Mine

Hozier — Take me to church Kings of Leon — Closer Marilyn Manson — Saturnalia

Я до сих пор не знаю, что мне тебе еще сказать. Я уже все тебе сказал.       — Знаешь, Тобирама, я все пытался понять, что мы сделали.       — Знаешь, Мадара, я все пытался понять, что мы сделали друг с другом. Мы наделали столько дерьма друг другу и теперь наконец-то поняли это. Некоторые вещи не забыть и не исправить. Поэтому остается их просто отпустить и жить дальше.       — Потому что я так.       — Больше не могу. Больше мне нечего тебе сказать. Больше мне нечего сказать никому. Мне нечего сказать даже себе.

My lover's got humour Knows everybody's disapproval She's the giggle at a funeral Мадара медленно открывает свои глаза и смотрит по сторонам. Видимо вырубило на какой-то короткий промежуток времени как пришел домой. Боль опять каким-то глухим отголоском отдает прямо в руку, прямо в запястье, которым он держал руки Тобирамы и на пальцах которых, если поднести их к носу и вдохнуть оставшийся запах — останется его запах. Он словно в какой-то прострации посреди ночи плетется прямо в ванну. Облокачивается своими ладонями на края раковины и поднимает голову прямо к зеркалу. Смотрит на себя, смотрит на свое отражение. Рассматривает свои черты лица, рассматривает свои распущенные волосы волосы, которые соплями спадают с его лица прямо на лоб и движениями пальцев откидывает их назад. Полностью красные и опухшие глаза смотрят на него с отражения и он продолжает сверлить себя взглядом. Тобирама стоит у себя в доме прямо перед зеркалом только что выйдя из ванны опять, пытаясь смыть запах Мадары, но сколько бы он не тер свое тело мочалкой, этот запах словно впитался под кожу. Впитался, и там и остался, и ничем его больше не отмыть. Никакой хлоркой не содрать с себя мясом этот фантасмагоричный запах, который до сих пор стоит в ноздрях, как самый дорогой парфюм. Он сжимает пальцами раковину и пытается дышать ровно. Пытается успокоиться, берет в руки зубную щетку, выдавливает туда слишком много зубной пасты, которая с хлюпаньем падает на дно раковины и ненормально трет ей зубы. Привкус Мадары остался в зубах, остался на языке, остался внутри, остался в горле, остался в слизистой и впитался в него через слюну. Мадара выдавливает слишком много мыла и, не отрываясь смотря в свое отражение, пытается отмыть руки с особым остервенением, трет руку об другую до того момента, когда руки уже начинают краснеть под напором горячей воды. Тобирама выплевывает зубную массу прямо в раковину и выдавливая побольше мыла пытается отмыть свои руки. Отмыть, стереть и снять с себя кожу. Она не снимается. Мадара смотрит на свое отражение, смотрит долго, пока настенные часы в доме насчитывают каждую минуту и секунду и словно начинают обратный отсчет. Часы на руке Тобирамы начинают идти назад и он с каким-то ужасом пытается их снять с руки, но замок заедает, он в панике пытается отодрать их от себя. А время все тикает и тикает и тикает. Часы на руке Мадары начинают мигать и оповещать владельца о том, что ему надо успокоиться, надо дышать глубоко, они показывают, что пульс слишком сильно опять зашкаливает. Он пытается игнорировать это и продолжает намыливать свои руки. Ледяная вода в обоих домах с шумом течет по раковине. Они оба смотрят в свое отражение в зеркале и не улыбаются, в то время, пока отражение из зеркала рассматривает себя внимательно. Тобирама поднимает взгляд с раковины в зеркале и видит перед собой Сая, который стоит весь в крови и смотрит на него. Тобирама пытается сморгнуть, но галлюцинация никуда не уходит.       — Ну, привет, Тобирама, давно не…       — …виделись, — отвечает Мадаре образ Хаширамы из зеркала и оба в ужасе вскрикивают, оба они делают шаг назад от зеркала. Тобирама жмурится сильнее, Мадара сжимает руками раковину и на Тобираму уже смотрит с зеркала его Отец.       — Мой не мой, грязь от себя не отмоешь, — Буцума улыбается ему через отражение и хмыкает.       — Некоторые вещи не смыть даже кислотой, — Мадаре из зеркала улыбается то, что когда-то было Изуной, — не так ли, брат? Ты думаешь, что эту грязь с себя смоешь? Только вот знаешь что, Мадара?       — Ты и есть — грязь, — говорит Тобираме Хаку, — ты всегда ею был, — Тобирама поджимает губы и пытается найти свои таблетки в шкафчике у зеркала.       — Ты самая мерзкая грязь на свете, — Мадаре сквозь зеркало смеется Буцума, — меня от тебя воротит, ты моего сына извратил, сделал таким же уродливым, как ты сам, надо было заняться и тобой. Мадара сжимает зубы и замахивается на отражение в зеркале.       — Ты все время врешь, даже себе, — Тобирама наконец-то в зеркале видит отражение Мадары и стаканчик от зубных щёток со всего размаха. Летит прямо в отражение Тобирамы, который начинает. Мадара начинает смеяться сам, начинает смеяться так громко и его отражение начинает смеяться вместе с ним. I should've worshipped her sooner. If the Heavens ever did speak, She is the last true mouthpiece. С Тобирамой, который смеется в свое же лицо и смотрит в разбитое зеркало. Он со всем остервенением смахивает с краев раковины все содержимое на пол и замахивается в очередной раз на свое отражение и… Разбивает остатки стекла своей рукой, Мадара бьет еще и… Тобирама полностью разбивает зеркало феном, который падает на пол. Он стоит и порывисто дышит. Он стоит и порывисто дышит. Оба отходят от разгромленной ванны и скатываются спиной по кафельной стене вниз. Сжимают свою голову руками и начинают громко смеяться, сидя посередине ванны. Сидят так час и наконец встают. Наконец встают и оба медленно выходят из ванны. А отражение все еще улыбается им вслед. И смеется им вслед. Мадара поджимает губы и идет за перекисью. Тобирама наливает перекись на руку и сжимает зубы, сидя прямо на кухне, пока бинт начинает окрашиваться кровавыми пятнами. Пальцы дрожат от боли и он сглатывает… Если все это не прекратится — он не сможет работать больше никогда, он скоро разобьёт свою руку в мясо и тогда попрощается с профессией, к которой он столько лет шел. Все время канет в бездну и все старания пойдут насмарку — и единственное, что у него останется, так это разбитая рука и чувство… Невыносимой тяжести, которое накрывает его с головой изо дня в день. Он никогда не выздоровеет, если продолжит травмировать и воспаленный организм, и его кости, которые отдают болью и его тело начинает отказывать после каждого едва-заметного улучшения после уколов. Им обоим надо успокоиться, им надо отпустить все это, им надо отпустить друг друга, или скоро настанет время — когда отпускать будет уже нечего, как бы ты ни был к этому уже готов. Тобирама сидит с усмешкой за столом и встречает рассвет, который потоками света проникает в дом сквозь огромные окна на кухне. Мадара смотрит в окно спальни и видит, как восходит солнце. Переводит взгляд на телефон и берет его в руки. Тобирама печатает левой рукой сообщение и наконец нажимает на отправку абоненту и выключает телефон. Телефон обоих звенит одновременно и оба усмехаются.       — Надо жить… — пишет Тобирама.       — …дальше, — пишет тоже самое Мадара.       — Оставь меня в покое.       — Удачи.       — Пока не поздно.       — Потому что поздно уже настало. Бежать больше некуда, от себя не убежишь.       — Я обещаю, — пишет Тобирама.       — Что больше не позвоню, не приду, не напишу. Я буду жить дальше. Посмотрим, кто же сломается первый? Take your belief Every Sunday's getting more bleak A fresh poison each week. We were born sick», you heard them say it Оба понимают это, но оба пытаются доказать это в первую очередь себе.

***

Кагами встречает его с сонным взглядом и зеванием на весь рот, но, от хмурого взгляда Тобирамы зевота от чего-то моментально проходит. Он переводит свой взгляд на забинтованную руку альбиноса и поджимает губы — порезался, что ли, во время операции? Данзо идет рядом с Тобирамой и придерживает его за руку, выглядит не особо радостным.       — Я убью его, если еще раз увижу, Тобирама, и на этот раз ты меня не остановишь, — он говорит настолько громко, что его слышат все проходящие люди в больнице мимо них. Одна интерн даже боязливо косится на громкий голос мужчины, но лишь в спешке проходит мимо. Тобирама ему ничего не отвечает, он лишь придерживает свою руку другой и кривится от боли. Прошло пару дней, а рука все еще болит. Ему дали неделю выходного, но вместо того, чтобы отлеживаться дома, он вернулся в больницу к Кагами, который стоял уже напротив него с утренним кофе и когда оба мужчины подходят к нему — протягивает его Тобираме.       — Доброе утро, учитель, я тут вам кофе принес, — сконфуженно говорит Кагами, ловя на себе раздражённый взгляд Данзо и отчего-то отводит взгляд.       — Спасибо, — Тобирама хмуро тянет руку к стаканчику и наконец забирает его себе. Данзо резко отпускает его, хватает Кагами за руку и говорит:       — На минутку, поговорить надо, — сухо он говорит следом и отводит Кагами в сторону, пока Тобирама устало присаживается на сидение в коридоре и пьет свой кофе.       — Слушай, ты, — Данзо подходит впритык и ставит руку прямо у головы Кагами.       — Я. — Кагами запинается, — я просто хотел сделать ему приятно, он и так ходит без настроения пару дней.       — Меня не ебет, что ты там собирался сделать и кому, — отвечает Данзо раздражённо, — слушай внимательно и запоминай, дважды повторять не буду, — его зрачки сужаются, — если я увижу какой-то взгляд в его сторону, слова услышу, или же пойму, что мне что-то не нравится в твоем поведении к Тобираме — я тебя убью, и его, и тебя, мне уже терять нечего. Я тебя выкину отсюда нахрен, что ни в какую больницу тебя не возьмут больше никогда и Сарутоби тебе не поможет. Я не в настроении, мне одной проблемы хватает по горло, — он фыркает, — давай мы с тобой договоримся о том, что ты не станешь еще одной моей проблемой, ибо вы меня уже все так заебали в край, что я буду решать теперь поступающие проблемы сразу, и даже Тобирама тебе не поможет. Расскажешь ему об этом разговоре — я узнаю, пожалуешься — я узнаю, — он смотрит на Кагами пристально.       — Я…       — Я все узнаю, в любом случае. По больнице информация разносится быстро, и ты даже не заметишь как. Надеюсь, мы друг друга поняли. — Данзо отпускает свою руку и выдыхает. — Я хорошо к тебе отношусь, Кагами, но пойми и меня — мы слишком сильно устали и просто хотим покоя, а не вечных приключений на задницу.       — Я понимаю, я просто пришел набираться опыта, я не думал ни о чем, — Кагами отвечает ему, смотря в глаза.       — Вот и набирайся его молча, без лишних действий, я тебя прошу, — Данзо наконец отходит в сторону и кидает на него последний взгляд. — Надеюсь, ты был со мной искренним. Он подходит к Тобираме, целует его в висок и наконец-то уходит в свое отделение. Тобирама смотрит ему вслед, а после переводит взгляд на Кагами, который наконец подошел к нему.       — Все в порядке? — Тобирама спрашивает для формальности, на данный момент ему действительно все равно, в порядке у кого-то что-то или нет. Не до этого совершенно.       — Да, все в норме, — кивает Кагами и поджимает губы.       — Отлично, — Тобирама встает и кривится от боли, — пошли в родильное отделение, задание у тебя будет первое. Буду за тобой наблюдать со стороны. Кагами поспешно кивает и идет за Тобирамой следом, пока тот смотрит бесстрастно на стены больницы. Тобирама ему дал задание впервые принимать участие при родах. Если чему-то хочешь научить человека, а желательно быстро и эффективно, то нужно окунуть его сразу в тот самый процесс с головой. Сначала человек испытывает настоящий шок и смятение,, а также страх от того, что не подготовлен — но именно такой метод дает самый лучший и эффективный результат. Жизнь вообще всегда опускает нас в яму без подготовки и не ждет того самого момента, когда ты будешь к тому или иному событию готов. А после отходит в сторону и смотрит со стороны на тебя — как ты справишься с новым, данным ею заданию. Потому что если будет ждать, пока ты будешь готов — неизвестно, сколько тебе потребуется времени. Человек в силу страха и привычки, может годами к чему-то готовиться, но так и не найдет в себе силы приступить к действиям. А когда случается то, что случается — у него, по сути, не остается больше ни времени на подготовку, ни на размышления о том, когда он будет готов. Ты просто берешь и делаешь, моментально анализируя все свои действия, или набиваешь новые шишки, или достигаешь хорошего результата. Так человек и развивается по сути, ведь первое пришедшее в твою голову решение или мысль — по закону жизни практически всегда является верным, а все остальное — уже страх и сомнения. Так вот, жизнь для Кагами — это Тобирама, который сейчас стоит со стороны и наблюдает за действиями ученика, пока Кагами делает свой первый шаг и приносит все необходимое акушеру, чтобы облегчить ему его работу. Женщина тужится и ее душераздирающий крик от боли разносится по палате, пока она вся мокрая сжимает простынь на койке и откидывает голову назад, зажимает свои глаза и кричит еще раз. Роды шли пять часов. Когда они закончили, Кагами почувствовал, словно рожала не женщина — а он сам. Тобирама лишь молча подходит к нему после родов, приносит ему стакан с горячим чаем, протягивает ему и они молча садятся на скамейку в коридоре.       — Ты справился, ты молодец. Для первого раза — хвалю, — Тобирама смотрит на него спокойно и пытается понять, что сейчас испытывает Кагами. Он помнит свою первую операцию и сам, помнит, как у него сначала дрожали руки и Орочимару стоял за его спиной и так же после положил ему руку на плечо и принес горячего чая. Его тогда настолько сморило от эмоционального и физического перенапряжения, что он проспал сутки. Мозг просто отказался просыпаться раньше. Его будил Мадара, пытался разбудить день, но Тобирама пребывал в своем сознании где-то настолько глубоко, что проснуться попросту не смог.       — Это… — Кагами выпивает свой чай залпом и жалеет о том, что нет ничего покрепче на данный момент, — тяжело. Тобирама пожимает плечами и улыбается ему:       — Никто и не говорил, что будет легко. Хочешь спасать и помогать другим, сначала стоит умереть и помочь воскресить себя самому. И вот только тогда, — Сенджу переводит взгляд на проходящих мимо врачей, — только тогда, после того, как ты переродишься, ты сможешь выполнять свою работу качественно. Кагами устало выдыхает и кивает ему.       — Я понимаю, только вот, — он поднимает свои руки к своему лицу, — руки дрожат. — Он посмеивается. — Слишком много крови было, меня в какой-то момент стало подташнивать даже. Тобирама с пониманием ему кивает и молча сжимает его руку своей:       — Поверь, это еще немного, — он задумывается, — самое большое количество крови, которое ты будешь видеть — будет твое собственное, когда ты из маленького мальчика переродишься в настоящего мужчину, а после и во врача. Крови будет столько, — он прикрывает свои глаза, — что ни один кузов не вывезет. Кагами натянуто улыбается и сжимает его руку своей. Пальцы все еще дрожат.       — Предлагаю пойти и выпить, у меня все равно выходной, а тебе нужно расслабиться, — Тобирама встает и смотрит на него, — ты как?       — Сейчас? — Кагами спрашивает удивленно, — но я не… Тобирама смотрит на него с интересом. — Не готов? Ты и не будешь готов, я же сказал тебе. Кагами поджимает свои губы и встает: — Пошли.       — Иди переодевайся, жду тебя у выхода. — Тобирама говорит ему и удаляется в другую сторону. Кагами сидит еще пару минут и пытается унять дрожь в руках, сердце в груди колотится, и он наконец встает и идет в сторону раздевалки.

***

Цунаде сидит в своем доме, который когда-то принадлежал им с Джирайей и устало ведет взглядом по делам пациентов, папки которых лежат на столе в открытом виде. Слава богу, у нее сохранилась копия дела Буцумы, оригинал же забрал Орочимару прямо из кабинета Джирайи, и куда он его дел — никому не известно, кроме него самого. Рядом с этим же старым делом, в котором даже копии страниц уже выцвели от времени и приобрели какой-то желтоватый оттенок и характерный запах старости и пыльной бумаги отдавал в ноздри, лежат дела нынешних пациентов. Она тщательно читает его, перелистывая страницы и наконец открывает дела Изуны и Хаширамы Сенджу. Что-то не дает ей покоя, что-то ей надо найти общее в этих делах, но, она пока не может понять что. Орочимару никогда не ошибался в своих словах, так показал ей горький опыт, но для общей картины не достаёт три дела. Кагуи Сенджу. Тобирамы Сенджу и Мадары Учихи. Досьей Кагуи Орочимару, как ее учитель, конфисковал сразу же после ее смерти — это было табу. Дело ее сына по сей день находится у Орочимару, и никаких копий не существовало в принципе, ведь Тобирама до сих пор оставался его клиентом, а Орочимару всегда трепетно относился к закону о конфиденциальности. Ну и под конец дела Мадары Учихи и отродясь ни у кого не было, хотя бы потому что Мадара ни у кого никогда не лечился. Он отказался от помощи тогда и не изменил своему выбору. И это было большой проблемой. Цунаде понимала, что никогда не заполучит два первых дела, которые Орочимару или сжег, или спрятал так грамотно, что она никогда их не найдет, поэтому — картинка никак не хотела складываться. Она смотрит пристально на дело Хаширамы, на дело Буцумы, Изуны, и хмурится.       — Зависимость неизлечимая болезнь, — она вспоминает свои слова недавно и опять хмурится.       — Но у обоих положительная динамика, — она всматривается в фото Хаширамы и Изуны, — и этого попросту не может же быть? — она закусывает губу. Хашираму нужно по всем правилам выписать и отпустить домой. Изуна давно поправился и не хочет идти домой. И это не дает ей покоя.       — Или случилось чудо, — она сжимает свои волосы руками и в который раз перечитывает название медикаментов, которые давались им, она переводит взгляд на дело Буцумы и вспоминает все то, что было тогда, а после подвигает к себе фото Изуны и Хаширамы, — или кто-то из этих двоих мне врет. Причем так грамотно и профессионально, что она не имеет ни малейшего понятия, кто именно.       — Я не могу допустить еще одну ошибку, — она закуривает и сверлит взглядом фото обоих, — не могу. Но, — дым клубиться по кабинету, — я не могу держать их взаперти вечно. Она сидит так еще час и наконец устало откидывается на спинку стула.       — Ты уже старая, Цунаде, — она горько усмехается, — тебе пора на пенсию. — Она выдыхает и опять берет фото в руки и рассматривает их. — Изуна же не может все это время врать, человек, который врет рано или поздно обязательно должен проколоться, — она хмурится, — но, за два года ни одной оплошности или же промашки в своих словах и действиях, он не может мне врать, я же не настолько слепая, чтобы не увидеть этого, — она откладывает фото Изуны в сторону и берет фото Хаширамы. — Он не врет, по его словам абсолютно адекватная динамика, но, — она переводит взгляд на дело Буцумы, — мне не дает покоя, что ты его сын. Любимый сын и я тогда я поверила ему, могу ли я поверить и тебе? — она задумывается. — Не выйдешь ли ты из госпиталя и не убьешь своего брата, которого так терпеть не можешь, как твой отец? — она закусывает кончик пальца.— Но мотива недостаточно. Хашираме все это не надо, он хочет вернуться к своей жизни и если напишет заявление, она выпустит его сразу же — он не Изуна, не сделал ничего такого, чтобы было основание его держать тут без его согласия. Болезнь, словно, отступила и, — она опять хмурится. Вспоминает отца.       — Так же попросту не бывает, — она говорит громко. — Ну или, ты действительно постарела, Цунаде, — она наконец закрывает папки и ложится в кровать. Снится ей Орочимару, который убивает ее со спины и она резко посреди ночи открывает глаза. Дурной сон. Изуна улыбается ей с фотографии, лежащей на столе.

***

      — Нам, пожалуйста, два пива, — говорит Тобирама подошедшему официанту в баре, — ну и что у вас там есть вкусного? Мужчина показывает ему меню и тыкает пальцем в название блюда.       — Мне лучше коньяк, пожалуйста, пива не надо, — говорит Кагами и устало откидывает меню в сторону. — У вас курить можно? — он спрашивает неожиданно сам для себя. Официант кивает и подносит им через минуту пепельницу.       — Спасибо. Тобирама смотрит на него удивленно.       — Ты же не куришь, по крайней мере, я ни разу не видел, чтобы ты курил.       — Закурил, — Кагами отвечает тихо, — дашь мне сигарету? Тобирама молча протягивает ему мальборо красный и зажигалку. Кагами затягивается и не кашляет даже, курит с остервенением. Тобирама удивленно рассматривает его лицо.       — Я курил в шестнадцать, потом бросил, не пошло, хотел быть крутым и все такое, мода, сам понимаешь, — Кагами стряхивает пепел в стеклянную пепельницу и делает еще затяжку. — Да и родители были против, сейчас уже все равно. Им приносят их заказ и Тобирама отпивает свой первый глоток пива. Рука в перевязке болит ужасно и он кривится от боли. Заживать будет долго. Работа ему не светит точно.       — Все равно? Почему? — он ставит бокал назад и понимает, что только что выпил бродячего, чего пить нельзя. Зовет официанта.       — Простите, принесите мне коньяка тоже, до краев, спасибо, — он говорит официанту спокойно и Кагами поджимает губы.       — Они, — он тушит окурок в пепельнице, — уехали по работе в Штаты, там и осели. Тобирама смотрит на Кагами с интересом и наконец ему приносят коньяк. Отпивает глоток и чувствует облегчение.       — Расскажи про своих родителей, — он смотрит на свои руки, которыми перекатывает стакан из сторону в сторону и пьет еще, — интересно, каково это иметь родителей. Кагами замирает на пару секунду и пьет сам. Откусывает кусок пиццы и задумывается: — Мой папа адвокат, а мама юрист. Всегда хотели сделать из меня свое продолжение, но что-то пошло не так, раз я решил пойти по стопам дедушки и стать врачом. Дедушка был гинекологом, хорошим. С ним у меня были очень теплые отношения. Он немец, детство я провел в Мюнхене, оттуда я родом.       — Ты немец? — Тобирама удивлённо смотрит на него, — ничего себе. — По тебе и не скажешь, вообще на немца не похож, — он отпивает еще и расслабляется. — Ты же из рода Учих, или я не прав?       — Не совсем, — сконфуженно отвечает Кагами, — моя мама была немка, а папа датчанин, он приехал по работе тогда в ее компанию, там и познакомились, а через время вот и произвели на свет меня, — он говорит с какой-то теплотой, Тобирама слушает внимательно. — После переехали сюда, ну папа мамы часто приезжал к нам в гости и все такое, детство у меня было счастливым, хоть и папа часто был на работе, а после и мама, обычно меня забирал к себе дедушка и я полжизни провел с ним по больницам и смотрел, что он делал. Бабушка давно умерла еще, а со своими родственниками мой папа не общался.       — Почему? — Тобирама спрашивает с интересом.       — Понятия не имею, был маленьким и как-то не спрашивал, — Кагами пожимает плечами.       — Получается, у тебя два родных языка: и датский, и немецкий? — Тобирама уточняет.       — Да, — усмехается Кагами, — но по датскому я лучше, все-таки как никак прожил я тут больше половины жизни дальше. Хотя, немецкий мне нравится больше, чем датский.       — На каком языке вы тогда в семье разговаривали? — Тобирама, сам того не замечая, приближается ближе и откусывает свой кусок пиццы.       — На обоих, с мамой на немецком, с папой на датском, а между собой на английском, — Кагами улыбается и пьет еще. — Иногда, когда у нас были между друг другом секреты, мы специально переходили на другой язык, — улыбка становится тёплой, — словно шифр свой, знаешь.       — Здорово, — только и выдает сконфуженно Тобирама и отводит взгляд в сторону, — я всегда хотел выучить немецкий язык.       — Да? — Кагами удивленно спрашивает, — и что тебе мешало? Тобирама вздрагивает и погружается в воспоминание ненароком. My church offers no absolution My lover's got humour She's the giggle at a funeral Knows everybody's disapproval She is the last true mouthpiece. Он сидит за своим пианино в зале дома Учих и в который раз пытается отыграть сонату. Пытается еще раз и еще раз, но на определённом моменте не может отыграть как надо и вздыхает. Не получается.       — Попробуй еще раз, почувствую музыку, она должна струиться через тебя, и после уже доходить до меня, — говорит ему учитель и Тобирама кивает. Звучание инструмента разносится по всему дому и Тобирама в какой-то момент прикрывает глаза и его пальцы сами нажимают на клавиши. Ему пятнадцать, Отец умер как два года назад, а Тобирама решил заняться игрой на пианино с того времени. Мама его играла — значит, и он научится. Лунная Соната Бетховена была ее любимой и Тобирама часто в детстве слышал, как мама играет ее в гостиной в их доме. Пытался хоть как-то себя выражать. Музыка помогала успокоиться и вслушаться в себя. Музыка помогала ему быть рядом с мамой. Не чувствовать себя одиноким. Он играет даже тогда, когда учитель уходит и опять срывается. Пробует еще — не получается, он один сейчас в доме и в порыве агрессии ударяет рукой по клавишам.       — Ауч, — он подносит к губам руку и поджимает губы, — больно.       — Попробуй еще, — он вдруг слышит голос мамы прямо за своей спиной и вздрагивает, чувствует как она ласково кладет руку на его плечо. Он поворачивается к ней удивленно и губы начинают дрожать: — Мам? Кагуя нежно проводит своей рукой по его щеке и Тобирама прикрывает глаза, начинает дрожать весь. А после открывает и в глазах стоят слезы.       — Мам, это правда ты? — голос тихий и он пытается сдержать свои слезы. Кагуя лишь грустно смотрит на него и садится рядом, сжимает его руки своими и нежно целует их.       — Да, сыночек это я.       — Мам, — он не чувствует, как слезы катятся по щекам, — Мамочка, я.       — Все хорошо, — он аккуратно заправляет прядь волос за ухо, — я знаю, я по тебе тоже. — Тобирама шмыгает носом и почти не видит пианино перед собой. — Смотри, — она накрывает своими пальцами его руки, — я покажу, как надо, чтобы ты не запинался, нажимай тут, — Тобирама чувствует своей кожей холод ее пальцев. — Она придерживает своими пальцами его руки и, накрывая их, играет вместе с ним, — вот так. — Закрой глаза и почувствуй через себя музыку, — она наклоняет свою голову к нему и целует его в макушку, — у тебя получится, я знаю. Тобирама сидит с закрытыми глазами и играет на пианино. Слезы льются сквозь закрытые ресницы, а он все играет и играет. Он не слышит сквозь музыку, как Мадара вернулся домой из университета. Хашираму отправили на сборы, Изуна остался у Шисуи в гостях. If the Heavens ever did speak We were born sick», you heard them say it She is the last true mouthpiece. Мадара стоит и смотрит на напряженную спину Тобирамы и сначала хочет что-то сказать, но, вслушиваясь в мелодию, тихо подходит сзади и садиться рядом. Он видит, как лицо Тобирамы безмятежно, видит как глаза закрыты и он поджимая губы, сглатывает и продолжает играть. Мадара смотрит на его слезы и ком встает в горле. Тобирама качается в такт музыке и продолжает играть, пребывая в каком-то своем мире, где мама сидит рядом и помогает ему играть. Он улыбается ей и они играют дальше. Мадара облокачивается головой о руку и сам прикрывая глаза слушает мелодию. Она струится через него и он медленно куда-то погружается, словно в себя. Every Sunday's getting more bleak A fresh poison each week. «We were born sick», you heard them say it. My church offers no absolution. Тобирама нажимает на клавиши резко и слышится высокий аккорд. А после наконец заканчивает партию и открывает свои глаза и вздрагивает. Мадара сидит рядом и смотрит прямо на него, пока слезы на щеках Тобирамы уже высохли. И говорит ему:       — Sehr schön* Тобирама поджимает губы и:       — Я не понимаю, что ты говоришь. Это немецкий? Мадара грустно улыбается и переводит с немецкого: — Очень красиво. — Тобирама отводит взгляд. — Да, у нас в университете первый год поставили немецкий. Учим. — Мадара рассматривает Тобираму внимательно и Тобирама смотрит на него. Он внезапно садится ближе с какой-то улыбкой и Тобирама рефлекторно отсаживается, но Мадара хватает его за руку. — Хочешь я тебя научу немецкому тоже, ты же не понимаешь ничего, да? — он спрашивает серьёзно.       — Я, — Тобирама замолкает, — нет, не понимаю. — Он качает головой, косится на дверь. — А где Хаширама? — он опять переводит взгляд на руку Мадары и хочет, чтобы тот ее убрал.       — Он на сборах, — Мадара садится ближе и Тобирама сжимается. — Почему ты каждый раз так дергаешься? Я же ничего плохо тебе не делаю.       — Я. — Тобирама сжимается еще сильнее и не знает что сказать. Мадара смотрит на него пристально и говорит ему:       — Ich mag dich*.       Тобирама моргает и хмурится. — Я не…       — Du magst mich auch. Ich weiß es*, — Мадара говорит это с улыбкой кота, радуясь такому сконфуженному виду Тобирамы.       — Не понимаю, что говоришь. — Тобирама на каком-то подсознательном уровне чувствует неладное и пытается отцепить руку Мадары от себя.       — Darf ich dich küssen*? — Мадара продолжает и присаживается ближе, пока их лица оказываются впритык.       — Ты меня что ли хочешь…? — Тобирама округляет глаза. — укусить? Ты с ума сошел? — он заливается краской и резко начинает трясти рукой и пытается высвободиться от захвата Мадары. Мадара смеется так звонко от этого заявления, но руку сжимает сильнее, — не совсем, но суть ты уловил, быстро учишься, — он с умилением улыбается, — можно?       — Что можно? — в испуге спрашивает Тобирама.       — То, что я у тебя спросил — можно? — Мадара закусывает губу и продолжает улыбаться. Это так забавно, когда Тобирама ничего не понимает.       — Я…я не знаю, не понимаю, о чем ты меня спрашиваешь, я… — взгляд Тобирамы бегает по полу и он пытается сжаться.       — Ja oder Nein? Es tut nicht weh. Es wird dir gefallen* — говорит тихо с каким-то придыханием Мадара, Тобирама сглатывает и ничего не отвечает.       — Молчание знак согласия, — Мадара усмехается и в следующий момент целует Тобираму, но тот поворачивает голову немного и поцелуй приходится в уголок губ. Тобирама вскрикивает, толкает его и встает быстро, отходит от него на пару шагов, словно увидев чудище, и заливается краской. She tells me, «Worship in the bedroom» The only heaven I'll be sent to Is when I'm alone with you. I'll tell you my sins so you can sharpen your knife. I was born sick, but I love it. Command me to be well.       — ЧТО ТЫ ДЕЛАЕШЬ? — он начинает кричать. Сердце колотится и становится как-то страшно.       — Was wir beide wollen*, — с улыбкой отвечает Мадара и усмехается. — Ты очень мило смущаешься, хочешь я, — он встает и подходит к Тобираме, пока тот идет от него и не упирается в стену. Больше идти некуда, — научу тебя, — он проводит пальцами по его скуле, — немецкому, чтобы ты понимал, что я тебе говорю, раз на датском сказать не могу? — он спрашивает прямо.       — Нет, не хочу! — Тобирама толкает его и убегает в сторону своей спальни, оставляя Мадару одного в зале, с усмешкой смотрящего в его след.       — Ты еще такой ребенок, — он говорит тихо и садится на диван, — но удар поставлен хорошо, — он усмехается. — Только вот против меня не поможет, ведь я тебе его ставил.        — Как-то не получилось, — тихо отвечает Тобирама и возвращается в реальность. — Стал учить французский, — он кривится и отпивает еще. Amen. Amen. Amen.        — Тебе нравился французский? — Кагами удивленно смотрит на него. — Серьезно? Очень резкое переключение, они же такие разные.        — Нет, терпеть его не могу, — Тобирама усмехается с горечью, отпивает пару глотков. В голову дало.       — Тогда зачем ты его учил, если он тебе не нравится? — Кагами теряет нить логики. Тобирама молчит и смотрит на свой полупустой стакан, который он все так же перекатывает в руках и с какой-то грустной улыбкой поднимает свой взгляд на Кагами. Смотрит ему в глаза, а потом отвечает:       — Назло. — И допивает бокал залпом. Кагами удивленно моргает, но никак это не комментирует. — Куплю сегодня пианино и продолжу играть, у меня неплохо получалось, — тихо слышится голос Сенджу и он как-то по особому больно улыбается. — Надеюсь, я смогу закончить своё соло. Раз в детстве не получилось.

