Mine

Последний раз, когда я открывал блокнот, брал в руки ручку и записывал свои мысли или расписывал произошедшие события в моей жизни — был около тридцати лет назад. В детстве я вел дневник, помню, как это случилось даже — отец попросту в один из вечеров сидел за своим столом в нашем старом доме, курил свою сигару, он всегда включал только настольную лампу и закрывался стабильно на час в своем кабинете. Мы с Изуной как-то зашли к нему, мама попросила позвать папу к ужину и он, лишь улыбнувшись, повернулся к нам и сказал, что сейчас спустится вниз. Мне было тогда лет шесть. Я бросил взгляд на стол и увидел массивный блокнот из черной кожи, которую он захлопнул и убрал в шухлядку его письменного стола. После ужина, когда он выходил на крыльцо покурить и подышать свежим воздухом вечерней Дании, поинтересовался у него — что это за блокнот у него лежал на столе. Мой папа тогда улыбнулся своей теплой улыбкой мне, усадил меня на колени и рассказал, открыл истину, что порой у каждого человека бывают свои секреты, свой собственный мир, в который хочется уйти и окунуться в свои мысли — расписав их на бумаге, а после перечитывать и отслеживать в них какие-то или подсказки для себя самого или наоборот, наблюдать за своими же ошибками во временном континууме. Я тогда нахмурился и спросил у него, значит ли это то, что он не доверяет нашей маме, если вместо того, чтобы поговорить с ней — говорит сам с собой, используя бумагу. Папа тогда посмеялся и ответил мне спокойным голосом:       — Нет, Мадара, это значит, что я доверяю ей настолько и уважаю, что некоторые вещи решаю оставить попросту при себе — так как волновать вашу маму по пустякам попросту не хочу. Порой некоторые мелочи в твоей голове, не стоят того, чтобы ими напрягать близких тебе людей, но тем не менее стоят того, чтобы быть записанными где-то. Лучший собеседник — иногда ты сам. И вот если ты понимаешь, что в каких-то моментах, ты не справляешься со своей обязанностью — тогда ты приходишь и находишь собеседника уже в близких тебе людях. Человек должен быть ответственен за свои действия и мысли. И кусок бумаги в этом самый верный помощник. Удержать в памяти любого человека все воспоминания трудно, в своей или чужой. Память имеет свойства изнашиваться и видоизменяться — а бумага нет. Бумага — это твой черновик, на который ты можешь выписывать все что приходит в голову. А проходящая твоя жизнь и другие люди в ней — это чистовик. Чистовик портить не нужно, чистовик нужно переписывать без ошибок. На следующий день папа подарил мне мой первый дневник из кожи, именной. Я помню, он был достаточно тяжелым на вес, его страницы были переплетены нитями, и бумага была немного шершавой. Папа вручил мне свой подарок в руки и улыбнувшись, пожелал мне удачи.       — Помни только, главное, чтобы это была только твоя личная вещь, в которую ты будешь погружаться в одиночестве. Не надо про него никому рассказывать, или показывать. Это ни к чему — только в силу надобности, но это уже будет сугубо твое желание — когда ты посчитаешь нужным. Я вел дневники, примерно до пятнадцати лет. То есть стабильно десять лет я расписывал страницы ручкой из чернил. А после — почему-то перестал. Продолжил его вести в восемнадцать, последняя моя запись была как раз о том самом дне, когда я решил своему нынче мужу признаться в чувствах в тот день и нажрался в парке как свинья. И. Потом что-то во мне оборвалось. Я открывал дневник каждый день — не мог написать и строчки. Открывал через месяц — опять та же самая реакция. Когда Тобирама уехал — я попробовал его открыть снова. И смотря в тот день на бутылку со спиртным, сидя в своей комнате — понял, что по сути алкоголь работает лучше. Если дневник требует усилий и росписи, это длительный процесс, в который ты погружаешься с головой и никогда не знаешь, к чему твои мысли могут привести в итоге, то алкоголь действует намного — быстрее, эффективней и мощнее. Я заменил тогда любые росписи на стакан, потом и на бутылку и полностью шел в отказ от какого-либо выражения своих мыслей где-либо, кому-либо кроме самого себя своей голове — вероятно, из-за многолетнего опыта саморефлексии с помощью бумаги, я так и не нашел в себе ни силы, ни желания дойти до психолога или терапевта, который конечно же меня поставит в такую ситуацию, при которой мне придется рано или поздно открыть свой рот и начать говорить. Скорее всего такая реакция отказа последовала именно и после того, когда я начал открывать свою душу близким в том восемнадцатилетнем возрасте и до, и это ударило по мне в самый неподходящий момент. После случившегося у меня выработалось патологическое недоверие к людям. К любым — я или защищал их от своих проблем как отец, ограждал Изуну и Тобираму, или же наоборот не считал нужным и безопасным делиться всем — в этот круг входят уже все остальные. Честно, все эти годы, я и не мог предположить, что когда-нибудь открою новый дневник, купленный лично, и решу для себя начать, спустя столько лет, хоть что-то написать. Но. Как сказал мне Орочимару во время нашего пребывания в Германии: — Мадара, если ты настолько не хочешь идти к психологу, хотя бы записывай свои мысли на бумаге, чтобы хотя бы немного понимать — твои боли и состояния здоровья результат травм физических, или в твоей голове. Иначе мне придется насильно отправить тебя в группу, чего я не хочу делать никак. По сути он прав — я бы пошел может и к нему, но боюсь в семье иметь одного психотерапевта крайне плохая идея — ибо рано или поздно это точно выльется боком. А никого лучше и того, кому бы я мог довериться, кроме своего мужа, я не нашел и вряд ли найду. Поэтому. Что ж…я решил для начала попробовать сам, и посмотреть… Что с этого получится в итоге. И стоит ли это того. 1 декабря, 2018 года время 10:30 утра. Мадара Сенджу Учиха.

***

Декабрь Oh, oh, oh, oh Oh, oh, oh, oh Oh, oh, oh, oh Oh, oh, oh, oh Последние две недели они привезли целых пять коробок в дом Конан для ее еще не родившегося ребенка. С Тобирамой лично два дня объезжали все торговые центры и выбирали сыну Конан все необходимое, параллельно купили и их дочери, которая должна родиться следом. Три часа выбирали коляску. Мадара с улыбкой смотрел на то, как его муж стоял час и выбирал сначала цвет из двух, оба понравились и в итоге остановились и вовсе на третьем варианте. Коляска должна была быть универсальной, и с сиденьем для машины, и с переносной люлькой. Коляски нынче хорошие, обошлись им в пять тысяч евро. После Мадара завис на час, выбирая ползунки для дочери, пока приятная девушка раскладывала им модели одежек и словил на себе взгляд мужа. Тот облокотился о столик рукой и наблюдал с счастливой улыбкой за мужчиной, закусывая губы и качая головой от смеха.       — Ты так волнуешься. Это круто, — он делает фото на свой телефон, на котором запечатлился Мадара, держа в руках две модели ползунков. — Когда Кагуя вырастет, покажу ей как папаня не мог час выбрать светло-голубенькие или темно-синие ей. Мадара смутился и взял оба. В отделе одежды и носочков они затормозили еще на полтора часа и со смехом надевали маленькие носочки на пальцы и показывали друг другу.       — Ну ты посмотри какая прелесть. — Учиха проводит пальцами по маленький шапочке желтоватого цвета с ушками. — Боже. Я растрогался. Тобирама бежит к нему с улыбкой до ушей и показывает ему комбинезончик для девочки с звездами на весь рост. А после вытаскивает из корзины другой — с мишками и шариками в их лапах.       — Мне кажется, мы скупим весь магазин уже не для дочери, а для нас самих. Эти маркетологи и дизайнеры знают, на что давить у молодых родителей, — смеется Мадара и кладет игрушки из экологического материала в тележку. — Ну ты посмотри какая прелесть. В моем детстве такого не было!       — Мада. — Тобирама подзывает мужа в соседний отдел рукой и указывает на два ночника. — Нам надо это. — он смеется от взгляда Мадары, — тебе какой больше нравится, тот что в форме орешка на верху или пингвинчик? Смотри, тут даже время показывается на нем, если нажать вот на эту кнопку.       — Орешек дочери возьмем, а пингвинчика — тебе, — ржет мужчина, кладя в корзину оба.       — Мне? — Тобирама краснеет от разновидности эмоций. — Нахрена мне пингвин? Я взрослый мужчина! — он кладет пингвина обратно и отворачивается от мужа.       — Ну да. — Мадара хлопает его по плечу, — ты уже час пялишься на этого пингвина и носишь его в руках. — давай купим тебе ночник пингвиничка. Ты же хочешь его.       — Ничего я не хочу — я не ребенок! — с раздражением смахивает Сенджу руку своего мужа и идет дальше. Мадара закатывает глаза и кладет пингвинчика в корзину — ну видно же, что его мужу понравился пингвин. Он бросает взгляд на игрушку и соглашается с тем — что пингвин и вправду очень милый, он в их спальне не будет лишним — по-тихому спрячет его и поставит на полку уже постфактум. Тобирама обрадуется, хоть и сначала будет злиться — но в каждом из нас живет ребенок и его надо радовать. Даже если ты не хочешь признавать этого факта и считаешь себя взрослым и независимым мужиком. На второй день они поехали в мир игрушек на окраине города и оба замерли от такого количества всего, что только можно было представить. Решено было купить их дочери замок в три этажа с куклами маленькими, сыну Конан железную дорогу со станциями и прочими штуками на пульте управления.       — Почему я уверен, что сначала в нее будет играть Хидан? — Тобирама усмехается и показывает на дорогу больше.       — Потому что в нее сто пудов будет играть Хидан и Дейдара. Поэтому возьмем больше — вот эту, — Мадара подходит к самой большой дороге и рассматривает маленьких человечков в наборе и машинки с поездами.       — Похоже. — Тобирама заинтересованно щурится, всматриваясь в состав поезда, — играть в эту дорогу будем все мы. Да…каждый мальчик или взрослый мужчина имеет слабость в железнодорожной станции на пульте управления. Они купили железную дорогу, купили вертолет на пульте управления (скорее для Нагато, нежели для его будущего сына), заехали в отдел детских вещей и закупили еще три пакета всего, что попалось под руку и было необходимо на первый год жизни ребенка. Устали, загрузили в машину в тот день и ехали в машине спокойным темпом, было у обоих прекрасное настроение, хоть и измотанное состояние. Заехали в ресторан и решили сегодня отужинать там, Мадара заказал бутылку вина под предлогом обмывания новых вещей и Тобирама лишь отмахнулся от этого — с мужем порой было спорить бесполезно. У Учихи был какой-то особый дар садиться за руль выпившим и не натыкаться на полицию — ехал спокойно. Он вообще стал ездить, в отличие от своего прошлого, крайне спокойно и плавно, по крайней мере на памяти Тобирамы не было еще ни одного случая, кроме Америки, чтобы Мадара грешил в Дании агрессивной ездой. Он лишь по привычке закурил свою сигарету, держал ее между зубов, включал свою музыку любимую в салоне и погружался в дорогу. Тобирама всегда облокачивался о стекло плечом и с нежностью наблюдал за ним — он здоров, он может ходить, может ездить наконец на машине. Он спокоен, его взгляд внимательно скользит по свету дорог и мышцы расслаблены. Мадара изменился за эти пару лет. Он больше не хотел куда-то бежать, имитируя свой побег на дороге ездой, он наслаждался жизнью равномерно и это отражалось и в его состоянии за рулем. И это было настоящее счастье — наблюдать за любимым человеком, который, даже страдая от обострившиеся боли — счастлив. Please don't fake it, show me what you're all about I got wasted, learning how to let it out       — Я так счастлив, что ты наконец дома. Наконец со мной! — Тобирама прижимается к нему в пороге дома телом, целуя его губы в порыве эмоций и толкает его в стену. Когда он выпивал — эмоции выходили наружу и ему хотелось показывать всем телом и совестно — насколько он любит его.       — Ты скучал по мне? — Мадара бросает пакеты прямо в коридоре и проводит своими пальцами по лбу мужа, всматривается в глаза и ждет ответа, хоть и так знает заранее.       — Конечно — скучал. — Тобирама фыркает и ласкается к его руке своей щекой, перенимает его вторую ладонь и целует пальцы мужчины губами, смотря в глаза. — Я ужасно по тебе скучал. Ты и так это знаешь. Каждый раз, когда мы порознь, я скучать начинаю сразу, до сих пор не понимаю, как у меня хватило столько лет тебя ждать и не свихнуться от этого ожидания.       — Иди сюда, — Мадара прижимает мужа резко за затылок рукой ближе к своему лицу, прикрывает свои глаза, проникает языком внутрь рта партнера и стонет, — ты не представляешь, как скучал там я. — он отстраняется и скидывает с себя верхнюю одежду на пол, Тобирама снимает свою сразу же. — особенно, в тот день, когда я узнал о Данзо, думал — ебнусь и от ревности, и от злости одновременно, — он шипит, тянет мужа на кухню, прижимает к столу и наваливается на него сверху. Нависает над ним, судорожно дыша, смотрит в глаза, убирает ладонью волосы со лба мужа и ставит обе руки прямо над его головой — смотрит с вожделением.       — Ты меня ревнуешь? — Тобирама растерялся от такого заявления. — серьезно? К нему? Мадара усмехается и резко дергает ширинку на брюках мужа и рывком стягивает их вниз:       — Да, — снимает с себя рубашку, та летит тоже на пол, — я собственник, я та еще сука и ревную тебя к этому мудаку ужасно и по факту — не стоит даже спорить со мной, — он снимает с себя одежду, вжимаясь голым телом в тело мужа… Тобирама ощутил настоящее возбуждение мужа и телом, и упершимся в его лобок стояком.       — Но ты же знаешь, что. — Тобирама пытается подобрать слова, Мадара игнорирует его, сжимает его руки над головой рукой и кусает резко в шею…затягивает кожу между зубами, всасывает ее — оставляет отметину, синяк с кровяными подтеками.       — Он трогал, — шепчет на ухо, отстраняясь… I can't take it, kiss me with the lips of doubt Please don't fake it, fake it, fake В темноте глаза Мадары кажутся бездонными. И с резким движением, разворачивает мужа спиной к себе, проводит ледяными пальцами по ягодицам мужа, смачивает слюной пальцы во рту посасывая их, после проникая во внутрь пальцами и засовывая один, вжимает Сенджу в стол снова.       — Он трогал… — покрывает поцелуями шею, спину, пока Тобирама выгибается от прилива возбуждения и истомы в теле — спина покрылась мурашками. — Мое! — Мадара входит в мужа вторым пальцем и Тобирама шумно выдыхает.       — М… — Тобирама сжимает руки в кулаки, выкрикивает первую букву имени мужа, дыхание сбилось, Мадара нащупывает простату, нажимает на нее пальцем и Тобирама выгибается снова. Слышится копошение за спиной, Учиха наклоняется, вынимает смазку с кармана брюк, смазывает член и вжимается в мужа снова. Одной рукой зажимает его грудь к себе ближе, наклоняется к его уху, проводит языком по ушной раковине и Тобирама ощущает, как головка члена мужа проникает внутрь медленно, Мадара стонет от наслаждения. Его муж всегда такой узкий, будто они трахаются впервые. После он делает первый грубый толчок и плавно выходит до середины, входит грубо снова.       — Ты мой! — Мадара наваливается всем телом на мужа окончательно, придерживая его аккуратно, рычит ему в шею и толчки становятся грубыми от чего выдыхают от наслаждения оба. — Ты мой. Ты мой муж, — в пальцах сжимается набухший сосок Сенджу и Мадара жалеет, что из-за позы сверху не может его закусить зубами. — Ты только… — он шепчет снова и снова, толчки становятся быстрыми, переходит на рык, — мой! Майн. Oh, oh, oh, oh Oh, oh, oh, oh Oh, oh, oh, oh Мадара кончает прямо в мужа и наваливается на него дрожащим телом. Тело скрутило судорогой. Он целует мужа в шею и спину, расцеловывает его кожу постепенно. Тобирама разворачивается к нему и целует его в губы.       — Я твой. Мадара тянет его на себя, Тобирама облизывает губы — смотря на него жадно. Они падают на пол. Мадара прижимает мужа к себе опять, сжимает его волосы аккуратно и смотря на него уже каким-то безумным взглядом говорит медленно:       — Учиха Тобирама Сенджу, трахни меня как суку на полу. Тобирама усмехаясь прикрывает глаза и открывает их, вжимает мужа в пол, грубо и властно:       — Как пожелаете, муж. Раздвигай ноги. Грудь Мадары поднимает от судорожного дыхания на полу и он, раздвигая ноги, следит замужем пристально. Тобирама медленно достает смазку с пола. Но, кладет ее рядом с ними, возвращается к лицу мужа и сжимая его горло рукой, до удушья — проникает языком в рот, проводит языком по небу и их языки сплетаются между собой. Он аккуратно кусает мужа за кончик языка и усмехается сквозь поцелуй. После резко отстраняется, и начинает медленно опускаться ниже, оставляя дорожку слюны и языка на сосках, закусывает один, второй зажимает между пальцами и тянет вверх. Отпускает, целует их тату на ребрах мужа, рукой скользит по внутренней части бедер мужа, Мадара выгибается с придыханием. Опускается еще ниже, наклоняется головой к паху мужа, целует губами, Учиха выдыхает что-то между криком и рыком. Это одна из самых сильных эрогенных зон его. Тобирама не может сдержать победной улыбки и наконец его лицо опускается прямо к ягодицам мужа, он кидает быстрый взгляд на мужа, тот замерев, поднялся на локти и наблюдал за ним:       — Можешь не подниматься, все равно, — Тобирама сжимает ногу мужа грубо до синяка и шепчет, — сейчас ляжешь. Please don't fake it, show me what you're all about I got wasted, learning how to let it out Он проникает языком внутрь между ягодиц и Мадара с рывком опускается вниз, пытается ухватиться пальцами за воздух, наконец выгибается снова от толчков языка мужа в его анальном проходе. Тобирама держит его грубо, хочет ухватиться руками за его волосы и сжать их, но.       — Без рук! — с рыком кричит Тобирама командным тоном и снова наклоняется вниз, Мадара мечется по полу, взмок весь и стонет.       — Да войди ты в меня уже! — он скулит, закусывает губы и смотрит в потолок.       — Какой ты нетерпеливый, — слышится смех. — Тобирама опять над ним оказался и Мадара ощущает уже пальцы внутри себя растертые в смазке, Тобирама толкает им глубже и расширяет их немного вдоль, чтобы разработать мужа еще больше. — Хочешь меня внутри, сладкий?       — Да… Блядь. — Мадара смотрит на него злобно и улыбается невинно, — пожалуйста.       — Ну, раз… пожалуйста. — Тобирама смазывает свой член смазкой на всякий случай — все-таки чем-чем, но… жизнь их наделила это действительно упругими и крепкими членами, больше среднего размера — каждый раз в сухую не получалось никак. Ради хорошего и безболезненного секса стоит и постараться. — Я к твоим услугам, — он входит в мужа грубо сразу до основания и Мадара задыхается. Выходит и входит снова, набирая темп. Рукой ухватывает затылок мужа, смотрит ему в глаза и с раком трахает его на полу, вжимаясь своими губами в любимые его. I can't take it, kiss me with the lips of doubt Please don't fake it, fake it, fake       — Тобирама. — Мадара стонет, шепчет что-то, в глазах стали витать звёздочки. Толчок мягкий и снова грубый. — еще!       — Еще? — его муж закусывает до крови губу мужчины и зацеловывает сразу же место укуса. Толчки продолжаются быстрые. Они оба мокрые, взмокли и Тобирама улыбается, пот с лица течет вниз. Please.don't fake it,.</I>       — Да! — Мадара с остервенением сжимает его шею рукой и прижимает лбом к себе, — еще и не останавливайся, блядь, прошу тебя, покажи, как ты любишь меня! Тобирама вжимается в мужа, раздирает его губу до снятия кожи и привкуса крови. Стонет и целует его. <i> show me what you're all about       — Ты мой! — он рычит, ощущает, что на грани. Сейчас кончит, в него, и от тремора тела и нарастающей волны наслаждения сжимает губы и пытается не задохнуться от кислородного голодания. I got wasted, learning how to let it out       — Твой! — Мадара ощущает, как колотится его сердце, он открывает глаза, вжимается в губы мужа и слышит, как он шепчет во время оргазма. I can't take it, kiss me with the lips of doubt       — Mine. Звонок телефона разносится по всему второму этажу дома Сенджу Учих, экран телефона тухнет, звук прекращается и загорается снова, шум повторяется. Мадара просыпается первым. Тобирама все еще спит после ночной смены как убитый и не реагирует на внешние звуки никак. Мужчина выдыхает, бубнит себе что-то под нос, заранее предполагая, что их сон потревожили опять студенты Тобирамы посреди ночи, такая практика уже стала сроду нормы — оставалось только смириться. Но, только спустя минуту понимает — звонит не мужа телефон, а его собственный. И вот это было крайне неожиданно. Он дотягивается наконец до телефона, тот валяется на полу и смотрит на входящий вызов. Время было около пяти утра и звонил ему Нагато.       — Да? — Мадара отвечает сонным голосом и садится на матрас, опуская ноги на пол. — Что случилось, Нагато?       — У Конан отошли воды, мы в больнице…она рожает! — мужчина говорит быстро и сразу понятно, что он нервничает, курит и в принципе находится в крайне перевозбужденном состоянии.       — Уже? — Мадара проснулся сразу, даже без кофе и сигарет. — Разве у нее срок не был через две недели? — он трясет за плечо мужа, чтобы проснулся.       — Да мы тоже так думали, нас Хидан отвез в больницу, и в общем. — Мадара слышит копошение и слышит уже другой голос в трубке.       — Спящие красавицы, доброе утро… — в трубке слышен голос Сасори, низкий и хриплый, — Нагато пока немного не в адеквате, ну это и понятно, — в общем мы в роддоме, приезжай на этот адрес, я скину сейчас вам. Конан очень хотела, чтобы мы все были как настоящая семья там, во время такого значительного дня для нее. Ну, как и договаривались. Да, изначально они две недели назад договорились все обоюдно взять отгул в намеченную дату родов Конан на три дня и быть рядом с семьей Нагато, но как обычно намеченные планы жизнь нарушала своими правилами.       — Дейдара уже поехал за бутылкой в какой-то ночник, — Сасори говорит дальше, — Хидан уехал обратно в их дом, чтобы взять все необходимые вещи для ляльки и Конан, мы забыли все дома спеша…в общем, давайте пиздуйте сюда срочно!       — Понял. Мы скоро приедем. — Мадара кивает и нажимает на кнопку отбоя. Выдыхает и дергает мужа опять за плечо. — Милый, ну вставай уже!       — Что случилось? — слышится бормотание сонного Сенджу, который еще толком не проснулся. Они так и уснули в кровати после секса в обнимку и даже не пошли в душ. Побитые от друг друга во время секса, в синяках и сперме, та смешалась в поту. Не было сил дойти до душа.       — Конан рожает! Нам надо привести себя в порядок и ехать! — Мадара обходит кровать и смотрит на Тобираму с укором, — вставай! Тобирама сонно поднимается, зевает и кивает, моргает и переспрашивает еще раз:       — Кто рожает?       — Конан! Тобирама проснулся сразу и вскакивая с кровати, хватает мужа за руку и несется с ним в ванную комнату на первом этаже.       — Блядь, ну почему сегодня? — он резко включает душ и залазит внутрь, — когда мы с тобой выглядим так, будто на нас напали собаки и мы отбивались от них битой?       — Хочешь, повторить в ванне? — Мадара шепчет ему на ухо, стоя рядом и растирая тело любимого мочалкой.       — Честно? — Сенджу разворачивается к нему лицом и проводит ладонью по торсу и наклоняя голову на бок смотрит на мужа с искрой в глазах — кивает, зажимая сосок в пальцах и потянув на себя.       — Честно. — Мадара дергает его на себя, замахивается ладонью и оставляет шлепок на упругих ягодицах мужа, сжимая их в руке. Они стоят под дождиком душа ванны в пене и смотрят друг на друга.       — Хочу. — Тобирама накрывает его губы своими и упираясь об запотевшее стекло ладонями опускается ниже, — не утренний минет, ночной, но все же… — накрывает губами член мужа и Мадара вбивает ладонями в стекло и думает о том, не треснуло ли оно сейчас. — Так быстрее проснемся.       — А можно мне, — Мадара выдыхает и смеется, поглаживая мокрые волосы мужа, перебирая их пальцами, — так каждое утро просыпаться, сладкий? — чувствует, как Тобирама нарочно закусывает кожу на его члене, шикает от боли и усмехается, — понял. Хорошего понемножку!

