— В тот период времени, когда все это происходило, я начал думать — что это конец. Я все не мог понять, почему это происходит с нами. Мы только с тобой дошли до какой-то стабильной точки, и все это дерьмо опять пошло по кругу. Честно? Я устал от этого. Мадара, я так устал. Я понимаю, какой-то частью мозга, что у всех действий есть свои последствия, и глупо было надеяться на то, что посторонние люди, которых мы во все это втянули резко отступят назад, но, в глубине души я до последнего надеялся на это. Каждый день я звал тебя в своей голове, я кричал, я орал в надежде на то, что каким-то мистическим образом ты меня услышишь или почувствуешь. У тебя всегда это получалось, и я до конца боролся с двумя желаниями внутри себя: 1) Я очень хотел, чтобы ты пришел и вытащил меня отсюда — это давало мне стимул просто держаться до последнего и терпеть все то, что со мной делали. Давало сил просыпаться и ждать, тогда все это закончится. Мысль о тебе меня согревала изнутри. Ты знаешь — физических пыток я не боюсь, Отцу спасибо — закалил, меня убивало то, что я не имею воли и ее ломают, натягивают как струну и пытаются порвать. Меня добивало то, что я не контролирую ничего, тем более то, что выдает мое тело и мозг из-за этих аппаратов. И одновременно. 2) Я молился, чтобы ты не приходил. Я кричал молча, чтобы ты жил дальше и отпустил меня, так было бы лучше. Потому что знал, вероятность того, что если ты найдешь меня и попытаешься вытащить — крайне велика. Только вот — выйдешь ли ты отсюда живым я не имел ни малейшего понятия. Я боялся этого ужасно и я не мог допустить того, что потеряю тебя снова. Мне бы попросту не захотелось жить после этого. Я бы и не жил. Я бы не смог. А еще я винил себя, потому что, по сути — во всем, что случилось виноват я сам, если бы тогда, я бы не дал Данзо шанс — этого бы всего не было. И это моя вина. Я подставил нас обоих. И мне очень. мне правда — жаль.
***
The good life is what I need Too many people stepping over me The only thing that's been on my mind За плотными шторами, которые были небрежно задернуты настолько сильно, для того, чтобы свет не проникал в комнату просвечивался свет одиноко горячего фонаря. Фонарь горит и вскоре от какого-то перебоя электричества попросту тухнет. Тухнет и больше не окрашивает своим сиянием местность, погружая дорогу и часть частного поселка, за которым следует несколько гектаров леса в полнейший мрак. За окном больше не слышен шум проезжающих машин со стороны шоссе, которое находится неподалеку. Ветер медленно затихает в зимнюю стужу и в воздухе на странность появляется слегка ощутимый запах тепла. Один сплошной мрак и тишина. Тишина и мрак возвращают воспаленное сознание своим зловещим давлением и звучанием, заставляя принудительно тебя выбраться из сна. Тьма сжимает своими клешнями твое горло и медленно начинает сжимать, ровно до того момента, пока ты открываешь свой рот, пытаешься глотнуть свежего воздуха в легкие. Но, вместо этого запах какой-то тухлости ударяет в ноздри. Тобирама очнулся утром от ужасной головной боли и не мог открыть свои глаза еще пару минут, висок пылал настоящим пламенем, языки которого окутывают полностью твою черепную коробку и голова начинает раскалываться еще сильнее с обеих сторон. В воздухе витал запах медикаментов. Он пытался встать, но голова кружилась ужасно. И этот чертов запах. Добро пожаловать домой? — Что… — он пытается выдавить из себя вопрос и наконец, слышит довольный голос Данзо. Мужчина стоит перед ним словно какой-то надзиратель, который только что уловил движение своего заключенного и наконец, его мозг дал ему указания действовать дальше. Так сказать — выполнять свои обязанности. Больше же некому, не так ли? — О, ты наконец-то очнулся, — он с беспокойством садится прямо на край кровати и протягивает Тобираме бутылку воды. Данзо не выглядит расстроенным или уставшим, наоборот — его плечи крайне расслаблены и лицо находится в каком-то странном умиротворении. В спокойствии. Тобирама пытается понять, кто перед ним, но перед глазами все настолько плывет, что он лишь начинает блевать на пол, а там уже сразу стоит посудина, напоминающая обыкновенный тазик для белья. Откашливается и вытирает ладонью рвоту оставшуюся на губах. Глаза начинает неприятно саднить. Осознание происходящего стучится в его мысли, но мозг пока не готов принять плачевный факт происходящего. Пока не готов. — Данзо? — он узнает только по голосу. — что… — язык ватный, ты его практически не чувствуешь вообще, — случилось и где я? — Ты с лестницы упал в больнице и я тебе помог, нашел тебя, вот и привез сюда. — Данзо приближается ближе и гладит Тобираму по щеке. — У тебя сотрясение, тебе лежать надо. Тобирама отпихивает его вяло и пытается унять боль в голове, но все его попытки заканчиваются провалом. Данзо слегка хмурится такой реакции, но руку не убирает. — Куда ты меня привез? Данзо на секунду задумывается и отвечает с улыбкой натянутой: — Домой, куда же еще. К…— он пытается подобрать нужные слова, — к себе. Тобирама наконец возвращает себе ясный взгляд, через невыносимую боль и сглатывает: — Зачем? — он пытается встать, но охает и опять ложится. — Ты лежи, тебе нельзя ходить. — Данзо цокает языком и накрывает Тобираму одеялом. А после добавляет в своей спокойной манере речи: — Поспи, а потом пойдем в душ. И я приготовлю тебе суп, — он счастливо улыбается. — Презентация, — Тобирама бормочет, — я должен был ехать на презентацию и ты тоже, — он опять делает попытку встать, — но Данзо нажимает на его грудь рукой и валит его вниз. А сам ложится рядом и обнимает Тобираму. — Поедем, она только через три дня, а тебе отдохнуть надо, — он гладит его своей рукой и Тобирама чувствует странный жар по всему телу. Данзо целует его в щеку и сначала хочет поцеловать в губы, но понимает, что еще рано. — Ма…дара знает, что я тут? — Сенджу вяло бормочет в бреду, температура поднимается. Его начинает знобить. Начинает потряхивать. Перед глазами летают цветные мушки. Если дотронуться до них своей рукой, схватить пальцами, то можно и сосчитать их количество. — Мадара? — Шимура словно забыл это имя, а потом говорит с какой-то неприязнью, словно о чуме, — А, Мадара, — наигранно, на веселе отвечает Данзо, — конечно. Он сам попросил меня о тебе позаботиться. — Ч… — Тобирама не успевает сказать ничего, как его руку пронзает боль. Игла входит прямо в вену и Данзо улыбается. — Спи, любимый, тебе надо поспать, — он считает секунды, которые перетекают в минуты. Тело под ним перестанет оказывать сопротивление и обмякает. Наконец Данзо со спокойствием прижимается к губам Тобирамы своими и целует его. Вот теперь — самое время. Теперь можно. — Ты даже себе представить не можешь, — он стягивает с Тобирамы одеяло, — проводит руками по его горячему телу и прижимается к нему губами, — как же я сильно по тебе соскучился. Полгода были словно вечность. Я чуть с ума не сошел от тоски по тебе, — он усмехается и вжимается в тело Тобирамы с грустной улыбкой. А может все-таки и сошел. Он лежит с ним около часа, а после нехотя встает. Выходит из комнаты, идет в сторону кухни и начинает готовить тот самый суп, про который он сказал Тобираме до этого. Сенджу же нужно чем-то питаться, пока его тошнота и рвота не пройдут. А Данзо всегда был очень заботливым. Настолько, что снял на месяц дом в другом конце Дании у какой-то пожилой пары и еще даже не знает, продлит он срок аренды или нет. У него полноценный отпуск наступил, которым за полгода работы в больницы так и не воспользовался. И Тобирама каждый день будет с ним именно тут. Через два дня у Данзо день рождения — и Тобирама его самый лучший подарок. Что год назад, что сейчас они проведут его праздник вместе. Данзо не мог знать сроки, сколько же ему потребуется времени, чтобы полностью сломать Тобираму тут — но прекрасно понимал, что рано или поздно с помощью медикаментов, которые он уже начал вкалывать ему с наркотиков, которые имею свойство менять человеческую личность — он дойдет до нужного результата. И тогда, вот тогда — они смогут оба начать с начала. С самого-самого начала. А Мадара, он понимал, что тот, когда очухается и осознает пропажу Тобираму — найдет их, если очень постарается, не зря же он упомянул поездку за город перед Кагами. Он заранее закинул удочку, дал подсказку, которая послужит ему хорошим помощником — и когда поиски начнутся и Мадара все-таки его найдет. Он все просчитал. Он всегда на пару шагов будет впереди. Мадара больше отсюда живым не выйдет. Данзо поставил на кон все — и проигрывать не собирался. Они улетят с Тобирамой в Америку вместе и там начнут новую жизнь. Счастливую жизнь и никто им больше мешать не будет. За окнами кухни тьма благородно улыбается ему.***
Мадара утром просыпается от того, что его кошка издает звуки рядом с ним, тем самым пытаясь его разбудить и перенять на него свое внимание. Он перенимает кошку на руки с пола и гладит ее, пока та урчит, поднимает свой хвост и начинает мять его оголенный торс своими лапками. Кошки вообще очень странные существа, но своими замашками в поведении дарят какой-то моментальный покой. Наконец он опускает ее на пол, идет в сторону кухни, пока животное следует за ним и насыпает обоим корм. Собака лениво открывает один свой глаз, встает, отряхивается и идет в сторону своей миски. Утро начиналось не с кофе, а с кормления животных, а вот потом следовало кофе, которое можно уже было пить, куря первую сигарету в открытое окно и подготавливаться к прогулке. Он начал утром бегать, точнее они с Тобирамой начали бегать и так и продолжили. Утренний спорт придавал запас энергии, который дарил хорошее настроение на весь день. Осталось только от курения отказаться и свести алкоголь в их жизни к минимуму. Что Мадара планировал сделать как раз после свадьбы и их медового месяца, которое он уже распланировал и имел наброски вариантов, куда же они поедут. Нужно было все это согласовать с его мужем и покупать билеты. Мужем. Такое непривычное слово, к которому они оба привыкнут еще, пока данное обозначение немного резало слух и было крайне непривычным. Не жена — муж. У него после сессии наконец наступил долгожданный отпуск от учебы, который Мадара планировал провести за книгами, заниматься спортом, планировать весь процесс свадьбы и просто отдыхать. Последние полгода выдались для них крайне тяжелыми и в эмоциональном плане, и в физическом. Он пишет Тобираме: «С добрым утром и удачного тебе полета», и откладывает телефон в сторону, так как понимает, Тобирама сейчас в самолете летит и ответит ему далеко не сразу. Одевается и наконец, зовет с собаку — а теперь их ждет ранняя прогулка. Вернулись они домой через каких часа полтора, добежав до того самого моста, на котором они когда с Тобирамой лежали тем зимним вечером, и он доходит до перил. Облокачивается на них, сжимает своими руками в перчатках и смотрит на заледеневшую воду. Тогда вид был такой же, время идет — но по сути ничего не меняется. Сегодня захотелось заехать к Чие, так как все остальные его знакомые на данный момент были вне зоны доступа, так как все улетели утренним рейсом. Чие встречает его в своей больнице с радостной улыбкой и предлагает ему выпить с ней чая, пока какой-то очередной ее пациент лежит в соседнем кабинете под иглами. От неприятных воспоминаний, когда Мадара и сам лежал там же и уже практически не верил в свое выздоровлении, считая про себя количество раз, сколько же раз его кожу проткнула игла и вошла в очередной сустав — неприятно передергивает. — Да, я не откажусь от чая, спасибо, — он заправляет длинные волосы за ухо, и понимает — ему пора в парикмахерскую. Чие спустя три минуты приносит ему кружку и свою держа в руках ставит перед собой. Дует на дымящиеся жидкость и наконец говорит: — Ну, рассказывай. Как твое самочувствие после лечения? — Вы знаете — хорошо, — Мадара водит маленькой ложкой по дну кружки, — болей пока нет, только если слишком сильно перенапрягался, но, как вы и советовали я занялся спортом, а проблемы с тем человеком решились благодаря вашим советам и наконец настал какой-то покой. — Я очень рада это слышать, мой милый, — Чие улыбается ему и кладет свою руку на его ладонь, — я правда рада, что смогла тебе помочь. — Знаете, — Мадара улыбается ей так легко, — я благодарен и своей болезни и всему тому, что случилось, она многому меня научилаи дала мне стимул совершить некоторые действия, на которые, вероятно, у меня бы попросту не хватило бы смелости до этого. Но, — он хмурится, а после его черты лица сразу же разглаживаются, — когда перед тобой, в твоей голове, отчетливо появляется осознание всей картины и итогов, к которому может все это привести. — он отпивает и сам глоток чая, — ты начинаешь просто брать и делать, ибо понимаешь, что если не сделаешь некоторые вещи сейчас, другой возможности у тебя может попросту не быть, так как встать ты в какой-то день и вовсе не сможешь. — Об этом я тебе и пыталась сказать, — Чие сжимает руку, — иногда нам нужен просто толчок, и далеко не всегда он следует от других людей. Самая лучшая мотивация приходит к нам от нас же самих, когда ты в какой-то момент понимаешь, что если сам не будешь готов себе помочь — никто тебе, по сути, помочь не сможет. Намекнуть и дать почву для размышлений — да, но действовать решает человек только сам. — Согласен с вами, — Мадара аккуратно убирает свою руку из-под ладони женщины и обхватывает пальцами обеих рук теплую кружку. — Как ваши дела? — Как обычно, все хорошо, — Чие кивает ему, — спасибо, работаем и пытаемся помочь другим, кто в этой помощи нуждается. — Если тебе она будет нужна еще, я всегда к твоим услугам, сынок, — она кивает ему и слышит, как в соседней палате начинает звенеть таймер, который каждый раз звенел и в случае Мадары, когда иглы нужно было уже убирать и вкалывать препарат внутрь. — Я хотел пригласить вас на свою свадьбу, если вы сможете, девятнадцатого февраля состоится бракосочетание, я бы очень хотел, чтобы вы были там. Ваш внук придет тоже. — Я с радостью приеду, спасибо за приглашение! — женщина улыбается ему у проема двери. — А пока, меня ждет работа. — Я пойду, не смею больше вас задерживать, — Мадара благодарит ее, они прощаются и он наконец садится в свою машину и уезжает в сторону дома.***
Второй судебный процесс назначен на конец января и Хаширама с агрессией откидывает повестку из суда в сторону и пытается считать от десяти до единицы, чтобы успокоиться и придать своему виду невозмутимое выражение лица. Но получается плохо. Он опять смотрит на эту бумагу и открывает свой ноутбук, просматривает входящие письма и сжимает свои зубы. — Как же ты меня вымораживаешь, — он уже смотрит новости по поводу продаж машин из коллекции Обито и сжимает ручку. — Весь пошел в своего родственника, вечно вам надо подговнить, — взгляд скользит по фотографии Обито с Какаши с очередной конференции и он закрывает свой ноутбук. Мадара знал видимо заранее, кого выбирал в свои приемники. На каком-то интуитивном уровне сделал ставку на удачное инвестирование времени и как показала жизнь — не прогадал. Давно ушел из жизни, а портит эту самую жизнь ему с того света в лице Обито. Хаширама вспоминает ту самую мерзкую улыбку на губах Изуны на суде и поджимает губы. Он уверен, подорвал его машины именно этот урод, которого выпустили из психиатрической лечебницы —лучше бы там и оставили. И насчет этого он решает поговорить с Цунаде, которой он звонит и просит встречи намного раньше среды. Внутреннее напряжение дает о себе знать легким потряхиванием и в теле, и в голосе. Цунаде предлагает ему время завтра утром в семь утра и Хаширама с благодарностью соглашается. Наверное, все-таки дело не в Мадаре и в том, что он выбрал Обито в свои преемники, а в том, что все Учихи просто на всю голову отбитые от рождения и у них в генах заложено противостояние ему, с которым справляться становилось все сложнее и сложнее. Дело не в Мадаре — просто они такие люди. И у Хаширамы с ними полная несовместимость. И ничего с этим не сделаешь. От чего-то вспоминает своего брата и решает ему позвонить. Захотелось поговорить, Тобирама всегда отличался от него крайне практичным складом ума и мог дать дельный совет. Он набирает номер, слышатся гудки, но трубку так никто не поднимает. — Ну да, — Хаширама вздыхает, — чего это я, ты бы так и так ее не поднял бы. Напишу сообщение. Сообщение наконец отправляется и Хашираме хочется выпить, но он отгоняет эту навязчивую мысль в сторону и опять погружается в работу. Утреннее солнце улыбается ему из окна. Хаширама не улыбается этим лучам в ответ.***
Изуна, сидя на своем обучении в компании, сдает свой последний экзамен, который проходит утром, и наконец написав последнюю строчку, под суровый вид какого-то мужчины, улыбается ему и выходит из кабинета. Через три часа у него устный экзамен, к которому он совершенно не готовился. Вообще. Он просто решил отвечать на все вопросы исходя из той информации, которую запомнил и отсылаться на свою логику. Логика всегда служила ему хорошим союзником и помощником. А не учил он ничего потому что, после полученной от Ибики информации неделю ходил в полнейшей прострации, выполняя все привычные, повседневные действия попросту на автомате. Его мозг не мог еще полностью обработать полученную информацию и принять ее, следовательно, поставил крепкий блок на все новые знания и мысли, которые как-либо мешали бы процессу обработки. Is the one thing I need before I die All I want Is a little of the good life Осознание в совокупности с шоком полностью заполнили его, и Изуна не мог вернуться к своему прежнему состоянию, пока никак. Он вроде был здесь, физически, общался с людьми и вел себя как прежде, но его сознание было сейчас совершенно. В другом месте. У себя внутри Изуна стоит около фразы — «это не ваш брат» и не знает, как ему жить по сути дальше. Это не ваш брат. ЭТО НЕ ВАШ БРАТ А где тогда его брат? Жив ли его брат? Что с ним? Почему он не выходит на связь? Он умер в другом месте или как еще понимать эту информацию? Кого тогда они хоронили? Зачем? Или хоронили они Мадару и кто-то заменил его останки — если да, то кто и зачем? Это сделал больной на голову Хаширама? Это сделал Тобирама? Он совсем ебнулся? Зачем он это сделал? Мадара погиб тогда? Или Мадара и вовсе никуда не уезжал? Может Мадара попросту так от всего устал и инициировал свои фальшивые похороны? Он бы смог так поступить с родным братом? Это сделал Обито? Кто это сделал? Мысли струились потоком и никак не могли прийти хоть к какому-то здравому смыслу. Изуна просиживает в кофейне внизу офиса в полном молчании и возвращается обратно на свой экзамен. Пишет Шисуи о предложении на вечер сходить в бар и напиться. Напиться захотелось очень, может тогда он придет в себя. Экзамен проходит спокойно и наконец его одобряют как полноценного члена компании и ставят его автоматом в совет, как они с Обито и договорились.***
Тобирама проспал до вечера, лишь изредка просыпаясь, и просит тихо воды. Данзо сразу подносил к нему бутылку, придерживал рукой его затылок, помогая Тобираме пить. Сенджу упивался водой, пока создавалось ощущение, словно какая-то зараза высушивает его изнутри. Забирает из организма всю жидкость и силы, истощая его тело и психику. И Тобирама был чертовски в этом прав. Данзо вколол ему уже шприц за то время пока он спал — три раза. Данзо отходит на кухню, пока Тобирама опять блюет в тазик около кровати, и его начинает потряхивать в который раз. Шимура возвращается в руках с подносом и садится рядом. Сенджу смотрит на него устало, рефлекторно отодвигается и пытается накрыть себя одеялом. От чего то становится ужасно холодно. — Тебе надо хоть немного поесть перед принятием медикаментов, — он приближается ближе. — Я приготовил тебе суп с курицей и овощами. — Я не хочу, — Тобирама придерживается рукой о спинку кровати, — мне надо домой. — Не говори глупостей, — Шимура хмурится, — ты идти не можешь. И тебе надо поесть, — он наконец помещает ложку в тарелку и тянет ее к Тобираме, — открой рот и проглоти суп. Тобирама отталкивает его и пытается встать, на что Данзо со злостью кидает ложку в тарелку. Суп немного разливается на поднос. Желтоватая жидкость растекается по алюминиевой поверхности. Расплывшаяся жидкость образовывает какой-то свой собственный узор. — Какая сегодня дата? — Тобирама наконец опускается на ноги и чувствует, как они подкашиваются. Почти падает, но ухватывается ладонью о тумбочку рядом с кроватью, смотрит на дверь. Отвратительное состояние. — Пятое января, — спокойно отвечает Данзо и даже с интересом следит за попытками Тобирамы дойти до двери. — Ты серьезно думаешь, что в таком состоянии дойдешь? — П-пятое? — Тобирама пытается осознать полученную информацию, — завтра у тебя день рождения? — Да, — с улыбкой отвечает Данзо, — приятно, что ты помнишь. Приятно — что ты не забыл. Тобираму шатает из стороны в сторону и он делает еще два шага: — Презентация, конференция, — он стонет, — нам надо улететь в Германию, — он делает еще шаг и опять останавливается. Мутит ужасно. — Брось, Тобирама, — Данзо наконец встает и ставит поднос на тумбочку, — ты в таком состоянии и до машины дойти не сможешь, ничего страшного не случится, если ты пропустишь конференцию в этом году. Дерьмо случается. — Мне надо к Мадаре, мне надо… — он делает еще шаг, — домой мне надо, — он бормочет, словно, в бреду. Ему надо вернуться домой, во что бы то ни стало, а если не вернется, сознание кричит ему о том, что вскоре случится что-то ужасное, тем самым закидывая зародыш волнения в его грудную клетку, который преобразовывается стремительно в настоящую личинку паники. — Мадара не маленький, пару дней без тебя справится, — раздраженно слышится ему в ответ. — А пару месяцев тем более, — пробегает в голове мысль. Тобирама делает еще свой шаг и Данзо с нескрываемым весельем наблюдает за тем, как тот падает на колени и сжимает рукой мягкий ковролин. Так отчаянно цепляется за него. Беспомощный и слабый, как новорожденный. И так нуждается в его помощи сейчас, все еще думает, что Данзо действительно даст ему отсюда уйти. Это даже забавно. — Проведешь со мной как раз мой день рождения, — спокойно говорит Данзо опять и наблюдает за тем, как Тобирама опять встает на трясущихся ногах. Силы воли ему, конечно, не отнимать. Тобирама поворачивается к нему и сползает по стенке. Судорожно дышит. — Дай мне мой телефон, мне надо позвонить, — перед глазами все плывет, засасывает в какую-то яму, — со мной что-то не так, сотрясение проходит не так, меня к… — он запинается и прикрывает глаза, пытается прийти в себя, — колотит. — Конечно тебя колотит, — Данзо подходит к нему впритык и опускается на четвереньки, — ты же не лежишь в кровати в своем состоянии, тебя что раньше, что сейчас куда-то несет, — он без какого-либо сожаления смотрит в расфокусированный взгляд Тобирамы, — когда тебе в кровати лежать надо. Тобирама молчит. — Пошли обратно в кроватку, — Данзо переходит на снисходительный тон, — ты поешь, уснешь и завтра мы поедем к Мадаре, обещаю. Тобирама опять встает, отпихивает от себя Данзо, от чего тот почти падает, сам доползает до двери. Но на него резко наваливаются сзади и очередная игла впивается ему в шею. Тобирама вскрикивает, тянется до дверной ручки и в следующий момент слышит смех, пока перед глазами начинает все плыть, и он окончательно отключается прямо на полу. — Я же сказал тебе, — Данзо устало выдыхает и начинает тащить Тобираму опять в сторону кровати, — мы проведем мой день рождения вместе. — Он аккуратно кладет его на матрас и оценивающе проводит по нему взглядом. — Ты прости, но мне тебя придется связать. Чтобы больше ты не переоценивал свои возможности и никуда не пытался уйти. Данзо смотрит на него с сожалением и идет в другую комнату, берет оттуда веревки и возвращается обратно. Начинает привязывать кисти рук к спинке кровати. — Это для твоего же блага! — он берет ступню и накидывает на нее кольцо из веревки. А после встает и последний раз смотря на Тобираму, выключает свет в комнате и идет в сторону кухни, где его ждет ужин и бутылка вина. Данзо берет в свои руки телефон Тобирамы и смотрит на экран. По-хорошему телефон нужно выкинуть, вынуть карточку и запихнуть ее в новый телефон с кнопками, который Данзо приобрел днями ранее. Мадара пока что ему не писал, но зато, брат звонил и даже написал сообщение с просьбой встретиться и о чем-то поговорить. Данзо ставит телефон на авиарежим и спокойно отпивает глоток красного вина. Скоро полночь и начало дня его рождения.***