***

Чие достает с него иголки бережно и смотрит в безмятежное лицо Мадары, который продолжает так же смотреть в потолок.       — Как ты? — она спрашивает тихо. Мадара молчит и вдруг спрашивает неожиданный для них обоих вопрос.       — Вам нравится игра на пианино? Чие смотри на него удивленно, держа в руке шприц и даже кладет его обратно, поворачивается к нему и смотрит на него задумчиво, а после отводит взгляд к окну:       — Да, я очень люблю игру пианистов, да и вообще классику, мне кажется — это произведение искусства, — она смотрит в глаза Мадары, который улыбается ей.       — Я тоже так думаю, это тяжкий труд, но такой прекрасный, самое что есть прекрасное на свете — наблюдать за тем, как человек отдается музыке и творит. — Учиха как-то по-теплому улыбается.       — Ложись на спину, сегодня опять будем колоть ноги и руки, должно быть не так болезненно, как в прошлый раз, — она всячески пытается его поддержать, но понимает, что бы она не сказала — боль все равно никуда не уйдет. Мадара ложится на спину и продолжает улыбаться.       — С тобой все в порядке? — Чие вводит ему первый укол, Мадара не дергается. — Двести пятьдесят один. Мадара кивает.       — Двести пятьдесят два. — она говорит шепотом, пока игла проходит под кожу. Мадара прикрывает свои глаза с той же улыбкой.       — Точно все в порядке? — она уточнят на всякий случай. На двухсот шесть десятый укол Мадара наконец подает свой голос.       — Да, просто вспомнил кое-что, — он не может сдержать улыбки, — если боль помогает мне вспоминать, то я, впрочем, и не против.       — Двести семьдесят, — она колет ему в плечевой сустав и Мадара слышит отдаленно мелодию пианино в голове. — Что ты вспомнил?       — Он очень красиво играл в детстве на пианино, а я часто слушал его, даже когда он и не знал, что я стою за его спиной и все слышу, — он улыбается как-то с смешком. — Так старался играть порой тихо, но знаете…       — Двести восемьдесят. Все. — Чие убирает шприц и наклеивает пластыри на кровоточащие места.       — Как бы он тихо ни старался играть — я всегда слышал мелодию его души и она была такой печальной, но такой прекрасной, поэтому я просто слушал и запоминал. Чие смотрит на него подолгу, пока Мадара наконец садится и его начинает трясти от боли, опять не выдерживает. Он сидит, его ноги дрожат, кончики пальцев дрожат, но Мадара сидит и продолжает так же счастливо улыбаться. За окном поют птицы и Мадара прикрывает свои глаза, вслушиваясь в их пение, доносящееся до него через открытое окно. Наконец он доезжает до своего дома и попросту впервые за все время вместо того, чтобы вернуться домой и лечь, решает идти и прогуляться в парке. Захотелось послушать звучание птиц дальше. После прогулки и вовсе поехал в центр города, в старый город и заходит в первый попавшийся Старбакс на главной площади.       — Добрый день! — кричат ему хором баристы, делая кофе стоящим в очереди клиентам.       — Добрый, — усмехается Мадара и подходит к стойке, чтобы выбрать себе кофе.        Тобирама спровадил пьяного Кагами домой, усадив того в такси и отправил выспаться до следующей встречи. Было раннее утро, около десяти часов, сначала была мысль поехать домой и заняться своими делами, но мысль в голове настолько засела в голове, что Тобирама попросту открывает свой телефон и смотрит по карте, где же можно приобрести хорошее пианино. В старом городе показывается один магазин и он, поджимая губы, оценивает расстояние и вызывает себе все же такси, которое довозит его прямиком до главной площади, оттуда минут семь пешком. Выходит, на улице сегодня по-особенному тепло, от теплой погоды немного руку крутит, но он лишь идет вдоль площади, проходя мимо туристов, которых тут как обычно пруд пруди. Глаза страшно слипаются после ночи без сна, да и алкоголь после определённого промежутка времени начинает действовать усыпляюще. Хорошо бы выпить чего-нибудь бодрящего. Мадара заказывает себе капучино с карамелью и усевшись на стул, стоящий неподалеку, ждет свой заказ. Людей сегодня как-то слишком много вокруг. Тобирама доходит до Старбакса и кидает туда свой взгляд, через окно видит как-то слишком много народу. Вздыхает.       — Нет, ждать я точно не буду, — он делает свой шаг в сторону и уходит. Мадара поворачивается к окну и на секунду ему кажется, что там появился знакомый ему силуэт, но потирая глаза, понимает — показалось.       — Карамельный капучино для Мадары, — разносится громкий голос баристы и Мадара наконец идет за своим напитком.       — Спасибо, — он с улыбкой берет кофе и выходит из кафе. Тобирама в сонной прострации плетется по маленьким улицам старого города, каждые пятнадцать секунд сверяясь с картой, чтобы не пропустить нужный поворот. Наконец доходит до нужного ему магазина, толкает дверь и звоночек на двери оповещает продавца о его прибытии.       — Здравствуйте, чем могу помочь? — улыбается ему пожилой мужчина лет пятидесяти и поднимается с кресла. Тобирама с интересом рассматривает огромную комнату, на стенах которой висят скрипки, в углу стоят виолончели, разного вида позолоченные арфы, и различного вида музыкальные инструменты. В воздухе витает какой-то специфический запах, дать ему конкретную характеристику крайне сложно.       — Я… — восторженно выдыхает Тобирама. — Вау, — только и может выдавить из себя альбинос и мужчина на это улыбается ему.       — Вы что-то конкретное ищите? — он подходит к нему медленно, скрещивая руки за спиной и чуть наклоняясь вперед. Тобирама переводит на него свой виноватый взгляд и смущенно чешет затылок, — Я? Да, мне нужно пианино, чтобы играть.       — Есть какие-то предпочтения? — мужчина сразу же заинтересованно рассматривает его.       — Нет, — Тобирама стыдливо поджимает губы, — я играл в детстве дома, хотел бы начать снова спустя столько лет.       — Вам в каком ценовом промежутке? — мужчина идет в сторону другой комнаты и Тобирама плетется за ним.       — Да мне, в принципе, все равно, — он пожимает плечами и они доходят до следующей комнаты.       — А как вам рояль? Тобирама задумывается на пару мгновений и отвечает немного неумело, словно стесняясь, словно стыдясь ответа:       — Если честно, я плохо в этом разбираюсь, в той же разнице, как-то не было особо времени, чтобы понять для себя, что именно мне надо и что больше подходит, — он смущенно отводит свой взгляд от пожилого мужчины и сжимая пальцами свою спортивную кофту, продолжает ее теребить между пальцев в каком-то накатившем на него волнении, — я просто играл на том, что было доступно, хотел научиться. Как мама хотел быть просто. Старичок кивает ему в каком-то одобрении и жестом руки зовет подойти его поближе:       — Присядьте, попробуйте что-нибудь сыграть на ней, вам надо самому понять — понравится вам или нет. Тобирама все еще стоит и боится поднять взгляд. Непривычно понимать, что ты в первые в жизни в чем-то не разбираешься. Но вскоре, возвращая к себе былую решительность, наконец подходит к музыкальному инструменту и садится за него.       — Сыграйте что угодно, я отойду пока во второй зал, чтобы не мешать вам фокусироваться, — ему продавец улыбается тепло, — как будете готовы позовите меня, я вернусь. Тобирама остался один, сидел и смотрел на клавиши в какой-то полнейшей прострации. Несколько раз подносил свои руки прямо над инструментом и не мог начать играть ничего. Какое-то странного характера волнение начало заполнять его нутро, и он убирал их. Поджимал свои губы, отводил взгляд трижды и хотел уже попросту встать и уйти от этого магазина подальше и никогда больше сюда не возвращаться. Не позориться и вернуться в свою нору. А в какой-то момент вспомнил тот самый момент из детства, когда краем глаза замечал силуэт Мадары за своей спиной. Стал смеяться, на всякий случай повернулся назад, может и сейчас Мадара стоит за его спиной и слушает, как он играет, но обернувшись, понял — он сейчас полностью один. И наконец начал играть, он не хотел, чтобы его кто-то слушал, не хотел, чтобы Мадара спустя столько лет опять оказался за его спиной, наблюдал за ним. Не хотелось бояться ошибиться, хотелось просто сыграть для себя. Мысли медленно начали крутиться в своем танце в его голове, которым нет ни начала, ни конца, по сути, он все еще не понял всего, что вывалили на него под стать лавины, он все еще идет в отказ от принятия и понимания всей правды, которая сжирает изнутри. Выворачивает твою личность наизнанку, стирает ее и напоследок заносит свою ногу на тобой и прижимает тебя к земле бесповоротно и окончательно. Он просто сублимирует в музыку.

***

Мадара, гуляя по маленьким улочкам старого города, ловил своей кожей лучи теплого солнца и прикрывал глаза от наслаждения. Кофе взбодрило и дало прилив сил, чтобы хотя бы какое-то количество времени оставаться в состоянии продолжать свой путь и в целости и сохранности потом дойти до дома Конан. Тело болело от протыкавшей его иглы час назад, но постепенно испарялась от теплых лучей, словно они выжигали ее и согревали изнутри. Конечно же — это призрачное состояние хорошего самочувствия длиться будет ровно пару часов, или, если повезет, до вечера и после опять настанет самое тяжелое время действия лекарств, когда ты уснуть не можешь до утра. Когда тебе не помогают никакие медикаменты, никакие обезболивающие и ты попросту считаешь минуты, а после и часы, до рассвета. А пока что — пока у тебя не начали отказывать ноги или руки, он опирается о костыль и продолжает свой путь. Проходит мимо какой-то семейной пары, которые фотографируются около здания и улыбаются в камеру телефона. Проходит и улыбается им в ответ. Улыбка — самое прекрасное, что мы можем нести в мир и дарить ее просто так другим людям, просто потому что хотим, не требуя ничего в замен. Он гуляет так минут десять еще и наконец на улице слышится до дрожи знакомая музыка где-то вдалеке. Сначала она играет тихо, но после первых же аккордов, Мадара напрягает свой слух и идет в ее сторону, определяя по порывам ветра, где она начинает усиливаться. Наконец, доходит до какого-то старенького магазина и останавливается у витрин. Не заходит внутрь, только прикрывает свои глаза и вслушивается. Тобирама нажимает на инструмент с закрытыми глазами и, как в детстве, словно наваливается своим весом на инструмент и дальше пальцы нажимают на клавиши. Он вслушивается в звучание инструмента, которое плавно проходит через него и, наконец, выходит и растворяется в воздухе, донося свои потоки и до других. Мадара видит, как за стеклом сидит пожилой старичок и смотрит куда-то вдаль от Мадары. Он открывает свои глаза и подходит к витрине ближе, прикасается своими пальцами к стеклу и по телу пробегает волна мурашек. Он готов поклясться сейчас, что знает, кто именно играет эту мелодию там. Он ни с кем не спутает игру Тобираму — его игра всегда была какой-то на грани отчаянья. Тобирама замирает на какое-то мгновение и продолжает играть в своем темпе. Лицо продавца в изумлении вытягивается и он изумленно хлопает своими ресницами. Мадара тихо приоткрывает входную дверь, так, чтобы звонок на двери не скрипнул, и входит внутрь. Мужчина сразу поворачивается к нему — услышал все-таки, но Мадара лишь тихо подносит палец к губам, тем самым умоляя не выдавать его присутствие тут. Старичок усмехается и кивает, а после показывает пальцем в сторону второго зала и говорит.       — Талант. Послушайте. Мадара тепло улыбается и отвечает ему тихо:       — Знаю, я просто постою и послушаю. Вы не против? Ему качают головой в знак согласия и Мадара тихо останавливается за дверью, спрятавшись за проемом двери и наконец видит напряженную спину Тобирамы. Он сидит к нему спиной и играет ту самую мелодию, иногда поворачивает голову чуть в сторону и можно увидеть, как его лицо безмятежно и глаза закрыты. Он играет так, словно в последний раз. Мадара ненароком улыбается и поджимает свои губы. Столько лет прошло — а по сути не изменилось ничего. Они мало разговаривают — Тобирама как и тогда сидит к нему спиной, играет свою мелодию, любимую Мадары, а он стоит и слушает ее позади, не выдавая своего присутствия никак. Take me to church I'll worship like a dog at the shrine of your lies. I'll tell you my sins so you can sharpen your knife. Мужчина сам подходит к Мадаре и, остановившись рядом, вслушивается в звучание музыки и выдыхает. Иногда, когда ты слышишь что-то очень прекрасное, то, что вызывает у тебя мурашки по всему телу волной тока, ты просто молчишь и вслушиваешься лучше, чтобы продлить это состояние эйфории как можно более дольше. Ты просто полностью отказываешься в данный момент от каких-либо других мыслей и эмоций. Ты просто живешь именно этим моментом, от которого у тебя напрочь сбивает какое-либо дыхание. С того самого дня, когда Мадара впервые подошел к Тобираме со спины и выдал ему те непонятные фразы — Тобирама себе места не находил. Сначала и вовсе пытался забыть ту ситуацию и никогда ее больше не вспоминать, но выходило у него крайне худо. Хотя бы потому, что Мадара после того случая и сам стал не свой. Он смотрел на него с какой-то такой нескрываемой печалью из раза в раз, что маленькому Сенджу и самому становилось грустно не от своего состояния, а именно от самого Мадары и его состояния. Мадара сидит на кухне за учебниками по немецкому, сжимая уши и бормоча себе под нос слова, которые он пытается заучить наизусть. Бормочет их еще каких-то пол часа, выговаривая их как можно более четко и наконец переводит взгляд на учебник по экономике. Где-то в углу валяется книга по вождению, с которой он стал почти одним целым. Отец еще при жизни часто брал Мадару вместе с собой куда-либо в город и старался научить Мадару водить, хотел, чтобы тот сдал на права как можно раньше.       — Знаки, Мадара, — он показывает своим пальцем на очередной знак дорожного движения на дороге, — ты должен всегда держать свой фокус внимания именно на них, иначе будет авария в любой момент. Мадара кивает ему и параллельно открывает эту самую книгу и ищет тот самый, на который указывает отец и старается запомнить. На дворе метель и скоро его день рождения, в декабре всегда снег выпадал в Дании как-то слишком рано, после таял к новому году и в феврале окутывал столицу по второму кругу, накрывая белоснежным одеялом каждый из городков. В декабре в доме всегда витал запах чего-то пряного вперемешку с цитрусовыми нотками, придавая какое-то состояние уюта все больше и больше. Хаширама смотрит телевизор в гостиной, какой-то очередной матч, пока Минато вместе с ним кричит чтобы пас давали с лучшей силой. Минато появился в их жизни, когда Хашираме стукнуло семнадцать и Минато стал новеньким в их классе в старших классах, когда его семья переехала жить из соседнего города в их. Бабушка и дедушка Мадары сегодня забрали Изуну к себе, всячески балуя ребенка после смерти родителей и пытаясь развлечь его. Поехали в Диснейленд в Париж на выходные, а Тобирама попросту отказался и решил уделить время урокам. Кстати, о Сенджу младшем. Уже восемь вечера практически, но его все еще нет дома. Мадара переводит взгляд на выпивавшего пиво Хашираму с Минато и выдыхает. Собирается и все-таки решает выйти на прогулку. Почему-то он знал, что Тобирама сейчас может быть хоть где угодно, но решает дойти именно до того самого моста, с которого все по сути и началось. Он идет поспешно по хрустящему снегу, который при морозе начинает трескаться под ногами словно человеческие, раздробленные хрящи и смотрит по сторонам. На улице совершенно пусто. Наконец, дойдя до моста, он останавливается и смотрит по сторонам. Тут темно, лишь фонари у мостика скудно освещают местность. Делает пару шагов вперед, и наконец видит одинокую фигуру прямо на мосту, которая стоит и смотрит на замерзшую воду. Стараясь идти как можно тише, наконец доходит со спины и смотрит маленькому Тобираме в затылок.       — Давно тут стоишь? — Мадара решает нарушить молчание первым и дать знать о своем присутствии. Тобирама от неожиданности дергается и поспешно поворачивается к нему. По коже видно, что стоит давно и порядком замерз.       — Час какой, — наконец слышится в ответ тихий голос, Тобирама не улыбается ему и все так же смотрит на замерзшую воду.       — Почему домой не идешь? — Мадара без спроса облокачивается на перила и сжимает их своими пальцами сквозь кожаные перчатки, которые защищают его от морозов, в то время как пальцы Тобирамы полностью открыты и давно уже обледенели.       — Не хочу. Мадара смотрит на спокойное лицо Тобирамы и пытается понять, о чем тот думает.       — Мне здесь более спокойней, нежели дома, — добавляет Тобирама и переводит взгляд на Мадару. — Не надо было приходить, я бы и сам нашел дорогу домой.       — Я думаю, я достаточно взрослый, чтобы сам решить, что мне делать, — пожимает Мадара плечами и ловит какой-то укол обиды от такого резкого заявления. Снимает одну перчатку и протягивает ее Тобираме, — надень, холодно же. Тобирама игнорирует этот жест заботы и начинает идти от Мадары в другую сторону.       — Ну да, я же гораздо меньше тебя, — словно невзначай бросает ему грубо Тобирама и в тот же момент, Мадара словно застывает на месте. Сжимает перчатку в руках и бежит за ним следом.       — Да стой же ты, — он хватает его рукой за плечо и резко разворачивает к себе, — надень перчатку! — сует в лицо.       — Не хочу, — отталкивает его Тобирама и делает еще шаг назад, — мне не нужна твоя забота. И… — он прикрывает глаза, — в качестве репетитора по немецкому ты мне тоже не нужен. Мадара поджимает губы и в следующий момент наваливается на Тобираму, хватает его, поднимает на руки и тащит в сторону урны. Тобирама вскрикивает и пытается вырваться и кричит, чтобы тот его отпустил, но Мадара держит его крепко.       — Ты знаешь что делают с непослушными мальчиками? — Мадара и смеется и говорит раздраженно, — выбрасывают в урну, Тобирама! Он тащит его прямо к промерзшей урне и Тобирама в ужасе и страхе хватает его за шарф, за куртку и жмурится.       — Отпусти, пожалуйста!       — Нет! — Мадара уже подносит его к той самой урне и от вида испуганного Тобирамы начинает смеяться. — Да ладно, я же пошутил! Тобирама вырывается из его захвата, толкает его, Мадара прыскает и опять заламывает его, второй запутывается в его руках и ногах и в итоге получается, что скрутили они друг друга.       — Отвали! — кричит Тобирама и пытается выпутаться, а после неожиданно для них обоих начинает плакать, — о…оставь меня в покое! Мадара отпускает его резко и с полнейшим удивлением смотрит в покрасневшее лицо Тобирамы, который шмыгает носом и пытается сдержать свои слезы.       — Что случилось? Тебя кто-то обидел? — он пытается опять ухватиться, но Тобирама лишь бьет его по рукам и бежит от него в другую сторону.       — Нет! Отвянь! Со мной все в порядке!       — Врешь! Врунишка Сенджу! — смеется Мадара, — ты как обычно недоговариваешь. Мадара бежит за ним, догоняет, внезапно поскальзывается, не рассчитав скольжение, и прямо на середине моста, падает на Тобираму. Глухой удар. Тобирама охает от боли и моргая, пытается фокусироваться на настоящем. Мадара и сам морщится и наконец поднимается на руки, который поставил прямо между головой мальчика, и наконец пытается всмотреться в зажмуренные глаза человека напротив. Тобирама наконец открывает их, чувствует как длинные волосы соприкасаются с его лицом. Смотрят друг другу в глаза и молчат. Тобирама от боли начинает смеяться. Опять та же самая реакция.       — Попался, сказал же — догоню, — Мадара смотрит на него с весельем и наклоняется ближе, чтобы впитать в себя конфуз маленького Тобирамы, — так что случилось? Больше бежать некуда.       — Я просто хотел побыть один, мне иногда надо, — наконец после долгого молчания отвечает мальчик и поворачивает голову в сторону. — Я устаю от присутствия кого-то рядом все время, вот и все. Мадара всем своим весом прижимает Тобираму затылком к поверхности моста. Тобирама дергается, но не отталкивает его. Оба смотрят друг на друга и снежинки плавно опускаются мимо них на землю. Начинает задувать прохладный ветер.       — Не надо меня отталкивать, мы с тобой можем и просто молчать, не обязательно все время о чем-то разговаривать, если хочется побыть в тишине. Тобирама удивленно смотрит на него и поджимает губы. Мадара наконец берет его руку в свои и надевает перчатку, — и все-таки так ты быстро замерзнешь. — Перчатка ему большевата, но сидит хорошо. Наконец он опускается на землю спиной и ложится рядом. Так они лежат молча на мосту и ни о чем не говорят. Тобирама смотрит на него, Мадара смотрит на его профиль и спустя какое-то время сжимает его руку своей.       — Я просто, — Тобирама пытается что-то сказать, но ничего логичного не выходит, — просто…плохо мне, и когда мне плохо, мне лучше быть одному. Он молчит подолгу и начинает смеяться так звонко, отчего Мадара сжимает его руку сильнее. Они молчат еще минут пять.       — Я с тобой, я всегда буду с тобой, даже когда говорить будет не о чем, — тихо шепчет Мадара. — Даже когда будет настолько плохо, что ты перехочешь быть один. Я обещал, что позабочусь о тебе.       — Не надо мне делать одолжения, у тебя есть брат, о котором ты должен заботиться в первую очередь.       — Это мой выбор и я не спрашиваю твоего разрешения. Никаких одолжений я и не делаю. Никогда и не делал.       — Я никогда не сделаю того, чего действительно сам не хочу. Тобирама ничего на это не отвечает и сжимает руку в перчатке в ответ. Они лежат на мосту и смотрят в небо. Мадара подносит руку в небо и ловит очередную снежинку.       — Если ловить их ртом, то, в принципе, можно и не пить, — внезапно отвечает Тобирама и открывает рот, — попробуй, мы так с Изуной делаем часто. Мадара смеется от нелепого предложения, но вскоре открывает рот и сам, первая снежинка в его жизни опускается прямо в рот.       — Гадость редкостная, — говорит свой вердикт Мадара и Тобирама смеется впервые искренне за вечер.       — Ну да, не апельсиновый сок. — Они лежат так еще полчаса, и когда оба наконец совсем замерзли, возвращаются в дом. Держась за руки. Offer me my deathless death. Good God, let me give you my life. Тобирама заканчивает свою пробную партию и наконец замирает. А после поворачивается спустя пару минут к старичку и слышит, как буквально за пару мгновений звоночек на двери скрипнул. Хмурится и встает.       — Я возьму его, могу оформить заказ?       — Пройдемте и оформим все необходимые бумаги, — мужчина улыбается ему и когда Тобирама уже подходит к нему наконец добавляет: вы очень красиво играете. Учились где-то? Тобирама перенимает бумаги в свои руки и подписывает их:       — Да, мама научила.

***

      — Ты дергаешься, — Чие сканирует его тело своим взглядом и вставляет еще одну иглу в коленный сустав, отчего Учиха попросту вжимается в кушетку и кивает ей.       — Все нормально, просто больно очень, — он отвечает как-то вяло и чувствует, как его бедро выворачивается изнутри и отдает уже в ключицу, которая словно пылает настоящим огнем. Он сжимает свои руки сильнее и стиснув зубы пытается фокусироваться на чем угодно, только не на боли.       — Повернись на спину, я вколю тебе двойную дозу в грудную клетку, и тогда вставлю иглы опять, — она вынимает иглу и Мадара переворачивается.       — Мы справимся, слышишь? Мадара лежит и чувствует как игла с сильным препаратом входит ему прямо в грудную клетку шесть раз, охает от боли и наконец игла входит и в ключицу. Самые лучшие ощущения в его жизни.       — Опять поставлю иглы на двадцать минут по всему телу, если что зови, — иглы проходят сквозь него через кожу в ноги, живот, в локти и плечо.       — Двадцать минут, зови, — она напоминает ему и Мадара впервые за все лечение и лошадиную дозу дексаметазона* не включает никакую музыку в наушниках, он просто лежит и смотрит в белый потолок. Его взгляд скользит по всему кабинету и наконец останавливается на полке с шприцами, останавливается на полке с бинтами и он прикрывает свои глаза, пытается ни о чем не думать вообще. Впервые только иглы приносят такую невыносимую боль, что ничего больше не хочется делать вообще. Просто лежать и считать секунды. Считать минуты и ждать, когда иглы наконец высунут из него. Какой-то странный жар расползается по всему телу и его начинает потряхивать. Чие приходит назад обратно ровно через двадцать две минуты и вытаскивает иглы из его кожи, от чего у Мадары бежит настоящая судорога по всему телу. Что-то не так, кричит сознание, но Мадара блокирует эти знаки и терпит.       — Готов? — Чие смотрит на него внимательно.       — Да.       — Двести восемьдесят один. Мадара чувствует ужасную боль и прилив адреналина в кровь и сжимает свои зубы так сильно, что еще чуть-чуть и они точно раскрошатся. Такую самую боль он чувствовал, когда он пришел домой и увидел свою маму лежащей на полу. Наори дышала очень тихо, Таджима орал по телефону скорой и дальше их часы пребывания в доме в этом кошмаре заполнились криками сирен, голосами санитаров и его мать унесли на носилках. Изуна плакал и обнимал Мадару, который пытался успокоить его и донести до брата, что все с мамой будет нормально. Таджима уехал вместе со скорой в больницу, оставив детей дома, не хотел брать детей в случае чего, мало ли, что могло случиться.       — Двести восемьдесят пять. Тобирама тогда пришел домой спустя час и сразу же увидел плачущего Изуну и подбежал к ним, спросив что же случилось и где их родители. Мадаре стоило посмотреть только в глаза Тобираме, чтобы тот понял, что ничего хорошего не случилось явно.       — Двести восемьдесят семь. Хаширама по приезду домой просто взял Мадару за руку и сразу же поехал в больницу, пытаясь объяснить отцу Мадары, что они должны приехать. Таджима сначала долго не хотел говорить им адрес, а после сдался и все-таки сказал. Мадара бежал с Хаширамой по отделению впервые так быстро, как мог, его сердце колотилось в грудной клетке и ноги просто начали выть изнутри. Он бежал и бежал, и бежал, пока не добежал до отца, который лишь посмотрел на него с обнял. Спустя три часа врачи вышли из операционной и Мадара впервые увидел, как врач лишь с сожалением качает головой и дальше все происходило как в тумане.       — Двести девяносто.       — Нам очень жаль, но вашу жену не удалось спасти, остановка сердце по причине болезни и… А дальше Мадара впервые увидел, как его отец на дрожащих ногах сел и впервые в жизни заплакал прямо перед ним. Он рыдал взахлеб, а Мадара еще сутки не мог понять, что произошло, не мог осознать.Он видел, как его мать накрыли белым полотном полностью и спустя четыре часа они вернулись домой. Таджима отвел Изуну в сторонку, пока Тобирама подбежал к Мадаре и спустя десять минут по всему дому раздался ужасный крик, а после неконтролируемый плач. Stranded in this spooky town Stoplight is swaying and the phone lines are down Snow is crackling cold She took my heart, I think she took my soul       — Двести девяносто пять. Плачь с того самого момента проник в их дом во второй раз, и там и поселился на долгие года, как и открытая бутылка, которая от отца к сыну будет стоять на столе, пока что Мадара, что Таджима, что Тобирама, что Хаширама не будут допивать ее до дна из года в год, из месяца в месяц.       — Триста. Три дня прошли как в тумане и следующим осознанным воспоминанием Мадары были похороны. Его мамы похороны. Он стоял и смотрел на сырую землю, которая тогда была по особенному какой-то грязной и промокшей. Изуна утыкался в его живот своим лицом и тихо плакал. Он поднимает свой взгляд и видит напротив Тобираму, который стоя во всем черном смотрит в одну точку, рядом с ним стоит Хаширама и молчит, и их оба приобнимает за плечи Буцума, который слушает речь Таджимы, немного скомканную, и Мадара смотрит прямо в глаза Буцумы. И на секунду ему кажется, словно он видит его улыбку. Мадара моргает пару раз, когда гроб матери уже погружают в землю, видит, как Таджима наклоняется к уху старшего сына и что-то ему говорит. И в следующий момент Хаширама направляется к нему.       — Триста пять. У Мадары ужасно кружится голова и он словно куда-то проваливается. Не может и вовсе пошевелиться. Он стоит на свой кухне в доме и видит, как его отец пьет залпом. Таджима сидит к нему спиной тем вечером и сжимая бутылку в руках смотрит на нее и бросает в стену со всей силы и начинает рыдать. Мадара лишь поджимает губы и подходит к своему папе ближе и садится рядом. Таджима переводит на него свой пьяный взгляд, и без слов подвигает бутылку к нему:       — Пей, тебе уже шестьнадцать, просто пей, сын. Я разрешаю. — Мадара без слов перенимает бутылку в руки и отпивает пару глотков и начинает кашлять.       — Это ничего, что первое время будет не нравиться, скоро привыкнешь, потому что папа сейчас не в состоянии тебе как-то по-другому помочь. — Таджима сжимает свою голову руками и начинает завывать. Мадара лишь молча пьет дальше, слава богу Изуна остался у бабушки с Хаширамой и Тобирамой, и они здесь одни.       — Пап, я… — Мадара пытается что-то сказать, но Таджима лишь качает головой и отвечает ему:       — Не надо, Мадара, не надо ничего говорить, я тебя очень люблю, несмотря ни на что, просто твой папа очень устал. Мадара поджимает губы и садится прямо рядом с папой и обнимает его. Таджима рефлекторно прижимает его в ответ и целует в макушку.       — Все будет хорошо, сын. Мы справимся.       — Триста десять, пока все, — Чие вынимает последний укол из Мадары и наконец заклеивает раны пластырем. — Можешь идти? Мадара смотрит на нее сквозь какую-то пелену и, сам того не понимая, кивает ей. Он не видит ее, он видит перед собой своего покойного отца, который стоит улыбается ему. Чие уходит и Мадара протягивает руку Таджиме, отвечая.       — Да, папа, пошли прогуляемся. Он проходит мимо Чие и что-то отвечает ей, она что-то говорит ему и они прощаются. Выходит на свежий воздух и от боли скатывается по стене больницы, а после его рвет прямо на землю. Не может встать и идти. Все тело трясет.       — Пошли сын, нам надо с тобой о многом поговорить, — Таджима встает так же от стены и наконец помогает встать и Мадаре. — Это ничего, если плохо, скоро станет лучше. Они идут вместе до остановки и пульс начинает мигать под двести тридцать. Мадара словно пьяный с Таджимой входит в приехавший транспорт и они вместе садятся на сидения.       — Пап? — Мадара наконец спрашивает в какой-то прострации и смотрит на сидящего рядом Таджиму.       — Да, сын? — спокойно отвечает ему Таджима и берет того за трясущуюся руку, и Мадару обдает ледяным холодом от этого прикосновения.       — Скажи, пап, мне сколько осталось? — он пытается выдавить подобие улыбки. Таджима по-теплому улыбается ему в ответ:       — Сколько ты сам захочешь и сможешь вытерпеть. Мадара пытается понять ответ сквозь пелену и наконец выходит из транспорта, который привез его домой. Таджима идет за ним следом.       — Почему ты спрашиваешь? — наконец Мадара слышит тихий вопрос. Мадара идет, шатаясь по улице, до дома Конан и пытается найти ключ.       — Потому что я не знаю, сколько я еще выдержу, — он наконец вставляет ключ в замочную скважину, — потому что я не уверен, хочу ли я, чтобы мне еще что-то осталось вообще. With the moon I run Far from the carnage of the fiery sun Driven by the strangle of vein Showing no mercy I'd do it again

