Mine

Five Finger Death Punch — M.I.N.E Ocean Jet — Ghost

Everybody hurts Everybody bleeds Everybody bends to fill a need Everybody's born with their own curse And I'm not alone

Усталость от всего иногда накатывает настолько сильно, что порой невозможно описать это состояние какими-либо словами из всех существующих на свете. Усталость от всего, усталость настолько сильная, что, в какой-то момент, ты понимаешь одну элементарную вещь — у тебя попросту больше не осталось каких-либо слов вообще.

Года, после того инцидента, когда Мадара упал с лестницы, превратились в какой-то один сплошной одинаковый день. Работа занимала большую часть времени. Можно даже сказать, что Мадара полностью инвестировал его, да к тому же и все свои деньги. Жизненное время. Как Учиха и говорил Минато, он действительно привел в компанию Обито и в свои двадцать пять лет начал вовсю самостоятельно обучать его и выращивать отличную замену самому себе. Он просто на каком-то подсознательном уровне знал, что хочет после настоящего себя оставить хоть что-то, потому что от себя прошлого у него не осталось больше ничего. Он проводил время с семьей, любыми способами выжимая из себя все эмоции, без остатка, и на работе, где достиг довольно-таки значительных высот.

Сначала усталость приходит в виде утомляемости, организм пытается с ней бороться, пытается доказать себе — что он всего лишь устал, что это просто временное помутнение рассудка и все скоро пройдет.

***

Мадара часто спрашивал у своего отца в мыслях — как бы он поступил, будь тот на его месте. Ездил на кладбище и подолгу с ним разговаривал обо всем, стараясь вслушиваться в пение птиц, в шум дождя или хруст снега под ногами, ища ответа, но так и не получив ни одного. Спрашивал у матери, она лишь улыбалась ему, как обычно, с портрета на надгробии, и Мадара шумно выдыхал. У себя он тоже много что пытался узнать, прислушиваясь к ощущениям, которые должны были хоть как-то гармонировать с его состоянием, но снова привычная тишина была ему ответом. У Тобирамы он не спрашивал ничего, потому что сам поставил одну огромную точку во всем, на что мог ему ответить Сенджу младший. Потому что все, у кого он спрашивал какой-либо совет, уже умерли и не могут ответить ни на один его вопрос. И он продолжал изнашивать себя дальше, гоняя по трассам и пытаясь обогнать свои мысли скоростью машины. «Ну надо же, с ним кто-то хочет погонять, помериться одним местом и показать, кто круче.»       — Не на того напал, сынок, — мужчина усмехнулся своим мыслям и нажал кнопку на панели управления, тем самым приказывая черному окну плавно опуститься вниз. Он с усмешкой смотрел на водителя напротив, и в следующий момент сигарета уже дымилась в его зубах, которыми он аккуратно сжал фильтр никотиновой палочки и провел изучающим взглядом по машине.

***

Лучше станет?

***

Он просто писал все то, что хотел спросить, в своем дневнике и, закрывая его, когда никого нет дома, прятал у себя в шкафчике, запирая дверцу на замок, ключ от которой Тобирама всегда носил с собой под майкой. Так было надежней, ведь он не хотел, что кто-либо узнал о том, что его так гложет изнутри.       — Тобирама, — Мадара спокойно кивнул.        — Мадара, — ответил в тон именинник. Воцарилось неловкое молчание, пока взгляд черных глаз испепелял своих кроваво-красных собратьев, но вскоре губы старшего изогнулись в улыбке и он сказал: «Ну иди сюда, мелкий засранец!» Тобирама опять смутился и откашлялся, но его потянули на себя, стиснув в крепких объятьях. Их родственники умерли на седьмой год после смерти родителей, и, по сути, никого, кроме них самих, у обоих больше не осталось. Смерть и время забрали все. Все, что могло бы быть спасательной шлюпкой.       — С днем рождения, малой! Как ты вырос уже, однако! Целых двадцать девять стукнуло, даже Изуну перерос! — Мадара дружески похлопал парня по спине и немного отстранил от себя, глядя с искренней улыбкой в глаза именинника. — Желаю тебе достичь успехов в твоей медицинской сфере, наш маленький гений! Здоровья желать не буду, и так, смотри, как вымахал уже! Скоро будешь выше меня! Любви желать тоже не буду, — Мадара перевел взгляд полный нежности на брата, что не осталось незамеченным для Тобирамы. — Она у тебя и так есть! Ну и, конечно, как обычно, скажу, не обижай Изуну. Он тебя очень любит, прям как я твоего брата, а, как ты знаешь, любовь Учих непоколебима и непреклонна! — после чего наклонился к уху мужчины и, обжигая своим дыханием, спокойно произнёс. — А если обидишь, и я об этом узнаю, намотаю твои яйца на кулак и запихну в одно место, — после чего сразу отстранился и, что ни на есть, мило улыбнулся. Тобирама, как обычно, закатил глаза, будто уже привыкший к такому роду заявлениям, и не сказал ничего. — С днем рождения, Сенджу!       — О чем вы там шепчетесь, а? Я начинаю ревновать! — засмеялся Изуна.

***

Воспоминания осели в них двоих и часто появлялись лишь от малейшего напоминания о прошлом, возвращая тебя в состояние неимоверного ужаса и скорби по тому, от чего вы оба в какой-то момент отказались. Разрушили все своими собственными руками.

***

      — Настало время твоего подарка, Тобирама. — Мадара говорил тихо, так что мужчине казалось, что тот нависает прямо над ним. По спине пробежал холодок и мурашки. — Я знаю, ты давно его хотел. В этот момент сердце Тобирамы, в прямом смысле этого слова, ушло в пятки.       — Мадара, я не… мы не… — но его перебили.       — Да не отнекивайся! Я знаю, ты давно этого хотел, — опять этот специфический запах, присущий только одному человеку на земле, ударил в ноздри. Тобирама застыл на месте, не зная, что ему говорить и стоит ли вообще что-то говорить. — Я…       — Да так, говорил Тобираме о том, как люблю его сильно! — отмахнулся Мадара и опять посмотрел на Тобираму. — Пойдешь со мной в ванну?

***

Твоя обида и на себя и на человека, которого любишь, настолько сильна, что ты продолжаешь выплёскивать ее, словно гнойный нарыв.

***

      — А ты, как всегда, сидишь поодаль от нас. И как с тобой Изуна нашел общий язык? — Мадара заправляет свою черную прядь за ухо и усмехается. Пару секунд и сигарета опять между зубов.       — А ты, как всегда, куришь и травишь себя. Как Хаширама тебя терпит? — иронично отвечает Тобирама и аккуратно обхватывает бутылку, соприкасаясь с пальцами мужчины, будто невзначай. Лишние движения при особых обстоятельствах так и остаются незамеченными. Затем он перенимает сосуд в свои руки и делает пару глотков. Так было всегда. Мадара слишком сильно любил своего младшего брата, сильнее, чем кого-либо. Особенно эта любовь в такой открытой форме стала проявляться после смерти родителей. Мужчина, хоть и был убит горем смерти отца, который скончался от рака, но не мог позволить себе вольностей в виде печали и самобичевания. Он понимал, что забота и любовь к младшему брату намного важнее. Матери они лишились после рождения Изуны, и Мадара уже тогда, сам не осознавая, постепенно начал заменять ее. Он перевоплотил свое отчаяние и скорбь в чистую форму любви к младшему брату. Окутал его теплом, будто махровым одеялом в зимние дни. Он так же любил и других членов своей большой семьи, особенно Обито, но Изуна всегда был в приоритете. С самого детства Мадара, будто тень, шел за Изуной. Даже иногда казалось, что если Мадары не будет рядом с ним — брат живет внутри Изуны, брат будто защищал Изуну каким-то образом.

***

Ты начинаешь убивать себя осознанно, и совершенно не хочешь останавливаться на этом.

***

Everybody cries Everybody breathes Everybody wants to feel they're free Deep inside I know what I am worth A life of my own       — Ты стал слишком много курить, — Изуна хмурится и накрывает ладонью пачку, не давая возможности вытащить оттуда хотя бы одну сигарету. — У меня один брат и я не хочу, чтобы он умер от рака легких. Ты знаешь, я вообще против твоих вредных привычек, но если ты не можешь бросить, то хотя бы убавь количество в день. Ты злоупотребляешь.       — Я постараюсь, — Мадара отдает пачку брату и скрещивает руки у лица, подпирая ими подбородок. Щенок как раз бежит обратно с палкой в зубах. — Ты знаешь, я ненавижу нытиков, но мне кажется, что я именно ною… — Мадара начинает отдаленно.

***

После усталость начинает поражать твои мысли и возникает едва ощутимая апатия, которую ты привычно скрываешь под натянутой улыбкой, в очередной раз пиная себя изнутри. Пытаешься убедить себя и других в том, что помощь тебе не нужна.

***

      — Я устал, Изуна. Я чувствую какой-то застой, будто пришло время что-то менять… Я часто не могу уснуть, постоянно думаю о нашем благополучии, о компании, о производстве и о том, как сделать еще больше и лучше, — он запнулся. — Последнее время я начал ловить себя на мысли, что мне нужна какая-то стабильность. Хотя бы в своих личных отношениях, но при этом, странное чувство неуверенности не покидает меня. Мы стали с ним друг для друга неожиданно слишком разными. Нет, не подумай, я люблю этого человека, как тебя и может даже Тобираму, правда немного иначе,, но я… — Мадара замялся, пытаясь подобрать нужные слова. — Я не уверен, что его чувства настолько же сильные, как и мои. Мне постоянно кажется, что скоро произойдет нечто ужасное, что разочарование в человеке будет настолько сильным, что меня слишком сильно подкосит. Не то чтобы у меня была паранойя, но, — Мадара перевернулся на спину и стал смотреть в темное небо. — Я не уверен в этом человеке. Я слишком много себя отдал и чувствую странную пустоту внутри. Наверное, это называется эмоциональным выгоранием. Я ничего не хочу, кроме того, чтобы лежать в абсолютной тишине после рабочего дня в своей квартире, где мы выросли вместе с тобой. Но я не приезжаю в наш дом, я только и делаю, что курю. Хотя, может у меня слишком рано начался кризис среднего возраста. — он усмехается. — Но, несмотря на свою изнеможденность, мне не хватает живых и ярких эмоций, которые дали бы мне ощущение жизни. Но снова может быть, что я просто устал, — он опять прикрыл глаза и выдохнул. — Мое недоверие к людям с недавних пор стало каким-то слишком навязчивым.       — О чем ты? — все это время, пока старший брат говорил, младший гладил его по волосам, и теперь, вдруг, рука остановилась. — Кому ты не доверяешь? Хашираме?       — Всем. Кроме тебя, — последний выдох и руки привычно тянутся за пачкой сигарет в карман, но её там нет. — Я ни в чем уже не уверен, — мужчина резко встает и смотрит в даль. — Ни в чем, — после чего вытягивает руку к брату и, даже не глядя в его сторону, произносит. — Мои сигареты, Изуна.

***

Тебе не нужен специалист, тебе вскоре полегчает.

***

      — Может, тебе стоит отдохнуть? — после небольшой заминки, он вынимает пачку из кармана и возвращает владельцу. — Поехать куда-нибудь, на Бали, к примеру? Или в Китайские монастыри, говорят, такие места помогают людям обрести душевный покой и восстановить равновесие. Знаешь, там есть монахи, может, тебе стоит выговориться? Или, может, обратиться к специалисту? Ну, ты помнишь, Тобирама ходил к психологу, вроде. Может, нужно попить таблеток каких-то, или совместить все это одним махом? — Изуна пытался найти подходящий вариант. Мадара, наконец, затягивается и чувствует себя самым счастливым человеком на эти пару секунд. Он выдыхает дым и усмехается.       — Хуйня все это, не буду я ходить к как тому-то дяде на прием раз в неделю и сидеть там, как долбоеб, рассказывая о своей жизни человеку, которому нахрен это не сдалось. На Бали я не хочу. К монахам тем более, мои проблемы несущественны, по сравнению с теми, которые еще могут быть, — усмешка становится еще шире. — А если бы мне захотелось травануть себя химией, то я лучше белого по ноздрям пущу, хоть удовольствие будет какое-то. Таблетки я пить не буду, — он докуривает и выбрасывает бычок на землю. — Пошли домой.

***

Ты отказываешься от помощи, хоть и понимаешь, что с тобой что-то не так, но выбираешь метод отдыха более тебе привычный и отказываешься от другого, считая его попросту глупым.

***

      — Хуйня все это, — отмахивает Мадара и опять улыбается. — Ты мой маленький психолог, Изуна. Вместо какого-то мужика, я лучше вот выговорюсь тебе, и мне уже намного лучше! Правда, — мужчина хлопает в ладоши, тем самым призывая собаку к себе. — Я думаю, что нас уже заждались.

***

Ты пытаешься убедить себя в том, что боль, разрастающаяся по всему телу, скоро пройдет, если просто поднажать на определенные точки.

***

Мадара хмурится от слов Хаширамы, а потом резко начинает смеяться. Непонятная реакция. Какая-то наигранная и больше напоминающая измотанный ответ организма на внешние раздражители. Вскоре они перебираются в гостиную на диваны, которые стоят друг напротив друга. Щенок запрыгивает на белую кожу и ложится рядом с Тобирамой, Изуна кладет свою голову тому на колени и прикрывает глаза.

***

В какой-то момент за свою усталость, никак не желающую уходить благодаря хроническому стрессу, в котором ты пребываешь все время на протяжении множества лет, начинаешь испытывать чувство вины.

***

Учиха практически не позволял ходить себе в своем же доме в таком виде, все время будто что-то пряча. Он стоял в коридоре и наблюдал, как одинокая фигура пьет и не может остановиться. Мадара не щадил себя, он будто хотел наконец забыться. На гладкой, каменной поверхности лежала уже третья пачка сигарет, Мужчина все еще смотрел в одну точку. Он смотрел, смотрел, смотрел и после со всей силы кулаком ударил о стену рядом, потом еще раз, еще и еще… Он продолжал бить до того момента, пока не разбил себе кожу, и стенка не окрасилась в красный. После он так же плавно поднес к себе дрожащую кисть и, с помощью второй, опять выпил залпом треть бутылки. Сосуд, наконец, поставили на столешницу. Плавное движение разбитой руки, и он будто вытирает ей свое лицо, проводя холодными пальцами по коже. Поднимает дрожащие ладони перед собой и…и начиная тихо смеяться.       — Это ты во всем виноват.

***

Твоя концентрация начинает медленно потухать, изнашивать себя, словно воспаленный позвонок в шее, который не получив необходимого лекарства от чрезмерных нагрузок, начинает стираться, как и ты сам.

***

Мадара корчится от боли и поднимает взгляд, который вновь начал приобретать хоть крупицы осмысленности. — Тоби? — он спрашивает сдавленно. — Блять, Тоби, это ты? Тоби, прости… я не хотел. Я перепутал… был не в себе. Я бы никогда не… Я не… Ты не… Не говори Изуне, я прошу тебя! Блядь, Тобирама! СТОЙ!

***

Твоя игра в память дает огромный сбой, ибо все твои чувства в определенный момент разрывают все цепи внутри и начинают вылезать наружу. Но ты же не можешь устать, ты начинаешь напиваться, начинаешь выкручиваться и пробовать что покрепче, потому что в какой-то момент понимаешь —

***

Сонный Изуна кивнул и заулыбался.        — Да, Тобирама постоянно хотел быть похожим на Мадару. Постоянно говорил о нем, спрашивал про брата. Даже мне сказал, что хочет, чтобы мы с ним были такие же, как вы. Так же дружили. Ведь мы ведь очень похожи, — Изуна засмеялся. — Лет в тринадцать Тобирама прибежал ко мне красный, как помидор, со словами, что застал вас целующимся. Помнишь, Тоби?       — Не помню, — отчеканил альбинос и отвернулся в сторону.

***

Тебе перестало помогать все то, что помогало тебе прежде и начинается настоящая депрессия.

***

      — Я не знал, — вдруг подал голос старший Учиха, который смотрел прямо в глаза Сенджу, не отрывая странного взгляда, будто пытался что-то разглядеть в чужих зрачках. — Ты мне никогда этого не говорил, — и вдруг там промелькнуло что-то, из-за чего мужчина постарался отвести взгляд. Это было нечто сроду вины. Он вспомнил?       — Ты не помнишь? — Хаширама закинул ногу на ногу. — Тобирама же полдетства следовал за тобой, как хвост. Мне иногда казалось, что ты его брат, а не я, — мужчина задумался. — Ты тогда часто проводил время с Изуной, ну, а Тобирама всегда был с вами. Он восхищался тобой, хотел быть похожим, часто ставил тебя мне в пример. Кажется, что даже алфавиту научился он вместе с Изуной.

***

Наступает вторая фаза, ты все еще все держишь в себе и начинаешь медленно угасать. Ты не замечаешь элементарных знаков в своей жизни. Твоя интуиция и концентрация буквально трещит по швам.

      — Почему ты назвал собаку таким странным именем? — Изуна отворачивается от пейзажа за окном и смотрит на профиль мужчины, который продолжает следить за дорогой. Мадара уже давно скрылся впереди, оставив братьев Сенджу хвостом за собой. Ну любил он гонять, ну что поделать. Сколько бы штрафов Мадара уже не оплатил, отказать себе в скорости так и не мог.       — Странным? — лицо Тобирамы было расслаблено, улыбка, наконец, сошла на нет, щеки немного были красноваты из-за высокой температуры в машине, поэтому рука потянулась ее убавить. — Что именно в этом имени кажется тебе странным? — он на пару секунду повернул голову к Изуне и, вдруг мягко улыбнувшись ему, переключился опять на дорогу. Машин на трассе становилось все больше и больше, впереди уже начала образовываться пробка на въезд в центр города, да и погода с каждой минутой только портилась. Постепенно начиналась метель.       — Не знаю, — Изуна пожал плечами и отвернулся к окну. — Это даже не имя, — его взгляд спокойно скользил по ползущим мимо них машинам. — Это будто клеймо, — на секунду он замолчал, после чего опять повернулся к Тобираме, который удивленно глянул на него. — Хотя, может я просто чего-то не понимаю, — он мягко улыбнулся. — Твоя же собака, как-никак, тебе и выбирать ей имя. Тобирама действительно не понимал, почему Изуна назвал это слово клеймом. Получается — Мадара заклеймил его собой.

