в длинном хвосте до пояса.       — Как бы вам сказать, — он задумчиво откидывается на спинку кресла и закидывает нога на ногу, — мой брат был безумно влюблен в Мадару с детства и я отнял у него Мадару чисто из принципа, мне так захотелось, но вы знаете, — во взгляде появляется еще больше раздражения, — несмотря на то, что мой брат встречался с младшим братом Мадары, было что-то между ним и Мадарой странное всегда. Они постоянно смотрели на друг друга так необычно, словно…я не знаю, — он закусывает губу, — с Тобирамой это было понятно, но вот с Мадарой, лично мне теперь, — что-то не очень, после слов и действий Тобирамы.       — Каких же? — Цунаде и правда интересно.       — Понимаете, они словно всегда пытались друг другу что-то доказать и я всегда думал, что это просто дружеские отношения, влюбленность Тобирамы и тупость Мадары, но, недавно я вспомнил кое-что и что-то мне так больше не кажется. Они вообще всегда были очень похожи друг на друга, даже слишком. У меня такое ощущение, что Мадара меня переиграл что ли, когда я всю жизнь думал, что это я все контролирую и он никуда от меня не денется. Он же меня так любил и все было так хорошо, пока мне не приснился сон недавно и я кое-что не вспомнил.       — Что же? — Цунаде скрещивает руки в замок.       — Я могу быть с вами максимально откровенным? — Хаширама спрашивает осторожно. — Говорить без цензуры там и все такое? Цунаде кивает. Хаширама задумывается.       — Как-то раз, — он начинает и словно погружается в воспоминание, — мы изрядно с ним выпили, ну мы часто выпивали у себя дома в свой выходной, — он задумывается и продолжает, — так вот, мы сидели на кухне, брата Мадары не было, моего тоже, как-то все это вылилось в то, что мы долго говорили о них и обо всем, а потом пошли прелюдии и Мадара попросил меня сделать ему минет, — он смущается на секунду, переводит взгляд на Цунаде. Та беспристрастно кивает ему.       — Так вот, когда я начал ему делать, он как обычно начал стонать и впервые в жизни произнёс не мое имя, а имя моего брата, — он затихает, — я тогда сначала не понял, отстранился и повернулся назад, мы оба не заметили, как Тобирама все это время стоял сзади и смотрел на нас. То есть, он так мне пытался сказать, что брат пришел или же сам увидел его и произнес его имя. Было ужасно неловко, я думаю, вы сами понимаете, я тогда без задней мысли поздоровался с братом и улыбнулся ему, застегнул ширинку Мадары. Но Тобирама стоял молча и смотрел на нас с каким-то ужасом, застыв.       — Я посмотрел на Мадару, позвал его, но тот сидел и смотрел на Тобираму неподвижно и словно что-то хотел сказать, а после я увидел, как Тобирама молча удалился в свою комнату. Изуна вернулся домой после работы и пошел к Тобираме в спальню и они занялись сексом как-то слишком громко в тот вечер. Я был в своей комнате и все слышал, наши комнаты вообще рядом были, Мадара продолжал сидеть на кухне все еще со стояком и напился до такой степени почему-то, что пришел ко мне полностью в неадекватном состоянии. Даже тогда я как-то не задумался ни о чем, выпил и выпил. Стоны слышались из соседней комнаты и Мадара резко накинулся на меня, словно не трахавшись месяцами и с каким-то особым звериным настроением и жестокостью трахал меня, вжимая лицо в подушку, стонал так, словно хотел перебить стоны из комнаты. И я отчетливо услышал имя своего брата из соседней комнаты и все было нормально. Изуна всегда был громким. Мадара пьяным и все было хорошо. Это был один из самых лучших сексов в нашей жизни.       — Да? Хаширама как-то с горечью усмехается:        — Только вот сейчас подумав хорошо и воспроизведя в своей голове тот самый день, оказавшись в той комнате во сне с Мадарой я понял одну странную вещь, — его взгляд темнеет.       — Какую? — Цунаде поджимает губы. Хаширама как-то странно косится на сигареты Цунаде и спрашивает, можно ли ему одну. Цунаде протягивает ему зажигалку и сигарету. Он закуривает и наконец отвечает:       — Ирония в том, что это не Изуна стонал имя моего брата, а Мадара, — он затягивается и выдыхает, — твою ж ты мать. Он второй раз за день простонал имя моего брата, когда занимался сексом со мной и это пиздец как странно, вам так не кажется?       — Вы уверены, что вам не кажется сейчас от обиды на Мадару за то, что он ушел и вашего брата?       — Поверьте, лучше бы мне казалось, — Хаширама смотрит в окно и докуривает сигарету, а после помещает ее в пепельницу.       — Я все не понимал ужас в глазах своего брата, не понимал его бурный секс и наш, а теперь, кажется, понял.       — Вы думаете Мадара вам изменял с братом? — она спрашивает осторожно. Хаширама начинает искренне смеяться:       — Мне? Нет, конечно, он не такой человек, чтобы изменять мне физически, да и брата он слишком своего любил, никогда бы этого не сделал, да и Тобирама тоже не сделал бы — кишка тонка была.       — Тогда в чем дело? Хаширама скрещивает руки на груди:       — Не изменял и не хотел изменить, представляя моего брата вместо меня, — две разные вещи, но если это так, то согласитесь, понимать, что тебе изменили морально — не самая приятная вещь, хоть я изменил ему тоже до этого, но все-таки. По идее, честно, но даже тут Тобирама мне каким-то магическим образом подговнил, он с детства таскался за Мадарой словно хвост. Я был уверен, что и тут я впереди, но, похоже Мадара меня обвел вокруг пальца, поэтому пусть гниет в земле. Вы бы видели этот взгляд.       — Вы изменяли Мадаре? — брови ползут вверх Цунаде.       — Да, со своей нынешней женой. Она была очень настойчива и я все хотел детей и никак не мог понять, что же мне надо и кто. Мадара был сильнее меня, меня всегда к таким людям тянуло, а Мито могла мне родить, сложный был выбор. Рад, что не пришлось выбирать по сути. Цунаде кивает.       — Вы думаете он это вам назло сделал?       — Нет, — он усмехается, — и в этом самая большая проблема, он бы назло сделал это не с моим братом, слишком сильно его уважал и опекал, но что-то мне подсказывает, что ни он, ни я, не заметили, как он влюбился в моего младшего брата, сука, — он смеется. — Смешно немного даже, я так старался быть для него самым лучшим, а мой братец и тут впереди оказался, ничего для этого не делая. Цунаде хмурится. Правда это или же игра больного воображения — пока не ясно. Одна проблема в лице Хаширамы у Цунаде начала решаться, а вот вторая в лице Изуны как-то не очень.Цунаде поднимает свой взгляд на невинно улыбающегося Изуну. Смотрит на отчет скорой и задает вопрос уставшим голосом:       — Ну и что ты устроил, Изуна? Изуна виновато опускает голову и ковыряет пальцем рану на ладони.       — Почему как только я тебя выписала, ты впал в истерику и угрожал своим близким ножом, кричал, что твой брат жив и испортил чужое имущество? — она смотрит на мужчину с сожалением. Ей так его жаль, сколько ему пришлось пережить. Now it's real Now it's real Now it's real       — Я… — начинает тихо Изуна, — не знаю, сначала меня вырвало в ресторане при виде крови в мясе, потому что меня это сразу перекинуло в тот самый день, когда я вспорол себе вены, а после, увидев портрет брата в офисе Обито, меня переклинило, — он поднимает свою голову и смотрит в глаза Цунаде. Сейчас он говорит ей настоящую правду.       — Это очень тяжело, я же говорил вам, что еще не готов выйти, мне тяжело принять смерть близкого человека, хоть я и попробовал. Да и, знаете… — он отводит взгляд в сторону.       — Что, Изуна?       — Мне одиноко там и никто меня не понимает, — он говорит искренне и наконец добавляет чуть тише, — мне не хватает вас, как бы я ни вел себя, но вы меня порой понимаете лучше, чем все они. Вы понимаете каково мне, вы и сами потеряли мужа, я — брата, — он смотрит ей в глаза и она вздрагивает.       — Я понимаю и мне правда жаль, — она поджимает губы и дотрагивается до его руки. Изуна не убирает их.       — Я не хочу назад, я не знаю, как жить свою жизнь там и все они делают вид, мол, все нормально, соберись. Но они не понимают, что пока они жили дальше, я изо дня в день жил в своей скорби, злости и обиде, я не могу делать вид, что все нормально. И когда я вижу это мнимое понимание меня, мне хочется всех перебивать попросту, — он горько улыбается. — Мне обидно, что все живут дальше, а я — не могу. Цунаде встает, подходит к нему и обнимает его. Гладит по спине и Изуна ошарашенно моргает, а после поднимает свои руки и обнимает ее в ответ.       — Все будет хорошо, я не буду больше настаивать, когда будешь готов, тогда выйдешь, я буду с тобой до конца, Изуна, — она перебирает его длинные волосы и прижимает сильнее. Изуна отводит взгляд и впервые искренне улыбается.       — Спасибо вам.

***

Когда Данзо тогда забрал Тобираму с того лестничного прохода и они дошли обратно до кабинета, он ничего ему не сказал — ни слова. Когда он увидел костыль Мадары в кабинете Тобирамы, пустые бутылки и пачку сигарет, он лишь внимательно посмотрел на диван и опять ничего не сказал. Тобираме он вызвал такси и в полнейшем молчании отправил домой спать. Приехал под ночь обратно домой, где Тобирама уже протрезвел и пребывал в разбитом расположении, Данзо лишь спросил, как он себя чувствует и больше ничего не сказал. Они выгуляли собаку перед сном, Данзо лишь рассказал про работу и после, придя домой, Тобирама ушел в спальню, а Данзо, сидя на кухне и думая о чем-то своем, пришел позже, лег рядом и они уснули. Он опять ничего не сказал. Данзо прекрасно понимал, что говорить сейчас с Тобирамой, пока он не протрезвел и не успокоился — нет никакого смысла. На следующий день, когда Тобирама пришел с утра и они оба пили кофе, он наконец-то поднял на Сенджу свой внимательный взгляд и спросил:       — У вас что-то было? — смотрел пристально, впитывая каждую деталь на лице Тобирамы, который с удивлением посмотрел на него.       — О чем ты? — Сенджу отпивает свой кофе и смотрит прямо Данзо в глаза.       — У вас был секс? — Данзо спрашивает прямо, ни один мускул на лице не дрогнул. Он ожидал любого ответа и прекрасно понимал, что в тот вечер могло случиться что угодно. Тобирама ни разу не сказал ему, что любит его или разлюбил Мадару, и он сам принял решение с ним быть и ждать того самого момента, когда все изменится — если изменится. Он попытался и не знал результата в любом случае, как он и сказал ему — он никогда не будет держать его, если тот решит уйти или осуждать. Потому что это его выбор.       — Нет, — спокойно отвечает Тобирама. — Я не буду тебе изменять, как мой брат, у меня на этом пункт. Это мерзко.       — Целовались? — спрашивает второй вопрос Данзо уже чуть облегченно. Слава богу не было, он знал, Тобирама ему бы не соврал — да и по глазам видно.       — Нет, — Тобирама отвечает с улыбкой, — ты хочешь узнать, что случилось?       — Если не хочешь говорить, не говори, — Данзо не может сдержать улыбку счастья. «Значит, ничего не было, — проносится мысль, — это хорошая новость.» — Я не настаиваю, — он берет руку Тобирамы в свою. Тобирама отодвигает кружку в сторону и сжимает руку в ответ.       — Я хотел побыть один в мыслях о матери и напился, не подумай, что я от тебя что-то скрываю, просто порой, мне надо побыть одному, я устаю от такого внимания к себе, но это не значит, что я тебя избегаю, — он начинает свой пересказ, — не заметил, как Мадара ко мне пришел все время стоял у стены, пока не спросил, все ли со мной в порядке, — он отводит взгляд и в нем пробегает какое-то отторжение. Данзо слушает внимательно.       — Со мной было все не в порядке, — он усмехается, — поэтому я окунул его в один из моих самых прекрасных дней жизни, после которого я долго шугался Мадару и не мог в его глаза смотреть, будучи значительно младше, он тогда напился и впервые в жизни чуть не переспал со мной в нашем доме, а после сделал вид, что перепутал меня с братом, хоть не перепутал, об этом он признался позже, это был второй странный момент в нашей с ним жизни, но не об этом сейчас. Потом попросил уйти, он ушел. Я пошел мыть руки от крови и мне стало плохо, так я и оказался там. — Тобирама наконец заканчивает.       — Почему твои руки были в крови? — Данзо хмурится.       — Я… — Тобирама вздыхает, — несколько раз ударил стену от злости на самого себя.       — Господи, — Данзо смотрит с сожалением на Сенджу, — спасибо, что рассказал я просто…       — Все в порядке, — Тобирама кивает, — ты имеешь право все знать, я бы тоже спросил. Он был благодарен за то, что Данзо не устроил истерику, выждал и понял, когда надо говорить и когда спрашивать. Вспоминая Изуну, который устраивал любую истерику от взгляда прохожего в сторону Тобирамы, такое понимание было в новинку. Даже непривычно как-то. Неделя пролетела дома, неделя пролетела на работе и за посиделками во время ужина и просмотров фильмов. Тобирама тогда не спросил у Данзо ничего по поводу того, что Мадара сказал о своих звонках и сообщений, которых он не получал, и теперь понял — почему. Он даже был благодарен ему: если бы Данзо не залез в его телефон, Тобирама бы не продержался скорее всего и неделю после того дня рождения, а сейчас, несмотря на раздражение — был даже благодарен. Он поднимает свою голову к небу, выходя из больницы, достает телефон из кармана. Смотрит на него, находит номер Мадары и нажимает на кнопку «разблокировать.» Тогда он бы не продержался и неделю, но, он сам сделал выбор, и теперь, в блокировке номеров нет никакой нужды. Потому что он понял одну вещь в ту ночь, пока он действительно не изменится, во всем этом нет нужды, а когда изменится, тогда еще раз посмотрит на номер и уже решит — удалять его или же нет. А Тобирама уже начал стремительно меняться и в этом помогали ему как минимум двое. Тобирама убирает свой телефон в карман и садится в свою машину. Заводит ключ зажигания и ловит себя на мысли, что он сидит в подарке Мадары некогда ему, то есть, по сути — сколько бы они не были порознь, сколько бы не бежали друг от друга — Мадара везде и всегда будет следовать за ним по пятам в лице машины. Он с улыбкой усмехается и давит на педаль газа. But who ever said you're gonna be setting the rules? You're bound within the lenght of your own chain So in the end we're gonna bet: who is the fool? Доезжает до Орочимару, дверь ему открывает Мицуки и с порога бросается к нему и обнимает за талию, утыкаясь своим личиком в его ноги, а после поднимает свою голову и смотрит на него с искренней радостью.       — Я вас ждал, дядя Тобирама, наконец-то вы приехали, я соскучился, — лепечет ребенок и его губы расплываются в улыбке, глаза светятся. Тобирама смотрит на него и ловит себя на очень давно забытой мысли. Он помнит, как каждый раз, когда Орочимару приходил к нему после смерти матери — он делал точно так же, он искренне был рад тому, что Орочимару наконец к нему пришел. Тобирама слегка отодвигает ребенка в сторону, присаживается на корточки и, смотря ему в лицо, улыбается в ответ, гладит по волосам и после обнимает, крепко прижимая к себе, стоя на пороге.       — Я тоже тебя рад видеть, солнышко. Пустишь в дом? Мальчик быстро кивает и хватает Сенджу за руку, дверь за ними закрывается, а Тобирама входит в дом. Орочимару смотрит на них с улыбкой, стоя у лестницы и предлагает сначала пообедать, а после приступить к терапии. Пока Мицуки усаживается рядом с Тобирамой, Орочимару не может сдержать свою улыбку. Тобирама в детстве всегда садился рядом с ним, словно ощущая какую-то защиту от него, даже когда они были у Буцумы дома, даже когда тот от этого так сильно бесился. По дому разносится запах только что приготовленной запеканки и смех ребенка, который рассказывает Тобираме о том, как Орочимару ему помогал с уроками вчера и как ему тяжело пока дается английский язык. После спрашивает, поиграет ли Тобирама сегодня с ним в шахматы после их дел с папой, Сенджу кивает и отвечает — конечно. Ему нравилось учить этого ребенка играть в шахматы. Когда-то его учил Орочимару, а теперь он учит его сына сам. Времена меняются и мы продолжаем себя в других. Мы отдаем часть себя в наших детей и по сути становимся чем-то сроду вечности.       — Как ты себя чувствуешь сегодня? — Орочимару отводит сына на дополнительные занятия и вернувшись, усаживается в кресло.       — Хорошо, — Тобирама отвечает легко, — настроение хорошее и после того, как мы с вами начали прорабатывать мою травму, я в целом себя стал чувствовать намного лучше, — он с благодарностью кивает ему, — внутри становится намного легче изо дня в день, жизнь становится намного легче.       — Продолжим? — с улыбкой спрашивает Орочимару и закидывает нога на ногу.       — Продолжим, — Тобирама соглашается с ним и отпивает пару глотков воды.       — Мы остановились с тобой на моменте, когда твоя мама умерла и началось то самое тяжелое время с отцом. — Орочимару отводит взгляд и поджимает губы, — если ты не хочешь, мы можем поговорить о чем-то другом.       — Все нормально, — Тобирама спускается в кресле спиной чуть ниже, в полулежащее положение и закидывает ногу вместе с коленом на другую, пока его щиколотка лежит на ляжке, — тогда было самое тяжелое время для меня.

***

      — Продолжим? Если хочешь, я обойдусь сегодня только спиной, — спрашивает Чие, смотря на лежащего Мадару на кушетке и достает шприц.       — Продолжим, все нормально, колите там, где считаете нужным, — кивает ей Мадара и шумно выдыхает. Для Мадары наступает самое тяжёлое время, по боли особенно — самое тяжелое.       — Сто сорок один, — Чие вводит шприц в коленной сустав и Мадара сжимает простыни пальцами.       — Что ты сейчас сказал, Мадара? — она присаживается рядом на стул, от того, что ей стало дурно.       — Тобирама пришел сегодня ко мне весь в синяках и крови, сказал, что папа его избил и это продолжается каждый день, — Мадара смотрит на маму со слезами, — я не вру тебе, он был весь побитый и плакал, мам. Мы должны рассказать папе, он должен что-то сделать с этим, Тобираме плохо и он страдает. Наори сидит и смотрит в одну точку, пытаясь осмыслить сказанное ей старшим сыном и ей опять становится плохо. Она сжимает губы, поднимает свои глаза и смотря в глаза сыну отвечает:       — Хорошо, я сегодня погорю с твоим отцом, ты мне поможешь, я думаю, для него это будет очень неприятный разговор. Они лучшие друзья и я уверена, что наш папа ничего об этом не знает, — она затихает и прикладывает руку к лицу, — Господи, какой кошмар. — На ее глазах выступают слезы.       — Мам, не плачь, пожалуйста, — Мадара начинает паниковать и смотрит на маму тревожно, — не надо плакать.       — Я не плачу, сынок, просто… — она запинается. Эта новость была неожиданностью для всех. Она знала Буцуму со школы, думала, что знает так хорошо, и теперь признать, что ты так сильно ошибался в человеке — было крайне тяжело. Он нравился ей очень давно, все-таки фактор — знакомства с детства играл свою роль. Симпатия с детства и даже, можно сказать, влюбленность. Которая так и не нашла в линиях жизни продолжения. Тяжело было понять, что все то, что так хорошо шло именно до этого момента оказалось ни чем иным, кроме как — иллюзией хорошей и счастливой жизни. Хотя могло быть все по-другому. Наори познакомилась со своим мужем на первом курсе университета, после чего, как это всегда и бывает — ее друг стал и другом Таджимы тоже. Впервые она увидела Кагую именно идущей рядом с Учихой, которая улыбнувшись ему так искренне рассказывала ему что-то. Ее голос разносился по всему кампусу. Кагуя и Таджима держались тогда за руки. Ее длинные волосы были завязаны в хвост, лоб был накрыт пестрой банданой. Брюки-клеш почти соприкасались с полом и на них обоих была кожаная куртка. На груди висел какой-то кулон, который они оба никогда не снимали, на длинной цепочке. Таджима же наоборот предпочитал носить хвост внизу, полуспущенные брюки и множество браслетов на руках. Буцума с Наоми по сравнению с ними были сероватыми, обычными и совершенно не желающими привлекать к себе внимание. Наори тогда и вовсе была подстрижена под мальчика, под стать лучшему другу. В первые дни знакомства Кагуя улыбнулась и ей, и Наори постаралась улыбнуться в ответ, пока протянутая рука девушки была прямо напротив ее пояса. В знак знакомства. Они стояли тогда около доски с объявлениями, фото Кагуи на стене почета висело прикрепленное к главной доске в фойе. Кагуя была лучшей ученицей, которая шла стремительно вперед, оставляя за собой позади других и в успеваемости, и в полученных баллах за любые предметы. И Наори немного завидовала ей. Она смотрела на нее и восхищалась, и даже немного смущаясь тому, как обычная девушка уделала всех на олимпиаде по анатомии. Хоть они и учились все на разных факультетах, собираясь в баре в свои выходные — Кагуя словно всегда шла впереди нее, и Наори видела, Таджима гордился своей подругой. Как смотрел на нее и хвалил, или же, как усмехался и отводил взгляд, когда они играли в правду или действие и Кагуя пристально наблюдала за реакцией своего лучшего друга, когда он проигрывал и ему надо быдло выполнить желание. Однажды он должен был ее поцеловать — в засос. Спор есть спор — никто проигрывать не хотел. Буцума уже тогда начал поглядывать на необычную девушку и даже подписался сам соревноваться с ней на олимпиаде и в который раз остался позади. Таджима всегда с каким-то особым трепетом отзывался о подруге детства и в какой-то момент Наори даже думала, что тот в нее влюблен. И он был, пока лучший Буцума не признался, что собирается пригласить подругу на свидание, попробовать, может быть и получится. Сыграла роль привычки, когда ты знаешь человека с детства — ты словно уверен в том, что он тебе брат или сестра, или же никуда не денется, или же — ну мы же с детства друг друга знаем, ну не будем же мы вместе. Наори в день Святого Валентина получила открытку не от Буцумы, который обычно дарил ей цветы, а от Учихи. И была крайне удивлена этому. Каково было ее удивление, что даже Учиха, первый в своем потоке, влюбился в нее, обычную девушку, а не в строптивую ученицу мед университета. Спустя много лет, он признался ей — друзья всегда останутся друзьями, и иногда ты слишком ценишь дружбу и время, проведенное с человеком, а также понимаешь, насколько будет трудно с этим человеком соревноваться даже тебе, что ты попросту влюбляешься и выбираешь того, кого можешь защитить сам. Кто ближе тебе. Он искренне любил свою жену, отказавшись от чувств к лучшей подруге. И так и не защитишь, того, кто был дороже тебе. И это твоя вина. Буцума же наоборот стал ухаживать за Кагуей, которая сначала и вовсе не обращала на него никакого внимания, а спустя время сдалась и приняла ухаживания. Она подолгу смотрела на Таджиму с Наори с какой-то странной эмоцией, а после переводила взгляд и улыбалась Буцуме, который придерживал ее уже тогда за плечи. Понимание и принятие кого-то нового в свою жизнь давалось с трудом. Особенно после того, когда тебя, по сути, променяли. Буцума всегда был на пару шагов позади нее, пытаясь догнать. Таджима же всегда был впереди Наори и никогда не давал даже повода усомниться девушке в том, что ей стоит догонять его. А Кагуя: она молча наблюдала за всем происходящим, приняв все как есть. Особенно, когда узнала о том, что Наори беременна. Это был последний пункт. Две такие странные пары и даже гармоничные в какой-то степени, только итог у каждой был свой.       — Сто пятьдесят.       — Я просто, — Наори поджимает свои губы еще сильнее, — не знаю, что делать со своим разочарованием в своем лучшем друге. Мадара смотрит на маму с сожалением и не совсем понимает что она имеет в виду, но очень хочет понять. Он еще и не предполагает, что по сути — хоть и не повторит ее судьбу, но отзеркалит полностью судьбу Кагуи. Только Кагуя, в отличие от него, умерла в его же возрасте и успокоится, оставив за собой лишь несчастного сына, а он — останется жив.И никто ему не скажет — правильно ли он выбрал того, кого стоило отзеркалить. Наори за ужином поговорила с мужем и с того самого дня — начнется самое тяжёлое время для всех, после смерти Кагуи, и для их семьи, и для семьи Буцумы.