***

Женщина пробыла в больнице пару дней. Врачи сделали все необходимые обследования, чтобы убедиться в том, что организму женщины ничего больше не угрожает. В основном возили ее в инвалидном кресле по всему корпусу больницы в родильном отделении. Интерны, окружали ее почти все интерны. Они пытались подбодрить ее — две девушки, очень разговорчивые и внимательные, всеми способами пытались развеселить ее, приносили ей фрукты из своих запасов и Мито лишь молча кивала им в знак благодарности. Такие юные и уже такие ответственные за свою работу. Смотря на них, она словила себя на мысли, что хотела бы чтобы ее дочь Сакура тоже пошла в медицину — тут хотя бы у людей есть искреннее желание помочь совершенно незнакомым им людям просто так, ничего не требуя взамен. Няне она дала четкое пожелание не приходить сюда и не приводить свою дочь — она не хотела, чтобы ее ребенок видел мать в таком состоянии. Возражений не последовало. Мито не отвечала больше мужу на сообщения никакие — с того самого момента, как он так и не ответил ей ни на одно сообщение и ни на один звонок — пока она подыхала на кафеле в ванной своего дома. Хаширама звонил. Не ответила — она смотрела на входящий звонок своего экрана телефона и понимала — что ощущает яркое нежелание слышать своего мужа. Ей стало противно, обида, накопившиеся за все время приобрела крайне неожиданный эффект. Сначала была огромная боль и ощущение покинутости, предательства и брошенности. Единственного, чего ей хотелось тогда, в тот момент — это всего лишь, чтобы ее муж взял трубку. Он не взял — она оказалась здесь, и теперь ее ребенок умер. Его больше нет и не будет никогда. На первый день, когда ей все это сообщил глав врач — был шок. Не поверила, не смогла найти в себе силы вникнуть, пошла в отказ — уснула, тем самым избегая реальности. Она просто хотела проснуться и понять — что все это лишь дурной сон, ей все приснилось и она сейчас просто очнётся в своём доме, проведёт рукой по животу и кожей ощутит, как ее ребенок толкается изнутри. Проснулась — чуда не случилось. Капельницы везде стояли вокруг нее, руки исколоты и кожа неприятно тянет — за окном темно, в голове пусто, на душе какой-то ледяной холод. Разговор с врачом сразу всплывают в воспоминаниях в голове, и она понимает, что молча плачет, в совершенной тишине. Одна в больнице плачет — ее ребенок, он умер. Что она должна делать дальше? Что должна чувствовать? Смаргивает и смотрит на мигающий телефон и понимает, что начинает испытывать настоящую злость, даже нет, ярость. Сначала хотелось поднять трубку и наорать на своего мужа и высказать все. Но, почему-то не сделала этого и читая жалкие оправдания, почему он не взял трубку — словила себя на странной комбинации совершено чуждых ей эмоций. Долго не могла подобрать нужные слова, чтобы приписать их к какой-либо категории. Позвонила няне и попросила не приезжать. Поинтересовалась как ее дочь и просила передать, что она любит ее, а также не говорить мужу в какой именно она больнице. Ближе к ночи у нее случилась настоящая истерика. Она начала кричать, рыдать в захлеб и бросила все что было на тумбочке на пол. Ночной дежурный прибежал сразу с теми девушками — дали успокоительное, точнее, как дали…вкололи. А потом вкололи еще трижды — потому что упокоиться она не могла никак и уснуть тоже. В душе боль перешла на злость в вперемешку с апатией. Лежала всю ночь с открытыми глазами — смотря в окно, так и не смогла уснуть. Просто смотрела и думала — мысли были хаотичные, иногда плакала, успокаивалась и под утро, попросила дежурного дать ей закурить. На слово — не положено, смерила его пристальным взглядом. Отошла к окну, открыла его в своей палате нараспашку и курила в окно впервые за много-много лет воздержания. Чем больше смотрела вниз, стряхивая движением кончика пальца пепел в воздух, тем больше понимала — низ кажется каким-то слишком привлекательным. А после поняла, что хочет скинуться с этого этажа в этот самый момент. Рука разжимает сигарету, и она летит вниз.       — Мито, здравствуйте, — отвлёк ее от этого действия приятный голос за спиной. Мелодичный, мягкий и спокойный. Она резко оборачивается и видит перед собой молодого, темноволосого врача, который смотрит на нее с нежностью и бросает внимательный взгляд на ее позу у окна.       — Отойдите, пожалуйста, — он подходит поспешно к женщине, аккуратно отодвигает ее за локоть от окна и закрывает его, — вы простудитесь. На улице холодно. Женщина поджимает губы, бросает на врача быстрый взгляд и всматривается в его лицо. Почему-то он не вызывает никаких отрицательных эмоций у нее, наоборот, его внешность так сказать…располагает к себе, голос успокаивает и внушает ощущение какой-то заботы. Забота окутывает со всех сторон, одиночество разбавляется присутствием человека, которому на тебя не плевать и которому по сути от тебя ничего не надо. Он сам тебе дает — он не требует взамен ничего. Становится спокойно и, даже, как-то уютно. Тревога уходит, отметается на какой-то дальний план…растворяется ощущение давление на голову изнутри и желание выйти в окно уже затихает. Затихает и заменяется совершенно иным чувством.       — Мое имя Кагами Учиха, — мужчина улыбается ей теплой улыбкой и аккуратно подхватывает женщину под локоть, — я очень рад наконец-то увидеть вас лично, дорогая Мито, и я хотел бы сам лично выразить свои соболезнования по поводу вашей утраты… Мне искренне жаль, я понимаю вашу боль и хотел бы разделить ее с вами, — он обнимает женщину со всей любовью и Мито в замешательстве аккуратно кладет свои руки на его спину и прижимает к себе. В этот момент ей плевать на фамилию — Учиха, плевать на то, что он из рода, который она когда-то терпеть не могла и считала всех рожденных под этой фамилией своими врагами…она просто обнимает его со всей отдачей, утыкается своим лицом в его плечо и на первой мысли, на которой ловит себя — от врача очень приятно пахнет. Его тело теплое, руки крепкие и в объятиях она ощущает себя в безопасности. Ощущает принятой и понятой. Таких эмоций она не испытывает даже рядом с собственным мужем. Последние пару лет точно. Забавно и грустно одновременно. Начинает испытывать злобу на мужа и резкое желание не отпускать молодого врача — так и стоять с ним в обнимку и вдыхать его запах, чувствовать опору в его теле и понимать — она защищена и понята. Ее боль принимают и разделяют. Всхлипывает неожиданно, тело содрогается от судороги и слезы начинают стекать градом — вся накопленная боль годами начинает медленно выходить наружу, вся обида вываливается на плечо врача волной, и она начинает задыхаться от собственных слез.       — Все хорошо. — Кагами шепчет ей слова в утешение. — Плачьте. Вы столько пережили и можете плакать, кричать, орать…я просто буду рядом с вами. Что я могу сделать для вас? — он гладит ее дрожащую спину своей ладонью и Мито сжимает его халат своими пальцами. Ей хочется просто раствориться в этом человеке, исчезнуть и перестать испытывать огромную моральную боль, она разрывает ее изнутри. Они садятся аккуратно на кровать и Мито сжимается сильнее, шумно вдыхает, выдыхает и просто начинает с приступами сбившегося дыхания рыдать. Впервые в жизни перед кем-то, не контролируя свое состояние, не сдерживая эмоции.       — Простите. — она выдавливает из себя эти слова через силу, — я просто больше не могу…я…       — Плачьте, не извиняйтесь. — Кагами качает головой, гладит женщину по волосам своей ладонью и смотрит в одну точку. — У вас горе — вы не должны даже мысли допускать в своей голове, чтобы просить у кого-либо прощения за свое состояние и за эмоции, которые выходят из вас наружу. Я понимаю вас, и ни в коем случае не сужу. Мито отодвигается от него медленно, смаргивает и кивает. Кагами улыбается ей ласково, подносит палец к ее щеке и вытирает кончиком слезы. Мито краснеет, она давно не получала от мужа или какого-либо еще элементарной ласки. Кагами держит ее руки своими и медленно добавляет:       — Если вам нужна психологическая помощь, у нас есть отличные специалисты, которые могут с вами работать и помочь вам пережить это состояние. Это в центре и совершенно бесплатно для наших пациентов в родильном отделении, — он улыбается ей. — Вот мой номер телефона, если вам нужно что-то или проконсультироваться насчет гинекологии, вы всегда можете мне позвонить.       — Спасибо. — Мито смотрит растерянно на карточку и перенимает ее в руки, — почему вы так добры ко мне? Вы же меня совершенно не знаете.       — И что? — Кагами смеется, — почему вы думаете, что если я вас не знаю, я не могу быть добр к вам? Вы мой пациент и у вас случилось горе, я знаю, что это такое и поэтому и выбрал эту профессию, — он смотрит на нее серьезным взглядом, — мне нравится моя работа и люди, которым я помогаю, какими бы они ни были. У меня прекрасный наставник, который многому меня научил. Не будьте так категоричны к себе. Вы прекрасная на вид женщина и я уверен, что ничего ужасного вы в жизни не сделали, чтобы так к себе относиться. Мито отводит свой взгляд и опять молча кивает.       — Выйти в окно не выход, выйти в окно можно всегда, а вот выход найти нужно постараться. — он добавляет свои слова спустя паузу, Мито дергается и переводит на него удивленный взгляд. — Я думаю, вам есть ради кого жить, а если не ради кого, то живите ради себя — смысл найти можно всегда. Поверьте мне. Он понял. Вот как. Кагами встает, извиняется перед ней за нужду пройтись по другим пациентам и, обещая зайти вечером, удаляется, закрывая за собой дверь палаты. Мито еще сидит полчаса на кровати и смотрит на визитку, вчитываясь в имя и фамилию врача. Почему ей Учихи казались всегда надменными ублюдками? Ей на самом деле так казалось или же мнение было навязанное и сложившееся только из-за одного Учихи в ее жизни. Который по иронии… Был прав во всем. И ирония состояла в том — что только спустя столько лет, в этот самый момент она поняла это. Не Мадара был мудаком и надменным ублюдком, она была слишком наивная и глупая, отчаянно пыталась не видеть истины вокруг себя, смотря на окружающий ее мир через свои… Собственные розовые очки. Которые впервые треснули и прорезали ее глазные яблоки своими стеклами напрочь.       — Надо было послушать тебя и не лезть, — она устало ложится на кровать. — По сути я помогла тебе не сделать самую большую ошибку в твоей жизни. — Она с самоиронией говорит сама с собой, обращаясь к Мадаре, — ты по сути мне должен быть благодарен. Оказалась слабым звеном — я. Она засыпает опять, после просыпается через пару часов. Выходит наружу и плетется по длинному коридору хирургического-родильного отделения, пытаясь найти врача и узнать насчет выписки, но не находит. Останавливается на доске почета врачей и рассматривает их лица — каждого в рамке. Видит Кагами, среди множества фото внизу и наконец поднимает свой взгляд вверх и удивленно замирает.       — Чего? — она подходит ближе и читает в полном замешательстве. — Тобирама Сенджу, — она рассматривает фотографию брата ее мужа, — директор и владелец больницы со своими учениками на международной Стокгольмской конференции, ноябрь месяц. — она замирает, видя Кагами, который с улыбкой стоит рядом с Тобирамой и держит его плечо крепко, — так вот кто твой учитель, — она испытывает странные чувства от этой картины. По сути, Тобирама был прав тоже — неудивительно, что с братом он не общается столько много лет. Но почему именно она так и не знала. Но наблюдала каждый раз, как муж ее психует в который раз, когда его младший брат не берет трубку снова.       — Меня ищете? — Кагами спрашивает женщину, от чего она с испугом оборачивается, не услышала, как он подошел. — Вы еще слишком слабая, вам лучше лежать.       — Я хотела узнать насчет выписки. — Мито пытается улыбнуться, — не нашла вас, но нашла ваши фото на доске. Кагами с нежностью смотрит на доску и кивает ей:       — Да…нашли. Там моя команда интернов как раз на фото. Они вас обхаживали последние дни, — он указывает пальцем на фото рядом. — толковые ребята. А это мой учитель, — он подходит ближе и Мито замечает с каким трепетом Кагами проводит рукой по совместному фото с Тобирамой, — добрейшей души человека, который многому меня научил и взял под свое крыло, несмотря на весь ужас, который с ним случился. Он наша гордость больницы.       — Ужас? — Мито замирает.       — Да, это долгая история, — Кагами отводи взгляд, — он слава богу оправился после всего и все хорошо. поэтому я и говорю — выход в окно это не выход. Всегда можно найти смысл жить в ком-то другом или чем-то другом. — он переводит взгляд на Мито.       — Я знаю его, — голос женщины звучит тихо, — твоего учителя знаю лично.       — Он лечил вас? — Кагами удивленно поднимает глаза.       — Я жена его старшего брата. — Мито смотрит в глаза врача и усмехается, — у нас плохие отношения, были. Давно это все было и на то были свои причины. Кагами слегка меняется в лице, да, про брата Тобирамы он знает многое, но, это никак не должно касаться этой женщины сейчас — да и в принципе отношения в семье Тобирамы его по сути не касаются никак. Он медленно кивает ей и меняет тему:       — Пройдемте в палату? — он протягивает Мито свою руку, — вам нужно немного отдохнуть еще и завтра мы можем после очередных обследований обсудить вашу выписку. Мито соглашается, сжимает своей ладонью руку врача, и они возвращаются в палату. Она просит его остаться пока не уснет, Кагами соглашается и дожидается пока дыхание Мито не станет равномерным и спокойным. А после тихо прикрывает за собой дверь. Мито просыпается в день выписки. Проходят все обследования, она может даже выдавить из себя улыбку и все дни слушала Кагами, пыталась проводить с ним как можно больше времени — ей было приятно его общество. Он вызывал у нее какое-то чувство облегчения. Она ждала каждый раз, когда он зайдет к ней и словила себя на мысли и реакции тела — она смущается при виде мужчины. Дело даже было не в внешней привлекательности. Нет. Дело было в том, что Мито впервые нашла в ком-то друга и поняла каково это. Чувствовать себя просто принятой и понятой, такой какая она есть.       — Ты выписываешься сегодня? — Кагами смотрит на нее с улыбкой спустя неделю ее пребывания тут, — как ты чувствуешь себя сейчас? — он протягивает ей свежий нектарин, сидит уже не в халате, а в обычной, повседневной одежде — он просто зашел повидаться с ней в день выписки.       — Да. Спасибо, — Мито улыбается ему, сидит в позе лотоса на кровати и перенимает фрукт в руки, — спасибо тебе за все. Я не знаю, чем заслужила такой подарок в виде тебя. Но ты правда помог мне — своими разговорами и поддержкой. Мне было слишком тяжело в первые дни и в какой-то момент просто захотелось закончить все это…потом прислушалась к твоим словам и поняла — у меня есть дочь. Это то, ради чего мне стоит жить, и я буду жить и за это я тебе благодарна. Я не хочу, чтобы моя Сакура осталась одна с таким отцом.       — Если что, помни, ты всегда можешь позвонить мне. — Кагами кивает ей и хлопает по плечу, — ты со всем справишься. Вы справитесь вместе с дочерью. — Мужчина улыбается и Мито подмечает — у Кагами обворожительные ямочки на щеках.       — Я поняла одну вещь пока была тут в изоляции. — она рассматривает снежинки, падающие за окном, — и приняла одно решение у себя в голове. Раньше бы никогда не задумалась на эту тему, а сейчас. Поняла, что я просто больше не хочу всего того, чего хотела раньше и о чем мечтала.       — Знаешь, — Кагами задумчиво перебирает свои кончики волос, — некоторые самые важные решения в нашей жизни, такие, которых мы боялись и откладывали на потом, приходят неожиданно, но, в самый нужный для нас момент — они будто заключение одного этапа и служат переходом на следующий. Не спеши с выводами, обдумай тщательно то или иное действие, на холодную голову. Дай пожить себе с ним — и, если поймешь, что искренне хочешь этого — делай. Потому что это твоя жизнь и ты сама служишь ее компасом. Только принятие самых важных решений в нашей жизни на трезвую и холодную голову, а не в порыве эмоций — всегда по сути являются самими верными и необходимыми для нас. Потому что мы сами несем за них ответственность. Принятые решения на трезвую голову, обдуманные, ты уже не можешь списать на порыв или аффект — следовательно, берешь за них ответственность и с ней живешь. Мито кивает ему. Она вернулась домой через неделю, обняла свою дочь с порога и прижала к себе, дочь вызвала ощущение теплоты и радости внутри. Она расплакалась и просила у нее прощение в своих мыслях за то, что, поддавшись порыву подумала о том, чтобы оставить ее одну, без матери. Дома ее ждали — устроили ужин праздничный и Хаширама пытался всячески обнять сначала жену — Мито не реагировала, пытался поддержать — смотрела на него молча и наконец сказала раздосадованному мужу.       — Нашего сына больше нет. Детей я больше не смогу иметь, — она отпивает вино в бокале, говорит этот факт уже со смирением и переводит на него пустой взгляд, — надеюсь, чем бы ты ни был занят в тот момент, когда я звонила тебе и писала, это стоило моей жизни и нашего сына, — она допивает бокал залпом и, наливая второй, идет к окну и закуривает.       — Мито, я. — Хаширама опешил и смотрит на спину жены. — Послушай, я… Она оборачивается, поднимает руку в знак молчания, курит и смотрит на мужа усталым взглядом:       — Мне все равно. Все, что ты мне сейчас скажешь — больше не имеет для меня никакого значения. Ты не был там — на полу, — она тушит сигарету об пепельницу, — а я была на этом ебанном полу одна, меня выворачивало наизнанку. Хаширама подходит к жене и пытается ее обнять, она лишь отходит от него и смотрит с какой-то странной эмоцией…такой знакомой… Кто же так смотрел на него?       — Не надо. Мне от тебя больше ничего не надо, Хаширама. Не трогай меня больше, пожалуйста, — она дёргается от прикосновения мужа. — Мне неприятно тебя ни видеть, ни слышать. С этого дня я сплю в комнате нашей дочери. Ты впрочем можешь спать с кем тебе хочется и когда хочется. Может случится чудо, и какая-то другая женщина подарит тебе ребенка.       — Перестань так говорить! — Хаширама переходит на крик, — ты моя жена! Ты просто не в себе!       — Как твой брат, да? — Мито усмехается и смотрит в глаза мужа пристально, — у тебя все всегда не в себе. Только жертва ты. Ты знаешь, а он был прав. — она усмехается опять, — я думала он погорячился тогда, но, — она допивает глоток вина, — но нет, и поняла только это сейчас. Тобирама был чертовски прав — ты не любил ни его никогда, ни Мадару, ни меня — ты любишь только себя, Хаширама Сенджу, а я просто дура — которая этого так и не поняла — когда они оба об этом говорили.       — Да как ты… — Хаширама меняется в лице, тема брата всегда для него болезненна, — я любил его больше всего на свете!       — Поэтому предал и выгнал из дома? — она выплевывает эти слова. — Я рада и горжусь Тобирамой, что он послал тебя нахуй прямым текстом и никогда больше не шел с тобой на контакт. — Она видит, как ее муж приходит в бешенство, замахивается на нее, но знает, он не ударит ее. — И сейчас, даже если ты ударишь меня, изобьешь тут. Мне совершено плевать — я встану и все равно пожму руку твоему брату и попрошу прощения за то, что была не права. Из нас всех он всегда был самым трезво рассудительным и был прав, — она проходит мимо мужа спокойно, оставляет бокал на столе и удаляется в сторону дочери, — посуду помой. Мито берет дочь на руки и уводит на второй этаж в детскую. Хаширама в ярости разбивает этот бокал о раковину и, стоя с порезанными руками, пытается отдышаться. Взгляд падает на телефон — он набирает номер, зная наизусть, короткие гудки переходят в длинные — ему Тобирама не ответил опять.

***

Тобирама за три дня до дня рождения мужа поставил на уши Хидана и Какузу. Попросил их с организацией сюрприза, так как попросту из-за неравномерно, нагруженного графика не успевал сделать все сам и закупить своими руками. Он отпросился с работы в день рождества и хотел успеть украсить гостиную под утро, развесить везде шары черного цвета по залу, купить торт, купить цветы — черные розы и расставить везде по углам, нарядить собаку с котом и подготовить большую коробку с подарком на столике их зала — чтобы, как только Мадара проснется и встанет утром на учебу, увидел все это сразу. Готовились они три дня. Оказалось, крайне проблематично было найти черные розы двести штук — пришлось заказывать заранее, чтобы их окрасили на базе, и забрать лично, загрузить в машину — этим занялся Какузу в свой выходной. Хидан искал эти шары везде, нужно было ровно сорок штук. Когда понял, что их придется еще и надувать решил потом нажраться от стресса. Вдвоем искали подарок Мадаре — долго не могли выбрать что именно подарить ему на этот раз. Сошлись на поездке в спа в Four Season на двоих, и купили часы с камнями, на кожаной пряжке. Конан взяла на себя долю испечь торт своими руками и за день передала его в коробке с ленточкой Сасори, который должен был привезти его ночью как раз и помочь с шарами. Тобирама еще в начале декабря поймал себя на огромном стрессе по поводу того, что не может придумать мужу подарок. Просматривал все сайты — ничего не нравилось, сдался спустя две недели и решил импровизировать. Перед ночной сменой посещал все торговые центры, пока муж был на учебе и всматривался во все, что привлекало его внимание.       — Да что ж такое. — Тобирама выходит раздражённо с торгового центра и садится в свой Бентли, выдыхая досадливо. — почему выбирать подарки всегда, блядь, так сложно? — нервно курит в салоне и стучит пальцами свободной руки по рулю, — думай, чего у твоего мужа еще нет?       — У твоего мужа есть все, дорогой, а главное — ты. — В голове смеется знакомый ему голос, который стал уже его голосом, хотя раньше он разделял его на некого рода другого человека — но это было в прошлом.       — Но надо найти подарок. — Тобирама выезжает из парковки торгового центра и звонит Орочимару, — привет, слушай у меня проблема.       — Данзо? — на автомате спрашивает Орочимару. Тобирама замер, прокашлялся. Нынче у всех теперь, когда Тобирама говорит, что у него проблема или что-то случилось, поголовно все его окружение сразу же первыми — произносят это имя. И смешно, и грустно.       — Не настолько серьёзная проблема. — Тобирама выдыхает и вбивает в навигатор следующий торговый центр. — Но это тоже, но об этом потом.       — Ну слава богу. — Орочимару слышно, как выдохнул, — стоп, что значит тоже и не об этом сейчас?       — Об этом мы с тобой поговорим на терапии. В общем. — Тобирама вздыхает, — я не могу мужу купить подарок уже две недели на день рождения, что мне ему подарить? Есть идеи? Я настолько устал, у меня голова не варит, — он жалобно выдыхает… — паап? Помоги, а.       — Лучше бы ты мне звонил и спрашивал, как варить свеклу или еще что-то, — хохотнул Орочимару.       — Очень смешно. — иронично закатывает глаза Сенджу, — слава богу с готовкой у меня нет проблем.       — Приезжай. — Орочимару ходит по своему дому, зажав телефон между плечом и ухом. Открывает холодильник своей кухни и внимательно всматривается в содержимое, подмечает про себя что ему нужно заказать домой, или съездить самому в универмаг, чтобы закупить все необходимое домой. Мицуки как раз сейчас в школе на занятиях — у него свободный день. — Поговорим лично, думаю, так будет лучше.       — Хорошо. — Тобирама соглашается в трубку, — сейчас подъеду.       — Будешь горячий чай? Мне как раз поставщики привезли отличный Молочный Улун из Японии.       — Буду. — мужчина улыбается в трубку и добавляет поспешно, — может заехать в кондитерскую, купить какой-то пирог к чаю? — он прекидывает в голове ближайшие кондитерские сразу же и ждет ответа одобрения.       — На твое усмотрение. Сенджу-Учиха приехал через полчаса, заехал по пути купить морковный торт с пряной молочной начинкой. Дружелюбный француз запаковал его в красивую коробочку с ленточкой и пожелал ему хорошего дня. По итогу они сидели уже в гостиной Орочимару, пар от кружек чая, который старый врач разлил по маленьким пиалам, клубился над кружками в своем темпе микроволн. Он отпивает первый глоток и разрезает пирог на маленькие кусочки. Аккуратно перекладывает его на тарелочки из коллекции своего любимого сервиза, когда-то купил на аукционе его на какой-то праздник, не помнит уже какой именно, и смотрит на Тобираму, который сидит в легком волнении — оно сказывается на него подрагивающей ногой, та закинута на левую ногу и спадает в свободном падении сама собой.       — Я не знаю, что подарить, — он отчаянно начинает, — все передумал уже. Я в растерянности.       — Ну, это нормально. — Орочимару улыбается и ловит непонимающий взгляд своего крестного сына, — то что ты испытываешь волнение — нормально, я имею в виду. Тобирама смотрит на раскрывающиеся чаинки в прозрачном чайничке, лепестки плавают медленно, двигаются в разные стороны и опять опускаются на глубину. Молчит.       — Что бы ты хотел ему подарить сам, если откинуть тот факт, что у него и так все есть? Тобирама хмурится, сжимает пальцами кружку и наконец поднимает на своего почти отца уставший взгляд, молчит, после тихо отвечает:       — Отсутствие физической боли и здоровье, — он отпивает глоток чая, сжимает кружку пальцами крепко и цокает языком, — но, сука, я не могу этого ему дать никак и этот факт меня раздражает еще больше. Я чувствую себя беспомощным куском дерьма, — горькая усмешка окрашивает губы, — я врач, но никак не могу помочь любимому человеку — вот же блядь ирония. Не могу вылечить его и избавить от боли.       — Тобирама. — Орочимару ставит свою чашку на стол, обходит его и садится рядом, кладет свою ладонь на плечо мужчины и смотрит на него, продолжает тихо, — ты и так сделал слишком много. Вытащил его из того света — чего никто не смог бы сделать за такой короткий период времени, своей любовью и стараниями. Ты слишком требователен к себе.       — Недостаточно! — вскрикивает Сенджу со злостью, — нихрена не достаточно! — сбрасывает ладонь с плеча и встает, подходит к окну, чиркает зажигалкой и курит прямо в доме. — Никогда не будет достаточно — пока он чувствует ебучую боль каждый день! — затяжка сигаретой — дым попадает не в то горло, и он попросту начинает кашлять.       — Перестань себя винить во всем на свете и требовать невозможного! — Орочимару повышает голос сам, — ты не Господь Бог и не можешь совершить невозможного! Ты загоняешь себя еще глубже в психологическую яму этими мыслями, находясь и так на дне последний год, ты что, не понимаешь?       — Хватит меня оправдывать! — Тобирама кричит в ответ и начинает злиться и на самого себя и на Орочимару. — Хватит меня идеализировать! Он из-за меня разбился тогда! Если бы я не выбежал на эту ебучую дорогу, этого бы всего и вовсе не было! Тишина. Орочимару резко встает, подходит к Сенджу, смотря на него со злобой, хватает за локоть и грубо поворачивает к себе, отвечает с криком:       — Ты что…все это время винил себя еще и за это? Ты совсем ебнулся? Ты не думал мне об этом раньше сказать? Ты понимаешь — что твое самобичевание уже переходит все ебанные границы! Ты слышишь меня? Ты сделал все что мог — перестань думать иначе и нести ахинею!       — Но тогда почему ему больно? — Тобирама с всхлипом выдавливает из себя это и не замечает, как тупо начинает рыдать. — почему от меня всегда у всех проблемы? Я Мадару чуть не угробил, его брата довел и Данзо! И ты хочешь сказать, что я не виноват в этом? — он начинает задыхаться от слез. — От меня всегда одни проблемы, и я чувствую себя как кусок дерьма от того, что я вижу, как страдают все трое! Так вот оно что. Орочимару сжимает его резко в объятиях, Тобирама вжимается в него и всхлипывает сильнее.       — Лучше бы сдох давно.       — Сынок. Хватит. Это говорит твоя боль внутри, с которой ты не можешь справиться давно. Но не ты — она затуманивает твой рассудок, и ты губишь себя этим. Ты не можешь нести ответственность за себя и всех — каждый несет ответственность за свою жизнь и действия сам — это жизнь. Это нормально. Мадару вылечат и все будет в порядке.       — Я просто. — Сенджу сжимает его кофту пальцами и чувствует, как от слез забилась носоглотка. — Я боюсь, что он не справится с болью снова. Я ужасно боюсь потерять его снова. Блядь, меня колбасит от этой мысли каждый день. Я хочу делать его счастливым, хочу чтобы он ощущал себя любимым и в безопасности со мной. Я хочу убрать его боль как только могу. Но у меня не получается — когда я просыпаюсь посреди ночи от его вздохов боли — мне хочется сдохнуть прямо там на месте.       — Вы справитесь — я знаю. — Орочимару встряхнул Сенджу, ловит его взгляд глазами и улыбается ему. — Мы все поможем вам, как только сможем. У вас скоро родится прекрасная дочь — дети лечат. Любовь имеет исцеляющее свойство — любая. Поверь мне на слово. Тобирама медленно начинает успокаиваться, отходит к раковине, сморкается, омывает свое лицо и садится назад. Чай остыл почти. Да и пить его расхотелось вовсе, как и даже испробовать пирог.       — Подари ему то, что ты хочешь от души подарить и что можешь подарить. Любовь ты ему, как и заботу, даешь каждый день. Я вижу счастье в вас обоих — оно уже у вас есть, причем давно. А на все остальное — доверься просто времени и запасись терпением. Он живой, — голос Орочимару стал грустнее. Тобирама смотрит на него с жалостью и понимает, о чем мужчина думает в этот самый момент.       — И это уже огромное счастье, — старик смотрит на стол пристально. — Пока человек не погребен под тремя метрами земли, — закуривает сам и выдыхает дым, поднимает решительный взгляд на своего любимого пасынка. — Выход есть всегда. А вот оттуда — нет. На работу он вернулся сразу же после разговора — была ночная смена перед днем рождения его мужа за два дня, на следующий день дневная и того он успевал приехать ночью и подготовить к дню рождению все — главное не свалиться без сил попросту в прихожей. Жизнь больницы всегда шла своим собственным темпом. Сегодня не было никаких операций, никаких обследований или перед операционных консультаций, единственное, что входило в его обязанности — проверить всех своих учеников, перебрать документацию и принять новую аппаратуру. Под ночь слишком сильно устал — ученики как обычно затаскали его по лабораториям, показывали прогресс в исследованиях, на что Тобирама лишь отмечал в своем бланке галочки и кивал головой. Дальше пришлось помогать Сараде с ее первым пациентом, у того оказалась грыжа в спине и они все дружно пошли в отделение физиотерапии, после в сторону микро-хирургического отделения. Одно радовало — за эти месяцы команда стала более сплочённой и уже реже слышали крики между напарниками и споры кто лучше, а кто из них полный идиот. Вернулся в свой кабинет измотанный и уставший — оставалось заполнить отчет и попросту уехать домой. На пятом бланке отвлек его входящий звонок. Номер был неизвестным, звонили ему в три ночи.       — Тобирама Сенджу, слушаю. — Тобирама ставит разговор на громкую связь, отпивает свой остывший кофе и курит в кабинете с открытым окном пока никто не видит, продолжает вчитываться в бланки.       — Привет, Тобирама. Сенджу замирает от знакомого голоса в трубке и бросает взгляд еще раз на телефон. Сколько бы номеров он ни сменил — голос Данзо он узнает везде и всегда.       — Не поздно ли ты звонишь? — он отвечает спокойно.       — Но ты же ответил, значит не спишь и скорее всего в ночную, — голос Данзо звучит бодро, — а у меня давно бессонница. — Он замолкает и продолжает, — ты же в больнице?       — Если я ответил тебе на звонок — то где же мне еще быть в три-то ночи, кроме как дома в кровати? — Тобирама усмехается и отодвигает документы в сторону. — Бессонница — это хреново, таблетки разве не должны тебя наоборот вводить в желание сна каждый день в большом количестве, нежели требует твой организм? Данзо хохотнул, слышно было как он курит:       — Таблетки на то и химия, что на каждого действует совершенно по-разному — тебе ли не знать. Как ты?       — Нормально. Что ты хотел? — Тобирама отпивает свой кофе опять и растирает уставшие глаза, снимает очки, подходит к открытому окну, чтобы подышать свежим воздухом.       — И даже не спросишь, как мои дела? — Данзо спрашивает натянуто, — очень невежливо Тоби. Но я сразу скажу, что мои дела плохо — так как ты и не спросишь скорее всего, так как все еще дуешься на меня.       — Дуюсь? — в голосе Тобирамы проскальзывает ирония, — дуюсь это очень-очень мягко сказано, Данзо, после всего что ты сделал со мной и моим мужем в своем ебучем подвале.       — Я извинился уже за это, — в голосе Данзо скользит раздражение, и он добавляет, — ты мне будешь всю жизнь припоминать это? Хотя да, ты ж, сука, злопамятный я и забыл. Тобирама молчит.       — Я хотел сказать, что написал две новые статьи и хотел бы обсудить их с тобой.       — Скинь мне на почту я почитаю так, — коротко отвечает Сенджу.       — Когда ты приедешь ко мне? Ты обещал. — Данзо говорит резко и в голосе слышится волнение.       — Я тебе ничего не обещал, — смеется Тобирама, — я сказал обдумаю твое предложение.       — И?       — И я не хочу никуда ехать. — Сенджу выдыхает и садится обратно в кресло. Молчание. Тобираме даже показалось — Данзо бросил трубку, но нет, разговор все еще длился.       — Мне тебя очень не хватает. — голос Данзо резко сменяет интонацию, слышен тяжелый выдох, — я же люблю тебя правда. Очень сильно люблю и ничего не прошу более, чем просто увидеть тебя снова.       — И поэтому ты предложил мне тебя поцеловать в больнице после всего что ты сделал, шантажом, учитывая, что я замужем? Хуевая у тебя тактика, Данзо. Ты меня уже достаточно в жизни видел во всех состояниях и трахал тоже. — Тобирама говорит едко, — на пол жизни вперед хватит.       — У нас был замечательный секс. — Данзо отвечает нейтральным голосом, — ты можешь сейчас это отрицать, но я помню, как ты стонал, входя в меня и как просил меня не останавливаться, когда я трахал тебя в том доме. Конечно я никогда это не забуду и буду желать тебя хотя бы поцеловать. Ты мой любимый человек — это нормально, хотеть близости с тем, кого любишь.       — Хотеть близости с любимым человеком и похищать его, держать в подвале, пичкать наркотой и трахать каждый день насильно — две разные вещи. — парирует ему Тобирама, — ты это понимаешь? Это не любовь — это обсессия на почве сексуального помешательства.       — Любовь у всех разная, твоя тоже нихуя не здоровая, — вскрикивает Данзо в гневе, — нихуя не нормально человека хоронить заживо и держать его вдали от всех в больнице!       — Согласен и понимаю это — от того больше этого и не делаю, ходил к психиатру и вылечился от этого. Теперь твоя очередь, — тон Тобирамы все еще спокойный, на выпады Данзо он не реагирует никак.       — Моя очередь уже давно настала. Когда я тебя увижу? — Данзо стоит на своем.       — Никогда. Любую помощь по работе ты можешь мне, при своем желании, скинуть в базу — я тебя об этом не просил и не прошу. — Тобирама начинает уставать от разговора, — нам нельзя с тобой видеться — это вредит твоему психическому здоровью, да и моему тоже. — Он хмурится и начинает заполнять бланки дальше. Слышен обреченный выдох:       — Тобирама. — он растягивает имя любимого человека, — ну почему ты вечно пытаешься все усугублять и затруднять? Я же сказал, что если ты не будешь меня слушать — я позвоню Изуне и…       — Звони хоть Папе Римскому — мне поебать. Всего хорошего, — голос звучит спокойно и Сенджу просто кладет трубку. Выдыхает и опять принимается за бумаги. Данзо сидит, держа трубку в руках, с прищуром смотрит в стену и сжимает от злости телефон. Ну хорошо, Тобирама, не хочешь по-хорошему. Значит будет по-плохому. Он пишет сообщение Кабуто, вчитывается в текст. Отправляет. На утро его будит медсестра, которая просит подойти его к стационарному телефону, мол, ему кто-то звонит. Данзо, ничего не понимая, идет за ней в кабинет приема и поднимает трубку.       — Слушаю.       — Здравствуйте, — в трубке звучит незнакомый голос. — Данзо Шимура?       — Да. — Данзо озадаченно отвечает, смотрит на медсестру вопросительно, та пожимает плечами и уходит, — кто это?       — Вы меня не знаете, лично мы не знакомы. Я долго вас искал. Мое имя Зецу, — в трубке говорят спокойно и Данзо слушает внимательно. Я являюсь знакомым, с которым связан ваш коллега Тобирама Сенджу.       — О да. — Данзо усмехается, — а что за знакомый, если не секрет?       — Мадара Учиха — у нас был роман какое-то время, — Зецу говорит прямо.       — Да что вы говорите, — Данзо улыбается, — а когда, не подскажите?       — Год назад, — сразу поспешно добавляет Зецу.       — И…что вы от меня хотите? — Данзо смотрит в окно.       — Я заинтересован в вас как в ученом, но с Тобирамой, к сожалению, у меня свои личные счеты, думаю, вы и сами понимаете…хотя его ум не признать крайне сложно.       — Согласен с вами. Что вы хотите, Зецу?       — Мы могли бы с вами встретиться? Я вернулся из Америки на неделю в Данию, у меня есть свободное время, я бы хотел с вами обговорить лично. Но не совсем понимаю, почему я нашел ваш номер именно в этой, — он запинается, — больнице. Вы работаете там? Данзо смеется:       — Удивительно, но, нет — не работаю я уже приличное время, но с удовольствием буду рад вас видеть. Так значит вам Мадара нужен в какой-то степени, я правильно вас понял? — Данзо сдавливает на губах улыбку.       — Хотелось бы поговорить с ним — не хорошо получилось в прошлый раз. Я так ничего и не понял.       — Ох. — Данзо выдыхает понимающе, — как я вас понимаю хорошо. Со мной вот тоже нехорошо получилось, и я оказался тут как раз-таки из-за вашего Мадары. Я скажу вам прямо что случилось — они женаты. А я как раз-таки бывший молодой человек Тобирамы и гражданский муж.       — Простите, не знал. — Зецу запнулся и выдохнул в трубку, — я и сам хотел сделать ему предложение и не успел.       — Вот чудо-то какое — бывают же такие совпадения, — Данзо смотрит пристально в стену, — не поверите и я тоже хотел предложение сделать — но меня опередили. Умора, правда? Зецу нервно усмехнулся:       — Думаю, нам о многом есть поговорить теперь. Где я могу вас найти?       — Я тоже так думаю, — Данзо облизывает губы, — мы точно с вами найдем общий язык, — записывайте адрес. А в свою очередь запишите адрес, где вы сможете найти Мадару — да-да, не шучу, да, записывайте, да не за что. Конечно, я всегда к вашим услугам, — он постукивает пальцами по стене и ощущает легкое триумфальное чувство в груди. Диктует адрес свой — до встречи. Это становится все настолько интересно — что он даже и не ожидал насколько интересно может быть. Тобирама достал пару листов бумаги. Долго сидел и смотрел на них, взял ручку и просто начал писать своему мужу письмо на день рождения обо всем, о чем он думал. Писал о своих переживаниях, писал о своих мыслях, писал о чувствах, писал о волнении, писал о радости, о слезах писал тоже. Описывал сцены их секса, курил в процессе — передавал в бумагу все свои ощущения, бумага их впитывала — он ничего не зачеркивал, он просто писал и писал. Писал о воспоминаниях из детства, писал о своих мыслях тогда, в промежуток и сейчас. Останавливался, отходил к окну и возвращался к столу снова. Закончил на двенадцатом листе. Закончил под утро следующего дня. Он хотел положить в конверт этот монолог и вручить с подарком. Зашел в банк, вложил половину средств в активы — сделал золотую карту на имя мужа — купил акции и положил в конверт тоже. После, ближе к полудню съездил в другой город, ночью понял, что именно хочет сделать в подарок своему мужу. Зашел в кабинет — кивнул мастеру и сказал — делай. И мастер, доставая нож — начал делать свою работу, шрамирование на его руке — на всю руку от локтя до кисти руки — он расписал даты поочередно на руке — каждую из их истории и имя своего мужа на крови, на коже. Мастер забинтовал раны, нанес средство. Орочимару сказал, что он может сделать что угодно — что ж, он давно хотел сделать именно это, сохранить воспоминания о датах не только на бумаге и в своей голове — он хотел вырезать их на своей коже. Бумага может сгореть или потеряться, ее могут порвать, воспоминания раствориться из-за болезни или не дай бог времени — а вырезанные символы на коже останутся на всю жизнь, если ты только не обольешь руку кислотой, и она не сожрет шипением кожу до мяса или не отрубишь себе руку. Тобирама не собирался делать ни первого, ни второго, следовательно, это был — гарант. Шрамирование намного больнее переносится чем тату — пришлось терпеть, сжимать зубы и молча сжимать губы, курить в кабинете и наслаждаться процессом, мать его. В ночь перед днем рождения мужа он не спал. Лег с Мадарой в кровать, подождал, когда тот уснул — нарочно прятал руку забинтованную и убеждал мужа, что он просто поранился на работе. На все просьбы посмотреть шел в отказ, что ж, Мадара всегда уважал его мнение и не лез в такие тонкости, доверял. Смотрел на сонное лицо мужа, лежа на боку и почти невесомо касаясь своими пальцами его волос, перебирал их, легкие прикосновения к лицу превращались в поглаживания и касания. Он лежал молча, каждое движение было аккуратным и с выполненным с осторожностью — боялся разбудить. Хотелось просто почти незаметно находиться рядом и охранять сон своего любимого человека. На его лице отображалась масса эмоций — от нежности до глубокой любви, от глубокого уважения до порой меланхолической грусти, от прожигающей страсти до покровительской преданности. Он чувствовал, как сильно любит этого человека, насколько благодарен вселенной за то, что она поспособствовала тому, что этот человек просто появился на свет. Благодарен судьбе за то, что она свела их и сколько бы ни разлучала их в периоды, порой, слишком тяжелые и роковые. Они справились, и они до сих пор есть друг у друга. Он нежно целует его в губы, невинно и тихо встает с кровати. Ждал сначала в гостиной своих помощников, ожидание было томительное — вышел прогуляться с собакой на морозный воздух декабрьского утра, шел по пустой, ночной тропинке и спокойно курил, рассматривая окна соседних домов — в тех не горел свет. Друзья приехали через час и они, обмениваясь лишь жестами, стараясь действовать максимально тихо — принялись за работу, за подготовку к утру. Последним заехал Сасори и привез торт.       — Смотри. — Хидан, пытаясь не ржать, — втягивает из баллона гель и начинает говорить смешным голосом, — ой, я девочка с изюминкой.       — Ты долбоеб с горошинкой, — прыскает Какузу и толкает в бок лучшего друга, — сейчас он лопнет, и мы точно разбудим Маду и все полетит в пизду. Тобирама сдавливает смех сам, развешивает шары повсюду, отгоняет кошку, которая так и норовит дотянуться лапой до ленты и запрыгнуть на ее.       — Мадара! Брысь! — Тобирама шипит на кошку и понимая, что это бессмысленно — берет ее на руки и относит в свой кабинет — там будет надежней ее оставить.       — Вы купили свечи? — спрашивает Сасори, распаковывая торт,       — Блядь…забыл. — уныло протягивает Сенджу, — эта работа из меня все соки вытягивает.       — А я купил, так сказать, подстраховался, — хитро улыбается Данна, — держи. Вот две пачки. Тобирама благодарит его и обнимает в ответ. Заканчивают к семи утра, все уезжают домой и желают Тобираме удачи. Хидан по-тихому протягивает свой подарок ему в руки и опять подмигивает — Тобирама на этот раз даже не дергается от этой хитрой улыбки — он уже привык что будет что-то там такое — до чего он бы в жизни не додумался. Сасори оставляет три пакета у дивана и говорит, что это от всех, и наконец Тобирама остается один, сидя среди шаров. Курит в доме и ждет пока Мадара спустится вниз, как только проснется — спать хочется ужасно, но — нельзя. Мадара проснулся в семь тридцать, по часам было слышно, как он направился в сторону их туалетной комнаты на втором этаже, и спустя десять минут стал спускаться вниз по лестнице. Тобирама замер, волновался, держал в руках торт наготове и стал быстро зажигать свечи.       — Доброе утро, любовь моя! С днем рождения! — он начинает петь и видит застывшего Мадару, который встал и рассматривает всю гостиную увешанную в гелиевых шарах, цветах и сонно хлопает глазами. — Я тебя больше чем люблю, мой муж! Луна моя, мой штиль и буря, мой горизонт и любимый, самый теплый и прекрасный закат! — он смеется от радости и подходит к мужу, — задувай свечи и загадывай свое желание!       — Оно уже исполнилось, — у Мадары прорезался голос, и он смотрит на мужа с нежностью и благодарностью, — когда ты мне сказал «да» в загсе и стал моим мужем. Он смаргивает и сглатывает, — спасибо за, — обводит взглядом дом, — за все это.       — Тебе нравится?       — Очень. Спасибо тебе большое. — Мадара целует его нежно и хочет обнять мужа.       — Нет, сначала желание и задуй свечи! — Тобирама стоит на своем, — давай, зайка, — он смеется, — они сейчас растают нахрен. Мадара усмехается и прикрывая свои глаза, задувает свечи. Задул с первого раза, и они идут в сторону столика, торт перемещается на поверхность и Тобирама открывает шампанское.       — С утра бокальчик можно один! — разливает в два бокала и протягивает мужу.       — Когда ты успел это все сделать? — Мадара задумчиво всматривается в шары, — этого же не было вечером.       — Ночью. — Тобирама облокачивается об плечо мужа, — ребята помогали. Торт Конан пекла — вон там твои подарки в углу и мой собственный. — он протягивает ему коробку и вручает в руки. — Я надеюсь, он будет полезен тебе и дорог. Почитай потом, пожалуйста, что я тебе написал, — они чокаются и отпивают пару глотков.       — Обязательно прочту. — Мадара целует мужа нежно в губы, проводя по его щеке пальцами и опять бросает взгляд на руку, — так, что случилось?       — А, это… — Тобирама встает, аккуратно под непонимающий взгляд Мадары, опускается перед ним на колени, смотря в глаза разбинтовывает руку, —… это мой второй подарок. тебе. Первый бинт падает на пол. Мадара молча смотрит на него — после опять в глаза мужа, Тобирама разбинтовывает второй — тот падает на пол опять, на нем виднеются кровоподтёки. И после финальный снимает — лицо Мадары вытягивается, бледнеет, краснеет и он в замешательстве смотрит на руку.       — Тут вся наша история, вырезанная на моей руке теперь навсегда, — он сжимает израненной рукой руку мужа, — и моя верность тебе. С днем рождения! — рука сжимает пальцы мужа крепче, — я тебя больше чем люблю. Рука почти зажила и исписана датами. Сначала написано — Мада. После — Мадара. Следом — Майн. В середине — Майн Учиха и в финальной дате — Мадара Майн Учиха Сенджу.       — Иди сюда, мой больной на голову, прекрасный и любимый человек. — Мадара опускается на колени сам, сжимает его в объятиях и начинает расцеловывать аккуратно его руку, — больно?       — Нет. — Сенджу смотрит на него слегка сверху, Мадара опускает в полу-лежачее положение и прижимает к бедрам мужа, обнимает его и прижимается ближе, — мне не больно. Мне приятно.

