Mine

Я надеюсь, ты дочитал до этого момента… Надеюсь, что по итогу ты действительно все, что я писал тут, читал. Все это время я писал для тебя, не задумываясь для чего именно. Мне просто хотелось быть полностью открытым перед тобой, хотелось донести все, что не мог сказать тебе словами по той или иной причине — донести текстом. Я искренне верил в течение всей жизни в то, что когда-нибудь мы с тобой, сидя рядом друг с другом, перечитаем все это, закроем наконец эти дневники и обнимем друг друга крепко с чистой совестью выполненного долга. Но… Мадара Учиха-Сенджу, пожалуйста, не плачь сейчас — я знаю тебя слишком хорошо — вытри свои слезы. Потому что сейчас плачу я сам, пока пишу это тебе. Я плачу от того, что больше не могу вытереть твои. Я бы очень хотел успокоить тебя, обнять тебя и выйти из комнаты как раньше… Но не смогу больше этого сделать никак. Помнишь, на протяжении долгого периода времени я в своих записях часто упоминал свой вопрос и гипотезу по поводу своей жизни? Так вот… Я всю жизнь хотел узнать, иронична ли она своим чувством юмора, и признаться честно, думал, что в итоге так никогда и не узнаю… Так вот… Я никогда тебе не рассказывал, откуда эти мысли в моей голове вообще появились. Началось все с того, что мы когда-то разговаривали с Изуной, детьми еще были. Нам было 8 лет. Я помню тот день. Он задал мне такой странный вопрос.       — Скажи, если бы тебе нужно было предать человека, который в тебя верил и надеялся на тебя, который любил тебя, что бы ты сделал?       — Я лучше бы умер, — ответил я. После он задал еще один вопрос будучи немного старше. Было нам лет 10. Снова задал.       — Скажи, если бы тебе нужно было убить человека, который в тебя верит и надеется на тебя, что бы ты сделал?       — Я бы умер сам. Когда нам было 13 лет, у нас состоялся уже более длинный разговор. Наверное, это нормально, ведь мы росли, у нас все больше и больше появлялось вопросов и к жизни, и друг к другу.       — Скажи, Тоби… Если бы два человека тонули, но у тебя была бы возможность кинуть спасательный круг только одному человеку, кого бы ты выбрал? Одного из них любишь ты, а другой любит тебя. Кого ты спасешь, Тоби? Тогда я сказал, что не знаю ответа на этот вопрос. В принципе это было и неудивительно — я был мал, ничего не понимал в жизни и не понимал о себе. Но думал… В обоих случаях это эгоизм. Изуна тогда ответил мне на мою фразу:       — А Мадара сказал, что спас бы того, кого любит он сам. Ведь если ты кого-то искренне любишь, то этот человек почувствует твою любовь рано или поздно. По крайней мере, брат в этом уверен. Этот ответ меня так поразил, знаешь, я крутил его в голове на протяжении всей жизни. Но тогда решил уточнить вопрос у него самого… Будто заранее стараясь понять, какое может быть мнение у близкого мне друга:       — А кого выбрал бы ты?       — Я бы выбрал того, кто любит меня. Я искренне уверен, что рано или поздно можно полюбить человека из-за его отношения к тебе. Следовательно, мы бы с Мадарой спасли друг друга. Нет, конечно, если мне поставят выбор между братом или кем-либо, я всегда выберу Мадару, но в другом случае будет зависеть уже от обстоятельств. Это слишком сложный вопрос, видимо, наши братья обсуждали это друг с другом, но, как видишь, их мнения тоже отличаются. И мой вывод был таким:       — Ну раз Мадара уверен, значит, наверное, это и есть истина. После этого самого разговора во мне что-то, знаешь, вспыхнуло и не давало покоя всю мою жизнь. Ведь тебя я любил еще с детства, ты это и так знаешь, у нас с тобой много чего случалось, мы тогда не смогли быть вместе по множеству причин… и по итогу я изначально пришел к такому выводу: «По-настоящему полюбить и полностью принять человека можно только тогда, когда ты прошел то же самое, что и он. Пережил то же самое от начала и до конца» После того, как ты очнулся и все начало идти по кругу — ну ты и сам знаешь — я пришел к другому умозаключению… Моя гипотеза в жизни заключалась в том, что: «Чтобы человек тебя понял полностью, всего тебя, целиком и принял таким, какой ты есть, спасать его недостаточно. Любить его недостаточно, вернуть его к жизни недостаточно, отказаться от всего недостаточно, все это ему доказывать тоже будет недостаточно. Человек поймет тебя только в том случае, если переживет то же самое, что и ты, или… или окажется на твоем месте. Только тогда, когда он станет тобой и проживет то же самое, этого будет достаточно.» И знаешь, в чем заключалась та первая… ирония? Ну, та самая причина, которая мне не давала покоя очень длительное время: Этого тоже было недостаточно для нас двоих. Иногда вышеперечисленного недостаточно, чтобы человек тебя понял. К такому выводу я приходил снова и снова, пока все не стало так стремительно меняться в нашей с тобой жизни. И снова в голове возникли эти два вопроса Изуны. Снова и снова возникали — я размышлял тогда и приходил уже к более четкому ответу.       — Скажи, если бы тебе нужно было предать человека, который в тебя верил и надеялся на тебя, который любит тебя, что бы ты сделал?       — Я лучше умру.       — Скажи, если бы тебе нужно было убить человека, который в тебя верит, любит и надеется на тебя, что бы ты сделал?       — Я лучше умру сам… А после, размышляя снова над этим же вопросом:       — Скажи, Тоби… Если бы два человека тонули, но у тебя была бы возможность кинуть спасательный круг только одному человеку, кого бы ты выбрал? Одного человека из них любишь ты, а другой любит тебя. Кого ты спасешь, Тоби? И снова.       — Скажи, если бы тебе нужно было предать человека, который в тебя верил и надеялся на тебя, который любит тебя, что бы ты сделал?       — Я лучше умру. И СНОВА:       — Скажи, если бы тебе нужно было убить человека, который в тебя верит, любит и надеется на тебя, что бы ты сделал?       — Я умру сам… Но я все же рад, что смог узнать, была ли моя шутка, ирония моей жизни верна. И знаешь… Верна. Ты, когда страницу перелистнёшь, наконец-то ее узнаешь.