***

Изуна, закончив свои занятия в группе по танцам, наконец сидит во дворе на улице и ждет своего гостя. Морино Ибики приезжает спустя полчаса и молча подходит к нему, садится рядом на скамейку, как обычный посетитель. Они сначала смотрят на поляну перед ними, на которой цветут посаженные цветы и вскоре мужчина молча протягивает папку Изуне, тот прячет ее за пазуху и протягивает конверт с деньгами.       — Всегда приятно иметь с вами дело, — Изуна улыбается и переводит взгляд опять на проходящих мимо пациентов, — здесь все досье на Цунаде и Джирайю?       — Все, что удалось найти.       — Благодарю. Как наше дело?       — Я подключил коллег из Швеции, на днях они поедут на место той самой аварии, чтоб взять мерки и мои ученики из Германии начнут воспроизводить ту самую аварию визуально через графику, и спустя пару месяцев я занесу вам готовый результат.       — Отлично, — Изуна наклоняется и прижимает свои губы к рукам, — у меня будет еще к вам просьба.       — Слушаю.       — Мне нужно полное досье на Буцуму Сенджу и на Орочимару Якуши, — он вслушивается в пение птиц, — до дыр, вы меня поняли? Про дом Тобирамы я прочитал доклад, значит Мадару не нашли там, значит, не он.       — Да. Я вас понял. Скоро к вам приедет мой посредник за оплатой. — Морино встает и делает вид, что они не знакомы, уходит в другую сторону.       — Конечно, — Изуна кивает ему и наконец встает тоже и удаляется в сторону парка у больницы. Обито приехал к нему вместе с Саске, решил хоть как-то развеять привычные будни Изуны ребенком Фугаку, пока Какаши полностью начал обучать Итачи в их компании. Изуна лишь улыбается маленькому Саске, треплет его по голове и поворачивается к Обито.       — Тебе не кажется, что мы похожи с этим мальчиком? — Изуна смотрит с доброй улыбкой на мальчика, который приносит ему цветочек и перенимая его, заправляет цветок за ухо.       — Да, что-то есть схожее, — Обито улыбается ему в ответ и так они и сидят у озера рядом с больницей. Они прощаются и наконец Изуна, смотря им в след и радостно маша рукой, ждет пока те удалятся к машине, берет в руки телефон и печатает свое следующее сообщение Ибики. Улыбка резко пропадает с лица.       — Обито, Фугаку и Микото Учиха, полное досье тоже. Заплачу двойную сумму, — он отправляет сообщение и полностью удаляет его. Спустя пять минут ему скидывают номер и имя. Изуна звонит и как только трубку поднимают, начинает говорить:       — Вы меня не знаете, я вас тоже, но. У меня к вам один вопрос. Вы в этом деле профи, — Изуна продолжает улыбаться. — Да, хорошо, в среду, я вам скажу адрес.- Он наконец помещает телефон в карман и идет в сторону больницы в приподнятом настроении.        — Как и ты, Буцума, я всех утащу за собой, за нами с Мадарой. Все получат то, к чему так долго шли, и наконец, пришли. — И заходит в двери больницы, прикрывая за собой дверь.

***

Мадара в который раз игнорирует сильную боль в сердце. Оно сжимает грудную клетку изнутри и он лишь держа руку на грудине, хмыкает и идет в сторону кухни, чтобы выпить как он привык порцию алкоголя и уснуть. Таджима идет за ним и что-то ему говорит, на что Мадара просто улыбается. Приступы случались часто, странно было бы к ним не привыкнуть. Пьет вина бокал и ему тут же легчает. Сидит, голова кружится и в следующий момент начинает подташнивать.       — Пойдем, Мадара? Тебе надо отдохнуть. Пульс показывает о том, что он дошел до двухсот. Мадара снимает свои часы и откидывает их на стол в сторону. А после встает, идет чуть пошатываясь в сторону своей комнаты прямо к своему отцу, который стоит уже в спальне и машет ему рукой. Проходит мимо двери, пока Нагато здоровается с ним, Мадара переводит на него свой затуманенный взгляд, улыбается зубами и в следующий момент делает еще один шаг в прихожей и резко сжимает свое ребро от ужасной боли, начинает судорожно хватать ртом воздух и через пару секунд просто падает.       — Мадара?! — слышится крик его друга. Мадара лежит на полу без сознания. Пока судорожно дышит и наконец затихает. Таджима наклоняется к нему, гладит по голове и говорит:       — Спи, Мадара, я расскажу тебе прекрасную сказку, чтобы твой сон был спокойным.

***

Данзо пребывал в какой-то значительной усталости, что от работы, что от всей ситуации в целом и старался отоспаться как можно дольше в любое свободное время, которое выпадало у него. В котором не было рядом Тобирамы, пока тот обучал Кагами и приходил или под утро, или же в день. В один из вечеров, а именно когда в их дом привезли новый рояль и Тобирама пробовал на нем играть, а через пару часов должен был приехать на ужин Сарутоби, и жаркое ждало в духовке своего часа приготовления, Данзо открыл для себя курсы повышения квалификации и с особой придирчивостью изучал цену вопроса. Обучение проходило в Америке и после него предоставлялся отличный шанс того, что можно будет там и остаться. Следующий набор как раз был осенью. Он переводит задумчивый взгляд на спину Тобирамы и мысли заполняют его голову целиком. Если он уедет — это будет отличная возможность развиваться как специалист и после иметь отличную возможность в карьере. Но есть и другая сторона медали. Если он уедет и выберет себя — неизвестно, что станет с их отношениями, даже с учетом того, что он будет прилетать, или Тобирама к нему, и они будут видеться даже раз в пару месяцев. По двум весомым причинам. Первая: Тобирама останется тут и кто знает, как сложится жизнь, и дело было даже не в Тобираме — у них и так хватает факторов, которые всячески мешают им жить спокойно. Вопрос вставал ребром касаемо того, справится ли Тобирама здесь сам один. И да и нет, надо будет оценить тщательно динамику его выздоровления к осени и уже сделать выбор. Но даже не этот фактор больше смущал Данзо. Его смущала вторая причина. В лице Мадары Учихи. Этот сукин сын так активировался за последние месяца, что Данзо боялся одного фактора — не разрушит ли его выбор в сторону карьеры все то, к чему он так долго шел и чего так долго ждал. Все-таки находясь здесь рядом, у тебя есть возможность хотя бы что-то контролировать и как-то на это влиять. А вот находясь на другом континенте — не особо. И зная мотивы и запас желания и времени Мадары в их немой войне, перспектива выходила не особо приятной. Ты или выбираешь себя, или выбираешь другого человека и полностью откладываешь выбор себя до лучших времен, которые неизвестно когда наступят. А тем временем жизнь проходит мимо и они оба не молодеют. Только, в отличие от Мадары и его тупой затеи стать врачом, до которой этот инвалид будет ползти долго, он уже устоявшийся специалист, но по сути из-за одного человека в лице Тобирамы — они оба оказываются на одном уровне, нравится это или нет. И это…тяжелый выбор. Надо хорошо подумать или рискнуть и проверить, что в итоге с этого получится и радоваться, или очень потом жалеть, потому что не попробовал, или потому что попробовал и все потерял. Все то, что тебе было дорого, любимо и ценно. Данзо подходит к Тобираме и приобнимет того со спины, пока играет свою симфонию. Тобирама резко останавливается и поворачивается в его сторону.       — М? — он смотрит на него молча.       — Надо поговорить, — нехотя отвечает ему Данзо и получив одобрительный кивок, ведет Тобираму в сторону кухни. Сразу же ему наливает бокал вина и себе для бдительности и, отпивая первый глоток, начинает: — В общем, я смотрел курсы повышения квалификации. — Тобирама кивает ему и отпивает вина тоже. — Они начинаются в сентябре и они в Америке, — Данзо смотрит на Тобираму внимательно, — я бы хотел их пройти и.       — Если хочешь уезжай, — сразу же понимает Тобирама к чему клонит Данзо, — я никогда не буду против того, чтобы человек развивался. Open up your eyes You keep on crying Baby I'll bleed you dry Skies are blinking at me Stranded in this spooky town И Данзо знал это, он всегда знал, что Тобирама не будет его держать и лишь окажет ему нужную поддержку, это еще спустя пару лет их знакомства стало понятно. Тобирама никогда не держал около себя своих учеников на привязи, обучал, давал все необходимое и отправлял в полет. В жизнь. Как его друзей к примеру, он всегда улыбался и говорил: «да, конечно у вас все получится, главное желание», никогда не прекращал общение с ними из-за этого. Он словно был выше этого, у каждого человека своя жизнь и только он решает, как дальше ее строить и какие выборы делать, которые приведут его в конечном итоге. Наверное, тому причиной было, что он и сам, по сути, остался без того, кто бы его держал рядом и принимал в своей жизни. Брал ответственность за свои поступки сам и последствия принимал от них тоже сам. В дверь наконец-то постучали и Данзо, встав, пошел ее открывать. Сарутоби смотрел на него с какой-то радостью и прямо в дверях сжал его в объятиях, пока Тобирама уже оказался на их кухне и разливал вина им всем перед ужином. Сарутоби проходит за Данзо и здоровается с Тобирамой, так, словно никакого инцидента тогда на дне рождении не было, и Сенджу улыбается ему в ответ. Оба приняли решение в тот момент не поднимать эту тему больше — что было, то было, что было, то, впрочем, уже прошло и ничего не поменять.       — Жаркое? — Сарутоби после того, как они уже все выпили пару глотков, помещает его в рот, — вкусно. Ты готовил, Данзо? Данзо кивает ему и сам помещает кусок моркови в рот со специями. Сначала они говорят о чем-то незначительном, о той самой работе, Сарутоби интересуется успехами Кагами и Тобирама рассказывает, Данзо уже убрал тарелки в раковину и решил разжечь камин.       — Он очень старается и это главное, — отвечает Тобирама спокойно и допивает свой первый бокал, как и Сарутоби, — тебе долить?       — Да, пожалуйста, — стакан протягивают ему в ответ и он заполняется наполовину. — Я там тортик принес, если хотите, можем потом с чаем поесть. Данзо возвращается обратно и садится рядом с Тобирамой, наливает и себе бокал.       — А ты как? — наконец интересуется Шимура.       — Ой, я замечательно, — отвечает Хирузен и немного краснеет от выпитого алкоголя. — Вот думаю над тем, чтобы в сентябре поехать повышать квалификацию, размышляю куда, — он задумывается и проводит взглядом по сидячей паре напротив и Данзо заметно напрягается. — А ты, Данзо, не думаешь об этом? Тобирама про себя усмехается, но, ничего не говорит.       — Да, я об этом тоже думаю, только сегодня смотрел варианты и пока больше всего из того, что есть доступно меня привлекает Америка, рассматриваю Стэнфорд или Калифорнийский.       — А поехали вместе! — Сарутоби сразу же оживился и на минуту запинается, — ну, учиться вместе там два года по повышению, я тоже смотрел, мне кажется, это была бы отличная возможность.       — Да, я, — Данзо немного мнется, — как-то не думал ехать с кем-то вместе, все-таки учебы много и.       — Да ладно тебе, — отмахивается от него друг, — вместе все равно веселее, да и учиться мы друг другу мешать не будем, раньше же не мешали.       — Ну да, тоже верно, — Данзо косится на Тобираму, но тот лишь кивает им обоим и у него звонит телефон.       — Прошу прощения, я отойду, — он смотрит на незнакомый номер и удаляется в ванну.       — С Тобирамой хотел поехать? — спрашивает Сарутоби, как только Сенджу прикрывает за собой дверь. Данзо сначала не хочет отвечать, но под пристальным взглядом собеседника сдается: Честно — да.       — Но? — он добивает второй бокал.       — Но Тобирама не хочет и ему и не надо, он обучался заочно все это время и пока ему не особо горит это повышение квалификации, — уныло отвечают ему, — придется ехать самому и может потом, Тобирама все-таки приедет и тогда уже будет видно, пока ему и здесь нормально, да и есть множество факторов, по которым он точно пока взять на себя еще одно обучение не может. У него контракт продлили на год в клинике и поэтому, как бы, да.       — Слушаю, — Тобирама наконец отвечает в трубку и сначала слышится молчание.       — Это Конан, здравствуй, — тихо говорит ему женщина в трубке и сразу же добавляет, — не бросай трубку, выслушай меня, я знаю, что мы с тобой в прошлый раз распрощались не совсем на хороших тонах, но я хочу кое-что тебе сказать.       — Да? — Тобирама борется с желанием прямо сейчас бросить трубку, и все-таки выслушать ее, все-таки эта женщина не позвонила бы просто так.       — Мадара в больнице. У него приступ, от лечения стало плохо, у него был болевой шок и уже пять часов он не приходит в сознание. Врачи не знают, что с ним, так как ты был его лечащим врачом, я просто прошу тебя приехать и хотя бы завести его дело. Его не могут найти. Тобирама вздрагивает и ощущает, как его сердце начинает бешено колотиться от ужасного волнения и какого-то страха.       — Ч. — он запинается и чувствует, как пересохло во рту, — что случилось? — наконец он сможет выговорить более четко слова.       — Я не знаю, — тихо отвечает ему Конан и слышится шум проезжающих машин мимо нее, — я звонила Чие, она сказала, что Мадара был в норме и сегодня у него был триста двадцатый укол, — она замолкает и продолжает, — говорила, что Мадара был сам не свой после уколов и она отправила его домой и сказала выспаться. Он видимо сразу дошел, если сравнивать со временем, но как дошел Нагато его встретил и он от какого-то удушья упал на пол и начал задыхаться, пока и вовсе не потерял сознание. Я. — слышно через телефон как ее голос дрогнул, — я не знаю, что делать. Нагато, он…       — Что? — Тобирама облокачивается о края ванны и косится на дверь.       — Он, — Конан поджимает губы, — он сказал, что Мадара с кем-то разговаривал на кухне и… Тобирама сглатывает. — Но на кухне никого не было и его телефон лежал в прихожей, Тобирама, он разговаривал с папой, Тобирама. Такое может быть? Тобирама белеет и резко встает: — Нет, я сейчас приеду.       — Нет? — Конан еще больше встревоженно спрашивает, — что значит нет? — она повышает свой голос.       — Его папа умер восемнадцать лет назад. И я сейчас приеду, говори в каком он отделении, ты там? Конан молчит и словно вовсе выпала из реальности.       — Конан! — кричит Тобирама в трубку и выбегает из ванной и несётся в свой кабинет, — какое отделение?       — А, прости, тринадцатое и палата восемьсот пятая, я уже еду туда. Господи, — она начинает плакать, — у него же не остановка сердца, господи, — она всхлипывает.       — Успокойся, все будет хорошо, — Тобирама хаотично ищет папки и наконец находя нужную, сует ее в свою сумку и несется в прихожую, — жди там, я приеду через час, жди там и никуда не уходи. Слышишь?       — Д…да, — она сглатывает и кладет трубку.       — Куда ты? — спрашивает Данзо удивленно, видя, как в спешке Тобирама накидывает на себя куртку.       — Срочный вызов, — бросает Тобирама громко и хватает ключи от машины.       — Но, твоя рука и ты же выпил, и… Но слышит, как захлопывается дверь с треском и фары зажигаются. Сарутоби удивлённо переводит взгляд на Данзо и тот пожимает плечами.       — И часто так? — он наливает им еще вина и наконец садится ближе. Рассматривает Данзо. Наконец-то они одни. Можно расслабиться.       — Да нет особо, — хмурится Данзо и отпивает тоже, — но ты сам понимаешь, это наша работа.       — Конечно, ну что, по четвёртому бокалу? И может посмотрим что-нибудь? — Сарутоби пьяно улыбается и садится еще ближе.       — Да, я не против, — Данзо кивает ему и они чокаются снова. Тобирама выжимает всю скорость и несется по шоссе, нарушая все правила, сердце колотится от какого-то ужасного страха и он проклинает свою в тот момент идею купить дом в их городе. Теперь же он должен ехать слишком долго. Мадара лежит на операционном столе и ему вкалывают адреналин. Подскочивший пульс начинает медленно падать и врачи обсуждают то, что еще немного и надо подключать искусственную вентиляцию легких.       — Давай же! — орет Тобирама сам на себя и на дороги, и вжимает педаль.       — Пустите меня внутрь! — кричит Конан, но Нагато держит свою жену крепче и ее губы дрожат. А Мадара лишь лежит безмятежно, пока его папа отвел куда-то за руку очень далеко и назад. Они сидят с ним и разговаривают в своем доме, выпивая алкоголь уже вдвоем. Тобирама приходит и обнимает его за плечи, они улыбаются друг другу и их мамы накрывают на стол. Изуна с Шисуи скоро должен уже приехать в гости. Хаширама со своей женой звонит в дверь и Мадара, кивая всем, идет открыть дверь. Чувствует себя таким счастливым. Все так должно было быть. Жизнь проходила своим ключом. Хаширама учился и в свободное время уже начал куда-то выходить с Мадарой и новыми друзьями в свет. Особенно после смерти мамы Учих, всячески пытался Мадару куда-нибудь выгулять в любой свободный час. Изуна и вовсе полностью погрузился в дружбу с Тобирамой и Шисуи, разделяя себя сразу на два.       — Пульс падает, он падает! — кричит Анко и несется за адреналином. — Ритм сердца нестабилен. Тобирама часто играл на пианино и вскоре его времяпровождение то и дело, что начало зацикливаться именно на творчестве. Учеба. Творчество. Дом. Наори умерла когда Мадаре было шестнадцать, буквально за полгода до того, как Буцума разбились с его отцом в аварии. Когда ты находишься в таком шатком подростковом возрасте, и на тебя взваливается множество проблем такого рода, как потеря близких, любой ребенок не знает, что ему делать и как правильно реагировать на столь важные события в жизни, они то и дело оставляют свой отпечаток на психике ребенка и его жизни. Мадара же начал попросту много пить. И каждый раз, напиваясь, срывался и замыкался в себе. Часто напивался и, приходя домой, слушал игру младшего Сенджу — она его успокаивала. Часто вспоминал отца, думал практически каждый час о нем и, особенно когда пил, не мог перестать себя винить. На Изуне данные события оставили отпечаток в виде поиска защиты в лице старшего брата, в эмоциональности и стремлении слиться с кем-то, в том числе с братом и Тобирамой. На Изуне отпечаталась потеря матери в сближении с Шисуи еще больше и частых посиделок у него дома допоздна. Так как дома находиться в кругу людей, которые и сами были полностью погружены в свои проблемы и скорбь, было крайне тяжело. На Тобираме потеря матери оставила самый болезненный отпечаток в его жизни, который после перерос в настоящую зависимость от замены, оставила отпечаток в виде зашитого механизма в виде улыбки. Травмированный опыт с отцом, оставил отпечаток в виде наклонностей на обсессивно-компульсивное расстройство, которое он пытался всячески задавить и отвлечься, подавленную агрессию и попытку полностью от кого-либо оградиться и попросту не сойти с ума от многочисленных побоев и морального унижения. На Хашираме потеря матери оставила отпечаток гомосексуализма, из-за недостатка любви со стороны матери, которая отдавала предпочтение младшему сыну. Потеря отца в его жизни сыграла в нем огромную роль, его нравоучения и наставления послужили фундаментом становлением его личности и стали правдой видения его жизни. Как Буцума и хотел — из Хаширамы он вырастил свое продолжение. На Мадару смерть близких его друзей послужила толчком к состраданию, к образованию эмпатии. Потери послужили на выбор ролей в его поведении, послужили для того, что он перенял на себя роль того, кого его близкие потеряли. Потеря матери послужила первым толчком к одиночеству, первой ненависти к семье Сенджу, с которой он так беспощадно боролся и параллельно толчком любви к человеку, которого так хотел защитить. Он прочувствовал его сполна, когда и сам остался по сути один. А вот когда умер его отец, все эти события послужили основой к выпивке, заглушением чувства вины, от того, что он не смог уберечь отца, и Изуна остался один. Он винил себя в том, что не смог полностью помочь Тобираме и дать ему то, чего тот так хотел — Семью. Тобирама хотел семью. Мадара в какой-то момент захотел ее от Тобирамы. Вышел конфликт.       — Я могу помочь, — кричит Конан и Нагато сжимает жену сильнее. — Пустите меня, он не справится один. — Где этот чертов Сенджу?! — она заливается слезами и утыкается в грудь своему мужу. Тобирама паркуется у больницы где попадя и несется в нужное ему отделение. Всего трясет и бежит по лестнице, сжимает в руках папку, ни с кем не здороваясь, лифт, как обычно, занят. Добегает до кабинета своего. Хватает пару ампул, которые сохранил и, накидывая халат, бежит именно в нужную ему палату.       — Тобирама! — кричит Нагато. Сенджу, пробегая мимо них, резко начинает выбивать кулаком дверь и наконец ему открывают.       — Показатели! — резко кричит Тобирама и добегает до Мадары и начинает смотреть на устройство пульса.       — Надень халат, Тоби и…       — Показатели, я сказал! — он резко дезинфицирует свои руки, хватает стерильный шприц, и насаживает на него ампулу. Анко и пожилой врач что-то говорят на фоне.       — Звоните Орочимару быстро, из-под земли его найдите прямо сейчас! Он мне нужен тут! Вентиляцию — он умирает, вы что, не видите? — Тобирама орет и дрожащими руками разрезает ножом майку на туловище Мадары и начинает делать массаж сердца, сверяется с экраном и пытается унять дрожь в руках, — ампулу B и А, во вторую руку, будет падать делаем разряд. Анко быстро удаляется и звонит Орочимару, который сразу же выезжает. Он так пытался дать ему то, что по его мнению они оба хотели — но лишь получил страх младшего Сенджу в свою сторону. Потому что, сам того не замечая, стал напиваться в свои шестнадцать до двадцати семи и делать крайне странные вещи. Он напивался и пытался сблизиться с ним, но только и делал, что отталкивал Тобираму. Сердце имеет свойство изнашиваться, вперемешку с медикаментами, и иметь побочную реакцию.       — Анко, быстро к Конан, что ему колола Чие?       — Что? — женщина моргает.       — БЫСТРО! ЧТО КОЛОЛИ? КАКАЯ ДОЗИРОВКА? СКОЛЬКО РАЗ МАТЬ ТВОЮ?! У него… — он смотрит на экран и лицо теряет краски, — у него сердце останавливается. Орочимару бежит в операционную уже в халате и наконец открывает дверь.       — Господи, что случилось? — он лишь может сказать и видит, как дрожит Тобирама добегает до него.       — Я. — Тобирама начинает всхлипывать, — я не знаю. Он умирает. А и Б не помогает.       — Дексаметазон 100 мг 384 раза, лидокаин, кодеин, — быстро отвечает Анко и Тобирама белеет.       — У него аллергия на кодеин, — в ужасе отвечает Тобирама и начинает дрожать, — он не.       — Она совсем свихнулась?! — орет Орочимару, — она ему не сказала, что нельзя мешать с алкоголем это? — искусственную быстро, он задохнётся, Тобирама, отойди, иди умойся — я сам. Ты уже сквозь слезы не видишь, куда жмёшь. Он грубо отталкивает Тобираму и наконец Мадару подключают к искусственной вентиляции. Тобирама отходит на пару шагов и сглатывает. Он мокрый — весь, его трясет и сердце сейчас само остановится.       — Мам, Пап? — Мадара смотрит на них с улыбкой и прижимает к себе руку Тобирамы, — скажи, ты не против, если мы поженимся? — он переводит взгляд на Тобираму и тот смущенно отводит взгляд.       — Воу воу, — Хаширама присвистывает, — ну надо же! Поздравляю, ребята! — он улыбается своей жене и Мито кивает им.       — Так здорово, брат, — Изуна.       — Сынок, — Таджима отвечает, прокашлявшись, — я просто буду счастлив, если и ты будешь.       — Папа хочет сказать, — Наори отвечает ему, — что мы вас очень любим, как и вас родители Тобирамы, и всегда вас поддержим. Мадара с благодарностью смотрит на них, и наконец встает, идет в сторону где лежит пальто под удивленный взгляд всех окружающих, и вынимает коробочку из кармана.       — Не помогает! — орет Орочимару, — ампулу Д3 и почему… — он ошарашенно смотрит на показатели, пульс опять под двести? Противоаллергенное мне и физ раствор. Тобирама сжимает руку Мадары и вкалывает ему в вену Д3, — смотрит на его безмятежное лицо, которое побелело и губы посинели.       — Разряд!       — Пожалуйста, Мадара, — он сжимает его руку через слезы. — Я здесь, не умирай, пожалуйста, будь со мной. Ты слышишь меня?       — Тобирама? — Мадара подходит весь в волнении к своему молодому человеку и встает на одно колено. — Пожалуйста, Тобирама Сенджу. Изуна охает. Тобирама улыбается и счастливо моргает.       — Я здесь, не умирай, пожалуйста, будь со мной. Ты слышишь меня?       — Ты выйдешь за меня? — он смотрит прямо ему в глаза и открывает коробку.       — Живи для меня, я умоляю тебя, — Тобирама вместе с Орочимару делают разряд и пока ничего.       — Еще раз!       — Я люблю тебя больше всего на свете и хотел бы узаконить наши отношения, чтобы вместе до старости.       — Мадара! — Тобирама начинает его трясти и косится на кардиограмму. У Мадары Тахикардия. — Очнись!       — Физраствор на половину вошел! Готовим С8.       — И в печаль, и в радость, — Мадара смущенно поджимает губы и шумно выдыхает, — и в обычную повседневность.       — Очнись! — кричит Тобирама и пытается нащупать уже руками пульс сам.       — Ты любишь меня так же, как я тебя? — Мадара смотрит на него уверенно и Тобирама лишь наклоняется к нему на корточки и смотрит в глаза ему.       — Я люблю тебя, пожалуйста, очнись! — Тобирама задыхается и чувствует, что похоже начинает умирать сам. Его переносит ровно в день аварии и он задыхается.       — Ты выйдешь за меня? — Мадара смотрит на него счастливо.       — Ты слышишь меня? — орет Тобирама и они уже час борются за его жизнь. — Я умоляю тебя, очнись! Тобирама берет своими руками его и прижимает к своим губам и целует их. А после дает надеть Мадаре кольцо и отвечает:       — Да. Орочимару качает головой и делая пятый разряд, отходит в сторону и снимает перчатки. Тобирама полусидя полулежа сидит и обнимает Мадару, сжимает своими руками переплетенные пальцы и рыдает навзрыд. Слышится крик Конан и Анко что-то записывает в бумагах. Тобирама не может встать и не может поднять голову.       — Я умоляю тебя, пожалуйста. — Он захлебывается в слезах и соплях, нос заложен и ему трудно дышать. Ужасно жарко. — Пожалуйста, вернись, — он вкалывает ему сквозь пелену слез последний аппарат и просто сжимает его тело своими руками. Пульс пропал пять минут назад. Тишина. Орочимару смотрит на Тобираму с ужасной болью, узнавая в нем себя когда-то и не может больше смотреть, доходит до двери и хватает ручку палаты, как слышит шорох. Медленно поворачивается назад и видит, как показатель пульса начинает медленно идти по-новой. Тобирама вздрагивает от того, что ощущает, как рука Мадары сжимает его, и наконец поднимая голову видит, как Мадара смотрит на него каким-то ужасно уставшим взглядом и, на секунду, ему кажется, словно Мадара улыбается сквозь кислородную маску. Пытается что-то сказать, но не может. Орочимару открывает глаза шире и не может поверить своим глазам. Рука Мадары помещается на макушку зареванного Тобирамы, вяло гладит по голове и наконец спадает, пока Тобирама перехватывает ее и Мадару закрывает свои глаза, засыпает. Пульс Мадары медленно приходит в норму, а Тобирамы наоборот зашкаливает. Он промок весь насквозь. Stoplight is swaying and the phone lines are down Snow is crackling cold She took my heart, I think she took my soul Конан входит ночью в палату Мадары вместе с Орочимару и останавливается у стены.       — Какие они идиоты все-таки, — она говорит тихо и Орочимару поворачивает голову в ее сторону. Мадара спит на своей кровати и рядом с ним сидит Тобирама, уснувший в кресле от успокоительного и сжимает его руку своей. Орочимару усмехается и зовет ее жестом руки у двери.       — Оставим их в покое, пусть спят и наконец-то побудят вдвоем. Они выходят за дверь и тихо закрывают ее за собой. Глаза открыть было как-то по-особому сложно, они словно слиплись и покрылись какой-то пеленой, оставив на уголках глаз затвердевшие остатки, которые можно отковырять ногтем или убрать салфеткой. Мадара наконец моргает и сразу чувствует ужасную боль по всему телу, которая останавливается в области сердца и оседает там, занимая этой болью какое-то пространство внутри и давит с особо силой. Мадара одновременно от боли дергает правой рукой, и моргает, переводит взгляд немного в сторону и видит перед собой умиротворенное лицо Тобирамы, который все еще спит. Его голова как болванчик наклонена в левую сторону прямо к нему, и скорее всего, когда он проснется его шея будет беспощадно ныть и болеть от такой позы. Его тело накрыто пледом и губы плотно сомкнуты в одну ровную линию. Мадара смотрит несколько мгновений прямо на Тобираму и не может отвести свой взгляд, пытается вспомнить, как вообще оказался здесь, и не сон ли все это. Сны подобного характера ему давно начались сниться и каждый раз очень сложно после пробуждения понять — спишь ты ли еще все, реалистичный ли это сон попросту настолько, что твой мозг тебя обманывает, или же все это происходит по-настоящему. Мадара смотрит на Тобираму, сжимая руку Сенджу своей рукой провоцирует пробуждение второго, и тот сонно моргает и наконец смотрит на него. Они смотрят друг на друга молча, и Мадара ждет, что же Сенджу будет делать дальше. Тобирама молчит, переводит взгляд на свою руку, которая сжимает руку Мадары в ответ и с каким-то обречением откидывает голову назад, сразу же кривясь от острой боли в мышцах. Шея затекла. Отпускает руку Мадары и пытается размять ее. Мадара молчит. Наконец, наклонив голову вперед-назад, в одну сторону, в другую, дотягивается до бутылки с водой на полке и берет ее в руки, чтобы отпить немного и промочить горло. Стало лучше физически, морально только хужe.       — Как ты? — спрашивает сразу же Тобирама, медленно вставая и чувствуя себя помятым настолько, что идти трудно.       — Лучше, сердце только болит, — ему отвечают с какой-то усталой улыбкой. — Как я тут оказался?       — Передоз медикаментов в вперемешку с алкоголем и аллергической реакцией, ты был уже на том свете, если бы мы тебя не вытащили, — тихо отвечает Тобирама и наконец доходит до стены. Стоит к Мадаре спиной, — Конан вовремя позвонила и мы тебя вытащили. Мадара воспроизводит в голове все события вчерашнего дня и как-то виновато отворачивается.       — Прости, — он наконец садится на кровать и чувствует, как грудную клетку болезненно сжимает изнутри.       — Все в порядке, — наконец поворачивается к нему Тобирама и смотрит на него так, как никогда не смотрел до этого. С каким-то ужасным сожалением. — Мне надо домой, за тобой присмотрят тут и выпишут в скором времени, как тебе станет лучше.       — Останься со мной, пожалуйста. Я не могу без тебя. Я не хочу жить так, — просьба тихая. Тобирама качает головой. — Почему ты… — наконец он спрашивает, сам того не зная, зачем, — не хотел возвращаться? Ты был мертв как пять минут. Мадара замирает и переводит взгляд прямо в глаза человека напротив, рассматривает его лицо и отвечает ему:       — Мне было так хорошо там, что захотелось остаться и больше не возвращаться в настоящее вообще. Я был счастлив, — он говорит совсем тихо и смотрит на свои руки, на которых нет кольца. Тобирама смотрит на него пристально и наконец доходит до двери, берет дверную ручку и хочет уже уйти, но Мадара ему говорит тихо вслед.       — Я сделал тебе предложение там и ты мне сказал «да», чем не счастье. Тобирама закусывает губы до боли и наконец с особой силой толкает дверь на себя и выходит, оставляя Мадару одного. With the moon I run Far from the carnage of the fiery sun Driven by the strangle of vein