***

      — Когда Мадара рассказал своим родителям о всем, что происходило у меня дома, — Тобирама говорит спокойно, как-то даже ласково и смотрит в густоту кофе в кружке, — я помню, отец был в огромном бешенстве и это оставляло… Тобирама смотрит на кофейный осадок на дне кружки, который преобразился в какой-то узор.       — Свой отпечаток на всех нас, — он замолкает и рефлекторно потирает рукой шею, от навязчивых воспоминаниях, который словно ожили, и опять начинают его душить ровным счетом как… Буцума был в тот день в ярости, ведь именно тогда, его лучший друг прямо во время работы — прижал его к стенке и сказал, что им надо серьезно поговорить обо всем. Таджима всегда был прямолинейным человеком, никогда не ходил вокруг да около, говорил прямо в лоб.       — Что с тобой? — он помнил это искаженное лицо лучшего друга печалью и яростью. — Что с тобой происходит? Почему ты поднимаешь руку на своих детей? Ты понимаешь, что твой сын не виноват ни в чем? Кагую нельзя было спасти, это был ее выбор и все мы это знаем! — он смотрит пристально в глаза Буцуме и срывается на крик. — Она была моей лучшей подругой с детства, ты думаешь — мне легко было смотреть на гроб, в котором ее хоронили?! — он сжимает его в стену и кричит прямо в лицо. Буцума морщится от крика и вцепляется своими пальцами в него, пытаясь ослабить хватку.       — Ты думаешь тебе одному тяжело? — Таджима кричит громче и со всей силы ударяет лучшего друга о стену, — нет, блядь, не тебе одному! Я обещал ей — позаботиться о ее сыновьях, и что я вижу в итоге? — его зрачки сужаются. Буцума кривится.       — Ты сам решил вершить какое-то неадекватное правосудие, вымещая свою боль и обиду на младшего сына, который на нее похож, как две капли воды! — он вбивает друга в стену опять. — Что ты делаешь? Отвечай! Таджиме больно морально, это видно по взгляду и фразам. А Буцуме становится смешно. Он смотрит на него и наконец отвечает:       — Если тебе так была она дорога, что же ты тогда не женился на своей любимой Кагуе и не выбрал ее? Вы же идеально подходили друг другу, — он говорит это с каким-то наслаждением, — а хочешь скажу, почему? Ты выбрал то, что было легче, в лице своей жены, и если бы ты не выбрал бы ее — вероятно всего этого не было бы. Она всегда была слишком сложной и слишком впереди всех нас, я должен был все это терпеть?! — Он переходит на крик. Таджима вбивает друга опять в стену.       — Не смей, — он говорит тихо, — меня в чем-то обвинять и говорить мне о том, что я сделал неправильный выбор, мой выбор — это мой выбор, тебя никто не заставлял быть с Кагуей, ты влюбился в нее, как только увидел и мы оба это знаем. У нас был договор — никогда не соревноваться в женщинах и отходить на второй план в случае выбора кого-то. Причем тут вообще это? — Он начинает закипать.       — Ты сам сделал выбор за нас, вам, блядь, на судьбе было прописано быть вместе, но ты же влез туда, куда не надо, — Буцума кривится, — идеальная была бы пара, вы оба были одинаковые, но нет же, ты сам выбрал того, кто слабее тебя! — Буцума кричит в ответ, — Наори всегда был симпатичен я, пока не появился ты! Таджима вздрагивает и подносит руку к лицу друга в сжатом кулаке и говорит спокойно:       — Не тебе судить, кто кому подходил, ты несешь ответственность за свой выбор, а вместо этого ты опустился так низко, что после смерти моей лучшей подруги, начал издеваться над своими же детьми! — Он опять переходит на крик. — Я не хочу этого делать, но если ты не успокоишься — я или засажу тебя, или запихну в сумасшедший дом, — его голос становится сухим, — может там тебе вправят мозги на место! Он отпускает своего лучшего друга и тот наконец-то шумно выдыхает.       — Я все сказал. Еще раз, Буцума, ты меня знаешь! Когда Буцума вернулся в свой дом, крича на своего младшего сына и пересказывая все это — Тобирама и узнал про этот разговор. Нет, тогда он его не тронул, но вот только это длилось недолго.       — Почему вы мне не говорили об этом тогда? — Орочимару спрашивает с досадой и отходит сделать им еще по второму кофе. — Я бы смог вам помочь, несмотря на запрет, установленный вашим родителем на меня. Тобирама смотрит на него как-то странно и молчит. Ну, а что он мог сказать? Кроме того, что…       — Мне было очень…       — Сто пятьдесят три. Мадара вслушивается в звучание музыки в наушниках и со стоном говорит беззвучное:       — …больно.       — Странно, если бы не было, — он слышит отдаленно голос Чие. — Пока больно — значит результат в конечном счете так или иначе будет. Мадара помнит, каким раздраженным был папа в тот день. Он вернулся с работы, Изуна тогда сразу же подбежал к брату и рассказал, каким папа был злым, когда забирал его с кружка по спорту. Мадара уже давно самостоятельно возвращался со школы и кружков. Звонил часто Тобираме, трубку брал Хаширама, говорит:        — Тобирама сейчас занят или не может подойти к телефону на данный момент. Таджима за ужином был молчаливым, лишь когда дети вернулись по своим комнатам и Мадара в очередной раз по просьбе Изуны стал играть с ним в приставку, услышал, как его отец на повышенных тонах говорил с матерью в гостиной. К вечеру к ним пришел Тобирама опять и на этот раз Мадара не успел открыть дверь первым, открыла его мать, и после этого слышался уже и ее крик ужаса, после чего было слышно, как за отцом захлопнулась входная дверь. Тобирама сидел весь сжатый в их гостиной, Изуна сначала не знал, что сказать и как подойти к нему, в глазах читался какой-то страх. Он сидел в углу и исследовал Тобираму взглядом, периодически отводя его, Тобирама был побитый и из его губы текла кровь прямо до подбородка и мальчик попросту плакал. Но после того, как Наори прибежала с аптечкой и Мадара подошел к Тобираме и обнял, наконец встал. Тобирама смотрит на Мадару и впервые в жизни утыкается в него своим плечом и в открытую начинает плакать. Мадара его держит за плечи, прижав к себе, Тобирама цепляется в него своими руками и попросту рыдает взахлеб. I was born to the ruins of your cheap empire, I tried my luck and wrote my name with fire I know this place never was mine

***

      — Буцума держался два дня, — Тобирама иронично отвечает Орочимару и видит, как тот ставит две кружки кофе прямо перед ним. Я помню, даже мой брат пытался меня успокоить и сказать, что папе стало лучше и все это закончится, пытался объяснить мне, что боится, — он усмехается, — перечить отцу, боится, что и ему перепадет. Он откидывается затылком на кресло и прикрывает свои глаза, — я тогда очень хотел ему верить, и я даже заставил себя поверить, — он улыбается. Орочимару хмурится.       — Пока он не напился, не стал орать, не схватил меня и не избил за то, что я на него смотрю, Хаширама тогда и вовсе из дома сбежал. Как сейчас помню, как он мне сказал: «Как на говно, щенок, » — он улыбается шире. Вот…       — Сто пятьдесят семь       — Урод! — Таджима врывается в их дом, полностью выбивая ногой дверь и несется в сторону кухни, Буцума переводит на него расфокусированный взгляд.       — О, это маленькая крыса уже успела прибежать и пожаловаться тебе? — он усмехается.       — Я тебе сказал! Я говорил тебе! — Таджима орет и грубо хватает пьяного Буцуму руку и валит на пол, полностью наваливается сверху и видит гадкую улыбку друга, который пьяно улыбается ему.       — Отвали от меня! — Буцума пытается его отпихнуть. Но в следивший момент Таджима со всей силы бьет его в лицо и сжимая его кофту на груди, заставляет смотреть на себя. — Что ты творишь, сука? Я предупреждал тебя! Предупреждал?       — Отъебись от меня! — Буцума бьет в ответ в солнечное сплетение, от чего Таджима охает и скрючивается, от резкой боли выбитого воздуха из груди, — Это мои дети, что хочу то и делаю, хоть убью их! Тебя это вообще не должно ебать! Таджима замирает на пару мгновений и смотрит на него ошарашенно, — да ты больной, господи, тебе лечиться надо. Буцума фыркает и пока Таджима пытается встать, бьет его еще раз и наваливается на него, сжимает его и вдавливает в пол, орет, — что ты, что твоя потаскуха Кагуя у меня все отняли! Все! Даже сейчас, вместо того, чтобы дать мне нормального сына, она мне оставила эту свою копию, которая издевается надо мной и смотрит на меня так же, как она! Этого щенка! Этого заносчивого уродца! Надо было, чтобы она раньше сдохла! Может быть и сын вырос бы нормальным! — из его рта идет слюна, брызгает из стороны в сторону. Таджима поднимает свою голову и бьет своим лбом в его. Буцума шипит и хватается за голову.       — Я запихну тебя в дурдом! — Таджима встает и идет в сторону телефона, чтобы вызвать скорую и полицию. Буцума резко хватает нож на кухне и несется за ним. Таджима уже достает из куртки телефон, которая валяется на полу, но Буцума на него накидывается и они оба падают на пол.       — Ты! Ты со своими сыночком больным на голову пидарасом, он извращает моих детей, все время лезет то к старшему, то к младшему, как какая-то потаскуха и… — Таджима чувствует, как с локтя ему бьет прямо в нос.       — Не смей говорить так о моем сыне! — Таджима звереет, — закрой свою пасть!       — Сто шестьдесят Буцума смеется, сжимая окровавленный нос и держит нож в руках. — Я ненавижу и ее, и тебя, ты у меня все забрал, даже в компании все больше уважают тебя! Ты же у нас, мать его, Учиха! Но мы ее создали — не ты! Наори должна была выбрать меня — а не тебя! У меня не должен был родиться такой урод и, — он убирает свою руку от носа, вытирая кровью лицо и замахивается ножом на лучшего друга, — я вас всех переубиваю к чертовой матери, в том числе и этих уродов, я не дам им тут заниматься педерастией, — нож прилетает сначала в плечо, разрезая и кофту, и кожу, от чего Таджима кричит. Буцума вынимает его и замахивается опять. — Только мой сыночек Хаширама останется и будет счастлив!       — Всех утяну за собой! И тебя тоже!       — Папа! Остановись! — слышится крик в двери и на секунду Буцума замирает и переводит взгляд в сторону двери на кухню, где на дрожащих ногах в слезах стоит Хаширама и держит в руках телефон.       — Что ты?.. — он смотрит в лицо сына и на телефон, который тот сжимает и плачет. — сделал, Хаширама? Молчание. Таджима пользуется заминкой и резко выбивает нож из руки лучшего друга и заламывает его. Буцума лежит лицом на холодном кафеле и пытается еще кричать.       — П…прости папа. — Хаширама стоит весь в слезах, поджимая губы и его трясет.       — Что ты сделал?! — Буцума орет, но стонет от боли, как лучший друг до хруста вжимает его руки в спину.       — Пожалуйста, прости.       — Сто шестьдесят пять. Скорая и полиция с громкими сиренами едут прямо в их дом. Мадара наконец подходит к нему сзади и кладет свои руки на плечи Хаширамы. Тот закрывает глаза. Изуна с мамой и Тобирамой остались у них дома.       — Я думаю, на сегодня достаточно, — Орочимару уже сидит прямо около Тобирамы и держит его руку своей, пока тот словно выходит из какого-то особо транса и возвращается в реальность. Из раза в раз пропускать через себя все это становится и сложнее, и как-то легче. Легче от того, что вместо каких-либо эмоций, которые должны присутствовать при этом и иметь адекватный обоснуй он лишь натянуто улыбается и смотрит на своего почти отца с весельем. Орочимару хмурится такому явлению и отвечает ему тихо:       — Я надеюсь, что когда-нибудь, когда мы копнем еще глубже, твоя защитная реакция в виде улыбки наконец пропадет и ты откроешь мне свои эмоции полностью, — он сжимает руку сильнее и чувствует какой-то привкус горечи во рту, то ли от кофе, то ли еще от чего-то. Тобирама поворачивается к нему с… …улыбкой. Мадара смотрит на Чие впервые с улыбкой, широкой улыбкой, которая застыла на его губах, от чего женщина дергается словно от огня в сторону и они спрашивает оба в унисон:       — Что плохого в улыбке? — Мадара сидит и смотрит на нее пристально, — она же…       — …такое прекрасное явление, — на полном серьезе отвечает Тобирама и смаргивает, — когда ты улыбаешься, — он переводит взгляд в окно.       — …никто даже и не подумает, что на самом деле, — Мадара встает на трясущихся ногах и ловит рвотный позыв от тошноты. Пульс опять бьет под двести.       — Хочется рыдать без остановки и не улыбаться вообще, — они отвечают оба и продолжают улыбаться, смотря в глаза обоим собеседникам, которые смотрят на них с тревогой.

***

Обито доживает март, созвонившись с Минато и делясь новостями касаемо работы в компании, часто психует и просит Минато вернуться обратно, так как им с Какаши тяжело справляться в одиночку со всем. Минато лишь с сожалением отвечает, что если он вернется обратно, то второй филиал компании потерпит крах, он останется там, пока Хаширама полностью не оправится, а после с радостью в голосе сообщает, что Сенджу уже намного лучше. Обито пытается сдержаться чтобы не заорать на него, но его телефон вовремя из рук перехватывает Какаши и лишь отвечает тому с пониманием. Кладет трубку и на следующий день они выставляют новую вакансию на своей платформе в компании. Фугаку звонит через два дня и спрашивает — может ли он быть полезен. Изуна проводит дни напролет с Цунаде и в какой-то момент даже открывается ей еще сильнее, чем открывался до этого. Напоследок он решил попробовать построить действительно крепкую связь хоть с кем-то в этой больнице, ибо издевки в какой-то момент над Хаширамой и мед персоналом перестали давать ему те ощущения, которые он испытывал до этого. Хашираме было значительно лучше, это можно было проследить по его пассивной реакции на очередные записки и подколы со стороны Изуны, которые он попросту стал выкидывать в урну и вовсе подружился с Ино. Девушка оказалась крайне милой в общении, и историю, которая была с Изуной и не намеревалась повторять. В один из вечеров Цунаде пришла в палату к Изуне, принесла крепкого чаю в термосе, разлила его на двоих и решила начать разговор первой. Сначала, после всего, что между ними было — была ощутима еще та самая непробиваемая стена недоверия с обоих сторон. Но Изуна решил начать разговор сам.       — Расскажите мне свою историю, пожалуйста, — он смотрит на нее внимательно и перенимает из ее дряблых рук кружку с горячим чаем и усаживается поудобней.       — Что именно? — устало спрашивает женщина и отпивает первый глоток. Ее волосы сегодня распущены, впервые за долгое время и она выглядит не как врач, а как обычный человек.       — Ну, — Изуна задумывается, — к примеру, почему вы стали врачом и выбрали именно эту профессию? — он садится по-турецки и завязывает свои волосы в хвост. Они отросли у него уже до середины спины. Цунаде подолгу молчит и наконец отставляет кружку в сторону.       — Это очень долгая история, — она ненароком усмехается, — обычно я слышу это от своих пациентов, но видимо пришла и моя очередь говорить. Изуна кивает ей и часы на стене достигают полночи. Наступает апрель.       — Мой отец в детстве страдал от алкоголизма, — она говорит хмуро, — хотя, до этого все было нормально и жили мы плюс-минус счастливо. Ее голос разносится по палате и в глазах Изуны проскальзывает заметный интерес.

***

Мадара закрывает очередную прочитанную книгу и ставит пометки в своей тетради, пока настольная лампа освещает его стол. Его кошка лежит на коленях свернувшись калачиком, в доме кроме них двоих никого нет. Он устало переводит взгляд на второй том по анатомии и открывает его. Конан должна вернуться с работы через час, и они как обычно выпьют перед сном. С того самого дня у них были немного натянутые отношения, которые остановились на какой-то константе непонимания из-за слов, тех самых, что были брошены друг другу. Нет, он не держит на нее обиды, наоборот, благодарен за все, что она для него сделала. You wanna run but you can't take even a step I didn't happen to take the easiest way I wouldn't win if I hadn't been making mistakes Каждый человек учится на своих ошибках. Каждый человек делает свой выбор, за которым идут последствия. За три месяца проживания здесь, он уже и не знает того, кто стал бы ему ближе, чем эта женщина и ее муж, который старался сохранять максимальный нейтралитет. Он устало закрывает книгу и смотрит на свой телефон. Он начинает мигать и ему приходит сообщение около часа ночи.

***

Тобирама оперирует пациента вторые сутки, меняясь с Данзо местами, пытаясь дать друг другу хотя бы иллюзорный моральный отдых или же возможность поспать пару часов, пока один продолжает то, что начал второй. Сенджу сидит и смотрит на затонированное стекло операционной и наконец выходит оттуда. Доходит до автомата на первом этаже с напитками и нажимает на кнопку приготовления кофе. Его телефон звонит около часа ночи и он достаёт его из своего кармана. Кому не спится — он не знает. В телефоне Мадары написано быстрым текстом сообщение от Дейдары: «Привет, второго апреля у Хидана день рождения, приглашаю вас в свой клуб, отпразднуем. Конан и Нагато я уже сообщил, ты будешь? Обещаю море алкоголя, караоке и всяких ништяков.» Тобирама внимательно читает сообщение в третий раз, пытаясь понять, кто отправитель и наконец понимает — это Кагами ему пишет. «Я по поводу своей просьбы. Вы подумали над моим предложением? Я бы очень хотел учиться у вас. Мы можем встретиться через два дня и обсудить все детали, если вы согласны?» Они оба смотрят в свой телефон как-то растерянно и оба отвечают: «Да, я буду. Можно что-то придумать. Во сколько?» «Я подумал над твоей просьбой, можем что-то придумать. Во сколько вам удобно будет встретиться и обсудить все детали нашего сотрудничества?» Два входящих сообщений оповещают абонента о принятом сообщении первого апреля в час ночи и пятнадцать минут. Апрель Мадара дожидается момента, пока Конан наконец приходит домой после смены. Женщина замученная, уставшая и явно находится в не очень хорошем расположении духа.       — Ужасный день, — она скидывает свою рабочую сумку на пол и медленно плетётся по коридору в сторону ванны. Мадара провожает ее взглядом и, словно заранее зная, что ей надо, наливает выпить виски в стакан и разогревает остывший ужин. Конан выходит из ванны через двадцать минут и наконец доходит до Мадары. Смотрит на стакан, смотрит на ужин и с благодарностью кивает ему, садясь за стол. Ковыряет вилкой пасту и выдыхает.       — Что случилось? — спрашивает Мадара и наливает выпить и себе.       — Пиздец, — она криво улыбается и отпивает залпом пару глотков. Жгучая жидкость стремится вниз по гортани, даруя какое-то приятное ощущение тепла, и она облизывает свои губы.       — Расскажешь? — Мадара опускает кошку на пол и подвигается к Конан ближе. Она действительно выглядит замученной, круги под глазами стали еще больше, чем обычно, и отросшие корни волос, показывают, что девушка уже давно не была у парикмахера. Сквозь крашенные фиолетового цвета волосы просачивается ее настоящий цвет — темно русый.       — Пожар, пять трупов принесли сразу, двоих перевезли прямиком в операционную, пятерых ко мне, сгорели заживо, — она говорит это совершенно бесцветным голосом, — вскрытие показало отравление у троих угарным газом, те, что спаслись выпрыгнули с окон на шестом этаже многоэтажки. Бьюсь об заклад — инвалидность гарантирована. Не знаю, помогут ли им.       — Он оперирует их? — Мадара спрашивает спокойно, смотря в глаза Конан, и та не отводит взгляд.       — Тобирама? — она спрашивает тихо.       — Да. — Мадара кивает ей и отпивает еще пару глотков.       — Вместе с Данзо, — она усмехается, — они сегодня в паре работают. — Ну как обычно, впрочем. Данзо везде, где есть Тобирама. Мадара хмурится, но ничего не говорит, задумывается.       — Думаешь о том дне? — Конан допивает свой виски и наливает себе еще. Мадара переводит на нее вопросительный взгляд.       — Ну, — она пожимает плечами, — думаешь, сказал ли он Данзо, что приходил ты к нему или нет? Мадара пожимает плечами и выдыхает:       — Я не знаю, сказал он или нет. Но думаю, что скорее да, чем нет.       — Почему ты так думаешь? — в голосе скользит заметный интерес. Мадара улыбается и отпивает еще:       — Тобирама всегда был таким, он или ничего не говорит, или говорит правду, он не умеет врать — сразу палится. А зная Данзо, тот сто процентов у него выпытывает все, Шимура тот еще заноза в заднице, точно своими расспросами заебет до смерти.       — Тут ты прав, — Конан отвечает смеясь, — да ты бы видел, как Данзо смотрел на меня сегодня и до этого, когда меня встречает, словно я враг народа какой-то, странный он, у нас никогда не было с ним прямо дружеских отношений, как у лучших друзей, но и врагами мы не считались. Нда, — она отпивает еще. — А ты как?       — Нормально, — отвечает Мадара спокойно, — кстати, — он вытягивает телефон и показывает сообщение Конан. — тебе писал Дейдара?       — Я не брала в руки телефон, — она подвигается к нему и перенимает его в руки, — что он хочет? Читает сообщение и бьет себя по лбу.       — Господи, вот я дура, — она стонет, — я совсем и забыла о дне рождении Хиды, надо Нагато сказать, — она скользит взглядом по дате и с сожалением выдает, — блин, будем мы с тобой вдвоем, он же в ночные пару дней и будет отсыпаться после работы, а у меня как раз выходные! — она счастливо улыбается, — Господи, я обещаю тебе: мы нажремся с тобой и будем танцевать. Как я давно не танцевала.       — Думаешь стоит? — Мадара не может сдержать улыбки.       — Думаю да, — она подмигивает ему, — это всегда весело проходит, тебе понравится. Тем более, после всего твоего лечения тебе нужно аморально отдохнуть, сладкий.       — Ну раз ты так говоришь, то я согласен, — он улыбается женщине и они, чокаясь, пьют еще. Медленно начинает светать.