***

I been out here for a minute Hands clenched as I walk through the fog Blood in the water Smoke in the air filling my lungs Изуна подходит в темноте к дому ближе с абсолютно безэмоциональным выражением лица, весь бледный, и пару раз моргает. Подходит к той самой приоткрытой двери. Его пальцы сжимают рамку с фотографией, на которой… Его тошнит до сих пор — его сейчас попросту вырвет. В голове стало слишком шумно, шумно настолько, что попросту невозможно уже унять эту громкость от собственных мыслей. Те слишком быстрым потоком сменяют друг друга.       — Этого… не может быть. Мадара… Его брат стоит и счастливо смотрит на него с фотографии рядом с Тобирамой. Губы Изуны подрагивают, руки дрожат, в горле встал настолько гадкий ком, от которого давящее ощущение удушья начинает медленно подниматься прямо по пищеводу. Их ребенок… Орочимару, стоящий прямо между НИМИ — обе его руки лежат на их плечах, около его коленей стоит ребенок… Надпись на фото: «Семья». В голове в этот момент слишком много мыслей, таких как:       — Они оба предали тебя.       — Они обманули тебя.       — Избавились от тебя!!!       — Они даже ничего тебе не сказали.       — Ты не нужен им, Изуна. В нем что-то окончательно умерло от осознания, что и кого именно он видит на этом фото — вот сидит Тобирама, счастливо улыбающийся в камеру, Мадара с прикрытыми от счастья глазами обнимает его со спины.       — Ты им никогда нужен и не был. Вот ирония, да? Неужели они думали, что если скажут ему, то он ничего не поймет и не примет? Вот стоит его брат — живой. По другим фото видно, что он наконец-то встал с инвалидного кресла, значит, авария действительно была — он не умер. Он все это время просто намеренно избегал его? Он просто вычеркнул всех из своей жизни, и получается, что пока он так отчаянного пытался найти его…       — Ты просто все время был не больше, чем обуза, Изуна. Все это время Мадара был вполне живой и, как видно, счастливый с Тобирамой. Изуна пытается сопротивляться в своих мыслях самому себе. Мадара не мог бросить его и предать вот таким образом. Это же Мадара… его родной старший брат.       — Он точно ему мозги запудрил. Это не мог сделать Мадара по собственной воле! Не мог! Мой брат не мог так поступить! Он просто ему ничего не сказал! — пытается убедить себя Изуна, смотря на эти фотографии с ужасом. По ощущениям, будто скрутило изнутри весь пищевод в ком.       — Но откуда фотография на стене? — шепчет какой-то внутренний голос в голове, похожий на голос Данзо. — Ваше семейное старое фото. Неужели ты думаешь, что Мадара ни разу не спросил, кто это стоит рядом с ними?       — Наверное, Тобирама сказал ему, что я умер, иначе другого варианта быть не может! — отвечает Изуна себе же.       — И Мадара так быстро поверил? Хм… Наверное, он искал тебя… Ну да. Ты же себя похоронил и могилу даже сделал. Видимо, он приехал на кладбище, увидел все своими глазами. Точно! — голос Данзо в голове смеется. — Логично…       — Логично! Боже, какой же я идиот — Мадара просто думает, что я умер, вот и все… — Изуна соглашается с комментарием. Возникает второй вопрос в голове: — А Хаширама? Хаширама знает все… или Хашираме они тоже ничего не сказали?       — Или они просто избавились от Хаширамы, как от предателя, или Хаширама все это время лгал тебе в лицо, зная, что твой родной брат жив… — голос в голове давит сильнее.       — Нет, Хаширама точно не стал бы такого делать! — кто-то внутри протестует.       — А я думаю, стал бы — он всегда хотел добить его. Ты и сам, Изуна, видел, на что Хаширама способен. Да и в суде было доказано, что Хаширама причастен к аварии Мадары, — голос Данзо провоцирует все интенсивней. — Скорее всего он просто хотел тебя раздавить еще сильнее, ведь ему и так мало было всего того, через что тебе пришлось пройти. Изуна наконец доходит до комнаты и толкает дверь ладонью, осматривает ее и, видя спящего прямо на диване рядом с детской кроваткой Тобираму, понимает, что сейчас еще немного, и он сорвется на крик, набросится на него и попросту… попросту… Нет, рано. Сначала надо брата найти — в комнате его нет. В этой точно нет. Он смотрит на спящего Сенджу, в голове всплывает тот самый диалог.       — Мадара, он не у…       — Убирайся, Тобирама. И чтобы я тебя больше никогда не видел — ни здесь, ни где-либо еще, — Изуна говорит тихо. — Если я тебя увижу еще раз в своей жизни, клянусь, я не знаю, что я с тобой сделаю. Но я знаю точно, изнасилование тебе покажется самым лучшим из всего, что я с тобой сделаю, — он говорит это с улыбкой на лице, такой счастливой. — А теперь пошел нахуй отсюда. Он же все знал с самого начала. Каждый раз, когда Тобирама приходил к нему то в больницу, то в офис — он все знал. Этот сукин сын все знал! Изуна начинает припоминать связанные с Тобирамой моменты за последние пару лет. Каким он был слепым, каким он был глухим. Изуна рассматривает спящее и умиротворенное лицо Тобирамы, который лежит, прикрыв своей рукой глаза, свисает с дивана вторая, из ладони которой выпал мобильный телефон. В коридоре пахнет чем-то таким мягким и приятным, словно где-то неподалеку стоит ароматизатор хлопка, но ничего не видно. Изуна пытается нащупать в руках телефон и включить обычный фонарик, чтобы увидеть хоть что-то. Так, он снова в прихожей, коридор, и дальше, видимо, дорога ведет в сторону второго этажа, гостиной и кухни, еще одного кабинета. И такая гробовая-гробовая тишина. Тишина давит и создает полнейшее ощущение дискомфорта. Где-то вдалеке, вероятно, со стороны кухни слышится, как с крана капает вода настолько внезапно громко, что по телу пробегает стая мурашек. Проблема с канализацией или что? Изуна смотрит на время и тихонько проходит в сторону гостиной. Тут даже уютно на первый взгляд, все такое светлое и по-домашнему оформленное, даже лампочки в форме звезд висят для декора под потолком. Доходит до второго кабинета на первом этаже чуть поодаль, дверь открыта — внутри темно. Светит своим фонариком и понимает — там никого. Заходит, осматривается, это… Это кабинет его брата. Опять на стене висят снимки, какие-то чертежи лежат на столе, Изуна быстро проводит по ним взглядом и поспешно выходит. Надо понять, где его брат может сейчас спать, разбудить и попытаться убедить его, чтобы он пошел с ним. Хотя бы объяснить ему, что он жив. Заставит Тобираму во всем признаться. Времени действительно мало, когда они выберутся, уже потом будет видно, что делать дальше. Тобираме за похищение человека дадут уже не маленький срок, тем более за незаконное захоронение живого человека дадут достаточно. Данзо вызывает полицию. Если запихнуть Тобираму в психбольницу, хотя лучше бы его упрятали на зону как можно скорее, таким как он не место в психбольнице — не надежно, он слишком больной и одновременно слишком здоровый для нахождения в таких местах. То дадут срок — ребенка они заберут. Ему плевать на планы Данзо с высокой колокольни — он такой же больной на голову, как и сам Сенджу. Покочуют вместе в палате, помирятся. Если этот старый ублюдок по имени Орочимару как обычно не отмажет его. С ним он разберется позже — засудит так, что тот до конца своих дней не сможет ни работать, ни жить. Изуна задумывается над тем, какой будет шок у Обито и Какаши, когда на пороге их дома наконец появится вернувшийся с того света Мадара. Он проходит дальше и видит немного открытую дверь в какую-то комнату, что ж… ему надо осмотреть все части дома. Да, подвал он проверит в самом конце, пока — комнаты. Нет, конечно, это бред — думать, что Мадара в подвале. Его же не держат взаперти — но на всякий случай проверит тоже. Он старается идти как можно тише, чтобы пол под ним не скрипел, доходит до двери и аккуратно толкает. Свет от телефона сразу же озаряет комнату своим скудным освещением. По ушам бьет этот неприятный звук капающей воды, и Изуна понимает, что он в ванной комнате, отсюда и капала эта вода прямиком из крана, капля за каплей, прямо в слив раковины. Не то, надо идти дальше. В гостиной мрачно и пусто. Кухня тоже пустует, и прямо около огромного окна во всю стену стоит стол, у которого задвинуты шесть стульев. И зачем так много? Для чего? Интересно, что бы делал Тобирама, если бы Ибики продолжил свое расследование и явился бы в их дом? Сбежал бы? Вызвал бы полицию? Вот что бы он делал? Не надо было отклонять чертово расследование — сюда бы сразу приехала полиция, а пока Изуна, по сути, незаконно проник в чужой дом, если полиция приедет — его повяжут в первую очередь. Under the surface Your dark heart leading you to the grave Beautiful mask Pure evil behind the charade Он делает пару шагов в сторону лестницы, отчего та ужасно скрипит. Изуна морщится от этого звука, пытается ступать максимально тихо, настолько, насколько это вообще возможно. Сердце колотится в груди так быстро, что… Ему кажется, будто по всему дому слышно его сердцебиение, которое разносится эхом по окрестности. Он видел его, видел своего брата, он живой. Лично и на фотографиях. Это не галлюцинация, не выдумка. Он живой. И его брата отняли у него — промыли ему мозги. Но это ничего… это не важно. Главное — он живой. Живой! И они справятся. Они уедут из этой страны всей семьей с детьми от всех них и начнут сначала, подальше от этой гнили и больных на голову людей, которые разделили их на пару лет по собственной прихоти. Обито и Какаши обязательно поймут его. Они видели его состояние и были постоянно рядом. А лучше они все вместе свалят отсюда и откроют филиал где-нибудь подальше. Наконец он доходит до второго этажа, который освещается лунным светом, и тихо зовет своего брата по имени:       — Мадара? — имя звучит так искусственно, так забыто, что Изуна даже не узнает свой собственный голос. Голос звучит почти сорвано. Мадара не отвечает.       — Мадара, ты здесь? — Изуна пытается еще раз, но в ответ лишь гробовая тишина. Перед ним холл и четыре двери. Изуна пытается позвать как можно тише своего брата. Проверил все двери, каждую комнату и в бешенстве осознал — Мадары нет нигде. Куда он делся? Он же должен был вернуться уже — так сказал Данзо. Его брата нигде нет — кровати везде застелены, везде висят ебучие фотографии и больше ничего, никаких признаков жизни. Он отъехал куда-то? Или этот ебнутый его запер где-то? Да бред какой-то! Изуна, сжимая свои зубы от ярости и накатившей злости, выключает фонарик на телефоне и видит сообщение от Данзо с вопросом, не нужна ли ему помощь, грубо отвечает «Нет», на ощупь спускается в комнату, где был Тобирама. На этот раз грубо толкает ее рукой и, сделав пару шагов, держа снимок в руках, переходит на крик.       — Вставай, Тобирама! — ждет пару секунд и, слыша копошение со стороны просыпающегося Сенджу, резко выкрикивает снова. — Просыпайся, мать твою! Тобирама резко дергается спросонья, первым делом рефлекторно смотрит в сторону кроватки и после ничего не понимающим взглядом на силуэт перед собой, пытаясь понять, кто перед ним стоит. Смаргивает, его лицо вытягивается, и он, опешив, выдавливает из себя:       — И… Изуна? — протирает глаза ото сна и, наконец понимая окончательно, что происходит, резко встает и заслоняет собой кроватку с ребенком, голос меняется на грубый и сухой: — Что ты делаешь в моем доме? — он бросает взгляд за силуэт брата Мадары — никого. — И как ты сюда попал?! Конечно, это было неожиданно. Мягко говоря, очень. И не совсем приятно.        — Где мой брат? — полностью игнорируя сказанное, шипит Изуна. — Где, блядь, Мадара? Тобирама? — он дергается резко и, поднимая фотографию, сует ему в лицо. — ГДЕ МОЙ БРАТ, ТВОЮ МАТЬ, СУКА ТЫ? ОТВЕЧАЙ! Тобирама быстро поднимает с пола телефон и выталкивает вместе с собой из комнаты Изуну, шипя ему в лицо быть тише — он разбудит сейчас ребенка этими криками. Поспешно закрывает за собой дверь и хватает Изуну за плечи, включая свет в коридоре щелчком пальцев по коробке.        — Изуна… послушай… мы с Мадарой хотели тебе… — он понимает, судя по лицу Изуны и его блуждающим губам — сейчас Изуна просто в очередной раз закричит и точно ребенка разбудит даже отсюда. — Мы хотели с тобой все обсудить и… Не успевает договорить, оттого что Изуна со всей силы бьет в челюсть стоящего перед ним человека и смотрит на него яростно. Да, он сейчас точно сорвется. Отлично. Тобирама охает, отступает на шаг и, сжимая место удара, переводит на Изуну раздраженный взгляд.       — Тобирама, я спрашиваю тебя, блядь, еще раз… — Изуна пытается натянуто улыбнуться, понимая, что весь дрожит от ярости, и то сжимает кулаки, то разжимает их. — Где мой брат?! — грубо хватает Сенджу за воротник футболки и нависает над ним будто скала. Тобирама шумно выдыхает через боль, перехватывает его за руку своей, тянет за собой в сторону кухни, пытаясь отойти от своей комнаты как можно дальше:        — Давай мы сейчас с тобой сядем спокойно, я все тебе объясню, заварю нам чай или налью выпить что-то покрепче и…        — Моего брата нет дома? Отлично, нахуй! Мы подождем его! — стоит на своем Изуна, смотря пристально в спину Тобирамы, идет за ним следом. — Нахуй твой чай — наливай виски! — садится на стул, Тобирама ощущает кожей взгляд Изуны на себе. — Если ты сейчас не скажешь мне, где, мать твою, мой брат, то я вызываю полицию. Тобирама, наливая в стаканы виски, поджимая губы от раздражения и громкого крика за спиной, сжимает рукой стакан и, ставя его на стол, лишь думает, как бы не пережать его — стакан треснуть не должен. Стакан не должен треснуть, как и его маска на лице, которая прижилась к нему и стала им самим — маска невозмутимости, маска сдержанности и собранности.        — Мадара еще не вернулся. Он улетел пару недель назад на лечение и после на работу и… — Тобирама отпивает залом пару глотков и, развернувшись, видит, как Изуна, схватив подсвечник, стоит, уткнув острие предмета в его спину. Слегка напрягается и пытается увидеть в Изуне хоть какие-то отголоски разума. — Изуна, пожалуйста… положи на место подсвечник…        — Что ты с ним сделал, ублюдок ты конченный? — Изуна натянуто улыбается и вжимает острие подсвечника глубже. — ЧТО ТЫ СДЕЛАЛ С МОИМ БРАТОМ? ПОЧЕМУ МОЙ БРАТ ЛЕЧИТСЯ? Почему опять во всем этом замешан ты? Все время, куда ни глянь — везде один ты. Тобирама спокойно ставит виски на столешницу и быстрым движением руки выбивает из рук Изуны подсвечник — тот падает на пол — толкает Изуну к стулу и, сжимая его плечи руками, грубо усаживает. Его надо успокоить, пока он не натворил глупостей и еще больше не ухудшил ситуацию между ними, которая и так накалилась до степени пиздеца.       — Пожалуйста, Изуна, миленький, — он пытается говорить как можно тише и спокойней, — я понимаю, что ты сейчас чувствуешь и в каком состоянии находишься…        — Да нихуя ты не понимаешь! — гаркает Учиха. — Руки от меня свои убери!        — Изуна! — переходит на крик Тобирама. — Я спас твоего брата от смерти вот этими руками — твой брат умирал, он был в коме, я пытался сделать все возможное, лишь бы он остался жив, и понятия не имел, что когда он очнется, то ничего помнить не будет, — Тобирама завывает, — он намеренно все забыл и не хотел помнить. Изуна, Мадара хотел покончить с собой в тот день. Господи, как же тупо это звучит — как бред — он бы и сам нахуй послал от такого объяснения и, конечно, ни во что не поверил.        — Я ни одному твоему ебанному слову не верю!!! — Изуна вырывается и делает глоток алкоголя — ему надо хоть немного успокоиться. — Мой брат бы никогда такого не сделал! Это же Мадара! Он бы никогда не бросил нас!        — Это правда! — опустошенный Тобирама садится на стул напротив и понимает — его от напряжения начинает потряхивать. — После он был в инвалидном кресле год, и мы делали все, чтобы он встал на ноги и…        — Мой брат ни разу мне не позвонил и не искал меня! — стоит на своем Учиха. — Что ты наплел ему, Тобирама? Что я умер? Тобирама резко замолкает. Нет… это не так. Он никогда не говорил ничего. Он просто…        — Изуна, я столько раз пытался тебе сказать, помнишь? — он сжимает свое лицо руками и растирает виски. — Я хотел тебе все сказать, но Мадара, он… не хотел. Он просто захотел жить по-новому и…        — Заткнись, Тобирама! — Изуна опять наваливается на него, стулья падают — они оба падают на пол. Учиха нависает над ним, сжимая своими руками его над головой, и пытается дышать ровно. — Хватит врать! Ты всю свою ебанную жизнь то и делаешь что врешь! Мне Данзо все рассказал! Тобирама смаргивает — внутри резко похолодело. Д… Данзо?        — Что он тебе сказал? — настороженно уточняет Тобирама и начинает хаотично собирать мысли в кучу. — И когда?        — Все, Тобирама! — нервно смеется Изуна. — Все сказал! И что с тобой сделал, и почему в больницу попал, и что ты сделал с ним и с моим братом! Как ты мог? За что ты так со всеми поступаешь, Тобирама? Ты же больной! — он выплевывает эти слова с отвращением и смотрит в глаза Сенджу. — Тебе лечиться надо! ТЫ ПОНИМАЕШЬ? Ты ПСИХ! Ты помешанный, ты конченный на всю свою голову гребанный урод! Тобирама замер. Он?        — Я сделал? — взгляд меняется, и голос тоже. — Я?! Да что за бред ты несешь?! — глаза впервые за долгое время наливаются кровью, чувство ярости вперемешку с несправедливостью перекрывает все перед собой, затмевает разум. В этот раз совсем виновным его не сделают — заебало. — Это он сделал, а не я! Я позвоню сейчас, и все тебе объясним мы… Маска треснуть не должна.        — Господи, ты жалкий трус! Даже сейчас пытаешься сделать виноватым кого-то другого! — Изуна бьет Тобираму со всей силы в солнечное сплетение еще раз, отчего тот вскрикивает, тянется за телефоном. Ему надо позвонить Мадаре сейчас. Грубо отпихивает Изуну с ноги, ползёт за телефоном на полу и набирает номер, пока Изуна, сжимая свой бок, смотрит на Сенджу с яростью.        — Мадара? — Тобирама корчится от боли и пытается коротко объяснить, что происходит. — Мадара, да, все в норме, просто твой брат в моем доме сейчас… Я не знаю, как он сюда попал, но… Нет, я в норме… почти.        — ДАЙ МНЕ ТЕЛЕФОН! — кричит Изуна, смотря жадно в сторону трубки.        — Он не слушает меня и не хочет слушать. Пожалуйста, поговори с ним сейчас, — Тобирама выдыхает. — Он немного не в себе — мы опоздали. Надо было поговорить до отъезда, но…        — Дай мне трубку. Все хорошо. Если что, успокой его или звони Орочимару, звони в полицию… Вот дерьмо… — Мадара отвечает спокойно на другом конце провода, и Тобирама протягивает телефон прямо в руки опешившего Изуны. Изуна медленно берет в руки телефон и подносит к уху.        — Алло? — голос дрожит, он сел. Его колотит по новой.        — Изуна? — Мадара прочищает горло. Изуна в прострации садится на стул снова и выпивает залпом весь алкоголь из стакана, медленно проходит мимо Тобирамы и берет бутылку с виски в руки, возвращается к столу. — Привет. Это я. Изуна, это Мадара, — слезы начинают литься из глаз. — Ты слышишь меня?        — М… Мадара? — Изуна выдавливает из себя жалобно, пытаясь унять дрожь в теле. — Брат?        — Изуна… — Учиха слышит, как его старший брат тяжело выдыхает и снова вдыхает. — Да, это я, твой брат, — Изуна сжимает губы в одну прямую линию. — Изуна, любимый мой и родной, я понимаю, что ты сейчас в полном праве не верить во все, что говорит мой муж тебе… — Мадара говорит тихо, Изуна жадно прижимает трубку к уху и от слова… Муж — Изуна дергается от этого слова, оно режет по самому его нутру. Переводит взгляд на Тобираму. Муж. Пиздец.       — Мадара сказал, тебе поспать нужно подольше, — пальцы руки легонько сжали мышцу и отстранились. — Заботливый у меня брат. Тобирама пару раз моргнул, будто стараясь переварить полученную информацию, и скривился, сам не зная от чего.       — С Майном? — Изуна решил быстро уточнить и перевести разговор в другое русло, чтобы скандал не разгорелся снова. Он удивленно посмотрел на Тобираму.       — Это имя нашего нового члена семьи, — Тобирама ответил спокойно и перевел взгляд опять на Мадару, прямо в глаза. — Спасибо, — кивок. — Я привыкну вставать раньше. Мадара ничего не отвечает, разворачивается и выходит в коридор, Хаширама молча плетется в сторону дивана, берет сумку и обувается. Тобирама медленно поднимается и идет проверить дочь, возвращается снова через пару минут, берет по дороге из аптечки перекись с ваткой и усаживается рядом с Изуной.       — Почему ты бросил меня? Как ты мог, Мадара? — срывается на крик Изуна. — Ты понимаешь, что со мной было, когда я думал, что ты умер? Ты вообще понимаешь? Я свихнулся, Мадара, из-за тебя! Я, сука, все эти годы искал тебя, я жил тобой… Мать твою! И ты мне сейчас говоришь успокоиться? Да как я могу успокоиться?! Ты, сука, даже на связь со мной не вышел, Мадара!!! — переходит на оглушающий крик.       — Нет, всё в порядке, — последняя тяга, и наконец окурок выкинут в урну.       — Ты уверен, брат? — Изуна разворачивается и смотрит с тревогой. — Ты в последнее время слишком молчаливый стал. Если тебя что-то беспокоит, ты же знаешь, ты всегда можешь поделиться этим со мной, я поддержу тебя и буду на твоей стороне, — он обхватывает своими ледяными пальцами ладонь брата и наклоняет голову.       — Мы стали с ним какими-то слишком разными. Нет, не подумай, я люблю этого человека, как люблю тебя и даже Тобираму, только немного иначе, но я… — Мадара замялся, пытаясь подобрать нужные слова. — Я не уверен, что его чувства такие же сильные, как и мои.        — Изуна, послушай… мы хотели с тобой поговорить и все объяснить тебе, тогда было рано — ты не хотел слушать. Взамен я отдал тебе свою часть денег и… а потом случилось много чего, и мы… Я правда долгое время ничего не помнил вообще, и единственным человеком, который был со мной рядом, был…       — Что-то случилось? — Изуна никогда не хотел навязываться, он отлично чувствовал настроение старшего и порой просто выбирал присутствие рядом в абсолютном молчании. Мадара перевел на него задумчивый взгляд и помотал головой, собака резко побежала на чужой газон, будто что-то там увидела. Останавливать маленького проказника не было ни желания, ни сил, признаться честно.        — Так ты так откупился от меня? — с горечью в голосе Изуна усмехается. — Решил отвязаться от меня и Обито своими сраными деньгами? Ты меня вообще в аэропорту узнал? А? Мадара? Своего родного брата узнал?       — А брат ответил, что спас бы того, кого любит он сам, — мальчик улыбается и открывает свои глаза широко, смотря на воду. — Ведь если ты кого-то искреннее любишь, то этот человек почувствует твою любовь рано или поздно. По крайней мере, Мадара в этом уверен, — Изуна обхватывает ладонями свои плечи и начинает тереть интенсивней. — Прохладно тут.       — Нет. Я не откупался, я хотел вам отдать все, что было… — Мадара отвечает, выдержав паузу. — Не узнал… Нет — Изуна со всей силы бьет кулаком по столешнице и начинает смеяться.        — Это он тебе наплел все это дерьмо? Он тебе мозги промыл? Что он с тобой сделал? Да вы терпеть друг друга не могли, постоянно сторонились друг друга, — Изуна смотрит с ненавистью на фотографии, развешанные по дому. — Ты же должен был жениться на Хашираме. Какого хрена, Мадара?       — Ты думал над тем, чтобы сделать предложение Сенджу? — Изуна давно хотел спросить интересующий их с Тобирамой вопрос, но все никак не находил подходящего момента.       — Думал.        — Я любил Тобираму с детства, Изуна. Просто перестал портить ему жизнь своим присутствием… — Изуна впервые слышит эти слова от брата.        — Что за бред? Ты вообще себя слышишь? Ты был помолвлен с… — Изуна потерял дар речи, голос затих. Что он только что сказал? Этот мир сошел с ума? Он целует его как в последний раз, зная, что, вероятно, он действительно последний. Хочется поглотить без остатка и не отрываться вообще. Такие неумелые губы напротив заводят похлеще чего-либо. Он наваливается сильнее и вжимает Тобираму в кресло.       — Думаю, достаточно, — сухо говорит Хаширама, все это время следя за Мадарой и Тобирамой. И рука сама на уровне инстинктов начинает залазить Тобираме под майку и поглаживать его теплую кожу. Сжимает ее, и в следующий момент он понимает, что начинает возбуждаться. И это сразу же дает в голове красными буквами знак стоп. Мадара вовремя приходит в себя и резко отстраняется. Тобирама сглатывает и смотрит на него странно, сам дрожит весь и поджимает губы. Мадара смотрит на него пронизывающе и хочет что-то сказать, но его резко перебивает Хаширама с наигранным весельем.       — Мадара, ты отличный учитель, молодец, — Хаширама хлопает в ладоши.       — Вау, — только и может выдавить из себя Изуна, — это красиво.        — Я сделал предложение Тобираме и признался еще в 18 лет. А после того, как Хаширама меня изнасиловал на глазах Тобирамы, я как трус сбежал. Я не смог смотреть в глаза своему будущему мужу… Тобирама тоже… и после… после вы стали встречаться, и мы стали семьей. Даже тогда я пытался вернуть его. Изуна, ты всегда меня идеализировал, — Мадара с горечью признается в этом. — Ты помнишь тот день, я намеренно тебя сплавил из дома, оставшись с Тобирамой наедине. Помнишь?       — Да я никуда не поеду, — Изуна отвечает сразу, — я сейчас позвоню и скажу, что дома…       — Нет, Изуна, иди туси! — внезапно кричит Мадара на своего младшего брата. — Ты вроде хотел сегодня в бар и остаться у Шисуи, так вот, — Мадара как-то странно смеется и смотрит на ничего не понимающего брата, — разрешаю. Можете играть в покер хоть до утра и пить до потери пульса! Сегодня у нас траур! Тобирама у нас взрослый уже, — Мадара говорит с какой-то иронией в голосе, — раз целуется с тобой, и обо мне позаботиться сможет, да, Сенджу? — Изуна виновато отводит взгляд от такой прямолинейности.       — Мада, ты точно уверен? Если надо, я сейчас позвоню Шисуи или Хашираме, и они…       — Не надо никому звонить! — резко повышает голос Мадара. — Мне не пять лет, я справлюсь. Изуна смаргивает — да, он помнит тот день отлично. И сейчас, когда он вспоминает все четко и красочно, у него внутри появляется ужас от осознания, что он тогда сам просил Тобираму, чтобы он… Изуна поджимает губы и с беспокойством смотрит на Тобираму, но тот лишь кивает и пытается улыбнуться. Берет в руки телефон и вызывает такси.       — Ты его помоешь? — виновато спрашивает Изуна.       — Чего? — Тобирама сначала не понимает вопроса.       — Да, Тобирама, ты помоешь меня? Мне помощь явно нужна, — едко спрашивает Учиха старший.       — Я не… — Тобирама сразу же пятится назад.       — Пожалуйста, Тоби, — Изуна подходит к Тобираме и проводит своей рукой по его волосам, — ради меня, м? Я буду весь мокрый и опять собираться, а ты уже переоделся. Мадара пристально следит за ними.       — Ладно, хорошо, — спустя паузу выдыхает Сенджу, и Изуна целует его в губы легонько. Мадара усмехается и переводит взгляд.        — Мы тут подождем, пока ты уедешь. Напиши, как будешь у Шисуи дома, Изу, — Мадара ведет и Тобираму к дивану в гостиной и пьяно садится. Изуна уезжает через полчаса, в последний раз бросив обеспокоенный взгляд на Мадару, но тот лишь одобрительно кивает и шлет ему воздушный поцелуйчик. А после улыбка резко пропадает с лица, и он переводит горящий взгляд на сидящего в стороне Сенджу младшего.       — …я знал, что ты любил его, и я хотел, чтобы вы оба сделали друг друга счастливыми, а я просто буду рядом жить где-то в стороне. Так я думал. Так я жил какое-то время. А после я сорвался снова, когда Тобирама вернулся и после упал с лестницы, тогда в больнице я окончательно решил вам больше не мешать. Я просто уговорил его быть с тобой…        — Отпусти меня! Пусти меня, да оставь ты меня в покое! Отъебись, Мадара! — срывается на крик Тобирама, отталкивая Мадару. Вернувшийся домой Изуна снова слышит крики Тобирамы и Мадары из гостиной. Сенджу в дверях врезается в Изуну и, даже не смотря на него, убегает на второй этаж.       — Когда он выбрал тебя и соблюдал мои же указания, это взбесило меня еще больше. Потому что он просто от меня ушел окончательно — я не смог пережить этого. Я пытался, но ни хрена я не смог смириться с этим.        — Вы снова поругались? — обреченно спрашивает он своего старшего брата. Отчего тот смотрит в глаза Изуны минуту в молчании и с выдохом кивает. Изуна видит отпечаток от пощечины на лице брата, но не спрашивает, почему Тобирама его ударил — значит, было за что. — Что у вас случилось на этот раз? Вы же совершенно не можете находиться дома вдвоем! — Изуна смотрит на брата с укором.       — Ничего не случилось, все, что могло случиться, случилось уже давно, — Мадара переводит взгляд злобы на лестницу, ведущую на второй этаж. — Он меня даже слушать не хочет. Вообще! Смотрит еще на меня так каждый раз, сука, будто я дерьмо какое-то.        — У Тобирамы просто тяжелый характер, — пытается Изуна хоть как-то сгладить ситуацию, — и у тебя тоже, вот вы и собачитесь. Мадара усмехается, качая головой, раздраженно проходит мимо брата снова на кухню и наливает себе коньяка.       — О да, уж я-то это знаю лучше, чем кто-либо в этом доме, упертости ему не занимать. Еще этот сосунок вертится вокруг него на работе, как его там? Данзо! Этого придурка нам еще не хватало рядом с Тобирамой — и так хрен домой затащишь! — с раздражением выпивает стакан залпом. — И мне очень не нравится, что он ставит кого-то выше семьи и меня! Изуна соглашается с ним.       — Изуна, я его предал сам, — Изуне показалось, что он падает после услышанных этих слов, — …и вырыл себе этим могилу. Все его поведение было полностью обоснованным — я просто его довел. И не мог остановиться больше, не нашел в себе силы. Я эгоист, я делал все возможное, лишь бы вернуть его, сам отталкивая его и притягивая снова из раза в раз… Я заебал и его, и самого себя. И в какой-то момент я стал ненавидеть всех вокруг, но показать это напрямую не мог, потому что одним из этих людей, которые вызывали то самое раздражение внутри, был…       — Больно, Мадара, отпусти! — Изуна отшучивается, отталкивает Мадару легонечко рукой и смотрит ему в глаза. — Ты меня сжимаешь настолько сильно! Ты мне сейчас… сломаешь ребра, мне трудно дышать, Мадара! Ты. Всю кашу заварил я сам. I hear the mourning I hear the cries Out of darkness into the light If you want me gone       — Ничего, — Мадара отмахивается. — Я уверен, что Тобирама вот-вот приедет. Не о чем волноваться.        — Что ты сейчас сказал? — Изуна встает, ошарашенно смотря на Тобираму, тот вернулся, начинает мерить шагами кухню. — Ты? Так это ты был? Все это время это был ты за маской благодетеля? Мадара сидит в темной комнате, сжимая руку в кулак, и улыбается немного безумно. Ему становится смешно от самой ситуации, от всей этой каши, которую он заварил. Сжимает свои длинные волосы пальцами, сжимает грубо и со всей силы оттягивает их в сторону до боли, ведет назад. Он много думает, он пытается договориться с собой, найти между своей натурой, своими желаниями и правилами компромисс. Договориться у него не получается. Мадара дергает за ниточки, как кукловод, высматривая с особой озадаченностью реакции марионеток. Мадара притягивает ниточку к себе, и палец дрогнет от очередной марионетки, которая вдруг ослушалась. Мадара хмурится — торгуется с собой и снова проигрывает себе же — делает очередной ход на шахматном поле, играя лишь с одним игроком напротив него. Мадара проиграл в первую очередь самому себе. А поплатились все. Изуна идет от всего услышанного в отказ.       — Ты совсем ебанулся? Ты… Что я тебе сделал, что ты бросил меня, Мадара? — Изуна шепчет, глядя в одну точку, не найдя в себе силы перестать улыбаться все шире и шире. — Ты же обещал мне, что мы всегда будем вместе — так ты себе это представлял? Ты сошел с ума? Тебе промыл мозги Тобирама? Тебе отшибло память, или ты просто решил начать новую жизнь со своим любимым Тобирамой, про любовь к которому, сука, ты мне ничего не сказал?       — Передай Мадаре, чтобы оставил меня в покое наконец! Я устал от него! Я не могу больше, Изуна! Я ему не нянька и не парень!        — Изуна, ты помнишь, как каждый раз я просил приехать Тобираму? — Мадара сам начинает чувствовать отвращение к себе. — Я спрашивал каждый раз о нем у тебя… Я постоянно… постоянно продолжал это делать. Не мог больше остановиться.       — Я тебе еще раз повторяю, это традиция, Тобирама! — слышится раздраженный крик в ответ. — Возьми отгул, Мадара хочет, чтобы ты был, так всегда было — мы наши дни рождения празднуем вместе.       — Изуна! — Тобирама шипит на него и ударяет ладонью о стол. — Попойка с твоим братом, который то и делает, что уходит в говно каждый раз, или моя работа, которой я дал клятву — мой выбор очевиден! Ты что, не понимаешь? Пока я там буду пить с вами, мой пациент может умереть в любой момент, и я буду нести за это ответственность!       — Да что с тобой такое?! — слышит крик в ответ.        — Мадара! Хватит! Это не ты! — Изуна мотает головой. — Ты совершенно в себе запутался и скорее всего половины и не помнишь уже, но то, что ты сейчас несешь — это какой-то полный бред… Бред же?       — В отличии от тебя в твоем ресторане, у меня есть ответственность и перед своими учениками, а не только за жратву и алкоголика брата.       — Закрой свой рот, Тобирама, — Изуна наклоняется, и его настроение резко меняется. — Он и твоя ответственность, и Хаширамы — мы семья, а другие тебе никто. И меня очень начинает волновать тот факт, что эти никто становятся тебе дороже собственной семьи. - Тобирама молчит, и они смотрят друг другу в глаза.       — Я все сказал, нет значит нет. Я правда не могу, Изу, ну что ты начинаешь, — он кладет свою ладонь на ладонь Изуны, но тот лишь с агрессией вытаскивает ее из-под руки Сенджу и выходит из кабинета, нарочно задев плечом Данзо. Данзо от такого теряется еще сильнее и оглядывается назад.       — Послушай, брат, — Изуна смягчается, он уверен, что его брат просто не в себе и несет полный бред, он просто запутался, — я понимаю, что ты плохо себя чувствуешь, я помогу тебе — найду самых лучший врачей, все будет хорошо. Пожалуйста, давай мы просто уедем, вернемся домой. Там Обито и Какаши, наши дети. Все будет как раньше, ты оправишься, придёшь в себя после всего этого кошмара, и мы…       — Тобирама будет? — Мадара с раздражением встречает его дома, в который раз напиваясь.       — Он не придёт, — Изуна раздраженно отвечает и садится за стол рядом с братом на его день рождения, — он работает. Губы брата вытягиваются в ровную линию и после в усмешку.       — Вот как. Он тупо избегает меня — ну да, как же иначе — он только и умеет что бегать!        — Изуна, я помню все, я и так уже дома…        — Но… Мадара, — Изуна жалобно повторяет, — ты не…       — Я счастлив, Изуна. Со своими мужем и дочерью. Пожалуйста, дайте мне уже спокойно жить. Если ты не примешь этого, я не могу ничего с этим сделать, — Мадара говорит уверенно, — я никуда от своей семьи не уйду.       — Ты такой счастливый сегодня, брат, наконец-то улыбаешься, — Изуна накидывает свою руку на плечо брата в тот день рождения в том самом ресторане.       — Я просто счастлив, что вы все наконец-то со мной рядом, — Мадара переводит свой взгляд на сидящего напротив Тобираму и говорит ему это, смотря в глаза, пока Изуна утыкается своим носом в его плечо, — когда вы рядом, я самый счастливый человек на свете — здесь все, кого я люблю. Тобирама смотрит в глаза Мадаре, не отводя взгляд, его скулы налились краской, и он отпивает глоток вина из стакана, пока Хаширама открывает очередную бутылку и разговаривает с официанткой. И чем дольше он смотрит в его глаза, тем больнее ему становится. Внутри все сжимается — хочется выть.        — Я так рад, что ты наконец-то предпочел меня работе, — Тобирама замирает от слов Учихи, сердце начинает колотиться в груди, и пальцы сжимают бокал сильнее, губы выравниваются в прямую линию. Мадара улыбается шире — Тобирама начинает закипать. — Данзо до сих пор недолюбливает меня за тот момент? Надеюсь, я вам не помешал тогда? Тобирама молча встает и удаляется в уборную. Если он сейчас не умоет лицо холодной водой, то он заорет.        — Мадара! Да ты не в себе! — Изуна заливается криком. — Какой, нахрен, дом? Ты себя похоронил! Ты понимаешь это? Ты, как последний трус, сбежал и заперся в своей конуре! Это не ты!        — Изуна, я всю жизнь был трусом, — горько смеется Мадара. — Не был честен с собой, со всеми вами, жил не своей жизнью и наконец начал. Я наконец-то чувствую себя счастливым. Брат, — Мадара взмолился, — я очень хочу и хотел, чтобы у нас все было хорошо — поговорить с тобой нормально, объяснить лично. Я искренне надеялся, что ты со временем примешь все это и поймешь меня и нас.        — Он промыл тебе мозги! — истерично смеется Изуна, сжимая свой пустой стакан. — Он промыл тебе… мозги… господи.        — Изуна, хватит! — Мадара крикнул. — Перестань меня воспринимать как маленького ребенка! Это был мой осознанный выбор, мое решение. Неужели ты не понимаешь? Я всегда понимал тебя — вставал на твою сторону, принимал любое твое решение и действие — и впервые в жизни я прошу тебя принять мое!        — НЕТ! — Изуна перекрикивает, отчего Тобирама отводит взгляд. — Да этот человек меня изнасиловал, мать твою! Ты понимаешь это? Изнасиловал меня! — повисла пауза. — Ты что сделал с Хаширамой, когда он сделал то же самое? Ты жил с ним спокойно, а я не собираюсь жить спокойно с этим, наблюдая за тем, как Тобирама забрал у меня все и живет себе спокойно дальше! Он забрал у меня тебя, забрал у меня самого себя — он монстр! Мадара! Ты понимаешь? Монстр! Он избавится от тебя так же, как когда-то от меня! И я этого не допущу, — Изуна звереет, не слышит уже, что ему говорят на другом конце трубки, но слышит только громкое: — Изуна! — и со всей силы сжимает стакан в своей руке, отчего тот лопается. Швыряет в стену бокал, тот разбивается вдребезги. Откуда он узнал об изнасиловании?       — Твой брат хотел трахнуть моего брата с детства, и я чертовски рад, что изнасиловал его! Он был только моим! Он не смеет даже смотреть на моего брата, он… — Хаширама за неделю до этого не успевает договорить, как Изуна со всей силы бьет его в челюсть и, наваливаясь, вбивает его в стену.       — Ты, сука, сделал что?       — На глазах своего же брата, когда нашел в кровати этих двоих, пока тебя где-то носило! Что мне еще было делать? Да у моего брата на всю шею были засосы! Этот ублюдок изменил мне! — Хаширама смеется. — Этот мудак даже тогда все делал, как он хотел, прикидываясь идиотом!       — Мадара бы такого никогда не сделал! — кричит в ответ Изуна, все еще вжимая Хашираму в стену кабинета. Нормально встретиться и поговорить не получилось накануне.       — Ты нихуя не знаешь своего брата, идиот! А я знал их обоих прекрасно и забрал у них эту возможность!       — Ты конченая мразь! — Изуна бьет с ноги Хашираму в дыхалку, смотря с презрением. — Тебе за это надо яйца оторвать. Как мой брат вообще после этого мог с тобой трахаться?       — Трахал он меня отлично, — выплевывает Хаширама с желчью. — Да поебать! Мадара не лучше — эта тварь всегда пыталась наебать меня и продумать все наперед! И только потом, когда мой брат свалил наконец, он успокоился. …успокоился и начал себя добивать… Тобирама смотрит с опаской на Изуну и пытается тянуть к нему свои руки, Изуна молча сидит с поникшей головой, после поднимает свой взгляд на Тобираму, отчего тот замирает.       — Вы… — Изуна улыбается широко, — вы оба… все это время… все это, сука, время… — сжимает стекло в руке, разрезанные участки начинают кровоточить, и он лишь облизывает свои губы. Изуна вспоминает Обито и Какаши, особенно первого, который справился со всем один, по сути, заменив в компании Мадару, вымученного Какаши, который до последнего пытался сохранить свою семью. Вспоминает свои запои и истерики — маниакальное помешательство на брате, пока в его жизни не появился Саске. Он так пытался всем доказать, что не сошел с ума и его брат все это время был жив, он ведь…       — Я чувствую, что он живой.       — Твой брат умер, смирись. Ты просто сошел с ума. И вот его брат с отстриженными волосами, каким он увидел его тогда случайно издалека и сорвался к нему на бег, но не успел, думая каждый день об этом снова и снова, стоит прямо перед ним — он даже не пытался связаться с ним ни разу.       — Я люблю тебя, Изуна       — Я люблю тебя, Мадара       — Я люблю тебя, Тобирама Любите ли вы на самом деле?       — Ты увидел достаточно? — спокойно спрашивает Данзо по телефону, и Изуна не может выдавить из себя ничего. — Ты мне верить не хотел, а я не врал, — в трубке слышится веселый голос, — тогда даже подставил меня и запер подальше, но я не виню тебя, я понимаю. Изуна все молчит.       — Ну так что, поможем друг другу? Ты забираешь себе свою проблему, — Данзо все это время стоит напротив дома Тобирамы в тени, — а я забираю свою — все честно, каждый получает то, что заслужил. Твой брат отбил у меня Тобираму. Ты, помнится, спрашивал у меня, кто этот человек. Так вот это твой брат, Изуна. Мы были так счастливы, а после он разрушил все, когда в который раз вернулся и влез куда не надо.       — Я тебе не верю, — со стоном Изуна мотает головой.       — Нет? — смеется Данзо. — Ну так спроси у Тобирамы сам, что он сделал на самом деле, чего ему это стоило и что сделал твой брат — твой брат не идол, каким ты представляешь себе. Он ебаный эгоист, который подставил меня, предал тебя и наебал всех — колоссальная афера, ничего не скажешь. А Тобирама у нас, конечно же, влюбленный в него с самого детства, выбрал его и вытащил из всего дерьма. Но даже когда отпустил на все четыре стороны и в который раз говорил рассказать тебе все —тот вернулся и разрушил все. И скажи мне, Изуна, тебе как вообще с этим жить? Видя, скольких людей они несчастными сделали для своего счастья — у них брак и ебаный ребенок, семья, друзья, этот терапевт, дом, даже своя компания и клиника. А что у нас с тобой по итогу осталось? Нет, я не прибедняюсь, конечно. Но не обидно ли тебе, что эти оба от меня и от тебя избавились, как от ненужной вещи, и довели до психиатрической клиники? — Данзо облизывает губы, смотря спокойно на ружье в своей ладони. — Или ты уже забыл, каково тебе там было, когда тебе никто не верил, что твой брат жив, и считали ебнутым? Может, пора уже доказать всем, что они были пиздец как неправы? Ты так не думаешь? Взять тех же Обито и Какаши. Вот они охуеют, узнав, что твой брат все это время жил с ними в одном городе под другим, мать его, именем? Или Цунаде что на это скажет? Представь ее лицо — да ее сердечный приступ хватит, главное, чтобы в окно не вышла от понимания, какой она хуевый врач! А как ахуеет Хаширама с ваших братьев, я даже представить себе не могу — вот это будет кадр. Он уже триста раз прошел все этапы принятия, спился на этом фоне, все потерял, и тут причина его состояния внезапно появляется на его пороге — лучший финал. Наступила долгая тишина, все трое молчали: Мадара на другом конце трубке, Тобирама напротив него, смотря на него… c жалостью? Этот мудак после всего, что случилось, стоит и смотрит на него… ох, жаль ему? Жаль его? Изуна лишь со всей силы бросает телефон в стену, отчего тот разбивается вдребезги — Тобирама вздрогнул, отвел взгляд — стекло на экране телефона треснуло, покрылось разноцветными линиями. Вызов сбросился. Абонент больше не доступен. Изуна лишь смотрит в сторону стены, внутри в этот момент окончательно что-то умерло, то самое, что копил он в себе годами, за что боролся из года в год, и чему он в итоге проиграл. Ненависть, обида и горечь взяли верх. Изуна проиграл. От этого ему самому стало так… искренне смешно.        — Вы оба две мрази, — губы расплываются в дрожащей улыбке, — которые ради собственного счастья испортили жизни стольких людей, — Изуне искренне стало весело. — Я понятия не имею, что ты сделал, Тобирама, — разводит ладони в сторону, пока его тело отклоняется назад, он поднимает свою голову, встречаясь взглядом ненависти с Тобирамой, припевает на высоких тонах, — но я поздравляю тебя!!! — он резко дергается механически, снова набрасывается на Сенджу и, пока Сенджу опешил от резкого рывка, втыкает кусок разбитого стакана прямо в бедро Тобираме. — Ты добился своего! Ты молодец! — Изуна не может унять смех. — Мой брат действительно умер! Ты его убил и отнял у меня!        — Изуна! Перестань, я не хочу тебе навредить! — Тобирама пытается отпихнуть брата Мадары, но Изуна всаживает стекло еще глубже, отчего слышится крик.        — Я тебя прирежу просто здесь и сейчас, вот и все. А потом заберу своего брата и вылечу его больную голову! — Тобирама отпихивает его снова, не получается, со всей силы бьет с ноги Изуну в плечо, Учиха ударяется головой о стул, кривится от резкой боли. Тобирама пытается выдернуть стекло с ноги, ползет в сторону полотенца — надо вынуть осколок и промыть рану — оно у плиты и… You pull the trigger yourself Look me in the eyes Изуна, сжимая руками стул, со всей силы наотмашь бьет им Тобираму по спине, отчего снова слышится крик. У Тобирамы выбило весь воздух из легких, стул откинут в сторону. Тобирама падает на пол, и слышит смех Изуны за спиной. Тот вынимает нож из столешницы, грубо разворачивает Тобираму со спины и протыкает ему кисть руки, вжимая нож с кистью прямо в деревянный пол.        — Остановись! — Тобирама скулит, пытается достучаться до Изуны, но чем дольше смотрит в глаза напротив, тем сильнее понимает — он больше не достучится никак.        — Нет, Тобирама. Я только начал! — Изуна вжимается в его тело и примыкает своими губами к губам Тобирамы. — Я так долго ждал, пока ты станешь моим снова, ждал, что мой брат вернется ко мне… Я думал, у нас все будет хорошо! А все это было лишь моей гребаной фантазией! — ему хочется задушить Сенджу прямо сейчас, надавить своими пальцами на его кадык и сломать его к чертовой матери. — Какой же я был идиот! Но сейчас я понимаю, что теперь не только между нами все будет хорошо, — мотает отрицательно головой, рассматривая стонущего Тобираму, — будет все просто отлично! Все будет как раньше! Потому что я разломаю вашу устоявшуюся структуру лжи до основания! — он проводит своими пальцами по лицу Тобирамы и закусывает губы, сидя прямо на его бедрах. — Сначала я тебя выебу здесь на полу, прямо как ты меня, и после просто убью. Дождусь своего брата, и все будет хорошо. Ты просто обуза — это ты всю мою жизнь мне мешал. И я переступлю тебя, уничтожу и верну все на круги своя. Как и должно было быть.        — Изуна! Да очнись ты уже наконец! — орет Тобирама в лицо Учихи. — Ты не в себе! Ты не убийца — тебе больно! Я понимаю, пожалуйста! Я не хочу причинить тебе боль! Изуна! — Изуна резко встает, цокает языком, хватает еще пару ножей, отпивает с горла алкоголь и грубо разрезает кофту на теле Тобирамы ножом.        — Ты мне уже ее дохуя причинил, Тобирама! Поверь мне, лучше бы ты меня убил! — он смеется искренне. — Лучше бы убил, а не бросил подыхать самому в этом дерьме, до которого ты нашу жизнь довел! До чего все довел мой брат! Ну ничего… — голос становится более спокойным, более сосредоточенным и решительным. — В крови тебе валяться еще долго! Ты бы знал, как сильно я тебя, сука, любил и своего брата, и как сильно я вас теперь ненавижу! Ну ничего! — он качает головой. — Знаешь, в чем проблема? Я даже сейчас люблю вас обоих… И единственное решение, как от этого говна окончательно избавиться, — он снова хватается за нож, — это просто тебя прикончить прямо здесь. Тогда и Мадаре будет легче, и мне в том числе. Срубить на корню самое уязвимое место в себе — своими собственными руками уничтожить. Ты ебаная ахиллесова пята. Тобирама замирает, смотря в глаза Изуны, и понимает, что задыхается от собственных слез… Кровь растекается под его ногой, которая горит, пульсирует и тянет ужасно. До этого не должно было дойти и… Изуна наслаждается своим превосходством. Он сильнее. Он прямо сейчас сделает то, что должен. Ненависть затмила разум напрочь. Грубо сжимает подбородок своими пальцами и, смотря в глаза Тобирамы, произносит тихо:        — Будет больно так же, как было больно мне, тварь! — после выпрямляется, сжимает одной рукой горло Тобирамы, замахивается ножом, чтобы припечатать вторую руку, но за спиной внезапно слышится детский плач, взрослый смех и хлопанье в ладони. Они оба замирают от неожиданности. Откуда плач и смех? Были настолько увлечены друг другом, что и не заметили, как уже пару минут их не двое, а трое… четверо?        — Ну надо же, вот это драма!!! — крик разносится по всей кухне. — Я так и знал, что ты, Тобирама, до этого и дотянешь… Хах, предсказуемо, — Шимура резко нажимает на курок без колебаний, Изуна не успевает даже повернуться, как слышится глухой выстрел. Раз.       — Не попал! — Данзо со смехом выстрелил. Тобирама смаргивает от того, как дернулся Изуна и резко замолк, его пальцы, сжимавшие его шею, дрогнули, резко ослабили хватку, и он оборачивается назад. Тобирама с шумным вдохом переводит взгляд на место попадания пули. Выстрел пришел прямо в вытянутую руку с ножом — нож падает. Тобирама в прострации поднимает голову насколько может и встречается с взглядом Данзо, который в одной руке держит его дочь, укачивая, а во второй держит ружье с глушителем и улыбается счастливо.       — Данзо! — вскрикивает Изуна, резко дергается в сторону, но…       — Два. Промазал… — выстрел снова. Шимура внимательно осматривает начавшую пропитываться кровью рубашку на месте попадания пули в тело в области плеча и спокойно произносит: — Сидеть, Изуна. Слышится крик, Изуна взвывает, Тобирама в ужасе пытается спихнуть Изуну с себя.       — СТОЙ! НЕ НАДО! ДАНЗО!!! — крик разносится по всему дому. — ОСТАНОВИСЬ! — Сенджу все понимает сразу. Он видит перед собой эти горящие глаза — Данзо смотрит то на него, то на Изуну, продолжает улыбаться… My enemy, you are my enemy I see who you are, you are my enemy My enemy, you are my enemy       — Что ты делаешь? — Изуна падает на бок, хватается руками за раны, глаза в ужасе расширяются от направленного прямо в сторону бедра дула. — Ты?.. — он пытается отползти подальше. Этот сукин сын… с самого начала… он хотел его…        — Прости, Изуна, но ни убить, ни тем более трахнуть моего любимого человека я тебе не дам, — детский плач усиливается, Данзо качает головой и, целуя дочку Тобирамы в висок, подмигивает Тобираме. Рассматривает свое ружье. …он его с самого начала хотел…       — Данзо! СТОЙ! Изуна! ИЗУНА! — Тобирама пытается вытащить нож из руки и успеть прикрыть Изуну собой хоть как-то, но…        — Тобирама, ты такой плохой папаша! Твоя дочка так истошно кричала, пока ты тут занимался тем, чтобы вразумить этого дебила. Что ж… — улыбка резко пропадает с губ Шимуры, и он, растягивая свое удовольствие от охоты, намеренно делает еще один выстрел слегка в сторону. — Три, — констатирует свой собственный отсчет Шимура спокойным голосом и делает пару шагов вперед. Выстреливает еще раз, прямо в бедро Учихи, отчего тот кричит, пытается ухватиться за стул. Это так завораживает — простреливать каждый участок тела другого, заранее понимая, что ты не промахиваешься. Отточил выстрел четко — он развлекается, хочет причинить как можно больше боли брату Мадары. Тобирама вытаскивает нож из руки, ползет в сторону Изуны. Насрать на руку, за его ладонью на полу остается след крови от открытой раны. …с самого начала собирался его убить. Ему надо успеть. Надо. Надо закрыть раны. Надо закрыть собой. Надо… Ему надо сейчас просто.       — Остановись! — Тобирама дергается, но не успевает.        — Четыре, — наслаждается этим, теперь он не играется больше с выстрелами, смотрит прямо в цель сосредоточенно, выстрел приходится прямо в пах. Смеется громко. — Это как бонус — ты трахался с ним, — Данзо выдыхает, качая головой. — Я очень ревнивый, я тебе говорил еще тогда, Изуна. Ты помнишь? А, ты не помнишь — ты же смотрел на меня сверху-вниз, прямо как твой братец всю жизнь. А я помню все. Ну ничего — хорошо смеется тот, кто смеется последним. Он следующий. Изуна шумно всхлипывает, не может сосредоточиться сквозь собственную боль больше ни на чем — его начинает трясти, лихорадить. Данзо кладет дочку Тобирамы на диван гостиной и, видя, как Изуна хватает нож, пытается подняться… несется прямо в сторону Изуны, грубо отталкивает в сторону кричащего Тобираму, который судорожно пытается зажать руками его раны, из которых хлынул кровяной поток. Его трясет. Нет.       — Пять. — выстрел попадает прямо в грудную клетку, в легкое. Данзо усмехается — на охоте не получаешь столько ощущений, расстреливая бегущих животных, как сейчас одно перед собой. Добить. You want me dead You want me gone Covered in evil you turned on us all Hungry for power Нет. Нет. Нет. Изуна вымученно улыбается Тобираме и тянет к нему свою руку, шепча что-то.       — Тобирама… беги. Беги отсюда — он убьет не только меня, но и брата… Ты должен моего брата… — Изуна сглатывает кровь, та струится по подбородку, он успевает прикоснуться к щеке Тобирамы и вяло улыбнуться ему. — Прости меня… Я хотел просто… — Тобирама резко мотает головой, закрывает его раны руками и понимает, что…       — Отойди, твою мать! — Данзо грубо толкает Тобираму прямо в стену с ноги, из-за чего тот ударяется затылком. — Я не закончил! Тобирама не успевает дернуться от стены из-за глухого удара головой — начинает тошнить, он ударился виском. Смаргивает, пытается подняться на ноги, все начинает перед глазами мутнеть, он тянется в сторону Данзо, успевает ухватить его за ноги своими ладонями, как снова слышит выстрел.       — Шесть. Наконец-то. Попал. — Данзо стоит прямо перед ним, констатирует факт спокойно, Тобираму бьет дрожь, и он с открытым ртом смотрит, как… — Наконец-то одной проблемой меньше, — он фыркает и оборачивается в сторону Тобирамы, окидывая его пристальным взглядом, — Тобирама лежит на полу в его ногах, от шока не может пошевелиться. Он видит, как… Нет. Голова Изуны, продырявленная во лбу, откинулась в сторону, и его широко открытые глаза смотрят по-прежнему на него — в глаза Тобирамы. Один выплыл из орбиты. Лужи крови повсюду, везде кровь. Весь пол и стена — везде стоит эта вонь. Он вышиб ему мозги прямо… они на стене… он ему… Нет. Нееет. Ха…       — Т… — язык Тобирамы не слушается его, он смотрит в глаза брата Мадары с глупой улыбкой на лице, где-то слышен крик дочери, и он пытается выдавить из себя хоть что-то, — что с…делал? — ползет в сторону Изуны по полу, отчего Данзо проводит его с презрением во взгляде. ха — ха… Тобирама ползет прямо к телу Изуны, тянет к нему свою руку, второй опирается на пол. Доползает, замирает и, усаживаясь рядом с Изуной, начинает хаотично водить по нему своими руками. В глазах застыл настоящий ужас — пальцы и губы дрожат. Он… он только что коснулся остатков его мозгов на стене… Мозгов на стене… Мозгов… на… Ха-ха-ха Сенджу смотрит на свои дрожащие руки и не может сдержать эту дебильную улыбку на лице. Почему так хочется смеяться сейчас? Смех вырывает наружу, Тобирама закрывает своими ладонями рану Изуны и надавливает. Понимает, что без толку, но…       — Ты что с… — задыхается, язык не слушается, он стал ватным и тяжелым во рту, — сд… сдел… — заикается, — …сделал? — уголки губ поднимаются, грудная клетка вздрогнула, он начинается истерически смеяться. АХАХАХАХАХАХАХА-ха… Hungry for fame You'll kill a man if he gets in your way Он убил его. Он убил Изуну. Он его убил. Хладнокровно. Стрелял намеренно. Данзо с раздражением рассматривает эту сцену, выдыхает, подходит ближе, пытается убрать руки Тобирамы от Изуны, тот грубо отпихивает его — Шимура цокает языком:       — Он бы тебя задушил, или вспорол, или хрен знает чего он еще мог сделать… — с выдохом отвечает Шимура и усаживается на корточки напротив Тобирамы, — я спас тебя. Это надо было сделать, милый. Ну не смотри ты туда. Он уже сдох. Одним больше, одним меньше, подумаешь! — пытается коснуться его лица руками в перчатках, но, слыша в очередной раз крик дочери, резко встает. Отчего Тобирама на автомате хватает его руку и тянет на себя, смотря на него с мольбой. В глазах ужас застыл. Его до сих пор колотит, из груди вырывается крик:       — Не трогай ее!       — Господи, — Шимура скривился от понимания, что сейчас хочет сказать ему Сенджу сквозь шоковое состояние. — Я не настолько больной, чтобы убивать ребенка, который еще ходить не может. Я просто успокою ее, ты встать не можешь, тебе ногу надо перевязать, вытащить стекло и проспиртовать. Я зашью рану. Отпусти мою руку! Я просто успокою твою дочь, и она уснет… — Данзо раздраженно смотрит в сторону Кагуи. Еще одна проблема. Тобирама прям собрал вокруг себя одни лишь сплошные проблемы. Тобирама держит его руку все так же, и Шимура с выдохом грубо отталкивает его рывком, на что Тобирама хватается за его ноги руками и пытается помешать пройти. I walk through the valley of shadows I'm not alone, no I won't fear The Hangman's at the gallows I'm not afraid of the death in his stare       — Умоляю, убивай меня, не трогай мою дочь. Я все сделаю, все, что попросишь, я клянусь, только не трогай Кагую! — он пытается говорить, не дрожа всем телом, но не получается — его колотит сильнее и сильнее. У него ружье — у него заряженное ружье — у Тобирамы продырявлена нога, рука кровоточит, сжимает пальцы через адскую боль — повреждено внутри что-то, выворачивает кисть наизнанку. Он даже при желании не успеет добежать до кухни, чтобы взять нож. У него нет оружия. У него нет ничего. Телефон разбит. Все, кто мог приехать сейчас, не в стране. Он даже позвать Кагами не может. Только труп на кухне. И плачущая дочь. Данзо замер от такого заявления и даже нервно улыбнулся, сел наконец и, грубо подняв Тобираму с пола, резко сжал его в своих объятиях, прошептал на ухо:       — Все? — Данзо не может не переспросить сейчас. В ухо. — Все, что попрошу? Без отказа?       — Я сделаю все, что попросишь, — Тобирама отвечает бесцветным голосом и медленно кивает, выжимает из себя слова через слезы, — абсолютно все. Только не трогай моего ребенка. Я вскроюсь, если с моим ребенком что-то случится, — он смаргивает. Опять переводит взгляд на тело Изуны и пытается отвести взгляд. Господи, пожалуйста, пусть это будет сном. Данзо грубо поднимает его с пола, усаживает в другой угол стены.       — Конечно, не вскроешься, — Данзо смеется, смотря на него. — Я не дам тебе этого сделать! Ты чего, Тобирама? Ну что за глупости ты говоришь?! Хорошо, я с твоим ребенком ничего не сделаю. Обещаю. Ты тоже обещаешь сдержать свое слово? Тобирама кивает, смотря в одну точку.       — Да. Клянусь жизнью своей дочери. Данзо счастливо улыбается и медленно поворачивает к себе его лицо, проводит большим пальцем по его губам и оттягивает губу в сторону. Та сразу же возвращается обратно. Данзо рассматривает его губы с очарованием и, облизывая их, добавляет:       — Тогда ответь мне сейчас… Для начала ответь мне на это… — он накрывает его рот своим, вжимая тело в стену, со стоном прикрывает глаза и грубо проталкивается внутрь, заслоняя тело Изуны своим, чтобы Тобирама не видел его. Тобирама отвечает ему сам, сглатывая и пытаясь не дрожать всем телом. Его колотит. Перед глазами все плывет. Главное не блевануть прямо сейчас от отвращения, презрения и страха. Данзо стонет и сильнее вжимает его в стену, накрывая своими руками его плечи, прижимает их к себе ближе и слышит, как колотится его сердце сейчас. Как же давно он ждал этого, мечтал и знал, что это случится. Столько ждать и терпеть стоило того — Тобирама, как и тогда, такой послушный, такой податливый и сейчас весь полностью его. Так хочется навалиться на него, целовать всего и, вжимая в пол, обнимать, а после наконец заняться сексом, о котором он столько месяцев грезил. Возбудился от мысли об этом, его рука скользит по затылку Тобирамы, по взмокшей напрочь спине, пока в очередной раз не доносится крик дочери, и Данзо нехотя отодвигается.       — Тобирама, любимый мой, мой самый любимый и дорогой, — проводит по его волосам своей ладонью, целует его в висок, снова смотря на его губы, и отворачивается, — я ни за что на свете не трону тебя и твою дочь — я все это делал ради тебя и ради нашего с тобой ребенка. Посиди тут пока с Изуной. А я сейчас принесу твою дочку, — он расцеловывает его лицо, но Тобирама не может даже посмотреть на него. Он боится отпустить его сейчас, не может. — Пусти меня, пожалуйста, твоя дочка сейчас надорвет голос. Ты же не хочешь, чтобы она задохнулась там? Ты пообещал мне все взамен на то, что я не трону ее. Я просто принесу ее тебе сейчас и перетащу кроватку в зал. Наша дочка будет в безопасности. Я клянусь. Мы начнем все заново — только я, ты и Кагуя — с самого начала, теперь нам больше никто не помешает. Никогда. Тобирама медленно мотает головой, все еще не найдя в себе силы оторвать взгляд от мертвого Изуны, и Данзо улыбается благодарно:       — Не смотри на него. Подожди немного, — он медленно пальцами перехватывает его подбородок и нежно целует в губы, отчего Тобирама смаргивает, не может даже дернуться в этот момент. — Я вернусь и избавлюсь от тела. Тела. Опускает оружие на пол специально рядом с Тобирамой, проследив за его неподвижной позой.        — Не советую тебе трогать ружье, Тобирама. Это конец. Всему конец. Он будто не слышит Данзо сейчас, его рука, как мертвая, падает на пол, и Данзо наконец поднимается и удаляется к ребенку. Тобирама сидел минут десять, смотря в одну точку, порой переводя взгляд на Изуну, и в какой-то момент понял, что плачет — слезы просто начали течь сами по себе. Хватает рукой ружье, ползет к Изуне. Нога кровоточит. Начала неметь. Внутри огромная яма, в которую он упал, захлопнулась. Закрылась, завалило намертво. Доползает до Изуны, и хаотично его руки блуждают по его еще теплому телу, на губах все та же дурацкая улыбка, он разрывает на теле Изуны рубашку резким движением пальцев захвата ткани и пытается заткнуть раны тряпкой на груди и голове — не может осознать, что без толку. Данзо вернулся через пятнадцать минут с Кагуей, что-то напевая ей и качая в своих руках, перчатки снял и медленно водил своим пальцем по головке ребенка, который, кажется, успокоился немного, и, видя перед собой картину с измазанным в крови Тобирамой, кривится от этого зрелища. Осторожно касаясь его плеча, поворачивает к себе. Тобирама замирает и медленно отворачивается от Изуны, смотря в глаза Данзо.       — Подержи свою дочь и посиди тут, — он аккуратно передает начавшего засыпать ребенка Тобираме, и тот с всхлипом резко перенимает ее на руки, сжимает ее жадно, утыкается лбом в ее голову и срывается на плачь.       — Папа тут, солнышко. Папа рядом, — он дрожит весь, пытается не сорваться на крик и вжимается телом в стенку. Данзо видит, что ружье лежит уже прямо с Тобирамой, и довольно усмехается, не комментирует это никак.       — Я пока оттащу его в ваш подвал и вернусь, — Данзо спокойно надевает перчатки снова и, хватая ноги Изуны, тянет на себя. — Пожалуйста, Тобирама, не делай глупостей и не пугай нашу девочку — она только уснула, — он улыбается им обоим и… Тобирама, сжимая ребенка сильнее, пытаясь не передавить, видит краем глаза, как лицо Изуны исчезает из его поля зрения, оставляя на всем полу кровавый след.       — Все хорошо. Спи, — Тобирама шепчет и шепчет, медленно качаясь на одном месте, пытаясь убедить себя в этом сам. — Нам надо просто застрелить его и сбежать с тобой. Все хорошо. Все будет хорошо. Кагуя тихо сопит, и Тобирама так и остается сидеть с пустой улыбкой на лице, смотря в сторону телефона. Он не может ничего сделать — позвонить мужу и сказать все… Сказать что? Что его брат умер в их доме? Позвонить куда? Мадара возвращается только через 4 дня. Это значит, что все рухнет тоже через 4 дня. Они говорили накануне с Изуной — он не поверит, а если и поверит, то не сможет простить его, ведь из-за него умер его брат… Из-за того, что Данзо продолжал присутствовать в его жизни, Изуна умер — это его вина. Если бы он был внимательным, поставил бы сигнализацию… Если бы. Если бы он смог раньше поговорить с ним, этого бы не случилось.