***

Oh, father time You and me and holiday wine Wait for the snow I will read the list that they wrote Новый год по своей сути — праздник семейный. Множество людей спешат после работы поскорее домой, мечтая о том, чтобы наконец окунуться в атмосферу семейного быта и уюта. За пару дней все начинают интенсивно покупать подарки, еще в канун Католического Рождества, так как в Северно-Западных странах, этот праздник почитается здесь даже больше чем само тридцать первое декабря. В магазинах очереди за подарками, на улице люди выстраиваются в очереди за пышной елкой или елью, которую продавец закручивает в специальную сетку и отдает ношу в руки покупателю. Все покупают огни в качестве украшения дома, новогодние игрушки для украшения зимнего дерева. Декор для дома, впрочем, всегда является самым востребованным товаром в последнюю неделю декабря. Магазины переполнены, большинство работающих людей, не успевая в свои выходные закупить все необходимое — находят выход в интернет платформе для затоваривания. Доставка всегда в эти дни перегружена и огромная машина останавливается почти в каждом дворе. Продуктовые отделы уже к двадцать восьмому числу заметно пустеют полками, только крайним везунчикам удается ухватить последние единицы товара в день праздника. Тем же, кто не успел — остается заказывать еду, уже готовую на дом. Сфера кухни в Стокгольме хоть и поднимает свои привычные цены в эти дни в три раза, обычно отличного качества, не разочаровывала никогда. Улицы города уже с середины декабря всегда украшены подобающе, огромная елка под десять метров ростом стоит на главной площади, с фонарей свисают светящиеся игрушки, прилавки магазинов пестрят разными цветами. Мэр города всегда заботится о том, чтобы обычно серый и хмурый Стокгольм представ в этот период для местных жителей и приезжих во всей красе. Рождественские базарчики переполнены семьями и парами, разливается горячее вино со специями, запах имбирно-пряничной выпечки витает в воздухе и вперемешку с копчёностями немецких колбас, тут они пользуются особой популярностью. Больницы, детские сады и школы всегда украшаются для присущих посетителей там — каждому пациенту даже дарится маленький подарок за счет государства. Работники получают долгожданные зимние премии, социальные персоны отгул, которые они делят между собой еще за месяц до праздников. Конан в том году решила позвать всех в их дом с Нагато, пригласить всех друзей праздновать этот новый год у них. Так же на этот новый год новым приглашенным на праздник будет Кагами, который приедет к ним после своих родителей, ближе к полуночи. Ребенок будет всегда рядом в случае всего, да и с ним было бы крайне куда-то трудно поехать — она нынче в декрете и может на пару с Сасори и Дейдарой, которые устроили себе отпуск — наготовить всего на стол. Сасори вышел в отпуск раньше на три недели — на целых два месяца, Дейдара выходит за два дня до Нового года и закрывает впервые свой бар на месяц. Хидан с Какузу зареклись обеспечить праздничный стол алкоголем. Для молодой мамы купят безалкогольное вино — самое вкусное, как сказал Хидан и от того они уже два дня закупались в одной из баз поставщиком Дейдары — тот договорился на приличную скидку. Мадара обещал приехать в восемь вечера и сказал, что организуют салют и игры. Тобирама должен был приехать после одиннадцати, как только закончит свою смену. Бедному Сенджу поставили в этот день операцию с трех часов дня. Нагато после десяти, так как у него операция назначена на шесть часов вечера, незначительная, но все же. Следовательно — Сасори оставался за няньку, чему был только рад. Орочимару настоял на том, что позовет ведущего для сына и взрослых, чтобы весело было всем. Пока обязанности были распределены между членами их компании, так как на рождество работали все, новый год они выбили взамен на утраченное рождество и решили отметить сразу два праздника. Конан за два дня получает резкий звонок на телефон и, не обращая внимания на незнакомый номер, берет трубку:       — Конан Узумаки, слушаю вас, — она параллельно двигает в торговом центре тележку, рядом идет Сасори с коляской и что-то рассказывает маленькому мальчику, который смотрит на него непонимающим взглядом и переводит взгляд на маму. Сасори сделали нянькой еще две недели назад, Сасори был рад — он никогда еще не был нянькой ни с кем кроме своих пациентов — новый опыт, всегда увлекательно. Да и его искренне прикалывал этот мелкий карапуз, который смешно кривился или засыпал сразу же, как только он пытался привлечь его внимание игрушкой. Дети вообще очень забавные существа — смотришь на них и понимаешь, ты тоже когда-то вот таким был в коляске матери, изучаешь и ловишь себя на разных мыслях.       — Привет, Конан, узнала? — в трубке слышится знакомый голос с долей радости, но женщина не может припомнить голос сразу и качает головой. — Это Зецу. Я опять номер сменил и вот решил позвонить вам… слышал, у тебя пополнение в семье.       — О…дружок! Привет, я и не узнала твой голос сразу! — Конан улыбается в трубку, — рада слышать! Как ты там? Да, вот сынок родился — Сасори в няньки у нас заделался, помогает мне пока я в декрете, да, Данна?       — Кто это? — Сасори раздраженно фыркает и закатывает глаза, — необязательно всем знать, что я стал няней — начнут еще эксплуатировать — кроме тебя и красавчиков Учих-Сенджу мои услуги платные. Конан смеется:       — Да это Сасори бурчит как дед…это Зецу, — она бросает ответ Сасори и тот дергается.       — Оу… — он удивленно поднимает брови, — неожиданно. Привет ему, — он кивает, — только не поднимай тему с Мадарой, а то мало ли… — он шепчет Конан на ухо и показывает ей в сторону отдела с овощами.       — А кто тебе сказал о родах? — Конан спрашивает веселым тоном и кивает Сасори, чтобы тот положил в корзину спаржу и помидоры.       — Тоби сказал. — Зецу нехотя отвечает, — мы работали тут последний год и. Конан замирает. Сжимает тележку пальцами и ощущает легкую тревогу. Воспоминания предстают перед глазами того времени во Франции — их несостоящиеся свадьбы, ее отказала и выбора Нагато — Тобирама же тогда поспособствовал этому. Она и не думала — что этот человек мало того, что еще помнит ее. Так еще и знает о ее жизни. Это было немного странно. И слегка неприятно.       — А откуда он об этом узнал? — женщина пытается держать дружелюбный тон, но слегка морщится и натянуто улыбается.       — А вот этого не знаю. Наверное, это нормально — интересоваться нашими бывшими спустя даже десятилетия. Все мы люди, — Зецу отвечает флегматично. — да и вы не были просто друзьями, вы были почти женаты.       — Каждый совершает ошибки, на то это и молодость, — Конан парирует резко, — всем было понятно тогда, что я люблю Нагато и это было.       — Да это мы все помним, ну в общем не о Тоби сейчас, хотя он передавал тебе привет и свои поздравления, — как бы невзначай добавляет он.       — Спасибо. — Конан отвечает сухо и перенимает телефон в другую руку, шея затекала.       — Я прилетел домой и хотел провести с вами Новый год. — Зецу говорит в телефон спокойно, вслушиваясь в голос Конан, — вы как празднуете в этом году? Я буквально на пару дней и очень бы хотел со всеми вами повидаться…все-таки все мы люди занятые и я знаю, по-другому вас всех и не выловить вместе. Может мы могли бы праздновать вместе? — он спрашивает натянуто и повисает молчание. Конан запинается. То, как они расстались с Мадарой тогда — было не самое красивое расставание, да и Тобирама по сути ничего об этом толком и не знает. И это проблема. Нет, по идее знает…но, сейчас опять поднимать эту тему не хотелось никому. Да и она сама поспособствовала тому, чтобы Мадара не рубил с плеча и вернулся к Тобираме в тот день. Ситуация была, мягко говоря, не очень.       — Слушай, сейчас не очень удобно разговаривать. Тут шумно, — она смотрит тревожно на Сасори и тот кажется понимает ее без слов, кивает ей и показывает руками, чтобы она заканчивала разговор, — давай я тебе с дома перезвоню.       — Как Мадара? — игнорирует ее слова Зецу и Конан напрягается сильнее. — я бы хотел с ним побеседовать, у меня к нему пару предложений. Он же будет на празднике?       — Зецу, я перезвоню. — Конан меняется в голосе.       — Конечно. Я буду ждать, дорогая. Просто хочу напомнить тебе, что та ситуация… она была крайне неприятной и у меня к тебе как к подруге много вопросов. Я слышал о Тобираме Сенджу и тут — смотрел его конференцию — трансляцию. Он хорош, — слышится циничный голос. — Даже очень…они женаты? Я помню тот день, когда слышал о его ученике толковом много раз. Не знаешь, почему они больше не вместе на конференциях? Данзо Шимура. Очень перспективный ученый. Я могу как-то с ним связаться?       — До встречи, Зецу. Я отзвоню. — Конан кладет трубку чувствую тревогу, настоящую теперь, после переводит взгляд на Сасори, поджав губы.        — Как я понимаю, — Сасори прочищает горло, — у нас резко проявились проблемы?       — Да, у нас что-то совсем неожиданно появилось масса проблем. Он знал, когда звонить и знает где я живу, — она фыркает, — прекрасно знал, что я родила и буду праздновать дома скорее всего. Бывший сказал ему — откуда тот знает, я не имею ни малейшего понятия. Теперь, он здесь и хочет поговорить и с нами, и с Мадарой. И с Данзо. Данзо-то откуда он знает? Что за пиздец?       — Он не успокоился еще? — Сасори удивленно поднимает брови, — блядь, да ладно. это же была обычная интрижка. блядь… ну это же Зецу и Мадара. было ясно как божий день всем нам, еще в начале. Может он бухой? Данзо? Серьёзно? — мужчина запнулся. — Блядь, да нет. Может он про какого-то другого Данзо спрашивал?       — Трезвый. Данзо тоже было ясно все изначально, но, это не помешало ему вернуться и сделать весь этот пиздец, который мы вспоминаем только в самых крайних случаях. Ты много знаешь ученых по имени Данзо, которые работали с Тобирамой? Я одного. И это абсурд. — Конан отвечает, возможно грубо, но по факту и Сасори понимающе выдыхает.       — Да. Ты права. — он хмурится и поджимает губы, — что делать будем, милая?       — Не знаю… — подходят к кассе, — знаю только то, что об этом надо сказать Мадаре в любом случае и что мне все это очень сильно не нравится. — Неужели, мы все не заслужили хотя бы какого-то покоя? — она жалобно спрашивает друга и тот кладет руку на плечо, — мне порой начинает казаться, что Данзо издевается на всеми нами со своей ебучей палаты в дурдоме! — он сжимает свои зубы, желваки начинают ходить, — не верю я в такие случайности.       — Покой нам только снится, детка, с нашей то врачебной жизнью. Пошли. Пока нет надобности волноваться. Не додумывай. Пока что… Затоварившись, они вернулись домой. Сасори отлучился на пару часов под предлогом поиска подарка на новый год и вернулся под вечер в дом Конан и Нагато. Аккуратно отнес огромные пакеты в комнату для гостей и вернулся назад, улыбаясь Конан.       — Я хочу кое-что сделать во время праздника и… — он наливает под взором ничего не понимающей Конан стакан виски, и отпивает глоток. Было видно — он нервничает, насколько эту эмоцию вообще можно проследить по вечно спокойному и деликатному Сасори.       — Надеюсь не порезать никого или не убить, — из губ Конан вылетает нервный смешок, и она поспешно добавляет кажется задумавшегося Сасаори, — хотя это больше на Хидана похоже…ха-ха.       — Нет. — он отпивает глоток еще раз, — немного другое, того, чего я в жизни еще не делал ни разу и вот решился сейчас сделать.       — Ну-ка? — она садится рядом на стул, ребенок уснул рядом в люльке, и она отпивает сока из стакана. — Что-то случилось? Ты хочешь со мной поговорить? Сасори медленно кивает и нервно выдыхает.       — В общем об этом никто не знает, ты моя лучшая подруга с детства и я решил сказать именно тебе об этом первой и показать. Пошли, мне нужно твоё мнение! — он ведет Конан на второй этаж спокойно, и девушка пытается понять, что сейчас будет. Аккуратно подходит к пакетам, достает один из них — маленький. Подходит к Конан — та сидит на диване и открывает содержимое. Женщина теряет дар речи.       — Это? — она хлопает ресницами. — Да ладно, ты серьезно?       — Да. — Сасори стал бледным как стена в гостиной. — Как тебе?       — Блядь. Иди сюда! — она сжимает его в объятиях… — Бляяяядь. — женщина начала плакать от счастья, — ну наконец-то. Бляяядь, Сасори, я правда очень-очень рада! — она шмыгает носом. — Ты, блядь вот ты жук! Все прекрасно! Когда ты?       — Давно. Боялся что-то. Никогда не думал, что у меня будет поджимать очко, когда решусь. — Он смеется смущенно, — а потом что-то подумал — пора.       — Буду молчать до конца! — она смеется вместе с Сасори, на глазах которого выступили слезы, — я горжусь тобой, дорогой мой мальчик. От искреннего сердца говорю. Сасори сдержанно кивает и кладет пакет обратно, они возвращаются назад в гостиную — скоро приедет уже Нагато. На следующий день приехали Хидан с Какузу и они во время их быстрой выгрузки всего купленного на кухню решили созвать всех в доме и обговорить серьёзно. Дейдара был на звонке, как и Орочимару.       — Ситуция такая, — по-деловому начинает Конан.       — Блядь, только не говорите мне, что Данзо сбежал с психушки, — Дейдара за рулем сейчас говорил на громкой связи с остальными, Орочимару с дома выдохнул от слов, — я точно ему ноги сломаю он уже даже меня успел морально так подзаебать.       — Дейдара! — слышен крик с другой линии мужа Конан, тот на дежурстве, — не нагнетай!       — Нет! — Конан выдыхает, — тут у нас другой пиздец намечается.       — Почему я не вижу в звонке конференции Тобираму и Мадару в таком случае? — слышится крик от Дейдары, — ладно, сори, я на нервах последние дни, ебанные пробки по всему городу сука.       — Им пока знать необязательно, и я решила, как раз-таки посовещаться со всеми вами. Хидан вспотел от волнения и не забыл об этом всем сказать:       — Дей брось, я достану свой травмат и тогда если дело в Данзо вопрос решится сразу.       — Хидан! — Гаркнул Какузу сидящий радом, — ты можешь успокоиться? Хорош уже! Хидан фыркнул и налил себе водички. Стал показывать смешные рожицы ребенку.       — Звонил Зецу, он в городе и хочет увидеть всех нас на новый год.       — Ой блядь. — Дейдара взвыл, — вот его еще тут нам всем не хватало, — с хера ли он с Америки приперся? Не звонит, не пишет и потом — ну привет, ну как дела?       — Зецу, это тот, что к Мадаре яйца подкатывал? — внезапно своим интеллигентным тоном спрашивает Орочимару с явным раздражением, от чего все прыснули от такого вопроса, — я просто уточню мало ли.       — Именно так, — Конан выдыхает и сжимает в руках телефон.       — С хуя он вообще вспомнил о нас? — Хидан нахмурился.       — Я больше тебе скажу, он мне прямым тоном сказал, что работает с Тоби и тот знает, что у нас родился сын, — Нагато фыркает в трубке, — вот с хуя они работают вместе, уже вопрос у меня. И с хуя он говорит моей жене об этом всем, напоминая то время?       — Согласен. — Какузу кивает.       — Зецу спрашивал о Мадаре и напомнил мне, какая я гнида и что увела у него мужика, и сказал прямым текстом, что слышал о Тобираме и следит за его карьерой. Я хуй знает, как это интерпретировать, — она устало выдыхает, — блядь нам уже хватило драмы и говна с Данзо, я не хочу по второму кругу — я бес понятия чего там Тоби наплел ему, но мне очень не понравился его тон и желание приехать внезапно к нам в дом.       — И что ты ему сказала? — Дейдара спрашивает спокойно, матерится на проезжающую машину параллельно, — да куда ты едешь, пидорас?       — Сказала перезвонит, — включается в разговор Сасори. — Я рядом был. Слышал.       — О, зайка привет, — Дейдара сразу переходит на мягкий тон, — я соскучился по тебе, моя нянечка… — он смеется и Сасори закатывает глаза, — если я заболею будешь меня выхаживать?       — Дейдара! — гаркнул Хидан, — завали пока со своими. Ты понял — тут проблема!       — Ну и ладно, — Дейдара кажется обиделся и замолк.       — Я считаю, что их культурно следует послать исследовать путь в сторону мужского полового органа или сказать, как есть — его никто не ждет. — Орочимару отвечает спокойно, — я хочу спокойного праздника — веселого нам всем хватило год назад.       — Согласен. — Какузу кивает, — он же не припрется сюда в канун нового года?       — А если припрется? — Конан вскрикивает. — Я сегодня скажу Мадаре.       — А если припрется так и упрется, — Хидан встает и наливает себе сока, — я хочу тоже покоя хоть раз в год. Его не звали, и я лично об этом ему сегодня скажу.       — Ну вот и решили. Если надо поговорю с сынулей, хотя Тобирама и так настолько заебанный что не хотелось бы его напрягать бедного. — Орочимару выдыхает, — конец связи. Отключается.       — Давайте, я приехал на работу. — Дейдара отключается.       — Я тоже пошел. Пациент пришел, — Нагато прощается со всеми. Хидан с Какузу прощаются с ребятами и каждый уезжает по своим делам. До нового года они больше не смогут увидеться по причине загруженности работой.       — Что ты скажешь Мадаре? — заинтересованно спрашивает Сасори. Он сидит напротив женщины, наступило время грудного вскармливания ребенка, младенец сосет грудь, пока Конан с выдохом отвечает, смотря на личико сына.       — Правду, Дана, — она поджимает губы и проводит своими пальцами по светлым коротким волосикам сына, — я скажу правду. Когда не знаешь, что еще сказать, всегда лучше говорить правду, — она приближает ребенка ближе к себе и смотрит как ее сын с закрытыми глазами кушает ее грудное молоко, сжимая между губ набухший сосок. — Мадара взрослый мужчина, разберётся в случае надобности сам — в свое время он заварил эту кашу сам. Мы помогли ему решить. А как мы уже все поняли, — она хмуро смотрит на лучшего друга, — у всех поступков, даже самых необдуманных и поверхностных, которые были совершены на нетрезвую голову, могут быть ужасные последствия, если не подготовиться к ним.       — Тут я соглашусь без комментариев. — Сасори растирает свою переносицу, — боже, как хорошо, что у меня отпуск и я могу просто хотя бы физически выдохнуть и не быть в напряжении месяц. Надеюсь, меня и психологически никто не введет в раздрай, я переработался и устал, — он подходит к подруге, приобнимает ее за плечи и всматривается в лицо ребенка, — и все-таки у тебя очень красивый получился сын, — он целует подругу в макушку и уходит в сторону кухни, начал готовить ужин.

***

Said I'm by the open fire Lovin' you is a gift tonight Lovin' you for all my life Lovin' you is a gift tonight Во второй семье Учих последнее время было достаточно тяжелым. По мнению Обито, который взял себе отпуск на месяц и работал из дома, так как попросту устал от всего и хотел хотя бы немного побыть с семьей — а не со всеми людьми, с которыми приходилось контактировать во время работы. Долго уговаривал Какаши взять отпуск, но Хатаке лишь отмахнулся от такого не совсем разумного решения со стороны мужа и сказал в тот день:       — Из нас двоих должен остаться хотя бы один, чтобы контролировать все, ты же понимаешь это и сам — я не доверю Изуне компанию в свободное плаванье даже на месяц. — Хатаке качает голову под взгляд полного упрека мужа и выдыхает. — Фугаку бы еще доверил, но. Но он умер — его больше нет. Доверенное лицо они не нашли, да и любое новое лицо в компании — тоже человек, каждый человек обязан пройти года проверки, чтобы ему можно доверять в личной жизни хотя бы в общении, больше чем просто знакомому, чего уж там говорить про компанию, капитал которой составляет несколько миллиардов.       — Мы живем с тобой на работе — я не помню, когда мы последний раз отдыхали нормально как обычная семья. — Обито хоть и понимает ситуацию, но в последнее время, опять же скорее всего из-за сильной перегрузки на работе и огромной энергозатратности, хотел просто быть со своим мужем больше, чем обычно бывает и пожить в свое удовольствие — хотя бы неделю. — За неделю Изуна должен справиться, пожалуйста — давай куда-то слетаем, я не могу больше. Я хочу побыть со своим мужем вместе, вдали от всего. Без работы. Без детей. Без Изуны. Наедине. У них не было этой возможности и это стало очень сказываться на их отношениях в последний месяц. Они не трахались уже недели три, почти вместе не спали, а если и спали, то пару часов — один из них всегда работал допоздна, да и время было такое сейчас — перед новой коллекцией всегда график перегружен и никакого просвета не случается. Изуна работал значительно меньше чем они — это было и понятно, половину своего свободного времени Изуна проводил дома — в его обязанностях были только идеи и чертежи новых моделей — всем остальным занимались он и Какаши.       — Я не знаю. — Хатаке выдает и садится на конец кровать, — я после выходок Изуны, — он смотрит на мужа, Обито сидит на полу и держа в руках бокал с виски, кажется, сейчас прожжёт в нем дыру, — честно, боюсь даже на день с работы уходить. Если дома он ведет себя адекватно, то вот в его адекватности по отношению к компании я долго буду еще не верить — мне хватило ебанной картины на всю стену. Вижу каждый день и в дрожь бросает.       — Я поговорю с ним. — Обито отпивает пару глотков виски, сидя все еще там, — у меня не осталось никаких сил уже — я просто таким темпом сопьюсь и тогда Изуне жизнь покажется настоящим адом — поверь мне на слово. Он хотел компанию — он ее получит. Я заработал столько денег — что на пять поколений вперед хватит и, если я не отдохну, я просто соберу свои вещи и уйду. А отдохнуть я хочу с тобой — и я не шучу. — Обито допивает залпом алкоголь, устало поднимается с пола, ставит стакан на полку у кровати и отворачиваясь к стене, даже не желает мужу спокойной ночи. Какаши смотрит в его спину, укладывается рядом, хочет обнять мужа, но в ответ получает тихое:       — Я не могу так больше, Какаши, если ты продолжишь быть мне не мужем, а партнером — я разведусь с тобой. Ты меня понимать не хочешь — а я устал понимать тебя. Доброй ночи, — он спихивает его руку с себя. — Я хочу трахаться с мужем своим, любить его и ощущать себя любимым, а не состоять с тобой в деловых отношениях, натянуто улыбаясь перед всем, поправляя ебаный галстук. Какаши выдыхает, встает и уходит спать в зал на первом этаже. Которую ночь подряд — спят они раздельно. Сначала закралась мысль — может у Обито кто-то появился. Он откинул ее — так как логический рассудок давал понять — Обито каждый день на его глазах с дома на работу, с работы домой — у него не было попросту времени даже познакомиться ни с кем, да и зная Обито, он бы просто сказал бы прямо — такой человек. Вторая мысль была — разлюбил, она давила на голову даже сильнее чем мнимая измена — так как расценивалась бы как значительно более сильный и неожиданный удар. Слава богу не первое и не второе не служило причиной странного поведения Обито — он просто устал. Устали они оба. Только, усталость Обито из-за ответственности за компанию как первого лица была больше и давила на него слишком долго, в результате чего — ему уже стало похуй совершенно на все. Обито прибывал в плохом настроении с момента похорон Фугаку и Микото, сначала держался, после пошел к врачу, так как состояние ухудшилось — выписали антидепрессанты, пропил их пару месяцев, слез и выкинул их — лучше не стало. И начал просто выпивать дома. Спал мало. Ел мало. Работы было слишком много — даже чересчур много. Какаши проснулся с утра, выпил кофе утренний, покормил детей, перекинулись с Изуной пару фразами и, сидя в зале на диване, игрались с детьми на полу. Итачи увлекся железной дорогой и теперь взрослые докупали новые детали для их игры и медленно выстраивался настоящий, маленький город на пол гостиной комнаты, которая начинала свое основание границ в самом углу.       — Нам надо поговорить с тобой, — подзывает Какаши рукой Изуну и, пока дети увлечены едущим паровозиком, достает свой лаптоп, кидает взгляд на лестницу, ведущей на второй этаж — Обито еще не спустился, значит спит в свой выходной и смотрит прямо на Изуну, тот уже сидит рядом.       — Что случилось? — Изуна с утра выглядит слегка помято, отросшие волосы поднимает в высокую кичку и дома, обычно носит висячую одежду. Какаши выдыхает и скрещивая ноги в турецкой позе на диване, растирает свои виски и начинает:       — У нас с Обито очень тяжелый период в отношениях, он настолько устал от всего — от работы и пребывает в крайне плачевном состоянии апатии уже время — не показывает этого, но…       — Это из-за похорон? — Изуна спрашивает с выдохом сожаления.       — Из-за всего. Он хочет развестись со мной — мы давно не живем как семья, не спим как пара, и он больше не может так жить. Вчера я понял впервые — он не шутит. Обито действительно от всего устал.       — Развестись? — Изуна заикается, — почему? Не надо, пожалуйста — вы же любите друг друга и, — Изуна начинает бледнеть. — Как же так… я не понимаю.       — Нам нужен отпуск вдвоем от всего вдали и из-за того, что мы не можем себе этого позволить…все катится в пизду.       — Почему не можете? — Изуна не понимающе смотрит на друга своего, — у вас же достаточно денег, у нас, чтобы отдыхать и дать себе перерыв.       — Сейчас много работы и у нас нет ответственных лиц за это. — Какаши то ли раздраженно говорит, то ли уставше.       — Какаши, послушай. — Изуна перенимает его ладони в свои и говорит решительно, — я знаю, мы многое пережили и у нас были непростые последние пару лет… — пытается подобрать нужные слова, — отношения. Я понимаю — ты не доверяешь мне скорее всего, но пожалуйста, поверь мне, я справлюсь и из-за благодарности вам за то, что вы приняли меня в свою семью — езжайте и отдыхайте смело. У нас есть прекрасная няня — она будет сидеть с детьми, когда нужно будет, я хотел предложить взять на работу пару сотрудников — своих знакомых, мы сможем довести проект до конца и вы всегда сможете быть со мной на связи — ничего я не выкину, мои проблемы давно в прошлом, — он смотрит в глаза Какаши и продолжает, — для них работает со мной моя психолог и я не подставлю вас.       — И почему я должен полностью поверить тебе? — Какаши смотрит на него с прищуром и отчаяньем.       — Хотя бы потому что это компания — единственное что осталось от моего брата у меня, и я это не потеряю. Каждый раз приходя туда я, вспоминаю кто я и какое наследие вместе с вами имею, — мужчина отвечает спокойно и бросает взгляд умиления на детей, — и я очень хочу сохранить ее и дух своего брата в них. Люди умирают, запечатлеваются в истории, но продолжают жить в наших детях и наследниках вечно.       — Ты обещаешь, что я не буду жалеть об этом? — Какаши поджимает губы, все еще сомневается, — это огромная ответственность.       — Доверься мне хотя бы раз — одного шанса я заслужил. — Изуна приближается ближе к Какаши, его рука тянется к компьютеру за его спиной, он ухватывается за него пальцами и двигает ближе, вскоре перенимает его обеими руками и открывает корпус. — Заказывай билеты, — вручает его в руки своему другу и кивает, — все будет хорошо. Я справлюсь с компанией во время вашего отсутствия, с няней справимся с детьми. У меня есть прекрасная подруга Темари, которая очень любит детей — она поможет, если что. Вам нужно отдохнуть вдвоем, Какаши, — он видит все еще сомнения на лице Хатаке, — ну же.       — Надеюсь. — Какаши выдыхает обреченно, — я не пожалею об этом на другом конце света.       — Все будет хорошо. Я обещаю тебе. — Изуна успевает договорить, как Саске с разбегу прыгает на него, они оба со смехом падают на диван и Изуна щекочет своего нынче приемного сына.       — Изуна, пошли играть! — смеется маленький мальчик, допуская еще ошибки в словах и проглатывает слоги, но смысловая лексическая нагрузка предложения остается понятна.       — Пошли, малыш. — Изуна перенимает мальчика на ручки и присаживаясь рядом с Итачи на полу, целует старшего в лоб. — Ну что тут вас, Итачи? Паровозик приехал на станцию? Итачи кивает и поднимает машинку с пола: — Нужно построить еще одну дорогу!       — Ну, раз нужно, — Изуна усаживается по-турецки между двумя детьми и рассматривает запчасти новой дороги, — будем строить! Обито проснулся к обеду, за окном уже начинало темнеть — проспал пол дня. Потягивается на кровати и открывая глаза видит сидящего мужа прямо напротив него в кресле.       — Доброе утро. — Хатаке подает признаки жизни, заранее пытаясь понять, в каком расположении духа его муж с утра, — выспался?       — Привет, — зевает Учиха и смотрит в окно затуманенным взглядом, — даже, можно сказать — переспал. Голова болит, — он садится на кровать, растирает шею и открывая шухлядку, вынимает таблетки от боли и запивает их из бутылки с водой.       — Я подумал о твоих словах вчера.       — И что решил? — Обито кривится от привкуса горечи во рту и побитого состояния в целом.       — Мы разведемся…. — слышится сухой, скомканный ответ. Тишина. Обито замирает и поджимает губы, тяжело выдыхает и встает, хочет дойти до ванны, но путь перерождает Какаши. Обито смотрит на него спокойно, молчит.       — Только в том случае, если ты или я сдохнем, не неси чепухи пожалуйста. — он сжимает его. В объятиях и Обито сглатывает, — я тебя никуда от себя не отпущу и не уйду сам. Поэтому, — он высовывает билеты в их путевку из кармана, — мы летим на месяц в Тайланд от всех подальше. Я поговорил с Изуной. Визы сделают за пять дней. Ты прав — нам правда надо от всего отдохнуть, иначе мы в какой-то момент просто разрушим все, что у нас есть — и никто в этом виноват не будет кроме нас самих. Обито смотрит на билеты, бросает взгляд на мужа и шмыгает носом. В глазах впервые за много лет встали слезы, и он просто начинает улыбаться от счастья.       — Я люблю тебя. Пошли помоемся вместе и погуляем сегодня вечером вдвоем по городу, сходим на свидание как когда-то давно и…       — Я тебя очень люблю. — Обито сжимает мужа резко в объятиях и извиняется, — прости, я просто…я просто очень устал, Какаши.       — Я знаю. Я тоже. Я все понимаю — мы заслужили отдых. — Какаши целует руки мужа, передает в их билеты и отходит, — жду тебя в ванне и пошли гулять, — погода сегодня замечательная.       — Пойдем все вместе, — Обито недолго думая, кричит, — Изуна! Собирай детей! Пошлите все вместе гулять и кушать вкусную еду в ресторан!       — Когда? — слышится крик с первого этажа.       — Через час! Мы в ванну, — кричит в ответ Обито и снимая с себя нижнее белье заходит в ванную комнату за мужем следом.