***

Хаширама встречает Мито с дочерью во дворе больницы и Мито наблюдает, сидя на скамейке, как мужчина, придерживая дочь за ручки, ходит с ней по траве и улыбается. Она испытывает полноценное счастье и наконец переводит свой взгляд на Минато, который стоит за ее спиной и держит ее за руки. Хаширама берет девчушку на руки и подходит к ним, целуя свою жену в губы, удаляется с Минато за соседнюю лавку, чтобы решить возникшие вопросы по работе. Обито приезжает к Изуне проведать, и встречает его идущего по больнице с Цунаде, Изуна извиняется перед своим врачом и отходит на приватный разговор с другом.       — Как ты? — Обито ставит в его палате на стол пакеты с фруктами и садится напротив. — Не было больше срывов? — он смотрит на него спокойно.       — Мне лучше, мы наконец с Цунаде нашли общий язык спустя два года. Очень интересная женщина, — он подминает под себя ноги и переводит взгляд на пакеты.       — Там фрукты, сладкое и пару книг, может захочешь почитать, — Обито говорит на автомате и улыбается грустно.       — Спасибо, — Изуна опять переводит взгляд на Обито и спрашивает, — а ваши как дела? Как Какаши? Как компания? Ты это, — он опускает взгляд, — прости меня за тот инцидент, я не знаю, что на меня нашло и я понимаю, почему ты так долго не приходил.       — Все в порядке, я просто немного устал, Изуна, — Обито смотрит на него и растирает виски. — С Какаши свои трудности, но, я понимаю, он устал тоже. Про компанию — Минато нас кинул, но зато, теперь Фугаку занял его место и пока дела идут более-менее нормально. В общем, тяжело все это. Now I'm gonna break the stones Don't look back Now it's real Now it's real Now it's real Изуна смотрит на Обито и впервые не узнает Обито. Он как-то слишком вырос за эти два года. Он помнит его еще таким зеленым, веселым и вечно маленьким, бегающим за Мадарой хвостом, а теперь же перед ним сидит настоящий мужчина, который управляет компанией, помогает ему и пытается все держать в свои руках. Обито смотрит на него совершенно другим взглядом, взглядом состоявшегося как личность человека, уверенным в своих действиях, но ужасно уставшим. Мадара на него смотрел так же. Обито, как и Мадара, улыбается ему этой натянутой улыбкой, но что Мадара тогда начал выгорать, что Обито.       — Вы завершили модель мотоциклов? — вдруг спрашивает Изуна. Обито вздрагивает.       — Не совсем, мы закончим к августу. Будет презентация и должны уже выпустить их.       — Подарите мне один? — на полном серьезе спрашивает Изуна с любопытством. Обито внезапно улыбается нежно и, подвигаясь к нему ближе, берет его за руку и отвечает с теплотой в голосе: — Да, будешь хорошо себя вести и будешь кататься, только сдай на права.       — Договорились, — в тон отвечает Изуна и обнимает его в ответ. Обито оставляет его под вечер, возвращаясь к Какаши домой. Изуна возвращается к Цунаде и она продолжает свою историю. Оказывается, Цунаде сначала хотела стать санитаром, но из-за своего друга Орочимару и Джирайи стала психиатром, хотела помочь им, хотела помочь своему отцу. Но ни первому, ни второму, ни третьему помочь не смогла. Изуне знакомо имя Орочимару и Джирайя. Это даже забавно, но он подошел так близко к своей цели понимания всего. Ведь, по иронии судьбы сложилось, что Орочимару был терапевтом Тобирамы и он помнит этого мужчину в детстве еще, а Джирайя был наркологом отца Тобирамы. Яблоко от яблони недалеко падает. Ну, а он стал пациентом Цунаде. Как они все тесно связаны.

***

Тобирама сидит у себя дома после утренней смены и смотрит в одну точку. Странно, как только он начал относиться к своему лечению более внимательно и с ответственностью наступила какая-то пауза и в нем самом, и вокруг. Словно бы куда-то бежал все время, непонятно от кого и зачем. Вероятно, от себя самого, но жизнь тебя заставила тормознуть и принудительно окунула в реальность, которая тебя ломает и выворачивает. Разбирает тебя на куски и твою реальность. И наступает период лишь боли и стараний, чтобы собрать себя по кускам заново. Он гуляет с собакой и курит. Майн бегает по дороге и Тобирама высовывает из кармана кулон Мадары. Он так и не отдал ему его. Он высовывает второй, он сделал копию, так и не надел его. Он сжимает их оба в руке и засовывает в свой карман. Через два часа у него опять прием у Орочимару и он зовет собаку. Пора им возвращаться назад в квартиру Данзо. Мадара доходит до Чие, раздевается как обычно и садится на кушетку.       — Как ты себя сегодня чувствуешь? — Женщина спрашивает его со спокойной улыбкой, растирая спину спиртом и готовя сначала иглы.       — Нормально, — Тобирама дергается от этого вопроса, чувствуя словно иглами проникает под кожу.       — Выворачивало ночью, — выдыхает Мадара и чувствует, как в определенные точки входит игла, — но…       — …под утро полегчало, — кивает Тобирама и гладит по голове Мицуки, который смотрит на него внимательно этим субботним утром.       — Как со сном? — задает вопрос Орочимару и помечает в своих записях что-то карандашом.       — Ну, — отвечает Мадара, шумно выдыхая, — кошмары снятся порой о…        —…прошлом, — Сенджу показывает пальцем на свой висок, — но это неудивительно, ведь…        — …что только наша психика не показывает нам, от медикаментов и боли, от которых тебя тошнит. — Мадара ощущает, как в него вошла последняя игла и теперь ему нужно лежать неподвижно двадцать минут.       — Медикаменты помогают? Те, что я выписала тебе пить? — Чие отходит к двери и ждет ответа.       — И да, — отвечает Тобирама, улыбаясь.       — И нет, — Мадара утыкается лбом в твердую поверхность кушетки и считает мысленно секунды.       — Как когда, — Тобирама опускает свои руки на колени и пытается сфокусироваться на мыслях, — по крайней мере мои галлюцинации прошли и редко слышу какие-то голоса, как раньше, кроме того…       — Пока они не возвращаются в кошмарах и становится как-то не очень, — Мадара насчитывает десятую минуту. — Прошлое…       — Не сдается, — Тобирама смеется, — но странно было, если бы оно сдалось, ведь мы…       — Ведь мы делаем все, чтобы оно от боли вылазило наружу и погружало меня именно туда, — Мадара насчитывает двадцатую минуту и звенит будильник. Чие подходит и вынимает по одной игле из его тела. Чие вынимает иглы физические, Орочимару словесные и наконец оба могут выдохнуть.       — Ну что, — спрашивает Орочимару, смотря в лицо Тобирамы. Мицуки уже ушел в свою комнату.       — Начнем? — Чие достает шприц и всасывает им раствор из лекарств. Тобирама смотрит прямо в глаза и, прикрывая свои, отвечает тихое:       — Да, — Мадара готовится к худшему и включает музыку в наушниках. Полное погружение. Орочимару включает свой прибор по погружению в гипноз, и Тобирама вслушивается в тиканье метронома.       — Сто шестьдесят шесть. Мадара выгибается от резкого укола в плечо. Тобирама проваливается в пучины детства и они оба оказываются в том самом дне. В том самом, когда все полетело вниз. Мадара открывает свои глаза, стоя маленьким за спиной своего отца, и видит, как тот смотрит с сожалением на вывеску больницы: «Центр лечения алкогольной и наркотической зависимости. Клиника имени Джирайя Конохагакуре». Он переводит взгляд в сторону и видит, как маленький Тобирама крепко сжимает его руку и пристально смотрит на вывеску. Таджима зовет их, идет в сторону входа. Тобирама остается смотреть ему в спину и не может сделать и шага.       — Тоби, пошли, — Мадара тянет его за руку, но маленький Сенджу нехотя вертит головой.       — Мне страшно, Мадара, я не хочу туда идти, там папа. Я боюсь его. Мадара замирает и обхватывает своими руками его лицо:       — Посмотри на меня. Тобирама не смотрит. Переступает с ноги на ногу и отводит взгляд.       — Тоби, — настойчиво повторяет Мадара и Тобирама нехотя поднимает на него свой взгляд, — тут я и мой папа, ты в безопасности, нам надо туда зайти к врачу твоего папы.       — А если он убьет меня? — с тревогой спрашивает Тобирама лет тринадцати. — Он же сказал, что убьет меня.       — Не убьет, — Мадара отвечает ему с улыбкой, — я и папа тебя всегда защитим. Мой папа очень сильный и очень любит и тебя, и меня, и Изуну и даже Хашираму, он не даст нас в обиду.       — Но, — Тобирама смотрит на него с мольбой.       — Твоему папе станет лучше, но для этого нам надо, чтобы врач поговорил и с тобой.       — Хорошо, — Тобирама кивает ему, сжимает крепко руку Мадары и они бегут в сторону Таджимы, который ждет их у входа.       — Все хорошо, Тобирама? — Таджима спрашивает с улыбкой и наклоняется к нему.       — Угу, — кивает Тобирама и косится на Мадару. Тот держит его руку своей.       — Все будет в порядке солнышко, я рядом, — тепло отвечает ему Таджима, и они входят внутрь.       — Сто семьдесят. Ты как? — Чие колет ему в шею и Мадара лишь мычит.       — Все нормально, — отвечает сонно Тобирама, сидя с закрытыми глазами.       — Что было дальше? — голос Орочимару звучит словно за стеной воды и Тобирама хмурится.       — Дальше? — он говорит тихо, — дальше я встретил Джирайю. Орочимару в этот момент меняется в лице, но сеанс не прекращает.       — Продолжай, — отвечает тихо Мадара и сжимает руками простынь. Главное не кричать.       — Сто семьдесят один. Они идут по длинному коридору, который в забытых воспоминаниях уже давно потерял свои краски и превратился в полностью серый длинный бесконечный коридор. Словно ты находишься внутри желудка какой-то жабы, которая даже внутри потеряла свои краски, и стенки ее желудка стали не розоватого отлива, а полностью тусклыми. В воздухе витает специфический запах медикаментов и отдаленно слышатся какие-то крики и стоны, от чего Тобирама сжимает руку Мадары еще сильнее. Мадара в жесте успокоения гладит его кожу большим пальцем и они наконец доходят до кабинета, на котором висит табличка с именем. Таджима стучится и ему говорят:       — Войдите. Они входят внутрь и на них смотрит мужчина лет сорока с доброй улыбкой и жестом руки указывает на стулья.       — Здравствуйте, присаживайтесь, — его голос пропитан каким-то покоем и теплотой. Он немного кашляет изредка и достает свои бумаги.       — Мое имя Таджима Учиха и я по поводу своего друга Буцумы Сенджу, который лечится у вас.       — А, — мужчина улыбается сдержанно, — да, я помню вас, сейчас, секунду. — Он нажимает на кнопку и говорит в приемник: — Цунаде, принеси мне дело Буцумы Сенджу сейчас. Наконец он переводит взгляд на Мадару и после на Тобираму, который стоит все еще за спиной Учихи младшего.       — А вы, молодой человек, вероятно Тобирама Сенджу? Тобирама вздрагивает и кивает.       — Не бойся, малец, сядь со своим другом на стульчик, я не кусаюсь, — он встает и подходит к ребенку и протягивает ему свою руку. — Я слышал о тебе, ты сын Кагуи Сенджу.       — Откуда вы знаете мою маму? — осторожно спрашивает Тобирама и нехотя протягивает руку в ответ. Джирайя отводит его к стулу и усаживает. Улыбается.       — Орочимару мне близкий человек, он был не только учителем твоей мамы, но и твоим крестным. Я хорошо знал твою мать, прекрасная женщина. Тобирама кивает ему и Мадара усаживается рядом с Тобирамой, держа его руку. Цунаде входит в кабинет и заносит нужные бумаги, мимолетно скользит взглядом по сидящим. Видит Тобираму и на секунду останавливает на нем свой внимательный взгляд, здоровается со всеми. А после молча выходит.       — Таджима Учиха, — Джирайя блекло пробегает глазами по бумагам и его взгляд становится тяжелым. — Ну, что я могу вам сказать, — он откладывает бумаги в сторону.       — Ему лучше? — перебивает его Учиха.       — И да, и нет, — Джирайя откидывается на кресло стула и смотрит на Тобираму, — дело в том, что ваш друг болен и его болезнь прогрессирует, а если он будет отказываться от лечения и не будет отказываться от алкоголя, то мне придется его поместить на лечение к своему лучшему другу. Орочимару. У нас второй филиал психиатрической клиники, где он сейчас заведует, пока я тут главврач. Но, — он меняется в лице, — это пока ни к чему. Пока что он принимает медикаменты насильственно и я могу конечно выпускать его домой, уже сколько месяцев прошло, но вам нужно будет приезжать сюда два раза в неделю и вашему другу нужна психотерапия, ибо проблема сидит глубоко внутри, и пока мы не поняли ее причину. Вы мне ничего не хотите рассказать про его прошлое? Прошлое его жены? Таджима задумывается и тут говорит Тобирама.       — Сто семьдесят восемь.       — Он обещал меня убить, говорит, что ненавидит мою маму и я такой же, а еще Мадару. Говорит, что ненавидит и маму, и меня, и Мадару.       — Тобирама! — Мадара дергает его за руку.       — А вы, как я понимаю — Мадара? — Джирайя пристально смотрит на темноволосого мальчика. Мадара кивает.       — Так вот, не хотите вы мне ничего сказать? — Джирайя переводит взгляд на Таджиму. Учиха старший поджимает губы и хмурится. А после поворачивается к сыну и просит его сходить погулять с Тобирамой и подождать его снаружи пока что.       — Мада? — Тобирама спрашивает как-то уныло.       — М? — подросток Мадара переводит на него свой взгляд.       — Как ты думаешь, почему твой папа нас попросил выйти? — они сидят на пуфиках у фойе.       — Ну, — Мадара задумывается, — иногда взрослым надо поговорить наедине.       — Ну да, ты прав, — Тобирама стыдливо поджимает свои губы и отворачивается в сторону, — просто интересно, о чем они там разговаривают. Мадара молчит. Рассматривает затылок Тобирамы и, сам не зная почему, дотрагивается до макушки Тобирамы и проводит по ней пальцами. Волосы Тобирамы были такие мягкие.       — Ты чего? — Тобирама вздрагивает и отодвигается от него, словно от монстра. После извиняется за свою реакцию, — прости, я просто…       — Ты меня прости, я не должен был, — Мадара стыдливо опускает взгляд. Молчит. — Слушай, Тоби.       — М? — на него смотрят красные глаза альбиноса.       — Почему ты сказал, что твой папа ненавидит меня? — Мадара смотрит в глаза мальчика внимательно. Тобирама застывает и опять отводит взгляд. Молчит и закусывает щеку изнутри.       — Расскажешь? — Мадара подвигается ближе и смотрит заинтересованно. — Я же ничего ему не сделал плохого.       — Он мне сам так сказал, — Тобирама нехотя отвечает.       — Но почему? — Мадара спрашивает тихо. Тобирама молчит минуту. Молчит две. Смотрит в пол и напрягается весь. Мадара кладет ему руку на плечо.       — Ты мне можешь сказать, я обещаю, что никому не скажу. Тобирама словно сжимается и наконец переводит на него свой взгляд и краснеет.       — Потому что я тебя… — он запинается и опять замолкает. Мадара смотрит на него внимательно.       — Я… — Тобирама зажимает губы и наконец слышит как их зовут с открытой двери кабинета. С облегчением выдыхает и берет за руку Мадару, тащит назад. Мадара смотрит ему в спину странным взглядом.       — Сто восемьдесят. Мадара раздирает свою кожу ногтями, сжимая ее, снимая ее. Тобирама замолкает. Джирайя смотрит на него и улыбается.       — Если твой папа будет тебя обижать, хотя бы еще один раз, нам придется его поместить на лечение к моему другу и с этого момента я тебя перевожу на лечение к Орочимару, тебе как жертве насилия нужен психолог. Тобирама слушает это и ничего не понимает.       — Но мне не нужен никакой психолог, — в его голосе зарождается паника, он хватает за руку Мадару, — мне нужен Мадара и Изуна, мне не нужен еще кто-то! — в голосе слышится нотка страха.       — Милый мой, Мадара, — Джирайя переводит взгляд на Учиху, — и Изуна никуда не денутся. Просто ты будешь приезжать к своему старому знакомому разговаривать три раза в неделю, чтобы и тебе, и твоему папе стало лучше. Твой брат тоже. Так будет лучше для всех. Договорились? Тобирама нехотя кивает.       — Держите в курсе. Завтра я выпишу его на пару дней домой, он будет жить с вами, следите внимательно, в случае чего — вот мой номер. — Таджима благодарит его и они вместе все выходят из кабинета. Идут в сторону машины, когда уже Таджима садится за руль, Мадара резко хватает за руку Тобираму и поворачивает к себе.       — Ты не договорил тогда, — он смотрит на него выжидающе. На улице становится как-то холодно. Тобирама смотрит ему в глаза и отвечает:       — Я тебя ценю, — он поджимает губы и отводит взгляд, — больше, чем папу и брата да. Мадара не успевает ничего ответить, как Тобирама поспешно открывает дверь и садится в машину. Они приехали домой, после того, как заехали в магазин. Хаширама играл с Изуной в приставку и наконец Наори сразу встретила их у входа в дом и обняла мальчиков. Таджима был молчалив весь вечер. Он. Так и не сказал, что же ему говорил Джирайя. Хаширама долго расспрашивал и брата, и Мадару, как им было там и видели ли они его папу, на что Тобирама лишь как-то скривился и ушел с Изуной делать уроки. Мадара толком ничего не ответил. Они после ужина сначала посидели во дворе, пока Хаширама рассказывал про одноклассников, а после поднялись в спальню. Уже вечерело и время было укладываться спать. Тобирама спал с Изуной в одной комнате, Мадара с Хаширамой в другой. Шли на водные процедуры поочерёдно. Тобирама проходит мимо их комнаты, когда слышит вопрос Мадары своему брату. Дверь была прикрыта.       — Хаши, — тихо спрашивает Мадара.       — М? — Хаширама переодевается и стоит полуголый посреди комнаты.       — Скажи, ты не знаешь, почему твой папа меня ненавидит? Тобирама вздрагивает за дверью и останавливается.       — Папа? Нет, — задумчиво протягивает Хаширама и подходит ближе. — А что?       — Тобирама сегодня так сказал и не ответил мне почему, — Мадара говорит как-то совсем тихо.       — Я думаю, Тобирама придумывает, — отвечает спокойно Хаширама.       — Мне так не кажется, — выдыхает Мадара, — а что Тобирама ко мне чувствует? — он спрашивает вопрос неожиданно сам для себя. Хаширама проводит рукой по его спине и наконец подвигается ближе.       — Да какая разница кто тебя там ненавидит и что кто чувствует, главное я тебя люблю, — Хаширама говорит тихо, — поцелуешь меня на ночь? М? По-взрослому? Тобирама поджимает губы и делает шаг к своей комнате. Но слышит вслед.       — Не сегодня, Хаши, извини, — выключает свет и укладывается в кровать. Тобирама от чего-то улыбается и заходит в свою комнату. You're bound within the lenght of your own chain But who ever said you're gonna be setting the rules? So in the end we're gonna bet: who is the fool? You're bound within the lenght of your own chain So in the end we're gonna bet: who is the fool?       — Сто восемьдесят пять. Мадара встает и ощущает всю тяжесть в своем измученном теле. Он смотрит на свои руки и впервые замечает огромные синяки в тех самых местах, куда из раза в раз входит игла. Эти пятна уже приобрели желтовато-фиолетовый оттенок, который, словно узор, расползается целой сеткой по всему телу. Он лишь надевает свою водолазку и пытается скрыть эти синяки за плотной тканью и медленно идет к Чие. Та смотрит на него с пониманием и протягивает ему стакан с водой. Он пьет жадно, он не слышит, что она ему говорит. Впервые не слышит, так как в ушах все еще играет музыка, она играет и не может остановиться. Тобирама едет в прострации домой, заходит в свою квартиру и просто ложится. Каждый раз он чувствует себя как-то опустошённо, словно из него высосали все жизненные силы и он попросту подолгу не может. Пошевелиться. Мадара заходит в дом к Конан в какой-то полнейшей дымке, его ноги словно сами ведут его до кровати, на уровне рефлексов. Они идут сами, он знает, что если сейчас остановится, то попросту рухнет от бессилия в коридоре и не сможет встать. Он, оперевшись о костыль, доходит до кухни, берет бутылку с водкой. Открывает ее и пьет с горла. Доходит до кровати и откидывает в сторону костыль. Тот падает с характерным звуком на пол и он медленно опускается затылком о матрас, который встречает его с особой мягкостью и наконец прикрывает свои глаза. Тобираму мутит настолько, что создается впечатление, что одно резкое движение, и его вывернет прямо на кровать. Мадара ловит вертолеты и пытается оставаться в сознании. Если бы дело было в алкоголе, он бы попросту пошел и избавил свой желудок от сжимающего его спазма, засунув два пальца в рот. Только вот дело далеко не в алкоголе. Такая минимальная доза не может повлиять на его опьянение никак. Влияет усталость и медикаменты, которые словно всасываясь в твою кожу — разрушают тебя изнутри. Разжижают и отрывают от тебя по куску. Оба лежат и смотрят в потолок. Оба ставят себе будильник, который прозвенит через пару часов и засыпают в итоге.