***

Ты из-за злости на самого себя и своей усталости начинаешь агрессировать на других людей. Ты бесишься на них, за слабость, но не понимаешь, что по сути бесишься на самого себя и другие в этом никак не виноваты. Ты пытаешься помочь им грубо, хотя на самом деле хочешь, чтобы помогли тебе.

***

Но большее разочарование он увидел не в глазах Изуны, и даже не в глазах Мадары, а в глазах собственного брата. Тобирама, хоть и держал тогда Изуну, которого просто перекрыло от увиденного, но на секунду Хашираме показалось, что Тобирама тем самым сдерживает себя, чтобы попросту не накинуться на него первым. Он смотрел на него с такой злостью и… обидой? И это было странным, он же его брат, его родной брат. Почему они все… против него?

***

В какой-то момент ты злишься так сильно, что делаешь ужасные вещи и с собой, и со всеми, кто тебя окружает. Потому что не можешь смотреть на свою слабость со стороны.

***

Где-то внутри пошла трещина в терпении и в вечной гармонии, постоянных киваний и ответов — «ничего страшного, я понимаю, все в порядке». Его начало попросту разрывать изнутри, будто вся агрессия, которую он подавлял в себе ровно до этого момента, вырвалась наружу. Хаширама всегда удивлялся, как Мадара балансирует между своими двумя противоположностями на работе и дома. И видимо балансировал он ровно до тех пор, пока наконец не устал держаться ровно на ногах. У всего есть срок годности, даже у стальных нервов и эластично-крепкого терпения. Первым, ровно через полгода, сдался Хаширама и попросту приперся к двери Мадары, пьяный в щепки, высидев под порогом около шести часов, пока хозяина наконец не принесло домой бог знает откуда. Разговаривали они долго, не сказать, что беседа была приятной, но именно тогда Мадара поставил ему условия касательно этой женщины. И в тот момент Хаширама понял: Мадара элементарно устал. И это было первой причиной начала конца. Хаширама представлял любую реакцию. Он ожидал криков или язвительности со стороны Учихи, радости и счастья после примирения, но не было ничего, кроме глубокой усталости. На радость примирения не было и намека. Ее вообще тупо не было, лишь в глубине чужих глаз где-то затаилось разочарование, которое проскальзывало по сей день едва заметными порывами. </I>

***

Третий этап начинается бегством от самого себя. Ты бежишь, ты заваливаешь себя так сильно, словно боишься, что если не сделаешь этого — от тебя попросту ничего и не останется.

***

<i>Мадара стоит у входа в офис, выкуривая сигарету до последней тяги, и бросает фильтр в ближайшую урну. На часах почти пять утра, скоро начнется новый рабочий день, всего каких-то три часа, и здание оживет. Он входит обратно, отворяя стеклянные двери, и поднимается на восьмой этаж, иногда останавливаясь, чтобы отдышаться. Все-таки курение дает о себе знать и из-за подъёма наверх начинает знатно покалывать в левом боку. Сколько бы он ни думал о том, чтобы избавиться от своей вредной привычки, бросить принимать пищу ему будет куда легче, нежели не тянуться за очередной сигаретой в пачке. Обито спит как младенец, укрывшись теплым пледом, и видит явно не первый сон. Мадара снимает с себя пальто и решает прилечь рядом с близким родственником, поспать хотя бы пару часов, ведь все последующие дни будут особенно тяжелыми. Он осторожно пододвигает Обито немного в сторону и ложится спиной к спине. Он не увидел там злости, глаза Мадары просто в какой-то момент, будто спичка догорела свой последний танец, окончательно стухли. Да, конечно, он не стал себя сдерживать и, откинув стул, крепко вцепился в Хашираму, знатно ему врезав, в то время как Тобирама сам уже держал Изуну, который пребывал именно в этот редкий момент бешенства, но разнимали обоих мужчин уже подопечные младшего Учихи. Мито вывели от греха подальше: она и так внаглую выпивала за их столом, то и дело кидая провоцирующие взгляды на Хашираму, который сам позвал случайно оказавшуюся девушку в этом ресторане к их столу. Мадара держался до последнего, выпивая один бокал красного за другим, пока в дело не пошли сигареты. В ресторане Изуны Мадара принципиально никогда не курил. Тогда Тобирама понял, что запахло жареным. Ему априори не нравилась эта вульгарная дама. Но наблюдать за медленно закипающим Мадарой было необычно и… интересно?

***

А дальше идут слезы. Слезы от того, что твоя психика летит ко всем чертям. Твое тело кричит, но ты его совершенно не слышишь.

***

      — Никогда не смей даже подумать повторить такое по отношению к Изуне, — голос становился все тише и тише. — Ты меня понял? А если у тебя зародится мысль сделать что-то подобное, то, будь добр, оповести об этом заранее. Это… чертовски неприятно и больно, — он затих и повернулся к нему лицом, всматриваясь в его покрасневшие от алкоголя глаза. — И если когда-нибудь Изуне будет больно так, как сейчас мне, несмотря на всю мою любовь, я убью тебя, Сенджу. Я тебе обещаю, — он смотрел отстраненно, будто был уже не здесь. — А теперь, — взгляд упал на чужие пальцы, — руку отпусти. После этого начались тяжелые полгода запоя Мадары Учихи и провождения у него своих выходных. Иногда Тобирама оставался с ним наедине, в те моменты, когда Изуна уезжал на свои семинары. И он винил брата за то, что из-за него, доверие Мадары пришлось будто завоевывать снова. Учиха тупо закрылся от всего внешнего мира в своей квартире и начал пить, пытаясь утопить свои проблемы на дне очередной бутылки. Тобирама был с таким вариантом не согласен, следовательно, ругались они часто и много. Через три месяца Мадара вдруг даже извинился перед ним за те слова, сказанные, как он выразился, на эмоциях, и они сходили вместе в кино. Учихе нужно было хоть как-то развеяться. Но Тобирама предполагал, наблюдая за таким убитым состоянием товарища, что дело вовсе не в поцелуе, но на всякий случай не стал искушать судьбу и лезть тому в душу. Злился он на своего брата в первую очередь. Виноват был именно он.

***

Медленно твоя психика разлагается и ты начинаешь видеть и слышать то, чего бы никогда не услышал и не увидел бы раньше. Твой мозг издевается над тобой, измывается и не хочет никак останавливаться. От усталости начинается ужасно сильная паранойя.

***

И вроде все хорошо у всех, кроме…       — Мам. Мам… подожди пожалуйста меня, мама-мама! — мальчик бежит по тропинке через поле, кричит и спотыкается, падает, пачкая свои коленки о грязную землю. Руки больно ударяются об твердую землю. — Мама! Мама, подожди, не бросай меня, пожалуйста, одного. Мне одиноко. Мама. Не бросай меня. Опять. Мам… Ну, пожалуйста… Слезы снова начинают катиться градом, а мать лишь поворачивается на пару секунду, её длинные волосы развеваются на ветру, и она будто хочет протянуть руку к ребенку, но не может. Её пальцы ледяные, не слушаются, и она заметно грустнеет.       — Скажи, если бы тебе нужно было убить человека, который в тебя верит и надеется на тебя, что бы ты сделал? — голос звучал будто за стеной воды.       — Я бы умер сам. — «Мама! Не уходи! Останься со мной хотя бы на пару секунд еще, ну пожалуйста. Мама!» — маленький мальчик бежит за красивой женщиной. — Побудь со мной ещё хоть немного, Мама… Мама? Мам, ты слышишь меня? МАМА! Не ходи, пожалуйста, туда! Я обещал тебя защищать, мама! Я не знаю, что делать, мама. Женщина лишь грустно улыбается, и ее протянутая рука так и остаётся в паре сантиметров от порозовевших щек маленького ребенка. Умирай. Это ты во всем виноват. Мама не пришла.

***

Обычно далее следует подъем и ты себя обманываешь, что собравшись с силами и выбравшись из этого состояния, тебе уже стало легче и ты, с новыми силами, начинаешь добивать себя по второму кругу.

***

      — Мадара, стой! Да подожди ты! — Хаширама нагоняет его уже сидящим в своей машине. — Ты неправильно все понял. Это не так. — Мадара опускает голову вниз и усмехается, не сдерживаясь. После чего вздыхает и протягивает ему свой телефон экраном вперед.        — Закончил? Помнишь, что я тебе говорил в прошлый раз? — Тобирама смотрит на эти таблетки и закидывает их в рот, запивая водой. Протягивает стакан обратно.       — Спасибо, и до свидания. За все спасибо, — он ободряюще кладет руку на плечо мужчины и хлопает по нему. — Со мной все будет…       — В порядке, — Мадара улыбается, — а теперь, будь добр, — его приторно сладкий голос становится жестким. — Съеби с дороги, Хаширама. Тебя там ждут. — он заводит машину, а окно поднимается вверх. Переключает скорости и выжимает на полную. Машина с ревом уносится подальше от этого скопления лживого дерьма. Тобирама захлопывает за собой калитку и идет по пустой улице спального района Копенгагена, безразлично смотря на дома в округе.

***

Ты думаешь, что у тебя получилось и это так. Но тело от выбросов адреналина и гормонов не долго сможет продержаться — ему надо отдохнуть, но ты, как обычно, себя не слышишь — лучше ведь стало.

***

      — Еще? — Дейдара уже и сам плохо соображает, сидя прямо рядом с ним около бара, и открывает третью бутылку водки.       — Еще, — он пододвигает стакан к мужчине, чтобы тот не промахнулся.       — Ты реально, — мужчина наливает до краев. — Отчаянный парень, — рука наконец двигается в сторону кармана брюк и тонкие пальцы, ногти которых выкрашены в черный, обхватывают сигарету, поднося ее к губам. Щелчок, и зажигалка дает тот блеклый огонек, который уже давно утерян внутри обоих. Кончик сигареты начинает плавно дымиться. — Что с тобой случилось? Почему ты такой потерянный?

***

Иногда происходят срывы.

***

      — АХАХАХА, — смех просачивается и Тобирама начинает искренне хохотать, так заразительно и… Он вытирает рукавом струйку крови от удара на своих губах. Медленно, будто специально растирая красные отметины на своей коже. После чего хватает бутылку с водкой с барной стойки и разбивает ее о стол. Осколки летят на пол, а жидкость стекает по гладкой поверхности столешницы. И наконец, окровавленными пальцами он сжимает горлышко-розочку, и поднимает его в сторону лица мужчины, продолжая заливисто смеяться. Делает пару шагов вперед. — НУ ДАВАЙ! — в его глазах горит дикий огонек, которого раньше и в помине не было. — ИДИ СЮДА! ИДИ СЮДАААА! — он кричит и делает выпад вперед, от чего Хидан интуитивно делает пару шагов назад, явно ошарашенный такой сменой настроения мужчины. — Я сейчас перережу тебе горло этой бутылкой, — его глаза блестят еще сильнее. — А потом я воткну тебе это в печень и буду наносить удары до тех пор, пока ты, гнида, не сдохнешь. ДАВАЙ! — его руки раздвигаются, будто в пригласительном жесте. И изо рта все так же брызжет смех на пару со слюной. — НУ, ДАВАЙ! НУ ЖЕ! ДАЙ МНЕ НАСЛАДИТЬСЯ ТЕМ, КАК ТЫ СДОХНЕШЬ! — Хидан уже триста раз пожалел, что вообще ввязался во все это, откуда он знал, что такой миловидный юноша явно не дружит с головой. Он уже даже представил, как будет трахать того в соседнем туалете, но сейчас явственно начал осознавать, что если не смоется отсюда, то этот прекрасный юноша сам выебет его этой бутылкой во все дыры. Дерьмо, не иначе. — НУ ДАВАЙ! — слышатся последние слова, и бутылка заносится прямо перед грудным отделом мужчины.

***

А иногда приходит болезнь.

***

      — Тобирама, это ты? — перед ним стоит Мадара, явно немного выпивший, судя по его расслабленной позе. Но он сразу же понимает, что происходит и произносит, как только встречается с горящими глазами брата Хаширамы: — Тоби, опусти бутылку, пожалуйста. Это ни к чему.       — Мадара? — губы дрогнули, и взгляд вновь начал приобретать осмысленность. Он никогда не хотел, чтобы мужчина увидел его таким. И рука медленно, послушно, опускается вниз, осадок горечи снова появляется где-то глубоко внутри. Его опять остановили, опять. Мадара всегда, будто ангел-хранитель, появлялся из ниоткуда, как из воздуха. Он каждый раз кладет руку на его плечо, спокойно улыбается и отговаривает от опрометчивых поступков в периоды этой, переполняющей его, ярости за вечной маской безразличия, которая настолько слилась с лицом, что стала с ним одним целым. И он снова чувствует тяжелую руку на своем плече, и этот взгляд, полный понимания и какой-то странной эмоции. Сдается. Каждый раз он сдается. Вновь кивает и выдыхает.       — Тоби? — внезапно раздается голос за спиной. Такой родной и любимый, из-за чего мужчина застывает на месте. Он неторопливо, будто в замедленной съемке, разворачивается и умоляет всех богов, чтобы ему послышалось. Но, к сожалению, ему не послышалось.

***

Мадара был не Ангелом на плече, наоборот, Мадара был Сатаной в душе.

***

И поэтому он поворачивается к Тобираме и, выпивая залпом стакан, спрашивает.       — Что с тобой случилось? — Тобираму этот вопрос вернул в реальность и первое, что пришло на ум, что почти слетело с языка, это было: «Ты. Ты случился». Но данная формулировка в виде ответа была бы тоже неточной, ведь, по сути, случилось так много, что если начать рассказывать, то даже и не знаешь, с чего бы начать. С чего бы начать. И почему-то он выдавливает другое.       — Ничего, — у него никогда ничего не случается. У него всегда все в порядке, у него по-другому попросту не может быть. Учиха резко встает, так же быстро приближается, несмотря на алкоголь в крови, его даже не шатает, и садится напротив Тобирамы, хватая его за плечи, как когда-то в детстве. Смотрит прямо в глаза. Он секунду думает, как бы начать помягче, но сейчас мысли настолько хаотичны, что подбирать нужные словечки нет ни желания, ни сил.        —Не ври мне, Тоби, — голос звучит немного с укором, рука сжимает плечо немного сильнее. — Неужели ты ещё не привык, что я понимаю, когда ты мне врешь?— он обещал, что убережет его еще в детстве, что будет всегда рядом с Изуной и Тобирамой, он поклялся себе, что убережет его от всего. Потому что это его семья. И он сдержит свое обещание.

***

И Сатана видел Сатану насквозь. Яблоко от яблони недалеко падает. Иногда умоляешь.

***

      — Не хватало сил разорваться на все, я стал невнимательным, невдумчивым к окружающему меня миру, мне важно было только то, чтобы вы оба были счастливы. И потом я решил для себя еще и сделать счастливым Обито, он заслужил. Я разделил себя на четверых. И я в какой-то момент потерял самого себя где-то в этой рутине. Меня ничего не радовало, кроме вас. Я самого себя не радовал больше. И тут я начал вспоминать своих родителей, возможно, моя тоска по ним была настолько сильной, что я попросту вылил ее в эту гонку. И пошел алкоголь, пошли эти странные выплески горечи и боли, которые я не мог никому показать. Даже тот день. Тобирама вздрогнул.

***

Иногда заливаешься слезами.

***

      — Здравствуй, пап, — его лицо бесстрастное, или хочет таким казаться на первый взгляд. — Мама, — он кланяется и, наконец, целует землю. — Я здесь. Я с вами. Простите, что Изуну не привел. Простите, — он сжимает землю своими перчатками, которая даже сквозь кожу отдает холодом. — Простите, что без цветов в этот раз, — он сжимает землю еще крепче и волосы выпадают из воротника прямо на лицо. — Так получилось. Я обязательно принесу твои любимые лилии в следующий раз, мама, — он выдыхает и наконец садится на скамейку рядом с надгробиями. — Раз уж я тут, я хотел бы с вами поговорить, — он смотрит на портреты улыбающихся людей. — Порой мне настолько вас не хватает, — он запинается. — Не у кого спросить совета, не у кого узнать: что правильно, а что нет. Не с кем поделиться. Знаешь, мам, — он усмехается, поворачивая в сторону голову, сдерживая нахлынувшие эмоции. — Мне, кажется, действительно без тебя тяжело. Ты так рано ушла, оставила меня с Изуной одного, и я даже не знаю, вырастил ли я именно того человека, каким бы ты хотела его видеть. Но я очень надеюсь, что будь ты рядом — ты бы улыбалась при виде его так же, как я, — он затихает. — Знаешь, мне иногда нужен совет женщины, с которой я бы мог обсудить свои сердечные дела, и ты мне, как мать и как женщина, дала бы его. Я знаю, что ты бы не осуждала меня. Ты всегда меня любила и принимала таким, какой я есть. Но знаешь, мам, я так и не понял, почему с женщинами у меня все же не ладится, — он закуривает очередную никотиновую отраву. — Отец, — и ему становится еще больнее при виде Таджимы на фотографии, которая вбита в гранит. — Я скучаю по тебе. Я так бы хотел, знаешь, чтобы ты увидел, каким я вырос. Я бы так хотел, чтобы ты увидел, каким вырос наш Изу. Он такой замечательный, пап, я старался, правда. Как ты его и называл — он воистину солнечный ребенок. А я? А что я. А я всегда словно серая тень за ним. Ты мне говорил, чтобы я присматривал за ним, ведь он самый близкий для меня человек. И я выполняю твое поручение. Но, — очередная затяжка и сигарета тлеет. Волосы уже порядком намокли от падающих снежинок. — Мне так хочется, чтобы и ты приглядывал за мной. Хотя бы немного, хотя бы чуть-чуть. На пару мгновений ты бы обнял нас, прижал к себе и сказал своим голосом с хрипотцой, как когда-то, что мы все правильно делаем, ведь мы твои любимые дьяволята. Но этого уже никогда не случится. Я понимаю, но все равно хотел бы узнать, видишь ли ты нас оттуда, — он показывает пальцем в небо. — Или ничего там нет. Мне, к сожалению, никто не ответит на этот вопрос, — молчание. Мадара резко наклоняется вперед, сжимая свои зубы, обхватывая себя в замок. — Мне вас так не хватает, — рывок и удар приходит по железной поверхности кулаком. — Простите, что практически не приезжаю к вам. Мне. Тяжело. Простите, — он поднимает свои глаза. — Как бы я хотел тогда не пустить тебя, пап, в ту машину. Остановить тебя, схватить твою руку, или преградить тебе дорогу. Но меня не было рядом. Даже тогда я был с Хаширамой, вместо семьи. Разве не ты мне говорил — замечать знаки? Так почему же ты их не заметил, разбившись на той машине? Прости, что не был рядом, прости.