Мадара просыпается рано утром от кошмара. Он весь мокрый от пота, берет в свои руки телефон и пишет Тобираме сообщение по поводу сна и спрашивает все ли у него в порядке. Но сначала звонит — голос в трубке говорит, что абонент вне зоны доступа. Мадара знал, что Тобирама выключит свой телефон во время конференции — таковы были правила, но надеялся, что как только появится возможность — он ему сразу ответит. Снился ему странный сон, словно самолет на котором летел его муж потерпел крушение и он отчетливо слышал крик Тобирамы о помощи, слышал как тот стонет и говорит куда-то в пустоту, что ему нужно домой. Мадара во сне стоял неподвижно, не мог даже рта открыть и что-либо сделать. В этом сне его тело парализовало и он видел, как Тобираму медленно окутывает огонь из горящего самолета и тот в агонии кричит. Ужасный сон. Мадара на всякий случай даже проверил — долетел ли их рейс до места назначения. Табло показало, что самолет давно приземлился, еще утром без каких-либо катастроф. На всякий случай позвонил Конан, но, и у нее телефон оказался выключен. Они оба предупреждали Мадару, что будут вне зоны доступа, такие правила. Компания, которая организовывает ежегодную конференцию, печется о конфиденциальности и настрого запрещает проносить устройства с собой, точнее и вовсе их отбирает по прилету до окончания презентации. А спустя две неделю пред вылетом — возвращает. И от того факта, что он остался на две недели абсолютно один — становится как-то слишком одиноко. Мадара подзывает к себе пса и гладит по шерстке, решает подышать свежим воздухом и прогуляться. После морозного, свежего, зимнего воздуха сон так и не пришел. Мадара просто сидит в пустом доме и смотрит на то, как собака с кошкой лежат вместе на огромной кроватке пса и включает телевизор. Не находит там ничего интересного и попросту выбирает какой же ему фильм посмотреть.***
Рука скользит по горячей коже вдоль грудной клетки, пока вторая ладонь чуть нажимает на бедренные кости и начинает легонько сжимать их своими пальцами. На лбу появляется испарина, судорожное дыхание разносится по всей комнате приглушенным, жалким стоном и наконец, первая ладонь, задевая соски, а после специально доходит до горла. Пальцы обхватывают его и сжимают, пока язык облизывает бусинку соска и сжимает своими зубами. От тела стоит такой сильный жар, который впитывается в тебя самого и смешивается — становясь одним целым. It's time for me to take a stand I need a change and I need it fast I know that any day could be the last Данзо целуя кожу Тобирамы плавно переходит к другому соску и сжимает его своими губами, стонет через рот, от чего Тобирама дергается и плавно выходит из состояния сна. Он развязал его руки сейчас и сжимает их около головы Тобирамы своими ладонями, он, буквально, полчаса назад вколол Тобираме виагру и наркотик, который сделает его крайней чувствительным и восприимчивым к любого рода касаниям. И он проверит насколько. — Ты проснулся, — он нежно касается его губ своими, пока Тобирама пытается сфокусироваться хотя бы на чем-то. Все его тело горит, словно он выпил много алкоголя, который начал выходить через пот. Болезненно и с каким-то зловонием. Кровь медленно начинает давать боль в своей природной фильтрации, от тела вместе с готовыми выделениями начинает исходить специфический запах. — М… — слышится стон, и боль опять начинает отдавать эхом по всему телу. — Нам с тобой надо пойти в ванну, — Шимура шепчет успокаивающе, — тебя надо помыть. От холодной воды станет легче, обещаю. И не только от воды, — он не может сдержать своей искренней улыбки, пока Тобирама просто цепляется за его руку пальцами. Шимура помогает ему встать. Они медленно идут в сторону ванны. Там уже лежат новые спортивные штаны для Тобирамы и нижнее белье, которое заботливо ему купил Шимура. Он тщательно подготовился. Купил ему новые вещи, купил новый телефон и даже еды закупил на месяц, половину которой он поместил в морозилку. Он бы не рискнул все это сделать, если бы множество раз за эти полгода не проверял Тобираму, забрасывая удочки, смотря на его реакцию и делая пометки у себя в голове. Основными причинами для действия послужил его секс с Сарутоби, после которого он понял, что никого кроме Тобирамы не хочет, и второй момент, когда Тобирама бросил все и приехал, когда Данзо почти умер от передоза наркотиков, тестируя их на себе. Он такой заботливый, прежде чем дать все это Сенджу сначала испробовал сам и обозначил для себя те самые грани, дозировки, которые не опасны для жизни, но оказывают на организм в целом сильное влияние, которое приведет к нужному результату. Тобираме не надо было приезжать в тот день, если бы он не приехал, Данзо бы еще долго взвешивал свои намерения и сомневался, но именно в тот день он отчетливо увидел тот самый страх в глазах Тобирамы, когда он почти умер на его руках. Значит — Тобираме не было на него плевать, значит, есть за что бороться, значит, Мадара виноват во всем и оказывает на Тобираму плохое влияние, и это самое влияние разлучило Тобираму с ним. Значит — Мадару надо убрать. И все будет хорошо. Все просто. Логичная цепочка сомкнулась в последнем своем кольце. Данзо моет Тобираму бережно. Тот совершенно затуманенным взглядом смотрит на него и даже ничего не говорит. Тобирама словно не тут. Он молчит и не дергается. Словно Тобирама сейчас какая-то фарфоровая кукла, стоящая на полке. Ее нужно тщательно протирать и ухаживать за ней, чтобы хрупкая структура, из которой она была сделана, не дала трещину. Шимура наконец раздевается сам, залезает в ванну и моет себя, а после берет в руки шланг и смывает пену с Тобирамы напором воды. Транквилизаторы в большом объёме очень хорошо действуют, пока крайней мере, Сенджу больше не собирается никуда уходить. У него попросту сил нет даже сидеть. Тобираму опять начинает мутить, и его взгляд на секунду обретает ясность. Данзо приближается к нему и, не сдержавшись, кусает его в шею и сжимает своей ладонью его внизу, от чего тело Тобирамы покрывает волной дрожи. Он дергается, но руки его хватают и притягивают к себе. — Не сопротивляйся, тебе приятно будет, — шепчет ему в ухо мужчина, — я обещаю, — он зацеловывает каждый участок его кожи, от которой сейчас так приятно пахнет шампунем. Он специально выбрал для Тобирамы этот. Молочные нотки и травы — успокаивающе. Тобирама смотрит на него и какой-то частью своего мозга ловит по импульсам в теле волну приятных ощущений, в какой-то момент ему кажется, будто все это плохой сон и Мадара сейчас его ласкает, чтобы разбудить. Эта мысль яркой вспышкой отображается в его сознании, там и заседает. Мозг попросту не может принять всю ситуацию иначе, пытается абстрагироваться. Тобирама не может в глубине души признать того факта, что он сейчас потерял контроль над ситуацией. Данзо наконец выводит его из ванны и сует ему какие-то таблетки за ужином, пока кормит Тобираму тем самым супом из ложки, пока желудок Тобирамы издает странные звуки и глотка опускает через пищевод содержимое. Данзо радуется, что Тобирама перестал оказывать сопротивление и наконец поел. Тошнота пока отошла на второй план. Он помогает ему дойти до спальни, укладывает в кровать и ложится рядом. Сам же взял с собой бутылку водки и начал пить ее из горла. Сегодня же его праздник, значит, он может позволить себе выпить.Через полчаса Тобираму опять начинает мутить, и голова начинает раскалываться на множество частей, пока давление резко поднимается, а сердце в груди начинает танцевать ламбаду. И, наконец, опять отключается на какие-то пару часов. А Данзо к тому времени, сидя на кровати, напивается, выпив полбутылки в сухую. Где-то отдаленно начинает играть знакомая слуху мелодия, но ее природу Тобирама определить не может — не играет же сейчас прямо в этот самый момент кто-то из соседней комнаты на пианино. Абсурд. Спросонья альбинос вяло поднимается на руки и переводит взгляд на воду, ему сразу же протягиваю бутылку, и он пьет ее. Он понятия не имеет, сколько он проспал, голова пылает огнем настолько сильно, что уже трудно понять — голова болит так сильно или он весь горит изнутри. — Как ты себя чувствуешь? — ради интереса спрашивает Шимура и переводит на Тобираму свой пьяный взгляд. All I want Is a little of the good life All I need Предмет его обожания сидит перед ним в одной белой майке и такого же цвета нижнем белье. Данзо не может отвести от него своего взгляда, ибо когда он выпивает, возникает желание попросту Тобираму сожрать. Его тело, оно такое сильное, без грамма лишнего жира, кожа упругая и приятная на вкус, приятная на ощупь. Тобирама в восприятии Данзо словно статуя из мрамора, которой он готов поклоняться всегда. Словно Богу. Данзо отпивает еще пару глотков и сглатывает. — Мне плохо, — говорит Тобирама заплетающимся языком, — мне надо поехать домой, Мадара волнуется, наверное. Данзо делает шумный вдох, шумный выдох, считает до трех и пытается успокоиться. — Мне надо к Мадаре, — опять слышится тихая мольба. — Заткнись! — И Данзо с каким-то рычанием срывается, скидывает бутылку на пол. Та с характерным звуком ударяется о пол. Он сам уже в полной дымке от того, что его голова кружится, наваливается на Тобираму сверху. Он хватает его подбородок пальцами и грубо целует, Тобирама пытается отвернуться, но грубое и резкое движение руки опять возвращает его лицо в прежнее положение. Данзо просовывает свой язык внутрь, пока его пальцы разжимают губы мужчины, и прикрывает глаза. Он отстраняется, с яростью в глазах хватает веревку с пола и, заламывая руки Тобирамы, опять привязывает их к кровати. Is to have a good time The good life All I want — Отпусти меня! — Тобирама брыкается и пытается ударить его ногой. Но Данзо лишь коленом до боли нажимает на его мышцу, от чего Сенджу вскрикивает. Синяк останется точно. — Нет, сегодня мой день — что хочу, то и буду с тобой делать, как хочу и сколько хочу! — он вжимает вторую ногу коленом, и Тобирама пытается сжать свои зубы так, чтобы очередной крик не вырвался наружу. Данзо оценивающе смотрит на связанного мужчину перед собой, наконец наклоняется к нему и шепчет в губы. — Я тебя затрахаю до смерти, любимый мой, и тебе понравится. Ты поймешь, от каких ощущений ты отказался, — он ложится рядом с ним, притягивая его к себе, и его пальцы плавно опускаются на его трусы. Кончики пальцев слегка касаются головки члена через ткань, и он почти невесомо начинает на нее нажимать. Тобирама дергается. Чувство отвращения начинает медленно зарождаться в груди. — Я помню, как тебе нравится больше всего, — он стонет ему в ухо от того, что начинает возбуждаться сам. — Не резко, а почти невесомо, почти неощутимо, когда тебя гладят там, — он одним пальцем проводит вдоль основания и начинает медленно поглаживать. — Я помню, как случайно наткнулся на эту особенность в тебе и как ты тогда мне в рот стонал, и сейчас мы повторим это. Мадара, небось, не нашел в тебе этот ключик еще? Кончик пальца гладит и соскальзывает с головки, а после возвращается опять на прежнее место. И так по кругу, вызывая настоящую панику. От этого состояния другого человека становится так. Весело. — Данзо, — Тобирама пытается выдавить хоть какие-то слова дальше, — п…пожалуйста, не надо, — его начинает потряхивать, и он пытается вжаться в пустоту сзади себя, — у… — он выгибается так красиво, словно животное. — Убери свои пальцы оттуда. -Паника сначала начинает проявляться в нашем мозгу, а после бьет со всей отдачей по обонянию, и Тобирама медленно начинает ей поддаваться. Он пытается изо всех сил убедить себя в том, что ничего плохо не случится с ним, пытается в это поверить, но в который раз странный запах, до боли знакомый, бьет в ноздри. Такой знакомый запах, но он не может полностью осознать, где именно и от кого именно он встречал его раньше. Видимо, когда-то очень давно. Очень-очень давно. В те моменты жизни, которые ты хочешь забыть и никогда больше к ним не возвращаться. — Реакция твоего тела, — Данзо ощущает, как под пальцами член постепенно начинает наливаться кровью, — говорит об обратном: «Продолжай, Данзо, мне нравится». Он надавливает еще, наконец обхватывает своими пальцами наполовину возбужденный член и начинает мягко его поглаживать с какой-то болезненной нежностью на грани агрессии. Он смотрит в лицо Тобирамы, который пытается держаться из последних сил, который борется у себя в голове и грудной клетке с тем, чтобы стонать или же кричать. — Не на… — Тобирама отчаянно пытается отстраниться от него. Чертов запах, откуда он идет? Тяжелый, болезненный, от него начинает немного потряхивать. От чего-то становится страшно. Но Данзо сжимает головку между своими пальцами и начинает водить по ней, вырисовывая какой-то рисунок. Тобираме нравилось, когда его возбуждают через белье. — Надо! — Данзо качает головой и наваливается на него сверху, целует его в грудную клетку и закусывает зубами кожу, всасывает и оставляет свой первый за долгое время на бледной коже засос. — Надо, — он усмехается и переходит к шее, оставляя отметину и там, — надо, Тобирама, ты уже возбудился, — он победно усмехается и наклоняется к уху Тобирамы. Тот смотрит на него озлобленно и уставше. Данзо с победой усмехается и шепчет ему в ухо, пока пальцы ползут под резинку трусов. Запах от резкого перепада удаляется в сторону, будто сжалился над Тобирамой и пока еще не готов проявиться полностью. — Ты такая шлюха, Тобирама, ты реагируешь на меня так, словно ты все еще любишь меня, и мне так это нравится. Такие знакомые слова, — будто — Эти слова бьют похлеще любой пощечины, и Тобирама начинает испытывать к себе отвращение. Такое привычное для него когда-то, словно он оказывается прямо в самом глубоком его детском воспоминании, и на секунду ему кажется, будто вся последующая жизнь ничто иное как разыгравшееся воображение. Он медленно погружается в свои пять лет, и его тело предает его. Прямо в этот момент он изменяет человеку, которого любит. В груди разрастается чувство вины. Он не знает, что Данзо накачал его наркотиками вперемешку с виагрой, оттого тело контролировать попросту не получается. — Пожалуйста, — умоляет его Сенджу, — Данзо, — он выдыхает судорожно, — прекрати. — Я просто поглажу тебя, — Данзо успокаивающе шепчет, — ничего страшного не случится, — он целует его в скулу. — Я просто поглажу и все, — его пальцы скользят по телу Тобирамы вниз. Наконец он ухватывается пальцами за белье и с силой срывает его вниз. От этих слов становится еще страшнее, запах резко возвращается опять, и Тобираму начинает выворачивать наизнанку. Только не туда, пожалуйста, куда угодно, только не туда. Не надо снова. В далеком детстве отец всегда использовал этот прием после каждых побоев, его настроение и действия агрессивного характера резко сменялись на болезненную милость, и он всячески пытался Тобираму обнять и успокоить, прижать к себе и погладить его дрожащие плечи в немых рыданиях, тихо говоря, что если он все понял, будет хорошо сейчас. И от этого становилось еще страшнее. Потому что каждый раз эти действия повторялись по кругу без какого-либо просвета или конечной динамики — Не надо, — он дергается и пытается отстраниться, но Данзо лишь усмехается и целует его в губы, свободной рукой вкалывает в шею еще один шприц. — Подожди, скоро ты забудешь все, кроме тех ощущений, которые я тебе принесу сейчас. Он сотрет эту новую личность Тобирамы, которая от него бегает, и вернет старую — не важно каким путем. Даже таким. Данзо видит опять помутневший взгляд Тобирамы и развязывает его руки. Тобирама в полнейшей дымке тянет к нему руку, чтобы оттолкнуть от себя, и его тошнит настолько, что хочется выблевать всю выпитую жидкость за день. Шимура начинает сжимать его член своей рукой и надавливать своими пальцами на головку. Проводит пальцами и наконец опускается ниже. — Пожалуйста, отпусти м… — Тобираме начинает казаться, что он куда-то падает. Данзо, наконец для себя отмечая нужную реакцию, скользит своим лицом ниже и останавливается на полностью вставшем члене. Проводит по нему своими пальцами и целует его. All I want All I need — Нет, ты мой, — Данзо устало отвечает, словно непонятливому ребенку, и накрывает своими губами член Тобирамы, от чего тот опять дергается. Полностью заглатывает и наконец отстраняется. — И я хочу делать тебе приятно, — ты еще представить не можешь, в какие эмоции я тебя окуну, ты не захочешь из них возвращаться. Тобирама ловит ртом воздух, и с губ срывается стон. Он сжимает свои губы от отвращения к самому себе, но Данзо лишь заглатывает целиком и добавляет руку, чтобы параллельно надрачивать ему, и резко убирает руку. Он глубоко заглатывает его, медленно, растягивая удовольствие, и наконец полностью вынимает его. Тобирама сжимает руками простынь и сжимает зубы. По телу распространяется какое-то странное возбуждение, от которого начинают неметь губы, пальцы и стопы. Сердце колотится настолько сильно, что его стук отдается в висках. — Не говори, что тебе не нравится, — с огнем в глазах шепчет Данзо, смотря на реакцию тела, — тебе все это чертовски нравится, — он улыбается, — смотри, как ты возбудился. Тебе всегда это нравилось, ты течешь весь. И не надо мне говорить, что ты меня сейчас не хочешь. Я знаю — хочешь. И получишь. Но не сразу. — Он опять наваливается на него всем своим телом и снимает с себя одежду. Дергается на нем, задевая своим стояком его, и хватает ладонь Тобирамы, помещает ее на свой член. — Погладь меня, Тобирама, принеси удовольствие и мне, не будь эгоистом, — он стонет от ладони на своем члене и сжимает его своей рукой, которая накрывает ладонь Сенджу. Медленно ведет ею вниз, плавно ведет вверх. — Да, — вырывается стон наслаждения, который вызывает желание вжиматься в тело под собой, — вот так, хорошо, продолжай. Да, — он уже стонет громко от того, что рука начинает вяло гладить его член, — боже, да. Данзо дрочит Тобираме, взгляд которого и вовсе потух от слишком огромного количества наркотиков. Все тело Тобирамы онемело. Он кончает. — А теперь, — Данзо грубо тянет Тобираму на себя и толкает его вниз, сжимая грубо и его горло, и волосы, — сделай мне тот же самый подарок на день рождения, который ты сделал мне в прошлом году. Лучший подарок. Открой свой рот. Тобирама смотрит затуманено на член перед собой. Данзо шикает, просовывает свой большой палец, и пока Тобирама начинает задыхаться, входит в его рот сам. — Соси, просто оближи если тебе будет легче, представь, что я Мадара, с этим мы разберемся потом, — Данзо сжимает своей рукой его светлые волосы и начинает сам двигать бедрами, входя и выходя изо рта Тобирамы, пока тот что-то мычит, но Шимура уже его не слышит. Это такой кайф, самые лучшие ощущения в жизни, пока губы Тобирамы скользят по его головке, и он грубо вжимается в его глотку. Он выходит боком, от чего член изнутри упирается в щеку и с хлюпаньем выходит. — Господи, — Данзо пытается не стонать слишком громко, — да. Я кончу в твой рот, какой ты сейчас красивый с моим членом во рту, твои красные губы и румянец, блядь, — он смотрит на макушку Тобирамы и опять входит до конца. Выходит. А после толкается опять и кончает с судорогой по всему телу. Тобирама начинает кашлять, пытается выплюнуть это все, но его грубо вжимают в кровать и накрывают его рот своим. Сперма во рту смешалась со слюной. Данзо наконец выплевывает ее на свою ладонь и растирает ей же себя там внутри. — Что ты?.. Не надо. Запах. Ебанный запах одеколона повсюду. — А теперь мой долгожданный подарок, который ты так не хотел мне давать без принуждения, ты извини, но я тебя свяжу опять, чтобы ты не испортил мне праздник. Я же сказал, ты изменишь против своей воли или нет, но у нас с тобой будет секс, — он пристёгивает наручниками его кисти к спинке кровати. Данзо идет к столику, вынимает из шухлядки пакетик и рассыпает белый порошок на стол, разделяя его кредитной карточкой на дорожки. Занюхивается и моргает глазами, которые начинают слезиться. Сжимает свой нос. Кокаин дает в кровь и зрачки расширяются. Неописуемые ощущения. Тобирама то ли бормочет, то ли кричит, Данзо лишь сжимает его бедра и насаживается на его член сверху. Сначала медленно от непривычки. — Боже, да, — с губ срывается стон, он плавно поднимается и опускается опять, — ты кончишь прямо в меня, — он начинает набирать темп. — Я же сказал, — он смотрит на него яростным взглядом, — ты переспишь со мной. Тобирама сжимает свои губы и дергает руками от очередного толчка, пока все его лицо уже полностью стало красным. — Ты мой, — опять слышится стон, Данзо наклоняется вперед и обхватывает своими руками шею Тобирамы, переходя на темп быстрее, — да, — слышится скулеж, член задел точку, и Данзо в блаженстве прикрывает свои глаза. — Да! — он насаживается глубже и целует Тобираму в ключицу. Тобирама ловит ртом воздух и мечется по кровати, стон вырывается из горла, и он облизывает свои губы. Хочется орать, хочется избавиться от этой чертой вони, которая повсюду. Он везде, он под кожей, он на языке, он на коже, он словно стал с ним одним целым. Такой же запах шел от его отца. Точно такой же — сладковатый, терпкий с нотками меда и древесины. А может, Тобирама попросту впал в какую-то контузию из-за чувства нарастающей беспомощности, которая возвращает его в самое детство, тем самым вызывая обонятельные галлюцинации? Запах точь-в-точь. — You are Mine*, — Данзо опускается свои горячим лбом на его грудь и, делая пару движений, чувствует, как сперма растекается в нем. Он не может отдышаться, не может дышать ровно, и наконец, когда сердце перестает так сильно колотиться, понимает, что плачет. Поднимает свое лицо к взгляду Тобирамы и говорит тихо: — Ты можешь ненавидеть меня теперь, но моей любви хватит на нас обоих. Я люблю тебя, — он смотрит на него покрасневшими от слез глазами, — как же сильно я тебя люблю. Ты не понимаешь. Тобирама отводит взгляд. Отец говорил ему тоже самое когда-то. Те же самые слова, и он каждый раз с особым ужасом следил за его ладонью, которая ползла по его взмокшей от страха спине. Буцума был больным на голову и сам понимал это. — Пока не понимаешь, но ты скоро поймешь, я обещаю, — Данзо наконец встает с него и выходит из комнаты в ванну, поднимая бутылку с пола. Его колотит. Тобирама пытается с закрытыми глазами отогнать навязчивый запах, который начинает накрывать его с головой, вызывая онемение в затылке.***
Мадара в который раз берет в руки телефон и досадливо косится на пустой экран. Тобирама так и не ответил ему, и телефон его был по-прежнему выключен. Он откладывает его в сторону и с утра начинает составлять план их свадьбы. Рассчитывать финансы и обозначать в таблице количество приглашенных. Вышло немного людей. Мадара с Тобирамой, Хидан с Какузу, Сасори с Дейдарой, Конан с Нагато, Орочимару с Мицуки, Кагами с Чие. И Мадара задумывается на секунду о Данзо. Интересно, Тобирама думал его пригласить? Двенадцать человек выходит. Они же действительно на эту тему не говорили, и он надеется, что Тобирама не настолько умалишенный, чтобы допустить вариант позвать на свадьбу своего бывшего, который любит его и до сих пор все это время портил им жизнь. Это было бы равносильно тому, если бы Мадара позвонил Хашираме и позвал его. Немного перебор. Мадара обзванивает различные рестораны и спрашивает цену за праздничный банкет. Они решили устроить спокойный, тихий праздник, расписаться они решили в столице, и на следующий день их ждало свадебное путешествие, которые они начнут с Европы на машине. А после уже летом у них запланирован был полет в Америку, когда Тобирама возьмет себе отпуск на месяц. Да и Мадара будет посвободней после своего первого курса. Первый курс, когда тебе немного за тридцать — звучит даже немного нелепо. Мадара устало растирает свои глаза и откладывает листок в сторону. Им надо заказать себе костюмы и кольца, которые они наденут друг другу в загсе. Они долго спорили касаемо того, какие выберут и остановились на белом золоте с гравировкой. А еще Мадара хочет сделать татуировки, как бы нелепо это ни звучало, прямо под сердцем их даты. Прямо во время путешествия набить имена и даты. Оставить этот след у себя на коже чернилами, хотя шрамирование тоже неплохой вариант. Даже более надёжный. Тобирама предложил шрамирование. Хотя чего тут удивляться — Тобирама всегда был крайне неординарной личностью. Боль давно стала его частью, видимо, с детства. У него достаточно шрамов на спине, которые ему оставил Буцума плетью, которые он до сих пор не убрал ничем, видимо, некоторые вещи он все-таки хотел для себя помнить. Мадара смотрел часто на спину Тобирамы, пока тот спал или мылся, и отводил от этих шрамов свой взгляд, так как в груди что-то моментально щемило, становилось как-то. Больно. Они были даже в этом похожи: у Тобирамы остались уродливые шрамы на спине и лице, которые он носил везде с собой, а у Мадары после аварии по всему телу. И оба оставили их как память. Учиха встает наконец, отпивает пива из бутылки и зовет к себе собаку, время гулять. Погода сегодня располагает к прогулке, ветра почти нет, снег тоже не идет — попросту немного морозит. Прогулка занимает около трех часов, потому что Мадара решает дойти до центра города, прогуляться по парку этим зимним вечером, и они наконец, возвращаются домой. Он зовет к себе обоих животных, и они все втроем смотрят фильм. Майн, Мадара и Мадара два. Все трое так и засыпают на диване под включенный телевизор.***