***

      — Как ваш отец вылечился? — спрашивает Изуна, — он лечился в какой-то клинике или что? Цунаде переводит на него свой взгляд, и от него Изуне становится не по себе. Она отходит к окну и смотрит на ходящих по округу больнице пациентов. Ее больницы. Только вот как это забавно бывает — у тебя в конечном счете есть все то, о чем ты мечтал, только радости это не приносит по сути никакой. Все это стало обыденное, примитивное и изученное вдоль и поперек. В то время, как то, что надо было бы изучить и принять — давно кануло во времени.       — Он наложил на себя руки в больнице после пяти лет лечения, — она отвечает бесцветным голосом. — Зависимость любая, это диагноз, и как бы ты человека ни лечил, этот диагноз и его мышление останется с ним до конца сегодня. Потому что становится частью человека. Изуна смотрит в ее спину. Молчит. А после подходит к ней сзади и смотрит так же в окно.       — Вы хотите сказать, что если человек зависим — ему уже ничем не помочь?       — Да, — тихо отвечает Цунаде и наконец отводит взгляд от окна. — Как бы ты ни старался.       — Тоже самое было и с Буцумой Сенджу? — Изуна говорит абсолютно ровным голосом, наблюдая за Хаширамой, который сидит с Минато на скамейке.       — С Буцумой была немного другая история, но итог у всех один и тот же, — она моргает.       — Тогда в чем смысл вашей профессии? — с интересом спрашивает мужчина. Цунаде усмехается и отвечает ему:       — Если честно, — ее голос становится тихим и она закуривает впервые перед ним, — я уже и сама не знаю. Буцуме не смог и Джирайя помочь, Буцуме не смог помочь и Орочимару, не потому, что они были плохими врачами, а потому что… Она помнит как Буцуму привозили в острое отделение каждый раз, как его заламывали, пихали в мягкую комнату, на что он каждый раз лишь улыбался и вскоре выдал одну фразу, которая стала концом его здравого смысла. Он смотрит в лицо Орочимару, Цунаде стоит за его спиной и выдает с особым придыханием.       — Настанет день, когда я утяну за собой всех и только тогда я найду успокоение. Я угроблю вас всех. Ту аварию списали на несчастный случай — да. Только потом, через много лет Орочимару признался, что Буцума сам лично обрезал тормоза своему лучшему другу и сообщил ему об этом за пару лет до аварии. Он признался, что Буцума угрожал убить и Джирайю, только Орочимару сам лично решил для себя, что пока он рядом — все это так и останется пустыми угрозами. Орочимару тогда воспринял это как блеф. Но, когда ему позвонили и сообщили о летальном исходе Буцумы Сенджу и Таджимы Учихи он впал в какое-то странное состояние. Цунаде тогда пыталась поддержать его как могла, пыталась оказать ему психологическую помощь. Но как-то раз, когда она уже была супервизором Орочимару, она услышала от него одну фразу, после которой отказалась быть его терапевтом.       — Знаешь, — Орочимару тогда сидит и смотрит в окно прямо перед ней и неожиданно для них обоих поднимает похороненную тему внутри них обоих. Это было после похорон Джирайи.       — Да? — Цунаде смотрит на него внимательно, только они разговаривали насчет его очередного пациента.       — Я рад, что он умер, такие люди, как он, не должны жить на этом свете, — на его губах появляется странная улыбка.       — О чем ты?       — Тобирама наконец-то стал свободным, а его папаша гниет в земле. Этот урод угробил мою Кагую, пытался угробить моего Тобираму, он отнял у меня Джирайю. И я рад, Цунаде, что такие люди подыхают. Жаль Таджиму, но если бы он не сдох, это бы продолжалось бы вечно. Джирайя умер, но ты сидишь тут со мной, словно ни в чем не бывало, делаешь вид, словно все нормально, но ты знаешь, как он переживал по этому поводу и по поводу своей болезни. Ты знаешь, что случилось, но тебе словно плевать. Ты виновата в его смерти. Ты не уследила за Буцумой. Ты не послушала меня. Цунаде поджимает губы.       — Прекрати. Джирайя был особо плох в последние года, хотя мастерски скрывал свою болезнь. Рак медленно поражал его легкие изо дня в день. А Джирайя продолжал курить и радоваться жизни, потому что понимал — ему недолго осталось. Хотел хоть чем-то себя радовать, именно до того момента, пока Орочимару в один из прекрасных для них обоих дней не набил ему рожу и не орал в лицо, что выбьет из него всю дурь, ему надо лечиться, а не курить.       — Если тебе насрать на самого себя, — Орочимару вжимает его в стену и смотрит бешеным взглядом, — подумай хотя бы обо мне! Мне не плевать на тебя! Я для тебя все отдал! Мне насрать на твою жену, насрать на персонал твой, но ты и Тобирама, единственное, что у меня осталось!       — Орочимару, — Джирайя отводит взгляд, — отпусти меня, — начинает кашлять.       — Да ты же врач, твою мать, неужели ты не понимаешь психосоматику своей болезни? Ты задыхаешься от жизни, которую выбрал, бегая от меня! — в глазах стоят слезы, волосы Орочимару спадают на лицо. — Да насрать уже на то, к чему мы пришли, на все насрать, я все прощу — только живи, хотя бы ради меня! — он сжимает его сильнее и смотрит в глаза Джирайи.       — Мне очень жаль, я просто тогда, ты знаешь, — он и сам уже дрожит.       — Я испугался, понимаешь? — он поджимает губы. — Я думал, что… У меня получится жить по-другому и у меня получалось, но как бы я ни бежал от тебя — ты всегда меня догонял и я…       — Пожалуйста, — Орочимару плачет, резко отпускает человека напротив и сжимает в охапку, — заткнись, Джи.       — Мне очень жаль, я не знаю, — Джирайя сидит словно кукла с опущенными вниз руками и его руки дрожат, — я просто…       — Все будет хорошо, — Орочимару кивает, — мы справимся, мы вылечим тебя. Все пройдет и начнем заново. Джирайя обнимает его в ответ, а Цунаде, стоя за дверью, уходит, так и не показав своего присутствия. Он лечился из последних сил, Орочимару возил его в разные страны лично и всегда был рядом. Он с самого начала обещал, что будет с ним до конца. А если не сможет ничего сделать — ляжет с ним в гроб рядом сразу же. Цунаде поджимает свои губы и на секунду она ловит странный блеск в глазах Орочимару и видит там фразу, которую никогда тот не произнесет вслух:       — Ты гниешь так же, ты следующая. Ты забрала у меня все — и этого я тебе не прощу, никогда не прощу. Это твоя вина в том, что они умерли — не моя. Я сделал все, что мог — а ты работала. Ты тупо работала, тебе было насрать. Ты даже родить не смогла и слава богу, я бы смотреть не мог на твоего выродка.       — Ты, что сделал? — Цунаде сглатывает. Смутное предположение появляется в ее голове, но она не хочет даже предполагать такой мысли. Орочимару усмехается и закуривает прямо в ее доме.       — Что должен был.       — Он сам не хотел, чтобы ему помогали. Ему было комфортно и так. — Изуна отходит в сторону и садится на кушетку. Цунаде курит в окно.

***

Тобирама просыпается под вечер совершенно не слыша будильник от того, что Данзо вернулся домой и начал будить его. Открывает свои сонные глаза и видит встревоженный взгляд Шимуры.       — С тобой все в порядке? — спрашивает Конан, смотря на Мадару, который наконец садится на кровать и кивает головой. — Я продуктов принесла, купила подарок Хидану и нам скоро надо выезжать.       — Пойду приведу себя в порядок, — Мадара плетется в сторону ванны и там и остается.       — Да, сморило после терапии, — Тобирама растирает свою шею руками и ощущает, как Данзо наклонившись к нему целует его.       — Я сегодня в ночную, сам поспал уже тоже, — Данзо стоит на кухне и готовит ужин. — Может посмотрим какой-то фильм перед моей сменой?       — Я только за, — Сенджу обнимает его со спины и утыкается своим носом в шею Шимуры и целует его. По спине Данзо бегут мурашки, откладывая лопатку в сторону он разворачивается к Сенджу и игриво выдает:       — Секс лучше, чем ужин? — он специально выдает это томным голосом и его пальцы скользят по груди Тобирамы.       — Какой ты догадливый, — Сенджу перемещает Данзо на столешницу и Данзо опускается на спину, пока Тобирама снимает с себя майку и начинает покрывать его кожу поцелуями. И ужин, и фильм подождут своего часа. В клубе Дейдары играет громкая музыка, настолько громкая, что голоса сливаются в одну сплошную мелодию. Сегодня здесь приватная вечеринка, только все свои, и Дейдара подготавливает коктейли всем, качаясь в такт музыке. Сасори заказал доставку еды и аккуратно расставляет бумажные тарелки на огромный стол, стоящий по середине. Играет рок, который бьет по перепонкам. Сасори кидает взгляд на своего лучшего друга и видя, как тот с особым трепетом разливает порции алкоголя, улыбается. Они такие разные, но в тоже время такие одинаковые с самого детства. Лучшие друзья. Они словно в какой-то момент стали одним человеком, даже шли по одной прямой жизни до какого-то момента, пока Дейдара все-таки после четвертого курса не свернул в другое направление, закончил хим фак и вовсе пошел в барное дело, закончив курсы. Разбирался и в химии, которая приносила людям удовольствие, с чем ему помогал Сасори, который говорил, на какой орган тот или иной спирт имеет лучшее воздействие, так и в людях разбирались оба. Принятия себя и разбор друг друга — помогает лучше разбираться в других. Такие разные даже внешне, даже словесно, но если оба не носят маски социума сквозь их пелену можно увидеть одну полностью идентичную вещь у обоих. И это их взгляд. Он одинаковый — изучающий, пронизывающий и на губах контрольная улыбка приветливость. Они смотрели только друг на друга по-другому и на свою семью, а после уже на своих друзей: Хидана, Какузу, Нагато и Конан и Зецу, который только что вернулся из Америки и наконец они отпразднуют вместе. Мадара для них пока был чем-то сроду эксперимента и интересного объекта для изучения, к которому оба испытывали уже теплые чувства. Он был действительно интересным человеком, необычным и что-то им обоим подсказывало, что в нем та еще глубокая кроличья нора кроется внутри. До которой надо всего лишь грамотно дорыть. Сасори сразу же согласился на предложение Дейдары пригласить Мадару тоже. Это будет увлекательный день рождения. Музыка играет громче, и в их клуб входит Зецу, присвистывая.       — Ну привет, друзья, — он говорит громко, стараясь перекричать музыку и сразу же видит Сасори, который улыбается ему и идет в его сторону.       — Привет, дружище! — Сасори сразу же сжимает друга в охапку и чувствует, как его сжимают в ответ.       — Как мы давно не виделись, ты в своей Америке совершенно загнался там, — Сасори рассматривает. — Но ты совершенно не изменился. Все такой же. Перед ним стоял абсолютно бледный мужчина альбинос с ярко светлыми волосами, на которых выкрашенными в салатовый цвет лежали непослушные пряди, некогда красные глаза скрывались под желтыми линзами, лишь светлые ресницы выдавали его особенность. Зецу был биологом, которого сразу же после шестого курса пригласили на стажировку в Америку в компанию по изучению микроорганизмов. Приезжал домой два раза в год, навещал друзей и уезжал обратно. А сейчас наконец вернулся домой, намереваясь открыть свою компанию здесь сотрудничая с коллегами из Америки. Свое дело нужно продвигать.       — Год какой, — Зецу улыбается и переводит взгляд на колонки с музыкой, — много было работы, но день рождения Хиды я пропустить не мог никак, ты знаешь, обожаю нашу сорвиголову.       — Да, помню в прошлый день рождения Хидан полез купаться в прорубь и обещал, если не продержится там пятнадцать минут и если Какузу не пойдет с ним туда сосаться, выебет собаку, — Сасори начинает смеяться, — конченный мужик.       — Не начинай! — Зецу смеется и переводит взгляд на Дейдару у бара. — Эй ты! Красавица! Твой принц приехал! Дейдара делает потише музыку, перескакивает через бар и несется к нему.       — ЗЕЦУ, БЛЯДЬ, ВОТ ТЫ УЕБАН! — он добегает и со всего маха валит друга на пол, — ВОТ ТЫ ГНИДА ЗЕЛЕНАЯ! НЕ ОТВЕЧАЛ МНЕ НА СООБЩЕНИЯ? НЕ ОТВЕЧАЛ! А Я ВСЕ ПОМНЮ! АХАХА, пора тебя выебать, алое, в жопу. — Дей, — смеется Зецу, — отпусти меня, я уже старый для таких марш бросков, — он       пытается отпихнуть его в сторону, но Дейдара сжимает его сильнее.       — Ой, не пизди, тебе всего-то тридцать три. Старый он. — Он встает наконец и протягивает другу свою руку.       — Я смотрю ты новые тату набил на шее и руке, красиво, — Зецу улыбается и рассматривает их.       — Ой, ну спасибо, — отмахивается Дейдара и снимает Майку, — ты еще эту не видел, засранец. На спине Дейдары нарисован Будда с автоматом Калашникова. Зецу присвистывает и Сасори с улыбкой переводит взгляд на дверь. Прямо перед ними стоят Конан и Мадара. Оба одеты в черное. Мадара одет в брюки и поло майку. А Конан и вовсе надела кожаную юбку с рубашкой и ботфортами до колена. Дейдара присвистывает. Сасори скользит взглядом по пришедшим и машет им. Те подходят.       — Привет, — Мадара улыбается и кивает им. Сасори и Дейдара кивают ему в ответ.       — А что, именинника и его женушки еще нет? — Конан спрашивает с улыбкой.       — Этот сказочный наверное, еще вчера начал праздновать, наверное Какузу пытается его оживить после попойки, — усмехается Дейдара.       — Конан, не будь ты жената, я бы даже подумал над тем, чтобы сделать тебе предложение, — Сасори поджимает губы и подмигивает ей, — ты прекрасна.       — Ой брось, — Конан смущенно отмахивается.       — А Нагато где? — спрашивает Зецу, рассматривая Мадару внимательно. — И кто это?       — Полегче, — Конан усмехается, — муж дома спит, а это наш новый друг. Мадара рассматривает Зецу внимательно и понимает, что видит в нем что-то знакомое, но пока не может понять, что именно.       — А, познакомите нас? — Зецу переводит взгляд на Дейдару и тот пожимает плечами. Подходит к Мадаре и кладет свои руки на его плечи, — познакомься, это Зецу, наш хороший друг, который съебался в Америку и бросил нас, сироток, променял нас на свою биологию, а, — он переводит взгляд на Зецу, а после на Мадару, — это…       — Мадара, — Мадара протягивает ему руку, и улыбается. Дейдара переглядывается с Сасори и переводит взгляд на Конан, та выдыхает и кивает.       — Приятно познакомиться, Мадара, — Зецу протягивает ему свою руку. — Необычное у вас имя.       — Лучше, чем Майн, — Мадара усмехается и все трое около Зецу усмехаются, но тот не понимает шутки. Переводит взгляд на Конан, но та лишь отмахивается, мол, неважно. I tried my luck and wrote my name with fire I know this place never was mine But it is this time

***

Тобирама смотрит фильм и внезапная трель телефона заставляет его отлучиться на пару минут и он выходит прямо во двор, закрывая за собой дверь. Данзо проводит его силуэт внимательный взглядом, но остается смотреть фильм дальше.       — Слушаю, — Тобирама говорит тихо и смотрит на фонарь, который освещает дорогу прямо перед домом. На улице не едет ни одна машина, полнейшая тишина.       — Это Кагами, — в трубке звучит звонкий голос. — Добрый вечер, мы договорились с вами созвониться и обсудить все. Вы не передумали? — голос звучит тревожно. Кагами на другом конце провода закусывает губу и сжимает в своих пальцах листок бумаги, который лежит перед ним в открытой тетради. Тобирама молчит пару секунд, закуривает и отвечает с простой интонацией:       — Добрый вечер. Нет, я не передумал, все в силе. Когда ты сможешь оформить нужные документы в больнице и перевестись ко мне на стажировку? Он смотрит на выплывющий дым из своего рта и чувствует, как лицо обдувает легкой прохладой.       — Да я, — в голосе слышится искренняя радость, — я хоть сейчас соберусь и отдам бумаги, я уже все подготовил, я… — он запинается и даже вскакивает от радости, от чего стул пошатывается. Тобирама улыбается и не может сдержать тихий смех:       — Если успеешь, хорошо, отдай бумаги вниз и занеси в мой кабинет на шестом этаже папку с твоим делом и просунь под дверь. Я завтра посмотрю. Жду тебя завтра вечером, я в ночную, приеду пораньше и можем приступать. Как тебе такой план действий? Кагами радостно отвечает, что согласен и Тобирама кладет трубку, прощаясь с ним. Возвращается обратно в дом и слышит вопрос от Данзо:       — Кто звонил? — он не отворачивается от фильма, чувствует запах сигарет от Тобирамы, который приобнимает его сзади и утыкается подбородком в его плечо.       — Кагами, — спокойно идет ему ответ. Данзо моментально хмурится и говорит иронично:       — О, у тебя теперь новый ученик, и когда начинаешь его стажировать? — голос пропитан желчью.       — Данзо, — Тобирама поворачивает пальцами его голову и смотрит прямо в глаза, — не ревнуй, — говорит он на полном серьезе, — это ни к чему, это моя работа. Завтра начинаем.       — Я и не ревную, — в тон отвечает Данзо, — просто если я увижу что-то, что мне не понравится, я выкину его в окно или яйца отрежу, просто предупреждаю, — он улыбается.       — Не смешно, — Тобирама снимает свои пальцы с его подбородка и переводит взгляд на экран. В телевизоре показана сцена какой-то насильственной казни и слышится крик и стоны персонажей фильма.       — Я и не шучу, — тихо ему отвечает Данзо и поворачивается к фильму тоже. Через два часа надо будет выезжать на работу. Now I'm gonna break the stones Don't look back Now it's real

***

Хидан с Какузу пришли через час и внесли с собой словно ураган веселья и пьянства моментально. Они сели за стол и Хидан подолгу рассказывал о вчерашней попойке и о том, какой Какузу козел и утащил его спать под утро, не дав шальной императрице, живущей внутри него, поехать купаться на море. Какузу закатывает глаза на это и произносит первый тост. Мадара смотрит с умилением на них и ловит себя на мысли, что все-таки неимоверно здорово иметь рядом кого-то такого, кем является Какузу для Хидана. Они друг за другом и в огонь, и в воду, это уже выходит из рассказа Какузу, как он углубляется в воспоминания детства и рассказывает о том, в какие приключения Хидан попадал и Какузу вместе с ним. Идет второй час, Хидан включает русскую музыку на всю катушку и пьет на брудершафт с Дейдарой. Сасори усмехается и чокается с Мадарой. Конан сидит рядом и попивает свою Кровавую Мэри, пока Зецу рассказывает ей про Америку.       — Короче, — хлопает Хидан в ладоши, расскажу вам историю про то, как нас с Какузу один раз, когда мы были мелкими пиздюками, чуть не изнасиловали.       — Опять? — закатывает глаза Конан и усмехается.       — Но-но! — Хидан вытягивает палец вперед, — Мадара-то не знает этой истории.       — Начинается, — Сасори выдыхает.       — Мадара, хочешь послушать историю нашу? — он смотрит с горящими глазами.       — Валяй, — Мадара пьет стопку шотов с Конан и вытирает губы.       — Еще? — Дейдара спрашивает искушающе.       — Гоу, — Конан кивает ему. Зецу смотрит на Мадару с интересом. Мадара переводит на него свой взгляд и в конфузе его отводит. Что-то ужасно знакомое, только что, он все еще не понимает.       — И мне налей, — Зецу отвечает и отдает Дейдаре стакан. Тот берет все три и удаляется к бару.       — Короче, — Хидан довольно отодвигается и начинает свою историю, — было нам и моему пиздюку по пятнадцать.       — Мне шестнадцать было, — поправляет его Какузу, отпивая виски.       — Ну не важно, в общем, — отмахивается Хидан, — короче, у моих родителей была хата в Орхусе*, и мы с Какузу туда часто ездили бухать, ночевать и просто книжки читать и смотреть фильмы, — он смеется, — и как-то раз мы пошли в торговый центр, где кафе и боулинг на втором этаже. Я взял себе комп и мы смотрели мультик какой-то, ел что-то в кафе и короче напротив нас сидели четыре мужика и смотрели на нас.       — Педофилы, господи прости, — Какузу отпивает принесенный Дейдарой коктейль.       — Не преувеличивай, — Зецу говорит спокойно, но ловит на себе раздраженный взгляд Хидана.       — Он не преувеличивает! — Хидан повышает голос, — слушайте дальше. Зецу кивает и ловит на себе усмешку Мадары.       — В общем, подсаживаются к нам два мужика и предлагают нам пойти с ними погулять, на что, мы отказались, конечно же, — Хидан усмехается.       — Культурно послали, — поддакивает Какузу и подсаживается ближе к Хидану. Конан и Мадара слушают внимательно, Сасори теребит кожу пальцами.       — Только эти два мудака были настойчивы, и как только мы отказались и Казу предложил нам с ним свалить и скрыться от них, те нам в след орали, что не против провести с нами и ночь, и день, — отпивает алкоголя Хидан и продолжает, — короче, спрятались мы от них в продуктовом магазине в этом же самом центре, Какузу выглядывает из-за стеллажа, а два пидораса тут как тут, мы от них на улицу, надо было снять деньги в банкомате и вызвать такси, наличные.       — Наличные? — переспрашивает Дейдара удивленно. — Зачем?       — Тогда не было функции в такси ездить через приложение или карту, сколько лет назад это было, — Какузу сразу же отвечает.       — В общем, я засовываю карту, и тут этот мудак хватает Какузу, а он малым был, не таким как сейчас, два на два, он был обычным пацаном, так вот сначала он замер, не знал, что делать, а после с разворота дает тому мужику локтем куда-то, но мужик не промах, его два друга уже стоят прямо около нас на парковке и зовут в машину, и тут я просто вытаскиваю карту, я понимаю, что мы стоим в одних кофтах на улице, была уже поздняя осень, канун всех святых…       — Вы забыли свои куртки в кафе? — спрашивает Мадара с интересом.       — Ты чертовски прав, Мадара, мы так спохватились, что забыли даже куртки, — кивает Какузу.       — В следующий момент мое тело начало двигаться само, — продолжает Хидан, — я резко толкаю мужчину в грудь, хватаю Какузу за руку, и мы бежим обратно в торговый центр, Какузу словно вышел из какого-то ступора и предложил нам бежать к черному выходу, там еще был цветочный магазин. Он говорит продавщице, что нам надо выйти оттуда, что за нами гонятся и хотят изнасиловать, до сих пор не понимаю, как нам поверили, но нас выпустили, и мы побежали с ним за руку что есть мочи прямо ко мне домой.       — Как у нас колотилось сердце тогда, словно из груди сейчас выпрыгнет. Не было сил бежать, была ужасная одышка, но нам надо было бежать, мы пробежали квартал и увидели, как эта машина едет за нами, — Хидан пьет еще, — мы добежали до дома, продуктов так и не купили, машина проехала мимо нас.       — Джип с тонированными окнами, — Какузу пьет еще, — меня трясло, адреналин был в крови, Хидан впадает в истерику, начинает смеяться, а после с ничего просто берет свой нож на кухне, протягивает мне, берет сам отбивной молоток и говорит мне: «Ну, пошли».       — Казу в растерянности смотрит на нож и спрашивает меня: «Куда?». Дей, налей еще, — Хидан протягивает ему свой стакан, и Дейдара заполняет его до краев.       — Он мне отвечает: «Пошли за куртками и за едой, будем отбиваться, я раскрою этим мудакам череп», — смеется Какузу. — И нас обоих это никак не смущает. Мы вернулись за куртками, купили себе еды и вернулись домой.       — И все? — Мадара хмурится. — На самом деле страшная ситуация, вы звонили в полицию?       — Нет, дорогой мой друг, это еще не все, — Хидан чокается с Сасори. — Утром у нас был автобус, но мы решили поехать вечером домой и поперлись туда опять. Решили зайти в боулинг, так вот, делаю я пас, Какузу сидит спиной к панорамному стеклу и тут внезапно тихим голосом говорит мне…       — Я зову его, прошу подойти ко мне незаметно и не поворачиваться к окну и только косо туда глянуть, потому что на улице стоят эти двое мужчин и смотрят на нас.       — Я быстро вызываю такси, понимая, что нам надо срочно ехать домой, приезжает знакомый отца на своем бусике и ждет нас там через пятнадцать минут, — Хидан кладет в рот закуску.       — Мы выбегаем оттуда, но единственное свободное парковочное место для знакомого было прямо около этих уродов, — иронично отвечает Какузу. — В общем, мы выбегаем, я сажусь в машину, а Хидан бежит прямо мимо них, один хватает за его куртку, тот отталкивает его с локтя, и мы садимся в машину и уезжаем оттуда. Вот такой вот пиздец может случиться.       — Казу потом сказал, что через полгода видел их машину на дорогах, номера запомнил.       — Кошмар какой-то, — Мадара уже хмельной. Конан кивает ему.       — Почему вы не обратились к ментам? — спрашивает Сасори скептически.       — Да хрен его знает, настолько, видимо, обосрались вообще, как подумали, что с нами могли сделать, это полный пиздец. Наступает гробовая тишина. Все пьют молча.       — Вообще, мы вечно находили себе приключения на жопу, да и много всякой паранормальной хуиты случалось постоянно с нами, — Хидан пожимает плечами.       — Паранормальной? — спрашивает Конан с интересом. — Это ты о том, как вы Кровавую Мэри вызывали? Теперь я ее пью, вкусная баба, мои комплименты бармену, — Конан улыбается Дейдаре, и тот словно расцветает.       — Да, именно странной, — Какузу отвечает за друга, — но об этом долго рассказывать, выпьем больше — может, расскажем.       — Интригуете, — подает голос Зецу и ловит на себе усмешку Хидана.       — Это мы умеем, ну что, еще один тост?       — Я скажу, — внезапно для всех Мадара встает со своим бокалом и начинает говорить свою речь.