***

Иногда кричишь.

***

      — ЧТО ЗА БРЕД ТЫ НЕСЕШЬ, МАДАРА? — Сенджу начинает кричать, резко, внезапно, Мадара даже вздрагивает от неожиданного смены настроения. — Тебе изменили, растоптали, выставили, как последнего идиота, на этой презентации, да она даже с братом год развлекалась, пока ты упивался. Она даже легла под него. И ОН не отказал ей. ТЫ ЖЕ САМ ЛИЧНО ВИДЕЛ, МАДАРА! ТЫ ЧТО, ЗАБЫЛ О СВОЕМ ДНЕ РОЖДЕНИИ, МАТЬ ТВОЮ? — он хватает второй рукой плечо Мадары и начинает трясти. — Да что с тобой такое? ЧТО С ТОБОЙ НЕ ТАК? Когда? Мадара? КОГДА ЖЕ ТЫ ОТКРОЕШЬ СВОИ ГЛАЗА? И увидишь. Зачем ты портишь все? — он смотрит в изумленные глаза, зрачки дергаются. — Скажи мне, тебе нравится страдать или наблюдать, как страдают другие? Я не понимаю!        — Тоби, отпусти меня, — говорит Учиха и старается изо всех сил притянуть руку обратно, но захват действительно крепкий и болезненный. — Мне приятна твоя забота. Но я должен разобраться сам во всем, я должен попробовать. Может еще не все…       — НЕТ! — его тянут на себя. Ты никуда от меня не уйдешь, опять. Ты меня не бросишь, ты же сказал, что понимаешь меня. Ты обещал. — Ты ему не нужен, он не любит тебя.

***

Иногда тебя выворачивает наизнанку от отчаянья. Ты нужен мне.

***

      — Да зачем тебе все это? — Мадара начинает раздражаться и резко выдергивает руки из тех, которые к нему так тянутся. — Ты должен так беспокоиться об Изуне, — его взгляд горит от переполняющей злобы, причина который была пока неизвестна. — Не обо мне. Что с тобой такое? Он же твой брат.       — Потому что я… Люблю тебя, идиот. — Потому что ты мне нужен. Потому что я не могу без тебя. Не получается.

***

Иногда хочешь сдохнуть.

***

Да, вот так, по больному. Ты не бросишь меня еще раз. Ты не разочаруешь Изуну. Меня не разочаруешь. Не будет же все зря. Не зря же он тогда взял в руки этот чертов телефон. Никто не заставлял Хашираму сделать так, как он поступил. Нужен был лишь повод.

***

А иногда ты просто и встать больше не можешь. Твое тело разваливается по кускам. Ну, а твой разум уже развалился давно.

***

      — Знаете, иногда то, что вы описываете, не самое страшное, что может случиться, — он докуривает и выкидывает бычок в окно. — Иногда, настоящие чудовища намного ближе, чем вы можете себе предположить. И, знаете, уж лучше сесть в такую машину, заранее зная, что с тобой может случиться, ты хотя бы будешь к этому готов. Чем сесть в другую и не знать ни черта. Просто некоторые вещи начинаешь видеть, да и… — он опять переводит взгляд в окно. — Некоторые вещи появляются именно тогда, когда ты больше всего их ждешь. Возьмите телефон, вам звонят. — Мадара молчит и переключает скорость. — Возьмите, иногда бывает так, что следующего раза может больше не быть, — Мадара удивленно поворачивает голову к собеседнику и оценивающе проводит по его лицу взглядом. Интересный молодой человек.       — И что же ты видишь? — он хмуро берет телефон в руки и наконец нажимает кнопку приема вызова. Слышит неразборчивый крик и просьбу остановиться.       — То, что вы покойник, — спокойно отвечает Сай, так странно улыбаясь, будто она заученная и попросту должна быть. Такая мертвая улыбка, картонная, неестественная. Спина Учихи напрягается и он видит, как постепенно яркие фары впереди дороги начинают слепить ему глаза.       — Что ты имеешь в виду?       — У вас внутри пусто, так же, как и у меня, — тихо отвечает юноша и сам прикрывает глаза пальцами от беспощадного света.

***

У тебя отказывает не только тело, но и ты сам отказываешь самому себе.

***

It could have been much worse But it should have been better I know I'd hurt you, deserted you And now I see it clear I pulled you closer, tighter 'Cause I knew you'd disappear       — Тобирама, — он еле сдерживается, чтоб не закричать. — Уйди! — он смотрит на вдалеке стоящего мужчину и машину поперёк дороги, стоящую за ним.       — Нет, — отвечают ему в трубке уверенно, — Останови машину и мы с тобой спокойно поговорим, — и для пущей уверенности он еще расправляет свои руки вширь, говоря через гарнитуру.       — ТОБИРАМА! — Мадару начинает бесить вся эта ситуация и он понимает, что ему действительно или придется давить Сенджу, или остановить машину. Хотя иногда задавить очень хочется. — СВАЛИ С ДОРОГИ, Я ТЕБЕ ГОВОРЮ! — он кричит в динамик. Машина слишком быстро едет и Мадара резко бьет ногой по тормозам.

***

В такой период каждый выбирает, если от него еще что-то осталось. — как же себя вытянуть из того, во что сам же себя вогнал.

***

Он не успеет. Он выворачивает руль. У Изуны должен остаться хоть кто-то. Если он сейчас не сделает этого, Изуна останется один. Тобираме некуда бежать.       — Останови ма… — встревоженный голос слышится из динамика и сейчас ему уже не до крика. Глаза расширяются в ужасе, от того, как он видит, что машину ведет боком по тонкому льду. Со всей оставшейся скоростью.       — Я не могу, она не… — вода от расколовшегося льда, проскальзывает под шины, застревает там, создавая помеху. Мадара от резкого удара головой об стекло теряет управление и поворачивает голову к пассажиру, в последний момент видит, как Изуна улыбается ему, сидя рядом. — Изуна?

***

Ты выбираешь окончательно умереть, ибо больше так жить не можешь. Ты устал. Ты ненормально устал. От всего

.

***

I just can't compromise, apologize There's nothing you can say We both knew It would always end this way       — Нет, — нарастающей волной начинается истерика, сердце опять бешено стучит внутри. Пульса нет. — Нет нет нет. — Лицо Мадары, даже сквозь неимоверное количество ссадин и порезов, белое как полотно. Его глаза заплывшие от гематом. — Нет, — его губы расплываются в улыбке, сначала блеклой. После улыбка становится шире. — Нееет, — он резко наклоняется ближе и разрывает на Учихе рубашку в клочья, тело все в порезах, в синяках. Его трясет. — ТЫ НЕ МОЖЕШЬ МЕНЯ БРОСИТЬ! — он сжимает рубашку своими пальцами. — ДА ГДЕ эта чертова СКОРАЯ??? — он наклоняется ухом к его губам — ничего. После осторожно к груди, чтобы не надавить — он не понимает, дышит или нет. Но слышит лишь тишину. Сердце не бьется. — Нет нет нет нет нет, — он закусывает губу до крови и не может сдержать слезы, из-за которых практически не видит уже ничего. Он не может сдержать смех. — Хааааа-хаааа. Нет, — он резко отстраняется и подминает под себя колени. — Нееет. Ты не можешь умереть. Ты не можешь меня оставить одного. — Телефон опять начинает звенеть и он переводит взгляд на имя на экране — Изуна. До этого звонил Хаширама. Неужели они знают? Он поворачивает голову, может они где-то рядом? А может они следят за ним? Да нет. Это бред. Тобирама, соберись. И он не поднимает трубку.

***

Некоторые выбирают пропасть даже после того, как окончательно сгнили изнутри.

***

      — НЕТ! — Тобирама начинает кричать и опять успокаивается. — Извини. Я должен оперировать его. Он обязан выжить. Ты понимаешь меня?       — Но господин, Тобирама, вы не в состоянии, мы сейчас позвоним родственникам и…       — Это мой родственник, не надо никому звонить, я сам, — взгляд наконец обретает осмысленность и он моргает, смотря на Данзо. — Скажи, я ведь знаю, как ты ко мне относишься, Данзо. — Тобирама подходит вплотную и бесцеремонно заправляет прядь волос интерна за ухо, отчего тот ловит смущение. — Я могу тебя попросить об одном одолжении? Только между нами? — Данзо задыхается от нахлынувших чувств и восхищения этим человеком. Даже пребывая в полнейшей прострации — он остается самым лучшим для него, недосягаемым примером для подражания. Хотя Тобирама старше его на каких-то пять лет.        — Конечно, все, что попросите. — Тобирама долго всматривается в глаза Данзо, пока Мадару уносят на носилках в машину скорой помощи.       — Отлично, я всегда знал, что на тебя можно рассчитывать. Если мы справимся с тобой, я сделаю тебя замом клиники. Ты согласен? — Данзо соглашается сразу, если это означает, что Тобирама будет относиться к нему по-особенному — он сделает для него все.

***

Некоторые пытаются исправить ошибки и жить по-новому.

***

      — Я любил его, — Хаширама заговорил первый, поднимая свои потухшие глаза к толпе, проводя взглядом по лицам, искаженным скорбью. — Я знал его с самого детства, мы всю жизнь провели бок о бок. И я… — он сжимает свои кулаки и его взгляд останавливается на Изуне. — Я сожалею. — На его плече лежит рука Мито, которая впервые за все время не проронила ни слова. Она хотела заполучить его, но не таким путем.       — Все легко поверили в твою смерть и даже не боролись за тебя, — Тобирама смотрит, как Хаширама первый кидает кусок сырой земли на крышку гроба. Так просто — похоронить человека, которого знал двадцать лет, так просто отпустить. Вот так вот легко. Если бы ты умер, Мадара, я бы умер вместе с тобой, я бы ни за что не позволил тебе уйти одному. Вот твой Хаширама, которого за руку держит эта женщина даже на твоих похоронах, и стоило ли это того? Стоило тогда поехать к нему и дать ему второй шанс, Мадара?

***

Некоторые не могут принять все и <b>начинают медленно сходить с ума.

***

      — Мадара умер, Изуна. Автокатастрофа, — слышится пустой голос с другой стороны провода.       — Я… Что ты… Я… — Ноги подкашиваются, сердце будто под наркотиками ускоряется в десять раз и ноги окончательно не держат его.       — Мне жаль. Мы не смогли его спасти. Прости меня, Изуна.       — Не верю. — Младший Учиха рухнул на пол, так и не успев нажать на кнопку отбоя. Оттуда была лишь тишина, пока абонент на другом конце провода сдержанно улыбался.       — Господи! Врача! Позовите кто-нибудь врача! У него приступ! — какой-то мужчина вскочил с кресла и рванул в коридор офиса, пока другие подбежали к потерявшему сознание Изуне.       — Это не он! — выкрикивает младший Учиха. — Пустите меня к нему! Отпустите меня! Это мой брат! Пустите! Изуну держит Шисуи, пытаясь его успокоить, но мужчина все эти дни не спал и сидел на сильных успокоительных, которые ему не помогали. Тобирама смотрит на того без каких-либо эмоций, но в глубине души ему хочется смеяться. Такие забавные и глупые. Такие наивные. Изуна вызывает у него отвращение, потому что он живой, а Мадару несут в гробу, который сейчас опустится глубоко в землю? Он был рядом с Мадарой тогда — не Изуна, почему тогда плачет он, а не сам Сенджу? Он опять смотрит на своего брата пристально, прямо в глаза, и начинает улыбаться. Как это мерзко. Любил, говоришь?

***

Некоторые отказываются от всего и меняют свою жизнь кардинально, переключая фокус внимания совсем на другие вещи, думая, что им это поможет.

***

Обито смотрел в одну точку, пока Какаши держал его за плечо. Даже у него наконец появился тот, кто будет заботиться. Обито был не здесь, его выдавали красные глаза от бессонных ночей и пролитых слез. Он потерял родителей, а теперь еще и человека, которого любил и уважал. Его ботинки были в грязи, даже дождь не мог смыть прилипшую известь. И он утыкается своей макушкой в плечо Какаши, который сжимает его в охапку, и заливается беззвучным всхлипами. Рядом с ними стоит Рин, которая держит свою ладонь у рта, одновременно прикрывая глаза, а ее плечи содрогаются. Она держит Обито за руку, но вскоре сама утыкается в грудь Какаши.

***

А некоторые просто умирают с любимым человеком в тот самый день.

***

      — Тише, Майн. Мы почти дома, — Тобирама улыбается и вводит код на двери, от чего та с писком открывается. Он заходит внутрь, устало садится на кушетку и смотрит с улыбкой вперед. Перед ним, под куполом, лежит спящий Мадара Учиха. До сих пор не очнулся. Его грудь ритмично то поднимается, то опускается и аппаратура пищит. На нем множество присосок и прикрепленных трубок. Мадара спит. Кома, без точного прогноза выхода. Собака ложится в ногах Тобирамы и он ласкает ее за ушком.  — Мы дома, Майн. Теперь мы дома. Можно наконец поспать, — тело окутывает приятная, сонная усталость и воспаленный разум начинает медленно потухать, проваливаться в сон, туда же, где сейчас и Учиха старший. — Тебе бы точно понравились твои похороны, Мадара. Я даже надел на него венок из твоих любимых полевых цветов. Прости, что нельзя было одеть мальчишку в твой любимый черный цвет, пришлось в белый. — Тобирама запинается и отмахивается. — Ой да брось. Но тебе бы точно понравилось. Ведь теперь ты — абсолютно мой. Mine. Мужчина наконец-то засыпает с улыбкой на лице.

***

Ты строишь новый связи ценой старых. Тебе, для того чтобы абсолютно отключиться от привычного ритма жизни, сценария, рутины, не остается ничего другого кроме как заняться привычным делом. Иными словами — напиться.

***

Тобирама на протяжении года выпил столько, сколько не пил за всю свою жизнь — тогда. Хаширама стал напиваться лишь через полтора после похорон, а Изуна попросту не мог пить.

***

Everybody pains Everybody grieves Everybody's making off like thieves Every soul's aching for release You're not alone Тобирама стоит прямо напротив дома и долго не отваживается сделать еще один шаг. Какой-то непонятный страх расползается по всему телу и ты начинаешь сомневаться в своем решении. Даже нет — не так. В своем выборе прийти и наконец все решить, ты больше не сомневаешься, брать ли за свои действия ответственность, ибо уже попросту нет никаких сил на размышления, ты боишься немного другого. Ты боишься, что прямо сейчас ты войдешь в дом и потеряешь все то, ради чего с надеждой, глубоко в своей душе, жил до этого момента. Именно надежда давала сил вставать по утрам, именно надежда придавала желания бороться со всем, и сделать все то, что ты делал на протяжении жизни ровно до этого самого момента. Он боится, что прямо сейчас играет в одну занимательную лотерею. Прямо сейчас, в этот момент, в который ты или наконец навсегда останешься одинок и больше не встанешь, или выиграешь и будешь иметь все.       — Смотри на это все немного иначе, — он вспоминает, как резко поплохело Орочимару накануне, — в любом случае, что бы ни произошло и что ни будет происходить после — вся эта ситуация была хорошим опытом, — он смотрит в чужие глаза и пытается хоть как-то придать собеседнику силы одним лишь взглядом. — Тобирама смотрит на него молча и вскоре, сам того не понимая, усмехается:       — Может, для кого-то вся эта ситуация была опытом, несомненно, — он иронично поджимает губы и проводит рукой по своему затылку. — Но для других в этом и заключался смысл жизни. И очень сложно понять, когда ты можешь этот самый смысл потерять. Тобирама не замечает, как стоит уже под проливным дождем, который начался как-то слишком внезапно. Сначала он начинается совсем незаметными, несущественными каплями, которые просто не ощущаешь своей кожей и продолжаешь стоять прямо там. А спустя короткий промежуток времени дождь начинает лить с такой силой, что жидкий хрусталь уже стекают по лицу, пронизывает одежду насквозь, и начинаешь чувствовать такой странный приступ озноба, который проникает в твое нутро и от которого начинает потряхивать.       — Я должен, — он поднимает свою голову к небу и, совершенно некстати, улыбается темноте сверху. Сжимает коробку своими дрожащими пальцами и делает свой второй шаг.