***

Цунаде, размышляя подолгу над динамикой своих пациентов пришла к заключению, что Хаширама к концу мая полностью готов к выписке. Они сделали огромный прорыв за это время и держать его тут еще дольше нет больше никакого смысла. Долго разговаривали с Хаширамой по поводу его готовности вернуться к нормальной жизни и, наконец, придя к одному общему знаменателю начали подготовку к выписке и заранее наработке нового плана новой жизни Хаширамы. Никакого алкоголя без надобности, первые полгода Хашираме и вовсе нельзя вовлекать себя ни в какого рода зависимости больше, в том числе и табакокурение. Каждую неделю Хаширама должен приезжать на протяжении шести месяцев именно к ней на прием очно домой, не в больницу, и быть, словно, под ее наблюдением и контролем — так, на всякий случай.       — Какое время будет для вас более удобным? — она спрашивает, смотря в его глаза, в своем кабинете и держит в руках блокнот, в котором по часам открыта запись в ее свободное от больницы время.       — Работы будет много, сами понимаете, я слишком много отдыхал, — Хаширама сидит, закинув нога на ногу и накручивает свои длинные волосы на палец, — я могу выбрать какой-то день утром или же вечером после работы, — он улыбается, — вам удобней будет как?       — Давайте вечером, чтобы вы смогли со мной поделиться какими-либо переживаниями после вашего рабочего дня, — женщина внимательно всматривается в свой календарь и ее палец скользящий по записям останавливается на среде, — в восемь будет для вас удобно?       — Более чем. Цунаде записывает Хашираму в среду на восемь вечера и наконец закрывает свой блокнот.       — Тогда, я вас выписываю 31 мая, — она улыбается ему безмятежно, — думаю, вы достаточно тут настрадались и теперь вам станет гораздо лучше и легче вернуться в привычную колею.       — Я тоже так думаю, — Хаширама счастливо улыбается, — по крайней мере, мозги у меня на место встали точно. Спасибо вам. Я бы хотел отблагодарить вас и…       — Не стоит, — Цунаде отмахивается и улыбается ему спокойно в ответ, — это моя работа и уже самая большая благодарность то, что вам стало намного лучше, нежели когда вы сюда только попали. Помните?       — Не хочу даже вспоминать, — иронично улыбается Сенджу, — мне стыдно за такую слабость и теперь я чувствую себя наконец тем человеком, которым… И должен был стать. Даже нет, не так. Каким я всегда был и от чего-то решил, что это был не я и себя попросту на время потерял.

***

Тобирама после того случая стал каким-то более погруженным в себя. Мало разговаривал с Данзо первую неделю после того самого вечера и полностью после работы или погружался в чтение книг, или играл на своем рояле, или вообще ложился спать. Данзо он про ту ситуацию ничего толком не рассказал, лишь ограничив свой монолог сухими фактами, на которые Данзо старался не реагировать остро и вовсе после рассказа закрылся в себе. Тяжело было делать вид, что все осталось как прежде, когда ты сам там в этой больнице от наката эмоций чуть не умер. Тяжело делать вид, что ничего не случилось, что тебе не хотелось жить самому больше, если бы Мадара там в итоге умер. Он бы умер там вместе с ним, лег и просто бы умер от того, что сердце бы не выдержало такого события попросту. Что тогда — почти три года назад, что сейчас. Все-таки какие-то вещи, даже если мы отчаянно бежим от них, остаются в нас под стать нашему нутру. Беги-не беги, от себя никуда не убежишь. И у Тобирамы оставалось только два варианта — или вернуться обратно и строить все заново, смириться со всей безнадежностью ситуации, признать, что все его попытки жить дальше нормальной жизнью изо дня в день терпят крах, как только с Мадарой что-либо случается. или же продолжать бороться с собой и с Мадарой дальше и пытаться снова избавиться от всего того, что тебя изо дня жрет изнутри. Образовывая воронку, в которую медленно начинает тебя засасывать. Продолжать бороться и жить дальше только вот… Ради чего и кого непонятно. Рука все еще ныла, поэтому любое посещение больницы Тобирама ограничил обучением Кагами, который каждое утро приносил ему кофе и после обучения они шли обедать. Иногда выпивали, когда Кагами совсем уж уставал и постепенно между ними образовывалось что-то сроду настоящей дружбы, граничившей на уровне отношений ученик-учитель. Кагами много рассказывал про свою жизнь, про семью и Германию, даже начал обучать Тобираму некоторым слова на немецком. Чтобы сравнять уровень ощущения своей никчемности. Тобирама ему новые знания — Кагами слушает, как Тобирама выговаривает давно забытые слова, которые стальным клинком режет по самому сознанию. Вечера проходили с Данзо, или на работе, или дома, после недели какой-то прострации, Тобирама все-таки нашел в себе силы очнуться после какой-то туманки и впервые привез Данзо огромный букет цветов. Долго извинялся перед ним, сидя в ногах, пытался высказать ему все, что накопилось за все это время на душе и наконец почувствовал, как Данзо просто его обнял. Обнял, прижал к себе и в который раз, Тобирама услышал, что они справятся. Данзо целовал его жадно, с каким-то обожанием утыкался в его кожу кончиком носа и наконец повалив на пол начал покрывать языком его кожу, которая своим привкусом оседала на языке. Тобирама выгибается на полу, словно дикое животное, его грудь поднимается ввысь и из губ вырывается стон. Прислушивается к ощущениям и пытается понять — насколько они стоят того, чтобы за них бороться дальше, а после и наваливается на Данзо сверху, чтобы подарить ему ощущения, которые заглушат всю боль в потоке эмоций. Скоро, в середине июня, они наконец улетят и все будет хорошо. Им обоим нужно просто изолироваться от всех и побыть друг с другом. Тобирама возвращается к Орочимару во вторник днем, во время перерыва на своей работе, когда он может проводить два часа где угодно, попросту выключив свой телефон.

***

Июнь. После той самой ситуации Мадара полностью замкнулся в себе, не говорил больше про Тобираму в принципе в присутствии Конан и Нагато, не пил и на встречах с друзьями Конан, пил попросту сок и лишь улыбался, иногда хмурясь от легкой боли внутри. В больнице пролежал две недели, после чего наконец его выписали. Его навещали там все, даже Зецу пришел два раза. Сасори поговорил с Чие и они снизили прием медикаментов в два раза, Сасори притащил Мадаре новую колонку в качестве подарка и поставил на ней свою музыку. Какузу в очередной раз напомнил Мадаре про качества лечебного массажа, а Хидан и вовсе притащил книгу с камасутрой и пожелал удачи в ее исследовании, со словами:       — Я, конечно, все понимаю, но, в монахи тебя записывать еще рано, поэтому удачного прочтения и пробы на практике, — он переводит взгляд на Зецу, стоящего в углу, и показушно пихает Мадару в бок. Отчего Зецу краснеет. Наклоняется к уху Мадаре и на прощание шепчет:       — Скажу по секрету, он на тебя с первого знакомства запал и часто спрашивает про тебя, может пора бы уже переключиться и жить себе дальше? Трахаться вдоволь и радоваться жизни, друг? Августин будет только рад такому раскладу, помнишь его? Мадара аккуратно отодвигает его от себя и смотрит в глаза Зецу, тот лишь отводит взгляд и они оба выходят из палаты. Конан приносила Мадаре цветы, Нагато фрукты и каждый раз после всех посетителей Мадара оставался один. Тобирама не пришел к нему больше. Ни разу. Наконец он доходит в начале июня до Чие, та виновато смотрит ему в спину и спокойно садится на кушетку.       — Сколько раз нам осталось? — он смотрит на иглы в ее руках и женщина замирает.       — Половина. Я поменяю тебе лекарство и остается половина, — она пристально смотрит на иглы и говорит Мадаре лечь на спину.       — Я сегодня буду колоть тебе руки и ноги, грудную клетку пока мы не трогаем, мало ли что. Готов?       — Я думаю, можно уже не спрашивать впрочем, — он выдыхает и чувствует, как иглы входят в него поочередно и приносят какое-то странное облегчение. Впервые в жизни ему легче с иглами внутри, нежели без них.       — Двадцать минут и начнем.