Это крах.

I'll never be like you I'll never be like you I'm rising up and I'm ready to fight you Ready to fight you Сжимая ружье, направляет своими пальцами его в сторону коридора, Данзо наконец появляется в нем, успел вымыться, сменить одежду, и теперь на нем красуются вещи самого Тобирамы. Видя эту картину, спокойно подходит ближе.        — Тобирама, ну я же говорил тебе не трогать ружье, — обреченно выдыхает.        — Сделаешь шаг, и я выстрелю, — холодно констатирует Сенджу и сжимает курок.        — Стреляй, — Данзо спокойно идет в его сторону и, слыша, как Тобирама нажимает на курок, довольно улыбается, видя, как тот опешил. Ничего произошло. Данзо усаживается напротив него. — Ты правда думал, что я оставлю тебе ружье с патронами? Да ты смешной. Ты собирался только что выстрелить в меня, Тобирама… Ну зачем так делать? — он качает головой. — Я же все для тебя делаю и не пытаюсь подстрелить. А как ты собирался стрелять? Если ты не умеешь? Тобирама бледнеет. Данзо спокойно усаживается прямо на корточки и резко со всей силы сжимает его руку до хруста, отчего рука Тобирамы разжимается — ружье падает.       — А знаешь, почему я просил тебя не трогать ружье, Тобирама? — Данзо упивается болью на лице Тобирамы, отпихивает ногой ствол в сторону. — Потому что ты только что оставил отпечатки пальцев на ружье, из которого я прострелил Изуне череп. Ты попал. Тебя посадят теперь точно. Но нам же не надо этого, правда? — он спокойно берет руки Тобирамы в свои и целует губами его пальцы. — Я понимаю, у тебя сейчас шок, я не злюсь на тебя и не обижаюсь. Ты боишься меня, не доверяешь мне. Я понимаю. Это пройдёт. Это конец.        — Данзо, ты больной, — Тобирама боится дернуться лишний раз. — Ты убил человека… Ты…        — Я знаю, — на полном серьезе отвечает ему Шимура, — давно уже, родился, оказывается, таким, представляешь? А я-то думал, откуда это во мне? — Данзо виновато улыбается, проводит ладонью по мокрым волосам. — Оказалось, в дедушку пошел! Его болезнью была моя бабушка. А моя — ты. Мне полегчало, — он прижимает к щеке Тобирамы свою и аккуратно отодвигается. — Пошли уложим твою дочь в кровать, вымоем тебя, перебинтуем и там обговорим. Ей неудобно на руках спать, я помогу тебе дойти.       — Что ты сделал с… — Тобирама смаргивает от опять подступивших к глазам слез, — с Изуной?       — Пока Изуна полежит в подвале, потом разберемся. А где твой муж? — Данзо будто вспомнил о наличии еще и Мадары в их жизни и заинтересованно наклонил голову в сторону, заметив, как Тобирама напрягся всем телом. — Ну, уже можно сказать, бывший муж…       — В Нью-Йорке, — сразу же отвечает Тобирама.       — Как жаль, что когда происходит самое интересное, то Мадары опять тут нет, — Данзо не смог сдержать иронии в голосе. — И когда он вернется?       — Через три дня, — Тобирама отвечает как на допросе, понимая, что больше нет смысла врать. Во всем нет больше смысла.       — Отлично, — Данзо будто что-то для себя решает.       — Что ты собираешься с ним делать? — Тобирама спрашивает тихо, все еще не вставая.       — С Мадарой? — Данзо хохотнул. — Ну, это будет зависеть от тебя. Вообще помогу ему, да.       — Данзо, пожалуйста, — Тобирама медленно выдыхает, — ты не убийца. Ты не… Комментарий позабавил Данзо, и он отвечает с полнейшим энтузиазмом:       — А кто сказал, что я собираюсь дорогого Мадару убивать? Нееет, — Данзо улыбается. — Смерть быстрая для него будет лучшим исходом, а я хочу, чтобы он страдал всю свою гребаную жизнь, как страдал я, когда он забрал у меня все — и теперь я верну ему все это рикошетом. У него нет больше брата, не будет тебя и дочери — все честно. Он был карьеристом всю жизнь — пора возвращаться всему на круги своя. Пошли уложим дочь в кроватку. Тобирама молча встает, сжимает руку Данзо, и они медленно идут в сторону детской. Кагую надо просто оставить в кровати и выйти в зал — как можно дальше — просто закрыть на ключ комнату и…       — Мы скоро вернемся сюда и будем спать с тобой в детской на случай, если дочь проснется, — Данзо все еще держит его плечо крепко и, стоя рядом с Тобирамой сзади, улыбается спящей Кагуе. — Я обещаю тебе, что полюблю ее как свою дочь, ведь в ней твоя часть. Как можно такую прекрасную девочку не любить? Тобирама молчит.       — Пошли, тебе надо вымыться, обработать раны. Пусть она полежит одна немного. Нам многое нужно обсудить с тобой, дорогой. Шимура закатывает глаза от понимания, что до Тобирамы сейчас не достучаться никак. Его застывший взгляд устремлен на дочь. Он боится просто отойти от нее на шаг, а пока может ходить только с его помощью. Отойдет Данзо на шаг — он рухнет из-за ноги. Будет ползать. В подвале его дома труп. Там лежит труп Изуны, который умер на его глазах от рук человека напротив него. Хаха. Весь пол измазан кровью, и он сам в ней же до сих пор. А Изуна… он умер. Его дочь сейчас спит в детской, а он сидит тут. В ванне, пока Данзо, отмыв его от крови, принес аптечку и начал обрабатывать его раны, высунул стекло щипцами при ярком свете лампы, облил все перекисью, прижал марлей — пытается впитать кровь. Обработал руку — скоро будет зашивать все. При этом вколол обезболивающее и втер анестетик для онемения участков ноги. Все делает плавно, спокойно, с улыбкой смотря то на раны, то на Тобираму, полностью обнаженного перед ним… А у Тобирамы рухнули жизнь и вера в то, что все будет хорошо. Ничего больше хорошо не будет. Данзо закончил спустя час. Помог Тобираме дойти до спальни, дал халат. Принес воду. Кагуя спит. Тобирама стал фокусироваться взглядом лучше — медленно шоковое состояние начало пеленой спадать с него, но он все же был натянут как пружина и пребывал в своего рода прострации, или не воспринимая попросту настоящее, или не хотя его воспринимать полностью. Главное — дочка спит. Проверили снова. Главное, что она никогда не вспомнит, что тут случилось.       — Ты слышишь меня? — Данзо переспрашивает громче, и наконец Тобирама переводит на него свой взгляд, сидя на полу рядом со стеной гостиной комнаты, в которой приглушенно горит один светильник.       — Нет, я не слышал, — голос звучит тускло, он пытается отогнать все мысли и фокусироваться на голосе Шимуры сейчас. — Что ты… сказал? Данзо держит в руках коробочку. Медленно подводит Тобираму к дивану, тот, прихрамывая, идет, опускается сквозь ужасную боль, ногу будто разрывает на части. Шимура опускается на одно колено, Тобирама в ужасе наблюдает за этим. Наконец, Шимура, открывая коробку с кольцом, говорит:       — Тобирама Сенджу, ты вый… — спрашивает спокойным голосом, отчего Тобирама сначала замер, подумав, что ослышался.       — Ха-ха, — непрошенных смех вырвался наружу, и Тобирама сжал пальцы в кулак, перебарывая желание закричать громко и истерично. Отчаянно закусывает губы до крови, и снова его бьет дрожь. — Ты убил человека. Ты убил Изуну. И ты делаешь мне предложение? Это шутка какая-то?! Умоляю, скажи, что шутка.       — Ты выйдешь за меня? — Данзо игнорирует очередной крик Тобирамы, раздраженно прикрывая глаза, и сжимает его пальцы в своих, после их руки переплетаются. — Ты выйдешь за меня, Тобирама? Тобираме захотелось смеяться громче — как он мог дожить до такого. Только что умер человек, умер близкий ему человек, с которым он прожил под одной крышей двадцать лет, от рук второго его близкого и любимого когда-то человека… который совершенно спокойно теперь говорит ему о браке?       — Нет, — Тобирама ударяет по его руке, в отказе мотая головой.       — Почему? — улыбка пропала с губ Данзо.       — Потому что я, — пытается подобрать нужные слова, нельзя сейчас сказать ничего лишнего, — женат, Данзо! — Тобирама пытается найти в глазах Данзо хоть какие-то остатки рассудка. — Я не могу выйти замуж за тебя, я уже женат!       — Ты разведешься с ним, — Данзо обреченно выдыхает и добавляет, — ты сказал, что сделаешь все. Ты обещал. Тобирама запнулся и открыл свой рот беспомощно.       — Я…       — Тобирама, все кончено, смирись. Ты будешь моим мужем, и вы разведетесь — это самый просто вариант. Так я спрошу еще раз, — он приближается и проводит пальцами по щеке Тобирамы, отчего тот прикрывает глаза, сдерживая порыв просто кричать, — ты выйдешь за меня? — сжимает раненную ладонь до боли. Тобирама боли, кажется, и не чувствует больше — физической, моральная накрыла его с головой.       — Да, — Тобирама отвечает тихо, смотря на Данзо, после прикрывая свои глаза, содрогается всем телом, — я выйду за тебя.       — И ты больше никуда не уйдешь от меня? Мы будем до конца вместе? — Данзо радостно усаживается рядом и обхватывает его руки своими пальцами, прижимает к щекам.       — Да. Я никуда больше от тебя не уйду, — Тобирама потух. — Я не хочу, чтобы кто-либо пострадал. Я обещаю.       — Надень кольцо, — Данзо протягивает ему коробку и пристально следит за выражением лица Тобирамы, который уставился на него и хотел в тот момент отбросить его в сторону.       — У меня на пальце…       — Снимай его — все кончено. Он никогда не простит тебя и больше не увидит, как только мы уедем отсюда. Тобирама отпрянул, и Данзо, проследив за его действиями, резко сжимает его колено, сглатывая и наваливаясь на его колени обеими руками, добавляет по слогам:       — Снимай ебаное кольцо. Оно больше не твое. Надень мое.       — Данзо, пожалуйста, — Тобирама сжимает руками уши, — перестань все это! Я прошу тебя, тебе нужно…       — Снимай кольцо, Тобирама! — рявкает. — Ты поклялся жизнью дочери, что ты будешь моим. Весь и полностью мой. Ты принадлежишь мне — всегда так было и будет. Дочь. Тобирама трясущимися руками снимает кольцо и кладет его на тумбочку рядом с диваном. Надевает молча кольцо на безымянный палец и смотрит в пол.       — Что с тобой стало? — говорит беззвучно, Данзо уловил и это.       — Со мной ничего не стало, Тобирама, я всегда был таким, — Данзо раздраженно выдыхает. Обнимает его с боку. — Ты просто отчаянно не хотел этого видеть и… Впрочем, забудь, — Данзо довольно целует его в уголок губ, отчего Тобирама снова рефлекторно отворачивается, и его челюсть сразу же сжимают в захват и поворачивают к себе. — А теперь ответь мне — ты любишь меня? You all are the same You're just another goin' up in the flames And if I'm gon' die in the fight It'll be while I am bringing you down to the grave Тобирама молчит, смотря прямо в глаза Данзо, и впервые понимает, как ему жаль. Он смаргивает, слезы льются от прорвавшейся раны, и он начинает, тихо проводя пальцами по щеке Данзо, заворачивая его волосы за ухо:       — Я любил тебя слишком сильно, Данзо. Я обожал тебя и оберегал всю жизнь… Это правда. Я любил тебя как Мадару в какой-то степени, но…       — Но? — Данзо улыбается натянуто.       — Больше не люблю.       — Ты ненавидишь меня? — Данзо наклоняется ближе и целует его в губы нежно. — Ответь честно?       — Нет, — Тобирама качает головой. Слезы снова начали идти. Он больше их не сдерживает.       — Боишься? — Данзо проводит пальцами по его шее и, аккуратно сжимая ее, ощущает дискомфорт между ног. Он возбудился. — Я понимаю, если боишься. Тобирама отрицательно качает головой:       — Нет.       — Презираешь? — они ложатся на диван, и Данзо всматривается в пустые глаза Тобирамы снизу.       — Нет, — Тобирама не может остановить слезы. Губами ощущает, как они льются.       — А что тогда ты ко мне испытаешь? — опираясь обеими руками рядом с его головой, он смотрит на него горящими глазами, вжимаясь бедрами в его, и, запрокинув голову, подводит руку Тобирамы к своей шее. Накрывая руку своими пальцами, ведет вниз.       — Ничего, — после долгой паузы отвечает Тобирама, с сочувствием смотря в глаза когда-то близкого и любимого человека. — Я ничего к тебе не испытываю больше вообще. Одно абсолютное ничего. Пустота. Данзо самодовольно улыбается и, кажется, ждал именно этого ответа. Аккуратно убирает руку Тобирамы в сторону и, наклонившись к его уху, произносит:       — Ну наконец-то! — радостно вскрикивает Шимура, победно. — Ты не представляешь, как долго я этого ждал! Вот теперь мы можем наконец-то начать с самого начала! Ты полюбишь меня снова, я знаю! — глаза в глаза. I see who you are, you are my enemy My enemy, you are my enemy        — Нет.       — Ты просто не хочешь и не можешь пока, что ж… — он грубо дергает край халата Тобирамы, отчего тот сглатывает, — захочешь. Начнем с того, с чего мы когда-то начали… Раздевайся. Тобирама подносит руку к его лицу, проводит пальцами по коже и с лицом полного сожаления добавляет:       — Мне жаль тебя. Правда, мне искренне тебя жаль.       — Мне тоже искренне жаль, — Данзо смотрит на него с примесью грусти и злости. — А еще жаль… что мне придется множество раз тебя заставлять брать меня и принимать в себя, — Данзо облизывает свои губы, сжимая тело Тобирамы под собой грубо, — раз ты ничего ко мне не чувствуешь пока что. И сейчас мы проверим, — голос срывается, становится тихим и низким, — насколько именно ты не ощущаешь ничего. Полная отдача — ты обещал. Дальше посмотрим, как пойдет. Я хочу лично убедиться в том, что для тебя лучший в твоей и моей жизни наш секс ничего больше не значит! — он грубо раскрывает халат в обе стороны, рассматривает обнаженное тело перед собой, проводит по нему ладонями, Тобирама вжимается в диван сильнее. Данзо снимает с себя майку через голову, освобождает низ от шорт на оголенное тело и наконец накрывает своими губами его. Его сейчас вырвет прямо тут — вывернет наизнанку. Хочется отпихнуть, хочется орать, хочется убежать, просто исчезнуть. Раствориться и больше никогда не существовать.       — То… — он выдыхает, судорожно прикусывая губами сосок, после чего слышит мычание со стороны партнера — кусает больно, хочется вырвать с мясом, — би… — еще один засос на шее появляется рядом с предыдущим, Тобирама сжимает в тиски снятую майку, и изо рта вырывается приглушенный выдох. Надо терпеть. Ему никогда от этого не отмыться больше, сколько бы мочалкой он свое тело до красных отметин ни растирал — это теперь останется навечно на его теле. — ра… — Данзо получает искреннее удовольствие от процесса, от ощущения своей кожей, как Тобирама сейчас дрожит весь. Его сердце бьется настолько сильно — он слышит его, чувствует. Это прекрасно. — ма… — целует нежно в губы, прикрывает свои глаза, надавливая рукой на перевязанную недавно ногу, из-за чего Тобирама взвывает от боли, и Данзо искренне улыбается своей победе. — Ты мой, Тобирама. Замечает уродливую татуировку на ребрах Тобирамы с инициалами Мадары и, наклоняясь к его уху, сжимает участок, надавливая ногтями со всей силы на него, говорит:       — Я выкрою из тебя это уродство. Ножом. Перекрой шрамирование, чтобы тебе больше никогда ничего не напоминало об этом. Тобирама не может сдержать усмешки и показывает ему свою руку — она в шрамах вся.       — Попробуй, — выдавливает с наслаждением в лицо слова, отчего получает резкую пощечину тыльной стороной руки.        — Лазер удалит, — Данзо грубо хватает его за горло до синяков, хочется прямо сейчас сломать это горло одним быстрым рывком, но это просто временный импульс. Он просто злит его, провоцирует. Отпускает и, руками надавливая на плечи, приказывает сесть прямо на пол перед ним. Тобирама смотрит на него пристально и видит поднятую вверх бровь, слышит приказной тон: — Минет, Тобирама. Сделай мне минет для начала, помнишь? Мы уже это практиковали в том доме. Рукой в то время нежно заправляет выпавшие мокрые волосы за ухо и снова нежно улыбается.        — Я тебя очень люблю, боготворю, я сделаю тебя самым счастливым… Ради тебя я убью любого человека на этой ебаной планете, — сжимает загривок пальцами и тянет назад. — Сделай и мне приятно, Тобирама. Сенджу смотрит на член перед собой, отворачивается, и его снова грубо тянут в ту сторону.        — Господи, ну не веди себя так, будто у нас это впервые. Ты же знаешь его на вкус, ощущал его в себе и во рту. Тебе нравилось всегда! Оближи. Не закрывай свои глаза, я хочу, чтобы ты смотрел на меня! — Тобирама разжимает свои зубы. Данзо очарованно смотрит на то, как кисть руки Тобирамы наконец прикасается к его члену, и медленно головка погружается в рот. Надо просто отключиться — надо просто выдохнуть. Надо просто играть по правилам. Надо просто пережить все, что случится дальше, и будет происходить пока он не… Пока он закончит со всем сам окончательно. Данзо впитывает в себя каждое движение губ партнера по своему члену. Гладит пальцами Тобираму по волосам, аккуратно надавливает на макушку, задавая свой темп, перемещает пальцы Тобирамы на свои яички и сжимает их своей же рукой поверх его. Запрокидывает голову, набирает темп сам и, сжимая его голову, входит в его рот намеренно. Слышны приглушенные вздохи, Данзо так хорошо — ему наконец-то хорошо. Кончает прямо в рот, выходя из рта Тобирамы и смотря на него, произносит:       — Глотай, Тобирама. Привыкай глотать. Тобирама сглатывает, смотря прямо в его глаза. Видит, как Данзо снова расцветает. Тот, восторженный от этого зрелища, усаживает его на диван и опускается сам на колени.        — Ну вот, теперь я в тебе снова. Так будет каждый раз, до того самого момента, пока ты наконец-то меня не примешь и не поймешь… Я стану твоей настоящей частью — буду жить в тебе, — от этих слов Тобирама словил рвотный позыв, скривился. Рука Данзо накрывает тыльную сторону его бедра, пока вторая возбуждает плавными движениями член, водя по нему. — Я залезу тебе под кожу… залезу в голову, — проводит влажным языком по лобку, надавливая рукой слегка на него, отчего Тобирама резко расслабляется. Внизу стало горячо. Данзо проводит языком, не прерывая зрительного контакта, по основанию члена, расцеловывая каждый сантиметр. Как же хорошо. Потрясающе — ощущать кожу Тобирамы языком. Трогать подушечками пальцев, ладонью поглаживать взмокшую спину. Он красивый и прекрасный везде.       — Я залезу тебе в душу и в сердце… рано или поздно, — рот полностью накрывает член Тобирамы, делая глубокий минет, Тобирама заливается краской и пытается сжимать губы, лишь бы не стонать, — ты меня… — сжимая пальцами яички, массирует их, надавливая большим пальцем на кольцо анальных мышц, — примешь окончательно, — вытаскивает член изо рта и погружает до середины снова, выводя узоры языком по члену… С губ Тобирамы срывается громкий стон, он хаотично водит пальцами по дивану.       — Трахни меня в рот, Тобирама. Я заслужил, — накрывает своими пальцами руки Тобирамы и грубым движением перетягивает их на свою макушку. — Давай! Тобирама сжимает со всей силы его волосы на макушке, ему так сейчас хочется сделать одно резкое движение вбок и свернуть этому человеку шею. Услышать тот самый хруст, убить своими же руками и наконец-то почувствовать себя свободным от всего. Данзо выдыхает, довольно отстраняется от того, что тот кончил прямо ему в рот, он впитал в себя до дна, сглотнул с счастливой улыбкой на лице, облизал свои губы и, просунув пальцы в свой рот, изъял остатки спермы. И наконец прикасается к нему своей рукой, измазанной в вязкой и прозрачной жидкости. Тобирама рефлекторно отстраняется, пытается избежать любого тактильного контакта. Его до сих пор потряхивает от только что подступившего оргазма и от отвращения к самому себе, от осознания ситуации, в которой он кончил. Отвращение к себе нарастает до тихой истерики. Ощущения себя отвратительным, порочным и грязным медленно, скользящими движениями проникают в глазницы, будто слизни. Они ползут по всей его коже прямиком к области рта.        — Это твое. Доказательство того, как тебе было хорошо. Что же ты отворачиваешься сейчас? Ты самого себя не принимаешь? Тебе не кажется, что проблема твоя заключается в том и разница между нами, что ты до сих пор себя и свою натуру не принимаешь? Ты придерживаешься каких-то установок в голове и норм, вместо того чтобы быть собой и просто делать в этой жизни то, что хочешь? Брать, что хочешь, и забирать, что хочешь? Ты борешься до сих пор сам с собой, Тобирама, в этом твоя главная проблема. На тебя надо всего лишь окончательно поднажать, доломать всю твою структуру, разломать и растереть по тебе же. Тогда тебе станет намного лучше, тебе полегчает. И я помогу тебе в этом — ты станешь собой. Я доломаю тебя сам — ты будешь мне благодарен. Я уберу твой страх окончательно. Данзо сжимает горло Тобирамы — тот начинает задыхаться — и резко наваливается своим телом прямо на него, не щадя ран, игнорируя любую боль, которую он сейчас ему причиняет. Тобирама же вытерпит. Тобирама привык по жизни терпеть. Копить все в себе и терпеть до самого конца. Но у любого терпения есть свой лимит. И у Тобирамы есть свой лимит тоже. Главное правильно дожать. Данзо знает, как это сделать качественно и быстро. Психика человека в стрессовой ситуации становится уязвимой, хрупкой в таких ситуациях, и сейчас самое подходящее время для того, чтобы Тобирама наконец переродился и стал собой. Он лично доведет его за руку до этого триумфального перерождения. Быть вжатым в диван родного дома, пока тебя имеет, сжимая твое горло, нелюбимый человек, убийца и психопат — это… это…        — Господи, — Данзо выдыхает со стоном, видя, как под ним сжимается мокрое тело, — как же хорошо, — мышцы Тобирамы переливаются от пота и становятся более отчетливыми. Он зажат весь, он пытается сжиматься всем своим нутром, лишь бы не кричать от боли. это… даже для меня, человека, который думал, что в этой жизни переживет все…        — Родной и любимый мой… Тобираме кажется, что руки Данзо везде, он не может даже при желании фокусироваться на каком-либо предмете, который видит перед собой. Его руки будто слизни, сороконожки, они проникли под кожу мелкими трениями пальцев, надавливанием ногтей и движением языка в тот момент, когда Шимура, грубо забрасывая его ногу на свое плечо, касаясь губами скул Тобирамы, трахает его резко, выбивая весь воздух из груди. Тобираме кажется, что кричит его дочка в комнате — на самом деле кричит в своей голове отчаянно уже он. Это все… мам. Слишком, отец. Слишком, Мадара. Слишком, брат. Слишком, Орочимару. Он выгибается от грубых толчков под ним, когда его насаживают на себя, сжимая горло, пальцы проникают прямо в рот, и Данзо очарованно смотрит, как изо рта Тобирамы течет слюна, этот вид… жалко, что его сейчас запечатлеть нельзя на камеру. Сжимая правой рукой кисти Сенджу за его же спиной, он делает еще один толчок во всю длину, отчего его член внутри Тобирамы утыкается изнутри в районе пуповины в кожу.        — Ты бы знал, как я счастлив только от того, что все эти реакции в твоем теле и на твоем теле, вызываю именно я. Вот скажи, — он шепчет ему на ухо, улыбаясь уголками губ, — ты когда меня встретил, предполагал, что все так и закончится? Я так долго терпел и мечтал о том, что мы наконец-то станем полностью одним целым. А теперь мы поменялись местами — ты все это делал со мной — я знаю, насколько это приятно, моей задачей было отдать тебе все эти прекрасные ощущения. И плевать, нравится тебе это или нет. Это для меня… Это та самая финальная капля, до которой я так боялся дойти и думал, что никогда не дойду. СЛИШКОМ ЭТО ДЛЯ МЕНЯ! …как Данзо закончил, Тобирама автоматом встал, чтобы дойти до своего кабинета и вернуться к дочери как можно скорее. Упал на колени — трясло, лихорадило. Смотрел в одну точку. Данзо помог ему подняться, дойти до комнаты. Спали вместе. Тобирама, прижимая свою дочь к груди, уткнулся в стену, пытаясь как можно дальше отодвинуться от Данзо. Тот же заинтересованно смотрел на его спину до того момента, пока та во сне не начала расслабляться, и накрыл его своей рукой, прижал к себе ближе, обняв за живот.        — О чем ты думаешь, Тобирама? Молчание.        — Как ты себя чувствуешь, Тобирама? Молчание. Утром все повторилось. И в обед, и во время ужина.        — Ты так и будешь молчать, Тобирама? Тобирама молчал, он не мог выдавить из себя ни слова — что-то внутри сломалось. Не было сил не то, что говорить, не было сил даже выпить воды — насильно вливал в себя ее. Ему надо не сдохнуть и не наложить на себя руки ради дочери — хотя это единственное, что ему сейчас хотелось сделать.        — Тебе скоро станет лучше… Тобирама, ну посмотри же на меня, — Данзо аккуратно поворачивает подбородок Тоби к себе, и тот послушно переводит взгляд. Он не выражал ничего — лишь спокойствие, какое-то смирение и пустоту. — Ты просто вымотался, ничего, это пройдет. Я люблю тебя, — Данзо целует его в губы, Тобирама так и смотрит в одну точку, не отворачивается, не отвечает, не моргает — он просто замер. С дочерью выйти гулять с коляской больше из-за ноги не мог, перемещался по дому лишь с помощью Данзо, всякий раз дергаясь от того, если тот сжимал его руки слишком сильно. Надо было думать, что делать. Пока Данзо удалялся то на кухню, то в ванную, то в подвал — писал в дневник. Писал и писал, пытаясь успеть расписать все. Времени осталось слишком мало — он понимал это.        — Тобирама, тебе надо поесть, — Данзо смотрит на собеседника с раздражением, тот сидит уже полчаса и смотрит в свою тарелку, к еде так и не притронулся. — Если ты задумал умереть от голода, поверь мне, умирать ты будешь от истощения долго. Ешь.        — Я не хочу, — впервые ответил ему Сенджу. Побои на теле в какой-то момент приобрели синеватые окрас, лицо отекло, воспалилось и опухло от рук Изуны. Разбил он ему половину лица от души. Рука и вовсе онемела на пару с ногой — рана осталась глубокой. Нога от колотой раны в двух местах теперь хромала, опухла, и без помощи Данзо или же посторонних объектов он ходить больше не мог. Пробовал колоть себе старый добрый морфий, лишь бы боль не ощущать, понял, что препарат больше не действует на его. Возможно, дело было в том самом привыкании пару лет назад, а может, дело было в том… что…        — Тебе надо поспать, я посторожу, — Данзо выдыхает, видя сидящего и смотрящего на кроватку дочери Тобираму. Обнимает его сзади, прижимает к себе и утыкается в него своим лицом. Тобирама стал каким-то холодным, его кожа будто оледенела.        — Я не хочу спать. Некоторую боль попросту уже не заглушить ничем. Одно дело — боль физическая, другое — моральная. Если мы сопоставим их обе по школе ощутимости в человеке — в основном всегда выигрывает вторая, так как усиливает первую в разы.        — Выпей обезболивающее и жаропонижающее, у тебя снова температура, — Данзо протягивает ему стакан с водой и две таблетки в ладони.        — Мне не больно, — Сенджу улыбается ему и медленно, расфокусировано отодвигает его руку от себя в сторону. — Мне не жарко. Мне холодно, — Данзо хмурится. Тобирама пробует хоть намного сжать свою ладонь в пальцах — стреляющая боль разносится по всему телу. Пальцы больше не могут нормально соприкоснуться с ладонью, он пытается снова и снова. Вероятно, Изуна повредил ему сухожилье — если пойдет так дальше, он никогда не сможет больше проводить операции. Пропала гибкость в руке, амплитуда движений кисти отныне оставляла желать лучшего, и рука выла так, что ее хотелось попросту отрубить. Хотя по сути… уже все равно. Он нашел выход — внезапное осознания принесло облегчение. Он знает, что делать. Он теперь точно все понял. Эти руки как раньше ему больше не понадобятся. Он рефлекторно занимается утренними процедурами с дочерью — ловит себя в какой-то момент на том, что выполняет все действия на автомате. Он ни разу не услышал, что родная дочь плачет, хотя, рассматривая ее лицо и приоткрытый рот, понимал — ребенок плакал часто и после успокаивался. Нашептывал ему слова успокоения, целовал в губы свою дочь и пытался улыбаться ей как можно чаще. А после брал свой дневник в руки и писал, снова превозмогая боль. Все вокруг происходящее стало чем-то вроде внешнего фона. Вот Данзо протягивает ему бутылочку с теплой смесью, как настоящий «папаша» — явно вошел в роль, Тобирама молча перенимает ее и кормит свою дочь. Вот Данзо берет Кагую на руки, и Тобирама в глубине души ощущает интенсивное желание вырвать дочь из его рук и спрятать куда-то далеко, где ее больше ни он сам, ни этот ублюдок не найдут. И с отчаяньем понимает — не может. Если бы Кагуе было хотя бы года 4, он дал бы ей указания, как спрятаться и что делать, пока Мадара не вернется и не вытащит ее. А пока Кагуя не понимает ничего и рассматривает своим блуждающим взглядом его отстраненное лицо. Он всю ночь думал обо всем и принял наконец окончательное решение, все взвесил и пришел к четкому плану действия — что ему нужно делать и как. Как все это закончить. Было страшно — наверное, в первые в жизни после детства ему от осознания всего стало страшно. Сначала страшно, потом пришли холодное смирение и решительность. Он готов. Когда Данзо вышел на прогулку со «своей дочерью», Тобирама, рассматривая его лицо, понял, что Шимура из-за обещания его самого ничего не сделает его дочке, пока Тобирама будет следовать намеченному сценарию в точности, как и было условлено. Потому что прекрасно понимал, что, если сделает хоть что-то ребенку, нравится ли ему факт того, что второй родитель Кагуи — Мадара, Тобирама на себя руки наложит точно. Любым способом. И он не врал в этом условии. Главным было дать Кагуе выжить, вырасти и стать счастливой, несмотря ни на что. За это он заплатит вдвойне. На второй день Данзо принес билеты на рейс, бросил на стол их, лист бумаги, а также положил какие-то ампулы.        — Что это? — Тобирама спрашивает не заинтересованно, лишь в качестве формальности.       — Наши билеты в Америку на завтра. У нас вылет на троих, — ловит на себе спокойный взгляд Сенджу, лишь одна бровь поднята вверх. Заранее зная вопрос Тобирамы, добавляет: — Ты не будешь ничего продавать — Мадаре дом останется с Изуной в подарок. Ты просто соберёшь свои вещи. Напишешь Мадаре письмо от руки — напишешь о разводе, напишешь все, что угодно. С Изуной в подарок. Тобирама сжал пальцы в кулак, до боли вжатия ногтей в свою же кожу. Как он вообще смеет говорить об Изуне, как о какой-то вещи или животном?! Хочется ему свернуть шею прямо сейчас, разрубить тело на куски топором из сада, после отнести остатки к Изуне и положить рядом — Изуна был бы счастлив увидеть с того света, как труп этого мудака гниет рядом с ним. Тобирама молча кивает, рука медленно разжимается — ярость, просто тихая, спокойная ярость — единственное, что его выдает на данный момент. Единственное, что его до сих пор держало в состоянии фокуса на настоящем и не давало совершить расчленение в этом доме — этот маленький ребенок. Его ребенок. Его дочка.       — Ах да, я забыл сказать… Это мой подарок Мадаре — он ему, в его состоянии точно понадобиться! Я забираю у него и дочку, и посчитал честным ему дать хоть немного лекарства, чтобы он не помер раньше времени, пока врачи наконец найдут у него рак. — Шимура спокойно открывает коробку с их экспериментальным лекарством. — Это наши образцы, те самые… Думаю, твоему мужу они сейчас нужнее — еле достал. Тобирама завис, ему показалось, он ослышался и…       — Ч…что? Что ты сейчас сказал, Данзо? Рак? Какой нахрен рак?       — Знаешь ли в чем дело… — Данзо спокойно закидывает нога на ногу сидя в кресле напротив. — …когда Мадара валялся у нас полудохлый я решил провести маленький эксперимент… — закуривает прямо в доме смотря на побледневшего Тобираму и не может сдержать своей радости. — …ну ты что, серьезно думал, что я тебе помогать с ним тогда собрался? После всего, что он сделал годами ранее? Тобирама медленно поднимается с дивана и пытается дышать ровно.        — Пока ты оставлял его на меня в палате тогда, я вводил ему металлы в организм медленно, мне хотелось проверить сработает ли наше лекарство в итоге — нам же нужный был подопытный с раком! Мадара был лучшим подопытным!!! Да и отплатить ему нужно же было — он все никак подохнуть не хотел. Рано или поздно все равно сдохнет! Я тогда себе и представить не мог, что он очнется …так еще мало того, что не сдохнет — расцветет прям… ну до поры до времени — но все же! Сработало сразу почти — он же от боли помниться мне корячился первые года сильно, инъекции себе ебашил какие-то. Мне так весело было смотреть на это! — Данзо втягивает дым спокойно. — Знаешь, а я же правда ему хотел помочь в какой-то момент, сколько раз я ему говорил не лезть к нам… А он все лез и лез — если бы он послушал бы меня и не был бы таким самонадеянным ублюдком, я бы… Данзо не успевает договорить, как Тобирама хромая, грубо, со всей силы, бьет ему в челюсть. Стул вместе с Данзо падает на пол и Тобирама с криком набрасывается на него.        — Ты моего мужа убить хотел? Это ты все делал, мразь? — Тобирама взверел. — Это ты, сука, мне палки в колеса ставил? — бьет со всей силы об пол Данзо головой, но в ответ слышит лишь смех.        — Тобирама, тебе нервничать нельзя — раны откроются и…        — Господи, какое же ты дерьмо! Ты недостоин даже звание врача носить! — лицо Тобирамы искривляется в гримасе отвращения. — Надо было дать Мадаре тебя убить в тот день! Ты просто ходячая гниль, — он всматривается в глаза Данзо, его начинает тошнить сильнее, — ты отвратительный, мерзкий кусок дерьма, жалкий и убогий! — Сенджу отстраняется от него. — Я жалею, что с тобой познакомился вообще! Взять под свое крыло тебя — было самой глупой моей ошибкой в жизни!!! — он ошарашено смотрит на улыбку Шимуры. — Ты настолько сгнившее уёбище, что даже не понимаешь насколько…и что ты из себя представляешь — ты просто ничто!!! Да блядь, даже мой отец и мой брат лучше тебя — те всегда все делали прямо — а ты жалкий трус!!! — Тобирама непроизвольно начинает смеяться сам. — Может и талантливый ученик, но ты…— Тобирама кривиться сильнее, — мне отвратителен!!! Я будто в дерьме измазываюсь, когда касаюсь тебя! Каждый раз! Будь бы моя воля, я бы расквасил твое лицо и голову сейчас об пол, своими же руками, пока бы ты не сдох, захлебнувшись в собственной блевоте! Эти слова стерли улыбку с лица Данзо. Тобирама впервые на него в жизни посмотрел именно так — взгляд полного разочарования и отвращения. Он впервые ощутил эту огромную пропасть между ними. Резко сжал зубы от злости, после снова сморгнул и улыбнулся шире, схватив за макушку Тобираму и притянув к себе к лицу впритык:       — И тебе с таким человеком жить всю жизнь, трахаться, выходить замуж, терпеть все и научиться любить — привыкай! — он смотрит с обидой и злостью на Тобираму. Тот не оценил его изворотливого ума и впервые опустил. — Ты злишься — это пройдет.        — Нет. Я сдохну раньше, чем это произойдет, руки убери! — сухо отвечают ему. Тобирама резко встает, ему хочется вымыться, отодрать от себя взгляд этого человека, на что его сразу же хватают за руку. Данзо проигнорировал сказанные Тобирамой слова.       — Итак, ты пишешь письмо своему Мадаре… Собираешь все свои вещи — вылет у нас ночной. Я приеду за тобой и дочерью на твоей машине — съезжу за своими вещами и мы едем в аэропорт. Ты понял меня? Тобирама ничего не ответил — лишь молча удалился к дочери, хромая и опираясь о предметы интерьера дома. Данзо в этот день не посмел его тронуть больше — спал все равно рядом. Тобирама больше не сказал ему ни слова в тот день. На следующий день, Данзо уехал с самого утра, как и сказал. Тобирама собрал все свои вещи. Писал в дневник, писал и писал туда сколько мог успеть написать — надо было успеть. Времени оставалось мало, вскоре взял маркер и стал исписывать зеркала дома в ванной комнате, ему надо было все расписать правильно. Вечером перед выездом оставалось только позвонить Кагами, который вернулся домой наконец-то, попросить его приехать в нужное время в дом и забрать его дочку отсюда. Отошлет он это сообщение сразу же, как только наступит нужное время — для дочери было все собрано, лежали инструкции, Кагами должен был дождаться Мадару — они справятся. Ему просто нужно дождаться возвращение Мадары домой. Тобирама принял решение — больше ему никто не помешает. Он сделает все сам. Страх полностью исчез. Окончательно, впервые за всю его осознанную жизнь — потух изнутри. Пытался насладиться присутствием дочери, понимая — что он больше ее никогда не увидит — плакал, расцеловывал своего ребёнка и с рук не отпускал весь день. Написал письмо и ей, которое она должна была прочесть, когда вырастет. Написал письмо Орочимару, в конверте оставил на столе, письмо Конан и ее мужу. Мадаре он оставил все свои дневники. Сидел с дочерью и молча ждал, когда Данзо наконец приедет.