***

Музыка играет настолько громко, насколько в принципе может. В доме предостаточно народу, которого Мадара попросту не знает. Люди подходят, поздравляю Какузу с его четвертым десятком, который начался уже четыре года назад, и Хидан вместе с ним, обнимая мужчину, — принимает поздравления. Дейдара с огромным энтузиазмом перенимает с его рук подарки и относит их на один большой стол в углу, где лежат множество таких же коробок.       — Давай, иди уже сюда, ты же не посыльный, — слышится смех Сасори, который отворачивается от Конан и смотрит на своего лучшего друга с легкой усмешкой, — или все-таки посыльный, а, солнце?       — С меня вышел бы отличный посыльный! Отвечаю! — наконец Дейдара возвращается назад и отпивает вина из графина, стоящего на столе.       — Но ты бармен, — говорит Нагато, обнимая свою жену, — поздно менять свою профессию.       — Ну да, — разводит руками Тсукури, — второй раз я точно изменять своему выбору не буду.       — Выпьем же за это! — внезапно говорит радостной Зецу и обнимает Мадару.       — За что выпьем, любимая и отвратительная восьмерка* моя? — Хидан прыскает и подходит к ним со спины. — Какузу, походу, решил позвать сюда всех, кого только мог позвать! Кошмар какой-то, — он поворачивается к своему лучшему другу — его взгляд сужается, — и я точно начну ревновать. А когда я ревную, я начинаю ебать мозг, — он пьет стакан залпом, — жестко ебать и во все дыры. — Конан смеется и они пьют еще.       — Вы — мужики, хуже чем мы — бабы, отвечаю, — она нежно поглаживает руку мужа, — помню, Нагато был таким же в универе, да, милый? — он с усмешкой и одновременно нежностью подмигивает ему, — помнится мне одна история с нашим одногруппником.       — Конан, — устало говорит мужчина, — давай, не начинай.       — У вас не всегда были такие отношения? — с ярким удивлением спрашивает вдруг Мадара, не зная от чего больше удивился, от обычной истины или же от того, что даже эту пару затронули проблемы.       — Ну конечно, — женщина смеется, — Нагато вообще был глыбой льда и думал, что девушек очень возбуждает тридцатиградусный мороз, которым так и веяло от всей его натуры, — она пьет еще и Нагато закатывает глаза. — Когда мы учились во Франции, там мы собственно и познакомились с Тоби, мы не сразу были вместе. Сначала мы были лучшими друзьями.       — И что же произошло? — Мадара морщится от неприятных ощущений, вспоминая тот период времени его жизни, когда Тобирама сбежал во Францию, и отпивает еще.       — Тобирама нам вправил мозги на место, — внезапно отвечает Конан. — Никогда не подумала, что он, вечно спокойный, так распсихуется, когда мы с ним выпивали в том баре в конце первой сессии.       — Распсихуется? — Мадара поднимает удивленно бровь и пьет еще.       — О да — он был в ярости просто от того, что мы с Нагато ходили все вокруг да около и никак не могли прийти к кому-то одному решению, продолжая бегать друг от друга. По сути я обязана Тобираме нашему браку, за что до сих пор очень благодарна, — Конан улыбается ему и начинает рассказывать свою историю.       — Сначала нас было трое. Я дружила с Нагато, а у Нагато был в то время лучший друг Тоби, которому я очень сильно понравилась. Тоби был испанец из Барселоны. Но они были такими разными, что и страшно становилось. Тоби был эмоциональным, но, в тоже время, совершенно спокойным. Хотя его настроение часто менялось и мы не совсем понимали таких сильных его перепадов, но, просто в какой-то момент, приняли это, как должное. Не спрашивали особо, думали, сам расскажет. Красиво ухаживал, постоянно проводил со мной все свое время, пока мой будущий муж валял дурака и полностью погружался в свою учебу, игнорируя все свои обязанности в виде ухаживания за девушкой, которая ему нравилась. То есть за мной.       — Тоби, это? — Мадара спрашивает сконфуженно.       — Нет, Тоби и Тобирама два разных человека, — вносит ясность Конан и Мадара кивает ей.       — И? — с каким-то нетерпением спрашивает Учиха.       — Тогда, — она улыбается как-то натянуто, — помню, мы сидели в баре с ним и выпивали, я, тогда, будучи молодой и неопытной, попросту не знала что мне делать, — она смотрит в глаза Мадаре и устало отводит взгляд. Конан делает заказ еще и переводит свой взгляд на Тобираму, тот пытается ей улыбнуться и спрашивает о том, как она сдала последний зачет во время их сессии.       — Хорошо, — Конан отвечает как-то сконфуженно и заправляет свои длинные волосы за ухо. — Мне Тоби помог с подготовкой. Тобирама переводит на нее свой внимательный взгляд и, ничего не говоря, отпивает еще. Смотрит на экран своего телефона и от чего-то судорожно отбрасывает его в сторону. Косится на потухший экран и Конан замечает, что экран опять начинает загораться, оповещая Тобираму о принятом сообщении. Вместо имени абонента горят буквы — Мудак.       — Вы уже три месяца, вроде как встречаетесь? — он наконец спрашивает тихо.       — Да, как и вы с Изуной, — она удивляется такому имени и спрашивает осторожно, — у вас что-то случилось? Тобирама смотрит на нее тяжелым взглядом и качает головой.       — Нет, все в порядке, если ты про мудака, то это не Изуна сейчас мне пишет, — он кривится в улыбке.       — А кто? — Конан замечает странную реакцию в напряжении Тобирамы и телефон начинает беспощадно звонить. Тобирама моментально выключает звук и устало трет глаза своим кулаком.       — Его брат, это долгая история, — он пытается сейчас не сорваться и не выкинуть телефон просто в стену.       — Расскажешь? — Конан впервые тогда услышала упоминание Мадары в тот вечер.       — Да нечего рассказывать, — Тобирама переводит на нее взгляд и отмахивается, — так, ошибки прошлого, которые все никак не хотят кануть в бездну, — резко переводит тему, — давай, лучше о тебе поговорим, — он задумывается на пару секунд, — скажи, ты любишь своего нынешнего парня? Он спрашивает прямо. Конан вздрагивает и задумывается:       — Мне с ним комфортно, он все ради меня делает, даже как-то слишком настойчиво, по крайней мере разница между ним и Нагато колоссальная. За мной наконец ухаживают, как надо и я чувствую себя девушкой. А не мужиком.       — Понимаю, — Тобирама ненароком ловит себя на мысли, что испытывает что-то схожее и от этого становится как-то в двойне неприятно.       — Поэтому да, я счастлива.       — Я спросил у тебя другой вопрос. — Тобирама пожимает плечами.       — Я… — Конан вздрагивает и ловит себя на гамме неприятных ощущений, которые возникли как-то слишком резко и молчит.       — Значит — нет. — Тобирама отвечает за нее. Конан хмурится и отпивает свой коктейль залпом.       — У вас был секс? — идет второй вопрос.       — Тобирама, — с нажимом отвечает Конан, — это немного личное, тебе не кажется?       — Нет, — спокойно отвечают ей. Конан закусывает губу, переводит свой взгляд на людей в баре и наконец отвечает тихо, — нет.       — Почему? Опять молчание. Долгое. Очень долгое. И тут Конан переводит свой какой-то странный взгляд на Тобираму и отвечает смотря на него пристально.       — Наверное, по той же причине, почему на Мудака ты реагируешь так, словно тебя сейчас вскрывают самым гнилым ножом, который попадается под руку. — Тобирама замирает и наконец с какой-то горькой усмешкой отводит глаза. Вот как.       — Тоби иногда меня очень пугает, эти его перепады настроения, он словно иногда становится другим человеком и это не может не настораживать, — она пьет еще, — они сегодня подрались с Нагато даже непонятно из-за чего после занятий.       — Я думаю, ты понимаешь из-за чего, а именно из-за кого. Конан хмурится.       — А у тебя был?       — Что?       — Секс, — Конан спрашивает прямо. Тобирама косится на телефон опять и отвечает ей:       — Нет, с Изуной нет.       — А не с Изуной? — Конан действительно любопытно, — с мудаком, к примеру? Тобирама искренне смеется и пьет еще.       — Я еще не настолько пьян, чтобы погрузить тебя в дерьмо этой истории, — его взгляд из веселого меняется на пронзительный, — но нет, секса не было.       — Почему? — Конан пьет еще и уже дало в голову, — завтра с тобой умирать будем на гисте.       — Потому что мудак, у тебя вон свой, без обид Нагато, у меня свой. Походу, если не было своего мудака — прожил жизнь зря, — Тобирама смеется, — послушай, — он резко становится серьёзными. — Ты должна решить для себя, что делать. Конечно, я не настаиваю и не говорю, что в моих словах истина, но послушай меня. Я скажу один раз тебе. — Конан кивает ему. — Если ты любишь Нагато, по-настоящему любишь и хочешь быть с ним — будь, потому что потом будешь жалеть о том, что не сделала этого из-за своего страха и трудностей, возникших между вами, до конца своих дней, — он говорит тихо. — Конан слушает. — Ты знаешь, я ничего не имею против Тоби, Нагато мой друг, но ты — стала моей лучшей подругой, и я просто хочу, чтобы хоть кто-то был счастлив, — его взгляд тяжелый, — хоть кто-то, и видеть тебя счастливой с любимым человеком, который не будет выводить тебя из себя спустя пару лет и ты не будешь думать о том, как бы от него уйти, единственное, что я хочу. Поэтому, если ты решишь — я помогу тебе, я возьму тебя в охапку и отведу тебя туда. Даже если не сейчас, даже если потом, ты скажешь мне — Тобирама давай, я готова и я решила. — То я, буду тем человеком, который тебе поможет вне зависимости от моего отношения ко всем, кого ты втянешь в это. Потому что ты мой друг, и твое счастье дороже мне счастья кого-либо в принципе.       — Спасибо, — спустя паузу отвечает Конан и смотрит на него с благодарностью, — ты правда, настоящий друг.       — Я знаю, — улыбается Тобирама. Они пили еще, напились до вертолетов и наконец вставая в обнимку, смеясь, идут в сторону выхода:       — Мне он сделал предложение, — вдруг говорит Конан пьяным шепотом, — Тоби, я имею в виду.       — И?       — И я пока ничего не ответила, — она отводит взгляд и так они идут по дороге, держась друг за друга, в общагу. Тобирама резко дергает ее на себя и говорит:       — Давай телефон свой сюда, — он смотрит на нее решительно.       — Зачем? — Конан не понимает, что тот от нее хочет.       — Будем исправлять все говно, что вы сделали, звони Нагато. Или узнай, где он сейчас.       — Но я… — девушка белеет.       — Ты хочешь быть счастливой с любимым человеком, или с его заменой?       — С любимым…       — Тогда дай мне телефон. Конан смотрит на Мадару и видит его конфуз:       — Я знаю, что тот самый загадочный мудак был ты, Мадара, — она смотрит прямо в его глаза, Мужчина отводит их в сторону.       — И я знаю, что случилось. Тобирама мне все-таки потом рассказал, — она добавляет тихо. — Мадара бледнеет в лице. — Если бы не Тобирама, я бы согласилась на предложение Тоби и сейчас бы тут с вами не сидела, — она спокойно улыбается, — он придал мне решительности, которой у меня не было, и я жалею, что не помогла ему тогда. Хоть я сказала, что помогу. На своей свадьбе с Нагато, Конан просто подошла к Тобираме, поцеловала его в щеку и искренне поблагодарила спустя два года за тот вечер. Тобирама тогда долго с ними разговаривал, особенно с Нагато и все повернулось в совершенно другую колею. Нагато по сей день ни словом не обмолвился о том, что ему сказал Сенджу в тот вечер, но всегда улыбался и говорил — Тобирама очень хотел, чтобы они оба были счастливы. Было что-то всегда в Тобираме в такие моменты очень пугающее и чертовски верное. Мадара пытается ей улыбнуться, но у него не получается. Какузу возвращается к ним через пятнадцать минут, садится рядом и обнимает Хидана.       — Вроде все, — он пьет залпом, — устал.       — Бедный, — с сарказмом отвечает ему Хидан, — заебался от чужого внимания? Ну иди сюда — пожалею.       — Не начинай, — Какузу смеется и Хидан поджимает губы. Прислушивается к рассказу Конан и усмехается, — о, ну это историю мы знаем, я лучше продолжу вам рассказывать, как мы с Какузу один раз встретились с паранормальным явлением у меня дома. Кстати, здесь.       — Я послушаю, — Сасори с интересом пододвигается, — люблю страшилки на пьяную голову.       — Это не страшилки! — Хидан закатывает глаза, — это правда!       — Ну давай, удиви нас! — смеется Дейдара и тоже подсаживается ближе.       — Ну, раз вы слушаете, — довольно протягивает Хидан, — тогда я начну. Было нам по восемнадцать…       — Семнадцать тебе было, — поправляет его Какузу с улыбкой.       — Мне да, тебе нет, — Хидан берет бутылку в руку и наливает в свой стакан еще. — Так вот. Как-то раз мы остались здесь на ночёвку. Слова начинают звучать совсем тихо, словно отдаленно, словно совершенно не тут. Гости уже постепенно образовывают свои компании, некоторые клюют носом, некоторые просто тихо разговаривают. Мадара усмехается и с какой-то горестной улыбкой, и допивает бокал виски залпом, и как-то по-особенному громко ставит его на стол. Конан тянет к нему руку, но тот лишь небрежно отмахивается от нее, поправляет воротник рубашку пальцами и оттягивает галстук чуть ниже к шее, чтобы стало дышать легче. Настроение действительно дерьмовое. Он почему-то думал, что случится что-то, какое-то чудо, которое что-то поменяет, когда в машине увидел эту странную улыбку своей подруги. Но сейчас, смотря на все это веселье и всех этих людей, начинает понимать, что у него попросту разыгралось воображение на фоне все еще какой-то слепой веры от того, что что-то может поменяться в один момент. Мадара, начиная с самого детства во что-то верил, во что-то хорошее, но уже и сам не мог сформулировать свою речь и мысли внятно, чтобы понять, во что именно он старался верить. Он смотрит в телефон, закусывая губу, хмурится и агрессивно откидывает его в сторону. Рядом с ухом слышится смех друзей, смех посторонних, и руки тянутся к нему, приглашая в свою атмосферу человека, который выглядит каким-то слишком одиноким. Но ему не надо это, Ему ничего впрочем не надо. Поднимает глаза и проводит скучающим взглядом по всему помещению, но глаза скользят дальше и не останавливаются на ком-то конкретном. Конкретного нет, конкретный так и не пришел. Фыркает, и с шумом затягивает воздух ноздрями, рука тянется за пачкой сигаретой и губы наконец сжимают фильтр. Опять звучит резкий громкий смех где-то рядом, отчего мужчину передергивает. Забавно, конечно, что человек, который здесь гораздо более кстати, чем он сам, — в итоге так и не пришел. Идиот Мадара медленно затягивается и опять небрежно кидает взгляд в сторону телефона, экран все также покоится чёрным экраном где-то неподалеку, никаких звонков или сообщений, ничего. Пустота. Словно и никакого дела до него ему нет дела. Словно и насрать. Конечно же, он и сам понимает, что, по сути, утрирует — ведь рядом с ним его близкие люди, которые стали для него не чем иным, как настоящей, новой, семьей. Но не той, которую он так себе хотел — и в итоге так и не получил. Мадара хмурится, и почему-то так все начинает раздражать. Мысли перемещаются одна за другой в голове и как некстати перед глазами всплывает образ Данзо, и его слова когда-то сказанные ему в лицо, тогда давно, отчего от пяток до макушки проходит волна непонятных ощущений, и становится как-то уж слишком некомфортно. Данзо как раз тут нет, может, они с придурком на пару решили утешить друг друга? Данзо только скажи — утешит сразу. Кулаки сжимаются, Конан говорит что-то на ухо, тянет за собой в сторону своей компании и представляет Мадаре какого-то мужчину и девушку, на что Мадара лишь кивает головой в знак уважения и приветствия, а внутри борется с тем, чтобы попросту сейчас не сорваться с места и не добежать до этого несчастного телефона. Еще эта музыка сраная так давит своим мотивом, что хочется вообще свалить отсюда куда подальше. Everybody lives Everybody leaves Everybody begs best on their knees Everybody's got the same disease No one's alone Тобирама делает еще один шаг. Границы между мной и тобой стираются. Мой внутренний голос звучит как твой. И ты рыдаешь навзрыд от ощущения какой-то безысходности вперемешку со злостью. Злостью на самого себя. Он слышит эти рыдания где-то на периферии реальности и вымысла, делает еще один шаг. Мадара за последние полгода стал пить часто, особенно с тех пор как встал на ноги и мог сам лично выходить из дома куда хочет, с кем хочет и зачем хочет. Началось все с Конан, которая показала ему мир алкоголя и окунула его в него с головой, от чего и настроение в значительной мере стало намного лучше и проблемы, беспощадно давившие на голову, отходили на второй план. Все после выпитого как-то уходило на второй план — и мысли, и воспоминания снов, и переживания, и давящее чувство в грудной коробке, которое всем своим существованием говорило о том, что между Мадарой Учиха и Тобирамой Сенджу образовалась та самая пропасть, которую преодолеть на данный момент не получается. Но дело было даже далеко не в этом, проблема была в том, что ни первый, ни второй не имели ни малейшего понятия, как именно эта проблема вообще решается. Да и проблемой это, по сути, назвать крайне сложно. Просто… Огромное пространство, если закрыть глаза, можно услышать, как с потолка капает вода. Она медленно, немного нехотя, отлепляется от потока и большими каплями падает вниз. Падает и разбивается о воду, которая со стороны кажется, словно окрашена в черный, но так только кажется. На самом деле вода буро-красная, потому что по сути это уже не вода, это огромный уровень примеси из крови, человеческих остатков и какой-то грязи. Вода мутная и никого там нет, только четыре стены, огромная решетка, словно ворота, и пустота.</i> Тобирама открывает дверь и входит внутрь. Стоит у входа и не может сделать ни шага больше. Словно какой-то ступор охватил все его тело, сковал страхом и лишил какой-либо возможности идти дальше. Он усмехается даже такой занимательной реакции тела и пытается вернуть себе прежнюю решимость идти дальше, но ноги словно онемели, он их попросту не чувствует. Он промок. Весь. Вся одежда, которая до этого так хорошо сидела на нем и придавала его виду презентабельность, покрылась мокрыми пятнами, съёжилась. Волосы вымокли, ресницы тоже и если провести ладонью по лицу, то рука будет мокрая вся. Хидан замечает его первым, и даже встает от удивления, а после, наконец переборов замешательство, медленно переводит взгляд на Конан, которая уже тоже смотрит на Тобираму, и видит ее довольную улыбку. Он смотрит на Мадару, который сидит с Зецу в другом конце зала и общается с Дейдарой за тем столом и наконец переводит взгляд на Хидана. Они смотрят друг другу в глаза и он все понимает без слов.       — Вот как, — Хидан усмехается уже сам и видит, как она с горящим взглядом хищника отпивает свой коктейль и облизывает губы. Она знала — она позвала его сюда. Сама. Все ее слова на протяжении всего этого времени о том, как она счастлива за Мадару с Зецу были лишь обычной показухой и откровенным враньем. Ее разговоры и доброжелательное отношение к Данзо были лишь частью плана. Эта женщина с самого начала была всегда за Тобираму, а после и за Мадару и всегда лишь хотела лишь одного — чтобы эти двое были вместе. Она грамотно прорабатывала всех в округе, которые в ее задумке только сыграли ей на руку. Своими руками и словами сблизила Мадару и своего друга лишь для того, чтобы сравнять счет Тобирамы и Мадары в их жизненном опыте. Вот откуда был такой взгляд каждый раз, когда они гуляли и Конан улыбалась Зецу, слушая его влюбленные бредни. Она использовала их друга просто как инструмент и теперь, смотря на реакцию Мадары, который вздрагивает и переводит на Тобираму свой взгляд и моментально меняется в лице — она улыбается с триумфом. Конан улыбается и пьет свой напиток. Потому что взглядов этих обоих, устремленных друг на друга, достаточно для того, чтобы понять — она просчитала все правильно и поставила на выигрыш все. Хидан усмехается шире и кивает Конан. Та подносит свой бокал в воздух и закидывает нога на ногу. Она сказала — что поможет ему тогда.       — Ты не изменилась, детка, — говорит тихо Хидан и подмигивает ей. А после идет в сторону Тобирамы, который все еще стоит там. Тобирама весь дрожит и Хидан начинает:       — Ну, здравствуй, Тобирама, — он усмехается и видит во взгляде Тобирамы сначала удивление, а потом искреннее веселье. — Надеюсь, на этот раз ты мне не собираешься перерезать сонную артерию? — Он не может сдержать усмешку и по-доброму улыбается.       — Только, если ты не собираешься меня выебать, — Тобирама тоже улыбается и добавляет, — ну или зайчиком назвать.       — Ты извини меня за тот случай, иногда меня несет, был не прав, — Хидан протягивает ему руку и спрашивает, — мир?       — Мир, — Тобирама протягивает руку в ответ и жмет ее, а после переводит взгляд на Конан, — я не особо готов веселиться, если вы не возражаете, вручу свой подарок и мне надо тут решить один вопрос.       — Да, я даже уже знаю, с кем, — Хидан смеется и кивает ему, чтобы тот следовал за ним. Они наконец подходят к Какузу и Тобирама смотрит на Конан. Та встает и представляет им друг друга. Какузу виновато улыбается и Тобирама протягивает ему свой подарок.       — Забыли, — он отмахивается и пожимает плечами, — в жизни бывает всякое, но, если с вами нашел общий язык он, — он кивает в сторону Мадары, то и я обязательно найду. Не всегда я бросаюсь на людей, тяжелый период в жизни был, — он старается улыбнуться Какузу.       — Понимаю, все в порядке, по сути, если бы не тот случай, мы бы и не познакомились все, — он переводит взгляд на Конан, — все-таки, как забавно все получилось. Тобирама соглашается с ним. Они говорят еще пару минут и наконец он чувствует, как женская, легкая рука сжимает его плечо. Он поворачивается в сторону женщины и та смотрит на него и кивает ему:       — Иди. Когда-то ты спас мой брак, я спасаю твой, надеюсь, на этот раз уже не фиктивный, — она тихо усмехается, — я отдаю тебе долг и искренне желаю вам не проебаться в этот раз.       — Спасибо, — Тобирама смотрит на нее с благодарностью.       — Я всегда была за тебя, иди, Тобирама, — она хлопает своей ладонью по его промокшей одежде и смотрит на Мадару. Мадара смотрит на них и остается сидеть на своем месте. Тобирама шумно вдыхает, шумно выдыхает и делает свой первый шаг в сторону Мадары. А после еще один. С его волос медленно скатываются капли воды, которые оставил дождь. Взгляд Тобирамы скользит по профилю Мадары в конце зала и он делает свой еще один шаг. Стоит мертвая тишина, и после слышится какой-то нарастающий шум, словно гул. Слышно, как изнутри ломаются твои кости — одна за другой. Одна за другой.       — Давай, — Конан говорит тихо, смотря отдаленно на них обоих. — Ты сможешь. Вы когда-нибудь видели, как человек, распадаясь на атомы, собирается снова? Нет? Ну, тогда смотрите. Сначала из воды вылазит нечто, что напоминает постепенно обрастающую кость костной тканью, части молекулярной структуры будто из воздуха медленно прикрепляются к основанию и обрастают новым слоем. Руку скручивает от боли и постепенно начинают появляться фаланги пальцев. Одна за другой, одна за другой. Медленно появляются хрящи и рука вытягивается, пытаясь ухватиться за какую-либо почву на воде, чтобы уцепиться — но не за что. Вода капает опять и слышится какой-то специфический звон. Словно, что-то треснуло. Это постепенно начинают образовываться сухожилия, а после и кровяные сосуды, словно собираясь из воды в тонкую нить, прикрепляются к основанию кровеносной системы изнутри. Куски человеческого мяса, словно хлопья, обрастают собой сосуды и впитывают их в себя. Кожа тонкой струей обвивает голое основание и наконец, нечто из разных частиц, становится похожим на человеческую руку. Мадара смотрит пристально. Тобирама смотрит прямо в его глаза и взгляда не отводит. Что-то в нем изменилось. Полноценная рука, которая только в одиночестве торчит из воды и процесс собирания человека заново начинает продолжаться. Медленно образовывает позвоночник, позвонок за позвонком обрастает тонкий скелет. Ужасно больно собираться заново. Ужасно больно осознавать костному мозгу, который медленно выворачиваясь словно выплывает из кровавой жижи наружу. Мадара сжимается от какой-то странной боли глубоко внутри и не может отвести взгляд. Прямо сейчас больше некуда бежать, вся, уродливая правда вылезла наружу и больше невозможно сделать вид, что ты ничего не помнишь. Потому что помнишь ты все. И это бьет похлеще, чем любой хлыст. Мозг формируется из воздуха, которые обрастая грязными извилинами наконец полностью соединяется в два полушария, покрывая свое основание узорами. Костная ткань черепа словно змеи расползаются из стороны в стороны, покрывая собой и запечатывая оголенные мозги скорлупой. Вторая рука вырывает наружу и тянет за собой позвоночник, который, обрастая мясом беспощадно кровоточит, словно убитый только что зверь. Руки подкашиваются от непривычки держать такой вес и нечто падает в воду опять. От удара кровавая примесь расходиться кругами. Из стороны в сторону, из стороны в сторону. Голова без лица поднимается опять и руки опять пытаются вытащить тебя наружу. Медленно образуются пустые глазницы, словно кто-то в белом полотне лица высверливает дрелью две дырки. Кровь хлещет из стороны в сторону ужасными кляксами и медленно проявляется отверстие рта. Своими собственными мыслями и действиями. Словно запихивая в глотку обратно все те слова, который были написаны и так остались без ответа. Рот наконец открывается и слышится ужасный крик боли. Наконец начинают появляться глазницы, которые вихрем из воды вбиваются в пустые дыры и бесполое тело подносит к лицу свои руки чтобы прикрыть его, чтобы не чувствовать боль от заново сформировавшихся глазных яблок. Тело орет, тело кричит и падает в кровавое болото опять. Мадара выпивает свое пиво залпом и видит, что Тобирама в сети. Он в сети, обычно ночью, но никакой привилегии от этого не случается. Тобирама по ночам становится безликим, становится темнее ночи. Нога почти сформирована, только сетка кровеносных сосудов недавно обрастает. Полноценно и тело пытается высунуть ногу, пытается встать. Пробираясь сквозь толпу внутри себя, ты идешь в абсолютном одиночестве снаружи. Вокруг слишком много место, вокруг слишком много пространства, в то время как внутри, если ты прикроешь свои глаза, ты отчетливо ощущаешь как цепкие пальцы хватают тебя за одежду, хватают за волосы, проводят пальцами по коже, по лицу, пытаясь впиться и ухватиться за любой кусок, лишь бы создать собой приграду. Тобирама сжимает свои волосы тогда рукой и просто воет от боли в своей комнате, когда никто его не слышит и не видит. Воет молча. А после наконец улыбается. Тобирама идет с тяжестью в ногах, и вокруг слишком много места. Он стоит внутри и ощущает, как рвут множество рук изнутри на части, в голове что-то кричат, голоса вопят. Рук становится все больше и больше, они вцепляются в тебя словно в спасательный круг и ты слышишь тихий шепот где-то отдаленно, что дальше тебе идти нельзя. В голове всплывает голос Данзо, который просит его остановиться. В голове всплывает образ Изуны, который смотрит на него с явным отвращением с примесью обиды. Хаширама улыбается с триумфом и слышится его:       — Смотри. Ты останешься здесь и ты будешь смотреть. Ты будешь играть по моим правилам?       — Нет. Голос вероятно звучит в твоей голове просто. Звучит слишком громко, так, что бьет по перепонкам. Буцума смотрит на него так, как никогда не смотрел до этого, и его губы искажаются в усмешке.       — Я тебя недостаточно сломал, видимо. Раз, ты все еще можешь идти. Руки с окрашенными ногтями ползут вдоль его позвоночника, задевая тазовые кости и словно хотят залезть тебе под кожу, хотят проникнуть внутрь, чтобы разорвать на части, хотят стереть твои кости в порошок. Словно сколопендра, проникает в твое отверстие в живую. Мадара кричит, выгибаясь от боли в ту ночь и хватает пальцами простынь, а после закусывает губы до крови и пытается не орать, чтобы Тобирама не проснулся. Чтобы он не видел, как Мадара сломался в ту ночь. Не видел этого позора, чувства вины, которая засела на годы в его голове, образовывая капкан от того, что он предал его. Не по своей воле. Сколопендра разрывает твою кожу своим ртом и медленно пролазит внутрь, начинает с уха. Он сказал, что любит его за пару часов до этого, он почти сделал его своим и ждал бы столько, сколько требуется — но его сломали первым. И Мадара не смог себе простить этого взгляда ужаса в глазах Тобирамы в ту ночь. Ужас перекатывался в обиду, обида перекатывалась в боль, боль перекатывалась в настоящий шок. Шок его добил. Он резко садится, поворачивает голову влево, пока одна рука плавно скользит вдоль скулы на лице по его правой части. Поворачивает голову с закрытой чужой рукой глазами вправо и следующая рука скользит по левой скуле и обе рука закрывают его глаза. Мадара сидит в своем доме и ощущает, как Хаширама массирует ему виски и говорит ему, что тот просто устал после тяжелого рабочего дня. Руки ползут внизу прямо по его упругому животу и Тобирама сглатывает с закрытыми глазами, во рту пересохло. Изуна покрывает его кожу поцелуями и смотрит на него так счастливо, отчего внутри, в районе живота что-то сжимается и почти распадается с треском на части. Две руки достигают его шею и сначала разминая пальцы, словно остановившись и передумав — сжимают его шею своими ладонями. Мадара выдыхает от острой боли и прикрывает свои глаза, когда Хаширама целует его в кровати и начинает его возбуждать. Мадару не возбуждало ничего, кроме грубого секса вообще. И когда он делает это сам. Тот инцидент отчаянно засел в его памяти, полностью изменив его личность и выжег оттуда все, что могло бы быть нежным. Из неоткуда рука из которой выползает язык, прямо из ладони, скользит своим концом прямо по коже двух рук вдоль гортани и достигая наконец губы Тобирамы — облизывает их закрывает своей ладонью и его рот.       — Ты счастлив со мной? — он слышит тихий голос и, ловя на себе влюбленный взгляд Изуны, отвечает ему.       — Да, — тихо говорит Мадара и отходит после секса к окну. Закуривает и выходит на балкон. Он всегда уходит на балкон — там было спокойней. Тобирама хмурится и грубым жестом, точнее ударом руки отмахивается от этого противного языка и задевая ее — рука начинает испаряться на частички растворятся. Его макушку хватает рука с ярко красными ногтями, и грубо сжимая его волосы, отпускает и нежно поглаживает. Бледная рука. Скользит вдоль уха, вызывая щекотку и останавливается на его лбу.       — У тебя волосы всегда были очень мягкие, — Мадара улыбается и продолжает перебирать их. — Полежи со мной еще немного. Мадара пытается встать и дойти до человека, до которого он хочет дойти, он должен до него дойти. Он обязан. Он встает, делает пару шагов, руки остаются на месте и он идет наугад, руки вцепились в него. Рука снизу хватает его ногу, сжимая пальцами щиколотку до боли, с такой силой, словно хочет сломать. Тобирама с особой тяжестью поднимает ногу от земли и пытается сделать шаг, чтобы ступить хотя бы еще один шаг, пока его со всей силы тянут обратно к земле. Руки своими пальцами вырываются, пробираются сквозь землю, словно, земляные черви. Он смотрит на свою жизнь и молча отворачивается от нее. Голоса звучат в голове так громко и он не может сконцентрироваться больше ни на одном.       — У нас прибор сломался.       — Я улетаю в Германию…       — Презентация машины.       — Как вы себя чувствуете сегодня?       — Тебе полегчало? — все спрашивают в унисон. Мадара открывает свои глаза и видит перед собой лишь прямую стену, которая давит на него, давит и давит и давит. Он пытается поднять свои руки и отодвинуть эту стену от себя, но краем глаза замечает, что по бокам него тоже стены, по спине бежит холодок и он поднимая свою голову в верх понимает, что и с верху стена, делает шаг назад тупик. Он в ловушке, он словно в коробке, словно к гробу. Руки поднимаются резко вверх и он пытается отодвинуть крышку с верху, но не получается ровным счётом ничего. Переводит взгляд на стену прямо перед собой, и ладонями ударяет прямо по преграде — и опять бестолку. Хмурится. Темно душно и начинает становится трудно дышать.       — Мне вот — ни на грамм, — Мадара хмурится.       — И тебе тоже, я знаю. Ты врешь. Break through the dark And get me out of prison You know I still rely on you Тобирама наконец подходит к Мадаре и тот, поднимая на него свои глаза, просто смотрит на него, из-под опущенных ресниц. И они оба молчат. Ресницы вздрагивают, словно, подул мимолетный ветер и неприятно осушил глазное яблоко. Мадара моргает и рука в черной кожаной перчатке на долю мгновений сжимает тонкую ножку бокала крепче, от чего бордовая тягучесть вина едва колышется, отражаясь в красных глазах альбиноса напротив и когда антрацитовые зрачки встречаются с сапфировыми — они оба расширяются у обоих. Губы начинает сушить и Мадара облизывает губы, не отрывая зрительного контакта подносит хрустальный бокал к свои губам, отпивает пару глотков, и когда губы размыкаются с прозрачной поверхностью — на них остается отпечаток его губ, губы же окрашиваются в темный. Тобирама сглатывает и можно увидеть, как дрогнул его кадык, но он лишь мимолетным движением поправляет ворот рубашки, оттягивая ткань, словно стало жарко. Они смотрят на друг друга не моргая, и создаётся ощущение, будто все инородные шумы вокруг стихли напрочь. И молчат. Не говорят ни слова, их кто-то зовет, может, но сейчас не слышно, сейчас нхочется слышать ничего. Они смотрят друг на друга с такой примесью эмоций, что их палитра отображается в глазах обоих и играет разными красками на выражениях их лиц. Они смотрят друг на друга так, словно, хотят друг друга то ли убить, То ли сожрать. Мадара достает сигарету и закуривает, в воздухе сразу же разносятся нотки ментола и знакомого табака. Поджимает кулак к губам и проводит языком по внутренней части челюсти, смотря уже пристально. Что дальше? Дальше что? Они оба слишком сильно изменились за это время — стали другими и теперь встретившись снова не знают, что делать и кто должен сделать первый шаг. И должен ли вообще? Тобирама всегда отталкивал его, после того случая в детстве и все попытки заключить что-то сроду перемирия заканчивались только инициативой Мадары. От которой Тобирама бежал, как от своего отца. Мадара ударяет руками о крышку гроба еще раз, и еще раз, и еще раз. Без толку. Выдыхает и бьет с ноги.       — Очнись, я здесь, я жду тебя. Пожалуйста. Тобираму словно откидывает что-то в стену, от чего картины со стен начинают падать и его тело медленно сползает по стене вниз. Взгляд бесстрастный, он проводит пальцами по губам и они окрашиваются в бурый. Усмешка. <i>      — Вернись, не надо меня отталкивать. Мадара идет и его ноги подкашиваются от сильного удара, его бьет в живот, после с ноги в грудь и наконец по ногам. И он наконец-то падает.       — Долгий будет процесс восстановления, вы же понимаете? Чудо, что вы вообще на ноги встали. Тобирама пытается поднять, но невидимая рука сжимает его череп и вбивает в стену опять, словно хочет раздавить его кости окончательно. И почти получается.       — Страшно? — слышится голос Буцумы где-то в районе уха, — тебе стоит бояться.       — Они знают, они все всё знают.       — Не трогай меня!       — Почему ты боишься меня?       — Мадара, если бы ты знал, почему он боится, тебе бы стало смешно. Ровным счетом как и его здравый смысл и психическое здоровье раздавилось под напором обстоятельств-ошибок жизни. Рука сжимает его подбородок грубо. Он видит, как существо напротив смотрит на него с отвращением и бьет еще раз.       — Ты жалок, он жалок, вы оба два жалких куска говна. — Буцума смеется и бьет еще раз. — Такие же, как твоя мамаша. Мадара лежит на земле, пытаясь подняться на дрожащих руках, но из-за предательской трясучки падает вниз. Сжимает челюсти, пока слюна стекает вниз по подбородку и пытается подняться снова.       — Пап, мне тебя так не хватает, ты знаешь. Я часто думаю, что. Я сделал не так и гордился ли бы ты мной в итоге. Тобираму кто-то толкает со стены и он глухо падает лицом в землю, а после чувствует, как со всей силы его вжимает ногой в землю.       — Лежать. Ничтожество. Мадара поднимает свое тело. Поднимается на руки и наконец, вместо того, чтобы смотреть в землю, которая своим едким запахом гнили отдает в ноздри, смотрит в другую сторону от себя. Он смотрит на Тобираму и тянет к нему свою руку. Делает выпад руками вперед, а после его ноги полностью пронзает чей-то рывок. Он кричит от боли, задыхается и сжимая свои губы, делает еще один. Он доползет до него. Он доползет. Тобирама поднимает взгляд на существо и улыбается, просто улыбается.       — Что смешного? — слышится рев то ли в голове, то ли снаружи.       — Все. Его грудную клетку протыкают рывком и Тобирама кричит от ужасной боли, а после выплевывает сгустки на землю и начинает дрожать. Весь. Мадара делает выпад рукой. Тобирама делает выпад рукой. И они в ночи ползут друг к другу, пока боль снова и снова пронизывает тело от того, что их просто разрывают на части.       — Я, — шипит Мадара, тянет пальцы как можно дальше.       — Дотянусь, — сглатывает Тобирама. Слышится смех и звук отрывающиеся ноги вместе с сухожилиями у Мадары. Слышится душераздирающий крик:       — Попробуй без ног.       — Пробовал и без рук. Движение косы и у Тобирамы полностью отсекают одну руку, которая с хлюпаньем падает неподалёку и существо с каким-то фанатизмом сжимает конечность руками и начинает смеяться.Громко и звонко.       — Я поползу, даже если у меня не будет второй, — тело Мадары ползет прямо к Тобираме и он с мольбой смотрит в глаза Сенджу, который на секунду остановился и сжался от боли.       — Я смогу, — Тобирама делает рывок еще и наконец еще один. Он доползает до Мадары, смотрит на него с каким-то странными эмоциями и ухватывает пальцами одной руки его пальцы и прикасается к нему.       — Я буду держать крепко, — Мадара впервые смотрит на него с отчаяньем, — ты только не отпускай, я тебя прошу. Тобирама делает еще один рывок и наконец утыкается своим лбом в его и счастливо улыбается.       — Я держу. Он сжимает его руку своей и в следующий момент существо полностью пронзает грудную клетку их обоих и слышится крик. А после наступает тишина.       — Я не отпущу. Я тебя никогда не отпущу. Они оба мертвые лежат и держатся за руки. Перерождение. Два тела постепенно начинают растворяться в каком-то вихре тлеющих поленьев, пепел от которых уносится в воздух и в какой-то момент сдувается напрочь из горизонта.</i> Тобирама видит, как Мадара докуривает, не отводя от него взгляда, и медленным движением руки подносит окурок к основанию стеклянной пепельницы — там его и гасит, вжимая его в поверхность. Он переводит взгляд на промокшего Тобираму и не может сдержать какой-то странной улыбки.Ну вот и все. Больше бежать некуда. Добегались. You know I am stuck, Alone I can not fix that Please break through my dark       — Мадара, — говорит Тобирама первый, прочистив горло, как в тот самый день на его дне рождении. Смотрит пристально. От этого хриплого, немного надрывистого голоса, после дождя волна какой-то дрожи проносится по позвоночнику у того, к кому обращаются.       — Тобирама, — отвечает ему в тон Учиха своим глухим голосом. От дрожи немного голос сел и наконец, оперевшись руками о стол, встает. Волна дрожи обратилась в мурашки и Тобирама шумно выдыхает. Мадара встаёт и смотрит в глаза. Немного дрожат оба. Едва заметно. От странного напряжения. Словно, ты стоишь перед аудиторией в университете и впервые в жизни идёшь сдавать какой-то устный экзамен, или на своей первой презентации и пьёшь воду, потому что в горле пересохло. От страха. Только сейчас почему-то намного страшнее, чем в обоих в упомянутых вариантах. Ничего не поменялось, или же все-таки поменялось? Они стоят молча и Мадара рассматривает его мокрые волосы, мокрые ресницы и на секунду его ресницы и сами дрогнули. Он переводят взгляд на его, и не знает, что еще им сказать друг другу. Он просто стоят и смотрят друг на друга молча. Словно не видели друг друга лет так десять. И по сути — это правда. Запах никотина от Мадары смешался с запахом дождя Тобирамы и это очень интересное сочетание. Тобирама рассматривает его полностью коренного цвета зрачки и подмечает для себя то, что там всегда были эти две яркие грудинки в левой стороны правого глаза, которые выделялись очень на общем фоне. Переводит взгляд на веки и как обычно подмечает про себя, что около глаз остались те самые синяки под глазами. Эти синяки как образовались после того сотрясения, так словно впитались внутрь, сколько бы лет ни прошло, что бы ни случилось — никуда так и не исчезли. Возраст брал свое, мимические морщинки стали паутинкой расползаться около глаз и немного около уголков губ. Перед ним уже стоял далеко не двадцатилетний Мадара, а Мадара, которому шел четвертый десяток. Только длинные волосы остались все еще без седины и были все такие же длинные как и тогда, только теперь всегда покоились связанными в хвосту. И перчатки, куда же без них. Когда-то Мадара сказал ему, что стал носить их только для того, чтобы избегать с другими тактильного контакта, которого некоторое время очень боялся. Стал испытывать настоящее отвращение, если его кто-то трогает за кожу на руках. Мадара повзрослел как-то незаметно для него. Мадара подмечает про себя, что лицо Тобирамы неподвластно возрасту, вероятно, из-за его специфики внешности — он все еще выглядит непристойно молодо, словно ему не тридцать с копеечкой, а двадцать пять. Единственное, что в нем изменилось с того времени, когда ему было семнадцать, так это два грубых шрама — один на щеке, другой на подбородке, которые сейчас залились кровью от того, что Тобирама попросту покраснел. Он понятия не имел — откуда они, да и спрашивать не хотел. Его волосы всегда были короткими, особенно на затылке, лишь челка все время спадала на лицо, которую он никогда не остригал. Глаза такие же живые, залитые кровью и ресницы белоснежные. Смотришь в них, переводишь взгляд на почти платиновые волосы и ненароком думаешь, что смотришь настоящей зиме в глаза.       — Ты замерз? — Мадара сам не ожидает этого вопроса, который ненароком срывается с губ, когда он смотрит на мокрые капли и дрожь губ собеседника. Тобирама удивленно моргает сначала, а потом начинает смеяться так искренне, так просто, словно действительно стало смешно:       — Опять дашь мне свою перчатку и заставишь надеть? — он подносит пальцы к глазам и с улыбкой прикрывает их. Мадара старается улыбнуться в ответ. Да, спустя столько времени, даже смешно становится от того, что это первое, что он спрашивает его. Ничего другого попросту в голову не пришло.       — Да, — наконец отвечает Тобирама с какой-то грустью, — я чертовски замерз. За всю свою жизнь промерз настолько, что перчатка мне вряд ли уже поможет, — он смотрит ему в глаза.       — Я тоже, — тихо отвечает Мадара и прикрывает свои глаза, —<b очень сильно замерз.</b> Замерз настолько, что меня уже ничего не согревает давно.       — Согреешь меня? — внезапно возникает вопрос Мадары тогда в голове обоих, когда он спрашивал его, лежа на земле. Oh I bog down so deep I'm praying 'Set me free'! I'm just a ghost in a mirror Они стоят и смотрят друг на друга и наконец Тобирама прикрывает свои глаза, Мадара видит эту усталую улыбку и в следующий момент чувствует, как его рука резко ухватывает его галстук и тянет на себя. Он ухватывает ткань пальцами и рывком тянет Мадару на себя. Захват.       — Да, согрею. Мадара замирает от резкого толчка и Тобирама наконец впивается в его губы сам. Впервые в жизни сам. У Мадары обрывается в этот момент какое бы то ни было дыхание и он чувствует, как Тобирама проникает в его рот языком и целует со всей отдачей, на которую только способен. Он тринадцать лет ждал этого момента и наконец дождался. Рука Тобирамы рывком опускается ему на затылок и он, закрывая свои глаза от того, что слышит, как бешено бьется его сердце, запускает руку в волосы Мадары и сжимает его хвост на затылке. По-собственнически проводит рукой по груди Мадары второй, отпуская галстук. Мадара вжимается в него и сам уже сжимает его тело своими руками, его трясет так сильно, словно они сейчас стоят прямо под проливным, ледяным дождем и промокли оба насквозь. Он отвечает ему со всей отдачей, пока руки просто трогают его лицо, трогают волосы и внутри все переворачивается вверх тормашками. Они целуются до того момента, пока не начинают задыхаться, отстраняются друг от друга, чтобы вдохнуть судорожно воздух и Мадара опять целует его, словно боится, что если остановится — все в секунду пропадет. Он боится, что все это — всего лишь игра его воображения, которое каждый раз играет с ним очень злую штуку уже столько лет. Играло. Они не слышат ни криков, не видят, как Дейдара оттаскивает от них Зецу, они просто отдаются друг другу и так хорошо. Тобирама стонет ему в губы и Мадара не может не улыбнуться по-настоящему счастливо через поцелуй. Что-то внутри начинает медленно остужать ледяной холод, то самое ледяное царство, которое столько лет сжирало изнутри, проникало под кожу, проникало под скальп. На все в секунду становится плевать. Тобирама нехотя отстраняется от него и смотрит на него диким взглядом и сглатывает.       — Я тебя…       — Я тебя тоже, — говорит Мадара, — и это даже не любовь. Любил я тебя тринадцать лет назад, а сейчас назвать любовью то, что чувствую будет неуважением. Тобирама сглатывает и протягивает ему руку.       — Я тебя даже уже не то, что люблю. Я тобой просто живу.       — Пошли? — Тобирама понимает его без лишних слов и Мадара смотрит на его руку и наконец протягивает в ответ и крепко сжимает ее своей, до этого снимая перчатку.       — Да. Они оба выходят в полной прострации из дома и Конан просто улыбается им в след. Она отпивает еще свой глоток и Мадара смотрит на нее. Она читает по губам.       — Спасибо. И кивает ему в ответ.       — Не за что. Они доходят до машины Тобирамы, садятся туда и Мадара целует в висок Тобираму, который заводит машину, не сдержав свой порыв. Они возвращаются домой. Наконец-то они просто возвращаются домой. Куда давно были должны вернуться оба. Break through the dark Remind me what I'm missing You know I still listen to you Приехали они через час и доходя до двери, как только ключ скрипнул, Мадара просто тянет Тобираму на себя и вжимая его в дверь, пока собака лает, начинает покрывать все его лицо поцелуями. Не может сдержаться после стольких лет тоски. Тобирама отвечает ему и стонет, а после подминает его под себя и сам уже вжимает в стену. Пальцы рук с каким-то остервенением сжимают края рубашки и просто разрывают ее в две стороны, отчего швы трескаются и пуговицы с глухим ударом падают на пол. Рассыпаются и закатываются под тумбочку в прихожей. Мадара срывает со своей шеи галстук и просто толкает Тобираму дальше и Тобирама улыбается.       — Снимай или я сорву с тебя всю одежду сам, — он говорит абсолютно низким голосом и сглатывает от горящего взгляда Тобирамы напротив него.       — Я не против, срывай, ты давно этого хотел, — Тобирама отвечает ему тихо и что-то в голове Учихи щелкает прямо в этот момент. Он набрасывается на него и разрывает на нем ткань с треском. Где-то в сознании играет та самая мелодия, которую Тобирама столько лет играл и никак не мог закончить. Она играет в ушах их обоих и наконец заканчивается. Мадара сжимает его в стену в ванны и покрывает его шею поцелуями, кусает прямо как тогда и слышится стон, он втягивает ртом кожу и оставляет свой первый засос спустя столько лет на бледной шее. Тобирама вжимается в него сам и закусывает его ключицу, от чего Мадара ударяет руками о стену прямо около головы Тобирамы. Ваза на столе от удара пошатнулась и падает на пол. Разбивается. Мадара ловит ртом воздух от множества ощущений на коже и не может остановиться, не может перевести дыхание. Его руки расстегивают пряжку ремня на брюках и откидывают его в сторону. Тобирама тянет за ремень Мадару на себя и делает резких толчок своим вставшим достоинством прямо об Мадары и слышится стон обоих.       — Я сейчас займусь с тобой любовью прямо в проеме лестницы, — Мадара поджимает губы и от судороги сглатывает. — Я…столько.       — Я знаю, — слышится ласковый голос и Мадару целует в висок, — нам надо дойти до спальни. Мадара без слов хватает его за руку и тянет за собой по лестнице в их когда-то спальню. Тобирама толкает его первым и навалившись, вжимает в шкаф, отчего Мадара возбуждается еще сильнее и целует его сам. Они стягивают друг с друга остатки одежды, оставаясь в нижнем белье и Мадара шумно стонет и после кричит, когда Тобирама стягивает с него и трусы и наконец примыкает к его набухшей головке своими губами.       — Блядь, — Мадара шумно выдыхает и его ладони скользят по стене шкафа, ухватиться не за что. — Господи, — он закидывает голову назад и прикладывается затылком о поверхность. Сколько раз он представлял этот момент каждый раз, когда Хаширама делал минет — не сосчитать. Сколько он ждал, когда его фантазии станут явью. Сколько раз он напивался от того, что фантазии лишь больно резали ножом по сердцу и хотелось сдохнуть от стыда в тот самый момент, когда твое сознание возвращается в реальность и вместо коротких волос, которые он должен был сжимать своей рукой, он сжимал такие ненавистные ему длинные. Тобирама проводит языком по основанию и заглатывает полностью. Он второй раз в жизни делает минет кому-то, потому что после той картины на кухне, которая засела в его памяти его имя, сорвавшееся с губ Мадары — не смог перебороть себя. Только с Данзо получилось, он хотел попросту вычеркнуть образ Мадары с его памяти. Не получилось.Мадара наконец сжимает его волосы своей крепкой ладонью и стонет во весь голос, поглаживая его макушку пальцем, стоя на дрожащих ногах и пытаясь унять свою тахикардию. Тобирама улыбается сквозь губы и наконец отстраняется от него, смотрит в лицо Мадары, который, кажется умирает в этот момент и пытается запомнить каждую деталь. Вот как должно было быть. Всегда должно быть. Мадара замирает и переведя немного дыхание, тянет Тобираму на кровать. Спина соприкасается с пуховым одеялом, которая приятно отдает холодом по спине и Мадара снимает трусы с Тобирамы, целует его в губы, целует его в лоб, целует его в щеки и наконец спускается вниз, оставляя дорожку из волос в хвосте на его коже, которые приятно щекотят ее своими кончиками. Тобирама шумно выдыхает и сжимает рукой одеяло в тот момент, когда Мадара сжимает его яички и поглаживая головку накрывает своими горячими губами. Он медленно проводит своим ртом до самого основания лобка и так же медленно скользит своим ртом обратно. Во рту пересыхает и рука Тобирамы тянется к бутылке, которая лежит на кровати и он жадно пьет. Он весь высох изнутри. Мадара делает еще раз тот же самый жест и наконец сжимая его член рукой, облизывает головку, немного прикусывая кожицу на ней, от чего Сенджу просто со стоном выгибается. Сердце бьется так быстро, словно сейчас остановится и слышится глухой всхлип.       — Если я сейчас умру тут, похорони меня в саду, — сквозь гамму ощущений, бормочет Тобирама, вжимаясь в матрас. Мадара останавливается и смотрит на него, освобождает рот и говорит ему:       — Только попробуй умереть во время нашего первого секса и я тебя воскрешу и выебу во все дыры по новой, — он смеется и слышится смешок ему в ответ. — Или я сам наложу на себя руки, и тогда в аду ты от меня никуда не денешься уже точно, — он опять заглатывает головку и делает резкий жест рукой, от которого в глазах Тобирамы начинают появляться искры.       — Думаешь, мы попадем в ад? — он спрашивает сбившимся дыханием, закусывает свои губы и старается оставаться в сознании и не стонать во весь голос.       — Я в этом уверен, — тихо отвечает Мадара и наконец приближается к нему и впитывает каждую эмоцию на лице Сенджу, — но ради твоего раскрасневшегося вида, и умереть не жалко.       — Придурок, — Тобирама смеется. Обхватывает его шею руками и прижимает к себе. Тело к телу.       — Ну да, боженька меня явно обделил мозгами, — Мадара усмехается как-то иронично, — раз я не сбежал от тебя, как только понял, что попал.       — А что, — судорожно выдыхает Тобирама оттого, что рука и ногти Мадары гладят и царапают его кожу на груди и прессе, — хотелось сбежать?       — Заткнись, — усмехается Мадара, — целуя его в область соска и закусывая его. Слышится шипение.       — Даже если захотелось, у меня бы не получилось, — он отстраняется и говорит, смотря в глаза Тобираме, — у меня не получилось даже когда я сбежал, я же сказал тебе, ты как рак — это на всю жизнь, даже если пройдет, придет вторая волна и накроет так, что ты точно сдохнешь рано или поздно. Иными словами — никуда мне от тебя не деться. Тобирама поджимает губы и кивает ему. Глупо не согласиться с таким хреновым итогом, который накрыл их обоих даже спустя столько лет. Он резко встает и они оба садятся на кровать. Смотрят друг на друга и Тобирама сам первый целует его в грудную клетку, его влажный язык по коже Мадары, по всей груди и вниз. Мадара сжимает его плечи своими пальцами и закусывает губы. Хочется орать, потому что тебя словно что-то выворачивает наизнанку от какого-то счастья, которое дало в голову и начинает в своей скорости отравления собой кружить голову. Тобирама зацеловывает каждый участок его груди и Мадара приближается ближе, сам целует его плечи, закусывает кожу на бицепсе и опять целует. Пальцы сжимают тело до боли и он стонет в голос уже от того, что Тобирама опустился ниже и проводит языком по его пупку и Мадара дергается. А после валит Тобираму своим телом вниз. Тобирама опускается на одеяло, Мадара срывает его и бросает на пол. Они смотрят друг на друга бешено и не могут продолжить. Мадара облизывает сухие губы и Тобирама с пониманием протягивает ему бутылку воды.       — Держи, — он видит как Мадара с благодарностью жадно отпивает полбутылки и наконец ставит ее на пол. А после переводит взгляд на красного Тобираму. Они сглатывают оба и Тобирама сам первый тянется рукой к тумбочке, немного привстает и достает оттуда смазку. Протягивает ее Мадаре. Мадара берет ее в руки, немного отодвигается в сторону и хочет что-то спросить. Но слова почему-то застревают костью в горле. Тобирама знает, о чем тот хочет спросить.       — Нет, не было у меня никого еще там, — он устало прикрывает глаза и отвечает надломленным голосом, пока его рука нервно треплет волосы, — я не смог. Мадара вздрагивает и переводит на него полностью растерянный взгляд, и на секунду на губах появляется улыбка счастливого человека.       — Значит будем друг у друга почти первыми, — он усмехается нервно, — страдать так обоим.       — Ч…что? — Тобирама удивленно моргает и его дыхание сбивается. — Ты после того раза не…?       — Нет, — Мадара отвечает ему сухо, — я же сказал тебе тогда, я хотел, чтобы ты был у меня первым, у меня эту возможность забрали, — его взгляд становится тяжелым. А после добавляет, — во всех смыслах первым. Тобирама забыл как дышать, он просто смотрит на Мадару и не понимает, как на это реагировать правильно.       — То есть, ты в свои двадцать хотел, — Тобирама начинает нервно посмеиваться, — чтобы я в свои семнадцать без опыта лишил тебя девственности?       — Да, — спокойно отвечает ему Мадара и смотрит в глаза, — хотел.       — Но я же… — Тобирама ловит конфуз, — я же был младше и без опыта.       — И что? — Мадара усмехается, — я тоже, думаю, первый раз был бы ужасным, но мы бы точно эту проблему с опытом решили бы.       — Кто-то сказал, что я маленький, — едко подмечает Тобирама.       — Господи, — мужчина напротив него закатывает глаза, — ты мне всю жизнь будешь это припоминать? Тобирама замолкает и отводит взгляд.       — Прости, — слышится тихий голос, — правда, прости меня, я не хотел этим тебя обидеть, просто тогда разница в возрасте каким-то бельмом отдавала в моей голове, и я испугался попросту что бывает так, — он замолкает, — тебе всего двенадцать, потом четырнадцать, а я всегда тебе опережаю на три года. Какой-то я педофил, ей богу. Тебе тогда семнадцать было, когда мы целовались пятнадцать, и в твои пятнадцать я уже понял, что попал. И у меня явно не все хорошо с головой. Я тогда действительно думал, умру на том кресле, когда понял, что у меня на тебя начало вставать.       — Идиот ты, вот и все, мы же не спали бы с тобой в детстве и, — Тобирама фыркает и опять замолкает, — да и тогда я.       — Я знаю, — Мадара усмехается, — а теперь иди сюда, взрослый Тобирама Сенджу, любовь всей моей жизни и дай мне тебя полюбить по-настоящему, — он приближается и целует его в губы. — Ты уже взрослый, — он видит мимолетное раздражение в глазах Тобирамы и прикрывает глаза в счастливой улыбке. Выдавливает смазку на руку, растирает ее между пальцев и наносит на свое достоинство, аккуратно переворачивает Тобираму на живот и опускается, покрывая его спину поцелуями ниже. Everybody hurts Everybody bleeds Everybody bends to fill a need Everybody's born with their own curse And I'm not alone       — Будет больно, я сразу говорю, — он шепчет и облизывает кожу около заднего прохода и усмехается от того, что Тобирама весь сжимается ненароком от дрожи, — как и мне потом, а потом будет приятно, я постараюсь, как можно нежнее, — он массирует подушечкой пальца анальное отверстие и Тобирама, сжимая лицо в простынь, сгорает от стыда.       — Говори поменьше, иначе я сейчас сдохну со стыда и уйду, — Тобирама сжимает губы до посинения и выдыхает шумно, — блядь. — Мадара вводит один палец и целует его в поясницу. Палец скользит внутри и хочется резко отстраниться от незнакомых ощущений, но еще не болезненных. Он своим телом чувствует, как Мадара улыбается — даже поворачивать голову не надо, чтобы увидеть эту улыбку. Спустя минут пятнадцать судорожного дыхания, Мадара вводит второй палец и Тобирама сжимается в кровать и поднимая голову вверх, стонет. Это странные ощущения, Мадара гладит его по спине в успокаивающем жесте и Тобирама выдыхает. Пытается расслабиться.       — Ты тугой, но твой вид прекрасен, — он говорит это тихо.       — Заткнись, твои пошлые комментарии никак не облегчают мне жизнь, — Тобирама смеется с каким-то отчаяньем и ловит ртом воздух. — Просто лучше молчи.       — Как скажешь, — Мадара смеется и вводит третий палец, вызывая крик боли у Тобирамы и тот дёргается от него назад, — подумай о чем-нибудь хорошем, допустим о том, — Мадара улыбается, — как ты скоро будешь тоже самое делать со мной.       — Пошел, — Тобирама сжимает от боли простынь сильнее, — в жопу, — он утыкается лбом о простынь и закрывает от дискомфорта глаза.       — Я уже там, — Мадара отвечает тихо и слышится шипение. — Я уже… — палец просовывается глубже и Тобирама дергается сильнее, но на его поясницу надавливает тяжелая рука и тянет на себя, — уже там, — он наклоняется и целует его в копчик. Тобирама немного дрожит, совсем чуть-чуть и никак не отвечает на этот факт. Отвечать сейчас было бы глупо.       — Знаешь, если из тебя на меня сейчас выльется, я даже против не буду, — Учиха вдруг начинает смеяться и уже проклинает себя за такую прямолинейность.       — Господи, Мадара, правда — лучше заткнись, — Тобирама шипит в подушку и из губ вырывается стон.       — Нет, у нас было все вот, кроме этих вещей, я правда не буду п… — Мадара пытается успокоить его, но слышится шипение. Он разминает его еще минут пять и наконец выдавливая еще смазки туда одной рукой, с сожалением выдыхает и говоря, чтобы тот если что кричал в подушку, сжимает свою руку изнутри. Тобирама ловит ртом воздух, пытаясь не сорваться на крик, тело начинает дрожать и по лбу стекает пот. Он дрожит весь от ужасной боли, поднимается на руки, но после резкого толчка Мадары начинает кричать во весь голос. Это действительно ужасно больно и он просто без сил падает на подушку и зажимает простынь своим ртом. Слезы льются по щекам и он прикрывает свои глаза.       — Все хорошо, любимый, я почти закончил и, — Мадара пытается его утешить и слышит тихий стон.       — Я сейчас точно сдохну прямо тут, — голос Тобирамы дрожит и становится высоким. — Это пиздец какой-то.       — Да, — Мадара с сожалением вытягивает свою руку и вытирает ладонь об одеяло. — В ту ночь я пережил тоже самое, только никто меня не разминал и не подготавливал как тебя, я думал, я там умер. Прямо на той чертовой кровати, в том чертовом доме, — он говорит тихо и выдавливает смазку еще, аккуратно растирает анальное отверстие партнера и выжимает на себя. — Хотя по сути, я там в какой-то степени умер, смотря в твои глаза. Он встает, уходит на первый этаж, а после приносит горсть обезболивающего и бутылку. Протягивает это Тобираме.       — Выпей, я подожду, должно стать лучше. Тобирама послушно, дрожащей рукой заглатывает таблетки и отпивает виски на треть. Его начинает потряхивать и он уже чувствует боль внизу, которая медленно начинает отдавать в копчик. Наступает тишина и Тобирама задыхается по второму уже кругу, только от боли где-то глубоко внутри. Они ждут еще минут пятнадцать.       — А сейчас, — Мадара притягивает к себе Тобираму немного грубо, — я воскресну наконец-то, — он вжимается в него, Тобирама не успевает ничего ответить, его рот накрывает чужая ладонь и Мадара шепчет ему в ухо, целуя за мочку, — постарайся просто расслабиться, я аккуратно. Everybody cries Everybody breathes Everybody wants to feel they're free Deep inside I know what I am worth A life of my own Он проталкивается внутрь, Тобирама дергается опять и Мадара замирает, прислушиваясь к собственным ощущениям. Тобирама дрожит и сжимает свои губы крепко, и кивает ему. Мадара толкается глубже и со стоном понимает, как чужие, тугие мышцы обхватывают его член с такой силой, что дает в голову какой-то истомой. Его мышцы, единственного и любимого человека за всю его жизнь, наконец накрывают его одну. Слияние, такое, словно ты под наркотой, которая дала в голову и ты медленно начинаешь куда-то проваливаться в собственных ощущениях. Он проталкивается глубже и наконец ощущает лобком, как кожа Тобирамы соприкоснулась с его собственной. Тобирама мычит в руку, Мадара словно выпадает из прострации и покрывает его кожу поцелуями, держит руку все еще на рту, но ослабевает хватку, давая возможность вдохнуть. Тобирама шумно вдыхает воздух и глотает его.       — Прости, — Мадара шепчет словно в бреду и наконец выходит почти полностью из Тобирамы и заходит обратно, вызывая крик в ладонь, — пожалуйста, — он плачет сам, — прости меня за все, — он целует его макушку, проводит рукой по выгнувшейся дугой спине и делает рывок сильнее, переходя на какой-то то ли рык, то ли стон, — я умоляю тебя, прости. Я не хотел всего того, что было. Я просто тебя очень сильно любил и, — он выходит опять и входит до основания, чувствует как тело под ним трясет, — люблю. — Он опускает его рот и Тобирама утыкается в свои руки лбом и пытается отдышаться. Это ужасно странно, непривычно и больно. Алкоголь с таблетками хоть и помог, но, ощущения такие необычные, что хочется и кричать и стонать сразу. — Я умоляю тебя, — Мадара гладит его по бокам и сжимает их немного и делает очередной толчок, — прости меня за все. Пожалуйста, — он чувствует ужасное возбуждение и стонет во весь голос. Это неописуемые ощущения даже не от самого секса, а от осознания с кем он у тебя происходит.       — Все в… — голос Сенджу сбивается и он пытается унять дрожь, — порядке… я простил тебя. Давно уже, — он сглатывает, во рту пересохло все. Мадара вжимается в него крепче, сжимает его кожу слишком сильно, оставляя синяки и делает толчок намного грубее. — Простил, — мужчина произносит это слово одними лишь губами и сжимает свои глаза крепче, пытается держаться, пытается фокусироваться на что угодно, лишь бы не на боль. Мадара на секунду замирает и резко выходит, а после его рука скользит под бедра своего любовника и аккуратно переворачивает его на спину. Тобирама охает от боли и Мадара смотрит в его лицо и кончики пальцев плавно касаются его лица. Он проводит ими по скулам, по носу, останавливается на кончике и целует его нежно в губы.       — Я хочу видеть твое лицо, — он входит в него резко, вызывая мычание, такое сбившееся, и целует его в губы, а после отстраняется и просто утыкается в его лбом своим, придерживая свой вес на руках, — я хочу видеть твои глаза, я хочу видеть тебя всего. — Он не может сдержать счастливой улыбки и целует еще. Следует еще один толчок и Мадара плавно обхватывает его член рукой и начинает медленно разглаживать головку.       — Я хочу, чтобы тебе не было больно сейчас, — он говорит это с придыханием и наконец ненароком задевает точку внутри, от которой Тобирама, несмотря на ужасную боль, выгибается и даже приподнимается немного, — я хочу, чтобы тебе всегда было хорошо, — пальцы сжимают ствол сильнее и он начинает ускорять темп.       — Ма… — Тобирама пытается что-то сказать, но от множеств приятных судорог замолкает.       — Я буду делать тебе приятно настолько всегда, — Мадара смотрит на него мутным взглядом и делает толчок резче в ту самую точку.       — …дара!!! — кричит Тобирама, сжимая со всей силой уже его плечи и прикрывает свои глаза, от того, что его начинает трясти.       — Что ты… — Мадара делает круговое движение амплитудой, от которой слышится стон удовольствия, — будешь просить, — голос становится хриплым, — меня не останавливаться. — Еще толчок и Мадара наконец накрывает своей рукой руку Сенджу на своем плече и резко делает еще пару толчков и сам и на члене Тобирамы, и слышится стон. Мадара прикрывает свои глаза, что-то шепчет, дергается и замирает, смотря в глаза мужчины под ним. — Я люблю тебя, — он дергается и чувствует, как тело содрогается под ним. — Я тебя тоже люблю, — так отчаянно и эмоционально, — словно в первый раз. — Я люблю тебя настолько, — Мадара выходит из него, оставляя за собой дорожку жидкости спермы, которая осталась и внутри Сенджу, и на нем самом, от того, что Тобирама кончил сам, — что мне сложно передать словами. Тобирама смотрит в потолок и пытается отдышаться. Мадара наконец встает и доходя до ванны, приходит и протягивает мокрое полотенце. Помогает Тобираме, который весь дрожит, вытереться. Аккуратно проводит куском мокрой шершавой ткани по своему животу и говорит как-то тихо.       — Был бы ты женщиной, — он усмехается, — это были бы наши дети и я был бы не против. Тобирама замирает на пару минут и смотрит на Мадару в замешательстве:       — Ты бы хотел их? — наконец он спрашивает и пьет алкоголя еще. Тело болит все, теперь все.       — Да, — Мадара пьет воду жадно и садится рядом, переводит взгляд на красное лицо Тобирамы и отвечает, — я хотел бы их от тебя. Я думаю, — он закуривает прямо в комнате, — у нас бы вышли бы прекрасные дети, от любви дети всегда выходят красивыми и любимыми. Тобираму в этот момент словно под дых ударили. Это и больно слышать и одновременно приносит какую-то радость, которую не описать обычными словами. И все это перерастает в грусть.       — Я бы тоже хотел, — он говорит тихо, — детей от тебя, я всегда их хотел, — он устало смотрит в окно и наконец, собравшись с силами подходит к нему, чтобы открыть и дым от сигарет выветрился.       — У нас будут они, — говорит Мадара тихо, — я обещаю тебе. Тобирама смотрит в окно и наконец доходит до него и так они сидят молча. Оба курят и молчат. Мадара наконец выкидывает бенчик в окно и подходя к Сенджу, садится на него и целует его в шею, проводя языком и закусывая кожу, опять оставляет след и наконец толкает его на кровать.       — Что ты делаешь? — Тобирама сжимается и не успевает ничего еще спросить, как чувствует поцелуй. Мадара наконец с улыбкой отстраняется и говорит тихо, сжимая своими руками его шею. Наклоняется и шепчет ему в ухо, — твоя очередь. Тобирама в каком-то страхе отодвигается от него и видит, как Мадара просто ложится на спину.       — Ты не будешь пить обезболивающее? — в полнейшем непонимании Тобирама смотрит на Мадару, который только отпивает глотки из бутылки и откладывает таблетки в сторону.       — Нет.       — Почему? Ты же…тебе же, — Тобирама с беспокойством смотрит тому в глаза, но видит в них лишь улыбку и не понимает вообще ничего.       — Я хочу прочувствовать всю боль, которую ты мне принесешь сейчас сам, полностью и без остатка, чтобы ты заполнил меня ей и навсегда запечатал в памяти. Я просто этого хочу, я справлюсь, не волнуйся за меня, — Мадара улыбается ему и откидывается на подушку.       — Но тебе же, — Тобирама поджимает к себе ноги ближе и обнимает их своими руками, словно беззащитный ребенок, — больно будет. Тобирама молчит и сидит в полнейшем ступоре.       — Давай, — слышится что-то сроду рычания, — я ждал этого столько лет, не отнимай у меня эту возможность, я просто этого хочу прямо сейчас, — он смотрит в потолок и после переводит взгляд на замеревшего Сенджу, — я хочу полностью с тобой слиться, и другого способа больше нет. Другого способа больше не осталось — мы все другие уже испробовали. Остался только этот.       — Ты уверен? — Тобирама все еще мешкается. Становится страшно. Он может сделать ему настолько больно, что Мадара уйдет. Как уходил всегда и тогда точно жить больше не захочется от слова совсем.       — Мне будет больнее всего сейчас, — Мадара усмехается сам себе, — если ты мне откажешь. Даже как-то унизительно, я бы сказал. Всю жизнь ждать этого и получить отказ. Я слишком часто слышал его в свою сторону от себя. Everybody hurts Everybody bleeds Everybody bends to fill a need Everybody's born with their own curse And I'm not alone Тобирама виновато отводит взгляд и наконец берет смазку в руки. Это все так странно, непривычно и первичная структура понимания всего, в которой ты жил ровно до этого момента падает вниз и разбивается, как та самая ваза в коридоре, осколки которой, до сих пор лежат на полу. Которые они там и оставили. Он повторяет все те фрикции, которые делал с ним Мадара, пытаясь его растянуть и Мадара лишь молча кивает, хотя по его глазам видно, что ему больно. Ужасно больно молча. Мадара не произносит ни слова, лишь смотря в глаза Тобирамы и целует его руку, своими губами, прикрывая свои глаза. Вдыхает запах кожи Сенджу и словно куда-то проваливается. Он словно стоит у каких-то ворот счастья и наконец за всю жизнь к ним дошел. Он смотрит на огромный замок и тянет к нему свою руку. Потому что отчетливо видит, как за теми самыми воротами стоит человек, которого он так всю жизнь любил. Он не отступит назад. Первый толчок в сознании преобразовывается огромной болью, которая накрывает огромным кровяным потоком его образ с ног до головы. Поток настолько сильный, что требуются все силы, что тебя попросту не смыло от ворот. Тобирама тянет в нему свою руку и приобнимая его за шею, утыкается ему в губы своими и стонет в рот. Мадара целует его жадно и руками сжимает его за спину, пока ногти беспощадно раздирают спину. Ломает изнутри так сильно, что хочется выть. Запах крови начинает просачиваться в ноздри. Одна боль на двоих — они уже привыкли к ней за всю жизнь настолько, что этот этап уже и не кажется настолько болезненным, насколько мог бы казаться, потому что осознанный. Мадара стонет во весь голос и Тобирама делает еще один толчок, выдыхает сам. Сердца обоих колотятся в унисон. Мадара наконец открывает те самые ворота и видит счастливого Сенджу, который с каким-то волнением смотрит в его глаза и тянет руку ему. Мадара тянет в ответ и переступает грань между ними. Тобирама вжимается в кровати и хватая пальцами одеяло выгибается с явным румянцем на щеках, который расползается полосами по его зажившим шрамам. Тобирама смотрит прямо ему в глаза и толкается еще глубже, с придыханием,       — Я тебя.       — … люблю, — наконец Мадара срывается на крик и сжимает его кожу настолько, что верхний слой остается прямо под ногтями. Кожу все-таки снял своими ногтями. Everybody cries Everybody breathes Everybody wants to feel they're free Deep inside I know what I am worth A life of my own Рука скользит и достигая рта, который послушно заглатывает в себя пальцы. Мадара сжимает свои зубы и выгибается, посасывая пальцы Тобирамы своими губами. Тобирама ухватывает его руку своей и тянет на себя Мадару в своем сознании и прижимает к себе. Крепко и Мадара обнимает его в ответ. Грани между мной и тобой начинают стираться. Мой внутренний голос звучит как твой. Тобирама зацеловывает его лицо, пытается успокоить, но Мадара лишь сам насаживается на него сквозь ужасную боль и понимает, что ходить они не смогут оба пару дней точно. Это какой-то странный секс с ужасной болью и примесью внутреннего удовольствия сразу, которое перетекает в теле — смешивая все ощущения в одно. Мадара резко толкает Сенджу на спину, оставаясь в нем и через крик садится на него сверху выгибаясь, пока кровь вперемешку со смазкой, секретом и потом смешивается в одну субстанцию. Тобирама что-то шепчет и смотря в профиль Мадары, который закинув голову назад насаживается глубже, пытается не кричать вместе с ним. Он привстает и усаживает Мадару на себя, целует, лижет его кожу как кошка и молится, чтобы тому не было так больно, как он прочувствовал на себе, но понимает — что это не поможет. Мадара ухватывается своей рукой за его плечи и привстал, садится еще, дергается от судороги по всему телу, от прямого попадания и его дыхание срывается. Он смотрит ему в глаза пристально и говорит что-то на немецком и у Тобирамы в этот момент сносит крышу. It could have been much worse But it should have been better А говорит он ему:       — Ich habe endlich so lange darauf gewartet* Я самый счастливый человек на свете. I know I'd hurt you, deserted you And now I see it clear I pulled you closer, tighter 'Cause I knew you'd disappear I just can't compromise, apologize There's nothing you can say We both knew It would always end this way Тобирама толкает его на бок и входит в него сбоку, вызывая стон боли вперемешку с удовольствием, его ладони скользят по ноге Мадары и останавливаются на бедрах. Мадара закусывает губы и он поворачивая голову немного в бок, целует его и Тобирама грубо входит в него, уже простонав во весь голос. Резинка с волос Мадары летит в сторону и волосы липнут в спине от пота. Их образы внутри стираются в потоке крови и становятся одним. Они обнимают друг друга до конца. Мадара сжимает рукой простынь и не может унять дыхание. Тобирама дергается и начинает ему дрочить, а после набирает темп и все стоны переходят в рычание и судорожные крики, которые смешались в один. Создается ощущение, что от накативших ощущений, когда ты касаешься кожей под своими руками — ты сейчас попросту умрешь тут. Тобирама делает еще пару толчков, медленных, которые захватывают его сознание целиком и выдыхая имя любимого человека кончает, пока Мадара кончает сам и оба без сил опускаются на подушку. Их обоих трясет, они лежат так еще полчаса обнимая друг друга и не могут отдышаться. Тобирама уткнулся в него своим лбом и, кажется, умер.       — Прости меня за все, пожалуйста, — он шепчет ему в затылок и не может сдержать странные слезы, которые до сих пор застыли в глазах.       — Прощаю. — Мадара открывает свои глаза и понимает, что его словно раздавили чем-то тяжелым, сломав все кости, выпотрошили наизнанку и морально, и физически. Тобирама по ощущениям от него, впрочем, недалеко ушел. Они лежат так в тишине еще какое-то время и Мадара, наконец собравшись с силами, поворачивается к нему и начинает перебирать своими пальцами волосы Тобирамы, которые так всегда любил трогать. Тобирама смотрит в потолок и молчит. Мадара улыбается и наконец Тобирама медленно поворачивает к нему свое лицо.       — Я…       — Можешь ничего не говорить, я всегда, — он кривится от боли немного, которая стала уже какой-то ватной по всему телу и ломает настолько, что ты больше ее не чувствуешь, — и так знал, о чем ты думаешь. Тобирама усмехается и поворачивается к нему тоже боком, проклиная свое разбитое состояние и гладит Мадару по голове. Так и смотрят друг на друга молча.       — Мы завтра точно не встанем, — Тобирама прислушивается к ощущениям в теле и понимает, что встать не может вообще.       — Нам и никуда больше не надо вставать, — Мадара не может сдержать виноватой улыбки. — И слава богу.       — Слава богу у меня выходной завтра, — Тобирама улыбается в ответ, — впервые мне кажется, я проведу его в кровати.       — Со мной, — Мадара улыбается с насмешкой, — и никуда не убежишь. Я позаботился об этом.       — Придурок, — смеется Тобирама искренне и целует Мадару в губы. — Да, и тоже, к примеру разбиваться в аварии.       — Не начинай, — Мадара по-доброму закатывает глаза, — я знаю, ты бы меня из того света вытащил бы и в третий раз, и в пятый, и в десятый, — он поджимает губы и пытается встать, но без толку.       — Какой ты самонадеянный, — Тобирама, понимая всю обреченность ситуации, и сам понимает, что он прав.       — Я не самонадеянный, я просто много проверял. Или бог любит троицу? — Мадара не может сдержать ухмылки.       — Я тебя сейчас выебу, — Тобирама устало мотает головой.       — Не страшно, — теперь смеется Мадара, — уже. Но я тебя люблю теперь еще больше, и наконец полностью, что теперь и не страшно, впрочем.       — Не страшно, — выдыхает Тобирама и приближается ближе. Оба выдыхают и наконец обняв друг друга просто засыпают. Мадара не пошел в ванну, Тобирама тоже и просто они уснули в обнимку, прижимаясь друг к другу лбом. Со счастливой улыбкой на лице. В тишине и снаружи, и внутри. Той, которую они оба так всю жизнь ждали. Утро начинается с внезапной трели дверного звонка, от которого два тела на кровати дергаются и от одного слышно какое-то мычание. Одно из тел открывает свои глаза, и в следующий момент понимает, что алкоголь ещё не выветрился из крови и голова все ещё кружится. Болит все, причем настолько, что все попытки представления, как может оно болеть, и рядом не стояли. Тебя словно били палками, били ногами и забили до смерти. Тобирама поворачивает голову в сторону, смотрит на полумертвого Мадару и ощущает, как болит все тело, настолько, что встать он не может пока вообще. Мадара делал все от души. Тобирама опять морщится от очередного дверного звонка и пытается встать, но все ещё не может. Хотя бы потому что, нога Мадары и рука лежит на его теле и прижимает к себе. Аккуратно пытается снять с себя руку Учихи и наконец то подняться с кровати. В дверь звонят ещё раз. Тобирама мысленно матерится. Кого принесло именно на следующее утро — непонятно.       — Какую тварь принесло в воскресенье утром? — слышится умирающий голос и Учиха закутывается в одеяло. — Иди открой, или если ещё раз позвонят в дверь — я разъебу эту дверь и тех, кто пришёл, — его голос полностью сел от криков. И похож на что-то сроду рычания. Тобирама хмыкает, с третьей попытки встаёт, натягивает на себя по пути трусы, прыгая на одной ноге и серые спортивные штаны. Моментально садится в низ от ужасной боли, и не может встать еще пару минут. В зеркало сейчас лучше не смотреть, ибо он точно знает — что вид у него не очень. Закидывается обезболивающими. По пути хватает бутылку воды, которая валяется на полу и, в который раз морщась от боли по всему телу, проходит мимо зеркала. Вся шея покрыта синяками, засосами и спина украшена царапинами. Запивает таблетки жадно.       — Отлично, просто, — Сенджу наконец спустя десять минут наконец доходит до входной двери, хромая. Поворачивает ключ в дверной скважине и сразу же подносит руку к глазам, заслоняя глазницы от яркого солнечного света. Если приехал Данзо — это будет финиш. Они переубивают друг друга точно.       — Добрый день, — говорит ему веселый голос сразу двоих людей, — не желаете ли вы…?       — Простите, — моментально отвечает Тобирама и уже намеревается закрыть за собой дверь, — мы ничего не покупаем, косметика нам не нужна, еда, пожалуй, тоже. Его настолько мутит, что создается ощущение, что вырвет прямо здесь. На пороге. Рука неизвестного человека сразу же тянет дверь за ручку на себя.       — … поговорить о Боге? — на него смотрят внимательно, с улыбкой. Тобирама моргает пару раз и слышит, как со второго этажа начинают громко ржать.       — Я… — его все ещё мутит и он не может сфокусировать мысль.       — Вы верите в Бога? — спрашивают его на полном серьезе. Минутная пауза, Тобирама ловит себя на мысли, что это какой-то прикол, какая-то шутка или разыгравшиеся воображение, но сразу смотря в серьёзные глаза напротив, понимает — нет, не шутка.       — Мы свидетели Иеговы и вот наш буклет, давайте поговорим о Боге.       — Че? — только и может выдавить из себя Сенджу, который пытается проснуться, и, кажется, сейчас проснётся точно. Со второго этажа слышится копошение.       — Скажите, вы в какую религию больше верите? Вот мы с моим лучшим другом… Тобирама переводит взгляд на настенные часы, и в следующий момент понимает, сейчас только 7:30 утра.       — Вы понимаете сколько сейчас времени? — тон сразу становится ровным и Тобирама наконец проснулся. Боль внизу дала проснуться моментально, от которой он пытается перетянуть вес тела на одну ногу, — сейчас, мать его, пол восьмого утра, воскресение, и меньше всего я хочу говорить о Боге. Всего хорошего, — Тобирама делает вторую попытку закрыть дверь, но второй свидетель ставит в проем свою ногу.       — Да как вы?!       — Скажите, как давно вы верите в Бога и не хотите ли вы присоединиться к нашей церкви и… Его резко перебивает крик со второго этажа. У Мадары отменный слух:       — Тобирама, скажи этим мудакам, пусть нахуй идут, я спать хочу. Тобирама переводит взгляд и даже на секунду виновато улыбается. Разбудить пьяного, сонного Учиху, выебанного спустя столько лет, в воскресение — самая худшая задача данная их Богом, этим несчастным. Небесная кара — не иначе. Анальная, причем светит сейчас им.       — Я ни во что не верю, — моментально отвечает Тобирама, — всего хорошего и… — его опять мутит и он сдерживает рвотный порыв от стона боли.       — Но почему вы не верите? — его перебивают и тычет в лицо буклет. — Наша церковь может вернуть вам веру и вы будете.       — Сейчас я встану и ты ляжешь! — слышится ор Мадары.       — Пиздец, — пробегает мысль у Тобирамы, потому что если Мадара встанет — плохо будет всем.       — Извините, я верю в себя и своего мужа, досви…       — Началось все с того, что Иисус в параграфе первом снизошёл на землю.       — Тобирама, закрой ебанную дверь! — Мадара орет ещё раз, — иначе я точно встану.       — Я верю в Бога по имени Мадара Учиха, — отвечает в тон Сенджу, — и если сейчас будет пришествие народу моего Бога, наступит небесная кара, — он говорит, сдерживая смех, — вам оно надо?       — Позовите своего Бога, — с вызовом говорит второй, — мы докажем вам, что Бог один и он — наш.       — Ну все — финиш, — только успевает подумать альбинос, как слышит шаги в сторону коридора по лестнице. Сейчас же начнётся. Мадара идет с таким видом, словно ему лучше всех, но лишь хромавшая нога, выдает о том, как ему больно на самом то деле. Он придерживается руками за перила и закусывает свои губы. Наконец, выходит к ним в одном халате на голое тело, не завязав на пояс и отодвигает Тобираму в сторону своей рукой.       — Какой срам, прикройтесь! — тараторит один из верующих и кривится.       — Это мое явление Христа народу. Мой дом, как хочу — так и хожу, — Мадара усмехается и Тобирама видя эту усмешку, отходит на пару шагов. Собака лает на кухне.       — Так о чем вы там хотели поговорить? О Боге? Ну, начнём, — губы Учихи расплываются в усмешке и в глазах начинают плясать черти. Идеальное начало утра — ничего не скажешь. Особенно после вчера.       — Вы Верите в Бога? — ему парируют.       — Да, — отвечает Мадара с оскалом.       — В Иисуса?       — Нет, — слышится скучающий тембр и Мадара ловит себя на мысли, что хочет курить.       — В Будду?       — Нет, — зевок.       — А в кого же? — один из свидетелей начинает закипать.       — В себя.       — Да как вы! Тобирама желает им троим удачи и удаляется в сторону кухни, чтобы заварить кофе. Сон пропал. Пару раз останавливается от боли и все-таки решает сначала дойти до ванны.       — Как новый бог нашего мира, я желаю вам удачи и несомненного просветления, если что обращайтесь. — Мадара уже курит заветную сигарету и выдыхает дым. — Принимаю со среды по пятницу до пяти вечера. Деньги не беру, святой водой могу побрызгать. Ладно, ребята, я пошёл кофе пить. Поэтому, с точки зрения квантовой физики, о которой я вам уже час рассказываю, и теории об относительности всея бытия, я относителен в посылании вас нахуй. — Он очаровательно улыбается, — я надеюсь, вы знаете, что это такое, а если нет — мне искренне вас жаль. — В общем, нарекаю вас просветиться, ебитесь больше — демонов изгоняет отлично и иммунитет повышает. Да поможет мне ваш Бог. Аминь и все такое. Всего хорошего. Тобирама сидит уже на кухне наконец переведя взгляд на вошедшего Учиху и видит его улыбку до ушей.       — Ну что? — отпивает свой кофе и пытается дышать спокойно, от боли, которая комком осела везде. Мадара в приподнятом настроении садиться напротив и отпивает остывший кофе. Сам кривиться от стреляющей боли и поджимает по себя ногу на стуле. Немного потряхивает.       — Классные ребята, — произносит свой вердикт уставший Учиха.       — Чего? — Сенджу удивлённо моргает.       — Я рассказал им историю своей жизни — один плакал, другой же пожал мне руку. Каждые бы выходные так, — победно усмехается Учиха и смотрит в красные глаза напротив. Протягивает бумажку.        — Но, буклетик все-таки дали. На, выкинь в урну это говно.       — Ты точно псих. — Сенджу сжимает листовку в руке.       — Кто бы говорил, Сенджу, кто бы говорил. Муж и жена — одна Сатана. Ну или Муж и муж. Тобирама усмехается и отпивает глоток холодного кофе, пока Мадара улыбается ему в ответ. Оба выдыхают от боли и пытаются улыбнуться друг другу.       — Давай допьем и в кровать, я шел на автомате. — Мадара выдыхает обреченно. — Мне кажется, я сейчас рухну в коридоре.       — Это самая лучшая твоя идея, за последние лет десять, — с улыбкой отвечает Тобирама и в который раз проклинает ужасную боль, которая, кажется, только нарастает в теле все больше и больше. Мадара ставит пустую кружку на стол, и хватая Тобираму за руку, тянет в сторону лестницы ведущей на второй этаж.       — Нет, Тобирама, самой моей лучшей идеей было приехать к тебе тогда на такси в щепки пьяным домой, а вот худшей моей идеей было — начать с тобой общаться в возрасте восьми лет, — он смеется по-доброму, видя как Тобирама хмурится. — Хотя нет, моей самой лучшей идеей было разбиться на той самой машине. Ты так не думаешь? Тобирама закатывает глаза и фыркает. Мадара делает шаг в сторону двери и тянет Тобираму за собой дальше. Из спальни они не вышли до вечера.