Изуна проводит свои дни в компании на пару с Обито, только в соседнем кабинете, который ему выделили для работы. С Обито они пересекаются крайне редко в силу огромной занятости второго. Какаши слег дома с гриппом и наконец проводит свой заслуженный отдых под одеялом, то и дело не может успокоиться и периодически написывает Обито с вопросами о работе и личных вещах. Изуна уже неделю заметил, что между ними словно кошка пробежала, видимо, из-за напряжения, которое вселял в их состояние суд — стали часто ссориться, даже спят в разных комнатах. Это он тоже заметил, когда остался у них на ночь. Обито стал молчаливым и немного угрюмым, периодический задерживался в офисе допоздна вместе с Фугаку, и часто слышны из его кабинета были разговоры на повышенных тонах. Он понимал, какого ему сейчас, по сути, три года назад на него обрушилась нелегкая ноша, преследующая его по сей день. Изуне даже было искренне жаль его — Обито действительно устал, как устал когда-то его брат, и все никак он не мог отдохнуть. Никакой отпуск ему не помогал уже, потому что если голова занята все время мыслями, мысли провоцируют внутреннее напряжение, напряжение влияет на настроение, настроение влияет на организм. Адская смесь и очень заразная. Изуна ради приличия стучится в его кабинет и, не получая ответа, наконец открывает дверь. Обито сидит за столом, пьет что-то и смотрит в окно. Панорамные окна открывают красивый зимний вид, давая возможность разглядеть детали метели вперемешку с огнями города. На столе Обито покоится множество папок, которые полностью заполняют собой любое свободное место на деревянном, широком столе. Некоторые папки лежат в открытом виде, некоторые закрыты и отодвинуты в сторону, некоторые и вовсе лежат на полу. — Обито, это я, — Изуна говорит тихо и пытается сделать так, чтобы второй обратил на него внимания, но тщетно. Обито все так же пристально смотрит в окно и машинально подносит к своим губам стакан, отпивает еще. Он не моргает даже. — Обито! — Изуна говорит громче, но опять никакой реакции. Изуна хмурится и подходит ближе, трясёт Обито за плечо, и тот наконец словно выпадает из транса и переводит на него свой взгляд. — С тобой все в порядке? — Изуна спрашивает тихо, видя, что Обито явно не совсем в порядке. Обито кивает ему и опять переводит взгляд в окно. — Обито, нам домой пора ехать, уже почти двенадцать и… — Оставь меня в покое, — Обито говорит впервые в жизни с ним в таком тоне. Он не грубит ему, не повышает тон, его голос просто сухой и совершенно безразличный. Изуна даже от какой-то мимолетной обиды поджимает губы, но говорит опять: — Обито, нам надо… — Пожалуйста, — Обито его перебивает, допивает стакан и наливает еще. Изуна внимательно смотрит на него и наконец садится рядом. — Сколько ты выпил? Обито вытягивает губы в усмешке, переводит взгляд на него: — Много, у тебя какие-то возражения? — он отпивает еще и наконец шумно выдыхает. — Что ты хочешь от меня? Что тебе надо? Я устал реагировать и гадать, поэтому спрошу прямо — что тебе надо от меня, Изуна? Его тело напряжено, руки скрещены на груди, спадает на глаза отросшая челка, которую он даже и не думает убирать. У Обито отрасли волосы до плеч, и сейчас он чертовски похож на Мадару в молодости. Он смотрит прямо на него. Пристально и не отводит свой взгляд. Он не боится его, не избегает, не старается больше быть мягче. Изуна такого вопроса не ожидал, его лицо даже вытягивается от удивления. Изуна не ожидал перед собой увидеть на долю секунд своего родного брата. В не лучшем расположении духа. И эта схожесть вызывает ужасную тоску. Интересно, Обито говорили, насколько сильно он похож на Мадару? — Ничего, я просто беспокоюсь о тебе, — он говорит тихо. — Беспокоишься? Поэтому ты подорвал машины Хаширамы, и я теперь не знаю, как разобраться с этим дерьмом? Где твоя забота была раньше, Изуна? Или так ты умеешь ее проявлять? — он спрашивает с нажимом и смотрит в глаза Учихи. — Хуевая у тебя забота, что я еще могу сказать. Если на меня повесят это, я буду должен ему миллионов три как минимум, — Обито раздраженно шикает и пьет опять. — Я хотел помочь и проучить его, — Изуна сам начинает злиться за такую неблагодарность. Обито хмурится и отставляет от себя стакан, молчит и наконец спрашивает: — Изуна, ответь мне на один вопрос. — Какой? — Ты, — Обито не может сдержать ироничной усмешки и сжимает кулаки, — идиот? Повисла пауза. Изуна краснеет и пытается не сорваться на крик. — Нет. — Ты понимаешь, что ты сделал? — Обито повышает свой тон. — Ты вообще хоть о чем-то в этой жизни думаешь, кроме своей прихоти и эгоизма, который словно дерьмо из тебя льется из всех щелей? — он переходит на крик. — Ты понимаешь, в какую яму ты меня затащил? Изуна, я устал. — Но. — От тебя одни проблемы, — Обито обреченно начинает смеяться, — я долго терпел, но даже у моего терпения есть предел. Я хоть и обещал твоему брату заботиться о тебе, но блядь, Изуна, я устал, понимаешь? Я устал слушать твое нытье, какие все плохие вокруг, один ты брата потерял и страдаешь. Я тоже потерял Мадару, и он тоже мне был дорог, родителей потерял, но я не попал в дурку и не доводил этим самым всех! Я устал от твоих срывов, во время которых ты вечно ставишь мне палки в колеса, я устал разгребать все с этой компанией, которую ты кинул и оставил мне, и это был твой выбор, Мадара оставил ее тебе, устал воевать c Хаширамой, устал ругаться со своим мужем, устал все разгребать, блядь да я в края уже со всего заебался! — он выдыхает и наконец возвращает себе спокойный тон. — Ты понимаешь? Даже Минато, которого я уважал и доверял, и то меня предал. Меня! После всего, что я для него сделал! — Обито, я помогу тебе, я… — Изуна впервые себя чувствует виноватым и пытается откинуть это чувство в сторону.Он ни в чем не виноват. Он ни в чем не виноват. Почему Мадара злится на него? Что он такого сделал? Что? — Я не хочу больше ничего, — Обито опять переводит взгляд в окно, — просыпаться по утрам не хочу, меня ничего не радует, я заебался настолько, что мне жить не хочется. Понимаешь? Я хочу какого-то понимания, но в итоге получаю только обвинения и дерьмо в свой адрес.Меня даже алкоголь уже не берет — я просто уже ничего не хочу. Я не Мадара — у меня нет силы, сколько было у него. Я все, я просто, блядь, все! Если бы он был жив, мне нужен был бы его совет, но, мне даже совета спросить не у кого. — Обито, — тихо говорит Изуна, — Мадара жив. Он и есть ты. Он… Стоп. — Господи, — второй устало выдыхает, — опять ты свою шарманку завел, сколько можно? — Я не вру! — Изуна начинает кричать сам. — СКОЛЬКО МОЖНО? — мужчина опять срывается на крик. — ДА СКОЛЬКО, СУКА, МОЖНО? МЕНЯ ЗАЕБАЛО СЛУШАТЬ ЭТОТ БРЕД, ИЗУНА, Я БЫЛ НА ЕГО ПОХОРОНАХ. ЕСЛИ ТЫ НЕ УСПОКОИШЬСЯ, ТО ТЫ ПОЕДЕШЬ ОПЯТЬ В БОЛЬНИЦУ! — он ударяет кулаком о стол и смотрит на Изуну бешенный взглядом. Он так устал слушать все это дерьмо, которым его все так пичкают в последние годы. Теперь он подходит и харкает этим самым дерьмом в их лица и улыбается. И зря. Изуна поджимает губы, пытается не сорваться, и опять на губах появляется наигранная улыбка. Он не верит ему, Изуна говорит правду, но никто ему не верит. — Обито, извини, поехали домой. Какаши ждет, — он помогает Обито встать, и они идут в сторону такси. Ничего, он попробует еще поговорить с Обито на трезвую его голову. Он должен его понять и поверить ему. Почему он так решил? Просто в какой-то момент он ясно увидел в Обито своего брата и понял, что именно Обито сможет понять его, если захочет, как понимал его брат. Которого Изуне очень не хватает. Они вместе заснули в спальне Обито, Изуна уложил его пьяного спать.***
Цунаде просыпается рано утром сама без будильника в пять утра. С Хаширамой у нее назначена встреча на семь утра, поэтому женщина медленно плетется в душ, чтобы хоть немного с себя смыть утреннюю сонливость и припухлость с лица. Она стоит, прикрыв свои глаза, чувствует, как прохладная вода стекает по ее уже далеко не молодому телу, наконец открывает их, ресницы немного подрагивают, и она, ухватившись за полотенце рукой, выключает поток воды и выходит из ванны. Утренний кофе дымится в кружке, есть совершенно не хочется. Женщина и по молодости никогда не завтракала, теперь же аппетит отсутствовал в течении дня практически совсем, появляясь только под вечер. И то не всегда. Она одевается в рабочий костюм и, смотря на часы, считает минуты, когда же Хаширама постучится в двери ее дома. Сенджу приходит ровно в положенное время, из окна гостиной можно увидеть припаркованную у дороги машину. Идёт, поджав губы, сосредоточенно смотрит вперед и наконец раздается дверной звонок. — Здравствуй, — Цунаде пытается улыбнуться, — проходи, присаживайся. — Доброе утро, — Хаширама деликатно приветствует ее, — если можно назвать это утро добрым. Он проходит внутрь, снимает с себя пальто и наконец усаживается на диван. — Чай или кофе? — Кофе черный, пожалуйста, — Хаширама с благодарностью смотрит на нее и переводит взгляд на свой телефон, который крепко сжимает в руке. Цунаде приносит ему кружку, садится напротив него в кресло и закидывает ногу на ногу. — Почему такой ранний визит сегодня? Что-то случилось? Хаширама пытается собраться с мыслями, думает, с чего же ему начать, и попросту отвечает то, что первое пришло в голову: — Мне хочется выпить с каждым днем все больше и больше, — он проводит ладонью по своим длинным волосам вдоль затылка, — нажраться, знаете. — Что послужило тому причиной? — Цунаде кивает ему и отпивает глоток воды. — Изуна. Цунаде от этого имени вздрагивает и не с пониманием смотрит на мужчину. — Что случилось? Причем тут Изуна? Хаширама устало выдыхает и говорит едко: — Зря вы его выпустили, у Изуны как были проблемы с головой, так никуда по сути и не делись, он просто приспособился и перестал палиться как раньше, но ему лечиться надо, хотя, — Хаширама задумчиво протягивает, — я думаю, лечение ему вряд ли уже поможет. — Начни с начала, — Цунаде берет в руки бумагу с ручкой, — попробуем разобраться. — Дело в том, что у нас давно с Обито противостояние друг с другом, ну, я рассказывал вам. И мы с моим лучшим другом Минато и по совместительству замом, провернул одну махинацию, иными словами, выпустили коллекцию похожую на Обито и, если бы дело было только в Обито, конечно, он был в ярости и подал на нас в суд, это было бы полбеды. Это было ожидаемо. Цунаде кивает ему. — Мою первую партию, которая была на стоянке фирмы подорвали, и на суде я увидел Изуну, который стоял и улыбался мне, он смотрел на меня так, словно он знал, что я знаю, что сделал это он — но радовался своей победе, так как я ничего не смогу доказать. Взрыв был подстроен как несчастный случай в виде помех из-за недоработки машин. Но никаких помех на тестах не было! — Хаширама переходит на повышенный тон и сам понимает, что начинает беситься по неизвестно какому кругу. — Почему ты думаешь, что это сделал Изуна? — Цунаде недоверчиво косится на него. Это не мог сделать ее Изуна — она не могла не заметить такие черты в нем, Изуна просто несчастный ребенок, которого ужасно потаскала жизнь. — А кто? — кричит Хаширама. — Обито был в полнейшем шоковом состоянии, когда узнал про это, Какаши с Фугаку тоже, только Изуна стоял и улыбался мне так гадко и был, кажется, рад этой новости. Бизнес наполнен акулами, конечно же, но Обито прекрасно понимал бы потери с его кармана в случае всплывшей правды наружу — он бы не сделал этого, нет смысла. А Изуна… Это совершенно другая категория — у него в случае чего есть справка о его невменяемости, даже если докажу, мои деньги мне никто не вернет. — Хаширама, я хоть и не сильна в подобного рода вопросах, но ты понимаешь, что Изуна сам не мог организовать все это и до сих по находится под моим наблюдением, и я хочу тебя уверить — неадекватным подрывателем он не выглядит, — Цунаде улыбается ему. Она попросту не верит в эту клевету. Изуна совершенно нормальный и спокойный мужчина, который с радостью рассказывал ей позавчера как получил свои права на мотоцикл. — Может, вы и правы, — недоверчиво отвечает ей Хаширама, — но кто еще мог сделать подобного рода вещи, я не имею ни малейшего понятия. Разве что Мадара чудом вернулся с того света с кредом «Искусство — это взрыв», — нервно смеется Хаширама. Мадара вернулся с того света — да нет, бред какой-то. — Я думаю, ты разберешься, — Цунаде кивает ему, — но ты понимаешь, что пить это не выход в данной ситуации, от выпитого алкоголя твои машины чудом не восстановятся, напряжение от существующей проблемы никуда не денется. — Я понимаю, — Сенджу обреченно вздыхает, — еще брат трубку не берет и игнорирует меня, хотя я так хотел поговорить с ним, он бы помог мне и точно бы предложил наилучший вариант. Он всегда умным был, иногда мне кажется, что зря он пошел в медицину, из него бы вышел гораздо лучший президент компании, нежели я. — Насколько я помню, у вас с братом давно отношения испортились, да и, впрочем, никогда братскими не были. — Да, вы совершенно правы, но это не мешало ему помогать мне, когда нужно мне было, хотя да, последняя наша встреча прошла крайне напряженно, и больше мы не коммуницировали с ним. — Что неудивительно, — Цунаде что-то записывает на своем листе, — ваши пути давно разошлись. Не стоит надеяться, что он в вашу жизнь вернется, если за два года этого не захотел сделать. — Но бывает же такое, у людей наступает сложный период, и вы не общаетесь годами, — Хаширама уныло говорит, — а потом все возвращается на круги своя. — Я думаю, это не ваш случай, — Цунаде виновато смотрит на него, — расскажите лучше про свою семью, поговорим о хорошем.***
Презентация началась ровно в намеченное время и день, вне зависимости от того факта, явились на нее заранее одобренные участники или нет. Народу было столько, прибившись из различных стран, что и сам в этой толпе ненароком потеряешься. Длительность была разделена на два промежутка времени: первые две недели, в которую попали наши ребята и две последующие, к которым присоединится вторая часть участников. Попросту потому, что невозможно было собрать сразу врачей со всего мира в одном помещении, иначе в больницах не осталось бы специалистов и начался бы полнейший хаос. Даже сейчас некоторые участники не смогли прилететь в свое заранее согласованное время из-за отсутствия билетов на самолеты. Хидан рассматривает таблицу выступлений с именами участников и немного раздражается от того, что его поставили далеко не следующим после лучшего друга. Дейдару с его хим. образованием, даже не врача, почему-то поместили в один день с Сасори — вот скоты. Конан проводила время в своем номере с мужем и готовилась к своему выступлению, просматривая слайды презентации на компьютере и репетируя свою речь. Нагато и вовсе ушел к Сасори обсудить парочку деталей касаемо их темы — выступали в этом году они вместе. Тобирама с Данзо должны были выступать последними. Первый день прошел почти у всех тяжело, бессонная ночь и волнение давали о себе знать. Телефоны у них у всех отобрали, и интернета в этом здании попросту не было — как гарант, что участник не дополнит свою работу новой информацией. Орочимару их приветствует с коллегами через микрофон, и его громкий голос акустикой разносится по всему огромному залу. Конан немного волнуется и сжимает ладонь мужа. Пытается найти глазами Тобираму, но с таким огромным количеством людей это просто невозможно. Что странно — обычно они сидели все вместе. Дни конференции были разделены по дням профессий и тем, на которые участник будет презентовать свою работу. Конан выступает на восьмой день, Нагато с Сасори на пятый, Какузу на третий, Дейдара на одиннадцатый, а Хидан на десятый. Орочимару выступает в первый день открытия. Какузу немного волнуется, но под одобрительный взгляд Хидана, который, к слову, в наглую в тот день пробрался на первый ряд, заняв чужое место для поддержки друга, наконец заканчивает спустя час свою речь, и Хидан самый первый хлопает ему. Волнуется больше, чем выступающий.На пятый день Конан, ерзая на стуле и вся взмокшая, слушает выступление мужа и Сасори. Оба одеты официально, и женщина в который раз ловит себя на мысли, что ее муж самый лучший и красивый. Сейчас не хватает рядом Тобирамы, который куда-то попросту испарился. И это начинает волновать ее еще сильнее. Сасори ходит по сцене и задает аудитории вопросы, Конан кусает губы. Когда пятый день идет к концу, Конан после поздравлений, сидя в их номере, наконец задает вопрос, который ее волнует уже который день. — Милый? Женщина выглядит очень взволнованной, весь ее силуэт выдает ее напряжение, и остатки скованности тела и движений проявляются на лице. Она вся напряжена словно струна. Косметики на лице давно уже нет, волосы небрежно завязаны в пучке, на ней одни лишь спортивные легинсы и майка мужа, которая далеко ей не по размеру. Нагато устало поворачивается к ней и смотрит на нее, лежа в кровати. — Тебе не кажется странным, что уже идет уже пятый день, а мы все еще не видели Тобираму? — она спрашивает тихо. — Зайчик, тут столько народу, что я и тебя порой теряю, — Нагато пытается ее успокоить. Жена часто волнуется без причины, Конан при крайней степени напряжения становится очень мнительной. Так было всегда. Детство сказалось на ней так. От некоторых побочных явлений и травм не так быстро избавиться. Некоторые вещи остаются с тобой до конца жизни, как бы ты сильно ни хотел от них избавиться. Как бы ты сильно ни хотел их вырезать из себя, выжечь или же заглушить. От себя не убежишь, а от того, что ты в себе закрыл — тем более. — Но неужели бы он не подошел к тебе после твоей речь и не поздравил? — она сомневается. — Может, он переживает и готовится у себя в номере, он же говорил, что не успевает в срок. — Но Данзо я тоже за все пять ни разу не видела, — Конан хмурится. Вздыхает и отпивает из кружки пару глотков воды. Сушит. — Ну, после твоей помощи Мадаре это и не удивительно, милая, — Нагато отвечает и зевает. — Они же вместе выступают вроде. — Серьезно? — брови Конан подскакивают вверх. — Они писали работу вместе, если я не ошибаюсь, заявки тем подаются за год, отменить нельзя соучастников, ты же знаешь, — Нагато изо всех сил пытается вернуть жене покой. — Бедный Тобирама, надеюсь, что их поместили в разные номера, ибо может они там уже друг друга переубивали. — Не волнуйся, я думаю, Тобирама же у нас карьерист, нервничает, у человека свадьбы скоро, голова была другим занята, вот и готовится. Вспомни себя — ты тоже ни о чем, кроме свадьбы в то время не думала. — Ну да, — Конан соглашается, — может, ты и прав, — женщина наконец закрывает свой компьютер и ложится с мужем рядом. Обнимает его и целует в щеку. Следующие три дня проходят в подготовке всех, и она не выходит из своего номера.***
Тобирама просыпается от какого-то грохота и дергает неосознанно рукой, только та намертво привязана к спинке кровати. Он пытается понять, сколько сейчас времени и какой день сейчас, но в этом месте все окна попросту завешены плотными шторами, от чего в комнате царил полумрак. Уже который день подряд он не видит дневного света. Лишь четыре стены, бутылка воды, которая всегда стоит рядом с кроватью, и он может дотянуться до нее только одной рукой. Вода отдает в приглушенном свете каким-то красноватым сиянием и после гаснет. Надо же — хотя бы одна рука у него свободна теперь. На запястье плавно расплылись синеватого оттенка гематомы от того, что кожу слишком долго перетягивала веревка. Ноги резко начинает выворачивать судорогой, импульсы от которой бьют в мозг, и Тобирама сжимает свои зубы — больно. Тяжесть с головы немного спала, но чувство онемения в затылке все еще присутствовало. Судорога начинает выворачивать руки, судорога ползет прямо к грудной клетке, и опять в воздухе возникает этот чертов запах. Он уже совсем близко, он рядом, он сзади кровати. Он дергает рукой еще в приступе паники, пытается ей вернуть чувствительность, но лишь бряканье цепей служат ему ответом. Пытается в голове составить какой-либо план, что же ему делать дальше в этой ситуации и в какой-то момент слышит едкий голос где-то под ухом. — Ну что, допрыгался? От этого голоса сердце уходит в пятки и Сенджу резко поворачивается в сторону голоса. Прямо около него как ни в чем не бывало сидит его покойный папаша и смотрит на него с искренним весельем. Так вот откуда эта вонь. Сладкая, приторная, терпкая и на первое впечатление теплая, но все же вонь. — Ты, — Тобирама сглатывает и пытается отогнать от себя это навязчивое видение, словно падаль, от которой с отвращением отворачиваешься и пытаешься прикрыть свой нос, чтобы не воняло, — давно сдох. А падаль имеет свойство пропитывать своими зловониями воздух и отравлять твое обоняние еще больше своими трупными запахами. У Буцумы он был сладким до тошноты. — Как видишь, я тут и вполне себе живой, — Буцума издает что-то сроду сдержанного смешка, наклоняется ближе и проводит своей рукой по волосам сына. От этого жеста Тобирама дергается и пытается отстраниться от этой руки, но Буцума резко хватает своими пальцами его за волосы и тянет на себя: — Знаешь, что это значит, сынок? — он упивается своим триумфом, тянет сильнее того за волосы, словно намереваясь вырвать блондинистые волосы с корнем. — Это значит, что тебя начало от наркоты ломать, сынок. Проверим, насколько тебя хватит, малыш? — Я далеко не первый гость, который к тебе в итоге наведается. И это будет отличное воссоединение наших любимых родственников в твоей голове. Буцума в собственническом жесте накрывает его живот своей ладонью и давит на него с такой силой, что вся выпитая жидкость моментально отдает в мочевой пузырь. — Смотри не обосысь от страха, помнишь?.. — голос пропитан триумфом, — как ты дрожал когда-то, когда то я тебя просто касался. Тобирама судорожно дышит, пытается отогнать все это и наконец фокусируется на настоящем. Он считает до десяти, он молча считает до десяти, чтобы этот урод попросту исчез и заткнулся. Данзо входит к нему в комнату и смотрит пристально на лежащего Тобираму, тот поворачивает к Данзо свой взгляд и смотрит на него так же пристально. Отлегло. — Ну не смотри на меня так, — выдыхает Шимура устало, — словно сейчас дыру готов во мне просверлить. Я ничего ужасного с тобой не сделал, чтобы заслужить в свою сторону такой вот взгляд, — он качает головой и подходит ближе, наконец садится рядом и тянет к нему свою ладонь, чтобы дотронуться до его кожи. — Не трогай меня! — кричит на него Сенджу. — Не приближайся ко мне, ты меня чем-то накачал! Данзо смотрит на него, и его взгляд начинает темнеть, голос становится едким и тихим: — Ты можешь убеждать себя в этом сколько угодно, — он начинает тихо смеяться, — но правда заключается в том, что ты переспал со мной по обоюдному согласию, дорогой, — он наконец хватает за ту самую руку, которая все еще привязана к кровати и нажимает на мышцу пальцем, от чего боль опять отрезвляет. — Чем ты меня накачал? — Тобирама переходит на крик опять. — Чем? Моя голова гудит так, тело ватное, словно