***

Орочимару сидит у камина и читает книгу, он уже уложил Мицуки спать и сам подолгу не мог уснуть. Пламя в каком-то своем танце колышется, прожигая своей стихией полена. Он переводит свой взгляд на огонь и отчего-то откладывает свою книгу в сторону. Смотрит на часы с каким-то сожалением, уже полночь. Встает, идет на кухню, достает из бара бутылку коньяка, по пути захватывает чистый стакан и идет обратно. Усаживается в кресло и наливает себе до середины. Отпивает свой первый глоток и тихо выдает:       — Сегодня очередная годовщина твоей смерти, Джи, надеюсь, тебе там действительно лучше, — голос звучит как-то слишком тихо, но вместе с теплотой, исходящей от камина, разносится по всему дому.       — Я, конечно, об этом никогда уже не узнаю, — он выпивает стакан залпом и наливает себе еще, — но, по крайней мере, я сделал то, что принесло упокой мне, и отомстил за тебя. Он подолгу смотрит на огонь, и его мысли уносят его куда-то очень далеко. — Я знаю, ты бы не одобрил моих методов, но я не мог по-другому, и мне его не жаль, — он сжимает бокал крепче. — Такие вещи не прощаются, он отнял у меня тебя, отнял Кагую, я не мог по-другому. На секунду ему кажется, словно Джирая стоит за его спиной, и он чувствует тёплую ладонь на своем плече, но понимает, что оказывается в том самом дне и что уже теряет грань с действительностью. Буцума лечился около четырех лет в их клиниках. Его часто отпускали домой после года лечения и в период обострения привозили обратно. Он своими выходками довел уже и Наори, которая на нервной почве попросту заболела и никак не шла на поправку. Он срывался на Таджиму, за что тот часто приводил его в чувства кулаками, срывался на Тобираму, но Мадара вместе с отцом делали все возможное, чтобы защитить его. Он пытался убить Таджиму и Тобираму пару раз точно. А после с самой гадкой улыбкой говорил Орочимару в лицо:       — Я же сказал, я утяну вас всех за собой, сучьи дети. Буцуму помещали в мягкую комнату, в обычную, кололи разные препараты, проводили терапию, но каждый раз он с криком называл Орочимару Кагуей, кидаясь в него всем, что попадет под руку, и прося ее сгинуть. Смеялся и говорил, что они дрянь. В Джирайе почему-то он видел Таджиму и еще больше его ненавидел. Лишь с Цунаде у него были плюс-минус хорошие отношения, по крайней мере, он не вымещал на нее свою агрессию, он выливал ей душу о том, как Наори должна была быть с ним и как Учиха с его женой отобрали у него все. В адекватном состоянии он работал с Таджимой вместе в компании, но тот уже переписал половину на его детей на всякий случай, видя, что скоро Буцума будет жить в больнице. Иногда он был абсолютно нормальным, общался со своим старшим сыном, которого отчего-то обожал и всему учил. Хаширама часто навещал папу в больнице, и они даже гуляли, пока он рассказывал отцу о Мадаре или о школе, а после уже обо всем. Буцума часто давал ему советы странного характера. Не хотел слушать про Тобираму, и как-то раз Хаширама признался ему в том, что они с Мадарой встречаются по-взрослому. Буцума не орал, Буцума не ругал его, он лишь повернул к себе сына и сказал тому:       — Молодец, я одобряю. Лицо Хаширамы тогда вытянулось, и он лишь удивленно посмотрел на него. Но Буцума наклонился к нему и прошептал на ухо:       — Отбери у своего брата все, раздави его, уничтожь, он заслужил. Он ни тебя, ни меня не любит, ты не должен дать ему жить счастливо. Ты понял меня, сын? Тобирама ненормальный, такой же, как и я, а ты здоров. Так почему же твой папочка тут, а его второй сынок нет? Это несправедливо.       — Но… — Хаширама поджимает губы и отводит взгляд. — Он мой младший брат же.       — Добей его, сынок, и я обещаю — компания будет твоя, тогда тебе уже будет ничего не надо, все, что у тебя будет, — это власть и деньги, об остальном я позабочусь сам. Ты не представляешь, какое это чувство — иметь возможность позволить себе все то, что ты хочешь и кого хочешь. Таджима переписал все на старшего сына, это выгодный союз для нас, а после мы и это отберем у них, как он отобрал у меня. Не храни никому верность, особенно этим Учиховским отродьям, даже твой Мадара давно сохнет по твоему младшему брату, ибо такой же ненормальный. Отбери у них все. Обещай мне. Папа будет тобой гордиться. Об остальном я позабочусь сам. Хаширама кивает ему, и они продолжают прогулку. Буцума не соврал, а Хаширама сдержал свое обещание. Тобирама остался с Изуной, которого именно Хаширама в один день надоумил сойтись с Тобирамой, ведь они так подходят друг другу, теперь они будут все счастливы, у них найдутся общие темы для разговоров. Когда Цунаде рассказывала им с Джирайей о травмации Буцумы и даже сочувствовала ему, Орочимару лишь фыркнул и назвал ее недалекой, Джирайя устало выдохнул. В какой-то момент Буцума словно стал полностью нормальным, когда его перевели на попечительство Цунаде, Орочимару до последнего стоял на том, что это блеф, но не смог отстоять свою позицию. Джирайе все было хуже, и он ей отдал на лечение Буцуму. Орочимару выпивает еще стакан залпом. Буцуму выписали за несколько месяцев до его смерти и он вернулся домой. С улыбкой на глазах, говоря, что ему помогли. А после, когда в один вечер Джирайя все-таки вышел на прогулку перед сном, пока Орочимару шел с работы, этот урод подстерег его в подворотне и нанес десять ударов ножом прямо в грудь. Он наносил ему удары с таким наслаждением, с горящими глазами, чувствуя, как тело перед одним обмякает. Орочимару спешил домой как только мог, они с Джирайей стали жить вместе, ведь Орочимару не хотел оставлять его одного. Цунаде и вовсе погрузилась в работу и, кажется, стала их обоих избегать. Тот шок, который Орочимару испытал, когда увидел Джирайю, который дополз до стены какого-то забора, оставляя за собой кровь на земле, он до сих пор забыть не мог. Как и свой крик, он орал так, что его слышали все. Он добегает до Джирайи, вызывает скорую, бормочет, что сейчас увезет его в больницу, хаотично со слезами снимает с себя всю верхнюю одежду, пытаясь закрыть раны, не может остановить свой плач. Слезы льются без остановки, слезы проникают в рот, в нос, и он вне себя бормочет что-то неразборчивое. Джирайя пытается улыбнуться ему и лишь выхаркивает кровь, которая струится из его рта, окрашивая зубы в бурый. Now I'm gonna break the stones Don't look back Day after day I'm being told the same       — Сейчас, — Орочимару завывает, орет, где же чертова скорая, — сейчас я увезу тебя в больницу и прооперирую, пожалуйста, держись, — он захлебывается в слезах и дрожит. — Пожалуйста, не оставляй меня одного. Джирайя лишь подносит к нему свою дрожащую руку и отвечает: — Не надо, мне и так недолго осталось, ты знаешь.       — Молчи! — орет Орочимару, сжимая дрожащими руками раны, и не может остановить свой плач. — Тебе нельзя говорить, — он достает свой шприц из сумки и вкалывает ему адреналин и обезболивающее, — смотри на меня! СМОТРИ! — он бьет его аккуратно по лицу. — Только не закрывай свои глаза! Скорая уже едет! И скорая действительно едет.       — Кто это сделал? — в какой-то прострации спрашивает Орочимару, пытаясь не дрожать. — Кто? — он обнимает Джирайю осторожно, пытаясь голову держать так, чтобы тот не захлебывался кровью.       — Б… — Джирайя все так же улыбается, — уцума. Орочимару замирает, моргает, не может понять.       — Ч… что? Он же в больнице у Цунаде был.       — Она выписала его, — Джирайя улыбается, захлёбывается, — не надо, я не продержусь еще, я умираю, Орочимару. Я уже вижу его, — он показывает пальцем куда-то в сторону и наконец проводит рукой по голове Орочимару…       — Я люблю тебя, — Орочимару впадает в истерику. — НЕ БРОСАЙ МЕНЯ! Скорая едет. Джирайя прикрывает свои глаза с улыбкой, и он слышит лишь фразу:        — Я тебя тоже, всегда любил, п… — кровь лилась на асфальт, впитывалась в его одежду. — Фонарь освещает улицу.       — Прости меня. Я больше не могу. — Его рука падает с его волос на землю. — Зрачки Орочимару расширяются, скорая приезжает, и они слышат ужасный крик. Его оттаскивали от тела минут пятнадцать, он вырывался с криком и со слезами, добегал до тела Джирайи, которое пытались положить на кушетку. Но даже когда положили, не могли увезти, Орочимару вцепился в него, он что-то бормотал в бреду и орал, пока ему не вкололи успокоительного и тоже не увезли на скорой с нервным срывом. Джирайя умер на его руках. Он не смог спасти его. Орочимару не помнил, как прошел месяц, он лишь помнит, как был на похоронах и смотрел на Цунаде, которая говорила свою речь. Он смотрел на всех них, и медленная ненависть разрасталась в нем. Он ни с кем не общался, заперся в своем доме, много пил. Много орал, много рыдал и днем, и ночью. Уволился, часами бродил по улице, стоял на том самом месте и пил залпом. Второй месяц прошел так же. Цунаде приходила к нему, но тот лишь захлопывал перед ее носом дверь и говорил убираться. Он допился до того, что блевал каждую ночь. Он постоянно видел за своей спиной Джирайю, который так же клал ему руку на плечо, а на третий месяц наконец-то вышел из дома. Он узнал о Буцуме все, как этот сукин сын выпустил новую модель машин, живет себе припеваючи, радуется жизни, хотя убил человека своими собственными руками. Наори умерла от болезни, что под большим вопросом, и Буцума словно ожил, он радовался, что ему остались лишь двое. Как он и сказал, он утянет всех за собой. Орочимару узнал, когда и куда он ездил, узнал его полное расписание. И он пришел в тот день презентации и срезал ему тормоза в его машине. Жизнь за жизнь. Только он не предполагал, что именно в тот день Таджима сядет вместе с ним в машину. Его будут ждать дома двое детей, взрослых уже и Тобирама с Изуной. И они разобьются на той самой трассе, на которой разбился и Мадара, потому что Буцума гнал как не в себя, хотел покончить с Таджимой. Хотел покончить с ним, выкинуть на обочине на всей скорости, но вместо этого они разбились оба. И стоя на похоронах этого урода, Орочимару был рад, он смотрел на детей Таджимы и отводил взгляд, он понимал, что с одной стороны избавил их семью от этого кошмара, но с другой — отобрал у них отца. Таджима закончил свой цикл с Буцумой немногими часами ранее, избежав полнейшего разочарования в его жизни. Он не видел знаков с самого начала. Орочимару долго не мог себе это простить, дело замяли, списав на несчастный случай, машина сгорела, и никто ничего не мог доказать. Все прошлое сгорело, и Орочимару чувствовал какое-то облегчение от того, что отомстил. But you can't take even a step I didn't happen to take the easiest way I wouldn't win if I hadn't been making mistakes Джирайя лишь покачал головой и растворился в воздухе. Он не простит его, но он уже умер, он и так не сможет ничего ему сказать. Лишь принимая у себя на приемах Тобираму, который наконец-то был его пациентом и его учеником, он пообещал себе, что позаботится о нем. Во что бы то ни стало. Мадаре, Хашираме и Изуне оказывали помощь другие специалисты, первые два как наследники сразу же возглавили компанию. Сначала под присмотром помощников отцов, а спустя пару лет, когда были полностью обучены, стали главными управляющими и творцами. Тобирама, как и его мать, выбрал медицину, Изуна кулинарию, как его. Жизнь шла своим чередом. Орочимару с Цунаде больше не контактировал лет десять после того самого разговора. Он не смог ее простить. Не смог. Если бы она слушала его и не выпустила Буцуму, ничего бы не случилось. Она была виновата. Она слишком слепая и думает только о себе, наивно предполагая, что знает все, знает каждого пациента, но, по сути, не знает ни черта. И повторяет ту же самую ошибку и сейчас. Жизнь ничему не учит. Now I'm gonna break the stones Don't look back Now it's real