***

Орочимару встречает его с улыбкой на губах во время рабочей недели и пропускает в свой дом, а после обнимает так крепко, как в принципе может. Зачем — они понимают оба без лишних слов и Мицуки машет ему рукой, играя с новой железнодорожной дорогой, которую ему купил его папа. Тобирама сначала играется вместе с Мицуки минут пятнадцать, придерживая пульт управления и под счастливый смех ребенка нажимает на кнопку включения. Паровозик едет по своим рельсам в виде спирали и, в который раз делая круг, возвращается на прежнее место.       — Занимательно, — говорит Тобирама, смотря в глаза Орочимару, который приготовив им горячего жасминового чая, ставит рядом на столик.       — Что именно? — он аккуратно разливает его в маленькие пиалочки, придерживая крышку чайника рукой.       — Игрушка вашего сына, — Тобирама перенимает кружку и отпивает, — смотрю на нее и смешно становится.       — От чего же? — Орочимару надевает свои очки и берет в руки листок бумаги с ручкой, пишет дату.       — Это дорога и поезд похожи на меня, — Тобирама усмехается, — я вроде что-то делаю, что-то решаю и что-то меняется в моей жизни, — он смотрит на едущий поезд на рельсах, — но каждый раз возвращаюсь в самое начало. Куда бы я ни пошел и что бы ни предпринял, я оказываюсь из раза в раз здесь, в своей отправной точке, и каждый раз ощущаю изо дня в день тоже самое. По сути, я делаю круг, возвращаюсь обратно. По сути, я стою все время на месте.       — Ты можешь смотреть на это и по-другому, — Орочимару говорит спокойно, — наше сознание всегда состоит из уровней и подуровней, и мы всегда возвращаемся на первоначальную точку, только уровни меняются — меняемся и мы.       — Вы оптимист! — Тобирама не может сдержать своей усмешки.       — Нет, Тобирама, я реалист, — Орочимару хмурится, — с травмами и проблемами всегда так — они решаются слишком долго и тогда, когда мы готовы к их решению, ничего не происходит быстро, и если человеку надо, он будет стоять на месте годами. Только от него зависит, как быстро он идет, — Орочимару и сам смотрит на едущий паровозик, — и как скоро он наконец дойдет в свой конечный пункт. Продолжим?       — Да. — Паровозик наконец останавливается и больше не едет.       — Расскажи мне про твое самое неприятное воспоминание, связанное с Мадарой, — начинает Орочимару и включает метронометр. Тобирама сначала молчит, а после начинает широко улыбаться.       — Это будет долго. Это было детство. Мадара прикрывает свои глаза и слышит.       — Триста двадцать один, поехали.       — Как-то раз, когда мы были уже значительно старше, Хаширама предложил нам сыграть в игру.       — Какую? — Орочимару спрашивает с интересом.       — Сейчас узнаете, я начну с начала, — Тобирама закидывает ногу на ногу и погружается в воспоминания. Спина Тобирамы вся взмокла, пятна пота виднеются у подмышечных впадин, пятна пота появляются на лбу и он лишь вытирает тканью футболки ее со лба. Он играет громко, c отдачей нажимает на клавиши и, поджимая зубы, закусывает губы до крови и пытается сдержать свои слезы. Мадара стоит сзади него, прислонившись лбом к двери, и пьет свое пиво, потом выходит за дверь.       — Я ненавижу этот день, — Тобирама усмехается, — действительно ненавижу. — Потому что он попадает именно в тот самый день, который он так сильно боялся вспоминать. Мадара прикрывает глаза вместе с ним, находясь на другом конце города. Он любит вспоминать тот день, потому что именно в тот день, он был немного ближе к Тобираме, чем когда-либо. Но одновременно он отдалился от него в силу катастрофических стечений обстоятельств на много шагов назад. Как-то раз, в один из субботних вечеров они все четверо решили сыграть в игру. Точнее, напившись Мадара с Хаширамой пришли домой, застав Тобираму за уроками, как обычно, который всегда старался сделать все заранее и выкроить себе время. Изуна всегда оставлял домашнюю работу до вечера воскресения и предпочитал отдавать время на куда более интересные вещи. Дом Хашираму встретил какой-то тишиной, лишь свет включенных ламп доносился блеклым свечением со второго этажа, который достигал и первого этажа спустившись по лестнице. Мадара кидает быстрый взгляд в сторону пианино, которое так и осталось стоять нетронутым этим вечером и прикрыто крышкой.       — Давай, позовем наших малых и продолжим играть, — Хаширама наваливается на Мадару своим весом и с каким-то жаром выдыхает, проводя своими пальцами по лицу Мадары.       — Мы дома! — кричит Мадара своим младшим, — идите сюда, хватит учиться, пора веселиться! — он пристально смотрит в сторону лестницы и замолкает. Сенджу старший его резко тянет на себя и пальцы Хаширамы скользят по теплой коже Мадары и наконец останавливаются на его губах.       — Мне понравилось видеть тебя таким послушным и податливым, когда ты проигрываешь мне в правде или действие. Мадара как-то сконфуженно смотрит на него и отчего-то убирает его руку, на что Хаширама хмурится и вжимает его в стену. Слышится грохот, а Тобирама уже спускается по лестнице. Но из-за спины Хаширамы оба его не замечают.       — Только вот, — Хаширама смотрит в лицо Мадары пристально и сжимает его сильнее, опираясь своим возбужденным достоинством в вялое Мадары. — Я не совсем понял твою реакцию на вопрос Фугаку. Мадара на пару секунд замирает и наконец отводит взгляд.       — Триста двадцать семь. Ну да, вопрос.       — Мадара, твоя очередь, — Фугаку отпивает джин и указывает на него пальцем. — Правда или действие? Ты проиграл прошлый раз и поэтому тебе летит еще один вопрос дальше, но, сначала отвечать мне на этот. Мадара пьяно отвечает — правда.       — Есть ли такой человек, которого ты любишь и хочешь, но не можешь по каким-то причинам быть с ним вместе? И наступает тишина. Кушина пьяно хихикает с Минато и облокачивается на него своей головой, тот прижимает ее ближе и гладит по руке. Микото сидит и пьет тоже, а Хаширама сидит прямо напротив Мадары и начинает смеяться.       — Ну давай, Мада, отвечай, дебильный же вопрос, — Хаширама отмахивается и пьет еще. Всем так весело, только Мадаре резко стало нет. Он сидит молча пару минут, вызывая ненароком вопросы к своей реакции, но наконец спустя некоторое время отвечает нехотя:       — Да, — он отвечает и смотрит прямо на Хашираму. Прямо ему в глаза и тот посылает ему воздушный поцелуйчик.       — Почему? — спрашивает Фугаку удивленно и ненароком смотрит на Хашираму, который меняется с ним местами и садится с Мадарой.       — У нас еще не было с ним секса просто, — с каким-то весельем отвечает Хаширама суровую правду, — Мадара все мнется, как телка на первом свидании, и обламывает меня. Почему, Мада? Мадара поджимает свои губы и не может найти подходящих слов. Вопрос стоит ребром и он не может ответить на него даже сам себе. Он не может себе ответить на этот вопрос уже очень длительное время.       — Я могу выбрать лучше действие? — устало спрашивает Мадара и вся пелена веселья на его лице словно стирается.       — Нет! — Хаширама начинает протестовать, — я хочу узнать ответ!       — Да, — с какой-то странной эмоцией отвечает в глазах Фугаку и, словно поняв Мадару без слов, говорит, — поцелуй этого человека сам. Мадара поджимает губы и по его коже бежит волна какого-то страха и он лишь нехотя кивает.       — Спасибо.       — Играем дальше! — внезапно говорит Минато и крутит бутылку. Бутылка опять указывает на Хашираму. — О! Солнце, — смеется Минато, — правда или действие?       — Действие, — отвечает навеселе Хаширама, — я готов.       — Ну тогда, поцелуй Мадару прямо сейчас, — Минато закуривает. Хаширама подмигивает ему и поворачивается к Мадаре. — Ты должен мне поцелуй, Мадара, — он говорит это с какой-то издевкой, — но не сейчас, сладкий, а когда я захочу. Мадара кивает ему и рефлекторно отсаживается на расстояние, но Хаширама с недовольством тянет его на себя. Они играют дальше. И Мадара проигрывает опять.       — Ты мне должен одно желание, — говорит с победой в голосе Хаширама опять, — и теперь ты никуда от меня не денешься. — Игра идет дальше и наконец выпадает очередь Минато.       — Мадара. У меня к тебе желание, — он начинает с усмешкой.       — Какое?       — Когда у тебя будет первый секс думай о том человеке, которого любишь и да будет вам счастье. И еще кое-что. Лицо Мадары начинает белеть.       — Триста тридцать.       — Если это два разных человека, ну мало ли, сообщи тому, кого любишь, что у тебя был твой первый секс, — Минато смеется от выражения лица Мадары, — да ладно тебе, я же ради вас стараюсь, потрахайтесь уже наконец.       — Именно, Мадара, — поддакивает Хаширама, — сколько можно ломаться.       — И еще кое-что, — Минато улыбается загадочно, — добавим немного драмы, ну немножко. Мадара поднимает вопросительно бровь.       — Перед этим займись почти сексом с тем, кого любишь, но не по-настоящему, а просто возбуди.       — Хватит! — Мадара вскакивает как-то поспешно, от чего стул падает на пол, — я больше не хочу играть.       — Триста тридцать пять. Все пятеро смотрят удивленно на него, на покрасневшее лицо Мадары и его поднимающуюся и опускающуюся грудь, он зол, они не понимают, о чем просят. Не понимают, ни хрена не понимают.       — Это же просто игра, Мадара, — Микото говорит тихо, — стой, ты куда? Но Мадара лишь поспешно выходит из-за стола и, хлопая дверью, выбегает на улицу. Сердце колотится и какое-то чувство отвращения постепенно начинает заполнять его нутро целиком. От всего противно — от них, от игры, от этих заданий и вопросов. О себя противно, от Хаширамы противно. От всех них попросту стало противно.       — Так что за реакция? — переспрашивает Хаширама и сжимает подбородок Мадары, заставляя тем самым посмотреть того прямо в его глаза. Мадара смотрит в упор и не отводит взгляда. Тобирама уже спустился и тихо стоял у прохода в лестницу.       — Нормальная реакция, — слышится раздраженный ответ, — не люблю провокационные вопросы, особенно от не таких уж близких для меня людей.       — Я не об этом, — голос Хаширамы становится более тяжелым, — я о вопросе о сексе и о том, почему ты со мной им не занимаешься, и о том, не хотел ли ты кого-то другого, с кем переспать не можешь? — Хаширама на пьяную голову вжимается в тело Мадары сильнее, доставляя уже настоящую боль. — Неужели, — в голосе слышится какая-то ирония, — ты влюбился в кого-то другого?       — Отвали, ты пьян, — Мадара пытается оттолкнуть Хашираму, но тот держит его крепко.       — Отвечай на мой вопрос, меня достало, что ты каждый раз меня динамишь, когда я захожу дальше, чем мы оба привыкли, я не железный, я хочу тебя, — он начинает целовать шею Мадары и прикусывает кожу, — прямо сейчас. — Мадара отталкивает его еще раз и наконец Хаширама сжимает его руки своими и, сам не зная зачем, говорит, — слушай и запоминай, ты выбрал меня и сказал мне да, если я узнаю, что ты мне соврал, я сделаю тебе так больно, точнее нет, — он качает головой, — я сделаю так, что больно будет именно тому, кого ты так любишь, но если это я — нам же волноваться не о чем, да, Мада?       — Хаширама, отпусти меня! — говорит Мадара совершенно другим голосом.       — А если это мой младший брат, — Хаширама продолжает, — то советую тебе прямо сейчас жалеть о том, что ты меня все-таки поцеловал, — Хаширама добивает Мадару своими же словами и наконец отпускает. Мадара сверлит его взглядом и отступает на шаг.       — Триста сорок, переворачивайся на живот. Они оба разворачиваются, но за ними уже никто не стоит. Тобирама ушел в ванну и включил воду громче, лишь бы не слышать всего этого.       — В общем, — произносит Хаширама, с весельем смотря на Изуну и Тобираму, которые сидят прямо напротив них. — Будем играть на желание или действие, — его взгляд скользит по Мадаре, который приобнимает к себе своего брата.       — Это обязательно? — спрашивает Изуна чуть сконфуженно, бросая тревожный взгляд то на Тобираму, то на бутылки с вином прямо перед ними. Где-то среди них стоит виски.       — Что обязательно, Изу? — с искренним весельем спрашивает Хаширама, неся к ним четыре стакана.       — Пить, — отвечает за Изуну Тобирама и хмурится.       — Так интересней, — отвечает с улыбкой Сенджу старший, — или вы еще ни разу не напивались, мальчики? Изуна виновато отводит взгляд, а Тобирама сверлит взглядом стол. Изуна уже год как начал выпивать с Шисуи по-тихому, а вот он действительно в свои шестнадцать ни разу алкоголь не пробовал. Да и желанием особо не горел.       — Правила такие, — начинает Хаширама, — все пьем по кругу, вам пока вино будет, на первый раз, а нам с Мадарой виски, — он подмигивает своему парню, — мы уже и так немного пьяные, там лишним не будет, только смелости прибавит. Да, Мадара? Мадара приобнимает Изуну сильнее и уже заранее чувствует неладное. Какое-то внутреннее чутье кричит, орет, что не стоит соглашаться на все это и самое время пожелать всем спокойной ночи и уйти спать. Но он, прямо как и его отец, совершенно их игнорирует.       — Начнем, — Хаширама садится и поджимает под себя ноги, — да веселее вы, ничего же ужасного не происходит, я даже, — он берет в руки телефон и колонку, — музыку включу, чтобы вы не сидели с таким кислым выражением лица тут все, словно на похоронах. Трое резко замолчали и Тобирама уже встает и хочет уйти. У его брата часто отсутствует какое-либо чувства такта. Но Хаширама лишь резко крутит бутылку и она останавливается на Тобираме.       — Ой, — он наигранно прикрывает рот, — прости, брат, но игра уже началась. Тобирама смотрит на брата с каким-то раздражением и тревогой и опускается назад.       — Правда или действие, брат? — Хаширама наливает алкоголя всем до краев и отпивает сам.       — Триста сорок два.       — Действие, — отвечает Тобирама нехотя, смотрит на Изуну, на Мадару не смотрит вообще.       — Так и знал! — Хаширама не может сдержать улыбку, — пей, — он протягивает ему стакан и после добавляет, — ты останешься здесь и никуда не уйдешь до конца нашего увлекательного вечера. Тобирама хмурится и косится на стакан. Мадара встречается взглядом с Хаширамой и не может понять, что тот задумал. Тобирама рассматривает стакан с бурого цвета жидкостью и наконец нехотя подносит вино к губам, делает свой первый глоток и кривится от незнакомых ощущений.       — Молодец, — довольно протягивает Хаширама и поворачивается к Мадаре, а после добавляет, — Тобирама, крути бутылку. Тобирама крутит бутылку и она делает пару оборотов и останавливается на Мадаре.       — Это судьба, — делает едкое замечание его брат и все они делают глоток, — ну давай, брат, бомби. Тобирама замирает и смотрит с сожалением на бутылку, а после переводит взгляд на Мадару и спрашивает:  — правда или действие? Мадара молчит и наконец отвечает:  — правда. Хаширама закатывает глаза, — какие вы скучные.       — Задавай вопрос, — Мадара не отводит взгляда от Тобирамы и пьет залпом. Тобирама думает и наконец спрашивает:  — ты хочешь быть здесь сейчас? — он смотрит прямо в его глаза и молится, чтобы тот не соврал ему.       — Триста сорок восемь. Мадара задумывается на пару секунд и отвечает.       — Да, — крутит бутылку дальше и бутылка останавливается прямо на Изуне. Изуна весь сжимается.       — Правда или действие, Изу? — Мадара спрашивает его тепло и накрывает своей рукой его.       — Правда, — отвечает Изуна нехотя и пьет тоже.       — Как давно ты пьешь? — Мадара смотрит на него пристально и не моргает. Изуна чувствует ужасный дискомфорт и наконец отвечает: — почти год, с тех пор как родители умерли, с Шисуи начал, — он крутит бутылку дальше и она останавливается на Хашираме. — Правда или действие?       — Ну и я выберу правду, че мне отличаться от вас, — он пьет еще, — валяй.       — Ты любишь моего брата? — Изуна спрашивает на полном серьезе, смотря в глаза Сенджу старшему.       — Обожаю, души не чаю, вы бы знали как с… — Хаширама отвечает с придыханием и его резко перебивает Мадара.       — Достаточно.       — Как давно? — задает свой следующий вопрос Изуна.       — Изуна, это уже следующий ход, играй по правилам, — Хаширама подмигивает ему и крутит бутылку, она останавливается на Изуне, — ну надо же, как бывает. Правда или действие, Изу?       — Действие, — Изуна пьет еще и поджимает свои красные губы.       — Отлично, я ждал этого, — Хаширама вскакивает, — пошли поговорим наедине.       — Что? — Мадара резко дергается, но Изуна лишь в знаке успокоения ему кивает.       — Все нормально, пошли, — Изуна встает и плетется прямо за Хаширамой следом. Мадара переводит тревожный взгляд на Тобираму, но тот даже не смотрит на него. Хаширама с Изуной отходят в ванную комнату и первый прикрывает за ними дверь и наконец поворачивается к Учихе младшему.       — Что ты хочешь? — Изуна облокачивается на края ванны и выпячивает грудь прямо вперед.       — Изуна, скажи, тебе нравится мой брат? — Хаширама спрашивает с особым интересом.       — В каком смысле? — голос Учихи младшего звучит и взволнованно, и настороженно.       — В прямом, — отвечает Хаширама прямо и подходит ближе, — нравится или нет? Изуна замирает и отводит взгляд в сторону, чуть краснея. Вот оно — с первого попадания и прямо в точку. Как удачно складываются обстоятельства.       — Я не… — Изуна пытается вжаться в края ванны, — я как-то.,       — Ты бы хотел его поцеловать так же, — Хаширама спрашивает специально с придыханием, — как я целую твоего брата?       — Я… — Изуна заливается еще больше краской и не знает, что ответить на этот вопрос.       — А он тебя да, он давно в тебя влюблён, Изуна, — Хашираму само веселит его вранье, но вида не подает, — просто он боится как Мадара на это отреагирует, все-таки вы братья, ты понимаешь, — он садится рядом и накрывает руку Изуны своей, — но он с самого детства в тебя влюблен, так он мне сказал, просто, боится показать свои чувства. — Хаширама одобрительно хлопает Изуну по плечу, — если он тебе нравится тоже, то самое время действовать Изуна, пока Тобирама напьется и потеряет бдительность, а заодно свое смущение. Изуна удивленно смотрит на него и наконец отвечает: — Но, я помню, Тобирама говорил, что ему в детстве Мадара нравился и он хотел, чтобы тот был его невестой, — Изуна как-то с обидой отводит взгляд.       — Да он врал, Изуна, — Хаширама уже ликует своей победе, — просто не знал, как перед Мадарой быть, ты же знаешь своего брата, он очень волнуется и всегда опекает тебя. Он наконец встает и подходит к двери: — Я помогу, если ты перестанешь бояться и мы будем две замечательные пары, только представь, я и Мадара, ты и Тобирама, и один дом на всех. Правда, здорово звучит? — Изуна кивает ему и они наконец возвращаются назад.       — Ну что, соскучились по нам? — спршивает Хаширама с самой обворожительной улыбкой. Тобирама поднимает на него свой взгляд и все опять усаживаются на свои места.       — О чем вы разговаривали? — Мадара спрашивает настороженно и смотрит в глаза Изуне, который счастливо улыбается ему в ответ. Что-то случилось, что-то поменялось и это что-то ему очень не нравится.       — О жизни и любви, Мада, о самом прекрасном, — Хаширама говорит с умным видом и крутит бутылку дальше. Бутылка останавливается на Мадаре.       — Ну давай, — Хаширама пьет еще и Мадара вместе с ним. — А я забыл, ты мне уже торчишь желание, я воспользуюсь двумя, — он в наслаждении улыбается. — Первое — поцелуй меня. Прямо сейчас. Его взгляд скользит по лицу Тобирамы, который смотрит на свой стакан. Воцарилось молчание.       — Ну? — он смотрит на Мадару пристально и тот нехотя идет к нему и пытается поцеловать его в щечку. — Нет-нет, Мадара, — Хаширама вытягивает руку вперед, — поцелуй меня нормально, как я хочу. Тобирама вздрагивает и Хаширама улыбается шире. — Давай, Мадара, поцелуй своего парня. Мадара прикрывает свои глаза и накрывает своим ртом рот напротив и целует Хашираму с языком. Хаширама прижимает его к себе и почти набрасывается на Мадару, углубляя поцелуй. Приоткрывает свои глаза и краем глазом следит за изучающим их лицом Изуны и Тобирамой, которой не смотрит на них вообще. Мадара наконец отпускает его и уже хочет уйти.       — Нет, это было первое только, — Хаширама упивается удивленным лицом Мадары, — сейчас будет второе желание. Мадара хмурится и кивает:       — Что еще ты хочешь? — он смотрит на его руку и наконец встречается с этим взглядом Хаширамы и видит его горящие глаза. Видит эту улыбочку победителя и ему становится страшно.       — Я уверен, что Тобирама ни с кем еще не целовался, — начинает отдаленно Хаширама и переводит взгляд на Тобираму, который вообще вжался в кресло и смотри с немой мольбой в глаза своего брата.       — Научи Тобираму целоваться, поцелуй его, — Хаширама смотрит с победой в глаза Мадары и тот сразу же выдает.       — Нет.       — Триста пятьдесят. Еще десять, еще потерпи немного.       — Ну, такие правила, давай, Мадара, мы братья с ним — я научить его не могу, ты опытный и ты старше, подари Тобираме первый опыт. Изуна, ты же еще не целовался ни с кем? — Изуна пьяно качает головой. — Ну вот видишь, Мада, Изуна тоже не умеет, а так ты научишь Тобираму и кто знает, может, Изуну будет учить уже Тобирама, — он пьет еще и не отводит взгляд. — Мадару начинает немного потряхивать и он переводит взгляд полный сожаления на Сенджу младшего под пристальный взгляд Хаширамы.       — Да ладно, Мадара, один раз же, — Изуна поддакивает и пьет еще.       — Или ты проиграл, Мадара, — мне, — Хаширама уже начинает в голове считать обратный отсчет. Он знал, что Мадара согласится. Мадара же такой заботливый и такой идиот. Учиха старший подходит к Тобираме скромно и садится напротив.       — Мы же закроем с Изуной глаза, чтобы не подглядывать? Да, Изуна? Чтобы не смущать вас. Тобирама и сам изнутри весь дрожит и сейчас в нем борется два желания — вмазать своему брату и убежать отсюда. Но, он лишь чувствует руку Мадары на своей и сжимается сильнее. Хаширама всегда был мудаком, но чтобы настолько — превзошёл самого себя.       — Тобирама, я… — Мадара шумно выдыхает и чувствует, как под его рукой колотиться сердце сквозь кожу, чувствует уже заранее ужасное чувство вины. — Я осторожно. Я просто.       — Господи, — Хаширама закатывает глаза, — да смелее вы, словно не целуетесь, а собираетесь переспать друг с другом. Тобирама кидает на брата убийственный взгляд, на что Хаширама лишь смеется. А после переводит взгляд на Мадару и нехотя кивает ему. Мадара закусывает губы и отпивает еще виски для храбрости. А после протягивает стакан Тобирамы и говорит:       — Выпей, не так страшно будет, — Мадара всячески пытается успокоить Тобираму, но тот лишь молча кивает ему и пьет еще. Наконец-то и ему в голову дало, а после переводит на Мадару расфокусированный взгляд и второй накрывает его губы своими. И привкус вина остается на языке Мадары, он целует осторожно совершенно не проявляющего какую-либо инициативу сначала в губы, зацеловывая каждый участок его сухих немного обветрившихся губ, и наконец немного отстраняется. Тобирама смотрит на него сконфуженно и немного приоткрывает свои губы. Пытается вдохнуть воздух.       — У тебя опять давление поднимается, это нормально…       — Выпей воды, Тобирама, — Орочимару протягивает ему кружку и Тобирама пьет жадно и наконец смотрит на него вымученно.       —  Все нормально — Продолжаем.       — Нет, так не пойдет, целуй французским! — говорит на фоне Хаширама. Мадара вздрагивает и наклоняется к Тобираме, обхватывает его шею руками и быстро шепчет в ухо:       — Прости меня, — а после начинает покрывать поцелуями шею и Тобирама шумно выдыхает от волны приятных ощущений, которые словно иглы начинают разноситься по всему телу и приливать кровь в разные части тела. Тобирама пах персиками вперемешку с вином и страхом. Мадара издает какой-то рык и, дергая его на себя рукой, накрывает его губы своими, проникая языком внутрь, пока руки Тобирамы сначала опираются в его грудь, но Мадара сжимает его волосы на затылке так резко и вперемешку нежно и закрывает глаза сам. Проводит языком по его зубам и подхватывает своим языком неумелый язык Тобирамы. Сердце колотится и он немного наваливается на Тобираму, сам того не замечая, с характерным стоном.       — Мine*, — он стонет совсем тихо, в губы Тобирамы, чтобы никто не услышал, кроме них двоих. Тобирама услышал это слово впервые.       — Триста пятьдесят три. Он целует его как в последний раз, зная, что вероятно он действительно последний. Хочется поглотить без остатка и не отрываться вообще. Такие неумелые губы напротив заводят похлеще чем что-либо. Он наваливается сильнее и вжимает Тобираму в кресло.       — Думаю, достаточно, — сухо говорит Хаширама все это время следя за Мадарой и Тобирамой. И рука сама на уровне инстинктов начинает залазить Тобираме под майку и поглаживать его теплую кожу. Сжимает ее и в следующий момент, он понимает что начинает возбуждаться. И это сразу же дает в голове красными буквами знак стоп. Мадара вовремя приходит в себя и резко отстраняется. Тобирама сглатывает и смотрит на него странно, сам дрожит весь и поджимает губы. Мадара смотрит на него пронизывающе и хочет что-то сказать, но его резко перебивает Хаширама с наигранным весельем.       — Мадара, ты отличный учитель, молодец, — Хаширама хлопает в ладоши.       — Вау, — только и может выдавить из себя Изуна, — это красиво.       — Триста пятьдесят четыре. Тобирама переводит на них свой пьяный взгляд и поджимает под себя ноги из-за какого-то странного ощущения внизу.       — Доволен? — Мадара спрашивает сухо и наконец отсаживается от Тобирамы намного дальше, чем сидел до этого. Не поднимает на него больше взгляд и судорожно пьет воду.       — Более чем, — улыбается Хаширама холодным взглядом, — крути бутылку, брат? Тобирама в полнейшей прострации крутит ее и бутылка останавливается на Хашираме.       — Правда или действие? — он говорит каким-то тихим голосом.       — Правда, — Хаширама довольно хмыкает и пьет еще.       — Зачем? — он переводит на него взгляд такой впервые. Тобирама впервые смотрит на него таким взглядом. Таким холодным, отрешенным и в тоже время абсолютно яростным вперемешку с болью.       — Что зачем? — смеется Хаширама и наливает Изуне еще алкоголя.       — Ты понял что, — глаза Тобирамы сужаются и на губах появляется та самая улыбка. Контрольная улыбка. И она начинает раздражать Хашираму.       — Я забочусь о тебе, я же твой брат, — Хаширама отвечает в тон, — кто, если не я. Все для тебя.       — Вот как, — сухо говорит Тобирама.       — Ладно, играем дальше, моя очередь, — Хаширама крутит бутылку опять и она указывает наконец на Изуну. — О, ну наконец-то. Изуна пьяно кивает ему, — правда.       — Триста пятьдесят пять.       — Изуна, тебе нравится мой брат? — Хаширама говорит тихо. Изуна моментально отводит свой взгляд, но повернувшись обратно видит внимательный Тобирамы на себе.       — Да, и давно. И повисает тишина. Мадара в полнейшей прострации переводит взгляд на Изуну и выдает в полном замешательстве:       — Ч…что ты сейчас сказал?       — Ты не знал этого? — Орочимару своим голосом пытается вернуть Тобираму обратно, но, тот молчит. Тобирама смотрит пристально на Хашираму и молчит.       — Мне нравится Тобирама, как и я ему, уже очень давно. — Изуна смущенно улыбается Тобираме, — да, Тобирама? — Тобирама смотрит на Изуну с сожалением и Изуна продолжает. — Да ладно тебе, Тоби, я знаю, что ты в меня влюблен, мне твой брат сказал. Я тоже — я просто думал, что, ладно, не важно, что я думал и… Мадаре в этот момент становится плохо и он просто отпивает с бутылки одну треть. Это первый шаг в пустоту. Первый шаг в пропасть. Прямо сейчас, в этот самый блядский момент — Хаширама разрушил все своими руками сам. Вот для чего они играли.       — Да как ты, — Учиха старший повышает голос, Изуна удивленно моргает, и от испуга крутит бутылку дальше, она останавливается на Тобираме. Тобирама с полнейшим безразличием смотрит на бутылку и неожиданно для всех начинает смеяться. Громко и заливисто. Так смешно стало.       — Правда, — он резко затихает и смотрит в глаза Изуны.       — Тобирама, я помню, тебе в детстве нравился Мадара, почему я тебе понравился в итоге? Ты говорил Мадаре, что он тебе нравится? Тобирама молчит подолгу, Хаширама улыбается, Мадара поджимает губы и Тобирама наконец тихо отвечает:       — Нет, — он закидывает нога на ногу и откидывается в кресле, и с улыбкой на губах отвечает, — дело в том, Изуна, — он прикрывает свои глаза и не может сдержать своего смеха, — в том, что я видел, что Мадара выбрал не меня, а моего брата и знаешь, почему?       — Почему? — Изуна спрашивает удивленно.       — Потому что я для него слишком маленький, — Тобирама отвечает, смотря прямо в глаза Мадаре и задерживает на нем свой взгляд, после он скользит по телу Мадары и он с какой-то радостью подмечает для себя то, как Мадара уже сжимается сам. — Моя очередь, — он крутит бутылку и она останавливается на Мадаре.       — Действие.       — Триста пятьдесят семь. Тобирама смотрит на него с какой-то злобой, — не подходи ко мне неделю, иначе я тебе вмажу. Изуна встает и садится рядом с Тобирамой и успокаивающе его гладит:       — Не злись, Мадара же такой… Хороший. Мадара открывает свой рот и не может выдавить ни слова. Мадара крутит бутылку и наконец он указывает на Хашираму.       — Правда, — Сенджу смотрит на его пристально и Мадара смотрит в ответ.       — Получаешь удовольствие от игры?       — Триста пятьдесят восемь. Хаширама счастливо улыбается и отвечает: огромное. Крутит бутылку дальше. Хаширама расплывается в улыбке и говорит:       — Изуна, а теперь поцелуй Тобираму. Точнее, Тобирама, поцелуй Изуну. Мадара дергается, но переводит взгляд на Тобираму, который лишь усмехается какой-то все еще холодной усмешкой, от которой Мадаре становится не по себе.       — Как скажешь.       — Что? — Изуна в замешательстве дергается, но Тобирама лишь поворачивается к нему и спрашивает.        — Можно? Изуна заливается краской, Мадара заливается краской, лицо Тобирамы беспристрастное, а Хаширама улыбается. Изуна заливается краской от смущения, а Мадара от злости. Все это так веселит. Изуна кивает ему и Тобирама накрывает его губы своими, сначала облизывает их, а затем проникает языком внутрь. Изуна сначала дергается, а после отвечает с каким-то остервенением и приобнимет Тобираму к себе. Отвечает неумело и прикрывает свои глаза.       — Триста пятьдесят девять. Хаширама присвистывает и начинает снимать на камеру, а Мадара лишь буравит их взглядом. Вот и все. Это начало одного огромного конца, в который он втянул всех. Тобирама отстраняется и Изуна порывисто дышит. А после улыбается ему и легко целует в губы. Изуна пропускает свой ход. Хаширама крутит бутылку дальше.       — Правда или действие? — он смотрит внимательно и Мадара пьет еще.       — Похуй, правда, — отвечает ему Мадара.       — Понравилось? — голос Хаширамы меняется на едкий.       — Что понравилось? — Мадара спрашивает спокойно.       — Целовать моего брата и трахать его почти глазами, блядь! — смеется Хаширама, но они оба понимают, что ему не весело. А после резко бьет рукой по столу. — Ты думаешь, я совсем дебил?       — Хаширама, это же просто игра, — тихо говорит Изуна, который наконец пришел в себя и пребывает в какой-то эйфории.       — Да или нет? — Хаширама сжимает бутылку и его волосы спадают на лицо, — отвечай. Нравится смотреть, как целуются наши братья? Мадара чувствует напряжение в воздухе каждой клеточкой тела, и отвечает в тон:       — Да нет, наверное, а тебе? — он не может сдержать своей усмешки.       — Ах ты сукин сын, выкрутился! — Хаширама дергается и встает. Изуна вскрикивает, Тобирама поджимает губы, а Мадара смотрит прямо на Хашираму. Но в тот же момент заливается смехом: — да ладно-ладно, я разыграл вас. Думаю, на сегодня хватит и пора в люльки. Уже два ночи.       — Солидарен. — Мадара обворожительно улыбается и начинает убирать все со стола. Изуна уже уходит спать. Хаширама убирает бутылки и Тобирама ушел в ванну. Хаширама наконец уходит в спальню и Мадара подолгу сидит на кухне. Тобирама выходит из ванны и Мадара наконец идет к нему навстречу и хватает за плечо.       — Тобирама, я,.       — Убери от меня свои руки, я сказал — неделя, значит, неделя, — Тобирама дергает плечом и отходит на пару шагов.       — Пожалуйста, послушай меня, Ich wollte das nicht* — он переходит на немецкий и хватает руку Тобирамы. На что тот лишь пристально смотрит на нее, а после переводит взгляд прямо в глаза Мадары и отвечает ему сам:       — Мне без разницы, что ты там хотел или нет, ты мог отказаться от игры, но ты же Мадара, ты идешь до конца, — его зрачки сужаются и он впервые в жизни отвечает Мадаре на немецком сам, — Es war deine Wahl und du und lebe mit ihm.* — Мадара изумленно моргает и Тобирама добавляет: — А теперь руку убери, я пошел спать, филолог хренов! — он отпихивает его и удаляется в сторону лестницы, оставляя Мадару одного. Изуна спит в блаженстве и во сне обнимает Тобираму своей рукой, пока Сенджу младший смотрит в потолок. Мадара заходит в спальню тихо и наконец ложится. Смотрит в потолок сам и слышит голос Хаширамы:       — Я знаю, что ты думаешь, но я должен был.       — Зачем? — Мадара спрашивает и кривится.       — Потому что я люблю тебя и не хочу тебя с ни с кем делить, тебе просто плохо после смерти родителей и ты запутался, и я Понимаю, — он поворачивается к нему и целует шею Мадары, — ну же, иди ко мне, я так хочу почувствовать твое тепло и наконец почувствовать и тебя, — он продолжает целовать его настойчиво. Мадара лишь отодвигается от него и накрывается одеялом.       — Триста шестьдесят. Все. — Чие дает Мадаре прийти в себя и он лишь моргает как-то сонно, возвращается в реальность. Он и не заметил, пребывая там, как полностью отключился и наконец вернулся назад.       — Как ты себя чувствуешь сейчас? — Орочимару выдыхает и растирает свою переносицу пальцами. Картинка постепенно начинает складываться такой, что создается впечатление, что и его начинает засасывать в какую-то яму боли и отчаянья. Становится самому от всего не по себе.       — Как-то пусто, что ли, — выдавливает Мадара, — словно меня отпинали ногами и выбросили на улицу, — скажите, это нормально, если я просто морально устал? — он смотрит в одну точку.       — Да, любой человек рано или поздно устает от боли. Это нормально — уставать.       — И я лежу на этой самой улице с переломанным позвоночником и не могу пошевелиться вообще, — Тобирама заканчивает свою мысль.       — Запишемся на четверг? — Чие интересуется у Мадары и тот кивает.       — Если честно, я уже и сам не понимаю Мадару, — Орочимару сверлит взглядом записи и выдыхает.       — Поверьте, я давно перестал что-либо понимать, — Тобирама наконец встает и подходит к окну. Чувствует какую-то ужасную тяжесть по всему телу. — Но это еще далеко не все, мы только с вами подошли к самому интересному. Орочимару хмурится и подходит к нему со спины:       — Мы справимся с тобой, запишемся на следующую неделю? Тобирама кивает и опять отворачивается к окну.       — Через две недели я улетаю в отпуск на две недели, я хочу закончить с вами этот блок. И больше никогда его не вспоминать. Хотя вспоминать придётся очень много.       — Ты перегнул палку, спокойной ночи. Хаширама смотрит в затылок Мадаре и его взгляд меняется.       — Нет, Мадара, я не перегнул, я только начал. Если не хочешь по-хорошему, обещаю — будет по-плохому. Запомни мои слова. Я выбью из тебя всю дурь любимыми методами, потому что ты — мой. — Он отворачивается к стенке и наконец закрывает глаза. Засыпает. Один лишь Тобирама все еще не спит до утра. Мадара выходит на улицу, стоит, его ужасно качает из стороны в сторону, он слушает голосовое сообщение от Конан, отвечает ей, что не может сейчас разговаривать — язык заплетается. Надевает свои солнечные очки, идет по дороге, которая ведет его спуском вниз и сам не замечает, как начинает рыдать. Сначала слезы идут каким-то спокойным ручьем, он смахивает их, а после начинают катиться все больше и больше. Мадара проходит мимо каких-то людей, пытаясь фокусироваться на дороге. Доходит до остановки и попросту начинает рыдать взахлеб. Лишь солнечные очки помогают ему скрыть слезы, он садится в транспорт и, сам того не понимая, — выходит не на своей остановке. Идет мимо прохожих, в наушниках играет музыка и он просто плачет. Впервые в жизни просто плачет и сам не знает, почему. Он не понимает, куда идет, через полчаса доходит до дома Конан. Открывает дверь и просто сползает по стене, захлебываясь в собственных рыдания. Обнимает себя руками и продолжает рыдать. Утыкается лбом о свои же руки на коленях, вздрагивает и начинает смеяться. А после утыкается затылком о стену и просто говорит:       — Я больше не могу. Я просто больше, — он сглатывает и ударяется головой о дверь еще раз, пытаясь не заорать от боли, — я больше не могу.

***

Как Цунаде и обещала, Хашираму выписали и он наконец-то первую ночь провел дома со своей женой и ребенком. Минато с Кушиной и Наруто приехали к ним на выходных и они все решили съездить в Дисней Лэнд на два дня, развеяться и отдохнуть. Сначала Мито было тяжело привыкнуть к такому количеству внимания со стороны мужа и она все возвращаясь назад в то самое тяжело для них всех время, часто посматривала на него в поисках каких-либо странностей, еще окончательно не веря в полное возвращение мужа в трезвый и адекватный рассудок. Но спустя месяц успокоилась и смогла засыпать спокойно после тяжелого дня или секса, которого у них так давно не было и теперь приносил настоящее удовольствие им обоим. Они часто стали разговаривать как раньше. Хаширама даже согласился на то, чтобы Мито наняла няньку их дочери и наконец вернулась на свою работу, чтобы на всякий случай быть рядом в случае чего. Ну и просто себя уже чем-то занять толковым, кроме просиживания своих дней дома. И она наконец-то вернулась и теперь они уезжали на работу три раза в неделю вместе. Тема младшего брата Хаширамы, алкоголя и Мадары больше не поднималась в их доме. Была похоронена заживо и закопана надолго. Обито с Какаши уехали в Европу по разным странам за очередными партнёрами и там и остались на месяц, путешествуя и проводя время наконец вместе, о чем оба так соскучились за время непрерывной работы и Изуны. Изуны и работы. Фугаку остался за них. Изуна получил досье касаемо Обито и тщательно его исследовал в свое свободное время, ничего интересного для себя особо не находил, кроме как фотографий с Мадарой во времена его выпуска из колледжа. Да, Обито появился в их жизни, когда Мадаре стукнуло двадцать пять. Он даже помнит, как Мадара привел Обито в свою компанию и тот стал вторым Учихой, которого он поставил прямо рядом с собой, Какаши следовал за Обито уже тогда словно тень в свои девятнадцать. Рин уже работала два года и вскоре между ними образовалось что-то сроду коллектива. Факты о смерти родителей, о школьных выписках и оценках — ничего такого, чтобы привлекало внимание так сильно, на что хотелось бы остановить свое внимание. Все то, что удалось пока найти на отца Тобирамы он и так знал, видимо все-таки было приложено много усилий, чтобы скрыть то, что надо было. Изуна лишь прикрывает в блаженстве глаза и вспоминает недавний разговор с Цунаде.       — Я бы хотел выписаться отсюда к концу лета, — он говорит внезапно, смотря на цветущую сирень за окном. Запах цветов доносится через окно в кабинет и приятно оседает на кожу.       — Ты хотел бы, что? — Цунаде даже ударилась головой о полку, над которой нависала, ища очередную папку с делом пациента.       — Выписаться, — Изуна улыбается и смотрит на удивленное лицо женщины, — да, вы не ослышались.       — Но почему? — она сама не замечает, как удивляется еще больше, — в смысле, я очень рада, твоему решению, но недавно ты говорил по-другому.       — Ну, — Изуна поджимает ногу под себя, Обито обещал мне мотоцикл и я бы очень хотел его получить, стимул есть, — он усмехается и смотрит на ее спину.       — То есть для выписки тебе нужен был мотоцикл? — она поднимает бровь и смеется, — удивительный ты человек, Изуна Учиха.       — Ну, мы все любим игрушки и чем-то играть, — Изуна обворожительно улыбается, — вот и я поиграю. Цунаде хлопает его по плечу и ищет опять папки. С людьми. К августу уже будет все готово, должно быть, а если и нет, я подожду дома того самого часа, когда больше нет будет нужды здесь находиться. Снаружи от меня толку будет гораздо больше. Все уже успокоились, почти все забыли и теперь моя очередь выйти. Выйти и сыграть свое последнее соло. Простите меня, Цунаде, вы вряд ли меня поймете, но, обещаю — вы не пострадаете, разве что только от того, что выпустили меня. Но, будем честны — вам давно пора на пенсию и это будет отличная возможность уйти на нее. Вы заслужили мое доверие — вы заслужили отдых. Вы достаточно сделали — спасибо вам на этом. Вы сделали из меня другого человека. Из Хаширамы другого человека и порядком упростили мне во всем задачу.