ты мне огромную дозу морфия вколол! А еще я вижу отца. — Не неси бред, — Данзо наконец дергает его руку на себя, от чего Тобирама вскрикивает. — Хватит! — Ты больной! — шипит Тобирама. — Выпусти меня отсюда! Тебя же посадят, ты понимаешь? Данзо делает шумный вдох, после следует такой же шумный выдох, и он наваливается на кричащего Тобираму своим телом и начинает раздевать его опять. — Нет, — Тобирама пытается брыкать, бить его ногами, но Данзо лишь до боли сжимает его подбородок и заставляет смотреть на себя. — Слушай сюда, дорогой, если меня посадят — тебя посадят тоже, не ты ли три года назад выкрал человека из больницы и так сказочно организовал его похороны, втянув меня во все это? Если в тюрьму попаду я — я тебя утяну за собой и тогда ты от меня точно никуда не денешься. А в лучшем исходе событий нас с тобой засунут в психушку, и тогда моли бога, чтобы мы там остались надолго, я тебя сломаю и там. — Да пошел ты, — Тобирама набирает воздух в легкие и выплевывает слова с особым остервенением, — нахуй! Данзо усмехается, отпускает его лицо и, замахиваясь со всей силы, бьет его ладонью, вкладывая туда всю свою обиду. Тобирама замолкает и пытается осознать, что сейчас произошло. Данзо сейчас ударил его, он ударил его просто так сам. Он непроизвольно сжимается от острого воспоминания, вспыхнувшего в его памяти, и зрачки расширяются. — О! Моя школа! — слышится вдали голос Буцумы. — Продолжай, выбей из него все дерьмо, хороший мальчик! — Я выбью из тебя все дерьмо, Тобирама, — кричит на него Данзо и грубо стягивает с него нижнее белье, — выбью и выебу, ты еще будешь просить меня не останавливаться, будешь умолять продолжать! — Да пошел ты! — Тобирама пытается освободить свою руку из наручников, стянуть это сдавливающее кисть железо, пока Данзо берет смазку и направляется к кровати опять. Смотрит на попытки Тобирамы с иронией и в следующий момент, хватая его за руку, выламывает ее. Тобирама кричит. — Кричи не кричи — тебе никто не поможет, ты понял меня? Отец говорил так же, гребанный урод. Он это специально делает? Он тоже видит его? Они сговорились? Или Буцуму видит только он? Данзо наваливается на него, выжимает свободной рукой смазку себе на ладонь и растирает себя пальцами там. Тобирама пытается дергать еще больной рукой, но любое движение отдает в глазах искрами. Шимура наконец хватает его за ту самую руку и опять вкалывает ему препарат, от чего Тобирама дергается опять и начинает проваливаться в бездну по неизвестно какому кругу. Отвратительное состояние, мерзкое, и из последних сил умоляет в мыслях Мадару прийти. — Пожалуйста, — спустя минут он выдавливает из себя, — отпусти. Не трогай меня, не прикасайся ко мне! Данзо обхватывает его член своими руками, Тобирама сжимает простынь пальцами и хочет сдохнуть прямо тут. На этой самой кровати. Возбуждение вперемешку с полным онемением опять окутывает его, и от этого хочется провалиться сквозь землю. — Нет, — Данзо обреченно мотает головой, — сегодня все еще мой день рождения, и я буду получать свой подарок столько, сколько я этого хочу, — он сжимает текущую головку и наконец, снимая с Тобирамы наручники, вкалывает ему в шею еще один препарат. У системы вкалывания препаратов своя схема, только так можно достичь нужного результата. Доставить удовольствие через отвращение Тобирамы им обоим. Он наконец тянет Тобираму на себя, прижимает его взмокшую спину к своей груди и начинает целовать его кожу, параллельно гладя его там, вторая же рука скользит по его шее вниз, достигает соска и сжимает его между пальцами. Тобирама борется из последних сил, но уже и кричать не может — язык попросту онемел, он его не чувствует. Данзо выдыхает и засовывает в рот ему свои пальцы. Наклоняется прямо в уху, трется об него и тихо говорит: — Это чтобы ты его не закусил, я помогу тебе, ты можешь просто стонать и получать удовольствие от моих ласк, после мы переспим, и я тебя помою, а потом тебе надо будет покушать. А вечером, когда ты отдохнешь, мы с тобой проведем время опять вместе. Тебе некуда бежать. Тобирама мычит, и Данзо усмехается — какое-то странное чувство всепоглощающего триумфа медленно начинает разрастаться внутри него, возвышая его в своих же глазах и даря неописуемую радость от чувства контроля и собственной значимости в этом вопросе. Он медленно, но верно идет к поставленной ему цели и от того испытывает настоящее счастье. Сейчас он, под стать богу, имеет огромную власть над человеком, и это чувство так приятно ласкает все его нутро изнутри. Дрожь от этого чувства расползается сильным возбуждением, отдавая в голову гормонами, от этого становится так хорошо. Когда ты загнал наконец мышь в угол, смотришь на ее попытки бороться с тобой, но от любого движения мыши в сторону под твоим пристальным надзором становится попросту смешно. Мыши бежать некуда — ты перекрываешь ей все ходы и выходы. Мышь в итоге сдохнет. Ты ради забавы оставляешь ей еще надежду на то, что она еще сможет выбраться в итоге — не перекрываешь ей полностью кислород. Не для того, чтобы она все-таки сбежала, а для того, чтобы растянуть свое удовольствие в игре с ней же. Данзо в детстве любил животных и очень любил с ними играть. Отец подарил кота своему сыну Данзо еще в детстве, животное сразу же стало любимчиком мальчика, и он днями напролет ухаживал за ним, играл и кормил. Животное имело довольно-таки скверный характер, будучи мужского пола, он всячески пытался доказать мальчику свою значимость и показать кто тут главный в доме. Данзо эти попытки даже тогда очень забавляли, и он то и дело, что специально его бесил. Играл с ним на грани какой-то игры в войнушку, кот, впрочем, никогда не был против и каждый раз, когда кусал мальчика за пальцы, облизывал их в качестве извинения. И так продолжалось все время. В какой-то момент кот полностью понимал, кто его хозяин и попросту стал избегать других членов семьи, лишь изредка давая им возможность себя погладить, но и то с таким видом, словно испытывает адские муки от этого. Иными словами, не был в крайнем восторге от любого внедрения в свое личное пространство других членов семьи. Все-таки какое бы животное ни было бы гордое и какое ни имело бы характер, оно понимало — у него есть свой хозяин. Данзо вкалывает еще один укол прямо в вену на руке Тобирамы, не сдерживаясь и наконец попросту меняясь с Тобирамой местами, насильно насаживается на него сбоку, придерживая член Сенджу пальцами, и резкими движениями бедер вызывает приглушенный всхлип и из своей грудной клетке, и из уст Тобирамы, которому хочется выть. Он ведет Тобираму в ванну за руку, от чего тот плетётся за ним медленно и периодически чуть не падает на пол. Силы от скопившихся наркотиков в крови начинают медленно покидать его, приступы отчаянной потребности в жидкости усиливаются. Организм всячески пытается вымыть из своих почек и печени вещества, которым не место там быть. Но из-за неспособности полностью избавить от отравы, которую добавляют слишком часто, психика начинает медленно расшатываться, вызывая всякого рода галлюцинации, которых Тобирама боялся больше всего. Что они опять вернутся. Он не помнит, как выпивает таблетки на автомате, которые Данзо протягивает ему бережно. Не помнит, как они ужинают, он лишь спустя пару часов, наклонившись над крышкой унитаза, блюет в него, пока желчь вместе с ужином стремительно выходит из него кусками и падает прямиком в воду. Тобирама дрожит весь и, наконец опускаясь на колени под едкие комментарии своего папаши, который по очередному кругу бубнит у него под ухом, сжимает пальцами края унитаза и утыкается в него своим лбом. — Ма… — он пытается не дрожать, но не получается. У него онемели руки, и он почти не чувствует свои ноги, в них теряется чувствительность. А вонь все продолжается. Она только усиливается и начинает приобретать в своем зловонии новые, знакомые нюху оттенки. Смешивается, размножается, прогрессирует у Тобирамы в мозгу, медленно поражая его когнитивные функции. — Что ты говоришь, малыш? — Буцума искренне забавляет это состояние сына, и он лишь сидит на другом углу ванны на кафеле. — Да, — следующая часть имени выходит вместе с рвотой, и у Сенджу начинают слезиться глаза, — ра. — Как забавно, именно это имя выходит из тебя с рвотой. — Помоги мне, — его колотит. Он просто пытается говорить как можно громче, чтобы Мадара услышал его. Чтобы пришел к нему и вытащил его отсюда. Он думает, что если будет кричать, то у него обязательно получится докричаться. Не понимает уже, что делает и зачем. Его по-настоящему колотит, и температура поднимается опять. Данзо стоит за дверью и с триумфом отпивает очередной глоток вина. Отличный день рождения — они вместе его отпраздновали, и Данзо наконец получил свой подарок в полном размере. Которого он так давно заслуживает.***
Конан с особым трепетом в который раз кидает взгляд на свою презентацию, и наконец ее голос разносится по всей аудитории. — Я рада вас приветствовать сегодня здесь и презентовать вам свою работу, над которой я трудилась последние полгода, — она переводит взволнованный взгляд на своего мужа, который сидит прямо с Хиданом на первом ряду и выдыхает. Пытается найти своим взглядом Тобираму, но опять не находит ни одного знакомого лица среди множества лиц, которое ей помогает разглядеть ее зрение, и наконец начинает свою презентацию. После экран тухнет, и она в последний раз говорит в микрофон: — Спасибо за внимание, — и спускается со сцены вниз. На перерыве к ней подходит Дейдара и, хлопая ее по плечу говорит, что она большая молодец и слушать ее было действительно интересно. — Слушай, — она отпивает глоток воды, стоя на перерыве в толпе. — Что? — Тсукури переводит на нее свой взгляд и пытается найти взглядом Сасори, который куда-то пропал. — Ты не видел Тобираму все эти дни? — она спрашивает настороженно. Мужчина задумывается на секунду, пытаясь припомнить, но пожимает плечами: — Вроде нет, а может и да, я не помню, милая, тут столько людей, что я и Сасори вот опять где-то потерял, наверное, общается со своими коллегами в другом корпусе. — Я ни разу не видела, — Конан начинает медленно волноваться опять, — ни его, ни Данзо. Что-то не так. — Может, не хватило мест в самолете, и они прилетят к концу презентации? — внезапно за их спиной говорит Какузу, который наконец нашел их. — Если волнуешься, напиши ему на почту, если найдешь интернет, или попроси Орочимару это сделать. — Какузу, ты гений! — Конан хлопает себя по лбу. — Точно, Орочимару, я сейчас его найду. И она уходит под удивленный взгляд мужчин, Какузу пожимает плечами. Найти Орочимару оказалось сложнее, чем она думала. Мужчина был занят практически всегда, как никак, когда ты являешься одним из организаторов, твое время по сути расписано по часам. — Орочимару! — кричит ему Конан, машет рукой и пытается привлечь к себе внимание, мужчина поворачивается к ней и, извиняясь перед коллегами, отходит к ней. — Отличная презентация, — он говорит с ходу и улыбается ей, — очень интересно было, ты большая молодец, — мягкая улыбка расцветает на его губах, и он наконец смотрит на нее, подойдя в притык. — Спасибо, — она с благодарностью кивает ему и наконец продолжает, — но я не про это сейчас, скажите, вы не знаете, где Тобирама? Орочимару сразу же ей отвечает: — Они не попали на рейс, прилетят в ночь на четырнадцатый день и будут две последние недели, а что такое? — он спрашивает удивленно. — Тобирама написал мне, что приболел немного, вот я его и сдвинул на конец. — А, — Конан удивлённо сначала замирает, и наконец чувство успокоение появляется в ее груди, — да я просто волновалась за него, не могла найти, думала, случилось ли что, но раз вы говорите, что они еще попросту не прилетели, тогда понятно все. Просто обычно вы выступаете с ним в один день, вот я и беспокоилась. — Мне тоже жаль, что мы нарушили нашу устоявшуюся традицию, но как вышло, — Орочимару немного хмурится, — я думаю, Тобирама нас своей работой поразит, и я в который раз буду горд и вами, и своим учеником, — он улыбается, — иди, Конан, отдохни, — он приобнимет ее за плечи и ведет в сторону бара, — выпей, здесь отличные джин с тоником, скажу тебе по секрету, — он наклоняется к ее уху и шепчет, — я уже выпил за все это время штук десять, особенно у них хорош клубничный джин в этом году. Конан благодарит его и заказывает себе коктейль.***
Дни Мадары перетекли в одну канитель, он писал почти каждый день Тобираме сообщения и не получал никакого ответа, сообщения даже не были прочитаны, и это вызвало некоторое раздражение, даже несмотря на то, что его заранее предупреждали что так в итоге и будет. Дни проходили за учебниками по новым предметам, которые будут его ждать со следующего семестра и к которым нужно было подготовиться. Мадара разделил свой день на животных, спорт и учебу. Иногда пил вино во время учебы и после шел спать с каким-то чувством умиротворения и выполненным долгом. Пока кошмары один за другим не накрывали его ночами с головой. Может, дело было в расставании на такой короткий промежуток времени, а может, в элементарном волнении, но сны были такого различного характера, что уже и сложно было четко обозначить для себя их природу. Мадаре снился Тобирама каждую ночь, то он умирал на его руках, то умирали они оба, или в лучшем случае Мадара умирал сам. Как сказала ему Чие на одной из встреч, когда человеку снится смерть — это к счастливой жизни. Мадара часто просыпался все две недели от крика о помощи и каких-то пару минут вслушивался в глубокую тишину дома, пытаясь осознать, было это во сне или же наяву. Дом встречал его тишиной и сопением собаки, которая, развалившись в своей кровати, спокойно спала, пока ее грудная клетка опускалась и поднималась. Мадара вставал и шел на кухню выпить холодной воды из холодильника. Погода за окном менялась периодически, то дождь льет весь день, то начинается мокрый снег, который затрудняет движение всей страны, а после наступают заморозки и так по кругу. Вечерами камин согревал его своим уютом, который исходил из сияния потрескивающих дров, треск которых оседал своим звучанием на стенах их дома. Узоры на стенах от огня преобразовывались в различные тени и расползались в разные стороны. Под утро в зале оставалось едва ощутимый запах копоти. Мадара стал есть в гораздо меньших количествах, нежели с Тобирамой, аппетит куда-то попросту пропал, и он ограничивал свой рацион доставкой на дом один раз в день. Пить алкоголя тоже особо не хотелось. Хотелось дождаться, когда Тобирама наконец вернется домой, и он наконец-то сможет обнять его и сказать, как же он по нему соскучился. Мадара, чтобы разбавить свою скуку хоть как-то, продолжил смотреть начатый ими двумя сериал. Шел одиннадцатый день.***
Рин входит в кабинет Хаширамы, принося ему очередной отчет от Минато, которому потребовалось срочно отъехать домой — сын заболел. Хаширама смотрит на нее пристально, взгляд скользит с ее лица и наконец достигает чуть приоткрытой на груди блузке. Пару пуговиц не застёгнуто, от чего видно кружевное белье, кусок от которого игриво выглядывает, прикрывая грудь. Рин кладет доклад на стол и, смотря Хашираме прямиков в глаза, улыбается, делает поворот на своих каблуках, виляя бедрами. Хаширама откровенно пялится на ее задницу и подмечает про себя, что эта обтягивающая юбка-карандаш очень даже девушке подходит. Даже очень. — Так стоп, — он дергает плечом, когда Нохара уже скрывается за дверью, — у тебя есть жена и ребенок, — он перенимает в руки отчет и пытается в него вникнуть. Пытается, но особо не получается. Какое-то странное чувство заинтересованности и азарта расползается в груди, и он, шумно выдыхая, нажимает кнопку. — Рин, принеси мне американо, пожалуйста. Он поджимает губы и, держа отчет в руках, смотрит в панорамное окно. Точно такое же стояло и в кабинете Мадары. Через точно такое же скорее всего сейчас смотрит Обито в здании напротив прямо куда-то в даль. Обито всегда на него будет смотреть — он знает это, он уверен в этом. По-другому попросту быть не может, у Обито же только он является самой несущей проблемой, на которой ему стоит концентрироваться и уделять все свое внимание именно ей. — А когда тебе обязательства перед другими мешали делать то, что тебе нравится? — голос с иронией звучит в голове, и Хаширама опять ведет плечом. — Ну, подумаешь, перепихон на ночь один, да? — Мито же не молодеет, а у Рин такая задница упругая. — Да сто процентом она надела такую юбку, чтобы тебя соблазнить, да? — Или ты стал святым, Хаширама? Рин приносит ему кофе через семь минут, и он с улыбкой благодарит девушку.***
Обито пролежал дома после того случая пару дней, взяв больничный, и работал исключительно из дома. В какой-то момент стало крайне стыдно перед Какаши за свое поведение, за свое состояние, которое подкосилось из-за навалившейся на него кучи проблем. Он извинялся перед ним, стоя на коленях, и просил его понять, Какаши, лишь выдохнув, прижал своего мужа к своей груди и прошептал тому на ухо, что со всем навалившемся на них дерьмом они обязательно справятся. Просто для них обоих настало еще одно испытание, которое попросту нужно иметь силы преодолеть. Просто сжать зубы и молча идти дальше, просто верить в то, что после всего этого дерьмо закончится и они смогут нормально существовать без каких-либо инородных вмешательств со стороны второго филиала, людей, обстоятельств и прочего. Какаши тогда впервые Обито предложил попросту после всего уехать, открыть свой собственный новый филиал в Германии и не быть ни к кому больше привязанными, ни от кого не зависеть. Когда он намекал раньше на подобный расклад, Обито практически всегда реагировал на данные намеки слегка болезненно, каждый раз напоминая и себе, и Какаши о том, что он обещал Мадаре быть тут, что он обещал позаботиться об Изуне, что он должен. Должен. Должен. Должен. А сейчас Обито уже и сам впервые задумался над простой вещью — а почему он, собственно, вообще кому-то что-то должен? Почему именно он, а не кто-то другой? Через пару дней они сидят у озера в маленьком ресторанчике, и Какаши, смотря Обито в глаза, впервые говорит ему подобного рода вещи: — Послушай меня, пожалуйста, сейчас внимательно, хорошо? — за окном на него смотрит из самых глубин ледяное озеро, полностью смешиваясь своим белым с голубыми нотками оттенком с полностью серыми глазами Какаши. — Представь себе момент, когда ты будешь умирать, дорогой. Не важно сколько тебе будет лет, никто из нас не знает, когда же настанет его биологический конец, — он слегка хмурится, но не поворачивается к своему мужу, — вот лежишь ты при смерти, и твоя жизнь пробегает у тебя перед глазами. Когда мой отец умирал, я думаю, и у него она перед глазами пролетела, и ты скажи мне, — он замолкает и пьет свой напиток, — ты хочешь увидеть перед глазами все-таки свою жизнь, или жизнь, которую ты прожил ради кого-то другого, потому что был все время кому-то что-то должен? Обито вздрагивает на этом вопросе и молчит, пока не отвечает. Какаши продолжает и наконец переводит на него свой взгляд. — Потому что пока что, на данный момент, бьюсь об заклад, прожив всю жизнь так, как ты живешь ее сейчас, от тебя, по моему мнению, ничего в конце не останется. И вместо того, чтобы увидеть перед своими глазами свою жизнь, ты увидишь жизнь других людей, ради которых ты прожил свою собственную. Потому что все время кому-то был что-то должен, словно стараясь доказать, что достоин иметь то, что имеешь сейчас. Словно ты боишься и сам усомниться в том, что ты сам по себе, не имея камней, которые тянут тебя вниз, достоин существовать. Подумай над этим, пока не поздно. — Я тебя очень прошу, — он вздыхает и наконец допивает свой свежевыжатый апельсиновый сок, который отдает какой-то горечью на языке. Горечью на языке отдают и слова, горечью слова отдают по слуховым перепонкам и проникают внутрь тебя самого. Одна сплошная горечь.***
Пребывая в этом состоянии, из-за которого твое сознание постепенно начинает гаснуть в силу воздействия наркотических элементов, твое восприятие времени начинает медленно давать сбой. Тобирама потерял счет времени, для него минуты и секунды перетекли в часы, дни стали протекать как один. Он не мог дать четкое определение времени, не мог дать четкое определение своего эмоционального состояния, не мог дать конкретную характеристику своему физическому состоянию. Попросту потому, что практически большую часть времени свое тело он не чувствовал. Создавалось ощущение, будто его тело и его сознание существуют отдельно друг от друга, что для человека, который всю жизнь пытался собрать себя в кучу, было крайне болезненно. Словно у тебя выбили всю почву из-под ног и поместили в какой-то вакуум, в какое-то пространство без рамок, без стен, в которым ты болтыхаешься и пытаешься примкнуть к какой-либо грани, которую не можешь нащупать. Он не знает, сколько дней он пробыл один, может, день, а может, и целых три, но Данзо не появлялся все это время в его комнате ни разу. Первый день Тобирама пролежал в кровати, полностью освобожденный, ничем не привязанный, и пытался собраться в кучу. Пытался встать, но любые попытки отдавали в теле и голове с такой интенсивной болью после сотрясения, что каждый раз его попросту рвало в тазик, а иногда и мимо. Он был четко уверен в том, что он был привязан, а теперь же руки от чего-то были освобождены, и он бы поверил в то, что это его освободил Данзо по доброте душевной, если бы не одно «но». И это самое «но» сейчас сидело прямо у его кровати и пристально смотрело в его прикрытые глаза. Все началось с запаха, который в какой-то момент стал меняться и в терпком, мерзком, сладком оттенке появились свежие цитрусовые нотки с примесью морских элементов, а может, просто азота. Этот мутировавший запах был гораздо приятней и не вызывал рвотных позывов. Этот запах вызывал лишь грусть и чувство вины, но в тоже время успокоения. Этот запах словно оберегал его от того, второго, выбивал его собой. He wakes up haunted With voices in his head Nobody knows it But today he won't go unnoticed He can't forget — Вставай, Тобирама, мне скучно, — раздраженно протягивает знакомый голос, и Тобирама шумно выдыхая, пытается считать до трех. — Раз, — тишина. — Два! — молчание. — Три? — Тобирама, давай просыпайся, я не обязан тут сидеть один и развлекать самого себя, — его пихают в бок, от чего Сенджу морщится и открывает свои глаза. — Ты обещал моему старшему брату развлекать меня, играть со мной, — слышится раздражение в голосе, и в следующий момент его со всей силы бьют по лицу. — Вставай, Сенджу! Не вышло. Тобирама открывает свои глаза, переводит свой затуманенный взгляд в сторону голоса и видит перед собой Изуну. Это был запах Изуны. Он всегда приятно пах, каждый раз хотелось прикрывать глаза в каком-то блаженстве, утыкаться в его волосы своим носом и вдыхать. Он пах морем, апельсинами, которые свисали с ветвей деревьев, и легкой прохладой, приятно щекочущей лицо. Только Изуна выглядит сейчас на лет так восемь и сидит на кровати, качая своими ножками прямо над полом. Его детское личико имеет ту самую припухлость, ресницы такие же пышные, и одет он в белого цвета костюмчик из хлопка. Волосы у Изуны тогда были еще короткие, как и у Тобирамы. Тобирама пытается отогнать от себя этот навязчивый глюк, но любые попытки заканчиваются провалом. Изуна никуда не исчезает, наоборот, его образ становится более четким, и из груди Тобирамы вырывается нервный смех. Только не это, только не опять. Это же невозможно? Они столько с Орочимару работали месяцами, чтобы все это не вернулось обратно, и у них получилось. А теперь же все то, что над чем они так старательно работали, упало на него с новой волной. Накрыло настоящей лавиной. Психика пошла по швам. Похоже, все-таки приплыли. Причалили до конечной станции. Дорогие друзья, всё. — Ну и долго ты будешь лежать? — Изуна спрашивает на второй день, и Тобирама болезненно скулит в порыве жара и все-таки от назойливого голоса поднимается и облокачивается на спинку кровати. — Ты хочешь в прятки поиграть? — Изуна задает свой следующий вопрос. — Я вот хочу. Давай поиграем. Отсюда надо бежать, надо встать и найти выход, пока Данзо не вернулся, или он попросту сойдет с ума от дерьма в крови, и тогда ему уже никакой Орочимару или же Мадара не поможет. Он поднимается на ноги, пытается сделать свой первый шаг, но опять падает на пол из-за сильного головокружения. Единственное, на что ему хватало сил, так это доползти до туалета и приползти обратно. Пока Изуна комментировал с ироничным смехом, что он сейчас похож на животное. — Дай помогу встать, — он тянет к Тобираме свои руки и пытается поднять его с пола. — Будь осторожным, ты же себе все колени так разобьешь! Тобирама пытается сдержать свой нервный смех опять. Он пытается не отвечать ему, жизнь научила не отвечать этим видениям — себе же хуже. Надо просто игнорировать — они сами уйдут. Надо просто продержаться. Если не впустить их в свою голову, не реагировать, то зараза отступит, зараза уйдет, зараза сгниет в одиночестве. Где-то у тебя внутри, где до сих пор живет и удачно разлагается. Он доползает до стены, и температура поднимается опять, по вискам текут капли пота, дотронешься ладонью — станет мокрая. Несмотря на сильный жар, он отчего-то чувствует, словно его кожа совершенно сухая. — Тобирама, — закатывает глаза Изуна и в обиде поджимает свои губы, — ну что ты как не родной, поговори со мной, мне скучно! — Изуне уже на вид лет четырнадцать, и его маленький хвостик торчит завязанным в резинку. Тобирама сжимает своей правой рукой затылок и пытается отогнать навязчивый глюк. Он помнит этот день хорошо. Когда отец умер, Тобирама пролежал пару дней в кровати с высокой температурой и попросту не выходил из дома вообще. Мадара не трогал его, Хаширама лишь изредка заглядывал в его комнату и уходил в молчании, а вот Изуна, который сам пребывал в полнейшей истерике после смерти и своего папы, донимал Тобираму каждый час, думая, что, если они будут проживать эту потерю вдвоём — им обоим станет лучше. Изуна всячески старался привлечь к себе внимание полностью раздавленного Тобирамы, но тот отказывался говорить с кем-либо целых три дня. — Тобирама, — слышится звонкий голос под ухом. Изуна прыгает на его кровать и задевает своей ногой руку Сенджу, от чего Тобирама лишь сжимается и пытается не кричать. — ПОГОВОРИ СО МНОЙ! — он начинает прыгать на кровати и хватает Тобираму за ладонь. — Не игнорируй меня! — Отвали! — Тобирама срывается на крик сейчас и выдергивает свою руку из крепкого захвата. И после в ужасе понимает, что только что сделал.