***

Музыка играет громко.       — СЕЙЧАС СПОЮ! — Хидан встает, от чего его стул падает, вытирает ладонью свой рот и стремительно идет в сторону сцены.       — Господи, нет, — уныло протягивает Конан.       — ЖЕНЩИНА! ГОСПОДИ, ДА! Я самая завидная Мадонна на районе! — орет Хидан, идя в сторону сцены.       — Ну начинается, — смеется Зецу. Мадара с полностью мутной головой играет с Дейдарой и Сасори в «Пей или отвечай на вопросы». Музыка полностью окутывает помещение. Конан улыбается всему этому и уже понимает, что напилась до чертиков. Нагато пожелал ей спокойной ночи, и она ему ласково отвечает СМС-сообщением в ответ.       — Он идет по главной улице. Города вечером, — орет в караоке Хидан, поет русскую песню, будучи уже совсем в говно на пару с Какузу, который стоит рядом с ним и поет тоже. Какузу снял майку и пошел в пляс.       — В час, когда особо делать нечего, он идет по льду скользя, — подходит к микрофону и орет басом.       — Они поют на русском? — Мадара с удивлением спрашивает. — Откуда они русский язык знают? Сасори смеется и переводит взгляд на Мадару:       — Выучили, и такое бывает, вот придурки. Им настолько понравилась эта песня, что они выучили ради нее, мать ее, русский язык.       — Шарманка так шипит, шарманка так хрипит, — Хидан снимает с себя потную майку, обнимает за талию Какузу и орет дальше.       — И так каждый раз, — смеется Дейдара и пьет еще.       — Старый мотив узнать нельзя, — орет басом Какузу в микрофон и смотрит на Хидана. — И сейчас припев! Готовьтесь.       — СЕЙЧАС ПРИПЕВ! — слышится смех, и Мадара начинает смеяться тоже.       — Они такие классные, — он пьяно смотрит на сцену, а после переводит взгляд на Зецу, что ест какой-то салат, и спрашивает.       — Слушай, я все смотрю на тебя и не понимаю, — Мадара пьяно водит головой.       — Ах мой милый, милый, милый, — слышится ор Хидана.       — Августин, Августин, Августин, — и наконец они начинают петь в унисон. Хидан садится на сцену и, выпячивая бедра вперед, начинает мотать майкой прямо над своей головой.       — Что? — пьяно спрашивает Зецу, смотря на Мадару.       — Ах мой милый, милый, милый Августин, — поет Какузу и поднимает Хидана, и они начинают танцевать на сцене за руку.       — Ты случаем не альбинос? — Мадара смотрит на него пристально. — Что-то в тебе такое знакомое есть, все никак не пойму. Зецу вздрагивает и отвечает смущенно:       — Угадал. Сасори присвистывает:       — Да ты наблюдательный, Мадара. Хвалю.       — А глаза? — Мадара кивает в сторону его глаз.       — Это линзы, — спокойно отвечает Зецу.       — Зачем ты их носишь? — Мадара продолжает спрашивать.       — Мне не нравится мой цвет глаз, этот лучше, — пожимает плечами Зецу и отпивает еще виски.       — Лучше с красными, — пьяно улыбается Мадара и смотрит на сцену, Зецу смотрит на него с интересом и переводит взгляд на Дейдару и Сасори, но те лишь пожимают плечами.       — МАДАРА, ИДИ К НАМ! БУДЕМ ДЕНСИТЬ! — орет Хидан. — Сейчас я тебя такому русскому научу, будешь филологом. Мадара встает и пьяно плетется туда, держась за костыль.       — Ты куда? — кричит ему вслед Конан. Мадара лишь улыбается ей и идет дальше.       — Ну все — пизда, — Конан смеется. — Это же заразно. Он доходит до Хидана, тот протягивает ему руку и тянет на себя.       — Повторяй за мной, окей? Сейчас потренируемся и будешь петь.       — Всё, что было, всё прошло. Запомнил?       — Нет.       — Давай еще раз. Мадара повторяет пару раз с ужасным акцентом и наконец может ее сказать.       — Отлично! Будешь говорить ее и вот это, — и начинает петь опять: Ах мой милый, милый, милый Августин, Августин, Августин Спустя два часа:       — А за ним идёт полгорода, — Хидан вытягивает руку в сторону Какузу и пританцовывает бедрами.        — Города, города. Да за ним гурьбой идёт полгорода, — Какузу тянет к нему руку и водит рукой около своего паха в воздухе туда-сюда.       — Несмотря на холода, — уже поет с ними и Конан, которая сняла от жары блузку и стоит в лифчике. Вся красная.       — Облака летят как саночки. Крутит ручку он шарманочки. Какой простой мотив, такой простой мотив, что не забудешь никогда, — обнимают ее за талию Хидан и Какузу, и они качаются в такт музыке.       — Надо, надо жить, мой милый Августин. На радость людям и врагам назло, — уже и Зецу поет рядом с Мадарой, обнимая его и смеясь.       — А теперь МАДАРА СОЛО! — орет Хидан. Мадара и сам уже раздет.       — ДАВАЙ!       — Ах мой милый, милый, милый — орет в микрофон абсолютно бухой Мадара и почти падает, но Зецу его держит крепко. Подводит к троице, и они все в унисон орут в микрофон:       — Августин, Августин, Августин. Ах мой милый, милый, милый Августин.       — Всё, что было, всё прошло, — поет дальше Мадара.       — Вот их распидорасило, — смеется Сасори и отпивает еще, — ты что им подмешал, что у нас тут целая поп-группа?       — Ничего, — смеется Дейдара и снимает все это на камеру. Переводит свой взгляд на лучшего друга и говорит: — Реально ничего. Но весело — пиздец. Вот утром они охереют. К трем часа ночи у Мадары появилась фикс-идея поехать к Тобираме домой, и Конан сразу согласилась. Августин творит чудеса. Никто против не был. Все были настолько пьяными, что уже играли в непонятно что на раздевание. Вызвали такси. Он прошел по главной улице Зимнего города. Сели в такси. Сел в карету и сказал: «До скорого» И пропал во мгле ночной. Машина едет быстро прямиком в город Тобирамы. Кто такой был этот Августин? Знает точно только Бог один Они оба поют в такси, и водитель смотрит на них в замешательстве. Но весь честной народ, не закрывая рот, Хором поёт, как заводной. Выходят наконец у дома, в котором горит блеклый свет. Ах мой милый, милый, милый Августин, Августин, Августин. Ах мой милый, милый, милый Августин Напевают себе под нос и идут, спотыкаясь. Мадара пытается найти ключи, но не может. Всё, что было, всё прошло. Ах мой милый, милый, милый Конан предлагает позвонить в дверь. Мадара пьяно кивает. Августин, Августин, Августин, Надо, надо жить, мой милый Августин На радость людям и врагам назло. Слышится какое-то копошение, внезапно затихает. Тобирама медленно переводит взгляд с кухни в сторону входной двери и хлопает глазами. Слышит сильный стук, тишина, после какой-то смех и опять стук в дверь. Попытки открыть двери своим ключом провалились с треском. Тобирама вопросительно поднимает бровь, смотрит на часы, неужели уже четыре часа ночи? Откладывает в сторону книгу. И наконец идёт в сторону коридора. Открывает дверь сам, и в следующий момент перед ним предстаёт картина. Стоит Конан, которая улыбается, придерживая Мадару на своём плече, и виноватым взглядом смотрит на Тобираму. Тобирама медленно переводит взгляд в сторону Мадары, который, мягко говоря, не совсем трезвый, над чем-то хихикает и наконец переводит свой замутнённый взгляд в сторону своего мужа. И от них обоих несёт перегаром. Они последний раз виделись полтора месяца назад и почти не пересекались — каждый живет своей жизнью, когда не напоминает другому о своем существовании, точнее, когда Мадара не напоминает о своём существовании, и все было хорошо именно до этого момента. Точнее, почти хорошо.       — Какого… — Тобирама не успевает ничего сказать, как Мадара с криком перебивает его.       — АВГУСТИИИИН! — он смотрит на него слезящимися глазами, периодически губы расплываются в улыбке, и он ещё умудряется ногами двигать.       — Хрена? — заканчивает свою мысль Тобирама вслух.       — Тише, Мадара, мы уже дома, — Конан, пытаясь перебороть смешки, смотрит виновато на Тобираму. — В дом впустишь? Дома? С каких это пор они у него дома — дома?       — Ах мой милый-милый, — Мадара, кажется, пребывает в своём мире и орет что-то невнятное, переводя взгляд то на женщину, то в пол.       — Нет, на улице оставлю, — фыркает Тобирама. Он смотрит на Мадару, на Конан и просто, мягко говоря, начинает охреневать. Нет, Мадара часто пил, но в таком состоянии он видит его реально впервые. За всю свою жизнь. Впервые. Что же послужило тому причиной? Он, конечно, может догадываться, но всё же. Конан благодарно кивает и, делая шаг назад, передаёт свою ношу Тобираме, помогая донести Мадару до дивана. Тот опять что-то орет на каком-то непонятном языке, но вроде как русский.       — Мой милый Августин… — Мадара смотрит расфокусированным взглядом на Тобираму и пытается лезть к нему поцеловать, на что его сразу же грубо оттолкнули рукой на диван обратно. Впрочем, он не особо обиделся такой грубости.       — Ты мой грубый тигр. Тобирама просто стоит и сначала смотрит на Мадару, перебарывая желание ему сейчас вмазать, а после и на Конан.       — Что он орет? Что за Августин? Что вообще происходит? Конан сидит уже на диване и жадно пьет воду, выпивая полбутылки, ставит ее на стол и усмехается.       — Да это песня такая. Ну русская, есть у меня друг один, слушает такое, ну вот мы на дне рождения и пели ее и вот. Тобирама теперь смотрит ещё и на Конан, к которой у него тоже много вопросов. То есть спустя четыре месяца они просто так, словно ничего не случилось, заваливаются в его дом, и он должен сделать вид, что все нормально.       — То есть, — его зрачки сужаются, — все то время, что я ему звонил когда-то, он был с тобой, так мало того, что он игнорировал мои звонки после ссоры, так вы ещё оба и стали нажираться как свиньи? — он кривится, злоба медленно нарастает внутри. Если бы Данзо сейчас был здесь, скандал случился бы точно. — А Нагато как? Нормально? Все путём? — его зрачки начинают сужаться ещё сильнее, и пальцы подрагивают. — Или твой муж не знает?       — Нет, — Конан мотает головой и глупо смеётся. Что нет — непонятно. — Ты бы молчал, сам не лучше… Будто ты не знал, слушай. Вообще-то, тогда в ресторане даже я от тебя такого не ожидала. Ты вообще понимаешь, что ты сделал и как Мадаре было обидно? ПОНИМАЕШЬ?!       — Нет, — грубо чеканит Сенджу, — и не хочу знать, это моя личная жизнь, и она ни тебя, ни его никаким образом не касается.       — Но, Тобирама! — женщина возмущённо вскрикивает. — Вам НАДО поговорить.       — Нам не о чем говорить, Конан. Он меня бросил — он сделал свой выбор. Мы уже обо всем поговорили, ты много чего не знаешь. Я устал бегать за человеком, которому был не нужен, когда он нужен был мне. Мы слишком много дров наломали, ничего уже не изменить, — его лицо кривится, а после опять разглаживается. — Я стал реалистом и стараюсь ценить того, кто меня любит и делает счастливым. Я не хочу больше возвращаться в ту яму, из которой еле вылез. Мне это далось слишком большой кровью.       — Ты врешь, я знаю, что ты все ещё его любишь, Тоби, — женщина сама начинает заводиться. — А он тебя.       — Говоришь, муж не знает? — альбинос ее резко перебивает, словно боясь услышать или не желая слушать. — Значит, сейчас узнает, — Тобирама говорит это ледяным голосом и идёт в сторону телефона.       — Все, что было, все прошло… — все ещё продолжает орать что-то невнятное Мадара и пытается встать, падает обратно, причём на Конан, и оба начинают ржать ещё громче. Тобирама, стоя в коридоре, набирает номер и слышатся гудки. Нагато поднимает после третьего.       — Здравствуй, мой друг. Ты вообще в курсе, где твоя жена? — Тобирама старается говорить предельно вежливо. Нагато замолкает и после отвечает удивлённо:       — Дома спит после 4 смен. А что такое? Тобирама вздыхает и отвечает тише:       — Хочешь, я покажу тебе, как она спит и, главное, где? Молчание.       — Что случилось? — голос Нагато звучит настороженно.       — Ну, как тебе сказать, — Тобирама переводит взгляд на пьяных в говно двоих молодых людей на диване и вскоре поворачивает голову назад, — мне проще сказать, что не случилось. Так с чего начнём? Если Тобирама думал, что на этом неизвестный Августин оставит их семью в покое, то ещё не понимал, как он ошибался. Утром Конан проснулась первой и сразу же от сильной головной боли скривилась так, словно запой был у них не день, а неделю, хотя, сколько пила конкретно она, Тобирама не имел ни малейшего понятия. Он ночью расстелил им обоим диван, впрочем, там и оставил. Данзо был на ночной, они не списывались. Надо было подумать, как все это рассказать, так сказать, спокойно. Тобирама сидел и пил кофе с самым невозмутимым видом, на который способен, но когда Тобирама сидит именно с таким видом, то это означает, что кроме него в радиусе километра невозмутимым не останется никто. Это его состояние равносильно медленно закипающей воде, которую поставили на огонь для достижения кипения. С таким же спокойным видом он отрезает куски бельгийской вафли, которую макает в шоколадный соус и помещает в рот. Конан подходит со спины тихо и что-то уже хочет сказать, как слышит сразу ровным тоном:       — Доброе утро. Неужели кто-то из вас воскрес. Конан обходит стол и смотрит, сморщившись, на Тобираму, который смотрит на неё с самой что ни на есть доброй улыбкой, насаживая на вилку очередной кусок.       — Голова не болит? — специально он резко повышает голос до такой степени, что девушке становится дурно.       — Мгм, — она зажимает уши и очередной раз морщится, а после удаляется в ванну.       — Ну надо же, болит, — сухо говорит Тобирама и наконец переводит взгляд на Мадару, который лежит пластом на диване и, впрочем, просыпаться и не думает вообще. Слышится храп, и бровь Сенджу дёргается.       — Лучше не просыпайся, — мило улыбается Тобирама спящему почти трупу, — лучше правда не просыпайся, Мадара. Для твоего же блага — лучше спи. Конан, наконец умыв лицо водой, приходит обратно через минут 10 и протягивает руку в сторону кофейника, дабы налить кофе и себе. Смотрит на тарелку, встаёт, берет пустую и накладывает себе завтрак. Взгляд не поднимает. Тобирама и не торопит. У него ещё много времени сегодня. Очень много. Молчание затягивается.       — В общем, мы вчера немного…       — Конан, при всем моем уважении, но какого хуя? — Тобирама смотрит на неё пристально и даже наклоняет голову, чтобы полностью увидеть все эмоции подруги.       — Так вот, — женщина кривится от резкой головной боли, и рука сразу тянется за водой.       — Ибуметин дать? — Тобирама спрашивает без иронии.       — Да, пожалуйста, — она прикрывает свои глаза, делает глубокий вдох, после выдыхает и перенимает рукой таблетки белого цвета, закидывая их сразу в рот.       — Все началось с того самого ресторана, в который вы с Данзо все-таки пришли. Только вот проблема была в том, что мы сидели через несколько столов от вас и, к сожалению, все видели. Мадара видел.       — Я знаю. Он потом и ко мне пришел. И что с того? — лицо Сенджу опять принимает невозмутимое выражение. — Мы живем в свободной стране, я не обязан отчитываться за свою жизнь ни перед тобой, ни перед ним.       — Он знает, чем вы занимались, и поэтому пришел.       — Какая трагедия, — сухо отвечает Тобирама. — Я видел то же самое, когда он стонал мое имя, когда мой брат ему отсасывал, слышал каждую ночь когда-то, как он тем же самым занимался с моим братом в соседней комнате на протяжении десяти лет, и ничего — не умер. Конан смотрит на него тяжело.       — Тобирама, послушай.       — Нет, — он резко перебивает девушку, — это ты меня послушай, — в его зрачках начинают развиваться крупинки раздражения, — как он проснётся, звони своему мужу или не звони, но чтобы к вечеру вас обоих в моем доме не было. Если надо, деньги на такси дам, — он заканчивает свою речь, обрывая все попытки ему возражать, делая вид, что разговор закончен. Всего хорошего. Конан поджимает губы и говорит, что поедет домой сейчас спать. А с Мадарой дела — это их дела, пусть сам с ним и разбирается, пусть нахуй идут оба. Тобирама становится мрачнее тучи. Благодарит бога, что у Данзо три ночных и весь этот пиздец он не увидит опять, и слышит, как за Конан захлопывается дверь. Цокает языком и идет гулять с собакой. Мадара спит. Тобирама пытался разбудить через два часа — ноль реакции. Тобирама пытался будить его днем, дергал за плечо, на что Мадара лишь потянул его на себя во сне и тупо подмял под себя, Тобирама с шипением и возмущением скинул с себя ногу, которую Мадара на него закинул, и наконец выбрался из захвата. Вечером не будил вообще, понял, что бессмысленно. Удалился на кухню заниматься работой по статьям с компьютера. Поужинал, было уже около десяти вечера. Слава богу, Данзо не дома. Хотя он задавал ему странные вопросы в сообщениях, на что Тобирама старался не отвечать. Мадара просыпается к пол одиннадцати и понимает, что ему давно не было так плохо, как сейчас, даже с уколами и лекарствами. Еле поднимается на ноги, садится и понимает, что ногам на странность лучше, словно ожил. Пытается понять, где он, осматривает гостиную и вздрагивает.       — Блядь, — мысль проскальзывает в голове, и он, молясь, чтобы Тобирамы сейчас не было на кухне, поворачивается туда и видит Тобираму. — Бляяяядь, — он уже говорит вслух, и Тобирама переводит взгляд на него. Молитва не помогла. Он медленно встает под пристальным взглядом Тобирамы и плетется в ванну, после выходит, наконец доходит до кухни и отпивает полбутылки воды. Видит на столе ужин и ловит рвотный позыв, Тобирама все еще испепеляет его взглядом.       — Смотрю, ногам полегчало, раз без костыля опять ходишь, — делает замечание Тобирама. — Конан сказала, что у тебя они опять отказали. Мадара пристально смотрит на него, и во взгляде проскальзывает настоящее раздражение.       — Да как ты смеешь, — он говорит глухим голосом и не знает, от чего злится. Тобирама шумно выдыхает и встает, подходит к Мадаре впритык и шипит ему в лицо:       — Какого хуя ты приперся сюда, в мой дом? Я сказал тебе проваливать. Что тебе от меня надо? Мадара лишь грубо толкает его в грудь и садится в наглую за стол. Берет бутылку вина и пьет залпом. Тобирама от такой наглости краснеет.       — Это все еще и мой дом, — он ставит бутылку на стол и с облегчением прикрывает глаза, — господи, как же голова болит.       — Он не твой больше, отдай мне ключи.       — Нет, — Мадара поджимает губы.       — Я поменяю замок в таком случае, — Тобирама пытается сдержать свое раздражение.       — Поменяй, — едко бросает ему Мадара в лицо. — У себя в голове для начала поменяй, хотел бы, то уже давно выкинул бы меня из дома. Так не работает. Тобирама заливается краской и, сжимая кулаки, идет в сторону коридора, достает кулон Мадары и возвращается назад. Бросает ему прямо в лицо, и тот ловит его руками прямо на лету. Зрачки расширяются — узнал. Его кулон, он видел его во снах.       — Забыл отдать, а теперь убирайся из моего с Данзо дома и… Мадара отпивает еще и начинает звонко смеяться:       — Моего с Данзо дома, — он передразнивает его, — от того, что этот мудак тут на время поселился, не значит, что это его дом, — он переводит раздраженный взгляд на Тобираму. — Покажи мне земельную книгу, где ты выписал мое имя оттуда без моего согласия и вписал его как нового владельца, тогда и поговорим. Тобирама молчит.       — Что, крыть нечем? — он вытирает губы и пытается подавить икоту. — А где твой новый муженек? — он кривится. — А, на работе, ну да! Вот незадача, да, — он встает и подходит ближе к Тобираме, который стоит, облокотившись на столешницу, и на ходу надевает свой кулон. — Надо поговорить, серьезно поговорить, Тобирама Сенджу.       — Не о чем говорить, уезжай домой, — парирует Тобирама. Мадара улыбается шире.       — Я дома. Тобирама резко дергается и сжимает его рубашку.       — Слушай, ты, я сказал тебе, съеби из моего дома, иначе я…       — Иначе что? — Мадара усмехается. — Устроишь мне прямой эфир минета, так я уже не боюсь, — он отвечает ему в лицо. — Помнится, в детстве ты постоянно прятался за мной и говорил о том, как я тебе нужен, что я для тебя самое ценное, ты боялся меня потерять, тогда как ты мне там сказал: «Я ценю тебя, Мадара». Тобирама белеет от всего сказанного и тем более от имени.       — Не понимаю, о чем ты, — он смотрит ему в глаза.       — Я думаю, ты понимаешь, о чем я, но что тогда, что сейчас ты пиздишь. Хотя, может, это ты Майну пиздел, но не мне. Меня же не Майн зовут, не так ли? — он даже не отдергивает от себя руку Тобирамы, наоборот, накрывает ее своей и сжимает. — Я же сказал, нам надо о многом поговорить. К примеру, что случилось на самом деле, почему ты мне врал? И еще кое о чем, я должен тебе сказать. я должен обьяснить.       — Как и ты мне, — губы Тобирамы вытягиваются в усмешке, — учился у лучших. Мадара хмыкает и смотрит на него, рассматривает, и наконец его взгляд меняется. Становится теплым.       — Тобирама, послушай, — он дотрагивается пальцами до его лица.       — Уйди, — Тобирама разжимает его руку, Мадара хмурится, в следующий момент, сжимая ее, тянет на себя Тобираму и целует его в губы, пользуясь заминкой. Day after day I'm being told the same You wanna run but you can't take even a step I didn't happen to take the easiest way Они не замечают, как за спиной стоит Данзо в дверном проеме. Тобирама смаргивает и в следующий момент бьет Мадару по лицу со всей силы.       — Я же сказал — отвали!       — НЕТ! — орет на него Мадара и хватает за руку. — Мне все равно, что ты говоришь, нам надо поговорить и закончить этот ебаный цирк, что ты тут устроил.       — Цирк всю жизнь устраивал ты! Постоянно и все тебе поверили! ДОСТАЛО — ЦИРК ДОЛЖЕН ГАСТРОЛИРОВАТЬ, ОТВАЛИ ОТ МЕНЯ! ХВАТИТ! — орет на него Тобирама и толкает Мадару в грудь, от чего тот упирается в стол руками.       — Опять ты про старое. — Мадара не успевает среагировать, как Данзо хватает его за руку и бросает на пол.       — Данзо? — Тобирама делает шаг к нему. — Ты же на работе.       — Вернулся пораньше и, видимо, не зря, — Данзо смотрит на Тобираму в ярости и после поворачивается к Мадаре, который лежит на полу. Пинает его ногой.       — Да когда ты, сука, оставишь нас в покое?! — он бьет еще раз. — Я сказал тебе же — отъебись, вернись к своему Хашираме, блядь, шлюху найди, да что угодно делай, дай жить спокойно, блядь! — он орет и замахивается рукой.       — Данзо, — Тобирама наваливается на него сзади и оттаскивает, — не трогай его, он инвалид, не смей его бить ногами! — он оттаскивает его. Мадара поднимается с пола, и на губах проскальзывает улыбка. Он не ударил в ответ не потому, что не мог, он хотел посмотреть, что будет делать Тобирама. И ему хватило этого сполна.       — Отпусти меня, идиот! — Данзо пытается вырваться, но не может. — Раз инвалид, пусть пиздует лечиться, а не доебывается до нас, а если нет, то я ему сейчас все ебало разукрашу, — он дергается еще раз, — что ты лыбишься, сука? Скоро я тебе лицо это об асфальт сука разукрашу. Поезд ушел — я тебе уже сказал.       — Или я тебе, — Мадара усмехается и стоит в проеме, — давай иди сюда и разукрась, посмотрим, кто кого положит первым, подстилка на время.       — Хватит! — орет Тобирама и резко встает перед ними. — Данзо, иди в ванну и остынь, Мадара, — он поворачивается в его сторону, — убирайся отсюда, пока я сам вас обоих не положил. — Данзо проходит мимо Мадары, смотря ему в глаза, плюет в его ноги и уходит в ванну. Мадара провожает его пристальным взглядом. Он не промах. Тобирама поворачивается к нему и смотрит раздраженно.       — Тоби, я…       — Я сказал тебе — убирайся, — Тобирама проходит мимо него и идет в ванну за Данзо. Данзо сидит под холодной водой, поднимает голову на скрип двери, и Тобирама садится около него.       — Нагато рассказал, — говорит Данзо, поднимая голову к ледяной воде.       — Понятно.       — Тобирама, если ты хочешь, я пойму, просто не еби мне мозги, и я уйду, я же вижу, что…       — Я купил нам билеты на Майорку в июне, взял тебе и мне отпуск, — перебивает его Тобирама, — нам надо отдохнуть и побыть вдвоём, подальше отсюда. — Данзо переводит на него свой удивлённый взгляд. — Мой подарок на твой день рождения, или ты думал, что секса достаточно? — Тобирама улыбается ему и поворачивается обратно к стенке. Смотрит на нее и чувствует, как Данзо своей мокрой рукой сжимает его.       — Спасибо, — оба понимают, что речь идет не о билетах. Тобирама тоже раздевается и смотрит на него: — Впустишь?       — Нет, — усмехается Данзо, — тут оставлю, — он делает пару шагов назад и впускает Тобираму под холодную воду. Вода становится горячей, и Тобирама целует Данзо сам. I wouldn't win if I hadn't been making mistakes Now I'm gonna break the stones Don't look back Now it's real

***

Мадара больше не появлялся нигде, где бы мог появиться Тобирама, не просил Конан помочь в этом, да и женщина после той ситуации отказалась как-либо способствовать их встречам. Единственное, что он сказал ей как-то вечером:       — Мне кажется, мне нужна психологическая помощь, мне сложно справляться и с болезнью, и с памятью одному. Мне плохо, Конан. Меня разрывает на части. Она посмотрела на него внимательно. Поставила бутылку на стол и села рядом.       — Если я не смогу тебе помочь в этом, я найду тебе специалиста. Если мы все: Хидан, Какузу, Сасори и Дейдара с Зецу — не сможем тебе помочь. Я все сделаю. Мадара кивает ей и отпивает еще. Вчера ему кололи плечо, и только вошли в кожу иглы, с которыми он лежит обычно двадцать минут, он сразу же почувствовал какую- то неописуемую боль. Раньше такого не было — больно от игл не было. Чие колола ему ноги и руки — хотелось выть. Когда стукнул двухсотый укол, Мадара погрузился в свое следующее воспоминание. Когда умерла его мама от болезни. В своих воспоминаниях он часто видел отца Тобирамы, который, пока не было дома его отца, донимал женщину всякими странными вопросами, на что та всегда ему не отвечала. И он бесился от этого, а после опять попадал в свою клинику. Часто видел Хашираму, с которым они были вроде как вместе. И чем больше были, тем больше Тобирама стал отдаляться и пропадать из его жизни. Воспоминания стали какими-то стертыми, и чем ближе они приближались к точке восемнадцати лет, а после и двадцать, тем сильнее Тобирама стирался из его памяти. Часто видел могилу родителей во сне. Вживую даже туда пару раз ездил и нашел там могилу своего брата. Она была свежей. Вот, что имелось в виду, — Изуна вне зоны доступа. Он попросту умер, об этом ему не сказал Тобирама. В своих снах он часто стал видеть своего брата и улыбался ему. Как-то в воспоминании он приготовил ему свое первое блюдо, и он похвалил его. Он часто с ним разговаривал. Они часто смеялись, часто гуляли, и Изуна словно всегда звал его в свой сон. Изуна ему рассказывал про Тобираму, но почему-то каждый раз он видел лицо Изуны словно в каком-то тумане, отчего-то не мог разглядеть. Сначала он не видел его вообще, зато четко видел каждый контур Тобирамы. А сейчас они оба стали мутными, словно четкое лицо Тобирамы отдало в лицо Изуну красок. Мадара после того, как Тобирама его выгнал, словно потерял какую-то связывающую его с ним и с прошлым нить и оказался один. Наступила какая-то пустота на время. Его дни занимали уколы, таблетки, тренировки, разговоры и друзья Конан, что стали уже и его, книги, фильмы, поиск информации в интернете про себя, где он находил себя на фото около машин. Стал много пить. Пытался понять причину своего эгоизма, причину своего поведения и всего, что он сделал со всем. Он стал очень много вещей вспоминать. И не мог даже себе их объяснить. Мадара сдал вступительный экзамен в университет. Его приняли на учебу, и начнется она в сентябре. Боль не давала уснуть, отдавая током в поясницу. Чие вкалывает ему очередную порцию, и он, лежа на спине, лишь смотрит в потолок и слышит:       — Двести пятьдесят. Он уже никак не реагирует. Он лишь смотрит в потолок и молчит. Он устал реагировать. Now it's real Now it's real Now it's real Каждые выходные они напивались в баре Дейдары. Они с Зецу нашли общий язык, и тот даже пригласил его пару раз на кофе и просто на прогулку. Иногда с ними гуляли и Сасори с Хиданом после смен в больнице. Ездили на море, гуляли там, и Хидан опять рассказывал забавные истории. После кошка его встречала дома, он брал ее в свои руки и старался заснуть. Не получалось. Каждый день он пил один от боли. И в голове, и внутри. Лучше не становилось. Физически — да, они перешли на гормональные препараты, морально — нет. В одну из попоек, будучи совершенно пьяным, Зецу его поцеловал, на что под свист Хидана Мадара словил какой-то конфуз. Не от поцелуя, а от того, что ответил на него. Потому что Зецу снял свои линзы, и Мадаре показалось, словно его целует не он, а совершенно другой человек. Они были чем-то похожи. Мадара решил писать в свой дневник, как когда-то в детстве, и начал с самого начала, записывал туда все то, что помнил и что снилось. Мог туда излить душу о том, чего не мог вымолвить Конан и всем вслух.

***

Хашираму под конец апреля наконец выписали, и он с Минато устроил праздник на природе в честь этого. Жарили мясо, пока Сакура с Наруто бегали по лужайке и их жены качали детей на качелях. Птицы в это время уже начинают петь. Минато справился со всей данной ему работой, на что Хаширама опять сделал его правой рукой, и больше Минато не думал уходить к Обито. Скоро они выпустят новую линию машин, которая затмит ту, что они выпустили с покойным Мадарой. Желтая молния Конохи. Да, Хаширама переименовал свою компанию. Если обрубать все нити с прошлым — надо резать на корню. Спустя пару дней в знак благодарности отправил и Мито, и Кушину на пару дней в Италию отдохнуть, в Милан на шоппинг, чтобы отдать должное жене. А с Минато они провели три спокойных выходных, распивая пиво и говоря по душам.       — Ты думаешь, ты полностью оправился? — Минато спрашивает и отпивает глоток.       — Я думаю, что я оправился настолько, что теперь у меня хватит ума больше не возвращаться обратно, — усмехается Хаширама и откусывает кусок пиццы. — Это все того не стоит и не будет больше стоить никогда. Я счастлив быть с вами тут.

***

Какаши был впечатлен работой Фугаку и наблюдал за тем, как Обито играется с Итачи и маленьким Саске в их офисе, где они даже сделали специальную детскую комнату для детей работников. Микото наконец вернулась на работу, и жизнь в компании пошла своим чередом. Итачи подходил к Какаши и просил ему рассказать все про машины и компанию, научить его всему, ведь он хочет вырасти и стать таким же как папа и работать на семью. Какаши улыбается ему и достает буклет.       — Ну, приступим. Тем временем Обито носит Саске на плечах и играет с ним, словно он самолетик. Детский смех разносится по всему этажу. Мадара смотрит на них с огромного портрета на стене.