***

Мадара вернулся домой на первом рейсе, который ему попал под руку — на два дня раньше. Телефон Тобирамы был отключен два дня, что не могло не вселять искренне тревогу от всего происходящего. Кагами уверял Мадару, что все нормально с Тобирамой… Тот позвонил ему и объяснил, что приболел два дня назад, когда тот не отвечал на его сообщения. Все остальные отсутствовали в городе и никакой информацией, как на зло, не располагали. Волноваться было не о чем? Звонил с другого номера. Что уже вызывало массу вопросов. На такси поехал сразу домой. Выдохнул, наконец-то заходит в дом, в котором вечером горит свет почти везде, автоматом хмурится от странного ощущения… На пороге стоят собранные сумки. На кухне темно.       — Тобирама? — зовет мужа громко, бросает сумку на пол. В ответ тишина. Идет стремительно в сторону кабинета Тобирамы, муж ему говорил, что теперь они спали там вдвоем все время — дочка сидит в кроватке и играет с игрушкой — не плачет, значит недавно кормленая. Видя папу, улыбается и тянется к нему на руки, Мадара берет дочь в руки и хмуро подмечает у кроватки собранные вещи, какие-то бумаги в кровати, игнорируя их, с ощущением подступающего страха по неизвестным причинам, выходит из детской в кабинет Тобирамы.       — Тобирама?! — кричит громче, пытаясь найти мужа ходя по всему дому, на втором этаже пусто, хмурится, спускается на первый этаж. Паника начинает нарастать. — ТОБИРАМА, МАТЬ ТВОЮ?! Где тебя носит? Я чуть с ума не сошел — на звонки не отвечаешь, телефон выключен — что происхо… Сенджу выходит из тени кухни, ждал Кагами — приехал раньше его муж… Что ж… На столе лежат открытые дневники, огромное множество и Мадара расплывается в улыбке.       — Где ты… — видит разбитое лицо Тобирамы, видит костыль и меняется в лице. — …Был? — дочка обвивает шею Мадары и он прижимает ее к себе ближе. — …Тоби?       — Привет.       — Что случилось? — Мадара ошарашенно смотрит на мужа и хочет сделать шаг вперёд, как видит вытянутую руку.       — Не подходи ко мне, Мадара, пожалуйста, — тихо говорит ему муж, смотря с мольбой.       — Да что с тобой? — Мадара нервно улыбается, не понимает, что переменилось между ними. Его муж ведет себя очень странно. — Почему ты…что произошло? — он хмурится. — Тебе надо раны обработать и…       — Мадара. Я ухожу от тебя, — спустя паузу отвечает ему Тобирама, смотря пристально на мужа. — Мы разводимся — я ухожу. Мадара опешил. Застыл. Смотрел в глаза мужа с непониманием и резко переспрашивает:       — Ч-чего? Тобирама? Это из-за Изуны? Да брось ты… Не дури, что ты…       — Мадара — это все. Я ухожу, пожалуйста, позаботься о нашем ребенке, я умоляю тебя, береги Кагую. Хорошо? — он дрожит весь, но пытается держаться, смотря на Кагую. — Скоро приедет Кагами, и вам надо…       — Да что случилось?! Вы подрались с Изуной? Где он? Он напал на тебя? Он? Тобирама, мы все решим и… Я позвоню ему и мы все уладим, и… Тобирама сжался всем телом, опустил голову и не может снова перебороть свою идиотскую улыбку, нервное напряжение выходит наружу.       — Не позвонишь… — тихо отвечает Тобирама и снова начинает безмолвно плакать. — Ты не можешь ему позвонить больше… Мадара. Послушай, убирайся отсюда, пожалуйста!       — Что случилось? — Мадара настороженно осматривает своего мужа, не понимая, от чего того так трясет. Он сжимает в руке телефон. — И почему, твой телефон выключен? Где твоя машина и…       — Мадара!!! — Тобирама отступает на шаг назад, идет в сторону порога. — Я очень… Очень тебя люблю, знаешь? — он начинает по новой задыхаться от слез. Главное не сорваться прямо сейчас — он просто задохнется замертво.       — Я тебя тоже люблю, милый, постой! — Мадара делает шаг в сторону мужа и снова отрицательный кивок головой. — Да что с тобой? Кагуя, что с твоим папой случилось пока меня не было? — в шутку спрашивает он дочь, пытаясь скинуть напряжение. Этот взгляд Тобирамы — ему очень… не нравится этот взгляд. Тобирама шарахается его — дергается и не дает даже коснуться.       — Мадара, это не я сделал, клянусь. Я бы никогда такого не сделал. — Тобирама шмыгает носом и пятится назад к сумкам, хромает и кривится от боли… — Ты знаешь, я очень любил Изуну и берег его всю жизнь.       — Тобирама? О чем ты сейчас говоришь? — Мадаре становится не по себе… Телефон Сенджу начинает звонить. — И… откуда у тебя другой телефон?       — Мадара, позаботься о Кагуе, пожалуйста, и о себе — я изобрел лекарство и там… все что нужно тебе. Это последнее, что я могу сделать для вас. — Тобирама сбрасывает вызов, смотря в силуэт мужа, губы дрожат, его самого всего трясет.       — Тобирама! — Мадара бледнеет, видя полностью белое лицо мужа перед собой. — ДА ЧТО С ТОБОЙ ТАКОЕ?!       — Пришел Данзо. У нас была потасовка и Изуна… — Тобирама тихо смеется, смотря в глаза мужа, сглатывает, слезы начинают скатываться по щекам.       — Данзо? — Мадара резко меняется в лице. — Тобирама? Телефон звенит снова.       — Мадара, знай, я всегда тебя любил… Люблю… И буду любить. — Тобирама сбрасывает вызов во второй раз, смотря осторожно в сторону двери. — Это правда! Больше всего в этой жизни, я хотел быть счастлив с тобой… Но это невозможно больше.       — Тобирама! — Мадара делает рывок в его сторону, но видит вытянутую трясущуюся руку в сторону себя с ножом.       — НЕ подходи! МАДАРА! СТОЙ НА МЕСТЕ!!! — орет Тобирама, его колотит всего. — Дай мне уйти! Мне надо закончить все сегодня!       — Ты головой ударился? Я не понимаю!!! — Мадара ошарашенно смотрит в глаза мужа и видит как тот весь красный от слез, пытается унять дрожь в губах. Зубы его стучат. — ТОБИРАМА! ТОБИРАМА!!! ЭТО ЖЕ Я! ЧТО С ТОБОЙ? МЫ МОЖЕМ ПОГОВОРИТЬ НОРМАЛЬНО? — дочка притихла и шмыгнула носом от крика. — Прости, милая, — Мадара сразу же целует дочку в лобик, — папы немного ругаются, не переживай. Все хорошо.       — Изуна. Он в подвале… Мадара, иди в подвал, — только и может выдавить Тобирама из себя, понимая, что времени больше не осталось.       — Ч-чего? — Мадара оглядывается на дверь к подвалу, стоя в коридоре напротив Тобирамы, и снова на мужа. — Зачем он сидит в подвале? Пауза. Снова нервный смех со стороны Тобирамы, от чего Мадаре становится еще страшнее за состояние мужа — ему срочно помощь нужна — у него нервный срыв произошел — он до сих пор находится в состоянии тихой истерики. Его тело резко дергается само, на что Тобирама будто злясь на себя, сжимает дергающиеся участки своей же рукой.       — Он не сидит, он… — Тобирама пытается говорить внятно, не может выдавить из себя дальше, снова слезы начинают катиться по глазам. Хочется сползти по стене, сжать голову руками и разрыдаться в голос, кричать, бить стену — все то, чего он так и не смог сделать — держал в себе. — …Он умер, Мадара. Его тело в подвале. Тишина. Мадара медленно разворачивается в сторону мужа, смотря на него безмолвно, на лице появляется дурацкая улыбка и он переспрашивает, думая что ослышался.       — Что… ты… сейчас сказал? — выговаривает по слогам, голос стал каким-то глухим, резко пересохло во рту.       — Его труп в подвале, — тихо повторяет Тобирама, все еще держа нож в трясущихся руках. — Я не успел его спасти, Мадара. Он умер — Данзо его убил. Мадара, понимая, что муж не шутил бы этими словами — резко бросается в сторону двери подвала в конце коридора, Тобирама идет за ним, телефон звонит снова. Тобирама сбрасывает снова. Подходит быстро до ванны и пишет маркером, оставшимся на умывальнике, последние слова. Все могло быть по-другому, но… Мадара открывает дверь, сжимает нос, резко опускает дочь на пол, ударяет запах вони, спускается по ступеням вниз.       — Изуна! Изуна! Господи! Изуна. Тобирама быстро выходит, в коридоре опускается на пол. Сжимает свою голову руками и слыша крики Мадары, понимает — что дочь снова начала от криков плакать. Он закончит это сейчас. Сам все закончит. Смотрит на силуэт дочери в конце дома, смаргивает, вытирает слезы. Нож отбрасывает в сторону, делает глубокий вдох, делает под крики глубокий выдох. Собирается с совершенно пустым выражением в глазах, лицо ничего не выражает, и наконец встает. Сжимает две сумки руками. Открывает выходную дверь не оглядываясь, темнота бьет по глазам, в лицо неприятно задул ветер — видит Данзо перед собой и спокойно кивает.       — Тобирама! — слышится крик с подвала, и Мадара резко выбегая весь в крови, смотрит ошарашенно на мужа и… Видит Данзо за спиной Тобирамы, тот перенял в руки одну его сумку, грубо хватая его за плечо, тянет за собой в сторону машины.       — Стой! СУКА! СТОЙ! — Мадара пытается рвануть за ними, случайно нажимает рукой на включатель в ванной, понимает, что Данзо тащит мужа в машину и дергается. Дочь осталась позади него — он опустил ее на пол, как только зашел в подвал, ей нельзя было видеть подобное зрелище — психика ребенка была бы сломана. Их надо нагнать. От этого мудака надо избавиться — надо остановить этого мудака и прикончить собственными руками. Только сейчас, обернувшись назад, он замечает на зеркале в ванной комнате: «Я сам, закончу, Мадара. Как и ты закончил когда-то. Я закончу все сам. Не мешай мне.» Написано маркером во все стекло, бледнеет, хватает Кагую на руки, несется к машине.       — Я сам сяду за руль, — сухо констатирует факт Тобирама тем временем, грубо пихая костыль в руки Данзо. — Это моя машина, я знаю ее и вожу лучше. — Данзо озадаченно пожимает плечами, садится рядом на соседнее сиденье, и слыша крики из дома Мадары, улыбается через стекло. Какая красивая картина.       — А дочка? — спрашивает Данзо, с сожалением понимает, что дочь Тобирама не взял.       — Дочка нам не нужна будет. У нас будет собственный ребенок, — натянуто улыбается, и нажимая на газ, стартует, надо убраться как можно скорее — надо сделать так, чтобы Мадара не нагнал их. Машина автомат — тут нужна для вождения только одна нога. Справится. Ни в коем случае не нагнал и не помешал. Скрывается за поворотом выезда из их района. Мадара рывком открывает свою машину, усаживает ребенка в детское сидение рядом с собой, и нажимая отслежку локации машины мужа, газует следом. Трясет — он кажется…понимает заранее, что Тобирама собрался сделать сейчас — это не выход. Выход — другой. Едет следом, параллельно напевает песенки дочери тихо, нарушает все правила дорожного движения — едет на красный по ночным улицам — Тобирама все еще впереди. Он нарушает скорость — торопится.       — Стой! — кричит в пустоту, чувство страха начинает проникать под кожу — сердце бьется без остановки, пульс подскочил. Они выезжают на трассу, ведущую в сторону аэропорта. Набирает номер Данзо. Телефон звонит, Данзо лениво поднимает трубку.       — Привет, Мадара! Не виделись целых полчаса, — со смехом. — Как тебе подарок в подвале? Я лично оставил… И… — его грубо перебивают.       — Трубку мужу дай! — орет Мадара в телефоне, совершенно не слушая Данзо.       — Он больше не твой муж, — флегматично отвечает Данзо. — Кстати, как твои кости? Болят? Я постарался…       — Дай ему ебанный телефон сейчас же!!! — орет Мадара в бешенстве матерясь, пытаясь нагнать Тобираму хоть как-то. Сейчас нет времени слушать этого мудилу, мудила и сам не понимает, что его ждет. Данзо лениво протягивает трубку Тобираме говоря:       —Да, объясни ты все уже ему!       — Мадара? — сглатывает Тобирама, чувство паники начинает снова возникать в грудной клетке сжатием, выезжает на нужную трассу.       — Остановись! — орет Мадара телефон.       — Нет, — сухо отвечает Тобирама в трубку, смотря на дорогу.       — Тобирама, я сказал, останови машину! Не делай этого! Я умоляю тебя!       — ОСТАНОВИ, БЛЯДЬ, МАШИНУ! ТЫ НЕ ОДИН ЕДЕШЬ! — мужчина делает два шага вперед и видит, как машина несется на него. Он остановится, он точно знает.       — НЕТ! — кричат ему в ответ.       — НЕТ! — переходит на крик Тобирама. — Это конец! Все, Мадара! Это единственный выход! — Данзо довольно улыбается, он еще не понимает, о чем именно Тобирама толкует своему мужу.       — МАДАРА! — кричит мужчина и не слышит, как орут на него в машине.       — ТОБИРАМА! — он выжимает тормоз, выплевывая слова, и машину заносит вбок, резко крутануло в левую сторону и мужчина понимает.       — ТОБИРАМА! Останови ебанную машину сейчас же! — кричит Мадара в истерике.       — НЕТ, Мадара! Это никогда не закончится! НЕ МЕШАЙ МНЕ! — кричит Тобирама, он злится, нажимает газ.       — Тобирама, милый мой… Я прошу тебя… Я умоляю тебя… Я знаю, что ты собираешься делать! Ради меня и нашей дочери — останови машину! Мы все решим! Мы все исправим! Мы сможем — мы всегда справлялись, ТОБИРАМА! — Мадара не может унять свой крик, Тобирама слышит как плачет Кагуя, желудок сжимается в ком, он сглатывает слезы.       — Позаботься о ней! Хорошо? У вас все должно быть хорошо.       — Умоляю, милый мой, останови… — Мадара плачет в трубку, — машину.       — Нет. Мадара, мы больше ни с чем не справимся. Я сам. — Тобирама бросает трубку и останавливается на перекрестке, выбирая нужный маршрут. Он уверенно смотрит вперед и грубо сворачивает на другую дорогу. На губах улыбка и он разгоняется до ста пятидесяти.       — Ты решил срезать? — Данзо хмурится, смотря на странную дорогу, — по той быстрее было…       — Быстрее по этой! — Тобирама улыбается ему, притормаживает на очередном повороте и видит, как Мадара нагоняет его — матерится и пытается дать газу — им надо оторваться от него. Тобираме надо успеть. Теперь только он, гонка и дорога. Теперь он сделает наконец-то все правильно.       — Скажи, если бы тебе нужно было бы предать человека, который в тебя верит и надеется, который любит тебя, чтобы ты сделал?       — Я бы умер.       — Скажи, если бы тебе нужно было убить человека, который в тебя верит и надеется на тебя, что бы ты сделал?       — Я бы умер сам. I made the devil run I gave him poison just for fun I had one friend, now there's none I made the devil run Они едут на огромной скорости и Данзо нервно смотрит в боковое стекло, Мадара проезжает мимо них быстрее, чем едет Тобирама, тем самым обгоняя его. Сколько бы времени ни прошло, какие бы события в жизни ни случались — что-то в ней останется неизменным. Что-то в человеке попросту заложено от рождения, чего не выжечь из него и не выкроить никакими сломанными ногами или же аварией. Мадара быстрее его — дерьмо. В какой-то момент до Тобирамы доходит, где именно они едут, и его губы болезненно ползут вверх. Забавно получается, интересно, Мадара понимает сейчас всю иронию ситуации? Вероятно, еще нет, а вот Данзо кажись понял, потому что заметно белеет, и выдает одними губами шепотом. I broke so many bones But none of them were ever my own They were an army, I was alone I broke so many bones       — Это же… — его бьет холодный пот. Он узнал обозначение дороги на знаке, который они только что проехали. Узнал и место, которое только что они проехали.       — Да, это та самая трасса в сторону нашего когда-то дома, на которой Мадара разбился много лет назад. Только то место мы давно проехали и впереди перекрёсток — направо и налево… — Тобирама начинает улыбаться шире. Он видит, как Мадара вдалеке ровно на перекрестке тормозит — он сейчас выбежит из машины, как когда-то он сам. Еще есть одна маленькая проблема. Тогда это была просто дорога — а сейчас это перекресток. Налево — направо. Мадара заблокировал путь для поворота своей машиной. Тобирама начинает искренне смеяться. Сквозь слезы. Он понял. Мадара правда все понял. Он почувствовал все правильно. Скорость сто двадцать. I'm bad, as bad can be So bad that it's hard to believe Oh, what they say about me       — Тоби… — сердце Данзо уходит в пятки, от странной мысли, резко появившейся в голове. Тобирама не сбавляет скорость, приближаясь к перекрестку, он набирает ее намеренно. Он не сможет развернуться на такой скорости никак. — Что смешного? Тобирама улыбается шире и сжимая губы поворачивает голову в сторону Данзо, смотрит на него с выражением облегчения и триумфа наконец-то. Пустой взгляд резко преобразился, в нем появилось какое-то облегчение. Он резко блокирует кнопкой все двери в машине, от чего Данзо нервно усмехнулся.        — Зачем мы только что… Скорость сто тридцать пять.       — Хочешь расскажу тебе одну вещь в этой жизни, истину, которую я понял? Шутку одну… — Данзо бледнеет и переводит взгляд на ноги Тобирамы, он сжимает губы сильнее, улыбается ему и понимает, что тот выжимает только газ. Перекресток все ближе. — Ты только смотри на меня, пока я рассказываю, тебе обязательно эта шутка понравится, хотя бы потому, что она моя последняя, — он смотрит на Данзо, до которого начинает медленно доходить все происходящее.       — Тобирама?       — Знаешь, в чем заключается ирония этой жизни в полной мере? Я открою тебе секрет, и мы с тобой вместе посмеемся напоследок от души! — он улыбается шире и во взгляде виден лишь холод и полная решительность. — Чтобы человек тебя понял полностью, всего тебя, целиком, и принял таким, какой ты есть, спасать его — недостаточно. Любить его — недостаточно, вернуть его к жизни — недостаточно, отказаться от всего — недостаточно, все это ему доказывать — тоже будет недостаточно. — Его губы дрожат и он моргает, чтобы убрать подступившие слезы, сердце в грудной клетке стучит слишком сильно — становится так легко и отчего-то радостно. — Человек поймет тебя только в том случае, если переживет тоже самое, что и ты или… — он переводит взгляд на Мадару, который стоит прямо перед ними вдалеке. — Или окажется на твоем месте. Только тогда, когда он станет тобой и проживет тоже самое, что и ты, этого будет — достаточно. И знаешь, в чем заключается-то моя шутка, даже не моя, — он сглатывает, смотрит в последний раз на Данзо с настоящим весельем и улыбается счастливо, который смотрит на него в немом ужасе вперемешку с отчаянием, оттого что он видит этот взгляд триумфа в ответ. Ему страшно стало смотреть на Тобираму впервые в жизни. Он медленно понимает, что происходит…       — Иногда… Чтобы тебя человек понял достаточно.. — улыбается Данзо широко. — Принял тебя полностью и наконец отпустил тебя, став уже полностью тобой и собой полноценно… — Тобирама подмигивает, пальцы дрожат, в глаза светит яркий свет фар, ослепляет, он улыбается еще шире, весь взмок… — Прямо как ты и хотел. Знаешь, что нужно для этого сделать, Данзо? Данзо мотает головой и просто сжимает руку Тобираму своей. Тобирама не тормозит. Он несется со всей скоростью прямо в сторону Мадары. Скорость сто сорок пять. I'm bad, take a look and see So bad that it's hard to believe. I don't care what they say about me        — Забрать его прямо вместе с собой. А знаешь, что это значит? — Тобирама смеется. Сквозь слезы — смеется искренне, с облечением. Скоро все закончится.       — Нет. Не знаю.       — Не переживай, скоро узнаешь. I watched an empire fall I stormed the gate and scared the walls They wouldn't share, so I took it all I watched an empire fall Мадара звонит снова. И снова, пока Данзо дрожащими пальцами не включает телефон и в трубке кричат… Тобирама не слушает его, кричит сам:       — Мадара! Уйди! — он смотрит на вдалеке стоящего мужчину и машину поперёк дороги, стоящую за ним, он уже совсем близко — Съеби с дороги, я сказал!!!       — Нет, — отвечают ему в трубке уверенно. — Останови машину и мы с тобой спокойно поговорим, — и для пущей уверенности он еще расправляет свои руки вширь, говоря через гарнитуру.       — Тобирама! СВАЛИ С ДОРОГИ, Я ТЕБЕ ГОВОРЮ! — он кричит в динамик. Машина слишком быстро едет и Мадара резко бьет ногой по тормозам.        — НЕТ! — кричат ему в ответ. — Останови машину и мы с тобой спокойно поговорим, — и для пущей уверенности он еще расправляет свои руки вширь, говоря через гарнитуру. — ОСТАНОВИ, БЛЯДЬ, МАШИНУ! ТЫ НЕ ОДИН ЕДЕШЬ! — мужчина делает два шага вперед и видит, как машина несется на него. Он остановится, он точно знает. Тобирама передает в руки телефон Данзо, вызов не выключает, и уже обращается к самому Данзо:       — Так вот, Данзо. Для того чтобы все получилось — нужно всего лишь умереть и забрать этого человека с собой. Правда смешная шутка? — он чувствует телом на себе взгляд ужаса Данзо.        — Я не понимаю.        — А ты и не поймешь, — усмехается Сенджу с глубоким выдохом. — Я говорил тебе, что не доживу до момента твоих больных фантазий, я не доживу до них — потому что сейчас — я умру и утяну тебя с собой на самое дно. — Смех вырывается наружу. — Там, где нам с тобой и место. И да, — он переводит скучающий взгляд полной решимости. — Ты извини меня… — Тобирама продолжает спокойно. — Но как именно мне доказать свою гипотезу и иронию жизни, я наконец-то понял — за что спасибо тебе огромное. Так вот… Выбирая между тем, чтобы сейчас прервать жизнь его, сбив на этой скорости, сделая поворот в левую или правую сторону… или ехать прямо, не сбив его… Прервать и свою, и твою жизнь, соответственно, я всегда… Try and stop me You better watch out, watch out, here I come I'm bad, I'm bad, as bad can be I'm bad, I'm bad, as bad can be       — Скажи, если бы тебе нужно было бы предать человека, который в тебя верил и надеялся, который любил тебя, что бы ты сделал? — голос звучал будто за стеной воды.       — Я лучше бы умер. Скорость сто пятьдесят пять.       — Я всегда выберу его. — Тобирама отвечает с улыбкой нежности на губах. Они совсем близко.       — Скажи, если бы тебе нужно было убить человека, который в тебя верит и надеется на тебя, что бы ты сделал? — голос звучал будто за стеной воды.       — Я бы умер сам. Скорость сто шестьдесят. Секундный ужас, будто волна накрывает его с головой, он переводит взгляд на сидящего рядом юношу, который спокойно и отрешенно смотрит на него, и будто в замедленной съемке бросает взгляд на Тобираму вдалеке. Он не успеет. Он выворачивает руль. Тобираме некуда бежать.       — МАДАРА! — кричит мужчина и не слышит, как орут на него в машине.       — ТОБИРАМА! — он выжимает тормоз, выплевывая слова, и машину заносит вбок, резко крутануло в левую сторону и мужчина понимает, что она не тормозит. Машина сбрасывала темп как только могла, но она не тормозит. Скорость сто семьдесят пять.       — Тобирама!!! — кричат в трубке плача, Данзо просто смотрит в одну точку, понимая… Он впервые в жизни проиграл. Он проиграл Тобираме. Все кончено. Отсюда больше нет выхода никакого.