Первая ошибка. Тобирама ответил. Изуна стоит обиженно сзади него и начинает плакать. — Почему ты кричишь на меня? — Изуна спрашивает его, и его губы дрожат. — Что я тебе такого сделал? Не я убил твоего папу и… — Заткнись! — маленький Тобирама сжимает своими ладонями уши и завывает. — Пожалуйста, Изуна, замолчи. Изуна смотрит на него с обидой и проводит взглядом по Тобираме, который пытается открыть дверной замок. — Он сказал мне: «Заткнись», — он удивленно поднимает брови. — Он сказал мне: «Заткнись»! — в истерике убегает Изуна из его комнаты и кричит на первом этаже своему брату. — Мадара! ОН МЕНЯ ОБИЖАЕТ! Тобирама наконец открывает дверь, моментально облокачивается рукой о стену от очередной порции боли и тошноты, и дом встречает его полнейшим мраком и тишиной. Надо выбираться, надо найти какой-либо телефон, надо позвонить, чтобы приехала полиция, чтобы вытащила его, надо сломать замок на дверях или выбить окно. Тобирама плетется в сторону кухни и хаотично пытается найти хоть что-то под рукой. Телефон, надо найти чертов телефон. Он идет словно в какой-то прострации по коридору и пытается фокусироваться хоть на чем-то. Зрение его подводит, и его видение дома начинает искажаться, вызывая очередной рвотный порыв. — Сколько времени? Какой сейчас день? — он плетется в сторону какой-то комнаты, но тут резко мимо него кто-то пробегает и болезненно задевает его бок своим телом. Тобирама охает и полностью прилегает телом к двери. — Тобирама, ты собрался в школу? — слышится голос старшего брата, который стоит прямо в его спальне и смотрит на него в детстве. Маленький Тобирама лежит в кровати и не хочет вставать с кровати. — Что за? — Тобирама мотает головой из стороны в сторону и не может понять, как он вообще тут оказался, когда только что был в коридоре. — Тобирама, я сказал тебе — вставай! — голос звучит так громко, от чего по телу разносится волна мурашек. Тобирама лишь уходит от этого навязчивого видения, он знает, что будет потом. Старший брат схватил его за руку и грубо вытолкал из кровати. — Телефон, — он бубнит себе под нос и спотыкается по пути обо что-то. Смотрит вниз — пустая бутылка из-под вина. Отлично, ею можно разбить окно. Берет бутылку в руки и идет опять на первый этаж. Оборачивается уже на кухне и понимает в следующий момент — никакой лестницы на второй этаж в этом доме попросту нет. — Безразницы, — он откидывает это открытие от своего сознания подальше и доходит до какой-то комнаты, чтобы найти телефон. — Давай, Тобирама, я верю в тебя! — слышится под боком назойливый голос Изуны, который все это время идет за ни по пятам. — У тебя получится! Тобирама опять сжимает руками свою голову и стонет. — Давай, Тобирама, у тебя получится! — Изуна в далеком прошлом сидит и смотрит на то, как Тобирама в который раз играет на пианино и с агрессией ударяет по клавишам. — У тебя же хороший учитель! Он видит, как он маленький оборачивается на стульчике около музыкального инструмента к Изуне и вяло улыбается ему. — Тобирама, вставай! — слышится опять голос брата под ухом. — Ты не можешь лежать тут вечно! — Давай, Тобирама, еще немного! Мы почти у двери! — Тобирама, ты такой слабый, что даже встать не можешь, и где теперь твоя прыткость, сученыш? — Буцума смотрит на него с триумфом и бьет по его телу еще раз плетью. Маленький Тобирама плачет, лежа на полу, и просто просит, чтобы мама пришла. Тобираму опять тошнит, и он от этого видения блюет прямо на пол уже водой, он не знает сколько дней он не ел, но в желудке ничего не осталось. — Я выбью из тебя всю дурь, — Буцума смеется, — тебе некуда бежать! — У Тобирамы жар, ему надо вколоть жаропонижающее, — говорит Хаширама на крики Мадары на кухне в ответ. — Ему надо в больницу! — Тобирама! — слышится опять голос под ухом, — я не заткнусь! Ты понял меня? — ХВАТИТ! — Тобирама зажимает своими ладонями уши и скатывается на пол. Бутылка падает туда же, и он начинает задыхаться. Он не может восстановить свое дыхание, и его глаза начинают закатываться. Его трясет всего. Can't forgive for what they said He's never been so hurt But today the screaming is over — ВСТАВАЙ! — слышится знакомый крик под ухом. Я тебя сломаю. Тобирама лежит на полу, пока Данзо оттаскивает его на кровать и в который раз психует от того, что тот попросту упал без сознания на пол и у него начался приступ. Он прикладывает мокрые полотенца к его лбу и подключает капельницу. У Тобирамы начался что-то сроду эпилептического припадка. — Вот дерьмо, Тобирама, я же говорил, тебе лежать надо, а не вставать! — Данзо раздраженно вводит ему какой-то препарат и смотрит на свежие побои на спине мужчины. Он его вынудил, он не хотел его бить. Но иначе бы он попросту бы не остановился, Тобирама на этот раз вышел из комнаты и дополз до коридора. А Данзо от обиды сорвался. м же так хорошо, почему Тобирама каждый раз пытается сбежать?***
Конференция заканчивается для друзей Мадары и Тобирамы на четырнадцатый день. Когда они наконец все выступили, поздравили друг друга, самолет встречает их своими огромными объёмами прямо на площадке посадки. Они все дружно пьют и наконец садятся по своим местам. Орочимару остается еще на две недели, как только эта конференция закончится, он и сам вернется наконец-то домой. Орочимару очень ждет, когда же на пятнадцатый день в день объявления выступления Тобирамы Сенджу и Данзо Шимуры оба выйдут на сцену, но каково его удивление, когда на сцену никто не выходит. Он испытывает сначала удивление, после нескрываемое волнение, наконец, надежду, что может они прилетят еще позже и наконец звонит в компанию узнать информацию по билетам. И застывает, когда девушка оповещает ему с другого конца провода о том, что данные два человека должны были прилететь две недели назад и не явились на посадку. Других билетов на эти два имени куплено не было. Орочимару в спешке звонит Тобираме, нарушив все правила, но его телефон попросту выключен. — Абонент находится вне зоны действия сети, перезвоните позже или оставьте свое сообщение после сигнала. Он звонит Данзо, с ним такая же история, и в агрессии откидывает телефон в сторону. Что-то случилось, что-то точно случилось, если ему писал не Тобирама, то кто, мать его, тогда ему писал? Он не успевает ничего сделать, его объявляют к сцене, чтобы презентовать нового участника конференции. Тобирама с температурой сорок явился на конференцию пару лет назад, выступил и после слег — он ни за что не поверит, что Сенджу не приехал бы, он слишком хорошо знает его. Тобирама был карьеристом, и ничто его не останавливало от подобного рода вещей. Никогда. Только если он не слег в больнице где-то непонятно где. Полет проходит спокойно, и они прилетают обратно в страну на пятнадцатый день. Конан с мужем засыпают до утра, и она на утро наконец берет в руки свой телефон и видит множество пропущенных от Мадары. — Алло, Мадара? Привет, — наконец она говорит первая, слыша заспанный голос Учихи, который здоровается с ней. — Как, — Мадара прочищает горло, — прошла твоя презентация? — Хорошо, все отлично, — она говорит с улыбкой на лице, — а вы там как? В проводе повисает тишина, и от этого вопроса Мадара даже садится на кровать и моментально просыпается. — Если ты про собаку и кота — отлично, скучно правда, я себе уже места который день не могу найти. — Да, я знаю, что Тобирама приболел, как он там? Улетел уже? Наступает пауза. — О чем ты? — Мадаре на секунду становится не по себе, но он пытается убедить себя в том, что у Конан просто такое чувство юмора. Он периодически не может понять — шутит она или все-таки нет. — Ну нам сказали, что Тобирама не прилетел на эти две недели, и он написал Орочимару, что лежит дома с температурой, должен был прилететь вчера и… — Конан, — голос Мадары становится тихим и в голосе слышится нервный смех, — пожалуйста, — от этого по спине Конан пробегают мурашки, — я умоляю тебя, скажи, что ты сейчас просто шутишь. Ты же шутишь, да? Конан замирает. Сердце начинает уходить в пятки, и ладони взмокают у них обоих. — Он, — во рту автоматом пересыхает, Конан встает и начинает ходить по комнате, — не дома все это время был? — Нет, — спустя паузу осознания отвечает Мадара, и ему становится дурно, в голову начинают лезть всякие мысли, которые смешиваются с отрывками снов, голос начинает дрожать, — семнадцать дней назад он написал мне, что едет в аэропорт, и с тех пор его телефон выключен. Сообщения не доставлены, на звонки он не отвечает. Конан становится плохо. Она идет в сторону бара, но, остановившись около алкоголя, не наливает себе. — Но Орочимару сказал, что он ему писал и сказал, что их рейс перенесли на две недели и… — она облокачивается ладонями о столешницу, и ее начинает трясти. — ГДЕ МОЙ МУЖ, КОНАН? ГДЕ ТОБИРАМА? — слышится крик в трубке, и Конан хмурится. — Я… я не знаю. Я сейчас позвоню Орочимару или напишу и спрошу. Слышится завывание, и Конан пытается успокоить и Мадару и себя: — Пожалуйста, успокойся, может, ему в аэропорту стало плохо и его отвезли в больницу, и он там. — И ОН МНЕ НЕ ПОЗВОНИЛ БЫ И НЕ СКАЗАЛ? ИЛИ ВРАЧИ? ОН МОЙ НОМЕР НАИЗУСТЬ ЗНАЕТ! — орет Мадара, и слышно, как он собирается. — Я сейчас приеду, прямо сейчас, Конан, он пропал, твою ты мать! — Мадара, пожалуйста, не нагнетай, я сейчас… я просто… Мадара резко затихает и встает в коридоре как вкопанный. Ужасная мысль возникает в его голове. — Конан? — Что? — Шимура, — Мадара про себя молится всем богам, чтобы ответ был положительным, — он… он был на презентации? Конан закусывает губу и мотает головой. — Конан? — Нет, его не было, — она со стоном опускается на пол и начинает всхлипывать, — он же не… господи, нет. — Я выезжаю, — грубо кидает Мадара и садится в машину, нажимая на кнопку отбоя. Нагато звонит Орочимару сам, Конан до сих пор трясет, и Орочимару отвечает ему на пятый раз, что Тобирама не явился и не явится. Он говорит в полнейшем волнении и прострации, не понимает, что происходит. — Господи, — Конан нажимает на вызов к Данзо, но голос с другого конца провода говорит ей: «Абонент находится вне зоны действия сети, вы можете перезвонить или оставить свое сообщение после сигнала.»***
Изуна скучающе смотрит на Фугаку, который все это время ему что-то рассказывает о предстоящем судебном процессе, и Изуна особо и не вникает во все это. Ему попросту не интересно слушать про все эти формальности, и он лишь поворачивает ложку в кружке с кофе, подперев свою щеку рукой, и рассматривает деревянный стол. — По пункту первому в параграфе пятом, — Изуна слышит голос Фугаку, но лишь переводит взгляд на маленького Саске, который все это время играет с домиком на полу, и, ловя на себе взгляд ребенка, улыбается ему. Мальчик на него очень похож, и это так странно, словно смотрит на свое отражение в глубоком детстве, которое улыбается тебе в ответ не через зеркало. — По правам конституции мы имеем право на… Саске подносит кубик в своих ручках и показывает его Изуне, который в ответ показывает ему большой палец и указательным показывает, куда нужно этот самый кубик поставить. — Изуна, ты слушаешь меня? — Учиха слегка повышает свой голос, замечая, что последние минут десять Изуна то и дело смотрит на его сына, но никак не слушает ничего, что он ему толкует. — Да, ты только что мне перечитал все предстоящие планы, — скучающе отвечает ему Изуна и наконец нехотя смотрит на сердитого Фугаку, — что ты хочешь от меня? — Ты обязан присутствовать на слушании и давать показания, для этого тебе надо быть в курсе всех правил и… — Оставь бумаги на столе, я сам все изучу, мне не надо читать все это как маленькому ребенку, — Изуна отмахивается от него и наконец встает, — извини, мне надо позвонить. Изуна выходит за дверь, проходит мимо огромного портрета Мадары на стене и наконец заворачивает за угол, чтобы ему никто не мешал. Дела компании безусловно важны для него, но для него существует и другая, более важная цель, с которой надо разбираться дальше. — Ибики, добрый день, мы можем с вами встретиться? Я бы хотел обговорить с вами дальнейший план действий, я пока не получил от вас досье на всех, но мне нужна информация на всех сотрудников больницы, в которой работает Тобирама Сенджу, в тот день и все его окружение, оплату я вам вышлю. Все остальное я бы хотел обсудить лично, и мне нужен обыск пяти домов, причем так, чтобы их владельцы не знали, что обыск там был. Да, в четверг вечером было бы замечательно. Я скину вам адрес, встретимся у меня дома. До встречи. Изуна возвращается обратно к маленькому Саске и садится рядом с ним, ставит фигурку рядом с фигуркой мальчика и улыбается ему. — Я тут погощу у тебя в домике, малыш, — он рассматривает маленького светловолосого человечка, которого ребенок уложил в кровать, и усмехается. — Поохраняю твой сон, так сказать. Саске улыбается ему в ответ.***
Шел восемнадцатый день пребывания Тобирамы в этом доме, и каждый раз пока Данзо не было поутру, когда он просыпался, Сенджу пытался дойти хотя бы часть пути в абсолютной прострации. Но каждый раз падал прямо на середине и не мог больше встать. Данзо, пока тот спал, вкалывал ему что-то такое, что начинало Тобираму тупо ломать изнутри. Ему начали сниться настоящие кошмары, которые уже сложно было разделить на реальность или же сон. Мало того, что теперь он каждый раз видел то отца, который комментировал его действия и издевался над ним, так еще перед ним сидел и Изуна, которому на вид теперь стало лет так девятнадцать. Изуна не проявлял к нему никакой агрессии, но и помощником был крайне неудачным. Он лишь каждый раз пытался разбудить его, когда Данзо возвращался и предупредить Тобираму об этом, или же его мозг и слух улавливали приближающиеся шаги и пытались разбудить Тобираму. Все смешалось и стало похоже на какой-то очень странный фильм, в котором Сенджу выпала главная роль. Главная и крайне неприятная. На девятнадцатый день он дополз до середины кухни, схватил телефон и почти набрал номер, как Данзо попросту выхватил его из рук Тобирамы, и последующий удар опять Тобираму вырубил. Ели они молча, не разговаривали. Пока Данзо не видел, Тобирама пытался сплевывать остатки таблеток, которые так или иначе растворялись по рту под языком, и горькая слюна вперемешку с химией пачкала подушку. — Тобирама, тебе надо поесть, — Данзо в который раз повторяет и двигает Тобираме поднос с едой, на который тот даже не смотрит. Сенджу смотрит в одну точку и пытается фокусироваться на чем угодно, только не на голосе Шимуры, от которого его уже попросту тошнит. Его от всего тошнит, тело от побоев болит, раны кровоточат, и он знает, что именно их ему нанес Шимура в очередном порыве агрессии, когда Тобирама спихивает его с себя, когда тот пытается его раздеть. Тобирама медленно, но уверенно впадает в полнейшее отвращение к любой физической близости, в том числе и интимной. Одна мысль от постоянного секса, который от него получают насильно, накачивая очередной наркотой, вызывает желание проблеваться или вспороть себе вены и сдохнуть на этой самой кровати. Его тошнит и от Данзо, и от самого себя. Периодически трясет от смеха отца, и он срывается и на него, пока Данзо в усмешке поджимает губы и говорит ему, что галлюцинации — это нормально в его состоянии. Он насмехается над ним. На двадцатый день он сжимает бутылку, которую нашел на полу в своих руках, ждет момента, когда Данзо приблизится к нему, и со всей силы бьет куда видит, попадает тому в скулу и пытается бежать, добегает до кухни, хватает ключи и хочет открыть замок. — Ах ты неблагодарная тварь! — слышится рев, кажется, он Данзо разбил губу, тот сплевывает кровь на пол и бежит за ним. — Давай! — орет Тобирама, замок не открывается. Он хватает стул и разбивает им окно, стекла с огромным треском рассыпаются на полу, и он пытается вылезть в окно, как его хватают сзади сильные руки, в нос ударяет запах спирта, и начинает кружиться голова. — Отпусти меня! — он орет в тряпку, задыхаясь еще сильнее. Данзо тащит его обратно в сторону кровати, ловит рукой его руку и выворачивает напрочь запястье. Крик разносится по всему дому, и наконец в шею входит очередной шприц. — Мадара! — Тобирама кричит из последних сил, пытается докричаться до Учихи, пытается позвать, но слышит лишь рычание в свое ухо. — Заткнись! — Данзо шипит на него в ярости, и тело Тобирамы опять начинает обмякать. — Закрой свой рот! Все сложнее и сложнее влиять на Тобираму инъекциями, организм начинает приспосабливаться к инородным веществам и воспринимает их как нормальное состояние. Адреналин зашкаливает, и Тобирама каждый раз пытается сбежать. Он привязывает на этот раз Тобираму наручниками к батарее, оставляет того на полу и уезжает в неизвестном направлении, чтобы привезти новую порцию яда для Тобирамы, которая его окончательно добьет. Человек не может сопротивляться вечно, Тобирама уже сопротивляется двадцатый день подряд. Он исхудал, он начинает высыхать изнутри, и его психика медленно катится к самому дну. В котором со счастливой улыбкой его ждет Данзо, давно ждет. Тобираме снится Мадара, который стоит за стеклом и зовет его. Тобирама бьется об это стекло руками, бьется телом, орет, но Мадара уходит. Мадара его не слышит, словно никакого Тобирамы там и нет.***
С того самого дня как Мадара приехал к Конан, он после перевез туда и собаку, и кошку и полностью на время поселился в столице у подруги, выезжать куда надо с центра было гораздо удобней, нежели тратить бесполезное время на езду с другого города. За три дня они подключили уже к делу всех друзей, начались поиски Тобирамы и Данзо. Какузу лишь виновато опустил глаза и извинился перед Конан за тот разговор, в котором он пытался убедить девушку, что ничего криминального с Тобирамой не случилось. Случилось. Сасори вместе с Хиданом и Нагато обзвонили все больницы в столице и ближайших городах, спрашивая, не поступал ли к ним пациент по имени Данзо Шимура или же Тобирама Сенджу — ни одна больница не дала положительного ответа. Конан обзвонила все морги на всякий случай — тоже никакой информации по имени и фамилии и даже описанию. Дейдара лично стал ездить в любые бары и места, гостиницы, показывая фотографии двоих, мало ли они где-то остановились. Сасори стал ездить в больницы сам и показывать фото, узнавая, не поступал ли к ним такой человек. Подключили полицию — никаких результатов. Оставалось отследить по камерам. Машину Тобирамы уловили камеры слежения в Орхусе, телефон нашли выкинутым на какой-то обочине. Мадара не находил себе никакого места, не спал, на все уговоры Конан поспать отвечал с агрессией и начинал обзванивать все аэропорты, и опять никаких результатов. Конан с Мадарой допрашивали Сарутоби, который и сам уже в полнейшем нервном напряжении начал осознавать дерьмо ситуации. Выяснилось, что Данзо говорил о планах отдыха, но куда уехать должен был, так и не сказал. Машину Тобирамы нашли прямо припаркованную у больницы, что вызвало целый шквал негодования, словно она никуда и не исчезала. В такие моменты понимаешь — сколько бы камер ни было бы, каким-то образом остаться незамеченным можно спокойно. Кагами наконец приезжает сам лично в дом Конан, который стал сроду проходного двора, и говорит, вернувшись из конференции, что накануне Данзо упоминал какой-то дом. — Он тогда на мальчишнике предложил Тобираме поехать с ним, но Тобирама проигнорировал его и он, — Кагами от волнения пьет воду, — спросил, не позовет ли Тобирама его на вашу свадьбу. Мадара тяжело смотрит на Кагами, от этого взгляда Учихе хочется уменьшиться до размера насекомого. — Дерьмо! — Мадара внезапно начинает кричать и смахивает со стола все стаканы рукой, его начинает трясти. Сасори сочувственно смотрит на него и переводит взгляд на побледневшего лучшего друга. Дейдара постепенно начинает понимать всю глубину ситуации, и ему становится не по себе. — Мадара, пожалуйста, успокойся! — тихо говорит Конан, подходит и кладет свою руку на плечо мужчины, но тот скидывает ее, и она опять поджимает губы. — Да как я могу успокоиться? Как? — он переходит на крик. — Этот больной на голову мудак выкрал его хуй знает как, и я понятия не имею, жив ли мой муж вообще или нет, Конан! ТЫ ПОНИМАЕШЬ ЭТО?! Зная Тобираму, если бы с ним было все нормально — он бы вышел на связь или хотя бы дал хоть какой-то знак, но ничего, Конан! — Мадара. — Если он что-то сделал с ним, я убью этого урода, я больше не буду сдерживаться, я же своими руками задушу! — Мадара рычит и сжимает кулаки. — Блядь, я боюсь представить, что он с Тобирамой сделал, да он нас заебал за эти полгода и в хвост, и гриву! — Мадара, успокойся, пожалуйста, — Конан сжимает его плечи и начинает массировать, — мы найдем Тобираму живым и здоровым. — Что еще эта мудаебина говорила? — Хидан спрашивает спокойно, массируя виски, и Какузу смотрит на Кагами, стоя рядом с ним. — Ничего, — тихо отвечает Кагами и переводит свой взгляд на всех. Чувствует себя словно на допросе полиции. Очень неприятные ощущения. — Точно нечего? — громко спрашивает Хидан. — Точно, — Кагами задумывается и наконец отводит взгляд. — У тебя такое выражение лица, — начинает педантично Сасори, — словно ты что-то недоговариваешь, малыш. Я по твоей мимике вижу, а с моей профессией, поверь, наебать меня сложно, мимика — это моя профессия. — Я… — Кагами вжимает в стул и закусывает губу, — по поводу того вечера я не могу ничего больше сказать, просто Данзо вел себя очень странно последние полгода. — Не новость, — загробный тон слышится со стороны Мадары. — Нет, он просто, — взгляд Кагами бегает по комнате, и Дейдара внимательно за ним наблюдает, — он был уверен, что мы спим, и хотел и меня от него отдалить и… — Что… — слышится сухой голос Мадары, и его зрачки сужаются, — прости? — Ничего не было, — Кагами машет руками и пытается успокоить Мадару, — просто он ревновал Тобираму к любому и в том числе ко мне и угрожал и мне, но я бы не подумал, что до такого дойдет и… — Продолжай, — сухо говорит Сасори. — Мадара, ты знаешь, что Данзо предлагал уехать Тобираме учиться в Америку, когда они еще были вместе? — наконец спрашивает Кагами, смотря Мадаре в глаза. — Нет. — Тобирама не согласился тогда, но может, он его как-то увез? — Кагами выдает тихо. — Это пиздец, товарищи, — выдает Какузу. — Невозможно человека провести на самолет без сознания, — сразу отрезает Сасори эту теорию. — Без сознания — да, а под наркотой вполне на свой страх и риск, — сухо добавляет Дейдара. — Билеты куплены не были, — напоминает Конан. — Тобираме не мешало достать фейковые документы Мадаре, — фыркает Дейдара, — Данзо его ученик, ты думаешь у него мозгов на это бы не хватило? — А что, если, — Конан распахивает свои глаза, — стоп. — Что такое? — спрашивает Нагато. — Надо проверить все аптеки и в том числе нашу больницу, что и когда покупал Данзо из лекарств, будем молиться, чтобы на свое имя, и главное где, — Конан закусывает кончик пальца. — Осталось понять, как это реально сделать, если мы просто придем и спросим, нас нахуй пошлют. — Мне надо позвонить, — Дейдара вскакивает и внезапно выбегает из комнаты. Сасори лишь пожимает плечами, и они все выдыхают. Ситуация дерьмовая. Тобирама уже без вести пропавший двадцать один день. Мадара сидит и пьет залпом, пытаясь унять трясущиеся колени. Набирает номер опять, но тщетно.***