***

Изуна иронично усмехается, вспоминая те самые слова, когда Обито и Какаши клялись ему в том, что ездили на кладбище к брату, надо же так уметь врать. После очередного разговора с Цунаде, в котором она рассказывала ему про Джирайю, он приходит в свою палату, включает свой лаптоп и в который раз открывает в засекреченном файле письмо и фото могилы. С улыбкой на лице отпивает ликер, который ему привез Обито, и его губы шире расплываются в усмешке. Если бы они хоть раз съездили на кладбище к брату, то увидели бы, что вместо могильной плиты Мадары стоит его. Ибики постарался на славу, и все идет так, как надо. Ведь раскопать свою могилу ты можешь по любому, если будет доказательство, что она твоя. А вот чужую, даже родственника, безнаказанно — нет. Now it's real Now it's real Now it's real

***

Апрель Орочимару проходит с сыном на хоккей, куда он решил его отдать. Вечерами они играют в карты или в шахматы, когда Тобирама приезжает к ним с Данзо в гости. Часто ездят гулять на море или в их большой центральный парк. Пару выходных даже провели за городом. Орочимару слушает Тобираму на своем приеме, пока Данзо уходит гулять с Мицуки около дома, и впервые ему говорит, что они с Данзо могут стать отличными родителями. Орочимару ведет лекции в университете как приглашенный лектор и знакомится с новыми талантливыми учениками.Пытается отвлечься от изредка настигающих его мрачных мыслей и полностью погружается в своего первого сына и второго.Данзо помогает ему готовить ужин после того, как они съездили на рыбалку и наловили приличное количество рыбы. Тобирама чуть не упал в прорубь. С тех пор как Мадара ушел и больше они не пересекались, стало жить легче. Данзо сначала на него дулся пару дней, но после, кажется, успокоился, и они вернулись в свою гармоничную, медленно выстраиваемую по кирпичикам с самого начала колею. Данзо не особо был в восторге от вечного восторженного взгляда Кагами в сторону Тобирамы, за которым тот следовал по пятам и схватывал все налету. Но, видя безразличие Тобирамы, успокаивался. Now it's real Сенджу действительно было на молодого Учиху с высокой колокольни, он выполнял свою работу и придерживался максимально рабочих отношений, конечно, они медленно перетекали в приятельские, но по Тобираме видно было, что он не то что побаивается Кагами, он от всех Учих старается держаться максимально отдаленно. Данзо замечал эту счастливую улыбку Тобирамы, когда его ученик понимает, что он ему объясняет. Тобираме точно нужно иметь детей, какой-то трепет был в его действиях и взгляде, когда он создавал из кого-то что-то новое своими руками. Данзо пару раз встретился с Сарутоби, по просьбе первого. Сначала было тяжело говорить, и Сарутоби подолгу извинялся за то, но вскоре это было забыто, и они сходили в бар и выпили. Сарутоби долго выпытывал у Данзо касаемо Тобирамы все, что можно, а также Кагами, который так просто променял его. Данзо отвечал уклончиво и не особо любил распространяться о своей личной жизни, но все-таки Хирузен был настолько настойчивым, что на ужин он все-таки приглашен был в мае. Now it's real Тобираме было легче открывать душу на терапии дальше, ведь наконец-то этап матери был пройден, и они взяли перерыв в проработке отца. Так как Тобирама от интенсивной нагрузки психики начал опять замечать галлюцинации во время терапии. К примеру, в виде Хаку, который танцует ламбаду, или Сая, который опять обвиняет его в том, что с ним Тобирама не разговаривает, но это были мелочи. Когда появился Буцума, они взяли перерыв полностью и стали просто обсуждать настоящее и Мадару, который тогда пришел к нему. После же Тобирама попросил неделю отдыха и захотел ни о чем не думать. Работать, обучать Кагами, пить вино с Данзо, заниматься сексом. К примеру, в душевой кабинке перед сном, когда он брал его сзади. Или на стиральной машине, пока стон разносится по всему дому и собака теребит дверь лапой, думая, что ее хозяин умирает. Или в кабинете. Прямо на листах с делами пациентов, пока тебя покрывают поцелуями, и ты делаешь Данзо минет. Лист сжимается рукой и выкидывается в урну. Хотелось просто жить и наслаждаться, легкость в голове впервые дала эту возможность. Делать барбекю во дворе, пока собака бегает по лужайке, а Данзо на шезлонге читает книгу. Или играть в бадминтон, Тобирама купил ракетки. Весна была как глоток свежего воздуха для Тобирамы. Легкого ветра для Хаширамы. Теплой истомой щекотания пальцев ног травой для Изуны. Глоток прозрачно-чистой воды для Данзо. Дождевых капель на лице для Орочимару И глоток яда для Мадары. Май Мадара сидит дома у Конан и отпивает еще с горла. Он и сам не заметил, как стал пить каждый день, напивался вечерами от какого чувства отчаянья и пытался заглушить его таким способом. Ему не помогали ни разговоры на нейтральные темы, ни попытки отвлечься, ни даже то, что он полностью погрузился в учебу, погрузился в выздоровление. Потому что каждый раз, когда он ощущал, как игла входит ему под кожу, его каждый раз перекидывало назад. Его мозг словно издевался над ним. Потому что каждый раз показывал ему Тобираму и все то, что с ним и Сенджу случилось. И становилось как-то отвратительно на душе. Боль окутывала все тело, заставляя его выкручиваться наизнанку по ночам, боль окутывала его с головой, и он пытался заглушить ее обезболивающими таблетками — лучше не становилось, боль только усиливалась. Тело дало ему шанс встать на ноги еще благодаря мотиву, но сознание его стремительно тянуло в самую яму. Память всплывала только тогда, и он уже и не представлял, как по-другому вызвать в сознание какие-то отрывки самостоятельно. Они приходили только с огромной болью, приходили с дрожащими руками, приходили с дрожащими коленями, приходили с рвотой и зашкаливающим пульсом. Память всплывала по ночам, когда он просыпался от собственного крика и понимал, что весь вымок, понимал, что температура тела опять поднялась, понимал, что его лихорадит. Он слышит в голове ужасный смех вперемешку с плачем двоих людей. Он видит себя, который, сжавшись в угол, рыдает от боли, а после видит Тобираму, который сидит в другом углу и смеется. Он видит, как смеется он сам, в то время как плачет он сам. Мадара смотрит на себя и на Тобираму и каждый раз замечает один странный момент: смотря на кого-то одного, он видит их обоих сразу в лице одного человека. Грань между ним и Тобирамой начинает медленно идти по швам, начинает рушиться, начинает распадаться на куски и падать вниз. И каждый раз, когда, поднимая голову, кто-то один из них смотрит в его сторону, он понимает — они начинают сливаться. Мадара начинает думать, что сходит с ума, и обещает себе каждый раз не думать об этом, отогнать эти навязчивые сны в сторону, отогнать в сторону мысли, от которых становится еще больнее… Обещает себе, что все это больше не повторится. Но каждый раз видит одно и то же, думает об одном и том же, ему снится постоянно одно и то же, и все повторяется снова и снова, и снова, сколько бы он ни старался и ни обещал себе. Некоторые вещи мы попросту больше не контролируем. Мадара встает посреди ночи, достает бутылку водки. Тобирама встает и достает бутылку вина. Мадара достает бутылку коньяка. Тобирама достает бутылку виски. И оба пытаются заглушить так боль. Они оба сидят в разное время суток, когда их выходные через огромное расстояние друг от друга совпадают, и выпивают перед сном, выпивают, когда просыпаются посреди ночи одни и пытаются заглушить боль внутри. Тобирама пьет всего лишь для того, чтобы расслабиться после тяжелого рабочего дня и пьет с легкостью, если просыпается посреди ночи от кошмаров, которые провоцирует терапия, пьет, чтобы заснуть и начать свой день счастливо и продуктивно. Тобирама не пьет много, он пьет ради удовольствия и для раскрепощённости, которая дается ему все еще с трудом, но зато несет за собой наслаждение в постели, когда он целует своими губами Данзо, а тот отвечает ему в ответ. Он пьет для того, чтобы делиться с Данзо всем тем, что так дается ему с трудом во время бесед с Орочимару. Он обещал быть полностью открытым и честным с ним. И у него получается. И это настоящее счастье. Мадара напивается для того, чтобы расслабиться после каждого дня, особенно во время приступов боли, которая словно жрет его изнутри. Боль выворачивает его правую руку, которую он в периоды острой боли носит в повязке, он пьет, чтобы заснуть, чтобы просто заснуть. Ни о каком счастье и речи идти не может. Он пьет и каждый раз смотрит на телефон, хочет написать, но, вспоминая тот самый инцидент, когда буквально недавно его Конан привезла пьяного домой к Сенджу, он понимает — между ними огромная дыра, он действительно проиграл. Он пьет, каждый раз смотря на себя с фото, которое нашел, и ему не приносит это никакой радости. Он пьет, смотря на свое настоящее имя, и испытывает к нему какое-то отвращение. Он пьет, видя себя с Хаширамой на какой-то презентации, на фото они оба стоят и улыбаются — но не ощущает ничего. Он пьет из раза в раз, когда видит на фото свою компанию и понимает, что с ней его больше ничего не связывает — ему все это больше ничего не надо. Он пьет для того, чтобы сдержать свою боль, когда находит в регистре дату смерти своего брата, и напивается в стельку. Он нигде не нашел фото своего брата. Он смотрит на свой кулон, который Тобирама ему отдал, и чувствует лишь какую-то вину и пьет опять. Он пьет для того, чтобы быть более раскрепощенным с Конан и Нагато. Пьет для того, чтобы ему было весело с Дейдарой, Хиданом, Какузу и Сасори, но алкоголь ему приносит лишь какое-то мимолетное веселье, которое исчезает сразу же, как только он остается один. Он обещал быть полностью открытым и честным с ними. У него получается, только счастья это не приносит никакого. Now it's real Day after day I'm being told the same You wanna run, but you can't take even a step Мадара сжимает в руке ключи от своего дома и ловит себя на мысли, что он бы хотел просто приехать и увидеть Тобираму, но в то же время понимает — им не о чем больше разговаривать, Тобирама ему уже сам все сказал недавно и попросил больше не приходить. Он понимает, что Данзо там, и он своим эгоизмом лишь мешает жить другому человеку, которого по своей же дурости потерял. Мадара смотрит на часы, и на часах полночь, он переводит взгляд на руку и сжимает связку ключей сильнее. Конан и Данзо сегодня в ночную, а Тобирама дома, он знает. Мадара берет бутылку в руки и отпивает еще, его мечет от странного желания из стороны в сторону, и он пытается рассуждать трезво, пытается остановиться, но в голове всплывают слова Чие, сказанные ему тогда.       — За свое счастье надо бороться, все можно изменить, пока человек жив, вот когда он будет лежать под землей — тогда это конец. А пока, если считаешь нужным, хотя бы попытайся, или после будешь всю жизнь себя винить в том, что не пытался. Мадара хмурится, откладывает ключи в сторону и смотрит в окно, пытается совладать с мыслями. Не получается. Он хватает телефон в руки, открывает приложение и вызывает себе такси, пишет пальцами адрес. Что будет, то будет — чему быть, того не миновать. Тобираме не спится, он сидит с собакой и смотрит какой-то ужастик, медленно потягивая вино из третьего по счету бокала, коробка с пиццей лежит на полу, и он поворачивается лицом к собаке и с улыбкой смотрит в ее красные глаза. Ловит себя на мысли, что и тут Мадара словно заранее продумал, как Тобираму окутать собой. Сначала собака, потом машина, надеется, что на этом его присутствие в его доме ограничится. На часах десять, фильм заканчивается, и он, зовя собаку по имени, замирает, а после они выходят на улицу, чтобы прогуляться перед сном. Майн бежит за ним следом. Майн всегда бежит за ним следом. Мадара во время поездки допивает бутылку вина, понизив градус значительно, и водитель косится на него с переднего сидения. Мадара лишь смотрит в окно и впервые не чувствует, как его выворачивает наизнанку. Боль в костях утихомирилась, хочется пить ужасно. Сушит от спирта в крови, наверное, стекла в машине скоро запотеют. Они едут около часа, и счетчик насчитывает кусачую сумму, но Мадара лишь хочет доехать быстрее, дойти до дома и позвонить в дверь, а лучше открыть своим ключом. У него же есть ключ, Тобирама всегда вытаскивает свой, на тот случай, если Данзо вернется раньше, нежели он проснется. Он так делал и с Мадарой, когда приходит под утро. Тобирама идет по темной аллее, дыша свежим весенним воздухом после дождя, и рассуждает про себя о смысле только что просмотренного фильма. Мыслей много, осталось только на хмельную голову упорядочить их. Фильм был интересный, Майн бежит впереди, Тобирама проходит мимо фонаря, прямо за ним едет машина, и останавливается от какого-то странного чувства. Они уже подъезжают к дому, заворачивают на улицу, идущую вдоль домов, и машина едет медленно. Мадара смотрит в окно и вздрагивает, они проезжают прямо мимо Тобирамы, который идет мимо фонаря и разворачивается назад. Мадара вцепляется в окно, утыкается в него своими пальцами и моргает. Они проезжают мимо, и Мадара резко говорит водителю:       — Остановитесь, пожалуйста, чуть дальше на пару тройку домов, я ошибся адресом. Мужчина удивленно смотрит на него в свое зеркало и кивает.       — Я доплачу за лишнее расстояние, — он отворачивается назад и смотрит вдоль дороги, но фонари здесь не горят, Тобираму не видно. Машина наконец останавливается, и Мадара, расплачиваясь, выходит из машины. Котенок лежит у него за пазухой, и он делает свой первый шаг навстречу своему дому.       — Показалось, — Тобирама хмурится и поворачивается обратно к собаке, которая уже стоит рядом, и они продолжают свой путь. Тобирама делает шаг навстречу своему дому. Мадара идет по темной улице и втягивает ноздрями теплый воздух, его куртка чуть расстёгнута, и волосы, завязанные в высокий хвост, качаются от движения тела. Кошка урчит на груди, он придерживает ее рукой. Тобирама идет с опущенными руками и смотрит вслед собаке, которая добегает до дома и вместо того, чтобы как обычно остановиться у ворот, делает еще пару шагов.       — Майн! — кричит Тобирама на всю улицу. Мадара останавливается от неожиданности в темноте. Он не мог его увидеть, и его взгляд встречается с силуэтом Тобирамы вдалеке и скользит вниз. На него смотрит собака, стоит и смотрит на него. Губы Мадары расплываются в улыбке — он почувствовал его, заметил.       — Стой! — кричит Тобирама, обращаясь к псу. Мадара усмехается еще раз — как иронично, ведь он может ему и сказать это и, вероятно, учитывая тот факт, что он хочет сделать — скажет. Он видит, как Тобирама доходит дома и, открывая калитку, идет в сторону двери. Мадара смотрит на окна дома — темно, значит, Данзо нет дома точно. Отлично. Он открывает маленькую бутылку в запасе и пьет для храбрости. Подходит к дому и смотрит на него, на кухне загорается свет, и он видит, как Тобирама доходит до бара, берет бутылку вина и пьет с горла. А после удаляется в сторону гостиной. Тобирама заходит в дом, снимает с себя верхнюю одежду и направляется в сторону ванны, моет собаке лапы и свои руки заодно, а после наконец идет в сторону кухни и достает еще бутылку. После прогулки сон совершенно перебило, уже половина двенадцатого ночи и пора спать. Алкоголь помогает уснуть. Берет бутылку и направляется в сторону гостиной, держа одной рукой телефон, отвечает на пришедшее сообщение от Данзо, который желает ему спокойной ночи. Он убирает коробки и ставит их на стол, а после включает свой телевизор, который начинает играть слишком громко, проводит устало взглядом по ночным передачам и делает еще пару глотков. В гостиной шторы и у дивана шторы крепко затянуты, не давая проникнуть свету фонарей внутрь. I didn't happen to take the easiest way — I wouldn't win if I hadn't been making mistakes Now I'm gonna break the stones</b> Мадара открывает калитку своим ключом как можно тихо и подходит к двери. Долго стоит, пытается отговорить себя и уже берет в руки свой телефон, чтобы вызывать такси и уехать отсюда, но слышит громкий звук телевизора и, посылая все подальше, открывает замок. Тобирама не слышит, как отворяется входная дверь, и убавляет звук. Переключает на спокойную музыку и отпивает залпом еще до середины бутылки, дает в голову. Он стягивает с себя майку, остается в одних спальных штанах, пьет еще и, наконец, переводит взгляд на коробки, лежащие на столе. Раздражают. Всегда так было, только выпьет выше нормы — начинаются эти припадки, касаемо уборки. Он берет их вместе с бутылкой и несет в сторону кухни и, доходя до коридора, поворачивает в сторону входной двери рефлекторно и резко вздрагивает. На него стоит и смотрит Мадара в его доме, прямо за закрытой дверью. Коробки падают, и Тобирама дергается.       — Господи, блядь! — он вскрикивает от испуга.       — Не угадал, — иронично усмехается Мадара, — насчет второго точно, а вот первое — правильно, — его губы вытягиваются в пьяной улыбке, и он делает шаг навстречу ему.       — Что ты тут забыл… Майн, я же спросил тебя не приходить больше, и какого? — Тобирама начинает злиться, но голова кружится, и он хватается за стену. Мадара делает к нему еще один шаг и подходит впритык, смотрит пристально и отвечает просто:        — Ты просил Майна не приходить, но я Мадара>, мне ты не говорил ни о чем, извини, не считается, — он пытается дотронуться до лица Тобирамы, но тот лишь дергается и делает шаг назад. Поднимает упавшие коробки.       — Не показалось все-таки, — бубнит про себя Тобирама, и Мадара поднимает вопросительно бровь.       — О чем ты? — он спрашивает спокойно. Но Тобирама лишь отмахивается от него и несет коробки на кухню. Выкидывает их в мусорный пакет, стоящий в углу, и поворачивается к Мадаре:       — Уходи, я ложусь спать.       — Почему ты не сказал мне, как меня зовут? — он спрашивает спокойно и облокачивается на стену. Тобирама отводит взгляд и пьет еще.       — Это долгая история, так я тебя называл когда-то, словно второе имя, первое, что пришло в голову, учитывая, что ты по бумагам умер, — он отпивает еще от какой-то странной боли и моргает, в надежде, что ему все-таки Мадара кажется. Но тот никуда не девается и все так же смотрит на него. Не получилось.       — У… — он скользит взглядом по его телу и замечает за пазухой котенка, который так же смотрит на него, — ходи, — сглатывает. Пожалуйста, убирайся. Не надо опять.       — Мадара замерзла, и я тоже, неужели ты выставишь нас на улицу? — Мадара спрашивает прямо и не отводит взгляда. Тобирама смотрит в глаза кошке, смотрит в глаза Мадаре и выдыхает тихое:        — Блядь. После идет в сторону бара и берет две бутылки вина, поворачивается к Мадаре.       — Раздевайся и пошли в гостиную, согреешься, Мадара. Мадара внимательно смотрит на него и спрашивает сам не зная зачем:        — Согреешь меня? Тобирама проходит мимо него, поворачивает к нему голову и смотрит с холодом в глаза.       — Нет. И идет дальше, доходит до дивана и садится на него, обреченно открывает штопором две бутылки с характерным звуком выстреливающей пробки. Мадара снимает с себя одежду, остается лишь в одной белой майке и опускает кошку на пол, та сначала останавливается и принюхивается. Собака смотрит на нее с угла удивленно. Мы дома, Мадара. Он подходит к Тобираме, и тот молча протягивает ему бутылку вина, тот без лишних слов перенимает ее, и они оба пьют из горла молча. Сидят в тишине, которая и комфортна для двоих, и давит одновременно. Мадара боковым зрением скользит по голому торсу Тобирамы и видит, как тот весь напряжен. Тобирама пьет залпом.        — Ты слишком, — рука немного надавливает на приятную ткань, — напряженный. Давай помогу. Лучше станет, — младший Сенджу спокойно констатирует факт, смотря прямо в глаза. Сейчас нет смущения, сейчас нет желания избежать взгляда, сейчас он абсолютно себя контролирует.       — Ты слишком, — Мадара резко приближается, и его рука немного надавливает на теплую кожу, — напряженный. Давай помогу. Лучше станет, — он спокойно констатирует факт. Тобирама вздрагивает и усмехается, вспомнил. Он вспомнил этот момент, смотрит в глаза Мадары, пытаясь понять, помнит ли тот. Телевизор все еще играет, отражаясь в глазах Мадары, но в них ничего не понятно. Мадара смотрит прямо в глаза Тобирамы. Сейчас нет смущения, сейчас нет желания избежать взгляда, сейчас он абсолютно себя контролирует. Мадара переводит взор на руку, которая лежит на его плече, и, будто извиняясь за свою странную, резкую реакцию, дает указание телу немного расслабиться, что чувствуется под напором ладони, и уголки губ его поднимаются вверх. Он вздыхает и пододвигается ближе, тем самым давая возможность брату своего мужчины болезненными нажатиями пальцев расслабить шею и плечи. Тобирама переводит взор на руку, которая лежит на его плече, и, будто извиняясь за свою странную, резкую реакцию, дает указание телу немного расслабиться, что чувствуется под напором ладони, и уголки губ его поднимаются вверх. Он выдыхает и пододвигается ближе, тем самым давая возможность Мадаре болезненными нажатиями пальцев расслабить шею и плечи.       — Да, ты прав, — Мадара разворачивается спиной к Тобираме, закидывает ноги на диван в позе лотоса и наклоняет шею вниз, от чего волосы резко падают на лицо. — Спасибо, ты, как всегда, очень внимательный. В следующий момент на его шею резко надавливают большими пальцами, придерживая остальными с обеих сторон, и круговыми движениями направляются вверх, к двум точкам у затылка.       — Да, ты прав, — Тобирама разворачивается спиной к Мадаре закидывает ноги на диван в позе лотоса и наклоняет шею вниз, от чего волосы резко падают на лицо. — Спасибо, ты, как всегда, очень внимательный. — В следующий момент на его шею резко надавливают большими пальцами, придерживая остальными с обеих сторон, и круговыми движениями направляются вверх, к двум точкам у затылка. Тобирама прикрывает свои глаза и придается ощущениям.        — Я врач, я всегда очень внимательный, — Тобирама усмехается и одной рукой начинает сжимать шею до боли. — Еще с детства, помнишь? — он спрашивает тихо, будто желая, чтобы его всё-таки не услышали. Рубашка мешает, оттянутый воротник дает возможность промять только малый участок шеи, забираться под ткань руками было бы слишком интимным жестом. Поэтому, мужчина аккуратно надавливает на особые точки, которые должны принести облегчение.       — Я хоть и не врач пока что, но я всегда очень внимательный, — Мадара усмехается и одной рукой начинает сжимать шею до боли. — Еще с детства, помнишь? — он спрашивает тихо, будто желая, чтобы его всё-таки не услышали. Рубашка не мешает, ведь ее нет, оттянутый воротник не не дает возможность промять только малый участок шеи, забираться под ткань руками. Мадара делает слишком интимный жест, от чего Тобирама вздрагивает, когда его руки ползут по его груди, и дергается. Мадара хмурится, и руки возвращаются на шею, он аккуратно надавливает на особые точки, которые должны принести облегчение.       — Помню, — Учиха отвечает тихо, он сидит с закрытыми глазами и выдыхает. — Ты всегда был интересным ребенком. Не таким, как все, даже Изуна отличался на твоем фоне, — голос приобретает теплые нотки. — Вы вдвоем мне были как младшие братья, хоть и разница у нас практически незначительная, всего-то 3 года, — Тобирама по интонации голоса чувствует, как Мадара улыбается. — А нервы вы оба мне потрепали знатно. Рука на минуту останавливается на коже, пальцы медленно проводят по основанию цепочки. Такая же, как и у Изуны.       — Помню, — Тобирама отвечает тихо, он сидит с закрытыми глазами и выдыхает. — Ты всегда был интересным ребенком. Не таким, как все, даже твой брат отличался на твоем фоне, — голос приобретает теплые нотки.       — Вы вдвоем мне были как братья, хоть и разница у нас практически незначительная, всего-то 3 года, — Мадара по интонации голоса чувствует, как Тобирама улыбается. — А нервы вы оба мне потрепали знатно. Рука на минуту останавливается на коже, пальцы медленно проводят по основанию цепочки. Такая же, как и у него самого. Носит ее еще.       — Мы были детьми, это нормально, — сухо отвечает мужчина и сжимает подушечками пальцев металл. — Сколько его помню, ты всегда был рядом, чтобы ни случилось. Всегда, — пальцы отпускают цепочку, переходят обратно к шее и надавливают сильнее. — Как и никогда не снимал это, — наконец, он заканчивает свой массаж и отстраняется.       — Мы были детьми, это нормально, — сухо отвечает мужчина и сжимает подушечками пальцев металл. — Сколько его помню, ты всегда был рядом, чтобы ни случилось. Всегда, — пальцы Мадары отпускают цепочку, переходят обратно к шее и надавливают сильнее. Слишком близко. Когда Мадара находится слишком близко, создается ощущение, что он начинает тебя жрать. Неосознанно ты входишь в его энергетическое поле и сливаешься. Но проблема не в этом, проблема в том, что тебе становится настолько хорошо в этом самом поле, что выходить из него больше не хочется. Слишком близко. Когда Тобирама находится слишком близко, создается ощущение, что он начинает тебя жрать. Неосознанно ты входишь в его энергетическое поле и сливаешься. Но проблема не в этом, проблема в том, что тебе становится настолько хорошо в этом самом поле, что выходить из него больше не хочется.       — Спасибо, — Учиха оборачивается и растирает ладонью шею, наклоняя голову немного в сторону. — Полегчало, — после чего сжимает второй рукой кулон, подносит его к губам.       — Спасибо, — Тобирама оборачивается и растирает ладонью шею, наклоняя голову немного в сторону. — Полегчало, — после чего сжимает второй рукой кулон, подносит его к губам. А после поворачивается к Мадаре, опять берет бутылку в руки и пьет залпом.       — Тебе правда полегчало? — Мадара пристально смотрит на него и оба понимают, что дело сейчас не в массаже. Тобирама смотрит на него и отводит взгляд.       — Да.       — Врешь, — сухо говорит Мадара и подвигается ближе, — мне вот ни на грамм, — подвигается еще ближе и дотрагивается до его щеки, но Тобирама сверлит его взглядом. Don't look back Now it's real<b>       — Мне жаль, что тебе нет, — он убирает от себя его руку. — Или поезжай домой сейчас, ты уже согрелся, по коже чувствую, или не трогай меня, пожалуйста. Не надо.       — <b>Тебе не жаль, — Мадара пьет из горла еще и снова дотрагивается до него, но Тобирама сглатывает и опять отодвигается дальше. Мадара улыбается и наконец отодвигается, делает еще пару глотков и оттягивает майку. Алкоголь дает в голову и подогревает тело. Жарко. Тобирама скользит по его руке взглядом и пьяно моргает.       — Не снимай, — голос становится тихим, — пожалуйста. Мадара облизывает губы и замечает про себя, что Тобирама стал медлительным и заторможенным, подвигается ближе. Смотрит на него, и Тобирама нехотя смотрит на него. Молчат. Тобирама пьет еще пару глотков и понимает, что начинает медленно плыть.       — Распусти, — говорит он тихо.       — Что? — Учиха пьяно моргает.       — Волосы распусти, — он выдает как-то сконфуженно, — тебе распущенные больше идут. Мадара смотрит на него внимательно и незаметно подвигается ближе. А после выдыхает.       — Если ты хочешь — распусти сам, я не буду, — подвигается впритык, обхватывает своими пальцами руку Тобирамы и кладет ее на свою макушку. — давай, — говорит тихо. Сенджу не отстраняется и, захватывая руками резинку, тянет ее вниз, и волосы Мадары распадаются по спине, он хочет уже вернуть руку назад, но Мадара перехватывает ее в движении и сжимает, а после кладет себе руку на грудь, отчего через кожу чувствуется, как колотится в груди сердце человека напротив. Глаза в глаза. Оба берут бутылку, и Тобирама допивает до дна, все.       — Тобирама… — тихо говорит Мадара и приближается, но Тобирама, смаргивая, отталкивает его опять.       — Мадара, не надо, я не… пожалуйста, тебе надо домой, я вызову тебе такси и… — он отворачивается, пытается встать, но Мадара его тянет резко назад. Тобирама теряет равновесие, усаживается опять и хочет что-то сказать, но Мадара допивает вино и сжимает зубы. Он резко приближается к Тобираме и, засовывая ему палец в рот, отодвигая губы, прижимается к ним, пока вино с его языком проникает внутрь. Сердце пропускает удар. Мадара хватает его за плечи и прижимает к себе, закрывая глаза. Он целует его с яростью, целует его со страстью. Fail after fail — the terms of the game</i> But who ever said you're gonna be setting the rules? Тобирама моргает, и его сердце колотится. Мычит, пока вино льется по подбородку, смешиваясь со слюной. Мадара резко отстраняется и видит расширенные зрачки Тобирамы, который вытирает свой подбородок ладонью и смотрит на него потерянно, и его грудная клетка поднимается вверх-вниз. Смотрит на него пристально и не моргает. Искра. Зрачки расширяются, и Мадара стягивает с себя майку, откидывает ее на пол в сторону, он наваливается на Тобираму, вжимает его в диван, тот пытается его все еще удержать рукой, но Мадара лишь перемещает его руку на свою шею и впивается в губы опять. Тобирама стонет, Мадара хаотично водит по горячему телу руками и сжимает сосок, Тобирама выгибается, Мадара чувствует ужасное возбуждение, которое расползается по всему телу с новой силой. Он сжимает его руки своими, вжимая в диван, и закусывает зубами сосок, проводит по нему языком.       — Ма… — Тобирама выгибается еще раз, — дара, — его трясет, его ломает, и он хочет провалиться сквозь землю. Все это не должно быть, но так хорошо, так давно забыто и желанно. — Мадара отстраняется на пару мгновений, чтобы запечатлеть в памяти вид стонущего его имя Тобирамы. Прекрасный вид, и он, приближаясь, резко дергает своими бедрами, задевая стояк Тобирамы.       — Я люблю тебя, — Мадара шепчет словно в бреду и покрывает его шею поцелуями, — я хочу тебя, я умоляю тебя, прекрати все это. Дай шанс.       — Мы не… — Тобирама сглатывает и смотрит на него, прямо в глаза, а после отводит взгляд, сжимая губы, закусывает их. Хочется рыдать. Он хочет его — он все еще его хочет, и он видит, что любит, и это счастье для Мадары. Значит, все остальное временно.       — не можем. — он тихо выдыхает, но Мадара опять накрывает его губы своими, и Тобирама прикрывает от наслаждения глаза. Он целует его так, как тот всегда хотел. С собственностью. И его рука скользит прямо по его вставшему члену, отчего Тобирама дергается и пытается вдавить себя в диван, Мадара улыбается, а после его пальцы скользят под резинку спортивных штанов, уже оттягивая. Тобирама с ударом хватает его руку, сжимает ее до боли и смотрит ему в глаза, пока вторая ставит словно стену между ними.       — Нет, — он сглатывает и давит на грудь Мадары еще сильнее, отодвигая. — можем, тогда не могли, а сейчас да.       — Тобирама, — Мадара скулит, — не…       — Я не могу, — Тобирама резко садится и отодвигается в сторону. — Изменить не могу, как бы я тебя ни любил, я обещал ему. Мадара садится тоже и весь возбужденный и мокрый утыкается лицом в свои руки.       — Ты уже изменяешь, морально, — Мадара говорит эти слова четко и бьет ими в самое нутро. Бьет глубоко, бьет намеренно, бьет прямо в цель. — Моральная измена — тоже измена, как бы ты ни старался от себя убежать, нас всегда было двое, и в том числе и в тебе. Ты не можешь, бежать долго ни от себя, ни от меня. Пожалуйста, перестань мучать нас обоих. Перестань мучать Данзо. Он не виноват во всем, что мы сделали. Тобирама, словно получив самый сокрушительный удар, вскакивает. Его начинает потряхивать, и он жадно ловит ртом воздух. Не может успокоиться, такое ужасное чувство начинает разрастаться в районе живота и достигает горла.       — Что я с Хаширамой, что Хаширама со всеми, что ты с моим братом, что ты сейчас с Данзо — никакой разницы, физическая измена или моральная. Мы все давно все еще в дерьме.       — Пожалуйста, у… — Тобирама говорит тихо, — уйди. Не надо, не надо меня вскрывать опять. Я тебя прошу. Я только все заглушил в себе и принял решение жить дальше.       — Тогда зачем ты оставил меня в живых? Если просишь меня уйти каждый раз, — Мадара говорит еще тише. — Почему ты мне не дал просто сдохнуть? Почему ты просто не мог переступить через меня и жить себе счастливо? — во рту все пересохло. — Зачем ты это сделал, ты пытаешься мне так отомстить за все, что случилось?       — Нет, — слышится тихий ответ. — Я просто не мог по-другому. И виню себя за это по сей день. Мадара сжимает свои губы и вздыхает. Тело содрогается, но он сидит неподвижно. Тело содрогается еще сильнее, и он сжимает свои зубы так крепко, чтобы попросту не впасть в отчаяние.       — Мы с тобой такие два урода, — он иронично усмехается и переводит взгляд на Тобираму, тот молчит. — Мы хуже всех их вместе взятых. Ты и я. Знаешь, — он говорит с улыбкой на лице, — как-то давно мне Данзо сказал, что я не знаю, что ты за человек и кто ты. Не представляю себе, но мне так смешно становится от этого, когда я вспоминаю его слова. Ирония заключается в том, что это не я не знаю, что ты за человек, а он. Потому что ты, Тобирама, полностью мое отражение, и себя, и тебя я знаю лучше, чем кого-либо. Даже знал лучше, чем своего брата, и я уже сам не могу понять почему. Я знал, о чем ты думал, я знал все, что ты делал или хотел сделать, потому что я, — он улыбается шире, — всегда был такой внимательный и всегда пытался понять, что ты сделаешь дальше. Мне было интересно, как далеко ты зайдешь, что ты предпримешь, и в какой-то момент я уже потерял ту грань между тобой и, черт возьми, мной. И я настолько испугался этого, что, действительно, как ты и сказал — зассал, и что случилось, то случилось.       — Хватит. Я вызову тебе такси, — Тобирама встает, берет телефон, звонит и просит приехать машину, а после идет в сторону ванны.       — Тобирама, — Мадара говорит ему вслед. Тобирама останавливается. Спина напрягается. Мадара молчит, словно думая, стоит ли ему говорить или нет, но наконец переборов себя, отвечает.       — Ладно, пора заканчивать мой спектакль и сказать тебе прямо наконец — Я знал, кто ты. You're bound within the lenght of your own chain So in the end we're gonna bet: who is the fool? Мадара хмурится. Сглатывает и задает следующий вопрос:       — Как меня зовут? Кто я?       — Ты сейчас шутишь? Если да, то это не смешно, — Тобирама нервно улыбается, пытаясь понять, что происходит, но губы дрожат.       — Я ничего не помню, — только вот Мадаре не смешно. — Вообще ничего. Мадара с интересом смотрит на него, но руку не убирает. Интересно, почему. — Так кто ты? — он тихо спрашивает.       — Я, — Тобирама пытается ответить, но что, не знает. — Я…       — Меня зовут Тобирама Сенджу, я — твой лечащий врач и по совместительству твой муж. Мы женаты.       — Я сделал выбор и пожалел об этом, но так или иначе он привел меня в конечный пункт.       — Скажи, если бы тебе нужно было предать человека, который в тебя верил и надеялся, который любил тебя, чтобы ты сделал? — голос звучал будто за стеной воды.       — Я лучше бы умер.       — Я тебе соврал. Тобирама вздрагивает. Он не может пошевелиться, ноги стали ватными, и у него начинает колотиться все внутри. Он медленно поворачивается назад и смотрит с расширенными зрачками в спокойные глаза Мадары. Тот смотрит пристально и с чувством какого-то сожаления.       — Я не помнил практически ничего, это правда, но в тот день, когда я очнулся и моя память стала белым листом, я знал, кто ты, я помнил, кто ты. Я помнил аварию, Тобирама. Я тебе соврал, я соврал врачу. Как он тогда и сказал — это странно. Он был прав. Создавалось ощущение, словно он действительно не хочет его вспоминать, потому что оно его просто не интересует больше. И это было очень странно. Обычно больные в панике пытаются найти какие-то подсказки, что-то узнать от окружения, полностью раскапывают всю информацию, чтобы поскорее вернуться к прежней жизни, много плачут от безысходности и истерят, потому что не могут чего-то вспомнить. И есть Мадара — он не делал ничего. Словно ему все это было абсолютно неинтересно. Он лишь спокойно смотрел в окно или же вытягивал руку вперед, ловя снежинки, пока Тобирама возил его в инвалидном кресле на прогулке, спрашивал, как прошел его день, что они будут делать, когда он встанет на ноги, почему-то он был в этом уверен, что не могло не радовать Тобираму, улыбался солнцу, да, Мадара стал много улыбаться. Он пытался увидеть в глазах Мадары какую-то подсказку, какие-то эмоции, но не находил там ничего, кроме элементарного интереса. Мадара изучал его, как что-то, что ты не знаешь, но хочешь понять, как какую-то интересную для тебя вещь, и от этого взгляда становилось не по себе.       — А зачем? — Мадара отвечает тихо и переводит спокойный взгляд на врача.       — Простите? — врач удивленно хлопает глазами и приоткрывает свой рот, словно рыба, которую выкинули на сушу.       — Зачем мне что-то помнить? — он смотрит все так же прямо без каких-либо эмоций.