Тобирама его переиграл.

I made the devil run I gave him poison just for fun I had one friend, now there's none I made the devil run       — Мадара!!! — единственное, чего сейчас хочется — это кричать любимое имя до конца, пока не сорвешь голос. Он выжимает газ до сто восьмидесяти, выплевывая слова, слегка меняет рулем траекторию движения, машину заносит вбок, он выравнивает ее. Он доедет до конца. Сейчас главное держать руль прямо.

Раньше я всегда на своем пути выбирал какой-то из предложенных мне вариантов. Это можно было сравнить с перекрёстком дороги, на котором ты стоишь — есть лево, есть право. Я множество раз выбирал из предложенных вариантов снова и снова. И в итоге понял в какой-то момент, что всегда возвращаюсь в начало — я выбирал неправильный вариант ровно до того самого момента, пока не понял — что… Мой путь немного иной. Теперь, оказавшись на перекрестке двух дорог…

They wouldn't share, so I took it all You better watch out, watch out, here I come I made the devil run I gave him poison just for fun

Я… …Больше не поворачиваю ни налево, ни направо. Я еду — прямо.

Мадара кричит, машина свистом проносится мимо, от скорости разбивается ограждение магистрали. Он в ужасе подбегает к сломанному напрочь ограждению, видит как… машина летит прямо вниз… Дочка в машине кричит. Раз удар. Машина переворачивается на бок, прямо пассажирскими сидениями вниз. Стекло трескается. Катится кубарем вниз. I broke so many bones But none of them were ever my own They were an army, I was alone       — То… — едва слышимый звук слетает с губ, так и оставаясь неозвученным. Мадара замер, ухватывается за ограждения магистрали… Два удар — после очередного переворота выбило все стекла. Машина изогнулась сбоку. Машина делает еще один переворот и слышится сильный удар о землю. Вмятина. Дверь вогнулась внутрь рядом с сидением водителя. Слышен чей-то крик.       — Би… — все замерло… Три удар. Стекла рассыпаются, впиваются в сидящих, режут беспощадно кожу до мяса. Салон изнутри окрашивается красными пятнами. Звук металла, который с шумом скользит по льду. Крик заглушается.       — Рама… — одними губами произносит Мадара. Полностью разворачиваясь назад и видя то, что осталось от машины. Четыре удар, машина скользит с обрыва вниз. Пять удар. Тишина. Машина останавливается. Тобирама лежит на капоте своей машины полностью разбитый, изуродованный. Данзо лежит, откинув голову назад, рядом — глаза закрыты, переломы, легкое проткнуто стеклом, проткнуты руки. А Тобирама… улыбается? I broke so many bones I'm bad, as bad can be So bad that it's hard to believe Oh, what they say about me       — ТОБИРАМА!!! — Мадара несется к машине, бежит, спотыкается, набирает номер скорой и спасателей — орет что-то в трубку. Сам не может разобрать свой голос. Тобирама наконец-то спокойно уснул. Без кошмаров и без помощи таблеток или алкоголя, он просто наконец-то уснул своим сном… окончательно. Спокойно. Намертво. 00:00. Наконец-то наступила ночь. They wouldn't share, so I took it all You better watch out, watch out, here I come I made the devil run I gave him poison just for fun I'm bad, take a look and see So bad that it's hard to believe I don't care what they say about me

***

Давай, еще раз? Ответишь на вопрос?

      — Скажи, если бы тебе нужно было убить человека, который в тебя верит, любит и надеется на тебя, чтобы ты сделал?       — Я умру сам. А сейчас? Ответишь? Это твой окончательный ответ?       — Скажи, Тоби… Если бы два человека тонули, но у тебя была бы возможность кинуть спасательный круг только одному человеку, кого бы ты выбрал? Одного человека из них любишь ты, а другой любит тебя. Кого ты спасешь, Тоби?       — Я спасу тех, кого люблю сам. Ведь если ты кого-то искренне любишь, то эти люди почувствуют твою любовь рано или поздно. Ты не будешь любить кого-то безответно или отвечать на безответные чувства. Вас будет уже двое, трое, четверо. Вы будете семьей. По-настоящему полюбить человека и полностью принять, понять его мышление, поступки его, можно только тогда — когда ты прошел полностью то же самое, что и он. Пережил то же самое от начала и до конца — отзеркалить. И я так счастлив осознать то, что наконец-то я пережил то же самое, от начала и до конца, что и ты. И теперь, чтобы окончательно завершить этот процесс — я должен сделать именно это… Что сделал и ты. Прости меня, пожалуйста, Мадара. Я умоляю тебя — если сможешь когда-нибудь простить. Я искренне прошу тебя простить меня за то, что я собираюсь сделать и сделаю. Но, я правда не нашел больше другого варианта. Именно это я и понял, когда осознал, что люблю тебя. Больше всего в этой жизни я хотел спасти именно тех, кого любил. Я любил, люблю и буду любить только тебя и свою дочь. Говорят, безумно и искренне любящие друг друга люди похожи, по поступкам, мышлению, принципам и морали, похоже даже внешне. Но больше всего — они похожи внутри. Они дополняют друг друга. Становятся нечто целостным — а поодиночке они самодостаточны. Им просто хорошо вдвоем. Даже если один из них окончательно завершив свое существование — уйдет по какой-то причине, он останется в другом человеке, вне зависимости от того, что с ним случилось. Мы с тобой целостные — любящие друг друга люди. И все, что я скажу тебе тогда и сделаю, это не будет означать, что эти истины как-то изменились во мне. Нет. Они всегда будут полностью моим олицетворением. Я всегда буду тебя любить, никогда бы не бросил по собственной воле, не ушел бы и не изменил. Я всегда буду с тобой. Потому что ты — это я, Мадара, а я — это ты, нас двое и в то же время одно целое. Ты теперь, наконец, Тобирама, сможешь ответить честно?        — Скажи, Тобирама, если бы тебе нужно было убить или предать человека, который в тебя верит, любит, надеется на тебя, что бы ты сделал? — голос звучал будто за стеной воды.       — Я умер сам и забрал его с собой.