— Дорогие присяжные, я попрошу вас встать, суд идет! Изуна не может сдержать свой приступ рвущегося наружу смеха от столь серьезного голоса судьи, но поднося ладонь ко рту вместо того, чтобы смеяться, лишь прокашливается, от чего ловит на себе строгий взгляд Какаши. Обито стоит рядом с ним и на всех них деловые костюмы, которые очень даже к лицу. Фугаку сидит от них чуть отдаленно, и Какаши переводит свой пронзительный взгляд на Минато, тот стоит с легкой улыбкой на другой стороне зала. Чертов мудак и предатель. Хаширама натянуто улыбается Обито, тот не улыбается ему в ответ. Он на него даже не смотрит. Обито вообще ведет себя крайне странно, что не входит в представление Хаширамы о его поведении, какое-то должно было быть. Обито должен сейчас быть злым, даже если не в голосе, то хотя тело должно его выдавать, но на странность Обито полностью расслаблен, и это еще малая странность. Его взгляд. На мгновение Хашираме кажется, будто это не Обито стоит сейчас перед ним и смотрит на него. А Мадара. У них одинаковый взгляд,, а еще у Обито настолько сильно отросли волосы, что сейчас достигают плеч, как у Мадары когда-то. Они стали как-то слишком похожи, и от этого жевалки Хаширамы ходят ходуном. Этот надменный, снисходительный взгляд, в котором читается чувство собственного превосходства настолько выводит из себя, появляется желание приложить Обито этой самой физиономией к столу и пару раз ударить, чтобы повыбивало все зубы и он захлёбывался в собственной крови и крике. И то — не факт, что поможет. Хаширама сжимает свои кулаки и краснеет от нахлынувшей его странной злости, и наконец на мгновение он ловит на себе взгляд Учихи и видит. Эту странную на губах усмешку на все лицо. Больше не встречается с Обито взглядом. Изуна пристально наблюдает за этой игрой обоих шишек компании и не может сдержать очередной усмешки. Родной, тебе не Обито стоит бояться, а меня, я приготовил для тебя такой сюрприз, после которого в здравом уме ты отсюда точно не выйдешь. Дело в том что… — Мы выдвигаем обвинения и штраф в размере тридцать миллионов евро господину Хашираме за кражу бумаг, которые первоначально были заверены как подлинные у нотариуса до выпуска моделей по пункту пятому. Хаширама стоит в какой-то прострации и сжимает своей ладонью шею. Ничего, не такие значимые потери — они заработают еще больше, пусть этот мудила подавится. Ничего страшного. Он поворачивается к Минато, который белеет, но ничего не говорит. — А также арестовываем ваши активы на полгода в связи с нарушение закона — пока из всех счетов компании не будет списана нужная сумма, а также сумма за заседание и нанятых адвокатов обоих сторон тоже приписывается вам по пункту тридцать седьмому. — Да какого хрена? — Хаширама срывается, он делает шаг, но рука Минато его останавливает. — Вы там совсем ахуели? — ТИШИНА! — судья бьет своим молотком по столу и поворачивается к нему с надменным выражением лица. — Вам слова не давали, когда я скажу, тогда и будете говорить. — Сука, — выдает шепотом Хаширама и ставит руки на столешницу. Его колотит всего. — Со стороны обвиняемых есть еще какие-то претензии? Хаширама смотрит на Обито с Какаши, те жмут плечами, и судья уже хочет закончить заседание, как внезапно раздается голос со стороны Изуны. — Да, мои, — он облокачивается на спинку стула и смотрит с явным весельем на вытянувшееся лицо Хаширамы. — А тебе что надо? Ты вообще больной на голову! — он опять вскрикивает, и его просят замолчать. Он смотрит на Изуну, губы того растягиваются в улыбке, и он, не разрывая зрительного контакта, просит зайти в кабинет своего следователя, помощника и ему приносят целую стопку бумаг. — Я бы хотел поднять одно старое дело, — Изуна не может сдержать триумф в своей голове, — связанное с выпуском бракованных машин Хаширамой три года назад. Дело в том, что прошлая глава компании трагично разбился на машине, которую создавал никто иной как этот человек, и мы нашли в документах и письмах явные нестыковки. Машина была недоработана и привела к погибели человека, вот вам все доказательства и я, конечно не говорю про покушение, но из-за этого мужчины разбился насмерть мой брат, а так же в приложениях их конфликтные письма и письма Хаширамы его правой руке, о том, как он устал от него. — Ты, — голос Сенджу переходит на рычание, — больной на голову ублюдок! Я не убивал Мадару! Сукин ты сын! — он бьет кулаком о стол. Минато вскрикивает и хватает его. Обито с явным интересом смотрит на Изуну, но молчит. Так вот что Изуна имел в виду, говоря помощи. — В третьем приложении сказано, что уважаемый Хаширама Сенджу тогда уже страдал от алкоголизма, что могло привести к его некомпетентности по отношению к другим и работе. Одобрял выпуск той машины именно он, тому подтверждение в пятом приложении. Экспертиза машины показала неисправность тормозов, мой брат умер в этой машине, и вы хотите, чтобы этот человек остался безнаказанным? Вы знаете, что он уже тогда имел интересы на стороне, что послужило бы отличным мотивом тому, чтобы избавиться от такой весомой фигуры как Мадара Учиха, который имел большую часть акций компании? Я требую моральную компенсацию и правосудие за моего брата, — Изуна улыбается шире, — так в двадцатом приложении разделение активов о продаже дома, который принадлежал мне и моему брату. — Я отдал часть Тобираме! — орет Сенджу, но никто его не слушает. — Мне все равно, кому что ты отдал, юридически этому нет никаких доказательств, моей доли не было на моем счету, — Изуна фыркает и выпивает воды, — Камуи, пожалуйста, предоставьте судье все выписки со счетов. Спасибо. — А также в приложении пятьдесят «б» полностью личное дело его отца, ознакомьтесь, вы найдете там интересные вещи, — он поворачивается к Хашираме и со всей желчью спрашивает, — ты знал, что твой папаша подстроил аварию и пытался убить моего отца сам? Яблоня от яблони. — Что? — на этот раз Обито спрашивает в полном шоковом состоянии. — А ты не знал, Обито? — Изуна разглаживает свои волосы ладонью. — Буцума Сенджу мало того, что был психически болен и его перепись компании сыну можно оспорить, у меня все есть бумаги для этого, так он еще устроил покушение на моего отца, и они разбились вместе. — Не неси хуйни! — орет Хашима и срывается с места. — ТИШИНА! Остановите его. Или вас выведут! Хашираму хватают за спину, заламывают, и лишь Изуна с триумфом улыбается ему и шепчет одними губами ему в лицо так, чтобы тот услышал. — Я тебя как букашку раздавлю — от тебя ничего не останется, урод. И это только начало. — Дело передано на дальнейшее рассмотрение. Изуна с победой встает, хлопает полностью удивленных Обито с Какаши по плечу и выходит из зала суда.***
— Тобирама. Звонкий голос слышится в самой голове и явно не принадлежит ему самому. Этот голос мелодичный, звонкий и мягкий, голос Изуны отдает по перепонкам, голос Изуны бьет по голове со всего размаху своими высокими аккордами. Голос Изуны изнутри вызывает в его голове ужасную головную боль. Звуки смешаются и звучат как один, доходя до какой-то абсолютной константы. — Тобирама, вставай! Открыть веки на данный момент кажется каким-то невыполнимым заданием, они настолько тяжелые, будто их кто-то облил свинцом и на всякий случай еще и ресницы приклеил друг к другу тем самым строительным несмывающимся клеем. Тем, который склеивает кожу на пальцах посмертно, если вовремя не отделишь кончики друг от друга. — Вставай, ну же! — кто-то трясет его за плечо, и из-за сильной тошноты и головокружения начинает казаться, что это сразу несколько человек говорят с ним, а может, просто все голоса слились в единый, и он уже не может распознать свой собственный среди них. Тобираме кажется, что он немой, словно все слова, которые он мог бы сказать, застряли в его горле и из-за отсутствия языка больше не могут выйти своим звучанием наружу. А еще у него болит глотка, губы от не природной сухости полопались, дали трещины и беспощадно кровоточат. Глотка саднит слишком сильно. Где-то на уровне гланд чувствуется приступ крови, который из-за чрезмерного количества слюны пробирается прямиком до рецепторов обоняния и ударяет в нос. Попытки улыбнуться приводят к сильной боли. — ВСТАВАЙ! — слышится детский крик под ухом, и Тобирама резко открывает свои глаза. Он поворачивает голову в правую сторону, но никого рядом не замечает, поворачивает голову влево и встречает взглядом лишь пустоту. Нет мерзкого отца, Данзо нет, даже Изуна куда-то пропал. Никого нет. Пытается встать, но при малейшем напряжении грудная клетка словно ломается изнутри и моментально сжимается, от чего начинает очередной приступ удушья. Если бы его глаза были бы сейчас завязаны, он мог бы поклясться, что именно в этот самый момент его горло сжимает чужая ладонь, тем самым приводя к удушью. Но его глаза открыты, и он понимает — никакой руки нет на его шее, только он, пустая комната и отвращение к себе самому среди пыли, скопившейся на поверхности мебели. Он абсолютно один, и если прислушаться, то дом сейчас не издает никаких звуков, попросту из-за того, что кроме Тобирамы в нем никого нет. А еще его галлюцинации, которые вернулись к нему так стремительно и успели заполнить его сознание жадно, эгоистично, будто никуда и не пропадали. — Ты просто больной на голову, как и твоя любимая мамаша, — смеется Буцума где-то на фоне. — Ты знал, что она и сама под конец своей жизни видела всякое, что служило поводом запихнуть ее в сумасшедший дом? Вот умора была бы, ты бы навещал мамочку не на кладбище, а в дурдоме. — Завали свое ебало, — Тобирама наконец срывает и кричит в ответ, — не смей говорить о моей матери! Ты, кусок говна! Второй сбой. Чем больше ты реагируешь на свои галлюцинации, тем больше они становятся с тобой одним целым. Тем больше ты сходишь с ума. — Скажи, Тобирама, — голос Буцумы звучит пафосно, звучит надменно, — если бы на твою потаскуху мамашу агрессировал твой любимый Мадара, — Буцума упивается, видя этот страх в глазах своего сына, — ты бы ему затыкал рот так же, как и мне, и по-прежнему защищал бы мать? Или ты бы выбрал Мадару все-таки? Тобирама начинает задыхаться в этот самый же момент. А Буцума смеется так гадко и мерзко, потому что заранее знает ответ на свой вопрос. Тобирама при всей своей любви к маме выбрал бы Мадару, и они оба это знают. При любой любви к кому-либо он выберет Мадару. Потому что это не лечится, потому что Мадару он любит больше, чем самого себя. И это называется диагноз. Мадара единственный человек в его жизни, которого он поставил выше своей любви к матери. Это первый и последний человек в его жизни, которого он ставит выше ее. Где-то отдаленно разбивается кружка об кафельный пол. Тобирама дергается и рефлекторно прижимает к своей груди ногу, которая с звоном от цепи вызывает еще сильный дискомфорт. Это кажется все каким-то нереальным и в то же время смешным. Он, человек не пробивного характера, хирург с вечным надменным выражением лица и колким языком, дерущийся насмерть, вымещая всю свою агрессию, который, будем честными, переступил закон и сотворил множество не очень хороших поступков, а также вел себя как мразь по отношению к людям ради одного единственного — сейчас слабый как сопля из-за наркоты и чувствует себя последней девицей из сериалов, которую похитил сексуальный маньяк и дерет во все дыры против ее воли, и он ничего не может сделать. Его все время мутит настолько сильно, что любое действие отдает единственным желанием — проблеваться. Ему каждый раз с трудом дается понимание, что у него есть тело и его надо чувствовать, так как какая-либо чувствительность отсутствует уже напрочь. Он словно не тут — только сознанием, которое продолжает биться в панике при осознании ситуации и, видя Данзо, кричит ему, просит бежать, но Тобираму словно уносит что-то очень далеко. Очень-очень далеко, где… — Скажи, — его брат смотрит на него совершенно беспристрастно, — тебя возбудило, когда я в тот день трахал Мадару прямо перед твоими глазами на том самом диване? Тобирама срывается, забывает о том, что привязан и ударяется лбом о пол, падая с кровати в попытках наброситься на брата, заткнуть ему рот и стереть эту надменную улыбку с лица, которая так и просится наружу. — Возбудило тебя? Скажи, хотя бы на секунду ты представил себя на моем месте? — ЗАКРОЙ СВОЙ ПОГАННЫЙ РОТ! Он срывается на крик и в очередной раз падает, падает и разбивает губу об пол. Голоса словно вытекают из щелей стен, протекают по гладкому полу, будто остатки дождя, который занесло в канализацию и им не осталось ничего другого, кроме как скопиться в оной точке соприкосновения — около Тобирамы в огромной луже и утянуть его за собой. В глубину своего звучания. Данзо находит Тобираму на полу. Тот лежит и почти не дышит, лишь спина немного подрагивает от прохлады, доносящейся из открытого окна, и он опускается к Сенджу на корточки. Переворачивает его и хмурится от вида окровавленной губы. Большой палец вытирает кровь с губ, оставляя отпечаток от красок, и Данзо подносит палец к губам, чтобы смочить слюной. Тобирама почти не дышит, его глаза закрыты, и он выглядит почти мертвым. Бледный как простыня и мокрый весь. Данзо, наоборот, раскраснелся от вина, которое спокойно распивал в гостиной, смакуя и прикрывая глаза в блаженстве, слушая крики Тобирамы из комнаты и вместе с вином пробуя вкус победы. Он только пару часов выкинул его телефон и свой на шоссе, написав Сарутоби ответное сообщение, что все хорошо, и решил полностью избавиться от каких-либо средств коммуникации — они только мешали. Сарутоби отзвонил сразу же и тревожным тоном спрашивал все ли с Шимурой нормально и не хочет ли он ему ничего рассказать. Данзо крайне позабавили эти блеклые намеки, которые дали ему четкое понимание того, что до Мадары наконец дошло, что его жених пропал, и значит, скоро и сам Мадара, будучи детективом от бога, найдет его и приползет сюда. А если у Мадары Учихи не хватит мозгов найти их — Данзо так уж и быть скинет ему адрес, сжалится, он же не может ждать долго и оттягивать свой самый главный приз от себя в противоположную сторону. Он давно решил для себя как именно добьет Мадару — он трахнет Тобираму прямо на глазах у этого урода, и это будет последний секс в жизни Мадары, потому что до следующего этот заносчивый мудак попросту не доживет. Он впитает в себя каждый толчок, каждый стон, выражение лица и сбившееся дыхание, крик, который будет срываться с губ Тобирамы, каждый вдох и выдох. Он впитает в себя все, пока Данзо будет жестко трахать его. Воплощать мечту в жизнь, воплощать в жизнь то, чего он так страстно желал. То, что у него в наглую забрали. Не важно — возьмет он то, что по праву его насильно или нет, это УЖЕ принадлежит ему. То, как он любит Тобираму и на что он ради него готов пойти — даже Мадара не поймет никогда. Он будет просто смотреть, он заставит его смотреть. Мадаре не дано понять такие чувства попросту, Мадара слишком сильно любит себя, а Данзо ради Тобирамы подохнет. Он пойдет на все ради него — лишь бы он рядом был, он изнасилует его, если так нужно будет, изрежет все его тело, если это поможет им, вытравит весь его рассудок если того требуют обстоятельства — но они будут вместе. Просто надо потерпеть. А Данзо терпеть научился за всю жизнь достаточно. Дело было в том, что если когда-нибудь он поймет, что Тобирама даже без Мадары не будет с ним рядом, если этого окажется недостаточно — он просто убьет и себя, и его, и тогда будет достаточно. Он подносит к своим губам пальцы в крови Тобирамы и слизывает их языком. Кровь его имеет свой специфический запах. Такой только один на свете существует, у Тобирамы. Он отстегивает кандалы и проводит по уродливым синякам своими пальцами, пытается убрать их своими касаниями — ничего не выходит. Тогда он выдыхает устало и, наваливая на себя Тобираму, опять ведет его в ванную комнату, его нужно привести в порядок и наконец-то приласкать. Он был слишком груб с ним, слишком часто срывался на агрессию, Тобирама сам выводит. А теперь, смотря на его безмятежное лицо, нахлынул какой-то прилив нежности и любви. Хотелось не блокировать чужие движения своими руками, не прерывать попытки сбежать, а попросту обнять и лежать вместе в покое и любить друг друга. Данзо любить был готов, но про Тобираму того тоже самое нельзя было сказать. Данзо пытается поцеловать его — он соскучился по нему за столько дней борьбы. Бессмысленной, выматывающей и никому не нужной. — От… — Тобирама вяло пихает его, и Данзо грубо бьет его по кистям рук, немного устало и раздражённо. — Хватит, Тобирама, — он говорит раздраженно и подвигается после ванны ближе к нему и грубо проталкивает свои пальцы в его рот. — Я просто хочу, чтобы тебе было хорошо, нам было хорошо. Перестань оказывать эти глупые, никому не нужные попытки сопротивления, я устал, и ты устал уже тоже — смирись. Он примыкает к его губам опять, высовывая пальцы, и уже прикрывает в наслаждении глаза от какого-то накатившего покоя, но получает удар в челюсть и крик в свою сторону — Я не люблю тебя, я люблю его, ты знаешь! Заканчивай этот бред, и я пойду домой! Данзо не срывается на крик, он не срывается на физическую агрессию, его тон даже не меняется. Он лишь качает головой, молча встает и идет куда-то за дверь, а после входит, закрывает за собой дверь, держа в руках странного содержания пакеты, — Прости, ты меня вынудил, — он пожимает плечами и на его лице появляется какая-то ужасная улыбка. — Говоришь, Мадару любишь? — спрашивает с долей веселья и смеха, а после тон резко становится сухим. — Разлюбишь. Поверь мне на слово. Разлюбишь — ты вообще забудешь, что такой человек когда-либо в твоей жизни был.***
Начальные этапы поиска Тобирамы не закончились каким-либо успехом. Данзо так же бесследно исчез, как и сам Сенджу, не оставляя никаких зацепок. Обыск был произведен с помощью органов правосудия и в квартире Данзо, которая оказалась совершенно пустая — выглядела она никак иначе, как если бы владелец уехал в отпуск, забрав с собой все необходимые вещи. Обыск был даже произведен в их с Мадарой доме — всякое могло случиться, но и это не привело ни к какому результату. Мадара вместе с полицией наведались даже к родителям Данзо, ближайшим родственникам, но те лишь с удивлением ответили: — Наш сын улетел в Германию в санаторий, — суровый голос отца Данзо бьет Мадаре по перепонкам. — В смысле похитил человека? Что за бред вы несете? Они с Тобирамой встречались и жили время вместе, зачем ему его похищать? Абсурд. Я вырастил здорового человека, а не больного на голову убийцу! — он кричит в лицо Мадаре, и Конан сжимается от этого крика. — А вы кто вообще такой? — мужчина смотрит на Мадару грозно. И Мадара с полнейшим безразличием отвечает на эту агрессию в свой адрес: — Я муж Тобирамы. Еще вопросы? — вся эта ситуация раздражала настолько сильно, что уже на агрессию никаких сил попросту не хватало. Осталась какая-то тихая ярость и порывы к смеху от всей абсурдности ситуации. — Мой сын всегда бы прилежным и хорошим мальчиком, — мать Данзо качает головой и прикладывает ладонь к губам, — он не мог сделать этого. Вы что-то путаете. Никто из родственников не знал где Данзо, точнее, все, кто располагал какой-либо информацией, располагал разной информацией. Данзо позаботился и об этом. Далее начали обзванивать всевозможные коттеджи, дома, гостиницы для выяснения не снимал ли человек с таким именем у них ничего. Конечно, это была крайне глупая затея — не нужно быть далекого ума, для осознания одной истины — Данзо все делал не со своими документами и именем. Да и большинство арендодателей не спрашивают документы, полагая на правила исключительно сайта и снимания с карты необходимых финансов — финансы списываются заранее. А по поводу финансов — конечно же, в банке никто им информацию не дал, конфиденциальность наше все. Мадара зашел в тупик. Звонить Данзо и Тобираме хоть было и бессмысленно — телефон был отключен так и так, но он все-таки продолжает, и каждый раз слышит знакомый голос мужа, который говорит спокойно в автоответчик: «Здравствуйте, вы дозвонились Тобираме Сенджу, я сейчас занят и не могу подойти к телефону, пожалуйста, оставьте свое сообщение после сигнала». «Доброго времени суток, я сейчас занят, если у вас что-то срочное, отправьте мне сообщение или же оставьте голосовое сообщение, я перезвоню как смогу», — говорит дружелюбный голос Данзо через телефон. Звонить действительно было попросту бессмысленно. Учиха хоть и пытался казаться максимально спокойным при всех, обнимая собаку, прижимая к себе, когда они собирались у Конан в гостиной и делились какой-либо информацией, но только они с Нагато знали — Мадара впервые в жизни сидит на успокоительных, у него бессонница и часто он срывается и уходит в непонятном направлении ночью. Он не кричал ни разу, он просто перестал разговаривать с кем-либо вообще. Замкнулся и как одержимый смотрел ленту новостей, читал любые новости криминального характера и уставшими, красными глазами всматривался в имена очередных найденных трупов где-либо на просторах Дании и Германии. Ему снился изуродованный труп Тобирамы каждую ночь, и Мадара просыпался с криком в холодном поту. Хватал в руки телефон и молился всем богам на свете, чтобы в очередной всплывшей новости на экране не было фамилии Сенджу. И ее, слава богу, не было. К двадцать пятому дню пропажи Мадара перестал спать вообще. Он на автомате гулял с собакой, на автомате что-то пил, что-то ел, раз в два дня, несмотря на все уговоры Конан не доводить себя, полностью обзванивал всех, ездил во все места в округе и мониторил по-прежнему новости. Полиции только к концу двадцать седьмого дня удалось по камерам найти машину на границе Дании, которая опять бесследно исчезла с радаров. Как это Данзо делал — непонятно. А после именно на той границе нашли телефон Данзо. Больше зацепок не было.***