***

Изуна со счастливой улыбкой выходит из больницы со своим чемоданом. Держит выписку в руках, проводит по ней своим взглядом, его уголки губ наконец ползут еще выше и надевает солнечные очки. Волосы заплетены в хвост, он поднимает голову к небу и прикрывает свои глаза. А тем временем Обито подъезжает к воротам больницы, сигналит ему и машет ему рукой. И Изуна усмехаясь машет ему в ответ и идет в сторону машины.

***

      — Вам сколько миллиграмм? — девушка в аптеке улыбается молодому человеку, читая рецепт и подмечает про себя, что транквилизатор довольно-таки сильной дозировки нужен, как и таблетки, которые написаны на рецепте.       — Сто и двести, пожалуйста, — мужчина отвечает ей спокойно и поправляет свои волосы за ухо.       — Вы знаете дозировку и как принимать? — она приносит ему пять пачек таблеток и десять ампул, — у вас большая доза здесь расписана, от такой и умереть можно, — она легко смеется, и выбивает на кассе все, что покупатель попросил.       — Да, я знаю, буду следовать рекомендациям врача, — он мягко кивает ей и обворожительно улыбается. — Но если вам будет спокойней, — он переводит взгляд с медикаментов на девушку, — можете написать мне на коробочках. Девушка с улыбкой протягивает ему пакет с покупкой. Данзо благодарит ее и выходит из аптеки, держа пакет в своих руках. По городу разносится немного прохладный, летний ветерок тем вечерним августом. Медленно собираются дождевые облака на небе. А Данзо широко улыбается темному небу.