***

Oh everyday is Christmas when you're here with me I'm safe in your arms, you're my angel baby Everyday is Christmas when you're by my side You're the gift that keeps givin', my angel for life Перед новым годом в больнице значительно прибавилось посетителей — люди приходили к своим родственникам, забирали даже некоторых к себе домой по договоренности. В следствии больница медленно начала пустовать — на праздники особо никто не оставался работать, только парочка дежурных врачей и одна медсестра. На протяжении недели гостиная заполнялась все большим и большим количеством подарков. Данзо сидит спокойно в гостиной, Сарутоби на Рождество подарил ему шахматную доску какой-то особой коллекции — чему Шимура был очень рад. Сарутоби даже не понимает насколько он своим подарком попал в точку, попал в цель. Ему как раз-таки не хватало. Он сжимает фигурку в руке короля и дамы и молча переставляет свой ход далее, второй рукой переставляет пешку — играет сам с собой. Смотрит на время на настенных часах, ждет гостей. Вообще он бы очень не хотел сделать дальше свои ходы и поэтому, на всякий случай он берет в руки свой телефон и звонит Тобираме опять. Мысленно он умоляет Тобираму согласиться — для его же блага, он просит просто приехать его к нему, просил по-хорошему — угрожал Изуной, но, кажется этим больше не получится манипулировать. Ну что ж. Он двигает коня пальцами по черному полу и в трубку слышатся гудки:       — Привет, Тобирама. Я очень скучаю по тебе. Ты приедешь ко мне? — Данзо уточняет этот вопрос по телефону, — я подготовил все что ты просил. Я послушный, — он говорит эти слова вытягивая губы в улыбке, бросая взгляд на лежащую папку рядом с собой.       — Я не могу, — слышится опять один и тот же ответ.       — Почему? — Данзо наклоняет голову в сторону и берет в руку фигурку партии. Рассматривает ее. — Тебе Мадара запрещает видеться? Неужели ты настолько стал каблуком, что не можешь сделать шаг в сторону без его разрешения? — голос звучит сухо, пальцы сжимают шею фигурки крепко и на секунду ему кажется — она сейчас треснет. Но, слоновую кость так просто не сломать…       — Разговор закончен. Тебе нужно лечиться — я уже сказал тебе в прошлый раз. Хороших праздников, Данзо, — в трубке слышны гудки. Впрочем, он ожидал этого.       — А я так хотел по-хорошему, — он обращается к какому-то деду в кресле рядом, мозг того давно сожрал Альцгеймер — говори с ним не говори — все равно ничего не понимает и не запомнит, — вот мужик, как ты думаешь, я плохой человек? Разве если я люблю человека — я не заслуживаю быть рядом с ним и жить счастливо? — Данзо ставит фигурку на стол и наконец слышит приближающие шаги за спиной, — привет, Кабуто, ты опоздал.       — К чему такая спешка? — Якуши сегодня выглядит даже хорошо, выспался что ли? — как твои дела, Данзо?       — Мои хорошо. — Данзо переставляет коня дальше и откладывает проигравшие пассии в сторону, поднимает взгляд на своего психолога, — а твои?       — Неплохо, в отпуске был две недели, ездил за город к семье отдохнуть, — Кабуто рассматривает доску Данзо и уточняет, — что ты делаешь?       — Как, что? — Данзо улыбается спокойно, — играю. Хочешь в партию?       — Нет, я не силен в шахматах. — Кабуто улыбается и, чувствуя хорошее расположение духа Данзо, уточняет, — так что ты хотел?       — Ах да. — Данзо делает вид, будто запамятовал причину встречи, достает заявление из папки и протягивает его мужчине, — подпиши. Я хочу на праздники к семье, я имею право уехать спустя обязательное нахождение тут. Тут подписи врачей после консилиума, все поголовно поставили печати по согласованию что я не обязан больше тут находиться на постоянной основе и могу посещать больницу пару раз в неделю на приемы и буду получать свои таблетки на месяц по рецепту. Кабуто уставился на заявление, поднял непонимающий взгляд на Данзо и нахмурился:       — Как ты?       — Я был хорошим мальчиком все полгода и ни разу не нарушил правила, — Данзо опять увлекся шахматами, — а теперь я хочу домой. Я соскучился по матери и отцу, — он бросает взгляд на Кабуто, — мне нужна твоя подпись — последняя.       — Я не буду подписывать это. — Кабуто отодвигает бумагу в сторону, — ты и сам знаешь, что ты далеко не здоров и тебе лучше еще побыть здесь.       — Мне лучше побыть здесь только потому, что ты так хочешь… — Данзо спрашивает это с усмешкой, — или же потому что по твоему мнению я действительно болен? Что ж, ты можешь поспорить с двенадцатью врачами, конечно, валяй.       — Я не верю, что они все поставили подписи. Ты же… Ты. Данзо замирает и сжимает фигурку в руках сильнее, поднимает медленно свой взгляд на него, улыбается натянуто:       — Я что?       — Ты чуть не убил человека. — Кабуто стоит на своем, — второго тоже.       — Состояние аффекта в моей крови нашли наркотики и психотропные вещества, вот выписка, вот экспертиза, — он вытаскивает еще две бумаги, — а вот заключение спустя полгода. Я выздоровел по мнению врачей и обязан только проходить контрольные приемы. Подпиши бумагу, Кабуто.       — Нет. Данзо смеется и качает головой.       — Так и думал. Ну тогда, спрошу еще раз — ты держишь меня тут по своему собственному желанию, Кабуто? До сих пор встает? — он наклоняется к нему, скрещивает руки в замок на коленях и смотрит на него с усмешкой.       — Не неси хуйни. — Кабуто шипит на него.       — Я не думаю, что это такая уж и хуйня, поэтому прошу еще раз по-хорошему, — он выдыхает устало, — подпиши бумагу. По закону ты не имеешь права мне отказать без обоснованных причин — у тебя их нет, я знаю. Я изучил все законы вдоль и поперек в этом заведении. — Кабуто бледнеет, — да-да, ты думал, чем я занимался тут почти ебанный год? Я читал, как и давний мой знакомый, я изучил всю ебанную конституцию, нанял адвоката, мне дали консультацию и вернули мне мои права, как только я получил заключение — а теперь я хочу домой.       — Да ты же психопат! — Кабуто переходит на крик, на него оглядываются посетители, — ты опасен для общества.       — Психопат я? — Данзо смеется, — осторожней с словами, Кабуто, это очень смелое заявление и его очень сложно доказать, но, ты можешь попробовать мне приписать психопатию. Только как ты это сделаешь, я не имею ни малейшего понятия, учитывая что я еще и врач, еще и сертифицированный, так еще и хирург. Ты сомневаешься в системе здравоохранения? Неужели ты хочешь сказать, что мне дали допуск резать людей с психопатией? — Данзо вытягивает губы в трубочку и качает пальцем из стороны в сторону, — попахивает пиздецом, тебе так не кажется? Поставят на уши всех и тебя в том числе — психопатов не держат в дурдоме, не делай из меня идиота. Психопатов и социопатов держат в тюрьме под стражей, — он смеется, — или ты у нас решил повторить в жизни Молчание Ягнят? Ну так я не Ганнибал Лектор, никого не убил и людей не жрал. Если ты заявишь, что у меня — психопатия, а ты не являешься криминалистом и тем более специальным клиницистом, лишат лицензии и тебя — ибо что же ты делал с психопатом под одной крыше почти год, дорогой?       — Ты мне угрожаешь? — Кабуто натянуто улыбается и взмок сам. Понимает — Данзо бьет в точку и спорить бессмысленно.       — Пока нет. — Данзо смеется, — я не хочу никому угрожать, я просто хочу на праздники домой поехать. Мама испечет мой любимый пирог, Сарутоби приедет, так что будь добр, — он указывает пальцем на место подписи, — дай мне свой автограф.       — Данзо. — Кабуто выдыхает и берет его ладони в руки свои, — послушай. Я же ради тебя стараюсь.       — Брось, Кабуто, тебе всегда было плевать на меня — ты думал только о себе, об амбициях и алчности, именно поэтому и подписал бумаги о договоренности со мной, — Данзо улыбается шире, — я думаю, ты же не хочешь, чтобы их увидела Цунаде, не так ли? Кабуто меняется в лице:       — Сдашь меня, сдашь себя автоматом. Данзо смотрит на него и прикрывает глаза со смехом: — Вообще-то нет. Ты забыл одну деталь, — он выдерживает паузу, Кабуто открывает вот и закрывает — как рыба, бесшумно, наблюдает за Данзо, тот встает, обходит стол между ними, усаживается рядом, проводит рукой по колену Кабуто пристально наблюдая за его реакцией и наклоняясь к уху шепчет: — хочешь покажу?       — Данзо, — шипит на него Кабуто, — убери руку. На нас смотрят люди.       — И что? — он сжимает его колено, рука скользит в сторону ширинки и Кабуто резко скидывает руку и с возмущением отодвигается на другую сторону дивана. Если бы мог — он бы закричал на него — но тем самым привлек бы еще больше внимания. — а теперь, посмотри мне в глаза, и скажи честно — тебе не нравится, когда я так делаю? — Данзо закидывает нога на ногу и все еще держит папку в руках.       — Я не понимаю — чего тебе надо! — Кабуто краснеет и бледнеет одновременно.       — Подпиши бумагу — мне надо домой. — Данзо указывает пальцем на документ. Он устал разыгрывать спектакль, его голос и выражение лица меняется, — у меня нет времени тут сидеть — у меня еще сегодня дела.       — Я не. Данзо выдыхает, заводит рукой волосы за ухо и открывая папку, грубо приближается к Кабуто и резко дергает на себя. Говорит сухо:       — Подпиши мою бумагу или это увидит Цунаде. Я устал церемониться. — Немая пауза. Кабуто дергается, Данзо не отпускает его плечо и смотрит на него с победной холодной улыбкой, — ты понял меня? Один звонок и твоя ебанная афера полетит в ебеня, как и вся твоя жизнь. Ты думал переиграть меня — но не вышло. Подпись, — он держит его за плечо и наклоняет к бумаге шею.       — Ты… сукин сын, откуда ты это взял? — Кабуто запнулся, после шипел и ставит подпись. Данзо перенимает бумагу в папку и закрывает ее. Встает, благодарит, — откуда ты взял это?! Откуда? Кто тебе дал эту выписку? Данзо бросает на него взгляд, подмигивает ему и усмехаясь идет в свою палату. Сжимая папку у груди крепко — он не хотел так, припас до последнего выписку о деле Кабуто Якуши — который изнасиловал своего пациента пару лет назад и отсидел срок. Дело замяли в другой стране — но, как говорится — если ты очень хочешь что-то достать — достанешь всегда. Приходилось копаться в грязном белье — спасибо Сарутоби за это. Он помог ему — осталось теперь отдать должок. Вообще хорошо было иметь такого верного человека как Хирузен — он просто верил Данзо, беспокоился о нем и искренне хотел, чтобы у них все было нормально. Жаль, только никаких — мы и в помине не было и быть по сути не могло. Но, лучше пока не открывать все карты — нужно играть до победного. Сарутоби что по сути надо? Счастливый цветочно-букетный период, секс и отношения — что ж в этом можно найти свои плюсы, платить телом за благополучие в его и так хуевых дела по работе и социуме с залогом на то — что Сарутоби возьмет и устроит его в частную клинику — для начала лучшая перспектива. Денег почти не осталось — для всего что Данзо хотел сделать — денег требовалось много. Придётся работать, год побыть в затворничестве, убедить всех и себя в совершенной стабильности и тогда. Вот тогда можно будет действовать — когда будут подготовлены все входы и выходы. Спасибо Тобираме за то, что научил его откладывать деньги на сберегательном счету в Швейцарском банке о котором никто кроме Данзо и не знал. Вообще он копил годами деньги на счастливую жизнь с Тобирамой в Америке — и удивительно, как спустя столько лет по сути цели не поменялись — только проценты прибавились. Зецу к нему подъехал вечером, как они и договаривались, двадцать девятого декабря. Данзо ждал его в библиотеке, молча читая книгу сидя у торшера.       — Данзо Шимура? Здравствуй. Данзо поднимает на него сразу взгляд и замирает. Рассматривает вошедшего мужчину с особым интересом, подмечает для себя все детали и кивая усмехается своим мыслям.       — Да. Здравствуй, Зецу, — он кивает ему, — надеюсь тебя не смущает место, которое я выбрал для разговора, в гостиной обычно очень шумно и много лишних ушей, я предпочитаю для разговоров более тихие места, тем более для серьезных.       — Согласен, — Зецу усаживается напротив него у стола и осматривает Данзо внимательно, — я тебя так себе и представлял, если честно. Хотя давно в живую тебя не видел, имею в виду на трансляции.       — Ты похож на него. — Данзо говорит тихо, — понятно, почему у вас с Мадарой было что-то, есть схожие черты с Тобирамой внешне, — он рассматривает крашенного блондина с карими глазами, — только ты не альбинос, но твоя внешность весьма, — пытается подобрать слова, — интересная. Давно такую не встречал. А по поводу трансляции — спасибо, не думал, что привлекать буду столько внимания собой. Обычно это участь была Тобирамы.       — Ох сколько информации, — хохотнул Зецу, — спасибо, я польщен. Ты очень симпатичный мужчиной был, да и остался даже в этом, — он осматривает зал, — дурдоме. Что такой мозг поколения тут забыл?       — Совесть. — Данзо смеется. — Ну и время разве что, — откладывает книгу в сторону и откидывается на стул, — ладно, довольно любезностей, ты хотел поговорить со мной — я слушаю тебя внимательно.       — Так быстро, хорошо. Люблю, когда люди знают, что им надо и зачем, — Зецу улыбается, задумывается, — есть несколько вещей для обсуждения, — первое, я бы хотел вытащить тебя отсюда — он фыркает на этих словах, — второе — предложить работать с нами в Америке — ты нужен нам и в тебе заинтересованы мои коллеги уже давно — мы не могли найти тебя никак. И третье — я бы хотел с тобой поговорить о Мадаре и Тобираме. Данзо проводит рукой по своим волосам, отпивает воды и кивает:       — Ну…вытаскивать меня отсюда уже не надо, пару дней назад мне дали все подписи на мой выход отсюда и обязательное посещение больницы три раза в неделю в течении года — после я буду свободен, если не накосячу, — он всматривается в глаза Зецу, — и тебя ни на грамм не смущает, что я пациент психиатрической клиники, раз ты предлагаешь мне работу?       — Все гениальные люди сумасшедшие, — Зецу пожимает плечами, — ты еще моего друга Тоби не знаешь, вот там клиника, — я думаю вы подружитесь, толковый врач и ученый, вирусолог, бывший Конан. Знаешь эту историю? — Данзо качает головой, — она сбежала от него к Нагато, они повенчаны были.       — Походу, нас тут всех кинули и бросили в самый дерьмовый момент, — не сдержался от едкого замечания Данзо, — клуб брошенных прям.       — Ну. — Зецу хмурится, — он до сих пор любит ее, несмотря на это — она родила недавно первого, узнал об этом Тоби сразу — был пиздец у нас дома в Америке. Успокаивал дня три. Хотел прилететь сюда — слава Богу остановил — он прилетит позже, пока на него работу повесил — познакомитесь.       — Я заинтересован. — Данзо кивает, — продолжай…