***

Тобирама без особой надобности не выходил из дома, старясь отыграть все-таки свою партию, проводя у рояля все свободное время, словно желая очиститься от чего-то. Словно закрыть в себе что-то вместе с той самой игрой, которая всегда ему казалось недостаточно хорошей. Словно, когда он поймет, что именно он делает не так — он наконец-то сыграет так, как должен. Так, как играла его мама. И Тобирама нажимает на клавиши опять. Он ненароком поворачивает голову назад и впервые в жизни видит за своей спиной не Мадару, а Данзо, который смотрит на него и улыбается ему. Данзо ничего не говорил по этому поводу, он уже давно свыкся с некоторыми странностями Тобирамы, попросту привык. У каждого свои особенности, ты их или принимаешь, или нет. Собака лежит в их прихожей и он зовет ее и идет на прогулку. Когда тебя пронизывает иглы так часто, как только можно, в какой-то момент ты просто сбиваешься и перестаешь считать. Ты в какой-то момент устаешь настолько, морально, что больше не считаешь, ты просто принимаешь все то, что должно случиться как должное, как наказание или как награду за погружение куда-то глубоко и смирение приходит само. Ты плачешь молча. Лечение приносило свои плюсы — он ходил опять без костыля, тот пылился в его комнате. Сначала было больно первое время, но вскоре он просто начал ходить через боль сам. Пешком. Писал в свою тетрадь воспоминания, гладил кошку и разговаривал с Конан о работе. В один из вечеров они даже вдвоем стали изучать подаренную Хиданом камасутру и все-таки стало как-то так весело, что распили бутылку на двоих. Зецу стал частым гостем в доме Конан и всячески пытался вызволить Мадару из дома на прогулку, узнать друг друга поближе. Гуляли они или вдвоем, или вчетвером, или в компании везде. Ходили в бары, Мадара приходил к ним на работу и с интересом смотрел на труд людей, которые стали ему друзьями. Сасори показывал ему фотографии пришедших к нему до и после пациентов, из которых он делал своим ножом то, что те хотели. Особенно было интересно наблюдать за Хиданом. Дейдара недавно притащил Мадаре довольно-таки древнюю бутылку вина и посоветовал оставить для лучших времен. Тобирама нажимает на клавиши и вслушивается в звучание. Пока выходит не так, как хотелось бы. За окном светит солнце и температура в доме поднимается, он встает и открывает окно, чтобы стало чуть прохладней.       — Триста девяносто. Чие сегодня вкалывает ему без предупреждения, пребывая в каком-то плохом расположении духа и Мадара смотрит в потолок. Он тоже не особо в настроении сегодня. Как был в тот самый день. Он просто смотрит в потолок и вспоминает свои двадцать. После той игры все покатилось в одну сплошную яму. Тобирама периодически его игнорировал, но и с Изуной особо не сближался, ровно до одного момента, когда случилось то, что послужило полнейшим разрывом и полным отдалением их друг от друга. То время для Мадары протекало в выпивке, в обучении, в университете. Изуна пошел в колледж, Хаширама вместе с ним после занятий шли в компанию, где уже на них навешивали множество заданий, от которых голова шла кругом. А Тобирама заканчивал последний класс. Секса у Мадары с Хаширамой так и не случилось ровно до того момента, пока первому не стукнуло двадцать. Год потребовалось на то, чтобы Мадара переборол себя и перестал винить за ту самую игру. Но, отношения в какой-то степени у них даже улучшились с Тобирамой, до того самого дня. А после ужасно испортились. Это была третья ступень в пропасть, и после наступит четвертая. Мадара выпивал в парке с друзьями, когда Хаширама был на очередных сборах и возвращался под ночь, напивался на выходных, напивался дома, пока никто не видел и как-то раз в свои двадцать напился до такой степени, что… Мадара сидит вместе с каким-то своим однокурсником, в парке, осенью на втором курсе университета и пьет виски с горла. Годовщина смерти его матери всегда проходила крайне болезненно. А про смерть отца и вовсе говорить не стоит. Был поздний сентябрь, вечером уже порядком задувало, от чего приятный холодок остужал пылкий нрав и давал возможность напиться еще сильнее. Было около шести вечера, пятница.       — Будешь? — Мадара протягивает бутылку Минато, который сидит и как-то странно косится на него. Тот кивает и перенимает бутылку в руки, и делает вид, что отпивает глоток и запивает колой, но на самом деле он сомкнул свои губы и выпил лишь сладкую шипучку. Протягивает обратно бутылку Мадаре и тот пьяно кивает, пьет опять с горла. Они сидят в парке уже около двух часов, Мадара уже за это время выпил пол бутылки.       — А Хаширама не очень одобряет алкоголь, — словно невзначай говорит ему Минато, растирая свои руки от холода и ловит озноб. Мадара переводит на него взгляд и усмехается.       — Хаширама порой нажирается так, что тебе и в страшном кошмаре не приснится, — он кривится, — это он на публику весь из себя такой хороший, ровно до первой попойки, пока я не тащу его вместе с Тобирамой домой, придерживая его, пока без нашей помощи он и ступить не может, — он подносит бутылку к губам и отпивает еще. Фугаку должен уже скоро прийти, но, с тех пор как встретил Микото, стал часто отказываться от таких вот встреч или попросту опаздывать. И Мадара прекрасно понимал — почему. Никто не обязан разделять его горе, кроме него самого.       — Слушай, — Минато опять берет бутылку и отпивает уже свой первый глоток, все-таки захотелось, я все спросить хотел, а как ты с Хаширамой вообще сошелся? Ну, вокруг просто столько прекрасных девушек, взять, к примеру, мою Кушину, никогда бы не променял ее на мужика — почему он? Мадара слушает его внимательно и в какой-то момент его взгляд меняется. Он замолкает и с какой-то жадностью перенимает бутылку себе обратно и делает сразу пару глотков залпом.       — Четыреста.       — А кто сказал, — он начинает кашлять, — что я прямо-таки хотел встречаться с Хаширамой? — он говорит с какой-то иронией.       — Это само по себе разумеющее, вы же пара уже три года как никак, так он мне сказал. — Минато хмурится и с каким-то интересом смотрит в пьяное лицо Мадары и слышит как тот начинает смеяться. — Да и помнишь ту игру? Разве она не помогла вам сблизиться еще больше?       — Если я скажу тебе, боюсь, ты мне не поверишь, Минато, все-таки с Хаширамой вы почти лучшие друзья, и наверняка, он рассказал тебе уже все сам, — он отмахивается и пьет еще. Не помогла.       — Если хочешь поделиться, я выслушаю тебя, мы, как никак, друзья тоже. Я человек рациональный, я всегда предпочитаю слушать обоих, — Минато берет бутылку и пьет опять. — Почему не помогла? — Мадара начинает как-то горько смеяться и поднимает голову к небу. Задувает ветер беспощадно, он утыкается лицом в вязанный шарф и втягивает в себя сопли из носа, который начал течь.       — Потому что. Минато смотрит на него сконфуженно и ничего не говорит. Ему всегда было сложно понять Мадару — его настроение менялось за час раз пять, никогда не поймешь, о чем тот думает вообще.       — А что Хаширама тебе вообще про нас рассказывал? — он спрашивает вдруг. Ему и самому стало интересно, особенно интересно — как же Хаширама описывает всем друзьям и завистникам историю их любви и насколько правдиво.       — Он сказал, — начинает Минато с легкой улыбкой, — вы с детства были не разлей вода, постоянно вместе и ваши братья, которые вроде как тоже друг другу нравятся.       — Да ты что, — вставляет едкий комментарий Мадара и усмехается сильнее, качает головой, — ладно, продолжай, — опять пьет.       — Вы дружили и еще во время того, пока ваши отцы были живы были, вроде как вместе, ну то есть, получается с лет четырнадцати, тогда вы впервые поцеловались, ну и пошло поехало. В семнадцать стали официально встречаться, ну и у вас есть два брата, вроде как тоже друг другу нравятся. Он тебя любит, Мадара, — это видно. Мадара усмехается еще шире и пьет залпом.       — Чудеса ты рассказываешь, и Хаширама тебе — все, что я могу тебе сказать. Но, братья у нас есть, это правда.       — Не понимаю, что смешного! — Минато начинает раздражаться, — и вообще холодно тут.       — Четыреста пять.       — А ты пей, сразу теплее станет, — Мадара переводит взгляд на бутылку в руках Минато и перенимает ее, — ну, не хочешь, выпью я.       — Фугаку, кажется, все-таки не придёт, — уныло протягивает Минато и смотрит на время. — вообще мне домой надо скоро, Кушина скоро вернется с подружками, надо спать укладываться.       — Ну и иди, — отмахивается Мадара и пьет еще залпом, переводит взгляд на парк и поднимает голову к небу. Голова кружится. Запах какой-то свежести после дождя стоит приятный.       — Хаширама предложил мне место в вашей компании, ты знаешь? — Минато вдруг спрашивает с каким-то смущением и волнением.       — Не знал, поздравляю, — Минато подносит бутылку к его лицу и, подмигивая, пьет еще,       — Вы не обсуждаете такие решения между собой? — удивленно спрашивает Минато, — вы же два владельца компании уже два года и наконец перешли в управление, я знаю, что как вам стукнет двадцать один, все заместители передадут вам полномочия, Хаширама говорил, — Минато выдыхает, — разве вы не должны делиться всем друг с другом? Мадара переводит на него снисходительный взгляд:       — Ты такой наивный, Минато, нет, у нас есть друг от друга секреты и наша компания сроду разделения на дискриминацию, мы не отчитываемся друг перед другом, что каждый делает в своей половине и кого нанимает. Кто кому отдает предпочтение. Ни на работе, — Мадара запинается и пьет. — Ни в жизни.       — Четыреста шесть.       — Странные вы, — Минато бубнит под нос.       — Я Фугаку возьму с его женой, как закончит, мне он нравится, — сразу же говорит Мадара в ответ, — можешь Хашираме передать. — У каждого своя команда будет.       — Сам передашь, — Минато хмурится и так они сидят молча. Мадара в итоге выпил всю бутылку и начинает листать ленту в телефоне. Натыкается на фотографию брата с Тобирамой на фото профиля и поджимает губы. Тобирама и Изуна улыбаются в камеру. Мадара усмехается и чувствует какую-то странную злость. Ему бы он так улыбался, как Изуне в камеру, с которым они стали проводить постоянно время вместе. Мадару же Тобирама практически игнорировал, да и говорить особо не о чем было. Или просто не приходилось больше возможности. Раньше он мог хотя бы слушать его игру, а Тобирама и вовсе прекратил играть — слушать больше нечего было. Он пьет вторую бутылку и наконец встает и понимает, что его качает из стороны в сторону.       — Мадара, осторожно! — Минато подхватывает его и видит, как Мадара начинает смеяться. — Блядь, ну как ты напился-то так.       — Не знаю, — хихикает Мадара, — но весело, пошли нааа, — он тянет Минато за руку, — на траве полежим. Минато не успевает отреагировать, как Мадара тащит его на землю и ложится прямо посредине парка. Расправляет руки и лежит на земле звездой. Минато стоит и смотрит на него. Зовет его, но тот, не реагирует.       — Мадара вставай, твою ж ты мать, люди смотрят, — он шипит и пытается поднять его.       — Да насрать мне на людей, — смеется Мадара, на всех насрать, хуево мне. — Он замолкает, — ладно, почти на всех насрать. Брата люблю и… — он поджимает глаза и чувствует, как куда-то проваливается, — и малого тоже люблю. Хоть он и чертов идиот. — А еще МАМУ И ПАПУ! — он кричит и подносит руки вверх.       — Четыреста восемь. Минато поджимает губы и звонит Хашираме, сдавшись, но Хаширама с раздражением отвечает, что пока в дороге и чтобы Мадару он сам довез домой или братьям позвонил, те точно довезут. А как приедет — устроит Мадаре взбучку.       — Понял, — Минато выдыхает и подходит к Мадаре, — слушай, — он его дергает за плечо и Мадара переводит на него пьяный взгляд, — ты идти можешь? — Мадара пытается понять суть вопроса и наконец выдает, — нет. Минато, ну полежи со мной ты. Ну что ты, как я не знаю кто.       — Мадара, мне домой надо, я звонил Хашираме, он забрать тебя не может.       — Ой зряяя, — пьяно тянет буквы Мадары и смеется, — Хаши будет в бешенстве, ай-яй-яй.       — Кому позвонить, Мадара, чтобы тебя забрали? Мадара вытягивает губы трубочкой и пытается встать, но опять падает со смехом на землю:       — Позвони Тобираме. Найдешь номер, он точно заберет меня. Отвечаю. — Мадара смеется как-то наигранно и смотрит на Минато и кивает ему. Минато позвонил. И Тобирама пришел. Раздраженный, уставший и взволнованный. Перед Минато предстал юноша лет семнадцати с короткой стрижкой, в кожаной куртке и спортивном костюме, лицо которого почти заслонял капюшон. Так они с Тобирамой и познакомились. Минато лишь молча показывает на лежащего полу-мертвого Мадару на земле и видит, как Тобирама поджимает губы и выдыхает.       — Сколько он выпил?       — Бутылку всю, — Минато отвечает виновато под пристальный взгляд кровавых глаз.       — И почему ты ему позволил напиться до такого состояния? — ни один мускул не дрогнул на лице юноши и он, обсмотрев Минато с головы до ног пристальным взглядом, от которого Минато стало не по себе, наконец подошел к Мадаре.       — Такие разные, очень необычно, — Минато рассматривал Тобираму, которого видел впервые в живую и удивлялся, как он может быть братом Хаширамы.       — Ну и долго ты собираешься здесь лежать? — Тобирама спрашивает с упреком и пинает Мадару ботинком. В голосе слышится явное раздражение. Мадара открывает свои глаза и всматривается в лицо Тобирамы, щурясь и наконец говорит с весельем:       — Четыреста десять.       — О, любовь моя, ты пришла. Ты такая суровая, что я аж протрезвел. — Минато замирает и моргает пару раз. Тобирама дергается и кривится. Пошутил? Мадара начинает смеяться от вида Тобирамы.       — Вставай, черт тебя дери!       — А ты меня подними, я не могу! — Мадара говорит в тон и Минато просто прикладывает руку ко лбу. — Тобирама наклоняется к нему, чтобы наконец поднять за руку, но Мадара резко дергает его на себя и заваливает на землю.       — Мадара, отпусти! — орет Тобирама и Минато ненароком начинает смеяться от этого зрелища.       — Нет, полежи со мной! — Он утыкается своим носом в его макушку и вдыхает, — ну немного полежи, хорошо же лежится.       — Мокро на земле, твою мать! — орет Тобирама и пытается отпихнуть Мадару и смотрит на смеющегося Минато.       — Что встал? Помоги мне его поднять! Он себе все отморозит!       — Ну ты же меня согреешь, да, — выдыхает Мадара ему в ухо, — ну прямо как тогда, когда мы с тобой це… Мадаре прилетает локоть прямо под дых и он охает от боли. Тобирама наконец высвобождается от захвата и Минато помогает Мадаре подняться. Тобирама забрасывает его на свои плечи, поднимая на ноги.       — Ну что ты такой злой, Тобичка, — Мадара смеется и шатается, — Тобичкааа!!! — начинает орать на весь парк.       — Заткнись и не позорь меня! — шипит на него Тобирама и, наконец кивая, Минато прощается с ним и так вызывая такси, наконец доводит полностью пьяного Мадару до дома. Изуна встречает их дома одетый и с удивлением смотрит на раздраженного Тобираму и пьяного брата в хлам.       — Мадара?! — он быстро помогает Тобираме донести брата до дивана и те перемещают его на него.       — Что случилось? Почему ты весь в грязи, Тоби? — он моргает, — а я-то думаю, куда ты так быстро ушел, — он удивленно рассматривает пьяного брата. — Звонил — ты трубку не брал.       — Твой брат в полное говно, — Тобирама шикает и идет в сторону ванны, — я помоюсь, ты помоги этому идиоту раздеться. Изуна снимает с брата ботинки и Мадара смотрит на него внимательно, насколько может и просит воды. Изуна приносит ему воды. Когда Мадара уже наконец в одних трусах, Тобирама выходит из ванны и пытается высушить полотенцем свои волосы.       — Ему в душ надо, — обреченно говорит Тобирама и Изуна кивает ему. — Я забыл, — он уныло протягивает, — ты же с Шисуи в бар и на ночевку.       — Да я никуда не поеду, — Изуна отвечает сразу, — я сейчас позвоню и скажу, что дома…       — Нет, Изуна, иди туси! — внезапно кричит Мадара на своего младшего брата, — ты вроде хотел сегодня в бар и остаться у Шисуи, так вот, — Мадара как-то странно смеется и смотрит на ничего не понимающего брата, — разрешаю. Можете играть в покер хоть до утра и пить до потери пульса! Сегодня у нас траур! Тобирама у нас взрослый уже, — Мадара говорит с какой-то иронией в голосе, — раз целуется с тобой, и обо мне позаботиться сможет, да, Сенджу? Изуна виновато отводит взгляд от такой прямолинейности.       — Мада, ты точно уверен? Если надо — я сейчас позвоню Шисуи или Хашираме, и они.       — Не надо никому звонить! — резко повышает голос Мадара, — мне не пять лет, я справлюсь. Изуна поджимает губы и с беспокойством смотрит на Тобираму, но тот лишь кивает и пытается улыбнуться. Берет в руки телефон и вызывает такси.       — Ты его помоешь? — виновато спрашивает Изуна.       — Чего? — Тобирама сначала не понимает вопроса.       — Да, Тобирама, ты помоешь меня? Мне помощь явно нужна, — едко спрашивает Учиха старший.       — Я не… — Тобирама сразу же пятится назад.       — Пожалуйста, Тоби, — Изуна подходит к Тобираме и проводит своей рукой по его волосам, — ради меня, м? Я буду весь мокрый и опять собираться, а ты уже переоделся. Мадара пристально следит за ними.       — Ладно, хорошо, — спустя паузу выдыхает Сенджу и Изуна целует его в губы легонько. Мадара усмехается и переводит взгляд.       — Мы тут подождем, пока ты уедешь, напиши, как будешь у Шисуи дома, Изу, — Мадара ведет и себя и Тобираму на диван в гостиной и пьяно наконец садится. Изуна уезжает через полчаса, в последний раз бросив обеспокоенный взгляд на Мадару, но тот лишь одобрительно кивает и шлет ему воздушный поцелуйчик. А после улыбка резко пропадает с лица и он переводит горящий взгляд на сидящего в стороне Сенджу младшего.       — А ты, — Мадара пьяно указывает на его пальцем, — уж прости меня, но сегодня ты мой и никуда ты не денешься. Помой меня и уложи спать, раз больше некому, — в голосе царит какое-то странное раздражение и Тобирама от этого тона как-то сжимается. — Ну давай, смелее, — Мадара подвигается к Тобираме впритык и Тобирама резко ставит между ними руку.       — Четыреста одиннадцать.       — Не указывай мне, что делать, или сам доползешь до ванны, — говорит Тобирама раздраженно и Мадара замолкает. Тобирама встает и поднимает Мадару, тот лишь повисает на нем и они идут в ванну. — Господи, надо было так нажраться, — он причитает и наконец они доходят до ванны и Тобирама закрывает за собой дверь. Мадара стоит и смотрит на ванну. — ну и чего ты стоишь? — Тобирама психует, — иди внутрь. Мадара дергается от нервного смеха и наконец поворачивается к нему и спрашивает: — В трусах или снимешь их? Тобирама замирает и от такой наглости краснеет. — Я тебе сейчас врежу, я предупреждаю.       — Давай, — Учиха смеется и наконец приходит ближе и сжимает Тобираму в дверь, — врежь, если полегчает. Тобирама фыркает и тянет Мадару назад и наконец запихивает его в ванну. Сам раздевается по второму разу и они остаются только в нижнем белье друг напротив друга. Мадара рассматривает Тобираму, но тот, не обращая никакого внимания на него, резко включает холодную воду и Мадара сжимается.       — Сука! — он вскрикивает.       — Да, — Тобирама заходит к нему и берет мочалку, — ты. Постоишь под холодной водой, быстрее протрезвеешь. — Мадара буравит его взглядом и Тобирама берет шампунь. И наконец, включая воду потеплее, начинает намыливать Мадару, пока тот стоит и смотрит на него. — Голову мой сам, — Тобирама не смотрит на него и Мадара перенимает шампунь в руки и выжимает его на ладонь и подносит к волосам. Он проводит мочалкой по телу Мадары и вздыхает. Не так он себе представлял выходные. Опять Мадара и опять он. Мадара опускается на задницу и смотрит на стоящего Тобираму снизу вверх. Тобирама опускается тоже, смотрит в глаза Мадаре и качает головой. — Все, осталось только смыть, — он берет в руки шланг и смывает пену. Мадара следит за каждым движением и наконец говорит:       — Можно, я тебя тоже помою? Тобирама сначала подумал, что ослышался, но видя серьёзный взгляд Мадары, спрашивает:       — Зачем? Я же не грязный.       — В знак благодарности. And it's coming closer And it's coming closer You shimmy — shook my boat Leaving me stranded all in love on my own       — Четыреста тринадцать. Тобирама смотрит на него удивленно, отводит взгляд, оценивает ситуацию и наконец отвечает:       — Ладно, хорошо, я и так уже весь в пене. Мой. Мадара улыбается про себя и начинает мыть Тобираму сам. Так они сидят в ванне и вода течет на пол, потому что шланг периодически выскальзывает из рук Мадары и заливает пол. Наконец выходят из ванны мокрые и Мадара переодевает нижнее белье, пока Тобирама пишет ответ Изуне о том, что укладывает спать Мадару. Тобирама пробует играть еще уже десятый раз подряд и опять психует и со всей силой ударяет по клавишам. Раздражает. Все раздражает. Он выдыхает, поджимает губы и начинает с начала. Они доходят до спальни, точнее Тобирама на себе доносит свою ношу до спальни Мадары и Тобирама уже наконец обрадовавшись тому, что наконец-то он уложит спать Мадару и вернется в кровать, заранее составляет план, что же он сегодня прочитает перед сном. Мадара садится на кровать как-то неуверенно и сразу же переводит взгляд на Тобираму, который наконец-то с облегчением выдохнул. Ночью все немного выглядит иначе, а в комнате свет совершенно не горит.       — Ложись и спи, — Тобирама приносит из шкафа одеяло, которое Мадара зачем-то туда засунул, и бросает его на кровать, пока Мадара уже прикрыв один глаз лежит и рассматривает Тобираму.       — Ладно, я пойду и.       — Принеси мне пожалуйста воды и ибуметин, — жалобно стонет Мадара и наблюдает за реакцией младшего Сенджу.       — А в жопу тебе не пойти? — Тобирама опять бесится и поджимает губы.       — Пожалуйста, — Мадара делает самый жалобный вид, который может создать и Тобирама, закатив глаза, наконец спускается за тем, что Мадара попросил. Тобирама был прав — вода действительно хорошо отрезвляет. Он сосредоточенно переводит взгляд на телефон и смотрит сколько времени, всего лишь одиннадцать. Тобирама наконец возвращается и ставит все необходимое на тумбочку у кровати и уже хочет уйти, как Мадара резко хватает его за руку. Тобирама вопросительно смотрит и мужчина говорит:       — Побудь со мной, пока я не уснул.       — Да ты издеваешься надо мной?! — Тобирама опять вспыхивает, как спичка, — я тебе не нянька, нечего было так упиваться.       — Пожалуйста, мне очень нужно, чтобы ты побыл рядом и лег со мной.       — Зачем?       — Мне морально хуево, — Мадара отвечает с улыбкой, — в детстве, когда тебе было плохо, ты часто со мной спал, теперь я хочу поспать с тобой.       — И как ты объяснишь Хашираме, что мы спим с тобой в одной кровати? — Тобирама спрашивает тихо и нехотя косится в сторону простыней.       — Я не обязан никому ничего объяснять, мы с тобой часто спали вместе, что в этом такого?       — То есть ты собираешься делать вид, что ничего не произошло тогда и все нормально? — Тобирама спрашивает ровным тоном. Мадара молчит и наконец спрашивает, отводя взгляд:       — О чем ты? Тобирама замирает и от неожиданности садится на кровать и смотрит на Мадару в упор.       — Ты сейчас издеваешься над мной? Мадара смотрит все так же:       — Я не понимаю, в чем проблема. В детстве мы спали вместе и тебя ничего не смущало.       — Я не об этом! — Тобирама резко повышает голос, но Мадара все так же смотрит удивленно.       — Ладно, забудь, — он отводит взгляд и наконец ложится рядом, — подвинься, ты не дюймовочка. — Мадара сжимает губы, чтобы не выдать свою улыбку и они оба лежат и смотрят в потолок. Тобирама о чем-то задумался и вскоре и вовсе поджал руки над головой, а Мадара повернулся на бок и просто смотрел на его сосредоточенное лицо. Так они пролежали около получаса, Тобирама медленно начал засыпать и Тобирама ощущает, как Мадара просто перебирает пальцами его волосы и тем самым выбрасывает его из состояния сна. Он моргает и поворачивается к Мадаре, от которого также несет спиртом и тот смотрит на него.       — Что ты делаешь? — он немного отстраняется, но Мадара лишь улыбаясь продолжает гладить его по голове.        — Глажу. Do you think of me Where am I now? Baby where do I sleep?       — Зачем? — он хмурится.       — Просто хочется, успокаивает, у тебя всегда были волосы мягкие, — Мадара отвечает с улыбкой и наконец палец его скользит по щеке Тобирамы и падает тому на губы. Он смотрит пристально на них и сглатывает. Тобирама дергается.       — Я пойду в свою комнату, — он начинает вставать, но Мадара резко хватает его какой-то железной хваткой, Тобирама резко разворачивается от неожиданности и Мадара дергает его на себя со всей силой со словами.       — Жаль, я представлял это не так, — звучит грустный голос.       — Ч… — он не успевает выдохнуть, как Учиха резко поджимает его под себя и фиксирует руки Тобирамы рядом с его головой и наваливается на него свои весом. — Отпусти меня! — орет Тобирама, но он видит лишь Мадару на себе, который сидит на нем и смотрит прямо ему в глаза. Он грустно смотрит на него, наклоняется ближе и наконец выдыхает вместе со спиртом слова: — Не могу.       — Почему? Да отъебись ты от меня! — Тобирама брыкается и пытается Мадару ударить. Тот смотрит на него с каким-то весельем и одновременно с сожалением и наклоняясь впритык говорит:       — Я не хочу. — Он прислоняется к Тобираме своими губами и целует их. Тобирама дергается и наконец выхватывает руку их захвата и со всей силы бьет Мадару на ощупь в грудь и кричит:       — Да ты нихуя потом не помнишь, иди ты нахуй, и оставь меня в покое! У тебя вон мой брат есть — тебе что, недостаточно? — Он пытается отпихнуть Мадару, но тот с каким-то остервенеем накидывается на него и вжимает уже лицом в кровать, Тобирама кричит, Мадара закусывает губы и ослабевает хватку. Все-таки силы не отнимать ему. Он проводит нежно по его спине рукой пальцами и, наклоняясь, целует кожу. А вскоре перед глазами встает картина поцелуя с братом и Мадара со всей силы кусает его, впиваясь зубами, сам не понимая, зачем.       — У тебя Изуна, но это не мешает тебе меня любить, — он зацеловывает укус и наконец полностью вжимает Тобираму в кровать своим весом, давая возможность ему дышать. — Я хочу тебя всего полностью и не только так, я просто хочу тебя всего себе и… — он стонет только от запаха и сглатывает.       — Иди трахайся с моим братом, как ты умеешь, и оставь меня в покое! Я тебя терпеть не могу! — Тобирама задыхается и всячески пытается спихнуть Мадару с себя. Мадара начинает искренне смеяться.       — Я бы пошел, но я хочу свой первый раз с тобой, поэтому посыл трахаться мне с твоим братом не актуален и… — Тобирама замирает от такого заявления и чувствует как рука Мадары скользит по его бедрам и, наконец проникая под простынь, трогает его кожу на животе, ощущает пальцами мурашки, — ты врешь.       — Мадара, хватит, пожалуйста, — Тобирама дергается еще раз и Мадара просачивает под ним свою руку полностью и кусает за шею, втягивает ее зубами подолгу и наконец отпускает — оставляя засос.       — Нет, ты — мой. — Мадара резко разворачивает его на спину, от чего Тобирама ударяется затылком о матрас и моргает. — Я. — он сжимает свои глаза сильнее, стараясь не фокусироваться на том, как Мадара со стоном обнимает его и прижимается к нему, гладит пальцами кожу.       — Четыреста пятнадцать.       — Когда мы тогда с тобой поцеловались, я каждый день об этом думаю, — он говорит тихо и наконец целует Тобирамы скулу, — я еще тогда давно сказал тебе, что ты мне нравишься, но ты меня не понял тогда и убежал от меня, — Мадара резко вбивается в Тобираму своим возбуждением и целует в край губ, — ты постоянно от меня бегаешь, словно я какое-то чудовище.       — Мадара, — Тобирама скулит, — не надо. Мы не…       — Но я не чудовище, Тобирама, я, может и немного болен, но я никогда не причиню тебе вреда, я же тебя с пеленок практически знаю, я… — Мадара ощущает, как Тобирама начинает возбуждаться и сам, и накрывая своим телом просто трется об него, пока Тобирама поджимает губы и просто пытается сейчас не закусить их до крови. Мадара судорожно дышит и накрывает рот Тобирамы своим, пытается, но Тобирама резко отворачивается, и Мадара уже стонет во весь голос, двигается на нем резче и более болезненней, пока волна удовольствия разносится по телу обоих. Становится жарко. Мадара выгибается и ногтями царапает кожу Тобирамы и наконец слышит стон под собой. Тобирама, сжимая зубами свой палец, стонет себе в руку и ощущает и отвращение от всего происходящего, и ужасное удовольствие. And it's coming closer And it's coming closer And I coming closer       — Тише, — Мадара прожимается к нему своим горячим лбом, — не стони громко, мы просто… Мы… — он сам срывается на стон и наконец кончает в свое нижнее белье, пока открывает свой рот и ощущает, как Тобирама кончает под ним. Вскрикивает от неожиданности, от омерзения и чувства вины и Мадара лишь старается накрыть своими губами его и просто поцеловать, пока руки скользят по телу Тобирамы, но Сенджу лишь закусывает его губы до крови, от чего Мадара резко отстраняется и вскакивает. — Стой! — Мадара хватает его за лодыжку, отчего Тобирама вскрикивает и ударяется прямо руками и лбом на пол. — Подожди, — Мадара сжимает ее до боли и Тобирама опять кричит. Он отпускает его резко и пытается встать, но Мадара опять хватает его и не дает открыть дверь. Заламывает сзади и слышится крик на всю комнату:       — Отпусти меня! Я не хочу! Мы не… мы не можем! — он бьет Мадару в ногу своей ногой и они опять падают на пол. Мадара садится прямо у двери и заслоняет дверь, чтобы Тобирама никуда не ушел. Тобирама весь дрожит и сидит у стены напротив него.       — Тобирама, я…       — Не подходи ко мне! — он кричит, — не трогай меня! Не прикасайся ко мне! Слышишь? — он задыхается от крика и пытается просто не разрыдаться.       — Тобирама, — Мадара подползает к нему и Тобирама пытается вжаться в стену.       — НЕ ТРОГАЙ МЕНЯ! And it's coming closer And it's coming closer And it's coming closer       — Четыреста восемнадцать.       — Тобирама, я бы никогда не сделал этого, я бы не… У нас не будет, если ты не хочешь, я просто… — он садится рядом и Тобирама смотрит на него как-то безумно. — Блядь, — Мадара сжимает волосы руками.       — Не трогай, — все еще задыхается Тобирама и пытается привести дыхание в норму. Они молчат еще полчаса. Тобирама просто смотрит в потолок сидя на полу, Мадара подносит к нему свою руку, но слышится резкий удар. — Не прикасайся ко мне больше никогда, — он дергается и пытается встать.       — Тобирама, пожалуйста, я. — Мадара опять хватает его и тянет на кровать, но Тобирама резко выворачивает свою руку и пытается открыть дверь, но она заперта.       — Открой чертову дверь! — он начинает кричать.       — Нет, ты поспишь тут, — Мадара поджимает губы, — я не трону тебя больше, просто, пожалуйста, останься со мной хотя бы сегодня. В наш первый раз, и…       — Заткнись, у нас ничего не было! — кричит Тобирама и дергает дверную ручку еще раз.       — Ты кончил от моего трения — было, — Мадара улыбается счастливо, несмотря на ситуацию, — так же, как и я, почти можно сказать — секс и… — Мадара не успевает ничего не сказать, как Тобирама просто с криком набрасывается на него и начинает наносить свои удары в лицо, в живот, куда угодно и кричит.       — Я ненавижу тебя! Ты слышишь меня? — он сам не замечает, как слезы уже текут по лицу, — я тебя презираю! Чтоб ты сдох! Мадара ставит блоки и наконец сжимает кулаки Тобирамы и прижимает к себе и говорит шепотом смотря глаза в глаза, говорит четко:       — А я тебя люблю. Тобирама замирает и его губы начинают дрожать. Он резко встает, подходит на кровать и просто ложится к стенке и накрывается одеялом молча. Его трясет ужасно, слышно как стучат его зубы. Мадара упирается головой о стену и, просидев там около получаса, сам идет в сторону кровати, открывает дверь. Хаширама приехал ночью, сначала звал их обоих, а когда увидел брата в кровати Тобирамы, сначала захотел орать, но успокоился и тихо подошел к ним. Тихо срывает одеяло с них. Мадара лежит оперевшись лбом о спину Тобирамы и спит, прижимая его к себе. Он понятия не имел — чем занимаются Изуна с Тобирамой, но взгляд останавливается на засосе на шее брата и взгляд Хаширамы сужается. И он просто набрасывается на Мадару и начинает его целовать, пока Мадара спросонок ничего не понимает. Срывает с себя одежду. И слышится крик, который заглушается рукой, закрывшей рот. Тобирама просыпается от какого-то копошения и сначала не понимает, где он находится. Слышится какое-то мычание и он сонно поворачивает голову в другую сторону. Сначала не может понять, что происходит, а после его зрачки расширяются. Сердце начинает колотиться. Хаширама сверху, вжимая Мадару в кровать трахает, пока тот кричит ему в руку и пытается с себя спихнуть. Хаширама покрывает его спину поцелуями, шепчет, что все будет хорошо и чтобы он расслабился. В воздухе витает запах крови, смазки и Тобирама боится пошевелиться. And it's coming closer And it's coming closer And it's coming closer And I coming closer Мадара наконец вырывается и пытается вдохнуть через крик боли.       — Четыреста двадцать.       — Слезь с меня, здесь твой брат, долбоеб! — он бьет Хашираму в нос с локтя, но Хаширама лишь грубо прижимает локоть назад к кровати и слышится, как что-то хрустнуло. Слышится крик опять. И после стон. Возня и наконец Мадара лежит на спине и Хаширама начинает дрочить ему.       — Перестань, — Мадара выгибается и закусывает губу, — я не хочу.       — Хочешь, ты просто запутался, Мадара, ты давно этого хочешь, и значит мне надо быть грубым, — он накрывает его губы своими и целует их, пока тело Мадары начинает реагировать на его движения. — А после он поворачивается к Тобираме, который забыл как дышать и наконец отвечает:       — Пусть учится, вот как надо, кто, если не старший брат научит, да, Мадара? Тобирама хочет встать, но слышит крик Хаширамы:       — Нет, ты что, останься, и смотри. Тобирама просто встает, выходит из комнаты и доходя до своей, спускается прямо по двери вниз захлебываясь в слезах, сжимая свои зубы так сильно, чтобы не заорать. Он глотает в истерике воздух, он зажимает руками рот под стоны из соседней комнаты и что-то в нем окончательно ломается в тот день. Он не смог выйти оттуда даже на утро. Ему стало настолько от всего отвратительно, что он просидел в своей комнате до вечера. И наконец-то вышел. Никого дома не было. Тобирама впервые сел за пианино и прямо как сейчас играл ту самую мелодию, пока слезы катились по его щекам. От боли и отвращения. От странного чувства, словно в тебе что-то сломалось и больше не станет как прежде. Мадара не подал виду когда вернулся домой, не посмотрел на Тобимару даже и не реагировал ни на что вообще. Он хромал, его рвало и он просто смотрел в одну точку. То, что случилось той ночью было забыто и не поднималось больше. Хаширама вернулся домой через пару дней, видимо все-таки Мадара его выгнал и вскоре все вернулось в прежнюю колею. Все делали вид, словно ничего не случилось, словно всем все приснилось. Только Тобирама по ночам отчетливо слышал.       — Не трогай меня!       — Мадара, я…       — Ты изнасиловал меня! Ты понимаешь это?       — Не говори глупостей, — слышится раздраженный ответ, — это был просто грубый секс и я…       — Ты порвал меня, я ходить не мог три дня. Ты понимаешь?       — Мадара, послушай, такое бывает при первом разе и…       — Убери свои руки от меня! Я не хотел этого!       — Нет — хотел, ты хотел этого, меня хотел!       — НЕТ! Тобирама зажимает свои уши руками и сжимает губы до крови и отчётливо слышит в своей голове:       — Я хотел не тебя, я хотел его. А ты забрал у меня эту возможность. Изуна лишь удивленно косился на всех пару дней и вскоре все вернулось на свои места. Слышались стоны из спальни, наконец-то у Мадары и Хаширамы началась полноценная сексуальная жизнь. Хаширама добился того, чего так хотел. Мадара и вовсе перестал смотреть в глаза кому-либо. А после его прежняя веселость вернулась и все постепенно встало на свои места. Кроме одного момента. Спустя месяц Тобирама — съехал в общежитие на год и там закончил школу. Оттуда поступил в университет там и остался до окончания первого семестра. Он общался с Изуной ближе чем с кем-либо за этот год, не появлялся дома и вскоре они начали встречаться в канун рождества, когда оба учились в университете. А Тобирама за этот год выжиг в себе все то, от чего он рыдал по ночам первые три месяца и напивался до рвоты.       —  Четыреста двадцать два. Пульс опять сто восемьдесят. Тобирама заканчивает играть наконец-то свою симфонию, смотрит на пианино и закрывает крышку. Мадара встает с кушетки на дрожащих ногах и наконец доходит до выхода. На него смотрит Зецу с Конан и счастливо и с какой-то поддержкой во взгляде улыбаются ему, а он улыбается в ответ. Snow is crackling cold She took my heart I think she took my soul