Изуна улыбался от того, что, слушая отчет Ибики, не мог не нарадоваться всему тому, что тот ему рассказывал. Во-первых — обыск в доме Хаширамы прошел крайне продуктивно, Мадары, как Изуна и предполагал, там не было. Если честно, он был бы больше, чем в полнейшем замешательстве, если бы Мадара там в итоге там был. Это было бы что-то сроду хорошего триллера в популярной киноленте, когда бывший настолько сходит с ума, надевает маску законопослушного гражданина и держит свой предмет обожания в подвале, пока все ищут пропавшего без вести человека и не могут найти. И конечно, под конец эта пропажа или сбегает из принудительного заключения, или же его кто-то находит. Но Хаширама был не из таких, единственное, что нашли в его подвале в их когда-то общем доме, это пара бутылок прокисшего вина. Ибики с Изуной обыскали и дом Тобирамы, на который в итоге вышли, но и там ничего кроме вещей Тобирамы не нашли. А еще в доме до жути пахло псиной. Тобирама отсутствовал на конференции по полученным данным за границей как и Данзо, которого также дома они не нашли. Круги подозреваемых сужались. Изуна и сам не знал — радовался он тому факту или нет, что Хаширама с Тобирамой выпали из круга подозреваемых. Радость была от того, что когда-то близкие ему люди, которых Изуна считал когда-то семьей, не были причастны к похищению его брата, но в то же время он начинал недоумевать — кто же тогда выкрал тело Мадары и выкрал ли вообще. Тобирама же не мог перепутать труп, он же сам все необходимые бумаги. И Изуна не знал что думать далее. У его брата было достаточно недоброжелателей по сути, но чтобы пойти на такое, нужно быть конченным, больным уродом. А также фанатов, а фанаты страшные люди. Но подозревать всю Скандинавию было слишком круто даже для него. Дело встало, и Изуна, сидя у себя в квартире, распивая свое вино, попросту не знал, что ему делать дальше. Единственный нюанс не давал ему покоя — отец Сенджу, тот был конченным больным уродом на всю свою голову, а как мы все знаем, наследственность по своей сути как и генетика — крайне страшная вещь. — Что же случилось с тобой, брат? — он спрашивает, обращаясь к теням за окном, и закусывает кончик пальца. — Я не хочу верить в том, что ты исчез по собственному желанию, я никогда не поверю в то, что ты оставил меня одного нарочно и ни разу не захотел бы выйти со мной на связь. Я же самый близкий тебе человек. Этого попросту не может быть. — Или может все-таки? — он хмурится и отпивает очередной глоток. Если Мадара бросил его одного, бросил их всех и сбежал — это уже не его брат. Тогда есть ли смысл этого человека вообще искать? Когда он не хочет быть найденным.***
К двадцать девятому дню начали опускаться руки. Пелена ненависти, отчаяния и безысходности смешалась с ужасной болью, которая начала свой собственный этап разложения внутри Сенджу своим чередом. Апатия начала накрывать с головой при каждой попытке к бегству. Он пытался сбежать — тщетно, пытался дать отпор — помогало на время, он пытался набрасываться на Данзо, но из-за огромной потери в весе, истощении физическом и моральном не мог бороться до конца. Данзо превосходил его по всем параметрам, и они оба понимали это. У Данзо была разбита губа, лицо в ссадинах, вывихнута рука, и на руках в области локтей красовались свежие отметины от ногтей Тобирамы. Он с усмешкой вытирает кровь с кровоточащих губ, сидя в другом углу от Тобирамы и пытается отдышаться после очередной драки. Тобирама и строптивость стали одним большим целым. Он поднимает свой взгляд на измученного мужчину и выплевывает кровь на пол. Тобирама смотрит на него волком, сидя в другом конце комнаты, и постоянно от непонятно чего вздрагивает и шепчет себе под нос, чтобы кто-то заткнулся. Отмахивается рукой и сжимается сильнее. — Тобирама, может нам его убить его? — Буцума усмехается, сидя прямо рядом с сыном, и тыкает в его израненную руку пальцем, от чего тот шипит и пытается убрать его ладонь. — Я могу сейчас залезть своими пальцами в твою разрезанную ногу, на которую Данзо так заботливо наложил швы, и мы проверим, насколько мой палец сможет глубоко зайти в твою рану. — Заткнись, — Тобирама сжимается и кусает свои губы сильнее, лишь бы не слышать этот смех под ухом, который, под стать назойливому комару, жужжит все и жужжит. — Если ты найдешь что всадить в сонную артерию, он сдохнет через минут пять, тебе ли не знать? Я рассказывал тебе, как долго мечтал сделать то же самое с папашей Мадары? Чтобы он захлёбывался в собственной крови, пока я смотрю ему в глаза и вижу, как он подыхает? — Я сказал — закрой свой рот! — Тобирама переходит на крик и зажимает руками свои уши. Его опять начинает лихорадить. — ЗАКРОЙ! — Тобирама, тебе, я смотрю, совсем не очень, — Шимура не может сдержать встревоженного голоса и пытается доползти до своего любимого. — Не трогай меня! — Тобирама хаотично хватает воздух пальцами и пытается спихнуть с себя невидимую руку отца, которая очень даже ощутимо сжимает его. — Я, правда, — Данзо запинается, — не думал, что все это доведет тебя до такого состояния, я не хотел, я просто, — он запинается от того, что понимает — Тобирама больше не слышит его. Вообще. Тобирама уже давно не здесь, Тобирама где-то далеко и перестал обращать на реальные вещи должное внимание. И это к лучшему. Значит, Данзо почти дошел до своей цели. Скоро личность Тобирамы полностью сотрется, канет в бездну, там где ей и место, и они оба наконец вернут его настоящего, что сулит счастье и покой им обоим. Мадара скоро найдет их, Данзо в этом уверен. Он ждет его, он очень ждет его здесь. Мадара понятия не имеет, что как только переступит порог этого дома, двери в который будут для него полностью открыты, подпишется на свою собственную погибель добровольно. Он по хорошему мог просто отступить и остаться невредимым. Но Учиха бы не был Учихой, если бы не шел до конца. Данзо пытается позвать Тобираму еще раз, но тот лишь вскрикивает и затихает. Он медленно встает, выходит за дверь и наконец наливает два бокала вина. Идет в ванную комнату, моется тщательно, выходит и, открывая прозрачный пакетик, бросает в вино синеватого цвета таблетки. Те с шипением растворяются в красной густой жидкости, и он, прихватив два шприца, идет в сторону комнаты опять. Он находит Тобираму на кровати, тот дрожит весь и с кем-то разговаривает. Сначала он понимал, к кому именно Тобирама обращается по тону и именам, теперь же в голове Сенджу настолько все голоса смешались, что стало действительно трудно уловить логическую цепочку обращения. Он знает, Тобирама когда выпадал из реальности от передоза всего, что он ему вколол — не даст ему отпор, он его попросту не видит. Ставит два бокала с вином на тумбочку у кровати и бережно берет руку Тобирамы, проводя взглядом по синякам от чрезмерного выкалывания на бледной коже в районе вен. На секунду ловит себя на мысли, смотря на вены, что, будь его воля, он вцепился бы в них своими зубами и сожрал бы их, всасывая как спагетти в свой рот. Отмахивается от этой мысли и слышит тихое: — Мадара? Данзо вздрагивает от неожиданности и переводит внимательный взгляд на Тобираму, тот расфокусировано смотрит на него и молчит. Ему послышалось? — Мадара, это ты? — в голосе слышится такая наивная надежда, которой просто грех не умиляться, но в тоже время вызывает такую злость, что если бы сейчас в его действиях не было бы цели, он бы сорвался от злобы и набросился бы на него, нанося удары. Ему хотелось выбить это имя из его грудной клетки с криком, впиться губами в чуждые и стереть привкус имени оттуда. Но вместо этого он лишь снисходительно отвечает: — Да, Тобирама? — он пытается говорить тихо, чтобы его собственный голос сложно было разобрать и можно было легко спутать с Учихой. — Это… — Тобирама цепляется в него своей свободной ладонью и притягивает к себе, словно стараясь рассмотреть, — правда ты? Игла входит глубоко, и Данзо следит за реакцией Тобирамы, который на секунду дергается и лишь берет в руки уже другой шприц. Смотрит на него и, не сдерживая презрительной усмешки, отвечает: — Да, это я. Тобирама словно пытается понять смысл слов и легонько улыбается, будто боясь, что это очередной сон. — Я так рад, что ты пришел… Я… Данзо грустно улыбается ему в ответ и, заправляя волосы Тобирамы за ухо, вытаскивает иглу и отбрасывает шприц в сторону, пока на коже выступают капли крови от инъекции. — Все хорошо, я рядом, любимый. Мы справимся. Тобирама пытается успокоиться и выдохнуть от нахлынувшего странного счастья внутри и даже начинает смеяться тихо. А сердце его начинает бешено биться, становится ужасно жарко, и все перед глазами начинает преображаться в более яркие краски. Он видит перед собой Мадару. Тот сидит перед ним, и становится так спокойно и хорошо. — Выпьешь со мной? — Данзо помогает ему встать и ведет Тобираму за собой, протягивает ему бокал вина, но Тобирама лишь уставился на бокал и, кажется, не знает, что с ним вообще делать. — Выпей, тебе полегчает, — Данзо усмехается и пьет сам, — Мне не хочется, я хочу спать и, — Тобирама качает головой и отступает на шаг, — нам надо убираться отсюда, Данзо скоро придёт! — Мы уйдем, только сначала ты должен выпить, Тобирама, — он протягивает ему бокал опять, но Тобирама лишь отпихивает его руку в сторону и пытается встать опять. — Как знаешь, я хотел по хорошему, — голос падает на пару тонов ниже, и Данзо грубо хватает Тобираму за руку, тянет на себя, отпивает огромный глоток вина и, просовывая пальцы в рот Тобирамы, целует его в губы, вливая жидкость в рот. Тобирама от неожиданности сглатывает, кашляет, и Данзо, сжимая его челюсть со всей силы, вливает насильно в него все вино, от чего Тобирама начинает кашлять опять. Отпускает его резко и берет второй пакет, высыпает порошок на поверхность стола и смотрит на Тобираму, который начинает медленно плыть. Занюхивается и чувствует, как по телу начинает разливаться огромная волна адреналина вперемешку с сильным возбуждением. Тобираме становится ужасно жарко, словно все его внутренности пылают, и откуда-то появляется ужасная потребность секса прямо сейчас. Он возбудился настолько сильно, что низ таза начинает стягивать судорогой. Данзо садится рядом, и его рука скользит по мокрой спине Тобирамы, вызывая мурашки на теле второго. Тобирама сейчас такой горячий, беспомощный и возбужденный. На его измученном лице появляется красивый румянец, и соски в налились кровью. Как же он сейчас хочет его всего. Губами он прижимается к ушной раковине мужчины и языком облизывает кожу, слышит сдавленный стон и от наслаждения прикрывает свои глаза. Вот оно. Легонько валит Тобираму на кровать и начинает целовать его кожу в синяках на шее, заводится сам еще больше. — Мадара, — Тобирама выдыхает шумно и сжимает губы. — Ма… Данзо игнорирует это и накрывает губы Тобирамы своими, а после улыбается сквозь поцелуй, чувствуя, как руки Тобирамы притягивают его к себе. — Скажи, ты хочешь меня? — он отстраняется и смотрит на него расширенными зрачками. — Да, — во рту у Тобирамы пересохло. — Насколько сильно? — Данзо закусывает губы в улыбке и покрывает поцелуями ключицы. — Очень, — Тобирама резко отстраняется и пытается перевести дыхание. — Именно меня? — Данзо сжимает на секунду его горло и, ловя шумный выдох, опять накрывает красные от вина губы. — Да. — Скажи, в каких позах ты меня сейчас хочешь, любимый? — он упивается своей победой. — Сзади и сверху, сбоку, — Тобирама не может надышаться и растворяется от ощущений на кровати. — Хочешь, чтобы я в тебя вошел тоже? Трахал грубо, сжимая волосы загривок и шептал всякие непристойности? — Да. — Ты любишь меня? — Данзо целует его щиколотку и возвращается в область бедер. Нажимает ногтями на кожу, царапая ее с болезненной нежностью, и Тобирама выгибается. — Люблю. Больше чем кого-либо на свете, — вырывается с криком, и грудная клетка его поднимается. — И я тебя люблю. Только тебя и на всю жизнь, — Данзо целует его в висок. Вот и все, Тобирама. Данзо победно усмехается и отстраняется, выключает диктофон на телефоне с триумфом. После протягивает руку Тобираме и помогает ему встать. — Что ты делаешь? — Открываю тебе новый, замечательный мир, Тобирама, — Данзо не может сдержать усмешки. — На колени.> Преклони колено, Тобирама, хах. Давай! Тобирама смотрит на него сконфуженно. — Сядь на колени, так удобней, — он говорит мягче, и Тобирама опускается. Данзо садится тоже и наконец говорит: — Видишь порошок на столешнице? — Да. — Зажми одну ноздрю пальцами и вдохни, а после мы с тобой займемся самым лучшим сексом в твоей жизни, я тебе гарантирую — таких ощущений у тебя еще никогда не было, И тебе подарю их я. Я выжгу у тебя их в памяти прямо сейчас, в этот самый момент. И как ты ни будешь стараться их забыть — ты попросту не сможешь. Тобирама вдыхает кокаин на столешнице, и Данзо, предвкушая свою победу, переводит взгляд на камеру, которая все это время была ему отличным помощником в присмотре за Тобирамой, и прикрывает от предвкушения свои глаза. А если ты даже попытаешься забыть, каждый раз я буду тебе напоминать этой самой записью и показывать тебе, что ты сделал по собственной воле. Каждый раз — пока ты не смиришься и не признаешь — прямо сейчас, в этот самый переломный момент, ты хочешь меня. Ты выбрал меня, ты любишь меня, ты сам сделал свой выбор. От себя не убежишь, Тобирама, ты слаб, ты слишком сильно слаб по отношению ко мне, поэтому ты заранее проиграл. Я не знаю, сможешь ли ты себя простить, наверное, сможешь, я буду очень тебе в этом помогать, а вот Мадара… Увидев эту запись и услышав все то, что ты мне сказал — нет. Всю неделю я оставлял ему подсказки везде, жаль этот идиот не наведается на наше представление — это было бы бесценно, один выстрел и два зайца сразу. Но ничего, я ему покажу запись в лучшем качестве. Когда-то я уже использовал этот самый метод, и он оказался моим самым лучшим решением.***
В какой-то момент надежда начинает в твоем сердце медленно гаснуть, когда каждый раз слышишь от полиции сожалеющий тон, касаемо того, что уже месяц они не могут найти никакую зацепку и отвечают: — Нам очень жаль, пока мы не располагаем полезной информацией для вас, следствие идет, вы держитесь, мы делаем все возможное, вы же понимаете. — Порой людей ищут месяцами, хотя бы чтобы найти какой-либо след, а то и годами. И в секунду ты принимаешь решение искать сам и больше не надеяться на какую-либо помощь со стороны. Если хочешь сделать что-то хорошо, что принесет результат — попросту сделай это сам. Бессонные ночи прошли на различных заправках, куда Мадара приезжал и просил показать ему записи с камер, бессонные дни прошли у операторов мобильной связи, которые ему в итоге предоставили записи обоих абонентов и время их последних вызовов за огромную сумму денег. Данная процедура незаконна, но как Тобирама когда-то сказал: В этом мире можно купить каждого, а если нельзя — просто предложите сумму больше. Мадара перестал есть, кусок не лез в горло, кофе вместе с водой пил уже на автомате, пытаясь опередить время и вырвать себе дополнительный кусок. От чего-то он понимал, времени осталось действительно мало, и если они все будут двигаться в том темпе, который сам сформировался сам собой, произойдет нечто ужасное. И это самое ужасное он видел отчетливо в своих снах, от чего от сна отказался попросту. Иногда его вырубало прямо на столе, и он вздрагивал от очередного кошмара, тело сводило судорогой, и он пытался отогнать очередной кошмар движением взмокшей ладони с глаз. Вставал и шел себе заваривать кофе, пока Конан безмятежно спала со своим мужем в спальне. Сны были настолько реалистичны, при попытках проснуться насильно и не слышать крики Тобирамы в них, они словно насильно погружали тебя глубже, и Мадара во снах начинал кричать и сам. Именно сегодня он проснулся от кошмара, который много месяцев назад снился ему самому, еще до того самого момента, когда вся эта история с Тобирамой и Данзо приключилась. И если тогда он не понимал, что была та самая старуха в его снах, сегодня он впервые понял, что она была Данзо, только в таком вот странном, искаженном мозгом образе. И вместо него во сне был Тобирама, а Мадара так пытался его найти. Мадаре снится сон, ему снится дом, такой странный, смутно знакомый и в то же время чужой. Он открывает свои глаза от ощущения того, как его лицо ласкает приятный свет летнего солнышка через огромное панорамное окно. Губы трогает легкая улыбка, и он, немного нежась от света, наконец потягивается на огромном диване и открывает свои глаза. Накидывает на себя купальные шорты и открывает окно, которое ведет на веранду, такую огромную, деревянную, которая по кругу ведет на противоположную сторону дома. Да, дом почему-то словно смотрит на свое же отражение, только на другой стороне никого нет — на другой стороне пусто. Мадара почему-то наклоняет голову чуть в бок и с интересом рассматривает именно ту сторону веранды, она словно живет своей жизнью, и там стоит кто-то, кого так тяжело увидеть. Будто воздух колышется. Где-то во дворе слышится смех детей, в доме слышатся какие-то голоса, и кто-то зовет его завтракать. Мадара поворачивается назад к голосам и прислушивается. — Тобирама, иди завтракать. Мадара разворачивается, спускается вниз по лестнице в сторону голосов и, наконец заходя на кухню, видит эти странные колыхающиеся тени на кухне, которые будто потеряли свою человеческую форму. Мадара оглядывается по сторонам. Откуда же голос? И наконец он видит будто со стороны Тобираму, который так же прислушивается к голосу, который зовет его. — Брат, иди завтракать. Мадара хмурится и Тобирама тоже — тени смеются. Что-то падает, а точнее рамка с фотографией, на которой изображен Тобирама, он и еще двое. Все четверо на каком-то отпуске смотрят в объектив и улыбаются. Фото лежит в стекле, и Мадара, только соприкоснувшись с ним, режет себе пальцы — …рат, иди… — Это, должно быть, Хаширама, — проносится в голове мысль Тобирамы, и на этот раз Мадара наконец понимает, почему тогда сон ему казался таким странным. Сенджу смотрит на серое лицо на бесцветном фото. — Завтракать. Мадара хмурится, и от этого голоса пробегают мурашки по спине, потому что голос словно начинает меняться. Его кто-то зовет, но никого на кухне нет. Тобирама идет в сторону холодильника, открывает его и в ужасе делает шаг назад. Мадара идет за ним. Внутри приемник с кассетой, голос, который зовет его завтракать. Он резко захлопывает дверь шкафа и трет себя руками — стало почему-то резко холодно. — Тут есть кто-нибудь? — спрашивает Тобирама в пустоту. Мадара видит, как он дрожит весь, пытается дотянуться до него своей ладонью, но она словно растворяется в воздухе, оставляя за собой лишь пыль. — Ты тут? — звучит знакомый голос ему в ответ. — Иди сюда. Тобирама выбегает на улицу, дверь за ним захлопывается. Мадара бежит за ним. Он сразу же падает, выбежав на крыльцо, и разбивает свои колени, поднимает голову и видит много народу, какие-то люди заполонили весь этот двор изнутри. Откуда столько людей? — Мадара? — слышится знакомый голос где-то отдаленно, и Мадара, поднимая голову в его сторону, видит Тобираму. — Тобирама? — мужчина шипит от боли. — Тобирама, дай мне руку, я, кажется, ногу вывихнул, когда падал. Но его протянутая рука остается проигнорированной, и Тобирама проходит мимо, смотря явно не на него. — Мадара, иди домой, — человек наклоняется и гладит собаку. И впервые Мадара видит в нем не Тобираму, а Данзо. Они с Сенджу поменялись местами. Тот стоит с победной ухмылкой прямо напротив них. — Что за… — Тобирама поднимает руку, и его лицо вытягивается от удивления. Цепь. На его руке и ноге цепь, которой он привязан к кровати. Мадара кашляет и в очередной раз пытается встать, но спотыкается, задевает что-то собой, и ваза, которая стоит на полу абсолютно пустая, падает. Падает и разбивается. Темно, ничего не видно, хоть глаз выколи. Дверь резко открывается, и мужчина автоматом щурится от яркого солнечного света, то ли рассвет, то ли, наоборот, настолько яркий закат. — Что ты делаешь?! — на него кричит Данзо. Наклоняется снисходительно к Тобираме и шепчет одними губами, заправляя его волосы за ухо, с какой-то нежностью. Мадара остался лишь посторонним наблюдателем. Его тело приковано какой-то неведомой силой к полу, он не то что встать не может, он пошевелиться не может. — Сколько же шума от тебя тут, — Данзо мотает головой и швыряет Тобираме одежку. — Наденешь сегодня эту одежду, ты должен выглядеть хорошо. Господи, ну что ты сопротивляешься? Данзо устало массирует свои виски и переходит резко на крик: — Одевайся я тебе говорю! — замахивается на него, и Тобирама рефлекторно сжимается, все еще ослепленная солнечным светом. От этой картины внутри Учихи что-то сжимается. — Тобирама, я сейчас, я помогу, я встану и… Дверь закрывается с грохотом, Мадара остаётся один. Это доходило до абсурда, в один из приходов этот ненормальный против его воли что-то вкалывает Тобираме прямо в вену, от чего тот сжимается сильнее и просит остановиться. Он царапает его руки, пытается отцепить от себя, пытается остановить все это. Мадара пытается подняться, но тщетно. — Ну смотри, какой ты красивый, вот тебе уже намного лучше, — Данзо с нежностью заправляет прядь светлых волос за ухо Тобирамы и подносит зеркало к его лицу, — и щечки уже румяные, и синяки прошли под глазами — какой ты красивый. Мадара будет доволен. Он скоро придёт, только не начинай истерику как в прошлый раз. Тобирама выжидает считанные секунды, аккуратно сжимая своими пальцами вилку, которую нашел под кроватью, и, выждав подходящий момент, когда крепкие руки Данзо наконец отпускают его волосы, разворачивается и с размаха всаживает вилку насквозь руки в стол, хватает со стола ключи, пытается доползти до входной двери. Ноги не слушаются, ноги предают его, и он падает раньше, чем дотягивается до дверной ручки. Через боль поднимается на трясущихся ладонях, и когда уже наконец ключ почти входит внутрь, в глазах резко темнеет от ужасной боли и отдаленного шипения. Его приложили виском о бетонную стену. — Ах ты неблагодарный кусок дерьма! Тебе всю жизнь мало, поэтому и свихнулся! Молись Господу Богу тебя простить за твои грехи! Мадара резко встает и бежит, пытается догнать Тобираму, но падает и с шипением ударяется лбом о деревянный пол. Становится и смешно, и страшно, страшно скорее от предположения во сне того, что все это не сон, а реальность. Чем Боги не шутят. — Ты не выйдешь отсюда, пока наизусть не будешь знать «Отче наш»! Чтобы искупить свои грехи, молись, становись на колени и молись Господу Богу, тебе надо отмыться от твоих пороков, — Тобирама шипит от боли, и сильные руки опускают насильно его голову в ванну с водой. Он опирается руками о края, лишь бы не захлебнуться, пытается крутить головой и брыкаться, пытается не кричать, чтобы не захлебнуться раньше времени. Его вытаскивают из воды, отчего громким вздохом он вдыхает воздух, сердце колотится и — Ну что, ты готов покаяться? Нет? Ну тогда еще раз. И его грубо толкают в воду опять. И все начинается по кругу. Данзо был словно надзиратель, он приходил к Тобираме каждый день, постоянно спрашивая о его состоянии, о том, лучше ли ему и не хочет ли он воды, а также подготовилась ли он к приходу мужа? А вскоре, когда уже все более-менее стало спокойно, Тобирама даже высчитал промежутки повторяющихся действий прихода Данзо и пытался понять, как же ему найти тот самый подходящий момент, чтобы выбраться оттуда и выйти к свету. Очень хотелось света, тьма же стала чем-то относительно им самим. — Ты выучил молитву? — слышится голос за дверью, и Данзо поворачивает в замочной скважине огромный ключ. — Милый мой, — Шимура причитает, — неужели ты не понимаешь, что ты такой уродливый не нужен никому, впусти в свое сердце свет, очистись от бремени прошлого, да будет тебе истина, да будет тебе свет. Ключ поворачивается третий раз, и как только Данзо переступает комнату, Тобирама со всей силы бьет его по голове вазой, со всем стремлением, и наконец выхватывает ключи от своих кандалов, открывает замок и выбегает наружу. Мадара бежит за ним. Они должны отсюда выбраться живыми. Он или они бегут по какому-то коридору, открывает двери везде, но сколько бы ни открывали — везде пусто, словно никаких комнат не существует вовсе. Они видят в конце дверь, пробегая в каком-то зале, уставленном книгами на книжных полках и камине, тянет к ней свою руку и вот уже почти дотягивается, как ее грубо хватает та же самая старуха и тянет назад. — Далеко собрался? Мадара поворачивается резко назад, пихает Данзо в лицо с локтя, вырывается на мгновение, но ее хватают опять, и когда Тобирама поворачивается опять к ней своим лицом, Данзо застывает, лицо его поменялось, оно словно воск стекает по подбородку, остатки щек кусками отваливаются от ее настоящего лица, и на них смотрят смутно знакомые карие глаза. Тобирама шипит, пихает его, рукой тянется к дверной ручке, но это что-то тянет его назад на себя, после обхватывает пальцами сильнее ее лодыжку и выворачивает. — Ты думаешь, он тебя такого уродливого захочет и полюбит? Да ты должен быть благодарен, что тебя вообще не кинули подыхать, мразь! — орет что-то, пока Мадара всеми силами пытается ухватиться за ножку шкафа, до которого ей остается каких-то пару метров. — Отъебись! — Тобирама со всей силы ударяет вывихнутой ногой его прямо в лицо, и Данзо, шипя от боли, наконец расслабляет пальцы с захвата. Мадара, пользуясь моментом сразу, наконец доползает до шкафа и, молясь всему, что можно, пытается скинуть его на Данзо. Тяжело, не получается. — Ты