***

Слова, столь, громкие сказанные в каком-то доме, в порыве обиды, перекатываются звуковыми волнами в тихий шепот, слова любви в чей-то спальне, стоны растворяются в шуме ветра за окном, отображаются в шумах мыслей в голове двух присутствующих в больнице. Мигает за окном фонарь, свет колеблется и ровным счетом так же потухает, как надежда в сердцах людей в большом доме — построенных на костях других. Кости сегодня ломает знатно, как и затекшие мышцы после сна, остаётся только сжимать кожу пальцами после ночи и растирать больные места — от чрезмерного сжатия, возникает новая боль, которая… Вспышкой появляется снова под крик младенца, когда женщина просыпается посреди ночи и смотрит на время часов, встаёт и направляется к люльке со своим новорожденным ребенком. Она с нежностью гладит его по щеке. лаской отображаясь в движениях мужчины, который застегивает молнию на куртке своего приемного сына. Звук молнии скрипом оседает на шагах в подвале пожилых родителей — те в ожидании сына к празднику достают коробки с новогодними игрушками, сегодня будут наряжать недавно купленную елку на рождественском рынке. Они оборачиваются и. Лай собаки будит с утра сонную семейную пару — одному на работу сегодня вставать опять в утро, другой со стоном усталости плетется на кухню, чтобы заварить… Утренний кофе кажется безвкусным после попойки вечером — привкус пасты и кофеина смешался, превратился в горечь. Горечь сжимает в тисках сердце от очередного пропущенного вызова — входящего, снова трубку не подняли. Он набирает номер и прислоняя к телефону слышит гудки, гудки перебиваются веселым голосом, который оповещает близкого на другом конце трубке — что он скоро приедет, через каких-то двадцать минут, остается только немного подождать. Подождать нужно буквально немного — скоро загорится зеленый свет светофора, и огромная толпа людей сделает свой первый шаг, каждый в своем направлении — встретившихся на одной прямой в определенном промежутке времени и местности. Водители машин нажимают на газ, шум шин на скользкой дороге создает свою собственную скорость. Скорость движения рук и ног ведет каждого пловца по своей оси в сторону бортика на другом конце бассейна, доплывают до точки и наконец. От резкого вздоха кислорода на улице от зимнего воздуха — кислород проступивший в легких — усиливает сердцебиение, немеют слегла пальцы, но жар окутывает нутро и если снежинка прямо сейчас упадет на ладонь, она растает… Ровным счетом как тает снег в ручке маленького ребенка, который с восторгом сгребает еще больше снега и несется в своему приемным родителю, чтобы вручить им эту субстанцию, водянистую и холодную. Такую же как оба мужчины на своем отдыхе выпивают сидя на берегу моря и наконец наблюдают за закатом. Отдых долгожданный провоцирует возникновение покоя в душе и миролюбия, которого так сильно не хватало им обоим. Они прижимаются друг к другу плечами и чокаются снова бокалами… Пьют на брудершафт как и все присутствующие в своих домах во время наступавших праздников — скоро Новый год. Через пару часов. В доме Конан давно все собрались, Мадара приехал с самого утра в дом подруги помогать в подготовке к вечеру. Собаку взял с собой — сейчас с ней вышли гулять Хидан и Сасори. Дейдара остался на кухне — подготавливал своих коктейли к вечеру. Орочимару с сыном расставляли посуду на большом столе, Мицуки в третий раз спросил, когда именно приедет дядя Тобирама. Everyday is Christmas Everyday is Christmas Everyday is Christmas with you by my side Какузу лепил на дворе снеговика с Конан, пока малыш уснул, долго искали чем именно изобразить на композиции глаза. Кагами вышел все-таки в дневную смену помочь Тобираме с завалом на работе, и по итогу они оба стояли в курилке и попивая какао поздравляли друг друга уже заранее — хоть и оба встретятся в доме их друзей несколько часами ранее. После к ним подошел уставший Нагато и все трое выдыхая то ли начали смеяться над собой, то ли вспоминая утренний случай его пациента — который посчитал, что промывание водой глаз — хорошая идея, когда туда попал спирт. Everyday is Christmas Everyday is Christmas Everyday is Christmas with you by my side Мито пригласила на новый год семью Намикадзе. Кушина помогала в организации стола весь день, пока Минато с детьми игрался в гостинице и они уже с трех часов дня начали раскрывать подарки. Хаширама украшал дом снаружи стоя на лестнице — пару раз чуть не упал вниз. Изуна в этот праздник Нового года позвал Канкуро и Темари в свой дом — по итогу они поехали с детьми гулять в парк развлечений, Саске купили большого динозавра, мальчик тащил его в своих руках, пока мягкий хвост игрушечного животного волочился по земле грузом. Итачи получил огромного медведя, которого сам лично выбрал на ярмарке. Дети довольны — спокоен Изуна. Единственное, что он хотел сегодня сделать — поздравить с Новым годом Тобираму. Месяц прошел после их последней встречи — должен был уже успокоиться и это означает, можно начинать общение. Месяц он его не трогал. Everyday is Christmas Everyday is Christmas Everyday is Christmas with you by my side Мать Данзо волновалась, была крайне встревожена сегодняшним приездом сына домой. Отец даже растрогался и уже давно успокоился по поводу всего что произошло — что было то было. Данзо приехал к обеду с сумкой, открыл ключами двери дома своих родителей и вдохнул свежий воздух свободы. Свобода пахло маминой стряпней, свежей елкой и папиными сигарами. Мама проявляется в проеме и со слезами на глазах накидывается на своего сына — прижать к себе и обнять.       — Я так рада видеть тебя, дорогой, — плачет от счастья, — наконец-то. Данзо с теплотой обнимает свою миниатюрную мать, целует ее в лоб и говорит ей:       — Я дома, мама. И теперь я буду дома часто — меня выпустили, я вернулся домой. Женщина не верит сначала словам сына, но видя радость в глазах мужчины зовет своего мужа с погреба и тот наконец поднимает наверх. Данзо смотрит на отца — ждет сейчас чего угодно, тот так и не смог приехать к нему в больницу — не нашел в себе силы, но каждый раз передавал подарки и письма. Стояли молча, после подошел и обнял сына крепко и прошептал:       — Я очень рад, что ты наконец-то дома. Добро пожаловать домой — сын. — он вытирает подступившие, скупые, мужские слезы и сразу говорит, — выпьем? Дженни, наливай виски — наш сын наконец-то вернулся домой! Да-да, коллекционный. У нас праздник — наш сын оправился и теперь он наконец-то с нами. Мой мальчик! Мой врач! Моя гордость! Он со всем справился! Какого сына я воспитал! А с остальными мудаками разберемся. Данзо, впрочем, не ожидал, что весь год отец откладывал ему новый капитал со своего бизнеса, продал старую его квартиру и вручил на новый год ему подарок — ключи от новой машины и нового дома. Теперь и у Шимуры свой собственный дом. Данзо взял слово с родителей никому не говорить о подарке, даже Сарутоби не рассказывать о его новом месте жительстве — он не хотел, чтобы его тревожил больше никто. Посмотрел на карту — посмеялся. Иронично, но его отец знал где выбирать ему жилье. Прямо через три улицы от дома Учих — нынче этот спальный район стал самым популярным на рынке продаж. Они съездили на новой машине Данзо посмотреть его — дом был одноэтажным, просторным, с читальным залом, с камином, с четырьмя комнатами — как раз то, что Данзо хотел. Весь дом был выполнен в коричнево-фиолетовых тонах, мать приложила свою руку в интерьер — сразу видно по бежевым вставкам на стенах. Сарутоби приехал к ним на обед– подарил подарки всем, и они наконец-то сели за стол. Царила атмосфера уюта, пока мать Данзо резала поросенка, Данзо извинившись отошел от звука входящего вызова и вышел на террасу:       — Привет, — он сразу закуривает, звонил ему Зецу.       — Я сегодня ночью приеду к ним, — говорит монотонно мужчина, — ты как?       — Отлично, — оборачивается Данзо в сторону окна и машет, улыбаясь родителям, — дома наконец-то. Отмечаем. Но, я думаю тебе лучше приехать утром — когда будут все еще спать — элемент неожиданности все-таки играет большую роль, — хохотнул.       — Ты прав, — соглашается мужчина. — Ты подумал о моем предложении? — уточняет Зецу.       — Подумал и я согласен, — он говорит спокойно, — дым сигареты оседает на волосах, — желаю удачи тебе, я пошел. С праздником. Кладет трубку и возвращается к семье смотря на них с улыбкой. Мито во время вечера отзывает мужа к себе рукой и выходя на террасу говорит спокойным и уверенным голосом:       — Я хочу развестись. — Достает бумаги и протягивает мужу, — вот бумаги от адвоката, — мне нужно твое согласие, — она видит, что муж хочет что-то сказать, и добавляет сразу, — возражения не принимаются, в любом случае я наняла адвоката и буду с тобой судиться, если ты по-хорошему не дашь согласие.       — Ты с ума сошла? — переходит на крик мужчина, — ты решила испоганить нам всем праздник своим бзиком?       — Ты испоганил мне мою жизнь, трахая секретарш на своем столе — я тебе праздник. Мы в расчете, — женщина спокойно курит и вытаскивает фото с камер кабинета Хаширамы, — ты думал, я настолько идиотка, что не узнаю об этом? — голос спокойный, — что ж желаю тебе завести нового ребенка от этой шалавы, — она улыбается натянуто, — а пока вот бумаги — вот подпись, иначе я припишу это к делу о своем выкидыше и обвиню тебя в доведении жены до суицида и психической нестабильности. Ты достаточно натворил в жизни дерьма и не только со мной — не захочешь по-хорошему — всплывет и это. Так как по сути может быть, — она усмехается, — чисто случайно всплыть наружу факт, что я не одна такая жертва, которую ты довел до суицида. — она подмигивает ему и мужчина замирает. — У всего есть последствия Хаширама — пора платить. Хаширама замирает и всматривается в снимки крупным планом в тот день.       — Откуда ты?       — С новом годом, всех благ, ублюдок. А теперь мы сделаем как обычно вид счастливой семьи, как делали это последние пару лет и вернемся за стол. Ты понял меня, дорогой? — Мито пожимает плечами и возвращается в дом, достает свой номер и пишет сообщение на телефоне с благодарностью за подарок на рождество, который ей подарил никто иной как… Изуна, когда они встретились с ним в его офисе в один из дней и он, внимательно выслушав женщину, обсудил с ней пару формальностей и согласился на определенные условия. Оба в выигрыше останутся — Изуна возвращает половину своих законный акций, взамен на доказательства Мито и алиби в ее разводном процессе. Удивительно как ранее люди, которые друг друга недолюбливали начинают сотрудничать вместе, имея одну и ту же цель — обрести свободу и раздавить человека, который разрушил жить им обоим. Мито не знала об изнасиловании Мадары — теперь узнала. Бумаги на руках об алкоголизме когда-то Хаширамы у нее остались, бумаги о пребывании его в клинике — тоже. Что ж — доказательств достаточно. На самом деле сделать это было достаточно просто, заплатить работникам приличную суму, и они сделают все что угодно — всех можно купить. Изуне не было трудно, Канкуро помог. Хорошо иметь таких друзей. Новый год проходил своим чередом. Мадара звонит мужу и уточняет, когда он освободится, Тобирама обещает приехать через пару часов, смотря на стопку бумаг и начинает опять заполнять их — Кагами уже давно отпустил. Натыкает на новые бумаги, откладывает их в сторону — так и не посмотрел на новые конверты адресата. Заканчивает в одиннадцать часов и наконец, переодевается, спешит по лестнице вниз, добегает до третьего отделения и останавливается — видя сидячего человека на скамейке для посетителей. Мужчина оборачивается в его сторону и смеряет взглядом Тобираму. Где-то он его уже когда-то видел, точно — видел.       — Вам помочь? — Тобирама подходит к мужчине и улыбается, — у вас что-то случилось?       — Да, — он кивает медленно и смотрит в глаза врачу, — болит вот тут, — указывает в сторону грудной клетке, сидя прямо напротив кабинета Нагато.       — Нагато Узумаки уже ушел домой, вы не там сидите, вам в приемное отделение. Давайте отведу, вы упали?       — Можно и так сказать, — спокойно отвечает пациент и встает, — отведите конечно, я буду очень рад, — улыбается во весь рот и следует за Тобирамой, — а вы почему так долго в больнице? Не празднуете новый год? Работа?       — Праздную, только закончил, — отвечает Тобирама с улыбкой и ведет его вниз в приемное отделение, — а вы?       — Праздновать должен был с друзьями — но они меня не хотят видеть там, прилетел в гости — а в итоге вот так вот. Вот сижу и думаю, чем заслужил такое отношение. Даже обидно! — он вздыхает и продолжает рассматривать спину Тобирамы.       — Понимаю… это действительно должно быть обидно. Может у них на то есть какие-то причины? Поругались накануне?       — Ну как вам сказать, — усмехается Зецу, — да нет вроде, просто променяли на лучший вариант меня. И такое бывает — ты с ними проживаешь рука об руку много лет, любишь искренне, надеешься на долгую и счастливую жизнь с любимыми. А они выбирают других в итоге. Вам знакомо такое? Вот у моего брата сводного такая же история случилась с одной женщиной — родила от другого в итоге, а он очень любил ее. Страдал ужасно — крыша поехала, а она живет себе спокойно и счастливо, родила недавно. Еще бы чуть-чуть и психиатрическая лечебница случилась — любовь страшная сила. Тобирама останавливается и медленно поворачивается к Зецу. Улыбается и кивает:       — Знакомо — такое случается.       — Вы тоже так делали? — Зецу смотрит на него прохладным взглядом — выбирали вариант лучше? Сенджу стало на момент не по себе. Он с прищуром смотрит на странного мужчину, в глазах того видна добродушность, но какая-то неискренняя, тяжесть пересиливает эту блеклую видимость, и из глубины выступает эмоция во взгляде, описание которой сложно сейчас описать словами. Ему знаком этот взгляд — только сейчас точно не может припомнить, с какими аналогичными глазами он встречался в своей жизни — такой взгляд был где то на периферии сознания близко, словно тень сзади, которая следует за тобой в ночи и в дневное время суток — достигает тебя в кошмарах своей невидимой рукой — но не дотягивается до тебя никак.       — Мы с вами нигде раньше не встречались? Зецу задумывается и качает отрицательно головой:       — Не думаю, хотя кто знает — может на улице когда-то. Мне сложно ответить вам — я не живу в этой стране.       — Может и так, — Тобирама отгоняет ненужные мысли, мысль несформированная витает в голове — но уцепиться за нее не получается никак. Она пропадает, — вам туда, надеюсь с вами все будет хорошо, — они доходят до приемного отделения.       — Надеюсь и с вами тоже, — протягивает ему руку Зецу в знак дружелюбия, — спасибо, — Тобирама пожимает ее, — за помощь. Счастливого нового года, — слова до сих пор звучат максимально странно, чувствуется фальшь.       — И вам того же. — Тобирама разжимает руку и удаляется в сторону выхода из больницы. Зецу смотрит ему в след и достает телефон, звонит и когда трубку поднимают говорит спокойным голосом:       — Ты прав, мы очень похожи, удивительно. Раньше я не замечал такой схожести — а теперь, рассмотрев вблизи, понял. Данзо усмехается:       — Так ты все-таки решил меня не слушать?       — Нет, — Зецу спокойно выходит из больницы, — я просто лично пришел в больницу и решил посмотреть на кого меня променяли, работает, трудится и даже помог мне — домой спешит. Каково будет его удивление, наверное, — он оборачивается в сторону больницы, уже выйдя на улицу, — когда тот, кому он помог завтра наведается к его подруге домой. Счастливых праздников, Данзо. — он кладет трубку и выключает свой телефон, удаляется в сторону дороги. Данзо сидит в гостиной своих родителей и под голоса гостей закусывает кончик кожи на пальце — решает что-то для себя и печатает сообщение Тобираме.       — Счастливого нового года. Я люблю тебя, — думает над тем, что сказать дальше. Не отправляет, стирает сообщение и решает все-таки позвонить лично позже.       — Данзо, — кричит Сарутоби, — ты идешь к нам за стол?       — Иду! — кричит в ответ Шимура и поправляя свою рубашку, возвращается к столу. Тобирама доезжает до дома Конан ровно без пятнадцати двенадцать. Быстро добегает до двери и открывает ее, снимает с себя одежду и сразу сталкивается в прихожей с Сасори, который хотел выйти покурить.       — О! Тобирама наконец явился! — он кричит всем, — все в сборе! Сразу добегает Кагами и радостно улыбается, Мадара приходит следом и целует мужа, Тобирама всем кивает и вручает подарки в пакетах женщине, на что та просит поставить их под елку, так как сейчас будет один очень важный момент, который требует всеобщего внимания прямо у стола.       — Ты чего задержался? Случилось что-то? — уточняет Мадара, смотря на запыхавшегося мужа.       — Да, человеку в больнице помогал, плохо стало мужчине, не мог найти куда идти, — отмахивается Тобирама шепотом и наконец всем наливают тост.       — Итак, — Конан сияя смотрит на всех, стоя с мужем рядом, — в этот замечательный новогодний день, я бы хотела бы вместо тоста, сейчас дать слово нашему дорогому Сасори, который хотел бы сказать пару слов. Дорогой, — она обращается к Дане, тот все время стоял в стороне, пил шампанское и нервничал — это заметили все. Дейдара озадаченно смотрит на друга, Какузу с Хиданом сидят рядом с колыбелью, Орочимару взял на руки Мицуки, Кагами отпивает виски и смотрит на всех с интересом. Мадара с Тобирамой переглядываются — оба не понимают, что происходит. Сасори молча подходит к Дейдаре и смотрит на него. Тсукури аж побледнел.       — Дейдара, — он начинает прокашлявшись.       — Я ничего не делал, клянусь. — Дейдара съёжился от такого серьезного тона друга, — если что это Хидан сожрал салат на кухне, не я.       — Предатель! — орет Хидан смеясь, — Дейдара попробовал тоже. Сасори выдыхает:       — Я долго думал о наших с тобой отношениях…начались они очень давно, еще в детстве мы ходили с тобой в сад, потом в школу и после в университет — всегда плечом к плечу. Мы много прошли вместе и пережили, порой ты был ужасно невыносим, и я часто думал о том — что мы настолько разные — как мы вообще до сих пор можем ладить с тобой что бы ни случилось. Я долго думал и в итоге решил, что пора. — Выдыхает. Дейдара бледнеет:       — Ты решил меня в итоге послать нахуй? Я не согласен, — в серьёз начинает беспокоиться, — я может порой и веду себя как мудак — но я же любя, ты знаешь… Тобирама напрягается уже сам. Конан встречается с Мадарой взглядом и подмигивает ему. Мадара озадаченно наклоняет голову набок и всматривается в силуэты двоих перед ним.       — В общем, — прокашливается Сасори, — я не буду перед всеми открывать все наши этапы и периоды отношений, ты и так все знаешь сам. Если честно я ужасно устал ходить вокруг да около и сегодня я хочу поставить наконец во всем точку. Теперь не смешно даже стало Хидану.       — Ребят? — он пытается говорить веселым голосом, — вы не горячитесь только, ладно? Мы с Какузу столько дерьма пережили — что уже дерьмо стало частью нашей жизни. Сасори опускается на колени, выставляет одно вперед, трясущимися руками достает коробочку с кольцом и начинает:       — И поэтому я хочу закончить этот этап и начать новый с тобой, как пара официально. Я хоть и сложный человек, и порой ужасный эгоист, но я очень люблю тебя и хочу, чтобы ты стал моим мужем — ведь ты единственный, кто меня знает и кто и принимает со всех сторон и ракурсов, — Сасори стоит бледный весь, — люблю тебя, Дейдара Тсукури, выходи за меня замуж. Oh, you're my love (my love) You're the joy (the joy) In my Holiday song And when you smile Тишина. Хидан шумно выдохнул и схватился за сердце:       — Блядь я разволновался сильнее, чем на том моменте, когда Мадара с Тобирамой сошлись, мудаки вы мои! Дейдара стоит хлопает глазами, губа его дрогнула, и он опустился на колени, сжимает Сасори в охапку и просто выдыхает:       — Я тебя тоже люблю, господи ну и напугал ты меня сейчас, блядь, — он всхлипывает, — не делай так больше. — Я согласен, жопа ты моя любимая!       — Ура! — Конан вскрикивает и Мадара с Тобирамой улыбаются следом.       — Ура! — поднимает тост Кагами в воздух и чокается с Хиданом.       — Целуйтесь, дети мои! — орет Какузу и все дружно выпивают шампанское залпом. Орочимару хлопает от радости и улыбается. Дейдара прикасается губами к самому близкому для него человеку за всю жизнь и Сасори углубляя поцелуй, надевает кольцо на палец своего уже нынче мужа.       — Господи, а я думал, когда же это случится? Случилось! — хлопает обоих друзей по плечу Хидан, — ну вы и партизаны. Я уже думал вы после универа друг на друга больше не дрочите, — ржет мужчина, — идите сюда, говнюки! Конан обнимает Тобираму со спины и Мадару и смеется, пока ее муж поздравляет друзей, и они отходят покурить на террасу:       — Так ты знала? — Тобирама хитро смотрит на подругу.       — Да, — Конан улыбается, — Сасори просил хранить в секрете, показал мне кольцо времечко назад, — красивое очень. Он молодец — мы уже думали насильно их женить через год — но видишь, как сложилось, — пошлите к столу, пора праздновать. Ведущая начинает свое выступление и все после ужина и выпивки начинают играть игры по компаниям — на этот раз они играют в мафию. Тобирама вылетел сразу — по итогу его убил Кагами, который оказался по итогу Мафией вместе с Конан. Сидел на диване — пил вино, наблюдая за мужем, и разбирал рабочую почту. Пришло сообщение от Изуны с поздравлением — вежливо ответил и пожелал счастливого нового года ему и его семье. После звонил Данзо, пьяный Тобирама поднял трубку сразу, сам не зная почему и отошел в сторону террасы. Закурил.       — Привет. — Данзо говорит сам немного пьяным голосом. — Я пьян. Сразу скажу.       — В больнице разрешают пить? — Тобирама уточняет навеселе.       — Я с родителями праздную — нас отпустили на праздники домой, — смеется Данзо. Давно не был дома — здесь замечательно.       — Рад за тебя, правда, — Тобирама отпивает из бокала виски и закурит дальше.       — Я хотел еще раз извиниться и сказать, что мне правда очень жаль, — он затихает, слышит дыхание Сенджу в трубке, — я искренне люблю тебя и хочу пожелать тебе только счастья. Я очень скучаю по тебе — каждый день, я понимаю, что ты злишься на меня до сих пор и остерегаешься. И я понимаю почему. Я просто хочу, чтобы ты поверил мне — я правда раскаялся и понимаю какие ужасные вещи я сделал, я просто не мог тебя ни с кем делить — потому что ты был моим всем, и я каждый день вспоминаю о том, каким ты был счастливым, когда мы были вместе. я старался сделать тебя счастливым как мог. И я не смог — я не смог принять это. Счастье было так близко, — он отпивает сам еще алкоголя, — и мы его проебали. Я не знаю, что послужило тому причиной — что ты выбрал вариант лучше меня. — Тобирама замирает на этих словах, вспоминая недавнюю встречу в больнице, — это больно, Тобирама, это очень больно на самом деле — когда для тебя человек все, а ты для него замена, — он выдыхает, — и я понимаю, что тут никто не виноват и все понятно было с самого начала — но мне обидно что мой шанс забрали, нарушив нашу жизнь своим эгоизмом — я не трогал вас обоих, когда вы были вместе и уважал твой выбор, я обещал тогда себе не влезать — но я и хотел получить это в ответ. А в итоге получил подставу. И это тяжело было принять — я хочу, чтобы ты просто понял, почему я влезал в твои отношения после — не потому что я не уважал твой выбор, а наоборот потому что уважал твой выбор меня, который нарушил своими действиями твой муж. Он обещал оставить в покое нас — он обманул меня и сделал все, чтобы ты ушел к нему — заранее зная, что он твое слабое звено. И это повергло меня в ярость. — Данзо выдыхает опять, — я не хочу никого винить, тебя никогда винить я не буду потому что люблю и уважаю. Но я. Просто прошу твоего прощения и принятия — это единственное что мне нужно от тебя. Я никого не смогу полюбить больше никогда, и я и ты это знаем — что это такое любить одного человека всю жизнь и насколько это больно, насколько это меняет тебя и калечит, — он кашляет в трубку, — я просто хочу сказать тебе, Тобирама. У меня осталось очень мало времени, и я очень тебя прошу побудь со мной хотя бы немного. Тобирама замирает:       — Что ты имеешь в виду?       — То, что слышал — он говорит тихо, — у меня осталось очень мало времени, Тобирама, быть вообще, — и я просто хочу хоть немного в своей жизни порадоваться хотя бы имея возможность видеть тебя изредка. Тому и была причина моего поведения — а я и не знал, врачи недавно выяснили.       — О чем ты? — Тобирама хмурится и начинает ощущать странное скручивание в желудке, чувство страха.       — Ты точно хочешь знать?       — Что с тобой случилось? — на полном серьезе спрашивает Тобирама.       — Твой муж, когда несколько раз ударил мою голову о стену. — Данзо нехотя отвечает… переходит на крик в сторону Сарутоби — сейчас я приду, — в общем врачи нашли у меня вторую степень рака головного мозга и удары нанесенные Мадарой спровоцировали прогрессию болезни дальше…оказалось вот в чем была причина моего неадекватного поведения. Я не смог раньше тебе сказать — не хотел расстраивать и посчитал лучше я останусь мудаком для тебя чем больным калекой. Поэтому я просто желаю тебе счастья, а я скоро умру — такая вот ирония. Тобирама опускается на колени вниз, не может выдавить из себя ни слова:       — Это шутка сейчас? — веселье стерло напрочь.       — Нет, Тобирама, это не шутка — это жизнь, — смеется Данзо с горечью. — У всего своя цена — моя такая. Я бы никогда тебя не сдал Изуне — я просто хотел, чтобы ты ненавидел меня, чем ничего не испытывал вообще — жалость мне не нужна. Береги себя — я серьезно, жизнь опасная очень штука, никогда не знаешь что может случиться завтра — я все равно до последнего буду за тебя и всегда помогу, если попросишь. Я пойду. Я уже очень пьян — может, поэтому я решил наконец тебе признаться и рассказать, как все было на самом деле — врачи установили мою невменяемость именно так. Рак головного мозга влиял на мое поведение последние пару лет — я и не заметил. Искажал мысли и мои действия — ну ты помнишь, как я резко стал меняться. Я сначала думал это от ревности, а потом понял, что дело тут не в эмоциях — а в моем мозгу. Ладно. я пойду к семье.       — Ты должен лечиться! — срывается на крик Тобирама, — облучение и химия, Данзо!       — Я не буду, — сухо отвечает Шимура в трубку.       — Почему? — Тобираму начинает потряхивать.       — Потому что после всего что я сделал с тобой и с нами — я не хочу жить, Тобирама, и не буду. Лучше я умру со своей личностью, чем окончательно искалеченной и личностью, и внешностью по итогу — ты знаешь прекрасно Тобирама что рак очень сложно вылечить — особенно в голове, мы врачи в чудо не верим. Сколько раз ты оперировал его и сколько похоронил? А я хочу, чтобы меня похоронили с не изрезанной головой. Это мой выбор.       — Я приеду на следующей неделе, — Тобирама стукается головой об стену обреченно, — нам надо поговорить.       — О чем угодно только не о моей болезни — Тобирама, у тебя семья…не надо. — Данзо настаивает, — и так испортил тебе жизнь и не хочу портить дальше. Возвращайся к своим, а я пошел к семье. Я люблю тебя — с праздником еще раз. Твой Данзо Шимура. I can't breathe Can't believe that you're mine Тобирама посидел еще минут десять. Молчании тупо смотря на темную трубку и собравшись с мыслями вернулся к остальным — на душе остался осадок тяжести. Данзо положил трубку, смотрел на нее, встал с кресла, размял шею и выдыхая с улыбкой вернулся к своей семье — сжимая в кармане брюк ту самую шахматную фигурку коня в пальцах. Конь сделал свой ход. Король отлетела в сторону. Шах и мат?       — Так что тебе надо взамен, как страховка моих слов? — он вспоминает слова Зецу сказанные ему накануне.       — Заключение врачей о раке головного мозга задним числом, со всеми обследованиями и мы договорились, — Данзо смотрит на него с холодной улыбкой, — организуешь?       — С радостью. — Зецу берет свой телефон, звонит по нужному номеру. — алло, брат? Да. Слушай тут такое дело, нашему другу Данзо помощь нужна, да-да… ну как тебе сказать…весьма специфическая. О. Ты заинтересован? Отлично… В общем. К пяти утра начали распаковывать подарки — Мадара с Тобирамой со смехом надели свитера с оленями, который им подарил Кагами — мама сама лично его связала и делает снимок на камеру полароид, которую ему купил Тобирама. Снимок остался на память, как и тридцать дальнейших в эту ночь. Танцы были часа два, пока Конан укладывала ребенка на втором этаже и ушла спать самая первая. Следом ушел спать Орочимару с сыном, Тобирама сломался тоже, и они с Мадарой уснули в гостиной комнате второго этажа — работа дала о себе знать, последние спать легли Хидан, Дейдара и Сасори — лепили на улице снеговика, пока Какузу с Кагами разговаривали о медицине на кухне. Наступил. Январь. После новогодних праздников, утро, обычно начинается в обед, особенно, если у тебя впереди выходные и никуда вставать не надо. Выпадает отличная возможность остаться в кровати намного дольше обычного, никуда не спешить в этот день и просто наслаждаться заветным отдыхом, которого так не хватало. Said I'm by the open fire Lovin' you is a gift tonight Lovin' you for all my life Lovin' you is a gift tonight …конечно, если ты не врач. Тобирама просыпается в девять часов утра по привычке, выдыхает с сожалением и понимает — его мозг настолько привык к своему собственному режиму, что его организм уже и не смущает тот факт, что он проспал всего лишь пять часов. Он бросает взгляд на Мадару — тот спит в полной отключке, и медленно вставая, плетется в сторону ванны. Или… не кормящая мать, которой нужно кормить своего ребенка с утра — так как он начинает плакать. Конан устало просыпается в третий раз за сутки и понимает, что больше ей не светит поспать — сразу же подбегает к своему малышу и по итогу с десяти часов утра она уже находится внизу и пьет свой кофе без кофеина — чтобы через молоко не стимулировать у ребенка нежелательные побочные эффекты в период кормления. И так она уже сидит в гостиной и слышит, как спускается кто-то со второго этажа. Сенджу спускается вниз, единственное, что ему нужно — это кофе. Сразу же слышит в его адрес пожелание доброго утра, оборачивается и видит.       — Проснулся? — Конан улыбается ему и указывает на кофемашину, — сделай себе кофе, там капсулы хорошие в коробке. Остальные еще спят?       — Как убитые. — Сенджу подходит к подруге своей и смотрит на ее малыша, — вам как спалось?       — Как обычно, — Конан пытается улыбнуться, — скоро и вас ждет веселье как родится ваша дочь, хотя, ты уже настолько привык не спать, что тебя уже ничего не пробьет.       — Не знаю хорошо это или плохо — склоняюсь больше к слову — привычно, радует одно — хотя один из нашей семьи может нормально спать — уже хорошо. Я пойду погуляю с собакой и вернусь, — он зовет Майна, наливает кофе с собой в термокружку и выходит на прохладный воздух. Улицы совершенно пустые, что и неудивительно, ведь все нормальные люди еще спят в это время. Идет медленно, собаку на поводке не держит, мыслей в голове с утра нет никаких совершено — лишь покой. Организм хоть и проснулся — а вот мозг еще пребывал в более сонливом состоянии. Но, с собакой нужно набегаться вдоволь — чтобы она не бесилась, нужно играть с тура пораньше, и поэтому допивая кофе до конца, он берет очередную ветку со снежной дороги и начинает играть со своей белой овчаркой. Интересно — как пес отреагирует на маленькую их дочь, которая скоро уже должна родиться? Они отходят значительно далеко от дома в лес — после набегавшись и извалявшись в снегу, возвращаются назад спустя полтора часа обратно в дом медленным шагом. К тому времени уже проснулся Кагами, Орочимару, Нагато и после встал Мадара — начали готовить подобие завтрака из остатков вчерашней еды. Тобирама отдает Мадаре поручение вымыть пса и сам начинает раздеваться, пока в их дверь не начинают стучать. Он бросает вопросительный взгляд на дверь, оборачивается в сторону занятых обитателей дома и решает открыть дверь. Дверь открывается, Конан уже спешит к нему — услышав очередной дверной звонок, но Тобирама успел в первую очередь. Он открывает дверь и замирает, видя на пороге двери дома подруги знакомого человека.       — Здравствуйте. — Сенджу запинается, смотря на Зецу перед ним.       — Доброго утра… — Зецу наклоняет голову набок и осматривает мужчину, — неожиданная встреча, простите, в этом доме живут мои друзья Конан и Нагато Узумаки, я же не ошибся адресом? О, какая неожиданная встреча — и снова мы встретились с вами, дорогой врач.       — Тобирама, кто там… — Конан замирает в дверях рядом с Сенджу и добавляет тихо, — пришел?       — Ну, привет, дорогая подруга, — Зецу с наслаждением видит замешательство на лице подруге, — с новым годом. Твоего звонка я так и не дождался. Пустишь в дом? Конан отодвигает Тобираму в сторону рукой и дает Зецу войти внутрь. Из-за сборов, подготовки Сасори к самому важному событию в его жизни — попросту забыла перезвонить и самое страшно — забыла сказать об этом Мадаре, который…       — Я вам всем завтрак смастерил с Кагами, идите завтракать… — Мадара выходит из кухни и замирает сам. — Мадара, ну привет, дорогой. Как я рад видеть тебя. — Зецу подходит к нему спокойно, снимает одежду и просто при всех обнимает его, — я скучал. Тобирама непонимающе смотрит на все происходящее и бросает взгляд на Конан, та поджимает губы и закусывает их.       — Зецу, какая неожиданная встреча с самого утра, — она пытается держать дружелюбный тон, — с праздником и тебя. Мужчина оборачивается в сторону подруги и обнимает ее:       — Поздравляю тебя с рождением сына! — вот мои подарки, — протягивает ей пакеты, — от меня и от Тоби конечно же, — он улыбается сладко, переходит на крик, — Нагато! Дорогой! Иди сюда! Я хочу тебя рождением сына поздравить от себя и Тоби. Помните Тоби? Он так счастлив за вас, что лично передал свои подарки вам! Мадара стоит побледневший и натянуто улыбается ему, отодвигает его в сторону, Зецу с наслаждением наблюдает в глазах Мадары страх и тянется за поцелуем:       — Поцелуешь своего парня, хоть и бывшего? — хохотнул. — Сколько мы с тобой не виделись? Кажется, года полтора. Мадара отодвигает его и смотрит на него пристально:       — Очень неожиданно было тебя увидеть, Зецу, — он бросает взгляд на своего мужа и опять на Зецу.       — Я так по тебе скучал, — Зецу наслаждается нарастающей паникой всех присутствующих, — этот замечательный человек вчера мне помог, — указывает ладонью на Тобираму, — если бы не он. Я бы скорее всего и не доехал бы до вас и до тебя, — он подходит к Мадаре снова и в глазах его читается наслаждение всем происходящим. — Я так хотел сделать это еще давно. Но сделаю сейчас. Мадара, мы с тобой хоть и встретились тогда в странный период, но мне кажется мы очень были счастливы тогда, и я подумал над тем, чтобы. Тобирама стоит молча и просто не может понять, что происходит, в голове наступает какой-то белый шум. Все остальные скапливаются в коридоре и Зецу радостно приветствует всех. По лицу Нагато видно, что он не очень рад видеть своего друга.       — Ты без предупреждения.       — Нагато! — Зецу резко прерывает свои слова и обнимает друга, — от всей души поздравляю! А вас я не знаю, — он бросает взгляд на хмурого Кагами, который ловит пустой взгляд Тобирамы и начинает беспокоиться за своего учителя. Кагами бросает взгляд раздражения на мужчину и подходит к Сенджу медленно. — Ребята! — он кричит Хидану с лестницы и другим — все начинают спускаться. Дейдара замер рядом с Сасори. Данна быстро бросает взгляд на Конан и выдыхает обреченно.       — Вот дерьмо.       — А что вы все такие нервные? Вы не рады меня видеть? Я так хотел отпраздновать с вами! Вы забыли обо мне? Это даже обидно, — он усаживается в гостиной, Нагато держит на руках ребенка. — Вот я тут наконец и всех вас так рад видеть!       — Вам не кажется, что крайне невежливо врываться без предупреждения и приглашения в чужой дом? — Орочимару смотрит на него холодно, — особенно в праздничный день.       — Не вежливо? — Зецу отвечает таким же тоном, — это мои лучшие друзья, тут моя семья почти вся собралась, и мой любовник бывший. Да я вас даже знаю заочно, много наслышан вас — мое почтение, Орочимару. Вы гений своего поколения! Я читал ваши работы все — ваш фанат! — он кидает взгляд на Тобираму, — а вы, наверное, его лучший ученик, точно! Прошу прощения! Не признал сразу! Вы тот самый гениальный, лучший его ученик! Я смотрел ваши трансляции — очень познавательно! У вас еще кажется был ваш лучший компаньон — Данзо Шимура — тоже знаю его! Ваш проект в Америке пользуется популярностью, и мы все ждем ваше открытие с нетерпением! Тобирама не может выдавить из себя ни слова теперь. Ему становится просто дерьмово где-то в глубине души. Слишком всего много. Кагами напрягается сильнее и кладет руку на плечо учителя.       — Теперь его лучший ученик — я, а вы ахуеть как не вовремя приперлись, дорогой, — Учиха смотрит на Зецу злобным взглядом.       — О вас не слышал, что и неудивительно, язык у вас островат. — Зецу игнориует едкое замечание, — но вы мал с виду — небось с Данзо соревнуетесь по достижениям? Бросьте — тот гений, а вы — лишь жалкая ему замену с амбициями.       — Язык свой попридержите. — Тобирама меняется в лице и в тоне.       — Простите! — смеется Зецу, — я знаю, как вы относитесь к своим ученикам, — выбираете любимчиков тщательно. Но где же ваш протеже? Давно не видно было его.       — Зецу, — Хидан подает голос, — мне кажется пора прощаться.       — Хидан, — Зецу смеряет его взглядом, — кажется я тебя не спрашивал. Или мне показалось? — видит кольцо на палец Дейдары, — поздравляю! Сасори наконец решился? Очень рад за вас! Но я чего хотел, — он смотрит на Мадару и Конан и наконец говорит при всех, — узнать почему вы оба меня обманули? Мы же были так счастливы с Мадарой и тот бросил меня прямо в тот самый момент, когда я хотел сделать ему предложение сам. Но ладно, что было то было. Неужели ты нашел вариант получше меня?       — Я женат, — Мадара говорит спокойно, — на любимом человеке. И наши с тобой отношения были ошибкой моего прошлого.       — Да ты что? Мне кажется ошибкой прошлого не называют того, кого ты трахал с таким наслаждением и целовал в шею по ночам, и…       — До свидания. — Мадара указывает на дверь, — тебя никто не ждал. — Тобирама, послушай это… Тобирама смотрит на Мадару и на всех остальных, на губах остается улыбка усталости, он прикрывает свои глаза — пытается дашать ровно. Но       — А так это твой муж? — Зецу выдыхает. — Неудивительно мы ведь так похожи с ним. У тебя видимо один типаж. Ну что, Мадара, решим наши разногласия сейчас, и ты мне объяснишь, почему ты, ничего мне не сказав, — бросил меня и сбежал как трус? За Тобирамой просто захлопнулась дверь. Конан вскрикивает и добегает до двери, не успевает, Кагами выбегает за ним. Орочимару идет следом, накидывает пальто, бросает взгляд на Учиху и выбегает за своим приемным сыном. Мадара смотрит с раздражением на всех и на Зецу в том числе. Собирается идти за мужем и успокоить его, все объяснить, но.       — Нет, Мадара, — Зецу кричит, — нам надо поговорить, — а теперь давайте вы все послушаете поздравления от нашего общего друга… Тоби, он как раз звонит нам всем по видеосвязи. Давно мы все не собирались как раньше, да? Вот это настоящий праздник! Тобирама садится в свою машину. Орочимару добегает до него пытается открыть дверь:       — Это провокация! Куда ты? Послушай!       — Ты знал? — Тобирама опускает стекло и говорит безликим голосом. Он просто устал.       — Этот человек, он специально.       — Ты знал или нет? — Тобирама повторяет свой вопрос спокойно, смотря на Орочимару. — Да, но, Тобирама мы не хотели, чтобы это прошлое всплыло и помешало вашим… — его перебивают и не дают договорить. — Остальные тоже знали? — Да, но мы хотели вас подготовить и. — Я не хочу тебя видеть. Ты должен был мне сказать. Спасибо. Наша терапия окончена, — он закрывает стекло и уезжает в сторону дороги, оставляя Орочимару одного.       — Блядь. — Орочимару вскрикивает и смотрит с ненавистью в сторону дома и опять в сторону дороги. Вот сейчас было очень все дерьмово — когда Тобирама говорит таким тоном и меняется в лице настолько — он действительно не шутит. Просто в какой-то момент стало очень тяжело дышать. Стало невыносимо находится в доме — стало душно, тесно и просто захотелось запереться где-то в темной комнате и никого не видеть. Навалилось всего и сразу — каждый раз ты вроде думаешь — вот оно спокойное время, начинаешь приспосабливаться к нему, привыкаешь — и в какой-то момент все летит в одни сплошные ебеня. Человек может по совей натуре выдержать много — но порой у него заканчиваются силы моральные, и хочется попросту ничего больше не делать. Ты выдохся. И ты понимаешь потом головой — что погорячился и твои эмоции. Временные и скоро они пройдут, пытаешься убедить себя в том, что надо просто успокоиться, но одновременно с этим понимаешь — тебя достало все время себя успокаивать, твоя нервная система в одном сплошном не спокойствии уже давно. Тобирама заезжает на заправку, заправляет целый бак, заезжает домой — закидывает в сумку дорожные вещи с собой — оставляет свой телефон дома на столе, берет денег из сейфа, кидает рабочий телефон в сумку и компьютер, просто закрывает дверь на ключ, оставляет его под ковром и садится обратно в машину. Нажимает на газ, звонит на работу и говорит, что его не будет две недели. На любые возражения — идет в отказ и попросту выезжает на трассу.       — Да пошло все, — он курит в машине, смотря на пустую трассу, — нахуй. Все идет нахуй, — он выезжает в сторону дороги по направлению Рандрес и голубое Бентли уносится в сторону развилки двух дорог. Он даже не думал зачем туда едет и от кого убегает — не снял никакое жилье, он просто ехал домой. Он ехал к маме на кладбище — оставалось только купить цветы. До Тобирамы дозвониться не сможет никто кроме начальника больницы и Кагами — но и с тем говорить совершенно не хотелось — говорить не хотелось по сути ни с кем. Потому что ему никто в этом доме ничего не сказал. Он как идиот помог человеку вчера, который трахал его мужа и ему об этом даже никто не сказал — и судя по лицам всех присутствующих он был прав — вот где он видел его тогда. В том самом ебучем баре Дейдары тогда — и теперь он вспомнил, когда именно. У могилы матери сидел около двух часов, заранее купил цветы, сначала два часа чистил снег с островка надгробий, собирал листья граблями, весь взмок и устал по итогу. Хорошо, взял с собой воду — купил на заправке по дороге, как и обычный сэндвич с кофе. Два часа просто сидел и смотрел на могилы, молчал и думал ни о чем. Холодно не было — было все равно. Вернулся в машину, когда пальцы рук окончательно окаменели, включил обогреватель и просто опрокинувшись о окно машины переключал радио, даже не вникая о том, что по нему говорят. Задремал, проснулся через час, в машине уже стало жарко. Уставшим взглядом посмотрел на затемневшее кладбище, выдохнул и поехал куда глаза глядят.