***

Тобираме становится дурно. Он не находит слов, чтобы ответить на это.       — Я даже помню, как ты просил меня вернуться, я слышал тебя, но ничего ответить не мог тебе. Разве ты не знаешь, что люди, находящиеся в коме, способны все чувствовать и слышать? — Мадара смотрит на него с какой-то странной усмешкой. — Ты же врач, ты должен был знать.       — Скажи мне, — голос пропадает, а после с появлением сил возвращается, —хоть что-то, — Тобирама резко разворачивается и наваливается на неподвижное тело. Зрачки в следующий момент вытягиваются, будто кошачьи, и Тобирама замахивается своей рукой в сторону этого умиротворенного лица, но ладонь останавливается прямо над парой миллиметров от кислородной маски. Опять шумный выдох. Пальцы в воздухе сгибаются в кулак, после чего опускаются вниз на мягкую ткань. Не может.       — Ты поздравлял меня с Рождеством и умолял меня вернуться. Я пытался тебе ответить.        — Очнись, — едва слышно, одними губами. — Пожалуйста. Очнись, — голос становится громче. Кисть руки резко снимает кислородную маску и грубо обхватывает подбородок Учиха, сжимает его с какой-то извращенной нежностью. Тобирама смотрит на его губы и почти скулит: — Очнись, — рука сжимает лицо до синяков. — Очнись! — вторая кисть с треском ударяется о спинку кровати. — ОЧНИСЬ! — голос почти теряет свои краски. — ОЧНИСЬ!!! — все это перерастает в крик. Мужчина наклоняется, опираясь рукой о матрац, все еще держа подбородок второй ладонью, но хватку ослабляет. Он смотрит с особой нежностью на спокойное лицо мужчины, почти мертвое, и его грудная клетка надрывается в судороге, нет, он не будет… плакать. Мужчины не плачут.       — Но, я мог только говорить с тобой через пищание аппатуры, — он поджимает губы, — прямо как своя собственная Азбука Морзе*. Не правда ли романтично? — он усмехается. Если долго вслушиваться в пищание аппаратуры, ну, к примеру, полгода, то можно начать слышать мелодию этого звучания. Мелодию души и тела, наверное. Она каждый раз разная. По пищанию можно начать определять в каком настроении сегодня Мадара: когда оно ритмичное и плавное, то в спокойном, если медленное, если же в резком и скачками — он опять на что-то обиделся или, возможно, злой; хотя ты так стараешься его не злить, ты так стараешься делать всё правильно, стараешься угодить. Если же пищание резковатое, но равномерное, то сегодня Учиха в хорошем настроении, а если резко начинает мигать, то он, наверное, так заигрывает. Тобирама научился общаться с аппаратом и даже реагировать на его настроение, слышать немые вопросы и отвечать на них самому себе или же Мадаре — неизвестно. Он научился слышать то, что другие не смогут услышать никогда, лишь бы иметь хоть какую-то связь, лишь бы не осознать реальную картину того, насколько же ты одинок и поехавший, что общаешься с аппаратом, показывающим уровень жизни другого человека. Три раза пищит: «Как дела?», и Тобираме становится так приятно, что Мадара интересуется; он воодушевленно отвечает целое «нормально» или «хорошо», или «не очень». Один раз пищит — здоровается или же прощается. Два раза — спрашивает, как прошёл день. Тобирама всегда рассказывает, как прошёл его день, который, по сути, никогда не меняется в своём содержимом. А иногда с придыханием он слышит четыре писка, и это означает, что Мадара скучает по нему и скоро вернётся к нему, но такое бывает редко, ведь Мадара очень скуп на эмоции. И Тобирама не винит его, он понимает его, такое нельзя говорить постоянно, иначе потеряется смысл и ценность данных слов. Только по праздникам. Зрачки Тобирама расширяются, и он впервые видит Мадару перед собой четко. Это огромный хищник, который сидит и смотрит на него, игрался со своей добычей и строил из себя то, на что охотится. На секунду Тобираме показалось, что перед ним сидит огромная пантера и испепеляет его голодным взглядом.       — Я ответил тебе тогда сам и вернулся тоже. Ты же просил.        — Я больше жизни тебя люблю. Возвращайся скорее. Аппаратура пищит раз. Аппаратура пищит два раза. Аппаратура пищит трижды. И на четвертую симфонию Мадара Учиха открывает свои глаза, медленно, с тяжестью, пока его ресницы дрожат, и, привыкая к полумраку, переводит взгляд на стену, где в его глазах отражается полнейший белый лист, окрашиваемый зеленым миганием аппаратуры, навечно запечатлев изумрудное сияние. Аппаратура пищит пять раз подряд.       — Я просто не хотел возвращаться туда опять. Я не помнил почти все, не помнил все, что было до, но я помнил тебя. Я знал тебя.       — Я через неделю официально возвращаюсь в рабочий коллектив, и примерно к концу июля я бы хотел тебя забрать отсюда, — он смотрит на Мадару осторожно. — Ты не будешь против вернуться в свой новый дом и ездить сюда на необходимые процедуры вместе со мной, так как после того, как ты встал на ноги, мы уже не так привязаны к больнице, и я…        — Да, — Мадара смотрит на него внимательно и сдерживает улыбку. — Я хочу вернуться домой. Я давно этого жду. Я давно тебя там жду. Я давно тебя здесь жду. И я действительно хочу вернуться наконец-то домой. Тобирама хочет открыть свой рот и ответить ему, но сразу же закрывает его, когда Мадара говорит следующее:       — Я знал, что мы не были женаты. Я просто это знал, я знал, что ты мне соврал тоже. Я хотел услышать от тебя правду впервые в жизни, поэтому я постоянно донимал тебя, я ждал, когда ты мне скажешь. И тогда зассал уже ты. Ты же помнишь с чего мы начинали много-много-много лет назад? Ужас окутывает полностью, вызывая тошноту вперемешку с желанием провалиться сквозь землю там и сдохнуть. Тобирама медленно разворачивается и делает свой первый шаг от него.       — Ты был моим первым воспоминанием, которое никуда не делось, даже когда моя память и тело превратились в мешок с мясом. Это так смешно и так абсурдно, господи. Неужели ты не понял? Ты всегда был моим первым, Тобирама во всем. Тобирама останавливается от того, что начинает дрожать. Его тошнит. Его сейчас вырвет.Он не хочет вспоминать то, о чем говорит Мадара. Он похоронил это глубоко-глубоко внутри и поверил в то, что этого не существовало никогда. Так они когда-то негласно договорились.       — Тебе не казалось странным, — Мадара иронично улыбается, — что человек без памяти и какого-либо представления о тебе говорит Данзо те самые слова? Мадара молчит и после паузы нехотя отвечает.       —  На данный момент я знаю одно, мне нравится этот человек и я считаю его своей семьей. Он моя в вторая половина., — он задумывается, и Данзо видит легкую улыбку на его лице, от которой начинает колотиться сердце сильнее. — Я ощущаю с ним покой, но, несмотря на это, я, хоть и зная его полгода, волнуюсь о нем, думаю постоянно и беспокоюсь о том, поспал ли он нормально или поел, я переживаю, когда вижу его уставшим и часто корю себя за то, что он в таком состоянии по моей вине. Я радуюсь, когда вижу его. Странное ощущение, но это так, словно знаю его всю жизнь и почему-то должен его оберегать, хотя это и не удивительно. Мне часто хочется встать и обнять его, сказать, что все будет хорошо и что волноваться так не стоит. — он замолкает и переводит взгляд опять в окно. — Я хочу чтобы этот человек был счастлив со мной или без, так, как он этого заслуживает. Я это вижу. Без меня он был несчастней, как бы я не хотел от него уйти. Мне нравится его слушать — его голос меня успокаивает, мне нравится на него смотреть, но при этом я часто запрещаю ему смотреть на меня, когда… в общем, не важно.       — Или же помнишь, что я тебе сказал тогда, когда ты ко мне пришел и сказал, что мы уезжаем из больницы? Помнишь, по глазам вижу.       — Ты его хочешь? — Данзо говорит на полном серьезе. — На что ловит игривый взгляд Мадары, такой снисходительный, но в тоже время уставший и какой-то пугающий почему-то.       — Ты меня, конечно, извини, но, думаю, тебя это не касается, — он мотает головой и прикрывает глаза.       — И все же. Мадара опять становится спокойным.       — Я скажу тебе так: нужно быть натуралом или импотентом, чтобы его не хотеть, но дело не в этом, дело даже не в моем… — он проводит руками по своим ногам, — не в моем состоянии, — он усмехается шире, — как бы тебе это объяснить, это будет звучать странно, но, смотря на него, я попросту об этом не думаю, точнее нет, не так, я не думаю только об этом, да и не могу сейчас, оба мы понимаем почему, я просто смотрю на него и понимаю, что мне просто нравится смотреть. Мне нравится видеть его и слышать, и это на данный момент лучше, чем любой секс.       — Извини, я должен был тебе сказать. Я больше не мог молчать. Тобирама в полнейшей прострации доходит до ванны, за ним закрывается дверь, и слышится шум воды. Мадара сидит в полнейшей прострации, переводит взгляд на пустые две бутылки на полу, берёт одну, смотрит на нее и… Тобирама слышит какой-то шум, словно что-то разбилось. Когда он выходит из ванны, он видит разбитую бутылку на полу и открытую входную дверь. Мадары тут нет больше. Устало опускается на диван и сжимает свою голову руками. Он не уснет сегодня. Мадара приезжает к Конан домой, открывает дверь, идет в душ, выходит, садится на кровать в спальне и сжимает голову руками. Он не уснет сегодня.

Fail after fail — the terms of the game