***

Июнь проходил у Орочимару в постоянных встречах с Тобирамой, который в какой-то момент начал выливать на него столько информации, что становилось дурно от того, что все это не удавалось проанализировать и причалить хотя бы к какому-то адекватному берегу. Мицуки рос и каждый раз с особым восторгом встречал Тобираму с Данзо на пороге их дома, когда они попросту решали провести вместе время за пределами их терапии. Кагами стал часто засиживаться допоздна в больнице, полностью погружаясь во все записи, которые он делал во время обучения у Тобирамы и вот уже помог принять десятые по счету роды, о чем с гордостью писал Тобираме в смс и тот отвечал ему, что Кагами большой молодец и как только он вернется — они продолжат дальше. Данзо наконец-то собирал свои вещи в поездку и два дня они закупались новыми вещами. Все-таки, если ехать отдыхать, хотелось в чем-то свежем и новом. Хаширама засиживался допоздна на работе, изучая все документы, которых скопилось далеко за сотню и сжимал своими пальцами волосы и после как и договорился с Цунаде приезжал к ней на прием в восемь вечера. Мито встречала дома его ужином, а после он играл с Сакурой в ее куклы. Обито с Какаши фотографировались в Стокгольме на главной площади напротив оленей и пили пиво, сидя в пабе и слушая живую музыку. Отдых совмещенный с работой — проходил крайне продуктивно. Вчера они заключили одну из самых удачных сделок и теперь наконец-то точно закончат к августу выпуск первых мотоциклов. Изуна часто сидел на природе и слушал пение птиц, которые разговаривали с ним и ловил какое-то умиротворение, а после попивая колу переводил взгляд на досье Орочимару и внимательно читал его. Мадара с Зецу напились однажды и все-таки до такой степени с Хиданом и Какузу, что решили устроить марш бросок по всем барам сразу в центре города и просто жить этим моментом. Сердцу стало значительно лучше, только при сильном поднятии давления оно давало сбой. Врачи посоветовали ему внедрить спорт в его жизнь и бегать по утрам. И теперь он вставал рано утром и вместе с Зецу бегал, пока тот приносил ему свежевыжатый сок и они бежали в сторону парка. Цунаде взяла пару дней выходных себе и съездила на кладбище к родителям. Долго сидела там и просила дать ей какой-то совет, а вскоре доехала и до Джирайи. Там сидела молча. Тобирама наконец вместе с Данзо идут на посадку и выпивая по два джина с тоником, слышат объявление их рейса и садятся в самолет. Тобирама засыпает в самолете на плече Данзо от накатившей на него резкой усталости и Данзо приобнимет его и сжимает его руку. Целует его в висок и включает музыку в наушниках. Майорка встречает их крепким солнцем и Тобирама щурясь надевает солнечные очки, идет в сторону отеля держа за собой чемодан, который катится по песку на колесиках и иногда проваливается в него же. Разложив все вещи в отеле, Данзо на ресепшене с улыбкой перенимает листовку различных ночных развлечении, ночная жизнь тут по-особенному развита. Тобирама предлагает сходить осмотреть местность за пределами отеля и через пару дней Сенджу хочет реализовать свой план по посещению тех достопримечательностей, которые он сразу же отметил для себя еще до поездки. А сначала просто пару дней полежать на солнце и наконец-то расслабиться. Тобирама в принципе не особо любил загорать и всегда отдавал предпочтение активному отдыху, нежели пассивному, но всегда нужно учиться чему-то новому. Данзо выдавливает крем и аккуратно намазывает его на свое тело, чтобы не сгореть, пока Тобирама минут пять ищет им место, где лучше всего поставить шезлонг и наконец лечь. Мимо них проходит компания испанцев и до них доносится их язык. Данзо лишь улыбается проходящим мимо людям и когда они машут им рукой, машет им в ответ.       — Здесь все такие доброжелательные, — говорит он на третий день, лежа на солнце и читая книгу. Тобирама лежит с закрытыми глазами и наконец открывая их, поворачивается в его сторону:       — Да, здесь как-то все по-другому, нет этой тяжести и как-то люди здесь все совершенно другие, — он рассматривает собравшийся народ на пляже и отпивает свою Сангрию, * которую принесли им в охлажденном кувшине и поставили на столике рядом. — Никому по сути дела до того, как ты одет, или чем занимаешься — все просто радуются и ловят кайф. — Тобирама слабо улыбается, — вчера, пока ты был в бассейне, встретил парочку, замечательные люди, они и вовсе сюда приехали из Германии, под старости лет наконец-то решили отдохнуть вдвоем, — Тобирама переводит взгляд на море.       — Наверное, это и есть счастье, вот так вот вместе до старости с пониманием и путешествовать, когда оба уже устали, — протягивает Данзо.       — Да, это оно и есть, — Тобирама задумывается, хмурится и утыкается в свою книгу. Они часто гуляли по местности, заходили обедать или ужинать в различные ресторанчики и Тобирама понял, как все-таки он любил испанский тапос*, особенно если запивать все это дело Сангрией. Данзо же уплетал за обе щеки поэлью*, больше всего нравилась с морепродуктами. Они взяли экскурсию под конец недели на день и там его и провели. Катались на лодках, Тобирама смеялся и приобнимал Данзо на шлюпке, когда их начало качать. Данзо вцепляется в него железной хваткой и орет, что они сейчас упадут за борт и утонут. В Замке Бельвера* Данзо восхищенно слушает историю создания замка, а Тобирама подходит и смотрит вниз спиральной лестницы, которая достигает в свою длину под сто метров. Тобирама дожидается своей очереди с Данзо и они решают, кто первый спустится с самой большой горки в местном аквапарке. В итоге он толкает Данзо вперед и, слыша как тот орет, уже спускаясь в потоке воды по трубе, спускается следом. Они напиваются за ужином и Данзо просто накидывается на него в номере, судорожно снимает с его одежду и с себя, целует его губы и чувствует привкус солнца и песка на его губах. Они опускаются на пол, в номере даже вечером жарко и Данзо сжимая и поглаживая достоинство своего партнера, зацеловывает головку и говорит, что это самый красивый член на свете. Тобирама гладит его своей рукой по ягодице и сжимая ее резко, слышится звонкий удар. Под конец июня Зецу предлагает Мадаре отдохнуть наконец-то от всего и продолжить их прогулку по барам. Они встречаются с Хиданом и тот договорившись заранее с Дейдарой организовывает порно шоу сегодня в его баре. Народу будет крайне много. Конан с Нагато тоже придут и они немного все окунутся в полнейший разврат после всего того, что пережили и наконец-то развеятся. Мадара сжимает утром того же дня рукой свою вторую и Чие вводит ему укол, который стал по счету пятисотый.       — Я очень рада, что ты наконец встал на ноги, значит мы на верном пути, — она счастливо улыбается, ведь Мадара уже две недели ходит без костылей. Он кивает и сам не знает, рад он или нет этому. Наверное — рад. От чего-то в сознании опять возникает момент, когда в какой-то из разов Мадара еще до всех тех событий с игрой и Тобирамой все-таки пришел к нему и предложил изучать немецкий. Он просто хотел, чтобы Тобирама его начал понимать, даже несмотря на то, что тот ему отказал и сказал, что ему это не надо. Они тогда гуляли по парку, была ранняя осень. Тобирама шел ему и рассказывал, что у него случилось в школе нового, Мадара внимательно слушал и отвечал. И вдруг внезапно, Тобирама начал убегать от него. Мадара за ним со смехом.       — Догони меня, Мадара, — Тобирама смеётся бежит по мостовой, которая соединяет парк с другом концом города. — Мадара бежит за ним, листья уже начинают спадать с деревьев, а Тобирама все смеется и бежит. — Не догонишь! — слышится звонкий смех в памяти.       — Я всегда тебя догоняю! — слышится смех Мадары в ответ, — куда бы ты ни убежал или Изуна, я всегда вас догоню. Тебя точно! Тобирама показывает ему язык, резко останавливается и бежит дальше.       — Пятьсот десять. Мадара наконец добегает до него, хватает, поднимает и крутит в воздухе, пока маленький Тобирама смеется и Мадара вместе с ним. Они еще такие невинные и не наломали дров. Он наконец-то останавливается, опускает Тобираму вниз и целуя того в лоб, прижимает к себе. Мальчик смотрит на него смущенно и целует в щечку в ответ.       — Так здорово жить, — он говорит тихо и улыбаясь, — даже несмотря на то, что мамы больше нет, — он запинается, — ты мне сам стал как мама.       — Пятьсот двадцать. Это третье самое лучшее воспоминание в жизни Мадары. Тогда было так спокойно, легко и невесомо. Тогда, даже несмотря на все до, было хорошо.