не выберешься отсюда живым и здоровым, — Данзо поворачивается на спину и смеется в голос. — Здоровым на голову точно! — смех разносится по всему пространству, и Мадара со всей силы бьет своим телом шкаф, который наконец подкашивается и падает прямо на Данзо. Он даже не кричит, лишь громко хохочет, а после затихает. Тобирама сидит еще какое-то время, обхватив себя руками, после поворачивается прямо к двери и через боль пытается встать и, наконец, сбежать отсюда. Открывает дверь и перед ним предстаёт абсолютно нормальный, светлый дом, который совершенно отличается от темной, сырой и неприятной второй части этого здания. Мадара резко почему-то может встать, словно его ноги моментально зажили, и встает. С особым интересом рассматривает местность вокруг и пытается найти выход. Поднимается по лестнице и выходит на этаж, в конце которого стоит одинокая светлая дверь, за которой выход. Мадара дергается в сторону двери и уже улыбается, что скоро выйдет отсюда, но резко ее бьет холодный пот. Это их дом — их с Тобирамой дом. Он медленно поворачивается назад, чтобы убедиться, что он точно вышел с нижнего этажа, но за ним уже ничего нет. За ним пусто. Мадара хмурится и наконец идет в сторону двери, проходя мимо их кухни и гостиной, смотря в обе стороны, пытаясь найти глазами там Тобираму, но там пусто. Она уже почти дотрагивается до ручки, чтобы наконец выйти, как за спиной слышится спокойный голос. — Куда ты? — Тобирама вздрагивает и поворачивается назад, сзади него стоит Данзо и смотрит на него внимательно. Мадара молчит, взгляд скользит по рукам Тобирамы, в них ничего нет. — Ты куда-то уходишь? Куда же ты? Тебе опять нездоровится? — он сочувственно улыбается и хмурится. — Пойдем, я дам тебе лекарство, и тебе сразу полегчает. Мадара молчит и не двигается. Почему-то становится страшно. Некомфортно и не по себе. Он медленно нажимает на ручку, чтобы дверь открылась, но Данзо лишь хмурится и делает еще один шаг в ее сторону. — Милый, ты опять напугаешь детей, если уйдешь. Пошли домой, Данзо уже приготовила нам всем воскресный ужин. Она сказала, что тебе опять нездоровилось. — Мне надо домой, — Тобирама отвечает спокойно и открывает дверь. — Милый, ты дома, — удивленно говорит Данзо и делает еще пару шагов к Сенджу. — Ну брось, пошли, тебе надо прилечь. — Мне надо вернуться домой, — Тобирама дергает ручку еще раз, но ее заклинило. Данзо устало выдыхает и качает головой. — Опять ты за свое, ну все же хорошо было. Мадара лишь толкает дверь, и ее резко ослепляет свет, от чего она щурится и почти слепнет, Тобираму резко за руку хватают и тянут на себя. — Я же говорю тебе — ты дома, перестань. Или тебе опять плохо стало, и тебе надо выпить лекарства? Неужели ты хочешь, чтобы дети видели тебя в таком виде? — Данзо, отпусти меня! — Тобирама грубо толкает его и выбегает на улицу, оставляя за порогом дома грустного Данзо, который стоит с опущенной головой и смотрит в пол. Мадара смотрит на эту картину и поджимает губы. Он просто молится, чтобы это действительно был просто сон, чтобы всего этого не было на самом деле. Этого не может попросту быть. Тобирама не должен справляться со всем этим один, их всегда было двое, он не должен, они не должны. Они же обещали друг другу, дали слово. — Как бы ты далеко ни убежал, я все равно тебя найду где угодно, потому что я и есть твой дом, Тобирама, неужели ты не понимаешь, что ты дома? Слова звучат так громко, будто их кто-то кричит прямо на ухо, и Мадара дергается. Резко темнеет опять, словно местность накрывает огромное полотно, гася любой свет в округе. Мадара бежит за Тобирамой по какой-то длинной дороге в сторону леса и, осматриваясь по сторонам, не может найти ни одного знакомого объекта. Он зовет своего мужа, умоляет остановиться, просит его, но тот не слышит его. На улице пусто, ни в одном доме не горит свет. Тобирама останавливается, чтобы перевести дыхание, и на всякий случай оборачивается назад, чтобы убедиться, что его никто не преследует. Нет, никого. Он сглатывает и, повернувшись обратно, вздрагивает — перед ним стоит юноша с черными короткими волосами и смотрит на него. — Простите, — Тобирама извиняется, — вы не знаете, где тут город? Я не могу попасть домой. — Город? — его удивленно переспрашивают и с интересом рассматривают. — Тут нет никакого города уже лет так пять — он уничтожен ураганом. С вами все в порядке? Мадаре плохеет. Это Кагами. Он узнал его. — Я… Меня зовут Тобирама Сенджу, скажите, где я могу найти… найти… — он запинается. Кого? Такого темноволосого юношу, ну такого, как вам объяснить? Кагами напротив него смотрит сочувственно и мотает головой. — Простите, а зачем вам Мадара? Он женился пять лет назад, и у него ребенок, боюсь, вы назвали мне свое имя неправильно, — юноша мягко улыбается. — Повторите, пожалуйста, как вас зовут. Я попробую вам помочь. — Тоби, не слушай его! Я здесь, за тобой, посмотри на меня! Я тут! — Учиха кричит, но понимает — его никто не слышит. Тобирама хмурится, сжимая руку в кулак, и повторяет: — Я сказал все правильно, меня зовут Тобирама, и я… — Нет, — голос юноши резко становится ледяным, и он отступает от Сенджу на пару шагов. — Этого не может быть, вы врете. — Почему? — Тобирама раздражается и уже хочет уйти в другую сторону, найти кого-то более адекватного и попросить помощи. — Потому что, — юноша вытаскивает фотографию с Тобирамой, — человек, про которого вы говорите, — мой учитель, и он умер пять лет назад. Вы не он, назовите свое имя. Тобирама рассматривает фотографию с дрожью в пальцах, словно его облили ледяной водой, и моргает пару раз, это действительно он, на фотографии он, только немного другой. Мадара наконец поднимает голову обратно, но впереди уже никого нет. Юноша куда-то пропал, Тобирама оглядывается по сторонам — вокруг совершенно пусто. Темно и пусто. Он садится на корточки, а после и вовсе на асфальт, рассматривая старую фотографию, на которой изображены еще какие-то люди, которых он совершенно не знает. Становится ужасно одиноко, холодно и почему-то противно. — Я же говорил тебе, ты дома, Майн. Больше ты никому не нужен, — слышится голос в конце дороги, Тобирама поворачивает голову туда же. Вместе с Мадарой. Перед ним стоит Данзо, рядом с ним стоит та старуха, они улыбаются ему. Пошли домой, Майн, пошли домой. Мадара резко открывает свои глаза от колотящегося в груди сердца посреди ночи и судорожно ищет пальцами телефон. Три с копейками — ему всего лишь приснился кошмар. Очень неприятный кошмар. Поворачивает голову в бок, рядом на диване с ним спит Майн, уткнувшись мокрым и немного прохладным носом в его спальные штаны.***
Наркотики, психотропные дают в голову моментально и изменяют оставшийся рассудок, за который ты так боролся без остатка. Тобирама чувствует тепло, которое начинает медленно окутывать его, принося какой-то покой. Он смотрит на Мадару, который лежит на кровати в одних спортивных штанах и в эротичном, соблазнительном жесте манит его к себе. Он так соскучился по нему, он так истосковался по нему и просто хочет обнять его, поцеловать его и никуда больше не отпускать. Он хочет вернуться домой вместе с ним и забыть как страшный сон весь этот кошмар, который приключился с ним за весь этот месяц. И если для того, чтобы выбраться отсюда вдвоём, он должен исполнить прихоть Мадары — он исполнит ее. Наркотики притупляют болезненные ощущения по всему телу от множества ран, половина из которых уже давно воспалились из-за неспособности организма восстанавливаться больше — на боль он не обращает никакого внимания. Наркотики закупорили своим ядом здравый смысл, и он даже не задумывается о том, что Данзо может вернуться и помешать им, он не допускает мысли, что Данзо где-то рядом. Ближе, чем он может себе может вообще представить. Он набрасывается на Мадару и не понимает, что Данзо сейчас прямо напротив него. Смотрит на него, дышит им, целует его с полной отдачей так жадно, на которую только способен, Данзо обнимает его за плечи и с остервенением тянет на себя, Данзо примыкает своим телом к его и с полным осознанием его сознание ликует — он победил. Мужчина снимает в спешке с Тобирамы нижнее белье и кивает в сторону смазки, которая лежит прямо на его кровати около подушки. Тобирама целует губы Мадары жадно, с трепетом, и весь его низ стягивает огромным возбуждением от таблеток, которые Данзо заставил его проглотить вместе с вином. Он хочет его всего и прямо сейчас, по-зверски грубо, а после зацеловывать каждую клеточку тела и зализывать рвущиеся наружу укусы. В знак извинения за несдержанность. — Ты хочешь меня? — Данзо видит, как Тобирама трепетно растирает у него внутри смазку своими пальцами. — Да, — Тобирама вжимает руки Данзо в кровать и смотрит на него диким взглядом, нависая прямо над его лицом. — Скажи громче! — Данзо приближается и, вырывая свою руку из захвата, сжимает волосы Тобирамы в хватке пальцами. — Хочу тебя всего, — слышится тяжелый голос и приглушенный рык. — Громче! — Данзо закусывает губу и наконец отпускает его волосы и сам лично, обхватывает налившийся кровью член Сенджу, и тот упирается об его анальное отверстие. Надо растянуть удовольствие прелюдиями, рука скользит по дрожащим от напряжения плечам Сенджу. — Я тебя хочу, — Тобирама грубо разворачивает Данзо на живот и вжимает его лицо в простынь. — Хочу тебя полностью, только тебя, — член наконец просовывается в Данзо, и Шимура улыбается в простынь, сжимая ее своими пальцами. — Тогда трахай меня, Тобирама, трахай меня всего. Я твой, — он вскрикивает от резкого толчка и улыбается, — да, вот так. Жёстче! Тобирама теряет голову от этих слов и вбивается в Данзо сильнее, плавно выходит, резко руками обхватывает его плечи и горло, поднимая выше, и выходит опять. Он целует Данзо в шею, и второй от этого выгибается. Мурашки скользят по плечам и растворяются между двух тел. Тобирама в нем — самое лучшее, что может быть на свете. Так хорошо, чувство полноценности окутывает сознание, окутывает тело судорогой и с криками в подушку выходит наружу. Ненормально жарко. Губы Тобирамы касаются его спины и Данзо толкается ему навстречу, Тобирама вскрикивает и его руки перемещаются на ткань скомкавшегося под ними одеяла. Толчки становятся влажными. Липкими и скользкими, Данзо резко отпихивает Тобираму в бок и тот прижимает его со спины. Так жадно, от этих объятий начинает кружиться голова. Плевать на открывшиеся раны — сейчас просто чертовски хорошо. Трахаться сбоку — их любима поза, когда ты можешь прижаться к любимому человеку как можно ближе и ощущать своей кожей его. — Мне так хорошо, — шепчет Данзо в порыве экстаза и поворачивает голову к Тобираме, тем самым прося еще один поцелуй. I don't have to fight alone — Я люблю тебя, — бормочет Тобирама куда-то в шею Данзо и чувствует, как на него находит вторая волна возбуждения и счастья. Я люблю тебя, Мадара, больше жизни. Данзо наваливается на него сам и, сжимая его руки, перемещает ладони на свои бедра и садится сверху, он делает круговое движение бедрами, вызывая крик у обоих от задевания простаты синхронно. Наклоняется, целует его в стертые губы и трахает Тобираму сам сверху, насаживаясь на него. Стонет. — Господи, как хорошо, — он прикрывает свои глаза, и ему хочется плакать от прилива ощущений. Они начали отношения с секса, и начнут их снова с этого самого секса. Секс был их горизонтом, секс был их попутным ветром, секс был их отдачей, секс —проявление их любви. Тобирама обхватывает его ладонь пальцами, подносит ее к губам и целует, посасывая каждый палец, смотря прямо в его глаза. Тобирама сводит его с ума — Тобирама давно его свел в полнейшую яму безумия. И Данзо так там спокойно и уютно. Потому что он понял — он единственный человек в жизни Сенджу, который разделил его безумие и сделал его одним на двоих. Данзо залез Тобираме под кожу, впитав его в себя, Данзо проник в его мозг и не хочет останавливаться. Они сливаются, бурно кончая, и после лежат в обнимку, не могут отдышаться. Данзо со счастливой улыбкой обнимает Тобираму своей рукой, а Тобирама… В полнейшем покое засыпает в обнимку с самым любимым человеком на свете. С Мадарой , и все посторонние голоса стираются. Он чувствует такой покой, безмятежность ровно до утра, пока его не отпускает и его не начинает тошнить. Простыня испачкана в крови — его крови, раны ноют, и голова разделяется на несколько частей. И ее еще можно было бы собрать, только вот. Данзо на следующий день, входя в комнату, включает ему на телефоне их секс, и суровая реальность происходящего обрушивается на Тобираму лавиной. — Я думаю, — Данзо с нежность гладит щеку Тобирамы, ликуя от его ошарашенного взгляда, — Мадаре очень понравится наше домашнее видео, а какая озвучка, я готов слушать твои слова о любви ко мне часами. Ты проиграл, Тобирама , ты полностью в проигрыше, и больше тебе не отвертеться, как бы ты ни хотел. — Ты… — Тобирама сглатывает, пытаясь сдержать всхлип, но впервые понимает — не может. — Что ты сделал? — Ничего, я просто дал почувствовать себя счастливым, — Данзо целует его в щеку, но Тобирама дергается от него в ужасе, и этим самым вызывает мимолетную злость на лице Шимуры. — Я спал не с тобой, я видел Мадару и… Удар со всего размаху следует ему в ответ с ладони по лицу и Данзо, сжимая его руку, поворачивает к себе грубо и отвечает ему: — Видимо, все-таки не настолько уж сильно, раз я смог стереть ощущение и узнавание Мадары наркотиками и таблетками, дорогой, — он видит этот ужас в глазах Тобирамы и усмехается шире. — Значит, твоя любовь к Мадаре, ничто иное как ебнутое самовнушение, не более не менее, я так хотел узнать, прав ли я или нет, и ты знаешь. — Я чертовски прав, и мы оба понимаем… ведь ты, — он встает и победно улыбается ему, достает шприц из кармана и идет в его сторону. Он переспал с Данзо по собственному желанию. И ему было хорошо. Ему было лучше, чем когда-либо, и не. с Мадарой. И они оба прекрасно понимают это. А дальше для Тобирамы наступает самое тяжелое время за все пребывание в заключении, ведь Данзо больше не вкалывает ему ничего, и у организма начинает медленная ломка, которая начинает окончательно и бесповоротно сводить его с ума. Данзо сошел — а теперь и Тобираме пора. Шимура никогда не слышал, как может Тобирама настолько сильно кричать, когда кости выворачивает наизнанку, когда ломка выворачивает твои глазницы и язык становится наполненными костями. Когда сушит настолько сильно и температура поднимается до сорока. Голоса возвращаются все сразу, и Тобираме кажется — он попросту оглохнет. Они больше не прекращаются, изо дня в день они лишь усиливаются и становятся громче. Громче и громче и громче, пока он лежит на полу, сжимая своими ладонями уши, сжимает пальцами волосы и пытается вырвать их с корнем, пока тело становится каменным, из его кожи начинает просачиваться ель, маленькие иглы вылезают из открытых ран, и Тобирама не может встать вообще больше. В голове играет все та же мелодия пианино из детства, и он лишь где-то отдаленно видит силуэт. — Мадара, — стон выходит каким-то болезненным вперемешку с именем, которое для него всегда останется самым живым. Самым родным. — Мадары здесь нет, — тихо отвечает Данзо ему и насильно вливает в него воду, сжимая его челюсть. — Где Мадара. Мадара. Мадара. Мадара. Мадара? МАДАРА! Он бормочет словно молитву, умоляя Мадару прийти. — Тобирама, когда же ты поймешь, Мадара умер три года назад, он разбился в той аварии, и ты не смог его спасти. — Ты врешь! — слезы подступают к глазам. — Этого не может быть, — он не верит ему, не может поверить. — Ты отказался от него, своими руками, по собственной воле ты не стал спасать его, — Данзо пытается объяснить простую истину Тобираме, которую тот все никак не может принять. Он задыхается, не может поверить в это, не может — этого попросту не могло случиться. Он не мог предать его, не мог. — Скажи, если бы тебе нужно было бы предать человека, который в тебя верил и надеялся, который любит тебя, что бы ты сделал? — голос звучал будто за стеной воды. — Я лучше бы умер. И тем временем голоса сливаются в один сплошной смех, от которого, кажется, перепонки лопнули. Тобирама лежит на полу и глотает воздух, задыхается в своих собственных слезах. Он уже ничего перед собой не видит, краски перетекли в один сплошной черный фон. Боль не отрезвляет больше, больше впивается в его нутро и становится с ним одним целым. — Добро пожаловать домой, — слышится спокойный голос где-то в его голове. — Скажи, если бы тебе нужно было убить человека, который в тебя верит и надеется на тебя, что бы ты сделал? — голос звучал будто за стеной воды. — Я бы умер сам.***
Поиски наконец-то приводят Учиху в огромный дом, который полностью лишен света. Холодный февральский воздух задувает под его одежду, но он лишь пытается перебороть сильный озноб, который смешивается с разгоряченным телом, которое потряхивает от возбуждения от волнения. Он не помнит, когда последний раз спал, но зато, его бессонница наконец привела его к пункту назначения. Все дороги вели Учиху сюда. Больше искать негде. Конечный пункт. Машину он припарковал за пару кварталов, напрочь заметая за собой следы и не сдавая себя с потрохами ревом мотора машины. Идет на автомате. Он толкает дверь как можно тише своей ладонью и в этот же самый момент понимает одну странную вещь — она открыта. Неужели Данзо настолько устал и потерял бдительность, что забыл закрыть ее? Чуждый ему дом встречает специфическими запахами, в которых отчетливо просвечивается нотки алкоголя, пота, еды и страха. Страх ощутим через воздух. Везде стоит такая темень, хоть глаз выколи. Мадара опирается ладонями о стену и не решается включить свет, идет на ощупь и пытается вслушаться в какие-либо звуки в доме. Стоит гробовая тишина, словно в этом доме он сейчас абсолютно один и дом лишь скрипением пола так вымещает свое недовольство нежданному гостю. Он тихо зовет Тобираму, но ничего не слышит в ответ, в какой-то момент не заметил бутылку, спотыкается об не, та с звучанием откатывается от него и ударяется о стену. — Дерьмо, — Мадара ругается про себя, на всякий случай берет бутылку в руки и идет дальше. Половина дверей в доме не закрыты, но, заглядывая внутрь, он не видит за ними ничего кроме как уродливой и какой-то насмешливой улыбки темноты, которая так и хочет вцепиться в него своими когтями. Он идет дальше, вдоль коридора и останавливается, пытается прислушаться — какое-то копошение вдалеке за закрытой дверью. Ускоряется и сзади него тень скользит прямо вдоль коридора. Его телефон в кармане вибрирует, и Мадара шипит на него же и не поднимает трубку. Наконец открыв все двери, он открывает последнюю и пальцами пытается нащупать включатель. Яркий свет озаряет комнату, и Мадара, сощурившись, моргает пару раз, наконец возвращает себе фокус зрения, и когда до него доходит, что он видит, ему резко плохеет. Тобирама сидит привязанный к батарее, полностью голый, все его тело в гематомах, в ссадинах, и он лишь поднимает к нему свою голову и смотрит полностью пустым взглядом на него. Он не узнает его? Тобирама словно не видит его, смотрит не на него, а сквозь него. — ТОБИРАМА? — Мадара в ужасе вскрикивает и делает пару шагов, хочет прямо сейчас развязать его. — Господи, — его губы дрожат, он делает пару шагов и видит какой-то просвет в зрачках Сенджу. — Я тебя сейчас развяжу! Я! Что? Тобирама мычит, дергается и вытягивает шею так сильно, как может, пытается мычать, умоляет его посмотреть назад. Молится всем богам, чтобы Мадара обернулся. Отчаянно машет головой и орет, но из-за кляпа слышаться только мычания. — Нет? — Ну привет, Мада, — слышится спокойный голос сзади. Мадара резко разворачивается от осознания кому он принадлежит, сначала он видит Данзо и хочет уже наброситься на него, как тот с иронией добавляет. — Я давно тебя здесь жду. Мадара возвращается в прогнившее здание и первым делом, когда заходит внутрь, замечает то, что света внутри больше нет. В нём начинает зарождаться настоящая паника, он почему-то видит огромную лестницу сбоку, а на ней того самого человека в белом, который сидит на ступенях и улыбается ему. Но он боится не его, он видит за ним свой портрет во всю стену и почему-то хаотично ищет руками выключатель, который, как назло, куда-то исчез. Он все пытается и пытается включить свет, но внезапно в последнем из снов он ощущает чужое присутствие за спиной и впервые в жизни испытывает какой-то животный страх — страх обернуться. Человек на лестнице все также улыбается ему и вскоре начинает смеяться, показывая дрожащим пальцем куда-то за его спину. По спине Учихи пробегает стая мурашек. Что-то живое, огромное и наводящее ужас стоит за ним, а Мадара все также пытается найти включатель. Наконец находя и нажимая на него своими дрожащими пальцами, ловит глазами грязно-оранжевый свет, озаривший помещение, но в следующий момент слышит отчетливые слова: — Тебе это не поможет. Ты долго еще собираешься бегать от меня? Повернись. Свет резко выключается, и это что-то подходит ближе. Мадаре становится ужасно тяжело дышать, он ловит и ловит выключатель пальцами. Силы уже покидают его, и он, цепляясь за дверь руками, скатывается по стене вниз, пока это что-то уже близко. — Давай же, повернись ко мне, я так давно тебя тут жду. И когда эта чернота уже близко, Мадара, наконец, находит руками выключатель, и яркий свет снова озаряет всю комнату, не давая ничему постороннему дотянуться до него. Обычно сон заканчивается, а Мадара просыпается с криком и весь мокрый. Прямо на лицо Мадары направлено дуло пистолета. — Да ты ебнулся, — Мадара ошарашенно может только выговорить. — Опусти бутылку на пол, высунь свой телефон и толкни в мою сторону, после руки держи у лица, без резких движений. Сначала мы поговорим, и ты будешь хорошим мальчиком. Мадара кладет бутылку на пол и поднимает руки над головой, косится в сторону Тобирамы, который тоже побелел. — Ой, ты не смотри на него так, он тебя уже вряд ли узнает, — Данзо забавляет вся эта картина пред ним. Он берет в руки телефон и усмехается. — Лучше бы ты сказал Конан где ты. Она волнуется, Мада. Плохо таким быть. — Данзо, опусти дуло, — Мадара говорит спокойно и пытается понять, что ему сделать в следующий момент. — Мадара, милый, здесь правила диктую я, — он дергает рукой и, видя, как Мадара дергается сам, заслоняя собой Тобираму, не может сдержать усмешки. — Боже, ты так мило защищаешь его собой, я прям сейчас расплачусь. — Данзо, давай мы спокойно поговорим и все обсудим, ты же понимаешь, что ты отсюда просто так не выйдешь, когда тебя найдут и поймут, что ты сделал, — Мадара пытается подобрать нужные слова, но язык его не слушается от сильной усталости. Поспать все-таки надо было. Данзо задумывается на секунду и закусывает губу: — Видишь ли в чем проблема, Мада, единственный тут кто знает, что это сделал я — это ты, и если не будет тебя, следовательно знать не будет больше никто, ты же не сказал куда едешь, и ты вроде как уже давно сдох, так что… — он переводит дуло на Тобираму и пристально следит за реакцией Мадары. Тот моментально заслоняет собой Тобираму и даже не смотрит на Сенджу. Годы идут — ничего не меняется, Мадара всегда прикрывал Тобираму собой — это было что-то сроду рефлекса. — Как благородно, — тянет слова Данзо и качает головой в усмешке, — ты как львица защищаешь своего ребенка, но только вот, — его взгляд меняется, и голос становится ровным, — неужели ты и правда думал, что я смогу даже дать возможность зародиться мысли в своей голове, чтобы навредить любимому человеку? Ты серьезно так думаешь, Мадара? Учиха резко хватает бутылку с пола и Данзо усмехается в последний раз. А после, когда Мадара встает. — Я же говорил тебе не дергаться, Мада, — голос звучит флегматично, скучающе. — Но ты меня не послушал. Ну что ж, — он резко переводит дуло пистолета на Мадару и нажимает на курок. Раздается выстрел, который оглушает напрочь. Тобирама дергается со всей силы и орет в кляп, в ушах так и остался этот оглушительный грохот, в глазах начинает темнеть. Резкая боль пронзает остатки разума и разбивает его здравый смысл на множество осколков. Где-то за окном лает соседняя собака, рев которой доносится и до них. Шум машин стихает, ветер замолкает и перестает задувать из открытого окна. — Добро пожаловать домой. Я здесь давно тебя жду. — Усмешка. — Майн.