***

После разбора полетов и скандала между Мадарой, Конан и прочими — Учиха хлопнув двери их дома, забрал собаку и приехал домой — устало сел на пол кабинет Тобирамы. Глубоко вдохнув и глубоко выдохнув, стал звонить мужу — телефон зазвонил в гостиной.       — Ахуенно просто, — Учиха закричал, сам не зная на кого, — пиздато блядь! Тобирамы нет ровно сутки дома. Мадара надеется, что муж скоро успокоится и вернется домой.       — Мадара, прости нас. Мы должны были предупредить вас и поговорить с тобой. Но мы надеялись, что он не появится — мы хотели как лучше.       — Вылетело из головы. Клянемся, — Орочимару пытается успокоить Мадару по телефону, — мы хотели…       — Вы ахуенно помогли. Спасибо большое, — Мадара кладет трубку, не дослушивая разговор до конца. Сидит в одиночестве дома смотря в окно, надеясь, что скоро там остановится машина его мужа и он войдет в дом. Тобирамы нет вторые сутки. Мадара ездил на кладбище, взяв машину Конан — нашел только убранную могилу и вернулся назад.       — Он был на работе? — первое, что спрашивает Учиха вместо привета, звоня Кагами и по печальному вздоху и тишине понимает — нет, не был. — Понятно.       — Дай ему время, просто ему надо остыть, — сочувствующе отвечает Кагами. Я не верю, что из-за такой мелочи вы разойдетесь — это же бред.       — Я надеюсь, что с его состоянием данное подставное дерьмо он сочтет бредом и будет думать разумно. — Мадара выпивает виски вечером, смотря на пса, который сидит в его ногах, пока гладит кошку — я понятия не имею, где он. Куда он мог уехать.       — Куда бы ты поехал, будь на его месте? — спрашивает его Кагами тихим голосом.       — Я бы просто свалил в другую страну от всех подальше, — с горечью усмехается Мадара, но в какую, понятия не имею.       — Держись, если что, я в любое время приеду к тебе.       — Спасибо. — Мадара откидывает телефон в сторону и смотрит в потолок гостиной. Становится тяжело на душе. Тобирамы нет третьи сутки.       — Здравствуйте, мне нужен номер телефона Данзо Шимуры, я его двоюродный брат, потерял свой телефон и… — Мадара звонит в больницу, — да, спасибо, записываю. Диктуйте.       — Слушаю. — Данзо отвечает спокойным голосом и каково было его удивление, когда он услышал голос Мадары, — вот это сюрприз, — он смеется, — ну привет, Мадара, никогда бы и не подумал, что ты мне сам лично позвонишь. Чем обязан? Соскучился по мне?       — Засунь свой сарказм себе в анал, — Мадара говорит грубо и слышит смех в трубку, — где мой муж? Наступает пауза, Данзо молчит, после отвечает:       — Я бы конечно очень хотел знать, где он, или же видеть рядом с собой… — он отвечает с насмешкой, — но откуда мне знать, где твой муж, если он твой, а не мой?       — Если ты мне сейчас пиздишь, Данзо, клянусь богом я просто приеду и тебя закопаю в твоей ебучей больнице в саду. Где Тобирама?       — Да откуда мне знать, где Тобирама! — Данзо начинает злиться сам, — я имел честь с ним говорить только по телефону — неужели ты думаешь, что я настолько ебнутый, чтобы с твоим мужем делать что-то во второй раз? Поверь, Мадара, если бы я даже и решился делать с ним что-то — то сперва бы позаботился о том — чтобы ты уже никому в этой жизни не смог бы позвонить! — срывается на крик, успокаивается, — что-то случилось с Тобирамой?       — Благодаря тебе с ним случилось дохуя всего, а теперь случилось еще. — огрызается Мадара в трубку, — он точно к тебе не приезжал? Знаю я его характер — когда ему хуево, он вспоминает все свои косяки в жизни и начинает ходить по всем кругам ада по кругу — у себя внутри.       — Нет, Мадара, — в голосе Шимуры теперь слышится волнение, — я клянусь, он не приезжал ко мне, как бы мне ни хотелось сейчас тебя побесить, но — нет.       — Ясно. Спасибо за информацию, — кладет трубку. Тобирамы нет четвертые сутки. Мадара звонит Мито, находит номер телефона в телефонной книжке, спокойным голосом просит к телефону Тобираму, на что женщина уставшим голосом говорит, что он тут как пару лет не живет и не появлялся, женщина не успевает даже спросить кто звонит, как Мадара кладет трубку. Тобирамы нет пятые сутки. От Орочимару тоже пусто. Мадара, отходив сессию в университете за эти пять дней, не выдержал ожидания, забирает собаку с собой и просто уезжает в сторону города детства Тобирамы — будет искать на каждой улице и в каждой гостинице. Был в школе — ничего, прошелся по всем больницам — пусто. Был на кладбище каждый день — все тоже самое, цветы замерзли. Был у развалин их старого дома — никого. Снял мотель и часами ходил по всем улицам вдоль и поперек, дошел до моста — с грустью смотрел на него. Рабочий телефон Тобирама отключил в первый же день. Двое суток потратил на исследование всего города — не спал толком, проходил мимо церкви — остановился и задумался. Стал рыться в справочнике и нашел один адрес, когда-то в этом доме жила мать Тобирамы. Приехал туда в надежде, что остался хотя бы дом — ничего нет. Рассматривал этот район на окраине, уснул в машине, обнимая собаку. Ездил по улицам всем — осматривая дома — лица знакомого не нашел. Даже доехал в дом, в котором они когда-то вместе жили — нынче там живет совершенно иная семья. Постучался и поинтересовался, не заглядывал ли к ним бывший владелец — получил отрицательный ответ, извинился и ушел в машину. Идей где искать его больше не было — не уехал же он правда в другую страну. Спал в мотеле плохо — все тело выворачивало от боли, пил обезболивающие и со стоном боли просыпался пару раз за ночь. Сразу брал в руки телефон — мало ли его муж хотя бы написал ему — не написал. Возвращаться домой не намерен был — пока не найдет его. Решил пройтись по парку, тому самому вечером, в котором они когда-то гуляли с маленьким Тобирамой. Шел с собакой на поводке утыкаясь лицом в шарф — холодно было ужасно. Дошел до мостика в сторону пруда и замер. Знакомый силуэт сидит прямо у причала, смотрит на воду к нему спиной. Фонарь освещает блондинистые волосы и он видит точно тот самый шарф, в котором Тобирама недавно еще играл с ним в снежки во дворе. Спускается тихо, просит Майна быть тише. Тобирама сидит просто и кидает камни на наполовину замёрзшее озеро и медленно моргает. Мадара подходит к нему со спины и кладет руку на его плечо, Тобирама дергается и оборачивается на него — смотрит сначала удивленно, потом устало, после раздраженно и наконец уже с тоской.       — Пожалуйста, дорогой мой любимый муж, пошли домой. — Мадара присаживается на корточки и щупает совершенно обледеневшее лицо Сенджу — глаза у него красные, то ли не спал совершенно, то ли была истерика, — я устал патрулировать весь город и спать в машине, ища тебя. Тобирама с выдохом прикрывает глаза и просто начинает рыдать, Мадара обнимает его и прижимает к себе:       — Прости, я не знаю, что на меня нашло, просто мне стало так обидно, я не знаю, меня выбесило, что мне никто ничего не сказал и этот человек приперся туда и выставил меня полным долбоебом, я… — он говорит тихо, — я не знаю, что со мной происходит, я просто… Просто по факту узнал, что у Данзо рак, а я бросил его одного и все испортил, так еще не только всем нам, так еще кому-то. Я выдохся.       — Послушай, — Мадара пытается согреть руки мужа своим дыханием и пальцами, растирая их нежно, — мы оба наделали в своем время глупостей и оба понимаем это. Да порой прошлое решает вернуться и поднасрать — но ты мой муж сейчас, мы семья сейчас и все остальное не имеет никакого значения. У нас скоро родится дочь. Наша дочь.       — Мне надо было успокоиться и побыть одному. — Тобирама обнимает мужа и утыкается в него своим обледеневшим лицом, — я понимал, что могу наломать дров еще больше и уехал туда — где меня просто не будет никто трогать.       — Это я уже понял — конспиратор из тебя хоть куда. — Мадара с укором говорит эти слова, — я даже звонил Шимуре, думал мало ли ты уже к нему поехал, звонил Мито — мало ли к брату, да я искал тебя где только можно и тут — где ты был?       — Здесь. — Тобирама устало улыбается, — я был здесь.       — Где здесь? — Мадара поднимает брови и помогает мужу встать, — им надо вернуться в машину и согреться.       — Вон там, — Тобирама указывает на маленький домик на берегу озера, хорошее место, там спокойно. — Пошли покажу дорогу, выпьем горячего чая и поедем домой, можем остаться на ночь еще, если хочешь. Тут спокойно очень — тихо, правда тишина порой становится слишком громкой, когда воспоминания пропитаны в этом городе даже воздухом, так что по сути никуда не деться и тут от тебя. Может оно и к лучшему — когда начинаешь успокаиваться — накрывает сильнее и начинаешь скучать, думать, жалеть и так по кругу. Работа помогала — я много написал, сидя вечерами на террасе.       — Еще раз оставишь телефон дома — получишь пизды, понял меня? — Мадара дает ему подзатыльник и ведет за руку в машину Конан. Согрелись в машине — согрелись дома, согрели друг друга в кровати, долго еще разговаривали обо всем, обсуждали и обговаривали дальнейшие реакции — и наконец уснули вдвоем. Друг друга поняли. Разговор — самое лучшее решение любого конфликта. В один из дней января, когда оба они сидели дома у камина и играли в шахматы вдвоем, им позвонила Хината, оба сразу же замерли и поднял трубку Мадара первый. Тобирама замер, ожидая, что именно им скажут сейчас. Было на дворе двадцать первое января в тот день.       — Ну что, дорогие мои родители, — голос женщины как обычно звучит ласково и с теплотой в голосе, — поздравляю, на данный момент ваша дочь делает все возможное, чтобы появиться на свет. Роды длятся уже два часа.       — Мы сейчас приедем! Через час будем точно! — Мадара быстро встает, успевает только кивнуть решительно своему мужу и тот, быстро накидывая на себя верхнюю одежду, — бежит в сторону машины, чтобы прогреть ее и дать ходу.       — Жду вас. — Хината смеется, — увидимся. Доехали они за полчаса — Тобирама гнал как бешенный в сторону больницы, сердце выскакивало из груди, и на этот раз Мадаре даже и слова не сказал, по поводу его нарушения скорости — хотелось ехать как можно скорее — у них скоро родится дочь и хотелось быть прямо в кабинете и видеть собственными глазами ребенка, взять ее на руки сразу и прижать к себе — пока врачи не перерезали пуповину. Им дают стерильную одежду, дезинфицируют их под специальным куполом — и оба, держась за руки, входят в кабинет родильного отделения — трясет обоих, трясина в теле и в голове поднимает давление максимально. Их суррогатная мать тужится, с криком сжимает покрывало, ей дают веселящий газ уменьшения боли, женщина пытается расслабится и с криком боли выгибается снова на кушетке. Мадара стоит весь бледный, пытается не упустить ни одной детали, пока Тобирама уже сам держит за руку мать своего ребенка и шепчет все успокаивающие слова поддержки, которые только знает. Он весь мокрый от волнения, будто рожает сам. Хината руководит процессом вместе со своим отцом. Роды длились около пяти часов и наконец… Мадара со слезами держит мужа за руку — тот вымотался, руки в перчатках все в крови и женщина устало опускается на простыни. Ребенок вышел, с криком, весь в крови и жиже субстрата.       — Пожалуйста, — можно нам сначала ее поддержать? — Тобирама рыдает как ребенок и тянет трусящиеся руки к своей дочери. — Пожалуйста, я хочу ее поддержать со своим мужем сначала. Хината протягивает маленькую девочку с закрытыми глазами в руки Мадаре и Тобираме. Учиха весь красный от слез дрожит и приобнимая Тобираму за плечи смотрит, как им вручают их ребенка — они оба осторожно держат ее на руках и плачут мужскими слезами.       — Добро пожаловать на свет, — Мадара дрожит, не может остановить дрожь в теле и начинает улыбаться счастливо как ребенок.       — Наша Кагуя, — шепотом Тобирама выжимает из себя хоть что-то. Мадара целует его, и они оба прижимаются щекой к дочери. Просто подержать ее немного — ощутить жар ее тела. Когда видишь своего ребенка ощущаешь такие эмоции, которые в жизни не испытывал никогда — это какой-то взрыв внутри, который своей интенсивностью закладывает уши, замедляет все процессы внутри и в мыслях шум — тебя колотит, испытываешь настоящий восторг и эйфорию. Трясёт всего от любви к ребенку, к партнеру и ко всему миру на тот момент. В этот момент не имеет никакого значения тот факт, что они в красиво оба — видеть своего ребенка, объект их любви и продолжение жизни в общем ребенке — настоящее счастье. Мадара остался в больнице на все три дня до момента выписки ребенка, пока Тобираме пришлось уехать на работу в клинику. Он спал в больнице — жил в больнице и каждый раз с тревогой реагировал на любой позыв в его сторону. Он стал отцом — они оба стали. Орочимару приехал к ним в день выписки на машине — Мадара не мог сесть за руль колотило до сих пор, Тобираму тоже. Приехал самый первый и просто молча со слезами подошел к своей можно сказать внучке и расплакался в больнице сам — увидев Тобираму, сжал его в объятиях и так они и стояли минут пять. Поняли друг друга без слов. С Тобирамой они оба поговорили обо всем — Сенджу успокоился, выслушал своего крестного отца и лишь обнял его крепко. Хидан привез их домой. Сначала начались празднования и все время оба родителя не отходили ни на секунду от дочери — кормили ее трясущимися руками из бутылочки с соей, пеленали — Конан показала, как правильно. От каждого скрипа вздрагивали и, впрочем… Началась у них троих веселая жизнь. Тобирама максимально снизил рабочий график — чтобы все время по возможности быть дома. Мадара умолял перейти на дистанционное обучение — разрешили и теперь на всех лекциях второго семестра сидел с ребенком в руках. Орочимару теперь занял законное место дедушки и жил у них дома на постоянной основе, помогая всем чем только мог. Мицуки с интересом рассматривал маленькую девочку, бросая восторженный взгляд то на своего отца, то на Мадару и Тобираму:       — Она такая красивая, — он дотрагивается своими пальчиками до маленькой ручки Кагуи и сжимает ее аккуратно, — так приятно пахнет.       — Она прекрасная, самая красивая женщина из всех — которых, я в своей жизни видел, — уставший Мадара, с кругами под глазами от недосыпа улыбается сыну Орочимару и проводит своими пальцами по нежной коже своей дочери. Конан переехала в их дом на ближайшее время со своим сыном и Нагато, как и Сасори с Дейдарой — нужно было помогать молодым родителям по каждому зову и поводу. Обоюдное воспитание началось — много мужчин в доме нынче обитало и одна женщина.       — Смотри, — она говорит Мадаре, — вот так правильно нужно пеленать, — берешь пеленку, — она расстилает ее на пеленальном столике, Мадара держа дочь в руках и покачивая в руках смотрит внимательно, — кладешь свою доченьку сюда, — она аккуратно перенимает Кагую в руки и перемещает на столик, — достаешь свежий подгузник, старый надо снимать вот так.       — Тобирама, она слишком горячая — смесь! Остужай! — кричит Конан и бросает бутылку в руки мужчине, тот ловит ее на ходу и несется в сторону раковины.       — Понял!       — Я так и знал, что ей понравится мои кораблики, — гордо указывает на подвеску у кровати Хидан, девочка с интересом рассматривает игрушки и он улыбается девочке.       — Хидан, дети в этом возрасте еще ничего не понимают! — закатывает глаза Сасори, который перебирает вещи маленькой дочери Учих-Сенджу, пока родители оба легли поспать хотя бы час.       — Ты просто завидуешь, — закатывает глаза Хидан, — да, малышка? Ох, ты, когда подрастешь, дядя Хидан тебя всему научит, скучно тебе точно не будет с таким количеством дядь. Дейдара смотрит на девочку и закрывая глаза ладонями открывает их, и смеется от того, как ребенок смотрит на него:       — Боже, какая она классная, я не могу! — даже Дейдара поплыл от вида ребенка. — Сасори, нам тоже нужна лялька.       — Нам еще пожениться надо, — Сасори сидит с Тобирамой на диване, пока Орочимаму готовит ужин на всех с Нагато, шумит на кухне. Они дали Мадаре спокойный вечер поучиться — тот нехотя заперся в кабинете и выходит оттуда каждый час, на что с криком его отправляли обратно. Мужчина уныло закрывал дверь и опять уходил на час. Февраль. Дни стали лететь слишком быстро. Посреди ночи каждый раз раздавался плачь из люльки, оба родители не решались ее брать с собой в кровать — искренне боялись, Хината сказала, что это можно делать только на третий месяц, ездили они к ней каждую неделю, а пока что.       — Кагуя плачет, — бубнит Тобирама и уже хочет встать. На часах за три ночи.       — Спи, тебе на работу завтра, — сразу встает Мадара, — я сам. — Он подходит к кровати с дочерью, перенимает ее в руки и выходит на лестничную площадку их, дома покачивая в руках дочь. Недели стали сменять следующими слишком быстро. Тобирама был на работе в свои часы и отдал пока все поручения о студентах Кагами — попросту не хватало времени ни на что. В свободные часы работал по делам больницы с дома — сон ему стал только сниться, в прямом смысле того слова. Он сидит с дочерью в своем кабинете пока в доме царят шумы помощников, она уснула на его руках и он просто гладит ее по головке и целует в личико с улыбкой каждые пол часа наблюдая как маленькая дочь уснула. Мадару отправили в больницу на практику — Тобирама взял его в свою больницу сразу же — теперь Кагами стало еще веселее работать. Мадара сам лично стал интерном и теперь они с Тобирамой в больнице стали видеться намного чаще — когда тот выходил на работу — по сути они были вместе все время, жаль только дочь нельзя было взять в больницу с собой. Сасори с Конан и ее сыном сидят напротив той самой железной дороги и играют. Конан кормит ребенка параллельно и Нагато управляет паровозиком с пульта управления — смеясь. Раздается звонок:       — Привет. — Тобирама слышит голос Данзо и выдыхает. — Ты трубку уже месяц не берешь, тебя Мадара искал в прошлый раз, когда мы разговаривали. С тобой все в порядке? Я волновался.       — Да. Все хорошо, — Тобирама говорит уставшим голосом, — уже все нормализовалось — были трудности. Как ты себя чувствуешь?       — Как обычно, — с усмешкой Данзо отвечает, — ты так и не приехал ко мне. — он подмечает, — когда мы с тобой увидимся?       — В ближайшие месяцы не получится, извини. — Тобирама ловит на себе взгляд Конан и показывает ей — все хорошо, женщина кивает и подносит ему кружку теплого молока на ночь. Скоро они все будут укладываться. Слышится шумный вдох и выдох. Голос звучит натянуто и с раздражением:       — И почему? — Данзо стоит на трассе своего дома, того самого, который ему подарили родители, недавно вернулся с больницы и открыл себе бутылку вина. Таблетки он пить, конечно же, как перестал в больнице, так и не начал после.       — У нас родился ребенок, — в голосе слышится теплота, — прекрасная доченька наша, и я сейчас только уезжаю на работу по возможности, и провожу дома время со своей семьей и друзьями, которые помогают. У меня попросту нет сейчас времени куда-либо отъезжать, я думаю ты и сам понимаешь. Пауза.       — Ч-что? — Данзо потерял дар речи и вернул его только что, у него — шоковое состояние, — к-какая еще дочь? — он беспомощно опускается на ступени своего дома и смотрит в одну точку, находясь в полной прострации. — Это шутка? Какая нахуй дочь? Он понятия не имел о том — что они оба зачали ребенка. Он не знал ничего. Вообще. Даже не понял тогда — почему Тобирама так стремительно бежал в свой кабинет к сейфу — так вот оно что было.       — Наша с Мадарой, — Тобирама смеется от счастья и вытирает слезы. — Мы назвали ее Кагуя, в честь моей мамы. Это настоящее счастье. Не передать тебе словами насколько это здорово — иметь дочь…       — Поздравляю, — только и может из себя выдавить Данзо, которому стало в этот момент по-настоящему плохо. У него дрожат руки, лицо исказилось в гримасе и внутри наступила настоящая ярость. Это должна была быть их с ним дочь — этот урод забрал у него сначала его Тобираму — а теперь его наследие. И теперь наступила настоящая ярость, — красивое имя. — возвращает себе самообладание, как только может. — Очень рад за тебя, за вас, — добавляет он сухо. Завтра твой день рождения, я хотел поздравить тебя просто лично.       — Спасибо, береги себя. — Тобирама отвечает тихо, — извини, мне надо ее спать укладывать, я пойду. Спасибо за поздравление — я не буду праздновать. Не стоит, но спасибо, что помнишь. Ну да — как я мог забыть. Ровно год назад мы праздновали его у меня в подвале — тебе точно понравилось. Я сделал все, чтобы ты был счастлив в тот день — интересно, ты помнишь?       — Да, конечно. Я все понимаю. Хорошего тебе вечера. До встречи.       — И тебе. Доброй ночи, — в трубке слышен плач ребенка. Данзо в прострации кладет трубку и сидит еще молча минут десять на террасе своего дома. Держит в руках бутылку и пьет залпом — вытирает губы ладонью и закуривает.       — Дочь, блядь, сука, — губы вытягиваются в нервной улыбке, — ты ж ублюдок. — его губы дрогнули. — Какой же ты ублюдок, Мадара, — он смеется, поднимая глаза в сторону неба, — молодец, охуенное алиби — вы с Изуной знаете, как правильно меня наебывать. Это должна была быть моя дочь. Яблоня от яблони недалеко падает. Он допивает бутылку и ощущает еще большую ярость во всем теле. Хочется рушить все и ломать. Пытается взять себя в руки — не получается. Начинает кричать во все горло в доме — бросает бутылку в статуэтку — обе разбиваются.       — Она моя дочь. Моя и Тобирамы должна быть, не твоя, сука! — он шумно выдыхает, мечется по периметру гостиной и не может найти себе места. Начинает к горлу подступать нервный смех, зажимает уши руками от витающих мыслей в голове — те стали слишком громкими, и он начал слышать уже их. — НЕНАВИЖУ БЛЯДЬ! — он бьет рукой об стену, со всей силы. Разбивает ладонь в кровь и выдыхает, смотрит на нее пустым взглядом и вытирает ей лицо — кровь. Кровь пахнет всегда приятно — даже своя собственная. Перемещает пьяный взгляд на стекло бутылки — достает его с пола и держит над рукой, над венами и замахиваясь острием, чтобы проколоть свою руку и вспороть, останавливается от грубого голоса спереди.       — Не стоит калечить себя. Смысл? Проблема-то от этого никуда не уйдет. А вот если убить Мадару, она будет твоей дочерью, Тобирама мужем — и проблема уйдет точно — голос незнакомый его приводит в ступор, — это же просто, малыш. Данзо дергается, поднимает глаза в сторону голоса и замирает. Прямо около разбитой статуэтки стоит мужчина к нему спиной — единственное, что он замечает, так это темные короткие волосы.       — Кто ты? — Данзо замер и попятился назад, испугался, не понимает кто в его доме резко появился, кроме него. В ответ ему слышится смех — низкий, сухой, и человек поворачивается к нему медленно, скрещивает руки на груди и иронично поднимает бровь.       — Не узнаешь? — он подходит ближе к Данзо, сжимая осколки в руках, — я это ты, малыш. Точнее, я настоящая версия тебя– твоя боль, твой садизм, твой ум, твои мысли и желания. Расщепленная — раздавленная и вытиснутая ярость. — смеется, — то, что ты так сильно сдерживаешь внутри, — твои внутренние демоны и вытиснутые желания — что по сути, одно и тоже. Помнишь каким ты был в детстве? — он аккуратно забирает из его руки стекло и окидывает в сторону. Выглядит он немного иначе — старше, черты лица грубее, острее, кожа имеет бледновато-сероватый оттенок. А взгляд — он пустой. Глаза совершенно черные, зрачка в них не видно — карий цвет глаз, смешался с зрачком. Он улыбается. Данзо завороженно смотрит на него.       — Это таблетки такой эффект имеют или алкоголь? — он спрашивает тихо самого себя, — но я вроде их давно не пил и не принимал. Да и выпил всего лишь бутылку.       — Таблетки? — смех разносится по всей квартире, — дорогой мой мальчик, таблетки тут не причем. Я — то, что ты так сильно подавляешь все года внутри себя — хотя выход ты своей настоящей натуре, то есть мне, уже дал тогда, прошлой зимой, только ненадолго. А сейчас ты пережил настолько сильное потрясение, что твое сознание просто дало диссоциацию окончательно.       — Я не понимаю. — Данзо смаргивает и пытается тряхнуть головой, но видение перед глазами никуда не пропадает.       — У каждого серьезного врача достаточно большое личное кладбище внутри него — там похоронены пациенты, которых он не спас, которым не помог, только вот в чем шутка — чем больше ты хоронишь внутри себя других — тем больше хоронишь и себя. Внутри каждого из нас есть свое собственное кладбище себя же — куда мы скидываем нежелательные варианты самих себя. Вот к примеру. — он щелкает пальцами, — помнишь его? Между прочим, тогда ты был искренним с самим собой намного больше, чем последние лет так десять. Ведь мама так не хотела, чтобы его наклонности садиста проявились тогда ярко. А они были — три года работы с психологом дали свои плоды — и та часть его канула в бездну — так ему казалось. Перед ним стоит он мальчиком и рассматривает изучающим взглядом кота.       — Ты подавал огромные надежды. Помнишь? Тебе с детства говорили, что ты прирожденный хирург, — силуэт первого Данзо нашептывает ему на ухо и подходит с настоящим Данзо за руку к его маленькой версии, — отличный и острый ум, ты превосходил своих сверстников уже тогда — относился ко всему с научным интересом. А потом, потом эту часть тебя, — он указывает пальцем на лоб Данзо, — заперли тут во благо общества и социальным требованиям. И что — лучше стало? Если бы тебя не проработали тогда — сейчас бы ты точно не страдал, дорогой мой. Страдали бы все — но точно не ты. Ты бы довел дело до конца и не страдал от своей слабости на полу, сидя как побитый щенок. Лучше стало? Нет — стало только хуже. Данзо с сочувствием смотрит на маленькую версию себя и отворачивается с горечью. Он правда был другим — очнулся потом и не помнил уже ничего совершенно. А после принял себя нового как данность — как воспоминание, что он был всегда таким изначально.       — А помнишь его? — мужчина указывает ладонью чуть в сторону. Данзо ошарашенно смотрит на самого себя в лет восемнадцать — он помнит себя таким, это он до знакомства с Тобирамой. Эта версия его такая невинная, хрупкая, безобидная и стеснительная. Он был ребенком достаточно долго. В детстве он был немного иной модели поведения — но работа с психологом дала свои плоды.       — Ты кажется закрыл его пару годами позднее, — первый Данзо хохотнул, — от ненадобности, понял — таким ты долго не протянешь и создал вот эту, — он тянет Данзо на себя, и мужчина будто куда-то падает. Его начинает тошнить от головной боли. Голова начинает пульсировать и он, падая на пол к ногам третьей версии себя. Две до этого продолжают стоять на полу.       — Это моя любимая, — смеется самый старший из них, — это та самая, когда ты начал медленно вспоминать кто ты. Начал работать как проклятый, показывать свое превосходство над другими и получил наконец-то человека рядом. которого ты искренне полюбил. Третьей версии Данзо двадцать три — он смотрит на самого себя с усмешкой и качает головой. Данзо завороженно смотрит на себя — да. Он помнит, как его переключило после той операции и отказа Тобирамы. Барьеры стеснительности рухнули — началась бурная сексуальная жизнь вперемешку с душевной болью, запои, курево и циничность. Он стал агрессировать много, вести себя развязно и, впрочем, больше не скрывал своих мыслей от кого-либо.       — Но и в этой части был прокол. во эта, — щелчок пальцев и за спиной третьей появляется такая же четвертая, — та самая боль, которую ты продолжал прятать внутри. И разрывало вас обоих — и менялись вы каждую неделю друг с другом местами вплоть до момента пока Мадара не стал появляться в твоей жизни значительно чаще со своим братом, рядом с Тобирамой и тогда ты вместо того, чтобы дать себе волю, стер их, — он проводит рукой по образам, Данзо тихо наблюдает за представлением, — и создал один, вот этот, — крик в голове заглушает уши.       — Хватит!        — Покорный. Уставший и послушный. Работа опять заняла все твое время — ведь твоя вечная борьба между моральной правильностью и твоими желаниями всегда выигрывала не в твою сторону. Ты отпустил Тобираму — смирился на момент и уважал его желания. — Данзо старше говорит яростно. — только ответь мне на вопрос, стоило ли твое послушание того, если родной брат Изуны продолжал гадить просто своим ебанным присутствием? Разве это была честная игра? Помнишь, как ты приехал к Тобираме тогда? Как увидел его на трассе и замер? И как больно тебе стало видеть это таким? А давай честно ответь мне на вопрос — что ты ощущал, когда увидел полудохлого Мадару в машине с тем мальчиком?       — Я не.       — Знаешь, — смеется ребенок и подмигивает ему.       — Конечно знаешь, ты просто не мог признаться себе, что именно в тот момент почувствовал облегчение и искреннее желание, чтобы он сдох. Уже тогда — ты для себя решил — что самый лучший вариант, чтобы не было этого урода — который причиняет боль не только тебе, но и.       — Тобираме, — выдыхает пятый образ Данзо и Данзо вскрикивает. Нет. Только не этот образ.       — А теперь посмотри, что ты с собой сделал, — старший Данзо сжимает его подбородок грубо и поворачивает его лицо к новому силуэту, — ты таким хотел себя видеть? Гений? Нет, ты стал тряпкой для пола и пытался даже помогать уроду поправиться, хоть твоя натура выходила наружу снова и снова — ты даже не заметил, как внутри создал даже не общагу, а кладбище из общаги себя же.       — Я не хотел этого. — Данзо качает головой, — прекрати! Надо позвонить Сарутоби и ехать в … В больницу — ему плохо — он кажется словил белку или как это называется. Но, Данзо другой лишь бросает его телефон в стену, вжимает его горло в пол, наваливается на него сверху и шипит ему в лицо:       — Прекратить? Мы дошли только до середины. — Данзо сдавливает его горло, до такой степени что мужчина начинает задыхаться, после резко отпускает — давая продышаться, хлопая в ладоши перед глазами Данзо превращается в него самого двумя гадами ранее, — почему ты не стал бороться за свое счастье, Данзо? Я же был так счастлив тогда — любим, принят и думал, что все будет нынче хорошо. Я же сделал что мог — отдал самого себя — разве мы не заслужили быть счастливыми? Данзо судорожно вдыхает воздух и смотри на себя со слезами на глазах.       — Пожалуйста, это слишком. Больно. Силуэт над ним проводит рукой по своему лицу, снимает его как маску и откидывает куски мяса в сторону — кожа слазит, оно меняется и на Данзо смотрит он сам — тот самый, который был в доме.       — Нет, Данзо, больно нам было тогда. Помнишь? Больно было, когда ты сделал все это и расплатился всем — больно было тебе после и сейчас. Тебе надо было убить его — у тебя не хватало духа. А знаешь почему? — на него смотрит он сам годом ранее, — ты слишком боялся Тобираму — боялся потерять его, любил ненормально, уважал его до последнего — хотя давай подумаем — было ли это настолько взаимно? — ледяные пальцы проводят по щеке Данзо кончиками. — Как ты думаешь стоило ли это того — чтобы теперь ты лежал на полу и задыхался от боли внутри?       — Он пощадил меня — что мне еще надо было сделать? Я не мог убить человека!       — Конечно — ведь как ни крути он в глубине души любит тебя, — цинично выплевывает слова он второй, — просто выбрал другого — более сильного и смелого чем ты — тот, кто убил бы тебя сразу же — ты помнишь, как Мадара смотрел на тебя? Он же и не думал тебя пощадить — тебя спас Тобирама, оттащив его от твоей шеи. Смекаешь? Ты его хотел пощадить — он тебя нет. Вот и вся разница. Он тебя не щадил никогда — он намного более эгоист чем ты, и знает и себе цену, и своим желаниям — а у тебя кишка была тонка.       — По крайней мере в больнице был ты, а не Мадара — и кто из вас двоих идиот? Тобирамой надо не управлять, — он наклоняется и говорит слова на ухо Данзо, — его надо подчинять. Это огромная разница. Когда оба человека имеют давление на другого — в вашем случае над Тобирамой по силу вашей связи — выигрывает тот, тот кто ставит на кон больше и действует решительней. Тот — кто не отказывается от себя, — он замахивается со всей силы и бьет с локтя в живот Данзо, — как сделал это херову тучу раз подряд! — размах, удар с открытой ладони в скулу, — ты отказался от самого себя и желаний! — сжимает его кофту в пальцах поднимая голову себе, — ты слышишь меня? Вставай блядь и приходи в себя!       — Ваше отличие с этим ублюдком в том, что он — один, а нас — много. Так может пора перестать страдать хуйней и пользоваться такой привилегией наличия много версий себя и наконец принять всех сразу? Ты же гениальный стратег — включай мозги. До чего ты докатился, что какой-то сопляк Изуна тебя переиграл? Тебя! Тебя, блядь! Ты обещал, что. Всем им глаза вырвешь… Данзо кашляет и пытается успокоиться.       — Предлагаю, — он сжимает его в локте и тянет руку на себя, — мало того, что их вырвать, так собрать ебучую коллекцию в банках или еще лучше — собрать в банках и как алиби сделать тату их этих блядских глаз на руке — чтобы никто больше никогда из этих выблядков не мог смотреть на то, что по праву твое.       — Нас посадят. — Данзо морщится и встает.       — Нет трупа — нет улик, — пожимает плечами второй. — Тобираме же это не помешало похоронить вместо Мадары другого — не посадили. Данзо растирает свои виски — голова все еще пульсирует. Садится на диван и пытается собраться с мыслями. Двойник подходит, присаживается рядом и кладет свою руку на его плечо, голос звучит четко и слаженно, говорит тихо:       — Я просто хочу, чтобы ты стал собой — Данзо, — он проводит пальцами по его щеке, после начинает заправлять за ухо, небрежно упавшие волосы на лицо, — Сильнее, злее, умнее. — Оригинал поворачивается к двойнику и сглатывает от данных слов. — Я хочу, мой милый, чтобы ты перестал тратить свои силы попусту на пустые угрозы, и перешел к настоящему плану действий. К Действиям, стремительным и решительным, — встает и протягивает Данзо свою руку. — Я устал смотреть на то, что ты с нами делаешь и как страдаешь от этого. Страдаешь ты — страдаем и мы все, — он смотрит в глаза себя же и наконец добавляет спустя выдержанную паузу…— Поэтому…я хочу предложить тебе свою помощь, — бросает взгляд на все вариации Данзо из воспоминаний, подзывает их к себе, те послушно подходят. Нашу помощь. Тебе нужно вернуть веру в себя и принять себя окончательно, — тембр голоса переходит на более флегматичный, он прикрывает глаза, говорит с усмешкой, наконец открывает их, смотря оригиналу в лицо, — а я помогу тебе это сделать.       — Как? — Данзо смотрит на протянутую руку и не понимает, что ему надо сделать далее.       — Протяни мне свою руку.       — Это не страшно, — кивает ему ребенок, подмигивая.       — Немного болезненно, — добавляет он в свои восемнадцать, — но тебе и не привыкать.       — Это приятно, — усталым голосом комментирует он в свои двадцать один.       — Ты будешь чувствовать себя намного свободней, — выдыхает он в свои двадцать три, — свободней, чем я.       — Голова будет слегка болеть первое время, — качает головой он в свои двадцать восемь.       — Но в принципе, — задумчиво произносит вариация его из дома, — больнее чем нам было, точно не будет.       — Больнее не будет точно, — с усмешкой добавляет он в период больницы, — более больше некуда, с сегодняшнего дня, так что…       — Тебе точно. Понравится наше увлекательное приключение, — они произносят все хором и ждут ответа от их тела. Данзо сидит молча, смотрит на них всех — голова пульсирует до такой степени — что кажется внутри что-то лопнуло, адская боль давит на виски, на затылок и он охает от нее. Наконец тянет руку в ответ. Ее сжимают и улыбаются ему в ответ, слышит что-то сроду — наконец-то правильный выбор. Начинает кашлять — не заметил, как все время у него попросту наступил жар, тело сигнализировало о простуде уже пару дней — он игнорировал ее. Напился — поднял давление от стресса стало плохо — голова кружится, он успевает только дотянуться до телефона, чтобы вызвать скорую посреди ночи, но не может выдавить из себя ни слова, так как в глазах темнеет. Звонок так и остался не начатым. Тянется рукой до телефона снова, записывает тусклым голосом аудиосообщение, голос хриплый: «С днем рождения, Тобирама. Я хочу поздравить тебя первым и сказать — я люблю тебя. Ты самый прекрасный человек, которого я когда-либо встречал в своей жизни, умнейший и морально сильнейший из всех. Ты для меня всегда был примером и наставником. Примером для подражания и в какой-то момент стал частью и моей истории, и личности тоже. Которую я бережно хранил в себе годами. Ты извини меня еще раз, наверное я слишком часто повторяюсь, но. Правда, извини, — он начинает кашлять и напрягается от резкого упада сил сам. — Мне что-то плохо стало, кажется у меня жар, не знаю смогу ли поздравить завтра — поэтому напишу уже сегодня ночью, — тяжело дышит, завтра поеду в больницу, если лучше не станет. Но не об этом сейчас. Спасибо миру за твою дочь. Ты заслужил ее — я бы очень хотел, чтобы она была наша. Главное — что теперь ты счастлив и значит я тоже буду счастлив за тебя, — он почти отключается от сильной боли внутри, но продолжает сонным голосом: Еще раз поздравляю. Берегите себя. С любовью, Твой Данзо.» Вам это понадобится всем. Наступил его день рождения. Данзо молча падает на подушку дивана и засыпает прямо там. Устал. Его трясет — всего. У него началась лихорадка… какая-то внутренняя — трясет изнутри от странного холода в грудной клетке, который начал разрастаться слишком быстро и интенсивно.