***

Ночная жизнь здесь была по-особенному активна, громкая музыка играла вдоль главной улицы, различные танцевальные клубы, бары, кальянки и места эскорта для туристов. Они идут ночью по главной улице и к ним проходит милая негритянка и предлагает им стриптиз на двоих. Данзо сразу же хватает Тобираму за руку, чтобы уйти подальше отсюда, но Сенджу лишь спрашивая стоимость, соглашается и негритянка под совершенно озабоченный взгляд вперемешку с паникой у Данзо ведет их куда-то в дом напротив. Играет громкая музыка и везде стоят шесты, на которых танцуют танцовщицы. Ужасно прокурено, мужчины и женщины сидят везде и пьют, пожирая глазами танцоров.       — Пойдемте в приват! — девушка отвечает томно и Тобирама идет за ней. Данзо идет следом, а по дороге заказывает себе выпить. Мадара сидит в баре Дейдары и слышится громкая музыка, уже разгар вечера и они пьют непонятно какой коктейль подряд.       — Горячо сегодня тут, — наконец устало опускается к ним за огромный столик Дейдара и устало потирает глаза.       — Устал, солнышко? — Сасори сразу же подсаживается к нему ближе и успокаивающе гладит по плечам. Красивые женщины в чулках и мужчины в латексе танцуют на шестах. Слышатся какие-то стоны доносящиеся из соседнего столика и Мадара переводит туда свой взгляд. Конан смотрит в свой телефон, листая ленту новостей и замирает. Прямо на нее смотрит Данзо с фотографии вместе с Тобирамой из Испании и оба улыбаются. Она переводит осторожный взгляд на Мадару, который рассматривает шест. Зецу уже висит на нем пьяно и она стараясь улыбнуться, выключает свой телефон. Не надо этого ему показывать. Мадара не говорил о Тобираме больше ни разу после больницы в ее присутствии. Красивая афроамериканка подходит к Тобираме и, грубо садясь на него, прямо прижимается своим тазом и дергает бедрами. Данзо сидит рядом, и она перенимая своими пальцами его подбородок, целует без спроса его губы. Тобирама смотрит на ее затылок и ухватывается пальцами за ее длинные черные волосы, кучерявые. Она подмигивает им обоим и ступая огромной шпилькой на красный пол, идет в сторону шеста. Мадара подходит к шесту и садясь рядом с ним рассматривает, как красивая альбиноска с короткой стрижкой и подкаченным телом, делая круг вокруг шеста, наконец смотрит на него. Он пристально протягивает ей купюру денег и он опускается ниже, полностью раздвигая свои ноги в сторону и наклоняется к нему. Мадара молча засовывает купюру ей в чулок. Она улыбается и танцует дальше, поворачиваясь к Мадаре своей задницей.       — Буду организовывать такое каждые выходные теперь, — Дейдара осматривает свой огромный клуб и усмехается, — прибыльное дело, никогда не подумал бы, что нашему скованному народу надо именно такое, спасибо, Хидан.       — А я говорил тебе, — Хидан выдыхает дым из кальяна и смеется, продолжает играть с Какузу, Конан и Нагато в Уно. Афроамериканка танцует медленно и снимает лифчик, но не откидывает его, а прижимает к груди. Данзо, уже выпив достаточно и войдя во вкус, протягивает ей очередную купюру и Тобирама с придыханием смотрит, как лифчик отбрасывается в сторону. Мадара пожирает взглядом альбиноску, которая полностью села к нему своим лицом и целуя его в засос, перемещает его руку на свой чулок и Мадара поняв намек, стягивает его и отбрасывает в сторону. Зецу подходит к нему со спины, садится рядом и пьяным взглядом смотрит в профиль Мадары.       — Нравятся тебе альбиносы, я смотрю, — он говорит с какой-то радостью, поглаживая Мадару по плечу.       — Да, — отвечает Мадара с придыханием смотря как девушка снимает с себя лифчик и он летит Мадаре прямо в лицо. — Это называется — диагноз, — он аккуратно откладывает лифчик в сторону и продолжает рассматривать девушку. When all your demons die Even if just one survives I will still be here to hold you No matter how cold you are Мадара писал Тобираме первые полгода и никогда не получал ответа. Он писал обо всем ему и просил простить его, просил, умолял вернуться домой, говорил о том, что им надо обо всем поговорить и все решить наконец. Он просил Тобираму оставить в покое Изуну, когда узнал о том, что те встречаются, но был добавлен в черный список. Мадара лишь поджимал свои губы, видя фотографии Изуны с Тобирамой в соц сетях и, слушая рассказы Изуны о Сенджу младшем, натянуто улыбался. Его брат был счастлив — значит, должен быть счастлив и он. Это его брат и это конец. Мадара перестал писать и погрузился полностью в работу начал разрабатывать свою первую линейку машин, которую хотел выпустить в очередную годовщину смерти папы и все его время он уделял именно этому. Дом, работа, брат, Хаширама и так по кругу. Хаширама чувствовал какой-то прилив свежего воздуха с тех пор, как Тобирама покинул их дом и, наблюдая за Мадарой наконец успокоился и списал все на свою ревность и прочие неприятности. Тобирама не приехал ни на один праздник, ни в один выходной, Тобирама вовсе пропал. А после от Изуны они узнали, что Тобирама перевелся на второй семестр учиться во Францию по обмену и учит французский язык. Изуна летал к нему туда сам, Мадара оставался дома. Он лишь усмехнулся по поводу французского языка и никак не прокомментировал это. Но все это было крайне смешно — Тобирама от него попросту сбежал. Афроамериканка остается в одних трусиках и, наконец навалившись на Данзо, хватает того за руку и тянет на себя, водит по нему своими руками и они начинают медленно танцевать. Стягивает с Данзо майку и он летит на диван к Тобираме. И после целует в засос Данзо, Тобирама смотрит на них внимательно. Красиво и становится жарко.       — Хочешь к нам? — наконец она спрашивает его подмигивая и наклоняется к нему своей пышной грудью, — можем втроем, за дополнительную плату.       — Я тут посижу пока посмотрю, — отвечает Тобирама и смотрит завороженно за двумя полу обнаженными телами. Альбиноска танцует уже с Зецу и Мадара смотрит на них с каким-то трепетом и наконец она наклоняется к нему и просит присоединиться. Он усмехается и протягивает ей руку в ответ.       — Воу! — говорит Дейдара, — Мадара решил отжечь. Данзо полностью взмок и танцует с женщиной, а после наконец опускается на диван и его место занимает Тобирама, которого негритянка тянет на себя и. Зецу смотрит, как Мадара целуется с альбиноской, которая сняла с него рубашку и они оба танцуют около шеста. На секунду Тобираме кажется, что он целует Мадару, сжимая длинные вьющиеся черные волосы под пьяный взор Данзо. Негритянка берет его руку и скользит ей, придерживая своей вдоль ее пупка, и наконец он сжимает ее трусики.       — Снимай, — она шепчет ему в ухо со стоном… И Мадара резко тянет их с альбиноски вниз и поднимая взгляд видит перед собой Тобираму, который игриво смотрит на него и со стоном сжимает его плечи. Медленно начинает плыть и пытается прийти в себя. Музыка играет ужасно громко и яркие лампочки создают галлюцинации от вспышек. Тобирама поднимает руки вверх и танцует, полностью дергаясь в такт музыке. Прикрывает свои глаза и погружается в ощущения. Мадара отпивает еще алкоголя и прикрывая свои глаза танцует у шеста, пока альбиноска обходит его сзади и опускается тазом по его спине. Тобирама резко крутит головой в левую сторону. Мадара крутит в правую и… …наконец, спускаясь назад, Зецу перехватывает его и целует его. Жадно и настойчиво. Данзо целует Тобираму сам и к ним подходит Альбиноска и грубо толкает Мадару и после тянет на себя, чтобы он уделил внимание и ей. Зецу забирается на танцевальный пол и целуя шею Мадары, пока альбиноска целует Мадару в губы. No matter how cold you are I see the terror in your teardrop Take your belief make it snow, let go And wait together until we thaw Темноволосая женщина проводит своими пальцами по животу Данзо, который лежит на диванах и целуется с Тобирамой, который и вовсе забыл где находится. А после они танцуют уже все втроем на полу и Тобираму начинают ласкать они оба с обоих сторон. В тот день Мадара пришел домой с работы довольно-таки поздно и понятия не имел о том, что в их дом вернулся один сожитель. Точнее в их новый дом, старый за время отсутствия Тобирамы они продали и купили новый совместный. Хаширама уже должен был приехать через час и Мадара устало скидывает свое пальто в коридоре, идет в сторону их кухни и наливает себе выпить. Высушивает стакан виски залпом и устало садится за барную стойку. Сверху слышатся какие-то стоны и крики, Мадара удивленно поворачивает голову прямо на второй этаж. Доносится со стороны комнаты Изуны. Идет проверить, что случилось. Доходит до двери и прислонившись ухом, наконец прислушивается и слышатся характерные шлепки звуки секса и лицо Мадары вытягивается.       — Что за? — он сначала хочет открыть дверь, но отступает на пару шагов назад и уже хочет уйти, как дверь резко открывается и в проеме двери стоит человек, которого он не видел полтора года. Абсолютно голый Тобирама смотрит на Мадару и у Мадары перехватывает дыхание. Главное не смотреть сейчас вниз. Не смотреть. Не смотреть. Не… Блядь. Тобирама стоит весь мокрый, от него несет запах пота и он порывисто дышит и наконец его губы вытягиваются в улыбке и он облокачивается о косяк двери.       — О, Мадара, — он скрещивает руки на груди, — ну здравствуй, давно не виделись, — он оценивающе проводит по нему взглядом, — выглядишь заебанным, хотя затраханный здесь я, — его губы искажаются в усмешке. — Мадара теряет дар речи и не может ничего сказать. — Солнышко, — Тобирама лениво поворачивает голову назад в сторону спальни, — накинь на себя что-нибудь, тут твой брат приехал.       — Сейчас, — слышится голос Изуны и он начинает искать одежду на полу.       — Тоби…рама? — только и может выдавить из себя Мадара и сглатывает.       — Ну, как видишь, — Сенджу усмехается и никак не стесняется своей наготы, — пройти дашь? — Мадара не успевает ничего ответить и Тобирама проходит и грубо задевает его своим плечом, щеголяя по дому в чем мать родила, Мадара смотрит на его задницу и слышит смех ему в след. — Добро пожаловать домой, не ждали? А я решил вернуться. — Тобирама доходит до ванны и все так же смотрит в лицо Мадары, — устал я бегать, набегался и так по вам всем соскучился, — он улыбается и Мадаре плохеет. Изуна наконец выходит из ванны и виновато улыбается Мадаре.       — Мы это…сюрприз хотели сделать, — он говорит быстро и тоже добегает до ванны и закрывает следом.       — Получилось, — тихо говорит Мадара и спускается вниз, Хаширама как раз входит в дом. Мадара стонет и Зецу накрывает его губы опять.       — Вот Мадара пошел во все тяжкие, — усмехается Сасори и Хидан лишь радостно улыбается.       — Это все моя Камасутра помогла. Надо было ему переключиться и перестать ходить в монахах. Лишь одна Конан с каким-то сожалением смотрит на Мадару, который уже лежит на барной стойке и Зецу покрывает его кожу поцелуями. Она бы радовалась, если бы не знала, что Мадара сейчас не здесь. Данзо покрывает кожу Тобирамы поцелуями и он сжимает его волосы грубо, наконец впивается в его губы своими и сжимает его член рукой. Данзо стонет и закусывает губу. Они уже перешли в общий зал. I don't wanna be another bullet hole In the exit sign on your road I don't wanna be another bullet hole In the exit sign on your road Зецу стонет от боли и приятных ощущений Мадаре в рот и тот хаотично начинает раздевать его в приватке. А после останавливается и от чего-то осмотрит на соседний столик и на секунду ему кажется, словно он слышит стон Тобирамы и видит его, как Данзо налегает на нем сверху и улыбается ему. Пару раз моргает — но там совершенно другая пара.       — Я хочу тебя, — говорит Зецу и начинает раздевать Мадару сам. Они сидят за столом и лишь Изуна радостно смотрит на всех.       — А что случилось, кто-то умер? — он отпивает вина за поздним ужином и приобнимет Тобираму. Мадара сидит без лица и Хаширама улыбается в ответ внезапно:       — Нет, просто это так неожиданно, учитывая, что Тобирама ни с кем не общался, даже с братом родным, застал нас врасплох.       — Вы не рады моему возвращению? — с сожалением спрашивает Сенджу младший и отпивает сам вина.       — Рады, — говорит Мадара тихо, — просто неожиданно все это и…       — Ну вот и хорошо, люблю приносить радость людям, — Тобирама улыбается ему натянуто.       — Расскажи, что вообще произошло, что нового было, как твое обучение? — Изуна дает почву для разговора всем им и отпивает вина.       — Ну, — Тобирама пожимает плечами, — во Франции было интересно, изучали разные новые методы лечения, интересных людей встретил, появились у меня два друга, моих одногруппника Нагато и Конан. Сдружились, они кстати тоже отсюда, — он с какой-то теплотой улыбается, — странная парочка, но очень гармоничная, — он переводит взгляд на Мадару, — хоть и такие разные. Мадара смотрит на него и отпивает вина. — Часто ходили на разные мероприятия все вместе, — он тоже пьет, — по барам прошлись, они вернутся только через полгода сюда, остались еще на семестр, Конан хочет попутешествовать еще там. — Ну и все в принципе, французский учили, занимательный язык, — Тобирама усмехается. — Мелодичный такой, а вы как тут? Что нового?       — Мадара начал работу над новыми автомобилями, — по-деловому отвечает Хаширама, — компания развивается и через каких-то год два выпустим свою первую линию машин, новые работники у нас, у меня отличная помощница Мито уже года два и Минато, Мадара взял себе Фугаку с Микото, а вот хочет взять Обито с Какаши, те сейчас обучаются, помнишь нашего кузена? — он приобнимет Мадару за плечи, — в поте лица трудимся, если все будет хорошо, поженимся через пару лет, да, Мадара?       — О, я так рад за вас, — Тобирама улыбается им обоим и Мадара хмурится.       — И мы тоже с Тобирамой поженимся, — счастливо наклоняет голову Изуна к Тобираме и прикрывает свои глаза, — и будем мы жить тут все с одном доме до старости, как ты и сказал когда-то Хаширама.       — Конечно, это настоящее счастье! — Хаширама звонко смеется и наконец говорит, — ладно, я пойду отолью и в кровать, поздно уже, я спать хочу. Рад твоему возвращению, брат. Тобирама в потоке ощущений открывает свои глаза и может поклясться, что видит перед собой Мадару и с какой-то зверской злостью толкает Данзо в туалет и грубо разворачивает его лицом к стене. Мадара наваливается на Зецу и, видя Тобираму, начинает целовать его кожу, снимая с него трусы. И обмочив пальцы слюной, постепенно начинает его разрабатывать, отчего Зецу вжимается лицом в диван. Мадара зажимает Тобираму в проеме на второй этаж. Изуна с Хаширамой уже давно ушли, пытается всмотреться в его лицо:       — Да что с тобой такое? Что ты себя ведешь словно сам не свой? К чему этот спектакль?       — Какой? — спрашивает Тобирама и поднимает бровь.       — Вот это вот все, — Мадара сжимает его кофту, — ты меня игнорировал и почти год.       — А тебе ли не пора спать, Мадара, с моим братом? — спрашивает спокойно Тобирама и усмехается. Мадара сжимает его сильнее и хочет примкнуть ближе, но получает под дых от Тобирамы и тот наконец говорит:       — Живи своей жизнью и оставь меня уже в покое, ради своего брата хотя бы, — он смотрит на него с каким-то презрением, — или в тебе не осталось ничего святого? — Мадара замолкает и прикрывает глаза и наконец со всей силы бьет по стене рукой рядом с лицом Тобирамы, но тот даже не моргнул.       — Не трогай моего брата, не порть жизнь ему! Он мой брат — держись подальше от него, — он шепчет угрозы в лицо Тобирамы, но тот лишь улыбается.       — Мадара, я люблю твоего брата и делаю его счастливым, портишь жизнь ему и мне сейчас только ты, — он упивается своими словами от огромной обиды и какой-то ненависти.       — Ты врешь, — шипит Мадара и сжимает ткань на груди Тобирамы кулаком. — Ты все время врешь, ты заврался уже настолько, что и сам в свое вранье поверил! — он говорит тихо.       — Нет, врешь здесь только ты всем и всегда, оставь меня в покое уже и живи себе счастливо, или потеряешь еще и брата своего, меня ты уже потерял! Ты как болезнь, как паразит, не можешь успокоиться, пока не сожрешь кого-либо до конца, — он отпихивает Мадару от себя и идет в сторону лестницы. Мадара достигает его на втором этаже и хватая руку его шипит.       — Ты любишь меня, прекрати мучить Изуну! Я расскажу ему все, — он тянет Тобираму на себя.       — Расскажи лучше, как любишь меня и что ты делал для этого, — Мадара замирает от таких слов и Тобирама грубо отпихивает его. — Я ненавижу тебя и больше всего хочу забыть. Забудь и меня. А в следующий момент Мадара, не удержав равновесие, вскрикивает, Тобирама резко дергается назад, смотрит на полные страха глаза Мадары и, не успев ухватить его, видит, как Мадара падает с лестницы кубарем и ударяется головой об перила. Тобирама входит в Данзо сзади и зажимая его рот рукой трахает со всей отдачей и стонет от чувства полного заполнения себя внутри него. После нагибает раком и наваливаясь сверху, сжимает рукой шею и слышит стон Данзо, когда он задевает ту самую точку внутри него. Мадара трахает Зецу грубо сверху, сжимая его в кровать и стонет, слышатся стоны и он резко меняет позу и Зецу перемещается на него сверху. Мадара смотрит совершенно пьяным взглядом на него и проводит руками по бледному телу.       — Тобирама, — он выдыхает неслышное имя. — Тоби.       — Мадара! — слышится крик на весь дом и вскоре выбегает Хаширама и Изуна из своих комнат. Тобирама в полнейшем ужасе трясет Мадару, который без сознания лежит на полу, пока голова его в крови и наконец-то спустя время слышатся сирены скорой. Мадара пробыл в больнице месяц, у него диагностировали неоднократное сотрясение мозга, ушибы и оставили на лечение в больнице. Мадара практически ни с кем не общался, много спал и принимал лекарства. К нему приезжали и Хаширама, и Изуна, и Тобирама, который после того случая стал сам не свой и чувствовал ужасную долю вины и умолял простить его.       — О чем ты? — наконец спрашивает Мадара устало и смотрит на него вопреки ужасной головной боли.       — Я случайно, я толкнул тебя и ты упал и… — Тобирама поджимает губы, видит ужасные синяки под глазами Учихи и какой-то потухших взгляд, усталый.       — Я не помню этого, — тихо отвечает Мадара, — почему ты меня толкнул?       — Мы разговаривали и ты, — он понимает по пустому взгляду Мадары, что тот совершенно не понимает, о чем он, — ты вообще ничего не помнишь? Вообще ничего, что было между тобой и мной? Мадара смотрит на него как-то отрешенно, смотрит долго, как-то слишком внимательно и молчит.       — Я просто хотел…мы просто, — губы Тобирамы начинают дрожать.       — Скажи, Тобирама, ты счастлив с моим братом? — резко переводит тему Мадара, устало выдыхает. Тобирама кивает и закусывает губу. Он решил закончить все это. Сыграть в игру — обмануть и себя и его и всех. На этот раз получится. — А он с тобой? Надеюсь, Изуна больше не волнуется, — Мадара говорит тихо, — он самое дорогое, что у меня есть.       — Да, — Тобирама отвечает тихо и пытается сглотнуть ком в горле. Мадара смотрит на него, словно для себя что-то решая, видя поникшую голову Тобирамы и наконец в его взгляде что-то проскальзывает на долю секунды и Тобирама, замечая это, моргает, а после взгляд становится каким-то пустым.       — Я не помню и не понимаю о чем ты, прости, если я тебя чем-то обидел, не хотел, — он отворачивается к окну и наконец говорит, — Изуна самое дорогое, что у меня осталось, позаботься о нем, если я буду не в состоянии. Обещай мне, что никогда его не бросишь, — Мадара смотрит в окно с каким-то безразличием, — если меня не будет рядом. Ты должен его оберегать и Изуна всегда должен улыбаться. Я позабочусь об этом, — он опять переводит взгляд на Тобираму и говорит тихо, — и ты тоже должен. — Я никогда не обижу тебя больше и пальцем не трону тоже, мы с Хаширамой и ты с Изуной будем счастливы. Тобираму в тот момент словно холодной водой облили. Мадара кончает с именем Тобирамы на губах и наконец устало опускается спиной на диван. Зецу судорожно дышит и прижимается к нему своим телом. Мадара лежит так подолгу после секса, которого у него было почти три года и, поднося сигарету ко рту и зажигалку, наконец закуривает. Тобирама целует Данзо в висок и помогает одеться. Они возвращаются в номер и идут в душ. Неделя отпуска пролетела незаметно. Тобирама, познакомившись с человеком по имени Киллер Би, пьет шоты, пока Данзо со смехом рассказывает его брату про врачей. Тобирама выпивает Сангрию и облизывает губы. Данзо мажет ему нос кремом, Тобирама все-таки обгорел. Они смеются и бежат под дождем в отель, ибо. В предпоследний день пошел ливень. Промокли насквозь. Самолет опускается в Дании и Тобирама весь красный с Данзо, который смеется над ним, идут в сторону такси. Июль. После отпуска всегда много работы, много дел и много обязанностей. И весь месяц Тобирама и Данзо пожинали последствия их спонтанного отдыха вдали от всех, работая больше, чем положено ночью, только замертво падая на кровать или же пересекаясь в больнице, когда их смены совпадали. Тобирама, как и обещал, вернулся к обучению Кагами и все свое свободное время уделял ему и там, отвел его к середине июля в отделение нанохирургии, с интересом наблюдая за тем, как Кагами в восхищении рассматривает там все, что только можно было. К Орочимару приходил раз в неделю и привез им сувениры и подарки с отпуска. Мицуки привез одну большую статую дракона и Орочимару поставил ее в гостиной. Данзо был вымотан сам, часто стал агрессировать, но вскоре успокоился и просто пил от усталости и ложился спать. Их сближала лишь собака, которая на прогулках бежала и лаяла во всех голос. Данзо от чего-то и Кагами, с вечно своим довольным видом расхаживая по больнице, стал выводить из себя ужасно. Пару раз срывался, на что получал замечание от Тобирамы и все это переводилось в попытку секса, но Тобирама ему отказывал. Они оба за три недели начали выматываться, Тобирама работал без выходных. Данзо сначала держался, а после сорвался и вовсе напился с Сарутоби и пропал из дома на три дня в свой выходной. Тобирама ничего не сказал по этому поводу.       — Готов? — Мадара даже начинает смеяться от этого вопроса и отвечает: — а что, если нет? Колоть мне не будете?       — Да, наверное, надо больше не спрашивать, — Чие виновато улыбается и колет Мадаре в колено, он шумно вдыхает воздух.       — Ты стал крепче что ли, ешь много? — она проводит по его телу рукой и вкалывает еще одну иглу.       — Стал жить половой жизнью и много есть, когда хочется, — c какой-то иронией отвечает Мадара, — все-таки секс очень помогает.       — Я рада, что тебе лучше, — она гладит его по голове и игла проходит внутрь. — Как с алкоголем?       — Пью.       — Много?       — Ну да, — отвечает Мадара с какой-то странной эмоцией, — не буду пить — не смогу заниматься сексом, вот и нашел выход, — он отводит взгляд в сторону и смотрит на белые стены.       — Все будет хорошо, — Чие присаживается рядом и наклеивает пластырь.       — Не будет, уже ничего хорошо не будет, — Мадара переводит усталый взгляд на нее, — никогда хорошо и не было, чтобы внезапно было.       — Не говори так, ты уже вылечиваешься и теперь мы поддерживаем твой организм необходимым, чтобы не пошел регресс, — она встает и берет в руки еще пластырь.       — Я… — он тихо говорит, — я не про это. Там уже все настолько затухло и застыло, что я уже и сам смирился и вот стараюсь жить дальше. — он садится, — долго думал обо всем, вспоминал и понял, что всю жизнь делал все неправильно, постоянно. Даже когда отпустил все ради других, по-прежнему пытался бежать от себя и я даже забыл, знаете. Такое бывает. Когда ты что-то очень хочешь забыть, что разрывает тебя на куски в какой-то момент ты действительно забываешь.       — Это называется вытеснение нашей психики, — то, чего мы очень боимся или хотим забыть — стирается из нашей памяти по нашему желанию.       — Тогда почему это каждый раз появлялось вновь, когда я напивался и видел его? Словно выходил из сна, и сначала я держался, а после накрывало и каждый раз меня несло, если я хотел забыть?       — Пятьсот пятьдесят, — она вынимает иглу и улыбается ему, — значит не так уж сильно ты хотел забыть, что-то да хотел помнить. Мадара из больницы вышел словно совершенно другим человеком. Вернулся к работе и дома стал себя вести совершенно иначе. Тобирама сначала долго не мог понять, в чем дело, но постепенная догадка ужасом отдавала в голове. Мадара всю свою любовь перевернул к Хашираме и отдал ее брату, он улыбался им, делился со всем и словно начал новую жизнь. Он улыбался и Тобираме, но уже не так, прежде — без какого-либо подтекста и понимания. Мадара стал смотреть на него просто как на младшего брата своего парня и на парня своего брата. Не более не менее. На любые воспоминания из детства за столом странно застывал и виновато улыбался, отвечал — не помню. Слушал Изуну по-настоящему с счастливой улыбкой и радовался за них с Тобирамой, дарил им подарки и отправлял отдыхать. С Хаширамой полностью слился и стал функционировать как один сплошной организм. Пили вместе, гуляли вместе, занимались сексом и работали вместе. Все шло своим чередом и Мадара изо дня в день выстраивал между ним и Тобирамой, сам того не понимая или понимая, огромную ледяную стену. И Тобираме становилось страшно.       — Тогда ты, — Тобирама один раз впал в истерику.       — Прости, но. Я правда не помню, — Мадара смотрит на него с какой-то болью и отводит взгляд, — я никогда не хотел причинить тебе боль. sad-sad-sad-sad Тобирама всегда слышал лишь:       — Забыл.       — Извини.       — Не помню.       — Как у вас с Изуной?       — Я так счастлив за вас.       — Я самый счастливый брат на свете. Одно лишь поменялось в Мадаре — иногда его настроение кардинально менялось и он словно полностью уходил в себя. Часто голова болела и он пил. А еще странность была в сексе он трахал Хашираму сам, словно вымещая обиду на него за тот раз. Грубо, жестко, нежно, везде где только можно и часто не бывал дома, засиживался на работе допоздна и перестал использовать с тех пор немецкий язык вообще. Мадара полностью стал другим и разделил себя на две части — дома один, на работе другой. И Тобираме становилось сначала страшно от этого, а после, видя все время это ужасное напряжение в силуэте Мадары и доминирующий тон по телефону, а после усталый и апатичный взгляд в его сторону, который долго на нем не задерживался — еще страшнее. Мадара словно смотрел не на него. А сквозь него. Лишь дважды он сорвался спустя года, когда напился с Хаширамой на кухне и Тобирама застал их, увидел донельзя знакомый взгляд и впал в ступор, а второй на той самой барной стойке, где его застал Тобирама через пару дней. В тот момент на какое-то мгновение внутренние установки, закрывшиеся на замок от последних слов Тобирамы перед падением, дали сбой и треснули. Но уже привыкнув все блокировать и забывать, Мадара повторил те самые его слова. И все вернулось в прежнее русло. Даже когда он жил с Тобирамой тот год — он ни разу не сорвался настолько, чтобы Тобирама это увидел. А жить с Тобирамой было очень тяжело, спать особенно, поэтому и он просто пил. И апатия ко всему, вперемешку с депрессией и усталостью полностью сжирала его личность изнутри. Он отказался от человека, которого любил ради благополучия и счастья других, заставил себя полюбить другого — и ему изменили. Прекрасный финал. И изменяли все время — он знал это и уже никак не реагировал, лишь ждал — когда же его все это добьет настолько, что реагировать больше будет не на что. Он лишь продолжал радоваться за брата и Тобираму, работать и все время уделять Обито, которым в какой-то степени заменил себе маленького Тобираму — только уже без прошлых ошибок, а нормально. Он смотрел на Тобираму, видел его сначала ужас, потом обиду, потом злость. Потом смирение и вскоре смирение — и наконец-то они пришли к тому, к чему пришли. Как Хаширама и сказал — счастливая семья, живущая дома и проводящая тот самый день рождения Тобирамы, на который он ему подарил собаку. Именно тогда, Мадара выгорел сам и наконец-то принял решение — или все, или ничего. Долго думал, купил кольцо Хашираме и хотел полностью отказаться, выбрал ничего. Но жизнь отправила его в тот самый клуб, подарила презентацию, Тобираму тогда и аварию, заставив его выбрать все. Начать с начала, как бы больно и противно от этого не было. Пинком под зад. Кагами часто предлагал выпить Тобираме после их смены и Сенджу даже пару раз согласился, с каким-то сожалением смотря на телефон, который молчит. Он сам не заметил, как усталость просочилась в их отношения с Данзо и те стали заметно портиться. Ночью Кагами повел его в клуб к Дейдаре, от чего Тобирама долго отнекивался, но под настойчивыми просьбами сдался и наконец в один из субботних вечером он сидит вместе с ним после смены и пьет шоты залпом.       — Ничего себе тут разврат, — смеется Кагами, смотря на настоящее порно-шоу и чуть краснеет, — а народу-то сколько тут, обалдеть. Тобирама выпивает еще пару стопок и зовя официанта, просит повторить.       — Короче, давай поиграем в слова на немецком, — Кагами пьяно улыбается и говорит свое первое слово. Тобирама слишком сильно выматывал себя и уставал на работе и дома от того, что как-то все смешалось после отпуска в кучу в голове и стало часто накрывать по поводу ситуации в его голове, к которой он отчего-то начал возвращаться и до сих пор не мог понять, что же тогда на самом деле случилось. И даже сейчас любая фраза, любая мелочь напоминала о том, о чем не хотелось вспоминать. И это выматывало еще больше. Словно ты даже не ходишь по кругу, ты топчешься на месте и тратишь все свои силы на то, чтобы не упасть. Музыка играет громко и Тобирама лишь отвечает:       — Пожалуйста, давай не сейчас. Я просто хочу ни о чем не думать. Кагами пожимает плечами и удаляется в туалет. Тобирама сидит и курит, сверлит взглядом телефон и набранный номер Данзо остается без ответа. Он наконец поворачивает голову к танцовщицам и рассматривает их, а после замечает знакомую фигуру. Конан идет куда-то с коктейлями и он проводит ее взглядом. Встает и обходит бар и наконец видит такую картину: Нагато пьет с Мадарой, тот сидит в полностью открытой рубашке и его целует рядом какой-то непонятный тип. Он целует его в ответ, а Тобирама смотрит на это. Наконец Мадара отстраняется и пьяно ведет головой, встает и идет в сторону Тобирамы, даже не смотря в его сторону.       — Водки мне! — он пьяно кричит и тянет деньги, а после замирает и поворачивается в сторону. На него смотрит Тобирама, стоя прямо перед ним, и Мадара смотрит ему в глаза. Он усмехается и качает головой: — Опять глючит, уйди, — он пихает Тобираму куда-то в бок. — Но Тобирама остается стоять на месте и смотрит на него с какой-то непонятной эмоцией. Ему жаль? Мадара смотрит на него опять и Тобирама впервые видит в его глазах знакомый взгляд, которым на него Мадара смотрел те года после того, как упал. Он вернулся. Мадара берет водку в руки и выпивает залпом. Ставит стакан наполовину заполненный на стол и смотрит на Тобираму. — Ну и что? — он моргает и смеется как-то с горечью. — ЧТО? — резко начинает кричать. Зецу резко наваливается на него сзади и обнимает:       — Мада, ты чего так долго? — он смеется и переводит взгляд на Тобираму.       — Тобирама! Я тебя везде ищу! — Кагами наконец хватает за руку своего учителя и тут резко замирает, — Тобирама?       — А это кто, Мада? — Зецу пьяно смеется и пытается поцеловать Мадару, но, тот отталкивает его. Тобирама переводит взгляд на Зецу и внимательно рассматривает его.       — Тобирама, ты знакомого встретил? — пытается перекричать Кагами музыку.       — А это что за шлюха очередная? — спрашивает Мадара с явной иронией. Just smile like a rifle Hard metal in the setting sun Just smile like a rifle Hard metal in the setting sun       — Тот же вопрос и к тебе, — Тобирама с отвращением отворачивается от Зецу и указывает на Кагами, — это не шлюха, это мой ученик.       — А! Как Данзо сначала! — Мадара широко улыбается и протягивает руку Кагами, — а я Мадара, приятно познакомиться будущая шл… — Тобирама резко хватает Мадару за руку и отводит в сторону, но Мадара пихает его и смотрит исподлобья. — Отвали, иди к своей очередной подстилке и хватит за мной следить! Зецу! — он пытается кричать, но Тобирама кричит на него в ответ.       — Во-первых, я не слежу за тобой…       — Да ты что, — едко протягивает Мадара и подходит впритык, и хватает Тобираму за плечо и притягивает к себе, — да не пизди, мы по жизни друг за другом следим, нам бы не машины создавать и врачами быть, а сразу надо было в ФБР.       — И выбирай выражения, это мой ученик, — Тобирама хмурится.       — Мне насрать, кто это, — Мадара смеется, — честно. Веришь?       — Нет, — Тобирама хмыкает и Мадара смеется.       — Ну и правильно, Тобирама! Мне верить нельзя, я же всю жизнь вру и я такой ужасный, что пиздееец! — он обводит руками зал и кричит. — Один ты у нас — святой!       — Перестань! — шипит Тобирама и пытается успокоить его своими руками, заткнуть рот, но Мадара лишь хватает его и вжимает в стену и пьяно смеется.       — Это ты должен был стонать подо мной, пока я тебя люблю грубо и нежно, умолять меня не переставать наоборот, — а не вот это вот все. — Тобирама сжимает свои зубы и начинает краснеть от злости. — Но это кричал мой брат, пока ты трахал его, а Хаширама, пока я его, вот такая вот жизнь несправедливая мразь! — Мадара кричит ему в лицо и наконец отпускает его. — И поэтому я вернусь к своей шлюхе, ты к своей и расходимся, мне с тобой нельзя долго находиться, сразу колотить начинает, кошмар какой-то, — он с горечью улыбается. — Ты как болезнь, Тобирама, ты реально как рак, — он резко успокаивается и говорит уже тихо, — лечи не лечи, борись с ним или нет — сжираешь изнутри.       — Не далеко ушел, — выплёвывает Тобирама эти слова в лицо Мадаре и тот лишь смотрит на него с грустью, подходит опять на веселе к Зецу и они оба уходят. Кагами смотрит на подошедшего к нему Тобираму, тот извиняется и просто уходит домой. Он идет домой пешком и просто понимает, что Мадара полностью прав. Это будет продолжаться вечно. Они будут по кругу ходить вечно. Другим людям делать больно вечно. Стараться жить дальше вечно. Но при каждой встрече только этот человек будет у него вызвать эмоции от лютой ненависти и желания просто схватить и не отпускать — и ничего с этим уже не сделаешь. Это сначала образовалось у тебя под кожей в детстве от прикосновений, после засело где-то в легких от запаха кожи и волос. Медленно по кровеносным сосудам начало отравлять твой организм. Дошло до сердца — атрофировало его собой и наконец дошло до мозга — там и осело. Они оба как неизлечимый рак друг друга. Если уж авария и потеря памяти не помогла, сумасшествие, лечение и отказ не помог. Ничего не поможет. Он встречает Данзо дома с Сарутоби и просит отойти Шимуру в сторону. Они оставались у него дома, и Тобирама пока Данзо встает, идет собирать свои вещи.       — Что ты делаешь? — Данзо спрашивает с криком, пока Сарутоби говорит на кухне с кем-то по телефону. Тобирама медленно, с каким-то чувством разочарования во всей жизни и в себе, собирает уже вторую сумку и Данзо наконец хватает его за руку.       — Да что с тобой? — он пытается его остановить. Тобирама продолжает в полнейшей тишине и, наконец собрав две сумки, поворачивается к нему, подходит, смотрит в глаза и с сожалением выдает:       — Прости, Данзо, но нам нужно расстаться. Я правда пытался жить дальше, я пытался тебя полюбить, как ты меня, и все забыть, но я не могу. Я. Люблю другого человека, я не могу перестать о нем думать, меня трясет, когда я вижу его, и это не лечится, — он выдыхает и видит, как Данзо бледнеет, он говорит тихо и его голос надрывается, — я не могу. Я просто больше не могу. Я не могу делать больно всем, и в том числе тебе, я устал бороться с тем, против чего у меня нет оружия. Я был очень с тобой счастлив, и ты не виноват ни в чем, дело во мне, это я просто, — он прикрывает глаза и смеется тихо, — конченный, моральный, слабый урод. Ты заслуживаешь гораздо больше и лучше, нежели я, я не хочу испортить тебе жизнь. Я ухожу.       — Тобирама, нет! — Данзо начинает орать и хватает его за руки. — Нет, мы просто устали, был тяжелый месяц, прости, что я не брал трубку, я…       — Данзо, — Тобирама поджимает губы, — пожалуйста, не надо, — он пытается отцепить от себя его руки, но Данзо с криком наваливается на него и они оба падают на пол.       — НЕТ! Ты просто устал, — он дрожит весь и целует Тобираму, Тобирама отвечает ему с огромным сожалением и наконец смотрит ему в глаза.       — Прости меня, я не могу.       — Нет, это Мадара? Он тебе что-то сказал?! — Данзо начинает посмеиваться, — что он тебе наплел? ЧТО? Я убью его, нет, — он смеется, — я правда его убью. — Он переводит взгляд на Тобираму и начинает раздевать его, — давай мы просто ляжем в кровать и поговорим утром, ты просто успокоишься и сейчас все будет хорошо.       — Сарутоби! — Данзо кричит, — принеси воды! Тобирама сглатывает и сам не замечает, как начинает рыдать. Он проводит рукой по щеке Данзо и тот замирает.       — Данзо, правда — все. Я люблю тебя очень, но не так, как бы ты хотел. Ты самое хорошее, что было в моей жизни, но я убиваю и тебя, и себя. Отпусти меня!       — НЕТ! — Данзо кричит и встает, выводит Сарутоби за дверь и они прощаются. После он закрывает ключом дверь в комнате и возвращается к Тобираме, который лежит и смотрит на потолок.       — Ты никуда не пойдешь, — пьяно качает головой Данзо, — я не выпущу тебя, мы со всем справимся этим говном и тебе станет легче. Тобирама сглатывает слезы и молчит. Данзо помогает Тобираме встать и они доходят до кровати, раздеваются и Данзо просто ложится рядом и прикрывает свои глаза. Тобирама не может выдавить из себя и слова. Он чувствует, как Данзо целует его губы, но не отвечает ему.       — Пожалуйста, — Данзо шепчет, — я умоляю тебя, не отталкивай меня, я люблю тебя. Тобирама содрогается в тихих рыданиях и отвечает Данзо на поцелуй через слезы и проводит рукой по его спине. Он гладит его успокаивающе и чувствует, как Данзо перемещается вниз, проводя горячим дыханием по его телу и Тобирама сжимает простынь.       — Данзо, пожалуйста, не надо, — он умоляет его и пытается отпихнуть, — это ничего не поменяет, я… — он судорожно выдыхает от того, что Данзо начинает сосать его основание и слезы катятся еще сильнее. — Не надо, Данзо, остановись!       — Ты такой весь мокрый, ты уже весь возбудился лишь от моих слов, — Данзо шепчет и Тобирама хочет провалиться сквозь землю.       — Ты просто устал и запутался, тебе надо отдохнуть и все будет хорошо, — Тобирама стонет и чувствует ужасную вину сквозь слезы.       — Я все ради тебя сделаю, — Данзо накрывает его рот своим и Тобирама чувсвует привкус собственной смазки на языке. Он отстраняется и говорит тихо:       — Все?       — Да, — Данзо зацеловывает его лицо.       — Тогда отпусти меня, — говорит Тобирама тихо. — Пожалуйста. — Данзо замирает, шумно выдыхает и наконец садится. Смотрит в одну точку, а после с улыбкой на лице поворачивается к нему.       — С одним условием, — он говорит со странным взглядом и улыбкой на губах.       — Каким? — Тобирама моргает и приподнимается на локтях.       — Мы будем с тобой спать, — Данзо наваливается резко на Тобираму и впивается. В него своими зубами в шею. — Мы с тобой будем первое время заниматься сексом столько, сколько я захочу и когда захочу. Потому что я тебя всегда хочу и мне надо быть с тобой рядом хотя бы так.       — Нет, это ненормально! — Тобирама отпихивает его и хочет уже встать.       — Не тебя меня учить нормальности, — со злобой бросает Данзо и вжимает Тобираму в кровать, наклоняется к его уху. — Ты сам ебнутый на всю голову, а я недалеко ушел.       — Данзо, я сказал нет, — Тобирама устало выдыхает и отпихивает его.       — Тогда, — Данзо поджимает свои губы, — переспи со мной сейчас. — Он смотрит на него пристально. Тобирама смотрит на него с мольбой. — Данзо пожалуйста, не надо делать больно нам и…       — В последний раз переспи со мной и покажи мне всю свою любовь, как и я покажу тебе, — он поджимает губы, — я умоляю тебя. Тобирама шумно выдыхает, косится на сумки и отпивает воды.       — Ну не смотри на меня так, — Данзо улыбается, — я же ничего не прошу ужасного, просто то, что нам оба принесет удовольствие. — Он говорит с улыбкой, а потом добавляет, — а потом побежишь к своему Мадаре и будете жить себе счастливо. Тобирама дергается от этих слов и говорит:       — Данзо.       — Ну иди сюда, — он накрывает его губы своими и тянет на себя, — не будь таким отрешенным. Мы все еще вместе. — Тобирама отвечает на поцелуй с каким-то странным осадком внутри и Данзо, улыбаясь через губы, валит его на кровать. Тобирама проснулся утром от ужасной мигрени, пытался встать с кровати, не получалось минут пятнадцать. Сумки свои искал столько же, Данзо спрятал их в шкафу, конечно же — запер Тобираму в своей квартире, забрав все ключи. Тобирама сначала пробовал открыть дверь сам, но, не найдя никакого выхода лучше, кроме как вызвать специалистов, — выломал дверь и вместе с собакой сел в свою машину и они вернулись в свой дом. Слава богу, хоть Данзо от дома ключи оставил, причем две пары. Три недели пролетели в звонках Данзо к нему, в приездах в дом и попытки примириться, на что Тобирама лишь молчал и просил забрать свои вещи. На работе они старались коммуницировать меньше всего, пока Данзо просто не наваливался на Тобираму в кабинете и не пытался заняться с ним сексом прямо там, начинали драться, как раньше. Кагами заметил странные отношения между Данзо и Тобирамой, но лишь молчал и ничего не говорил, пока Тобирама предлагал ему выпить после работы и соглашался. Данзо приезжал к нему домой и с порога начинал обвинять в том, что Тобирама нашел себе очередную шлюху в виде Кагами, на что Тобирама устало качал головой и просил замолчать. Видимо — у Мадары и Данзо общая черта считать шлюхами всех, кто находится с Тобирамой рядом или общается более-менее нормально. Тяжело было обоим. Данзо начал напиваться с Сарутоби постоянно и писать Тобираме какой-то бред, Тобирама просто сидел дома с собакой и практически не выходил оттуда без надобности. Пытаясь понять, что делать дальше и стоит ли делать вообще. Его выход из дома ограничивался прогулкой с собакой, Кагами, Орочимару и работой. Все.       — Тяжело, — выдыхает Тобирама, гуляя за руку с Мицуки, пока они втроем идут в парке развлечений.       — Понимаю, — Орочимару откусывает сахарную вату и протягивает ее сыну. — Что делать будешь?       — Пока не знаю, наверное, ничего. — Тобирама пожимает плечами и пьет свое пиво. Орочимару сегодня за рулем и они все втроем ночуют в доме Тобирамы.       — По крайней мере, — говорит Орочимару, сидя уже на диване и выпивая с Тобирамой вина у камина. — Он помог тебе оправиться и голоса в голове исчезли, и с помощью лечения, и терапии, и Данзо в том числе. Ты наконец-то пришел в норму и стал нормальным человеком.       — За что я ему очень благодарен, — Тобирама отпивает вина тоже и так они сидят пару часов и говорят обо всем. К концу июля Данзо заваливается к Тобираме пьяный домой и пытается с ним принудительно переспать. Умоляет его одуматься и Тобирама лишь поджимая губы в очередной раз просит его простить, пока Данзо целует его в губы и начинает раздевать. Тобирама никогда не бил Данзо со всей отдачей, и тогда не смог ударить, но он лишь заломал его и попросил успокоиться. Уснули они вдвоем на диване и Данзо его обнимал. Весь месяц прошел смазанно. Словно какой-то один ужасный день. Август. Конан заметила то, что Тобирама ходит сам не свой на работе и лишь подошла к нему в десятых числах и спросила:       — С тобой все нормально? На тебе уже месяц лица нет. Что-то случилось?       — Да, — отвечает Тобирама устало и они доходят до автомата с кофе и он нажимает на кнопку приготовления.       — Расскажешь? — Конан перенимает в руки стаканчик и они идут по отделению дальше.       — Я расстался с Данзо и сейчас пытаюсь понять, что делать дальше, пока он не срывается и мы не скандалим снова. Пока десять дней тишина, но, все это меня порядком потаскало. — Тобирама пьет кофе и смотрит в свой телефон. Кагами должен скоро прийти.       — Неожиданно, — девушка моргает и кладет руку на плечо, — ну, я не знаю поздравлять или нет, но если это было осознанный выбор, то я с тобой.       — Я не могу больше мучить ни себя, ни его, — Тобирама говорит сухо, — но такое ощущение, что после расставания я только начал. — Это тяжело, даже спустя лишь 8 месяцев. Как-то раньше было все… Это намного легче.       — Взрослеешь, — Конан пытается улыбнуться ему и садится рядом. — Слушай, мы пятнадцатого день рождения Какузу празднуем в доме Хидана, придешь? — Тобирама переводит на нее взгляд и изумленный, и одновременно какой-то боязливый, сглатывает. — Мадара там будет тоже, да, — Конан качает головой и смотрит наконец вперед, — вы такие идиоты, это конечно уникум. Он вон только с Зецу начал что-то делать, ну точнее переспал, потом винил себя, потом опять переспал много раз и сейчас непонятно, что у него на душе вообще, а ты расстался с Данзо. Ну как так-то, — она искренне смеется.       — Я…       — Думаю, это хорошая идея и вам надо обо всем поговорить и наконец-то уже все решить. — она говорит грубо и смотрит на Тобираму с упреком.       — Да разговоры не помогают, — Тобирама начинает нервно смеяться, а после затихает, — ничего, блядь, не помогает, хоть бери и вешайся. — Он замолкает.       — Предлагаю другой вариант, — она наконец встает и протягивает адрес Тобираме на листике, — вместо того, чтобы говорить, будьте вместе, любите друг друга, живите себе счастливо, и вместо того, чтобы трахать мозги друг другу и всем нам, — она усмехается, — лучше трахайтесь друг с другом, — она говорит с укором, — и не глазами, — она иронично добавляет, — а тем, что между ног. Ибо выебали вы уже друг друга полностью, только разве что не в задницу. — Она фыркает. Тобирама даже засмеялся и прикрыл глаза, выдыхая;       — Да уж.       — Тобирама, — она зовет его, уже отойдя немного подальше. Он поднимает голову. — Я серьёзно. Я соскучилась по тебе по настоящему, счастливому, и ему. Больше помогать не буду, Бери и делай. Чау, — Конан поднимает руку и уходит в сторону своего корпуса. Тобирама смотрит на написанный адрес, дату и время, и поднимает взгляд и смотрит в пустоту:       — День рождения говоришь, нда, — засовывает лист в карман и видит вдалеке Кагами. Подарок, что ли, купить надо и надеть костюм.       — Шесть сот, — Чие вкалывает Мадаре последний укол и наконец-то счастливо улыбается ему. — Мы закончили наш курс. Учиха с особым трудом встает и немного щурит глаза в попытке улыбнуться. Поясница ноет ужасно. Тело ломит, но именно это — все дало какое-то чувство облегчения внутри, что все наконец-то закончилось и следующая процедура, если нужна будет, то только через два месяца минимум.       — Как настроение? — она спрашивает со счастливой улыбкой и кладет свою дряблую руку на его.       — Пока нормально, сегодня у друга день рождения вечером, вот идем, напьюсь наконец-то от души. — Мадара улыбается в ответ, — спасибо вам.       — Если что, звони. — Чие кивает ему. Конан смотрит на него с любопытством и с какой-то улыбкой странной протягивает ему руку и помогает дойти до машины.       — А ты чего такая довольная? — Мадара вопросительно спрашивает, — словно уколы закончились не у меня, а у тебя, — он наконец садится в машину и Конан поворачивает ключ.       — Да так, — она загадочно улыбается, — просто настроение хорошее, тебе наконец-то стало лучше и все будет хорошо. Это тебе костюм новый в подарок, потому что ты выдержал лечение и сегодня будешь красивым, — она смотрит на удивленного Мадару и в лобовое стекло, выезжает на трассу. Мадара удивленно смотрит на пакет, после на Конан, но та смотрит на дорогу.       — Спасибо. Тобирама доходит до нужного ему адреса, смотрит на дом, с которого играет музыка, которую слышно уже на улице, припарковав машину неподалёку и держа в руках коробку с подарком, заглядывает в окна дома. Какое-то странное волнение расплывается по всему телу, руки немного начинают дрожать. Он шумно выдыхает, поправляет галстук на своем смокинге и наконец поднимает взгляд в сторону дома Хидана. Неожиданно появляется Сай перед ним вместе с Хаку. Которые улыбаются ему и смотрят на него пристально.       — Я рад, что ты наконец-то вернулся, Тобирама, — Сай кладет свою теплую руку на его плечо. Впервые теплую. — Я скучал.       — Это был чертовски тяжелый путь, дружище. — Хаку проводит своей рукой по его спине и Тобирама замирает.       — Все будет хорошо, — внезапно он видит свою мать прямо напротив него.       — Потому что мы справились и вернули тебе себя. — Сай счастливо улыбается ему, подходит обнимает его. — Я горжусь тобой, правда. Тобирама моргает от неожиданности и обнимает в ответ его. Становится как-то невыносимо грустно, что ли.       — Мы тебе больше не нужны, — Хаку обнимает его со спины и полностью превращается в него самого, рассыпаясь на части и словно перерождаясь. Как и Сай. И наступает тишина и покой. Перед ним стоит он сам уже, смотрит на него решительно, кладет руку на его плечо и они оба уже его голосом говорят:       — Ну, с Богом. И Тобирама делает шаг к дому. Данзо сидит в своей квартире на кровати и медленно подносит бутылку с алкоголем к губам и отпивает. Смотрит в свой телефон на запись камеры в доме Тобирамы, которую он поставил там. Везде. Он смотрит на запись их секса и сглатывает. Становится жарко и он опускает руку вниз. Сжимает себя и выгибается. После мотает и смотрит, как Тобирама спит уже один. Облизывает губы, прикасается пальцами до экрана и глазами буравит экран. Целует экран с какой-то грустью, и мотает на Тобираму в ванне. Увеличивает и тщательно всматривается в его голое тело, после дотрагивается до своей шеи и представляет Тобираму рядом, со стоном выдыхает и убирает руку. Он поставил камеры везде в прошлый раз, когда Тобирама уснул. Отпивает залпом пол-бутылки. Смотрит в одну точку, а после переводит взгляд на дело Мадары, дело Тобирамы, пьёт ещё. А после наконец поворачивается к окну и его уголки губ медленно расползаются в усмешке.       — Наша война не окончена, урод. Я не сдамся так просто, и уж тем более не дам тебе жить там счастливо, Мадара. Тобирама не согласился на мои условия, и это к лучшему. Видеться мы будем часто. Я тебя… В этот раз я тебя похороню по-настоящему. И он сжимает выписку смерти Мадары своей рукой.       — Тобирама мой. Mine. Какой-то тихий, и в тоже время безумный, смех разносится по квартире.