***

Обито с Какаши со своего путешествия вернулись счастливыми. Привезли с собой чемодан всяких экзотических сладостей, сувениров и множество фотографий — со слонами, с трансвеститами, с экскурсий тоже насобирали целую коллекцию фото. Изуна с интересом изучал фотографии с известного порно шоу, на сцене которого чего только порноактеры не делают. До этого все статуэтки и сувениры расставлял по дому, статую голой женщины, выполненную из слоновой кости — поставил прямо в своей спальни на тумбу около кровати. Он сразу надел свое новое кимоно на мексиканский мотив, которое ему подарил Обито — черное с вышивкой золотых цветов, Изуне сразу оно понравилось — теперь будет носить дома, как халат.       — Она что ли из… — Учиха запинается и рассматривает фото на компьютере вблизи, — оттуда…       — Да, — хохотнул Какаши, — она из вагины дротиками стреляет, напрягает мышцы, и они летят прямо в мишень. Обито сначала нагнулся, все боялся, что не дай боже попадет в нас.       — Ужас какой. — Изуна завис, смутился и покраснел, — а это… господи… Фу, — он отворачивается и слышит, как Обито, сидя рядом, заливается смехом, — блядь, почему у него такой огромный член?! Это же уродство какое-то!       — Да, этот мужик членом поднимал гирю. — Обито указывает на груз немного с боку, — не знаю, что им колят и чем пичкают, но зрелище не для слабонервных. Меня начало тошнить там раза два, честно. Я многое в жизни повидал — но такой пиздец впервые, — он отпивает вино из бокала и целует мужа в висок. Нежность опять воцарилась в их отношениях.       — Ты бы знал, сколько там китайцев и японцев сидят в зале, вот это выдержка — вот это нация! — Какаши ржет, — видимо у них в крови такого рода извращения, что им по сути нормально смотреть на такое, я даже больше тебе скажу. — Изуна поворачивается к Какаши с страдальческим видом, Хатаке переходит на шепот, — шоу идет час и каждый час повторяется — азиаты все там смотрят по три раза одно и тоже. Так что, думаю, все-таки мы чего-то точно о них не знаем…       — А вот эта, — Обито включает видео на компьютере, — засовывала во влагалище себе платки в пять метров длиной и после вытаскивая их, делала из них флажки в виде ленточки вдоль сцены, тут уже Какаши стало не по себе.       — Я, мягко говоря, ахуел.       — Дальше вообще ужас какой-то пошел. Была одна дама, которая прямо на сцене, — он включает видео, и оно начинает проигрываться, — закуривает сигару. — Изуна бледнеет, — и после засовывая ее в анальное отверстие курит им же эту сигару. Сказать, что я ахуел — ничего не сказать.       — Выключи это! — Изуна кривится и закрывает компьютер. — Я не могу смотреть такое в трезвом состоянии, — пиздец какой-то, бедные люди… как вообще можно подписаться на такое?       — Это их работа, — пожимает плечами Обито, — каждый выбирает себе профессию сам — учитывая сколько денег они отгребают на этом шоу, неудивительно…но, взгляд у них пустой совершенно — все делают на автомате. Я не знаю, что должно в жизни случиться — чтобы человек в трезвом рассудке подписался на такое.       — Меня все шоу больше волновал другой вопрос, — задумчиво протягивает Какаши, — они вообще, хотя бы когда-нибудь занимаются сексом не на сцене, а в реальной жизни, и если да — то как именно и что при этом ощущают? Потому что, по сути трахаясь при всех каждый день в таких позах — я даже не знаю, может ли хотеться этого не во время работы.       — Да у них идет полное обесценивание всей сексуальной жизни, — задумчиво продолжает Обито.       — Порно актеры, вроде, сексом занимаются, — Изуна тоже заинтересованно отвечает, — хотя, понятия не имею, с кем именно и как…       — Ну, — Хатаке встает и наконец идет накладывать им ужин — тот уже готов, духовка запищала, — слава богу, мы этого никогда не узнаем…а пока, идите к столу — пора ужинать! Дети как раз спят — ужин у нас сегодня поздний, можем спокойно обговорить рабочие дела. Что на повестке месяца? Изуна с Обито присаживаются на свои стулья и Изуна начинает более деловым тоном, сразу меняясь в лице, перестраивается с извращений, которые только что увидел и хотел поскорее забыть:       — Пока вас не было у нас поднялись акции на десять процентов, — он видит изумление на лице Хатаке, — коллекция автомобилей готова к выпуску и мотоциклов, — он самодовольно усмехается, разливая вино в бокалы, — и еще один маленький сюрприз, к нам присоединился Китай, — Хатаке смеется, — да, дорогой, азиаты хоть и извращенцы — но губа у них не дура, — с усмешкой комментирует Изуна.       — Я горжусь тобой, — Обито обнимает Изуну за плечо и целует в скулу, — ты хорошо справился.       — За Изуну! — Хатаке говорит тост и поднимает бокал вверх.       — За компанию Учиха! — добавляет Обито широко улыбаясь.       — За нас! — Изуна заканчивает тост и, обводя свою семью довольным взглядом, чокаются бокалами красного вина в воздухе.

***

Март. Разводный процесс, который длился два месяца, именно сегодня пришел к своему логичному заключению. На суде было разделено имущество, капитал, и Мито наконец выходит из зала суда со своим адвокатом и благодарит ее еще раз за такую скоростную работу. Обычно, подобные, юридические дела занимают около полугода, но при выборе достаточно дорогого и лучшего адвоката на рынке — все обошлось намного меньшей кровью, временем и нервами. Судом было решено оставить опеку над ребенком женщине с разрешением видеться Хашираме с дочерью каждый день и забирать ее в случае надобности к себе домой. Пока оставалось купить Мито подходящее жилье — выбрала она себе дом в совершенно другом районе центра города и нынче оформлялись бумаги по сделке — пока дом был не куплен еще, жить пришлось ей остаться еще в их старом доме. Спали раздельно — Мито напрочь старалась игнорировать мужа и, впрочем, даже разговаривать с ним не хотела вообще. Противно стало Хашираму просто видеть, не говоря уже о — слышать.       — Довольна? — грубо спрашивает ее муж, ведя машину в сторону своего офиса, Мито решила уволиться по обоюдному желанию, в тот день оставила дочь с няней.       — Более чем, — она курит в окно, сидя в своем белом костюме от Дольче Габбана и смотрит безразлично на дорогу. Кагами поддерживал ее все это время, был на связи с ней и стал настоящим другом — которого женщине так не хватало. Она сразу поняла, что он не по женщинам — и от этого было еще более спокойно. Обычно мужчины нетрадиционной ориентации — лучшие друзья, нежели женщины. Женщины по своей натуре всегда могут подставить, имея какие-то точки соприкосновения с твоими желаниями или предпочтениями — а мужчины попросту выше того, чтобы с тобой соревноваться вообще. Эти отношения — немного иного рода ипостаси. Сегодня как раз после офиса она предложила Кагами встретиться и поужинать — отпраздновать ее успешно завершённый разводный процесс и просто поговорить обо всем. Хаширама фыркает и припарковывает машину на подземной площадке. Мито спокойно хлопая дверью, идет, стуча каблуками по бетонному полу и нажимая на кнопку лифта, пока ее муж подходит к ней сзади. Он смотрит на нее исподлобья и не может перестать злиться — когда она сказала тогда о разводе, он и не думал, что он наступит настолько быстро и она под конец не передумает и не успокоится. Всегда прощала и успокаивалась — а тут его бывшую жену словно подменили.       — Ты хорошо сегодня выглядишь, очень красивая, — они входят в лифт, Хаширама переходит на томный голос, — дотрагивается до ее бедер рукой и Мито сразу поднимает на него свой пронзительный взгляд, сжимает его руку своей до боли и отвечает спокойно.       — А ты как говно, — ее красные губы в помаде вытягиваются в усмешке, и он поднимает иронично бровь, подведенную карандашом, слегка вверх, — удивительно, правда, как мы поменялись местами? Ты цвел и пах все года — загибалась дома на кухне с ребенком в руках и забыла, что такое косметика и нижнее кружевное белье и чулки. Все ждала, когда же мой дорогой муж вернется с работы и трахнет меня. А он в то время ебал других у себя на работе, — она смотрит на него с прищуром и кривится от отвращения. — Руки свои убери от меня — будешь лапать свою шлюху, времени теперь у тебя много — ты свободный человек, а мне твои прикосновения противны. — Лифт открывается на этаже Хаширамы, Мито проходит вперед в сторону его кабинета. Видит Рин — та с изумлением смотрит на жену Хаширамы. Мито останавливается и идет в сторону ее, Хаширама за ней.       — Добрый день, — она сжимается от неожиданного появления Мито в их офисе, — давно не… Мито усмехается, останавливается прямо перед ней и нагибается через ресепшен к девушке, подзывает ее рукой. Рин с удивлением приближается, Мито начинает:       — В следующий раз, когда будешь трахаться на столе моего мужа, советую выбрать белье подороже, есть хороший французский магазин на главной улице, — она говорит слова с издевкой, — если надо, скину адрес, мне не понравилось твое — слишком дешевое, с деньгами, которые ты тут зарабатываешь своей вагиной, могла бы позволить себе лучше, — она подмигивает ей, переводит взгляд на вазу с цветами, вынимает их и просто берет ее в руки и плескает воду в лицо. — и мейкап подправь, у тебя кажется все растеклось сейчас. Косметика хуевая видимо тоже — надо выбирать с более лучшей фиксацией, — спокойно ставит вазу на место и идет в сторону кабинета мужа. Рин в растерянности и шоке сидит вся мокрая, Хаширама матерится и бежит за женой. Мито спокойно заполняет свою увольнительную, протягивает мужу бумагу и говорит приказным тоном:       — Подписывай. Мне нужна печать. Дальше я сама соберу другие.       — Мито…       — Подписывай, я сказала! — она нажимает на слова интонацией. — У меня мало времени и прочее дерьмо я сейчас от тебя слышать не хочу, — смотрит на часы на руке, — у меня встреча скоро — поживее. Его жена слишком сильно изменилась — это факт. Она ему напоминает сейчас его брата пару лет назад — они даже говорят фразу одинаковые. Хаширама выдыхает и ставит свою подпись и печать.       — Ты все равно еще живешь в нашем доме со мной! — видит, как она забирает бумагу и встает, — у нас общая дочь!       — Никто и не отрицает, что у нас общая дочь, — Мито разворачивается и смеряет мужа взглядом, — но слава богу это единственное, что меня с тобой теперь связывает. Хорошего рабочего дня — пользуйся презервативами, чтобы не залетела Рин, а то мало ли, тебя Изуна или Обито выебет до такой степени своей компанией — что не дай бог алиментов на две семьи просто не хватит, — она захлопывает за собой дверь, сталкивается в проеме двери с Шион и смотрит на нее пристально. Сначала в глазах мелькает раздражение, но видя виноватый взгляд незнакомой девушки — успокаивается сразу.       — Добрый, — девушка в растерянности смотрит на обворожительную женщину прямо напротив нее. — …день, — краснеет, — простите, я чуть не сбила вас. Мито улыбается девушке и отходит в сторону:       — Все в порядке. Ничего страшного.       — У вас очень приятный парфюм, — Шион поджимает папку к груди запинаясь, — господи, что я несу… Мито озадаченно наклоняет голову вбок и улыбается:       — Спасибо — это Том Форд Тосканская кожа. Мне тоже нравится.       — А вы…работать тут будете? — Шион смотри на Мито заинтересованно, — я никогда не видела вас тут…ой…я забыла представиться…извините за мое невежество. Я Шион Хьюга, первый инженер, — она протягивает руку, — приятно познакомиться с вами. Вы, — она выдыхает, — очень красивая.       — Я Мито Сенджу Узумаки, — Мито протягивает руку милой девушке, — я тут работала когда-то, уволилась вот, — она отвечает с ироничной усмешкой, — бывшая жена Хаширамы.       — Бывшая жена? — Шион запинается, — простите, я не знала…я как-то и не видела вас тут ни разу. Не слышала о вас. Извините — мне стыдно.       — Ой, это неудивительно, — отмахивается Мито, рассматривая девушку, — с моим ебливым мужем всех и вся, который то мужиков трахал, то меня, то вот Рин, порой сложно понять женат он или нет. Понимаю. Шион краснеет и отводит взгляд.       — Простите, мне надо идти. Приятно было познакомиться с вами, Шион. Желаю вам терпения и сил в этом ебаном притоне, — она с сочувствием улыбается девушке, — до свидания. — разворачивается и уходит в сторону лифта.       — До свидания, — только и может из себя выдавить женщина и открывает дверь кабинета Хишарамы, — здравствуйте Хиширама. — Видит его взгляд полный раздражения, — у вас очень эффектная и красивая жена, — говорит задумчиво, — в смысле… бывшая жена. Хаширама фыркает и кивает:       — Спасибо, я уже и сам забыл, какая она у меня может быть. Женщины удивительные существа — стоит им тебя бросить, расцветают сразу — магия. Ладно, хрен с ним…какие новости?       — Да, — Шион садится на стул напротив и протягивает папки. — В общем, вот чертежи и вот отчеты, — указывает пальцем на бумаги, — а это… Кагами пригласил Мито в отличный ресторан в центре города. Тут была только Восточная кухня. Все выполнено было в таком же стиле, и по итогу они сидели в лоджии — пока официанты в дорогих кимоно разливали им напитки в маленькие чашечки из глины и накрывали на стол множество тарелок к разным закускам.       — Я очень горд тобой, что все получилось, и у тебя хватило смелости и сил довести до конца весь процесс. — Кагами облокачиваясь об ладонь щекой подносит чашечку саке к губам, отпивает и улыбается женщине, — выглядишь ты сегодня просто восхитительно, дорогая. Мито сняла свои туфли на каблуке, села на специальные подушечки и наконец смогла расслабиться от напряжения всего дня:       — Если бы не твой адвокат, все бы затянулось на месяцы вперед. Спасибо тебе за такого профессионала, — она смотрит на Кагами с теплотой, — и спасибо тебе за все — ты спас меня, появившись в моей жизни в самый нужный момент по чистой случайности.       — Случайности не случайны, — Кагами смеется и подносит закуску ко рту, — значит так надо было. Я рад, что смог внести своим присутствием в твоей жизни пользу.       — Этого мы не узнаем никогда. — Мито выдыхает и смотрит на официанта, который принес им главные блюда, благодарит его, мужчина ей кланяется и уходит.       — Ну что, моя дорогая, — Кагами поднимает тост, — за тебя и твое перерождение. Я горжусь тобой!       — За новую жизнь! — Мито улыбается счастливо другу, и они чокаются чашечками аккуратно. — До дна?       — До дна! — смеется Канами и выпивает залпом. — вечер у нас сегодня только начинается…

***

Тобирама из-за сильной усталости отказался праздновать свой день рождения в тот день — с новорождённым ребенком в принципе было трудно вообще что-либо праздновать, особенно первый месяц, радость приносила возможность хотя бы полноценно поесть или поспать более трех часов в стуки. С Мадарой они выработали отличную стратегию — так как графики отличались слишком сильно — на ночь каждый из них мере возможности менялся ведущим смотрителем ребенка — кто-то из них жертвовал сном так или иначе — кто мог поспать намного больше с утра, когда уже встанет или Конан или Орочимару или остальные в их доме — у кого был в этот день выходной. Несмотря на отказ Сенджу праздновать день рождения — Мадара устроил праздник им обоим, благодаря Орочимару и его помощи — они все-таки выбрались оба на пару часов в спа, чтобы просто отмокнуть в сауне и пропариться в бане, после чего каждому делали массаж в четыре руки массажисты. Удивительно — но это на данный момент был наилучший подарок на все дни рождения вместо взятые для Тобирамы и Мадары — все познается в сравнении… когда ты очень устаешь и выматываешься — начинаешь радоваться любому выходу из дома, помимо работы или учебы. Они в основном просто лежали в полном молчании в сауне и каждый просто хотел насладиться тишиной. После на их звонок, что они уже едут к дочери домой — друзья их послали в далекий ресторан посидеть и поужинать нормально и сказали — что дверь им от дома попросту не откроют, если они вернутся домой раньше, чем в десять часов вечера. На все «но» и уговоры Тобирамы и возмущения Мадары — получили крик в трубку от Конан, и на этом разговор был закончен.       — Мы справляемся с Кагуей! Ничего с вашей малышкой не случится — заебали! Я кормящая мать, у меня пять мужиков-помощников в вашем доме, вы реально думаете мы не справимся, Мадара?       — Но…       — Веди мужа в ресторан и не беси меня! Вам надо отдыхать тоже! Обоим! — женщина фыркает и Мадара выдыхает обреченно — бешенная женщина — с ней правда лучше никогда не спорить, особенно в период беременности и в первый год после родов — когда гормоны в ней еще ой как шалят. Она и заехать может чем-то по лицу — не смутится даже.       — В общем, — дела у них нормально, справляются, — пристыженный Мадара смотрит на тревожного мужа за столом ресторана и пытается улыбнуться, — ладно, она права — нам правда надо хоть немного развеяться и отдохнуть хотя бы сегодня…       — Как-то последнее время это трудно выходит, — Тобирама качает в руке бокал вина красного и выдыхает устало, — мне кажется у нас с тобой паталогическая тревожность уже развилась на фоне гиперзаботы о дочери… Мадара растирает свою больную ноги и кивает в согласии — спорить было бестолку, пора, наверное, им идти на семейную психотерапию к Орочимару вдвоем.       — Завтра у меня утром врач и вечером после занятий, — он выдавливает сок лимона на устрицу и выпивает ее залпом, запивает глотком белого вина и выдыхает, — вернусь немного позже.       — У меня выходной завтра — все нормально. — Тобирама улыбается ему и сжимает ладони мужа своими, — легче становится? Хоть немного помогает лечение, спустя два месяца есть прогресс? Мадаре очень хочется соврать в этот момент мужу и убедить мужа в том, что все хорошо, но смотря в его глаза и в принципе дав себе обещание никогда ему не врать и ничего не скрывать, лишь выдыхает — Тобирама понял без слов.       — Я найду выход, обещаю. Я работаю над одним проектом уже много лет и, если все получится — ты будешь полностью здоров. — Он хмурится и отпивает еще, — изначально он планировался как теория, но настолько я вовлекся в процесс, и он начал свое распространение после конференций — что на данный момент я думаю — получится, и найти инвесторов, и в принципе совершить революцию в лечении и пересадке стволовых клеток… это поможет и тебе, и другим больным. Мадара молча слушает его и просто наклоняясь целует в губы и говорит ему тихо:       — Мне намного лучше, когда ты рядом со мной, а с тех пор как у нас появилась дочь — я ощущаю себя совершенно на седьмом небе от счастья, — он ловит грустный взгляд мужа на себе, — не смотри на меня так, — он выдыхает, — поверь, не все можно решить медициной — большинство проблем, как и психических, так и физических, идет напрямую с головы, из-за травм непроработанных, из-за скопленных мыслей и переживаний внутри, в том числе и из-за самого себя — каждый человек от чего-то любит добивать себя неосознанно еще больше, — он указывает на свою макушку, — и мне кажется, ты знаешь это лучше, чем кто-либо. Тобирама слушает мужа с интересом. Впервые они заговорили на эту тему вот так вот прямо. Сколько он помнил Мадару Учиху — тот испытывал настоящий отказ от любой психологической помощи. Сначала казалось — из-за полной уверенности в себе и одновременно к сильному недоверию к окружающему миру — обоснованному, после некоторых событий он менял свое мнение — начинал все больше придерживаться мнения, что дело больше в неспособности признать то, что ему помощь все-таки нужна — ведь установка человека по жизни — играет огромную роль. Она отображается в его поведении, отзеркаливается в его действиях, становится твоей моделью поведения. А после пришел к заключению того что. Мадара попросту боялся — это был подсознательный страх — понять, что из-за всех этих установок — у него проблем настолько скопилось внутри много — что ему попросту уже ничего и ничто не поможет — Мадара выбрал иную стратегию — надеяться в жизни только на две вещи: 1) На себя 2) На любовь к другому человеку По сути отличная стратегия — только не всегда рабочая, если вы оба травмированы и не всегда можете вытянуть даже себя.       — И мне кажется, после всего лечения и множество стол врачей и событий в жизни, — видно по выражению лица и интонации, насколько мужчине сложно даются эти слова, — мне действительно стоит обратиться за помощью. — Мадара заканчивает свой монолог и допивает вино залпом — устрица снова исчезает в его полости рта.       — Я в любом случае поддержу тебя и буду с тобой рядом. — Сенджу проводит своим указательным пальцем по косточкам пальцев мужа, большим гладит его кожу и улыбается в ответ, — все получится — хоть и займет много времени. Это не быстрый процесс, он требует достаточно большого времени и работы над собой — порой это тяжело, часто — невыносимо, но мы вдвоем и вместе, невыносимо полностью — было бы проходить все это поодиночке.       — Я знаю. — Мадара нехотя выдавливает из себя гримасу — в этом и бонус и одновременно проблема — но без проблем с подковыркой, которые в нашей жизни обретают более сакральный смысл — было бы попросту скучно жить.       — Да. — Тобирама от смеха прослезился даже, алкоголь расслабил, прилив нежности окутал тело и сознание, — скучно нам жить не приходится точно. Следующие недели летели столь быстро, что не успевал он даже замечать проходящие дни… Вроде, недавно родилась его дочь — а уже на дворе наступила весна. Наличие ребенка в значительной степени одновременно и растягивает по продолжительности времени каждый день, одновременно и проходят мимолетно недели. За месяц плюс минус они подстроились под новый, непривычный для их биполярной семьи — теперь их трое, у них новый режим, новые правила и законы. Проблем, конечно стало значительно больше, как и повседневного стресса — но радости все равно больше. Радость наступала каждый раз, когда:       — Смотри, она уснула, — шепотом показывает на малышку Мадара, пока они оба сидят у кровати ее качая поочередно и пытаясь понять — почему маленькая Кагуя снова плакала.       — Она такая милая, когда спит. — Тобирама опирается своим лбом о плечо мужа и ощущает, как Мадара нежно поглаживает его по волосам.       — Она вообще очень милая — даже когда плачет или кричит на весь дом. Или…       — Теперь поменять подгузник по времени у меня занимает две минуты! — с гордостью говорит Мадара Конан, — полтора месяца тренировок не прошли даром!       — Теперь я на ощупь понимаю уже до какой температуры довел смесь для кормления — мне даже термометр больше не нужен. — Тобирама делится своим прогрессом в познании кормления ребенка во время ужина с друзьями.       — Ночью мы спим на полчаса больше — оба мужчины хохотнули, пока Сасори раздавал приглашение на их с Дейдарой свадьбой, — следовательно на полчаса дольше мы сможем не засыпать на вашем празднике по поводу бракосочитания. Оба мужчины полетят в Америку играть свою свадьбу — ведь только там теперь можно официально заключить однополый брак по закону, — ты извини нас, что мы не сможем быть с вами там лично.       — Бросьте, у вас лялька на руках и два животных, даже не извиняйтесь. Мы все понимаем! — слышатся два голоса в трубке.       — Вы завтра уже летите? — уточняет Тобирама пока вчетвером вышли на прогулку с утра — он с псом, Мадара с коляской.       — Да. — радостно говорит Сасори. — Конан моя свидетельница, у Дейдары Хидан. Какузу тоже летит с нами — скучно точно не будет.       — Вот Нагато будет весело с малым неделю в свой отпуск. — смеется Мадара, — думаю он точно поселится у нас опять.       — Конан заслужила отпуск. — Дейдара смеется, — у Нагато есть все шансы проявить себя как настоящий папаша! Нагато проявляет себя как настоящий муж и папа с самого момента рождения сына — дергается от любого звонка жены и весь на нервах каждый божий день. Счастье накрывало их обоих, каждый раз, когда Хината перенимала малышку с люльки на свои руки и измеряла ее вес, пульс и отмечала остальные, все необходимые показатели на бумаге.       — У вас здоровая, прекрасная девочка, дорогие мои папочки, — вручает Кагую в руки и оба мужа тянут свои руки рефлекторно уже — чтобы перенять свое наследие на руки. Больше ничего говорить Мадаре не надо, посреди ночи он залазит в ночной магазин и едет искать любую круглосуточную аптеку по всему городу.       — У Кагуи температура кажется. — Сенджу бубнит тихо своему мужу, держа ребенка и смотрит на него растерянно. Мужчина поднимается с кровати сразу же и бежит в сторону телефона, потом в сторону аптечки, после в сторону ванны — пока Тобирама пытается успокоить плачущую дочь, стоя посреди спальни в одних трусах. Теперь посреди ночи Тобирама резко включает в себе режим врача, и они сидят до шести утра вдвоем над кроватью дочери — Мадара с каплями для сердца ибо прихватило от волнение, Тобирама с мокрыми повязками и хмурым лицом — он справится. Не спал он нормально уже месяц — в прошлый раз уснул на работе прямо в дневное время суток отключившись на столе — Кагами тихонечко прикрыл за собой дверь и дал бедному мужчине поспать в свою смену — в случае надобности они его разбудят. Проснулся от того что мало того шея болела адски — отлежал, так еще и голова гудела будто он пил, не просыхая неделю точно. Медленно поплелся в сторону автомата с кофе — понял, что ему требуется намного больше сна, когда заметил за собой, что десять минут стоит и просто смотрит на кнопки с выбором напитка. Выдохнул, нажал на экспрессо и вышел в курилку.       — Мадара Сенджу! — слышится крик в аудитории опять, все оборачиваются в сторону Мадары — который попросту спал, и с выдохом говорят преподавателю о том — что у него ребенок родился — бедный мужчина просто не вытягивает ни учебы, ни что-либо еще.       — Ладно, пусть спит, — преподаватель впервые сжалился над бедным Учиха — тот все равно магическим образом сдавал все зачеты на отлично и практики — хорошо, когда твой муж врач и все непонятное объясняет понятно на пальцах. Мадара проснулся к концу лекции, виновато подошел к преподавателю, ощущая себя не под сорок лет — а на все восемнадцать как школьник, который проспал свою первую пару. Иронично то, что он так себя чувствовал весь второй год обучения — внутри эго буйствовало, не терпело подобного унижения и такого отношения, не говоря уже у прирожденном нарциссизме — который просто со всего ахуел уже давно стоя в сторонке. Чтобы он — один из списка форбс в свои тридцать с огромной корпорации в прошлом — вообще когда-то опаздывал и тем более извинялся перед другими за опоздание — да никогда. а сейчас, сейчас это все в прошлом — он обычный второкурсник в мед университете с хроническим недосыпом — и понимал, что сам выбрал эту дорогу, осознанно и целенаправленно. Оставалось засунуть свое эго в задницу, выдохнуть и просто стоять перед пожилым учителем и сверлить взглядом пол.       — Извините меня… — он начинает нехотя, — я правда ужасно устал — не спал нормально уже два месяца с рождения дочери и просто не могу уже бороться с недосыпом никак. Я выучу все самостоятельно и сдам нормативы летом.       — Я верю тебе, не бери в голову — я все понимаю, — неожиданно для Мадары учитель смягчился, смотрел на него с пониманием, — ребенок в семье — это всегда тяжело и большая ответственность, у меня у самого трое детей. Первенец? — он улыбается уставшему Учихе.       — Да. — Мадара кивает, — мы оба измотаны.       — Иди спи домой, я тебя отпускаю — ты и так один из лучших студентов, были на моем памяти такие как ты — у вас мозги работают хорошо, самоучки. Это огромный бонус на самом деле — чем раньше начинаешь, тем лучше. Вот твоя зачетка, — он протягивает бумажку ученику и Мадара видит одно отлично, — да я поставил тебе отлично по практике, уходи, иначе передумаю и поставлю трояк, — мужчина ворчит наигранно и Мадара с словесной благодарностью выходит из аудитории. Нужно было хоть немного выспаться перед важным днем, потому что он наконец решил, что пора медленно вкладывать в свою новою компанию — запатентовать проект. Название, найти хорошего нотариуса и начать воплощать в жизнь идею, ту самую о которой он задумался в ноябре. А для того чтобы хотя немного соображать, требовалось освежить свои знания — прийти в более-менее свежем виде на встречу и слетать в Германию для начала — запатентованной названия компании и одновременно разузнать в больнице некоторые детали — совместив обязательное посещение клиники с рабочими делами. Решил начать именно там — в Дании даже о себе знать не хотелось, у него заранее сложился план действия на будущее из семьи — он будет строить его в Америке и открывать филиал в Америке сразу. Проект они готовили с его доверенным лицом, которое он наконец нашел через старые связи в системе уже около трех месяцев — оставалось презентовать, найти для начала заинтересованных инвесторов и медленно начинать разработку все моделей медицинских машин, скорой и оборудований так, как он их видел. Для всего этого нужны были высококвалифицированные работники. Хидан, Какузу и Сасори выступали через свои связи посредниками — Сасори во время бракосочетания уже уделил два дня своего времени для прощупывания почвы. В деле был и Дейдара — тот подписался на разработку именно химических элементов жидкостей — в нем проснулся тот самый старый добрый химик, образование которого он использовал разве что в своем бизнесе. Через связи Сасори и Чие — заинтересованных инвесторов уже было пять, что отлично для начала. Проект был колоссальный в масштабах — на одной из встреч было начать строить свою собственную больницу по итогу — на постройку уйдет ровно 4 года. Тут подключились Хидана и Какузу со своей нежной любовью к архитектуре и теперь каждые две недели летали в Филадельфию на переговоры о купле-продажи земли. Там будет их первый филиал. К концу марта он прилетел в Мюнхен — сначала в больницу на пару дней обследования, после летел в Берлин по рабочим делам, оставляя скрепя душой своих дома одних, Орочимару поселился на две недели снова чтобы Мадара не переживал по этому поводу и пожелал ему удачного лечения. В Германии Мадара всегда спокойно переходил на немецкий.       — Нам нужно название вашей будущей франшизы, — его юрист сидит, смотря на Мадару пристально и показывая новые законы, написанные на бумагах, — после чего будет проверка по всем базам данных — нет ли таких уже запатентованных названий и если повезет с первого раза — вносим пошлину, взнос и оформляем бумаги на название, для избежание в будущем неприятных моментов, — он протягивает Учихе бумаги для подписи, — Сенджу Мадара, вы уже придумали название? Мадара одет сегодня строго -костюм с галстуком синего цвета поверх винного цвета рубашки, волосы аккуратно убраны назад в низкий хвост, он постукивает своими пальцами по столешнице дубового стола и поднимает на своего человека спокойный взгляд:       — Да. Думал он долго над этим вопросом, сначала не мог выбрать что-то одно из множества вариантов и расписывал названия на бумаге, во время лекции, краем уха слушая слова лекторов, хотелось в одном названии уместить оба имени — его и мужа, и чтобы звучало. Сначала определённое словосочетание никак не возникало в мыслях, пока однажды его муж не позвонил ему на сотовый и тут его осенило.       — Говорите. Мадара спокойно закуривает свою сигарету в кабинете — ему было разрешено курить и выдыхая дым изо рта говорит нейтральным голосом, но сам улыбается тепло от этого названия:       — Свою корпорацию…я назову — МадаТоби. Мне кажется, отличное название.       — Неплохо, — оценивающе протягивает юрист и фиксирует название на бумаге, — по крайней мере я такого еще не слышал.       — Я тоже — думаю это название будет точно свободным, — он лениво протягивает, — ну, а если занято уже каким-то мудаком, то переставим слова и получится, — он пишет на листе бумаги слово и поворачивает к юристу, — ТобиМада. Мне в прочем без разницы какое из них будет. Мне нравятся оба, — он устало зевает и кивает, — на сегодня все?       — Да, я вам в случае удачного варианта — отзвоню в течении недели, когда наши люди проанализируют все возможные платформы.       — Отлично, я как раз буду в Мюнхене еще полторы недели, надеюсь проблем не возникнет, — они пожимают друг другу руки, и мужчина наконец выходит из огромного стеклянного здания в центре столицы. Пока все шло по плану — он скучающе смотрит на карту и выдыхая, идет в сторону парка — захотелось пройтись сегодня пешком до отеля, закупить домой игрушек дочери в торговом центре и купить Орочимару подарок за всю помощь, которую старик оказывал на протяжении всего времени. Тобирама как раз работал три смены подряд сейчас, и мужа он не трогал, чтобы тот спокойно себе провел две важные операции — ночуя в больнице и ведя процесс третьей на последний рабочий день. На этот раз он курировал новых стажеров из Израиля. Опытом делились — чему Тобирама был только рад, была в этом своя романтика. По крайней мере, Мадара сможет отоспаться в больнице за неделю и уже после сменить Тобираму в обязанностях отца и дать мужу спокойно проспаться пару суток по возвращению домой. Он выдыхает и понимает, что хоть и злиться сейчас на ситуацию без толку, но признаться себе в этом было бы нечестно перед самим же. Секса у них не было полноценного с тех пор как родилась дочь — оба настолько уставали, да и в доме было постоянно полно народу что и как-то было не совсем комфортно заниматься любовью в том темпе и позах, в которых они привыкли, а привыкли они себя не сдерживать. Мадара только сейчас понял, проспавшись пару суток здесь — насколько соскучился по телу мужа и прикосновениям к нему с сексуальным подтекстом — нет, конечно, и минет у них был, и ласки в успешный момент и поцелуи перед сном — обнимали они друг друга во сне всегда, но порой хотелось нечто более животного, грубого и грязного. Усмехнулся своим мыслям.       — А когда-то, вы не трахались годами, Мадара, и ничего — жили же — говорит сам себе, — вот что значит дать себе волю и распуститься.       — Ну вы трахали друг друга ментально, — подъебывает его голос в голове иронично, — как ни крути секс, у вас то ментальный, то физический по сути был всю вашу жизнь. Сам пошутил — сам посмеялся. Пришел в отель, перед завтрашним перелетом, единственное, чего хотелось — поужинать в ресторане немецкой кухни, выпить бокал пива темного и просто пожелав мужу спокойно ночи — лечь спать. От плана не отклонился — уснул в восемь вечера как убитый. Хронический недосып до сих пор оставался на лице огромными темными кругами под глазами и усталостью, которая стала сроду нормы. Врачи ему прописали огромное количество витаминов, которые он так и не успел пропить — забыл, теперь пожинал последствия. Но был во всей этой ситуации. И огромный плюс — чем больше устаешь, тем по факту меньше ощущаешь боль в ногах.

***

Данзо только закончил разговор с Тобирамой, сидя спокойно в гостиной своего дома, до сих пор держал в руке телефон, спокойным взглядом смотрел в окно — начинало темнеть, медленно. Тобирама должен был приехать к нему через час, договорились о встрече в родительском доме — своих мать и отца он отправил на заслуженный отпуск в тёплые страны на первые, за долгий отпуск, проведенный в больнице на лечении. В доме родителей ему не хотелось быть — по крайне мере туда всегда могут наведаться контролирующие лица из больницы, а быть под пристальным надзором, как лабораторная крысы — теперь ему казалось одновременно и нелепым забавным, и вызывало в глубине души настоящее отвращение. Тобирама наконец-то соизволил явиться к нему спустя пару месяц, снизошел. Данзо усмехается своим мыслям, направляется принять ванну перед встречей, проходит мимо зеркала — он изменился с тех пор своего открытия всех граней в себе, вернул себе здоровый вид, тщательно стал следить за собой — как никак Сарутоби обещал ему работу, работой в частной клинике он обеспечил друга на год вперед. Данзо был профессионалом своего дела — ни с кем не заводил никаких отношений, даже дружеских, выполнял свои операции под надзором старших врачей и спокойно уходил. Никаких лишних фраз — никаких слов, клиника была немецкой, впрочем, ему и не надо было знать немецкий чтобы понимать, о чем врачи говорят между собой — ему было это попросту неинтересно. Какой бы ты национальной принадлежности ни был, все равно один — латынь, так сказать личный у врачей, свой международный. В случае крайней необходимости спокойно переходил на английскими со своими пациентами — те приезжали из заграницы, лечились там, клиника брала в три раза больше за оказание операционных услуг, но и от времени ожидания избавляла, в отличие от государственных или частных клиник Дании, в которых в первую очередь лечили только своих. В свободное время все время был на связи с Зецу, теперь официально состоял в их американской команде и ассоциации врачей — там никто его не знал, ненужные данные были подчинены. Что было только на руку — кто ж знал, что Тоби, c которым они познакомились уже лично месяц назад — окажется настолько полезным. Полезным и похожим на него. Мужчина сам лично прилетел из Америки, оставался в отеле и неделю они встречались в ресторане отеля именно там. У Данзо было много предположений изначально, судя по Зецу, каким может оказаться его сводный брат, даже изначально не принимал его на серьезный счет, но только познакомившись с мужчиной лично, поменял сразу свое отношение. Хотя, изменить мнение пришлось еще при первом зрительном контакте. Тоби сидел спиной к нему в ресторане тем утром и спокойно смотрел в окно, на столе открыт ноутбук, стоит пепельница, в руках сигарета и чашка черного кофе. Первое, что бросалось в глаза — идеально выглаженный костюм винного цвета, пиджак был небрежно наброшен на плечи, под ним белая поло-майка, обе руки в татуировках до плеч — выполненные со вкусом и одним стилем. Телосложение подкаченное, пальцы аккуратные, на запястье дорогие часы фирмы Ролекс. Черные как смоль, прилизанные волосы, дорогой парфюм, приятно оставляющий шлейф. На переносице черная оправа очков — глаза — чистого, небесного оттенка. Длинные черные ресницы, тонкие губы вытянуты в ровную линию. На лице аккуратная щетина.       — Добрый день. — Данзо выглядит сегодня как в лучшие свои времена, и садится напротив человека, Тоби автоматом устанавливает зрительный контакт и изучающе осматривает его.       — Утро, — поправляет его спокойный, хрипловатый голос, протягивает руку в знак приветствия, — Тоби Онноноки. Приятно познакомиться, Данзо Шимура, и увидеть вас лично. Мой младший брат все уши прожужжал о вас, надеюсь он не слишком вас достал своей настырностью, — его губы искривляются в усмешке, — и экстраверсией.       — Взаимно. — Данзо улыбается по приличию и рассматривает мужчину в ответ. Первое, что бросается в глаза — взгляд. Свой человек — взгляд тяжелый, пронизывает насквозь, глаза хоть светлые — при зрительном контакте темнеют и смотрят пристально. Интересный человек — у таких людей множество скелетов в шкафу, это видно сразу по манере поведения, по сдержанности и по ироничной поверхности, — нет, ваш брат меня никак не утруждал. Он очень приятный молодой человек с огромными амбициями и потенциалом. С ним было принято вести беседу, — Данзо усмехается и заказывает себе кофе.       — Амбиций у него хоть отбавляй, — отпивает свой кофе Тоби, смотря в глаза мужчины напротив, — слава Одину, их получилось направить в нужное русло и выбить ненужное дерьмо из головы. Ему повезло, что у него есть я, — констатирует как факт, без какого-либо стеснения. — Но, впрочем, вы и сами это знаете лучше, чем кто-либо, к чему приводят неконтролируемые амбиции порой.       — Думаю, вы тоже отлично осведомлены к чему они приводят в ненужный момент жизни и с ненужным человеком, не так ли? — Данзо бровью не повел, в голосе слышна ирония, Тоби заметно улыбнулся, — все мы по молодости чертовски амбициозны, особенно если это касается не только профессии, но и межличностных отношений, — официантка приносит ему кофе, он кивком благодарит и закуривает.       — А ты хорош. Мы с тобой подружимся, — его собеседник задумчиво отодвигается на спинку кресла и рассматривает Данзо. — Слышал, ты тут лучший. — он закуривает, — ну точнее, помимо Тобирамы Сенджу, на которого у меня тоже есть виды.       — Боюсь, Тобирама Сенджу стал человеком семейным, — Тоби заметил, как от этих слов взгляд Данзо потемнел, — муж, ребенок, счастливая семья и все такое. Тоби поднимает вопросительно бровь и спрашивает спокойно:       — И что? Была семьи — не будет семьи, — он пожимает плечами. — Разве это проблема для карьеристов, таких как вы оба? У вас мозги работают лучше, чем у кого-либо в этой ебучей дыре, смысл тут оставаться?       — К Конан с ее потенциалом это тоже относится? Или для вас она стала среднестатистическим классом? У нее муж и ребенок тоже, хоть и специалист она лучший во всей Дании, — Данзо спрашивает это спокойно, прикуривая и видит, как Тоби меняется в лице, а после выдыхает. Провокация на провокацию — всегда лучший и наиболее эффективный, как и быстрый способ — понять человека напротив.       — Позицию лучшего патологоанатома она потеряла около трех лет назад, — сухо отвечает Тоби, — теперь она в топ десять, но, никак не в начале, — он спокойно кладет ложку сахара в кофе, размешивает его маленькой ложечкой, смотря на напиток с долей отвращения, — с ее декретом, она окажется в конце списка, если и вовсе не вылетит из него… пока будет выхаживать свой багаж в виде ребенка и… — на губах появляется нейтральная усмешка, — непутевого мужа.       — Вы на мой вопрос не ответили, — Данзо подмечает аккуратно. Тоби достает сигарету из портсигара и, смотря в глаза Данзо, затягивается:       — А что мне тебе еще сказать, Данзо? Мне нужны лучшие из лучших и с амбициями, чтоб поставить раком американскую систему здоровья, а не мамочки с прицепом. — Данзо подмечает как они резко перешли на — ты, значит задел за живое.       — Будь она мамочкой с твоим прицепом, — Данзо говорит спокойно, — ты бы говорил так же или иначе?       — Будь она моей женой, которой должна была быть, — в голосе проскользнуло едва слышимое раздражение, — у нее был бы не прицеп, а мой ребенок, который был бы намного раньше и нашему карьерному росту не мешал никак. Я слишком уважал эту женщину и любил, чтобы втягивать ее в дерьмо и гробить ее карьеру. Но видимо — зря, я слишком уважал ее, таких как она надо вести, а не быть ведущим, она проехалась по всем фронтам.       — Знаешь, в чем наша с тобой разница, Тоби? — Данзо услышал все, что хотел и самодовольно усмехнулся.       — Ну?       — Я иду до конца, а тебя хватило до середины, — Данзо скрещивает руки в замок на столе и поворачивается к окну, — в этой жизни все надо доводить до конца, если что-то начал и чего-то хочешь, — их взгляды встречаются снова, — и я говорю не только о работе, иначе ты так и останешься по итогу ни с чем. Подумай об этом — сублимация в работу хоть и помогает порой, но оставляет ебучую дыру вот, — его пальцы медленно поднимаются и указывают в сторону грудной клетке собеседника, — здесь. Все или ничего, Тоби. А все в моем понимание — все во всех сферах любой ценой. Тоби ухмыляется и качает головой:       — Теперь и мне стало многое понятно про тебя, а я все не понимал, как ты дошел до таких верхов, теперь стало более ясно как — все или ничего касалось всех?       — Всегда будет касаться, — пожимает плечами Данзо, — не всегда получается сразу, порой происходит ступор, но, — он медленно отстукивает темп на столе, — это совершенно нормальная практика. Не всегда все происходит настолько быстро, как хотелось бы — главное не обосраться и все равно встать. Встать и до своей цели дойти, — его рука замирает и пальцы сжимаются в кулак, — по головам, если надо.       — И что ты предлагаешь? — Тоби заинтересованно слушает.       — Конан была одной из тех, кто разрушила мою несостоявшуюся семью с Тобирамой, — отвечает Данзо, — будет честно, если ради тебя и нашего сотрудничества, я разрушу ее — и мне спокойно, и тебе приз в качестве отличного специалиста и любимого человека снова рядом.       — И каким образом ты собираешься это сделать? — Тоби поднимает скептически бровь, Зецу говорит ему о том — что Данзо специфический человек и от него порой мороз по коже — так вот мороза нет, а вот один огромный интерес — да. Он напоминает ему себя самого когда-то, пока руки не опустились.       — Поверь, лучше тебе не знать. — Данзо улыбается, открывает меню и рассматривает позицию завтраков, — ну что, позавтракаем, коллега?       — С радостью. Я как раз проголодался. — Тоби улыбается Данзо и сам открывает меню, — и все-таки, — он переспрашивает, — что ты собираешь сделать?       — Скажи, — Данзо рассматривает меню, голос его непосредственен, — ты любишь детей? — Тоби задумывается и рукой показывает — 50 на 50. — Я вот понял… — Данзо наконец выбрал блюдо и подзывает рукой официанта, — …что терпеть их не могу, если они не мои. Особенно, если они моего любимого человека, — он захлопывает меню и поднимает взгляд, наполненный холодной яростью, — не от меня. Данзо спокойно выходит из дома, садится в машину и выезжает в дом родителей. Как раз собак покормить надо и выгулять их — Тобирама же любит гулять, вот и погуляют. Бумаги с диагнозом раковой опухоли и доскональными описаниями во всех красках и обследованиями хранил в машине — наконец-то он может лично показать это произведение Тобираме и заодно отследить его реакцию. Учитывая, сколько месяцев Тобирама избегал его, погрузившись полностью в рутину своей семейки — реакция должна быть отменной. Данзо предполагал — Тобирама запамятовал их разговор или специально, или не нарочно — но так или иначе, его память он освежит во всех подробностях.       — Выглядишь дерьмово, — подмечает Данзо, выходя с собакой на крыльцо. Тобирама стоит перед ним, облокачиваясь на свою машину — уставший, лицо осунулось, круги под глазами стали приобретать синеватый оттенок. Он похудел. Даже слишком и по глазам видно — максимально старается вникать в разговор.       — Чувствую себя так же, — Тобирама закуривает сигарету и растирает шею. — Ты наоборот расцвел.       — Секс на пользу идет, — спокойно отвечает Данзо, они медленно идут в сторону дороги. — Сарутоби отличный партнер в отношениях — положительные эмоции всегда идут на пользу. — Тобирама кивком соглашается, идут дальше, — как дочь?       — Ноль реакции на секс — ну хорошо. Я понял — обозначает галочкой в голове реакцию прототип Данзо из времен подвала и хмурится, — и все-таки я говорил тебе, Данзо — надо было трахать его грубее — видимо, Тобирама любит жестче. Ты вроде всегда был снизу в ваших отношениях — надо было еще во время ваших с ним отношений дать себе власть над его телом, всосать душу и не только, — он усмехается, — это поправимо, ты же уже давно понял, что тебе больше нравится сверху — возбуждение колоссально. Не так ли?       — Растет…шумная такая, — в голосе Сенджу сразу слышна теплота и выражение лицо его меняется, — но прекрасная.       — Дети — цветы жизни, — Данзо пытается улыбнуться, — не так ли?       — На могиле их родителей, точнее родителя, — добавляет голос в голове Данзо — тот бровью не повел, про себя посмеялся.       — Дети ответственность и осознанный выбор по-хорошему, — спокойно отвечает Сенджу, — нет смысла жаловаться — я всегда хотел ребенка.       — Я знаю. — Данзо подзывает псов отца, и они сворачивают в сторону леса. — Именно поэтому, понимая твою занятость, я и не трогал тебя — маленькие дети забирают все свободное время. Это видно было по тому, как ты отвечаешь и мне понятно стало сразу — твоя голова плохо варит — ты проебался с корреляционным анализом, ты Тобирама, — с упреком с долей укора комментирует Шимура, смотря в глаза Сенджу. Тот выдыхает и медленно кивает.       — Я знаю. Я ужасно устал, — выдох, — в семье огромные перемены и.       — Второго завели что ли? — с усмешкой спрашивает Шимура, бросая быстрый взгляд на любимого человека. Блядь, я надеюсь у тебя хватило мозгов этого не делать — Тобирама, а смелости у Мадары, нам же не нужна такая огромная ноша потом — разгребать потом придется это мне.       — Нет, — смеется Тобирама, — я хоть и хочу еще двоих детей, но мне пока дочери хватает с головой. — Слава богу, — образ его второго я появляется прямо перед глаза Данзо и кричит ему на ухо — громко.       — О чем ты хотел поговорить лично? — Тобирама бросает внимательный взгляд в сторону Данзо и ждет ответа.       — О работе. Я хочу предложить тебе работу в Америке в нашей общине врачей — тебя лично там хотят видеть, как гения хирургии своего времени. В тебе заинтересованы, особенно, учитывая твой проект — ты там добьешься куда больших высот, чем в этой стране и во всей Европе. В Америке всегда технологии были на пару шагов впереди, чем на Западе. Ты нам нужен. Ты нужен мне. — Данзо кладет свою руку на плечо Сенджу, тот замирает и поджимает губы, — мы одно целое в работе уже много лет и работаем как один механизм — вместе мы достигнем такого, чего никто еще не достигал. Ты понимаешь? Я хочу, чтобы ты был на своем месте — ты заслуживаешь настоящего призвания, твоя гениальность должна развиваться и признание быть во всем мире — подумай, — он хватает и говорит со страстью, — сколько там возможностей и потенциала, чего ты можешь там достичь как ученый и врач, Тобирама. Мы вместе можем, вдвоем — нам дадут все удобства для этого — бери и едь. Тобирама замирает, не знает, что ответить и видно — как на его лице отображается масса эмоций в тот момент — он не ожидал.       — Я не могу, — он опускает взгляд, — не уверен, что и хочу, у меня семья и дочь.       — Тобирама! — Данзо вскрикивает, — ты загибаешься тут! У тебя своя больница тут, да. Но дальше что? пройдет пару лет, и ты медленно начнешь стареть — ты отдаешь свои знания своим ученикам — но ты забываешь о своем потенциале! Хоронишь его! Ты не понимаешь? Да твоим мозгам позавидует сам, мать его, Илон! Ты ебанный феномен — такие как мы рождаемся не каждое столетие!       — Я не великим хочу быть… — Тобирама ощущает, как Данзо сжимает его плечо и отвечает спокойно, — я хочу быть просто счастливым. Счастье в любви и спокойствии — а не в удовлетворении своих амбиций! Ты не понимаешь. — Тобирама выдыхает, — счастье — это когда оно не только в тебе одном — а когда ты разделяешь его с другими и продолжаешь его в других…       — Что с тобой стало? — взгляд Данзо потемнел, он пытается унять внутри настоящее раздражение. — Что ты с собой сделал?!       — Я обрел покой, Данзо, отпусти мое плечо и… — Тобирама пытается смахнуть руку мужчины, но тот лишь дергает его на себя и начинает с ядом в речи. Нет уж — ты никуда не пойдешь, я вправлю тебе твои мозги на место, радость моя.       — Ты помнишь о моей болезни? — Данзо смотрит пристально в глаза Тобирамы и курит сам, его губы вытягиваются в усмешке, — или как обычно настолько увлекся реальной жизнью что и забыл об этом? — Тобирама замирает, отводит взгляд в сторону — что означает — вытеснил воспоминание и заблокировал до лучших времен — не хотел ощущать себя виноватым и обязанным, скорее тут постарался Орочимару, какой же мудак, все время портит Данзо все планы и вносит свою лепту в сознание Тобирамы, притворяясь голосом здравого смысла и истины — от Орочимару точно надо избавиться… — вот бумаги, — вытаскивает из папки и протягивает их Тобираме. Сенджу нехотя перенимает папку в руки, открывает ее и рассматривает выписки врачей — смотрит на фото, сглатывает — Данзо внимательно всматривается в реакцию мужчины — подмечая про себя его эмоции на лице. Тобирама читает дальше все что написано там, рука тянется за сигаретой.       — Мне жаль. — Тобирама выдыхает.       — Мне тоже, — голос звучит нейтрально. — И пока я не сдох от своей же головы, я хочу что-то в этой жизни сделать, я не хочу умереть вот так. — Данзо переходит на жалобный тон и смотрит с мольбой на Тобираму, — пожалуйста, дай мне шанс быть живым в последние года — дай мне шанс, — он шепчет тихо, вжимаясь в Тобираму телом, — быть с тобой рядом и перевернуть эту сгнившую систему медицины на корню — мы с тобой столько лет работали над пересадками клеток. Пожалуйста, дай мне шанс выздороветь — дай мне шанс. — он видит, как в ужасе от понимания слов Тобирама дергается, — выздороветь, Тобирама. В Америке с твоим проектом жизни — вылечиться и жить дальше, стать как раньше — таким человеком, которого ты помнил, которого ты любил и за которого взял ответственность, — его голос слегка осел, он облизывает губы. — Ты же все время именно над этим и работал. Мы работали — искали средство лечения от рака — от которого умерла твоя мать. — Данзо выдыхает эти слова ему в лицо и ликует внутри — он знал на что нажимать.       — Пожалуйста, не… — Тобирама бледнеет, — не надо.       — Почему ты не хочешь дать шанс на жизнь мне? Мать ты свою потерял — неужели ты… — внутри у Данзо громко хлопают и смеются от совершенно манипуляции… — не хочешь дать шанс на жизнь мне? Я буду твоим первым пациентом. — Данзо пытается улыбнуться. — Я буду доказательством излечения. Мы сможем помочь другим людям, семьям и сделать счастливых ни в чем неповинных онко-больных и для этого нам нужно уехать. Мы сделаем счастливых детей — потерявших больных родителей. В Америке — там же…все шансы успеть. Прошу тебя, — он дается в слезы, примыкает в слезах к рукам Тобирамы и опускается в мольбе на колени, смотрит на него с отчаянием. — Ты же хочешь — исправить свои ошибки, не так ли, Тобирама? Победить болезнь — которая забрала у тебя любимую мать и сейчас пытается забрать с собой и меня. Ты поможешь мне? Умоляю. Ответь мне. Тобирама… Да или нет? С того момента как случился его нервный срыв в тот день — что-то изменилось в нем колоссально. У него не было больше подавленного настроения, не было и желания Тобираме звонить — общался он с ним исключительно сухо по почте, отсылая нужные им обоим материалам, отвечал тоже сухо — внимательно и пристально вчитываясь в содержимое письма, отпивая спокойно себе вино в доме. Не сказать — что ему не хотелось отвечать — иначе, конечно хотелось, но каждый раз он напоминал себе о четко сформированном плане, который сам собой требует соблюдения всех правил поведения и инструкций, которых подкидывал его мозг. Его черты характера раньше, поведение пару лет назад, основы его темперамента из детства и мысли, вперемешку с надломленной личностью, эмоциями — в которых преобладала нынче тихая ярость и сыграла большую роль. Он принял для себя в один день совершенно на трезвую голову конкретные решения. Достал лист бумаги, смотря на себя со стороны — сидящего рядом, тот утвердительно кивал и хвалил его за наконец-то включенные заложенные в нем черты стратега и человека, идущего до конца. План был составлен за пару дней — имена расписаны, годы — тоже, и он сидел сначала и смотрел на него из-под опущенных ресниц. После стал вносить правки — расписал характеры/увлечения/биографии каждого, что помнил, расписал все возможные варианты отхождения от планов и реакций его пешек на шахматной доске. Сидел вечерами отыгрывал партии сам с собой. И чем больше играл, тем больше погружался в свой новый внутренний мир — тем больше понимал себя и какой финальный итог он хотел видеть в своей жизни. На людях был дружелюбен — начал отношения сексуального плана с Сарутоби, делал все на автомате, вбил в себе в голову определенную модель поведения, отыгрывал внезапно появившиеся чувства — безупречно, главное самому в них поверить, секс здоровью шел на пользу и разнообразие в жизни наличием очередной фигуры на доске — в качестве приятного провождения досуга — не мешало никак. В семье был любящим сыном — частым гостем в доме родителей, даже путевку купил. В больнице появлялся четко намеченным числам и времени, на вопросы о самочувствии отвечал максимально правдоподобно, воспроизводил эмоции четко по импульсам как должны они в естественном виде быть. Был послушным бывшим пациентам — посещал психолога женщину, говорил с ней обо всем, о чем она хотела, и он хотел в легкой завуалированной форме — все рычаги давления подобного рода специалистов он тщательно изучал в больнице — слушая других, заучивая ответы и реакции. Поддерживал дружеские отношения с Таюей до сих пор — часто встречались в свободной форме пообедать и обсудить новости из жизни каждого. Он даже с Кабуто созванивался и спрашивал все ли у него в порядке, избегая своего желания перейти на издевательский тон. С Цунаде был ласков и дружелюбен. С Изуной они так больше и не пересекались — ну ничего страшного. То, как он проводил досуг — знать никому было необязательно. Не сказать, что его теперь пугало его настроение или отталкивало — нет, наоборот, наконец-то настал покой. Записался в секцию стрельбы к частному преподавателю — психолог же посоветовала ему избавляться от агрессии, отлично избавляло — когда ты представляешь вместо мишени те самые фото… Которые он развесил в одной из своих комнат дома в один вечер — вешал аккуратно на булавку, и приходя каждый день в эту комнату рассматривал их. В другой вечер взял маркер, развесил черно-белые варианты фото рядом с цветными портретами и попросту стал зачеркивать лица — которых видеть он в будущем не хотел в жизни никаким образом. Отпивает вино, садится на пол и поднимает свой взгляд в сторону своего портрета на стене и Тобирамы — их общем фото, единственным оставшимся и рассматривает его с спокойствием и нежностью. Наконец допивает вино и выходит за дверь, пока не потух в комнате свет на стене можно увидеть в несколько рядом лица — На первом: Мадары Учихи, Изуны Учихи и Саске Учихи. На втором ряду: Кагами Учихи и Орочимару На третьем ряду — Хидана, Какузу, Нагато, Дейдары, Сасори, — все зачеркнуты красным маркером. Через месяц тренировок пять пуль из десяти попадали рядом с целью, три в яблочко. Две — мимо. Данзо поджимал губы и щурился — эти две цели были самыми важными — он всегда мазал, как только вспоминал Мадару — дыхание выбивалось и руки начинали слегка дрожать. Лицо Орочимару и Мицуки, Конан, новых интернов Тобирамы и Мито, Хаширамы и Обито с Какаши с приемным сыном Итачи, Сарутоби Хирузейна — остались под знаком вопроса. Свет выключается. Конь… сделал свой ход.