Mine

      — Знаешь? Я люблю тебя. Знаешь? Знаешь. *** Maybe I'm foolish, maybe I'm blind Thinking I can see through this and see what's behind Got no way to prove it so maybe I'm blind Голос звучит громко, но, именно сейчас, прямо в эту секунду, когда он смотрит в его глаза, придерживая свой костыль, ему кажется, будто голос звучит слишком тихо, почти неслышно, будто говорят не ему сейчас, обращаясь к нему и смотря прямо на него, а говорит кто-то в его голове:       — Майн Учиха, готовы ли вы взять в мужья Тобираму Сенджу? Мадара, которого залатали как только могли в больнице, но особо ничем не смогли помочь, смотрит на Тобираму стоящего прямо напротив него. Он все так же болезненно бледен, что и неудивительно, ведь всему дерьму из него выходить будет врачи сказали еще как минимум месяц. Тобирама стоит и сам перевязанный бинтами, но по иронии — в этой самой фате. Выглядит нелепо очень, и это не может не вызывать добрую улыбку. Он стоит перед ним спустя столько лет с огромными синяками под глазами, весь исхудавший и похож больше на анорексичного подростка, нежели на сформировавшегося мужчину в возрасте. У Мадары выбиты зубы, швы по всему телу, раны заклеенные, а Тобирама еле стоит на ногах. И так они стоят и смотрят друг на друга в зале бракосочетания.       — Да, готов, — слова звучат решительно, и Мадара все еще ловит огромную пульсирующую боль в боку от раны в боку и по всему телу. Вторая рука держит второй костыль и тем самым перемещение веса помогает не испытывать такую ужасную боль, которую он испытывает сейчас, — только у меня будет просьба к вам, уважаемая, обращайтесь ко мне полным именем, и мое полное имя — Мадара Майн Учиха. Женщина кивает ему, особо не решив впадать в омут подробностей этих двоих перед ней, который выглядят так, будто прошли настоящую войну, наконец обращается к Тобираме:       — Тобирама Сенджу, готовы ли вы взять в мужья Мадару Майн Учиху? — она спрашивает тихо. Конан всхлипывает и Нагато сжимает ее руку своей, Орочимару стоит с сыном в углу и обнимает его со спиной, Хидан с Какузу держат в руках самое дорогое шампанское, которое только могли купить в магазине и поднимают большой палец. Сасори с Дейдарой усмехаются и качают головой. Что взять с этих двоих, стоящих перед всеми сейчас. Это действительно называется диагнозом. Тобирама смотрит в пол, пытается унять свою боль во всем теле и постоянное головокружение, но несмотря даже на свое состояние физическое сейчас, находится в совершенно трезвом рассудке. Его ноги подкашиваются не от слабости в тебе после всего пережитого, а от волнения сейчас, во рту пересыхает и он сглатывает. Ладони взмокли, спина тоже и эта дурацкая фата, которая казалось лишь детской мечтой прилипла к его лбу. Будь его мать сейчас живой, она бы точно улыбнулась ему ласково и сказала, как говорит это стоя рядом с ним и держа его за руку:       — Ты мой дурашка, у тебя получилось, разве стоит испытывать стыд за то, о чем когда-то ты так мечтал? Я люблю тебя, и единственное мое желание было, чтобы ты был счастливым и любимым. Он поворачивает свою голову к матери, которую слышит, не видит рядом с собой и отвечает ей про себя:       — Я знаю, мама, Я тебя тоже очень люблю. У них обоих никого не осталось из семьи по сути, они прошли через все это дерьмо вдвоем, семьей им стали все они, на кого Тобирама переводит свой взгляд и улыбается им всем искренне и счастливо. Конан кивает ему плача и Хидан кивает, Орочимару улыбается и Тобирама, наконец переведя взляд на Мадару, отвечает:       — Да, я готов любить этого человека всю жизнь и никогда не оставить его, ни в радость, ни в горе.       — Ни в хворь, ни в здравие, — слышатся слова Мадары и тепло растекается у Тобирамы в сердце.       — Ни в бедность. — Тобирама сдерживает ком в горле, почему-то хочется разрыдаться прямо сейчас.       — Ни в самодостаточности, я никогда не оставлю его. Что бы ни случилось, через что нам ни пришлось бы пройти дальше.       — Даже если придется спуститься в ад, и вытащить тебя из того света, — слезы наконец-то стекают по щекам и Тобирама их даже не смахивает.       — Мы уже проходили это, — голос Учихи дрогнул, — я верну его назад, чего бы мне ни стоило это, соберу по частям заново и его, и себя.       — И нас. — Тобирама делает шаг навстречу. Мадара делает тоже. Они смотрят друг на друга и видят, как рядом с ними сбоку стоят они еще детьми, тянут друг другу свою руку так решительно, улыбаются. Делают еще один шаг, и рядом с ними стоят они уже старше, улыбаясь улыбкой детей, который познали уже какие-то проблемы. Еще один шаг, и рядом с ними уже стоят они подростки и хмурятся, смотря друг на друга, Тобирама не может не усмехнуться в этот момент. Шаг еще один и они стоят друг напротив друга уже совершеннолетние, и теперь Мадара не может не улыбнуться. Еще один шаг и они смотрят друг на друга сломанные и вымученные в более зрелом периоде жизни. Тобирама с криком отворачивается и Тобирама сейчас виновато улыбается, Мадара делает шаг еще один и Тобирама видит Мадару, собирающегося по частям, и Мадара все так же тянет к нему руку, а он тянет ее в ответ, почти дошли друг до друга. Почти последний шаг и они смотрят друг на друга, лежа той ночью в кровати, и обоих берет дрожь, они смотрят друг на друга. Еще шаг и рядом с ними они оба стоят и смотрят друг на друга с ненавистью, а после еще шаг и наконец они смотрят друг на друга с пониманием и любовью при их первом разе. Стоят оба в крови и кровь омывает их тела. Предпоследний шаг и они стоят и смотря на них, умоляя не отпускать друг друга, пока их пальцы соприкоснулись кончиками друг друга. И наконец они стоят друг напротив друга и протягивая руку друг к другу, сжимают ее в замок и притягивают себя друг к другу.       — Поцелуйте друг друга в знак заключения брака, — женщина говорит и закрывает свой блокнот.       — Может быть больно, — Мадара усмехается, но взгляда не отводит, — я все еще лица своего не чувствую.       — Меня выворачивает наизнанку и дико раскалывается голова, — отвечает ему Сенджу, — но не все равно ли сейчас?       — Абсолютно насрать, — смеется Мадара и дотрагивается своей ладонью до его щеки — иди сюда, жена/муж/лучший друг/брат/ моя болезнь/ проклятье/счастье/любимый человек/все на свете, я тебя поцелую. Тобирама прикрывает свои глаза и целует его в ответ, когда Мадара касается его губ своими. Поцелуй долгий, на фоне кричит от радости Конан, открывается шампанское, а они просто целуют друг друга.       — Знаешь, Изуна, я отвечу на твой вопрос сейчас, если ты не против. Ты слушай внимательно, я повторять не буду, ты уж прости. Я никогда не позиционировал себя святым, хорошим и примером для подражания, идеалом или же человеком, который не может ошибаться. Каким бы я не старался быть правильным и хорошим, я просто человек. Обычный человек, понимаешь? Я много раз ошибался, много раз падал, лежал лицо об асфальт, и думал о своей жизни, анализировал и пытался понять, почему из раза в раз я опять лежу. Я много раз делал плохие вещи и по отношению к другим, и к себе, в основном потому, что больно было мне, и тем самым я затаскивал в эту яму других, но, в этой яме я видел каждый раз свет. Моим светом был он. Ради него я вставал, так я думал, и по сути это тоже истина. Я был глубоко несчастлив от того, что изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год, не чувствовал себя полноценно, я пытался слиться с другими людьми, не понимая насколько ужасные вещи я делал. Повторюсь, я просто человек. Я не машина — все мы можем ошибаться, и ошибался и я. Мне, правда, жаль, что я сделал больно тебе, больно сделал Данзо, больно сделал брату, отцу, пациентам или же еще кому-то. Но, ты знаешь, я понял одну вещь — меня на самом-то деле мучила вина не к вам, а вина перед собой. Она убивала меня, и в какой-то момент я полностью решил разобраться в себе, измениться. Знаешь, Изуна, выйти из этого порочного круга говна и ненависти к себе и к своей слабости. И я изменился в тот момент, Изу, знаешь, когда что я понял? Прощение к себе эта тяжела работа и я даже сейчас работаю над этим, но я понял одну истину, смотря на Мадару из раза в раз. Прощение к себе идет в первую очередь в счастье и в любви, когда ты по-настоящему научился любить кого-то, ты научился любить и себя, оно идет равномерно. Прощение к себе дает тебе чувство любви к другому человеку, ради которого ты прощаешь себя медленно. Но вы помогаете друг другу.       — Так вот, ты спрашивал меня — стоило ли оно все этого? Ты знаешь, стоило, хотя бы потому, что у меня есть моя вторая половина, которая принимает меня таким, какой я есть. Я люблю его больше чем себя, он и есть мое прощение и счастье, и к нему и к себе. Он знает меня как себя, знает все мои темные стороны, знает мои слабые стороны, знает мои светлые стороны, знает меня вдоль и поперек, и ты знаешь, Изуна. Когда у тебя есть такой человек, и ты за него борешься до конца — то ничего больше не имеет никакого значения. Это всегда стоило, стоит и будет стоить этого. Быть с тем человеком, с твоим человеком, с твоим продолжением, который любит тебя, несмотря ни на что, и просто счастлив, что ты есть. Что ты живой. Если бы у нас спросили…       — Знаешь ли ты, кто такой Мадара?       — Знаешь ли, что за человек Тобирама? Мы ответим — да, потому что мы действительно знаем это. И мы принимает друг друга такими, какими мы есть. Ради друг друга мы растём внутри, ради друг друга мы развиваемся и в реальной жизни, ради друг друга мы меняемся. Знаешь, Изуна, любовь — это взаимное саморазвитие, не важно какое, обоюдные интересы и цели. А главное, Изуна, любовь — это принятие друг друга и уважение друг к другу. И только пройдя в жизни через все созависимое дерьмо, даже друг другу, найдя в себе силы измениться и по-настоящему научиться любить — это действительно счастье, Изу, и именно обретя это счастье, я отвечу тебе еще раз. Они танцуют свой собственный танец, совершенно не выученный, нелепый и без подготовки. Просто играет тихая музыка, Тобирама кладет устало свою голову на плечо Мадары, чувствует как крепкие, напряженные руки сжимают его за пояс, отчего становится так спокойно. А после ощущает своим плечом, как подбородок Мадары помещается на него и Тобирама выдыхает, а после прикрывает глаза и прижимает своего мужа ближе к себе. Настолько ближе, насколько он может это сделать. Чувство безопасности окутывает прямо в этот самый момент, чувство защищенности, словно ты наконец-то дома что ли, хотя данная формулировка крайне забавна и иронична, ведь они оба понимают — по сути, дома у них нет давно. В детстве дом был чем-то сроду убежища у одного, и пункта, которого избегал у второго. Для Тобирамы дом семьи Мадары был гораздо больше домом, нежели свой. Ощущение родного дома в Тобираме где-то потерялось в рутине жизни, с тех пор как умерла его мать, и он нашел свой новый. Он нашел свой новый дом там, где его сердце. Хоть и порой часто избегал его, убегал от него, куда только глаза глядят, даже во Франции пытался найти свое место под солнцем — не получилось. Пытался найти свой дом в работе, но и это начал считать в какой-то момент лишь промежуточным съёмным местом, пытался построить, точнее, купить свой собственный дом, вышло неполноценно. И наконец, во время той самой аварии понял — Твое сердце порой привязано не к конкретному месту, ни к конкретной местности, и даже ни к конкретной стране — нет, сердце порой привязано только к одному человеку, и следовательно твой дом и есть этот человек. Дом Тобирамы был в тот день на том самом проклятом шоссе, сидя посреди которого он глотал слезы и умолял свой дом не покидать его, не умирать. Для Тобирамы, если Мадара все-таки умер, был бы рядом с ним в гробу. Дом для Тобирамы был весь год под звуки пищащей аппаратуры, пока Мадара лежал под куполом и он изо всех сил пытался сделать все возможное, чтобы Учиха очнулся. Тобирама приспосабливался к любому месту, лишь бы не опускать ту самую родную связь, единственную, которая у него осталась и была ценной. И даже в периоды отчаянья, в периоды попыток отказаться от этого человека и начать жить заново, построить свой новый мир и свой новый дом с другими — понял, что не получилось. И только, пройдя через все это, наконец, понял. Его настоящий дом рядом с ним, рядом с Мадарой, неважно, где вы находитесь, в каком полюсе или времени суток, пока он рядом — ты всегда будешь чувствовать себя дома. И это самое лучшее чувство на свете — ощущать наличие дома всегда. Тобирама просто хочет, чтобы Мадара всегда был рядом, и они обязательно справятся со всем, и с наличием физического ощущения дома тоже. Они создадут свою семью, заведут детей как оба и хотели этого всегда, уедут когда-нибудь далеко отсюда, не важно куда и заживут вдали от всего дерьма счастливо, они обязательно смогут и обязательно справятся, ведь в который раз доказали друг другу, что могут справиться с любым с испытанием в их жизни, лишь бы вместе. Конечно, оба понимают, что это далеко еще не конечная остановка в их жизненном пути, но как говорится — дорога на то и дорога, чтобы в пути двигаясь по ней частично останавливаться, чтобы набраться нового опыта, новых ресурсов и знаний, так сказать, если привести аналогию сейчас — заправить свою машину и двигаться дальше. Наша жизнь по сути огромная дорога, в которой ты двигаешься в своем темпе от пункта А, что означает твое рождение, до пункта Б, который символизирует твою кончину. И как именно ты пройдешь свой путь от пункта А до Б и главное с кем, зависит только от самого тебя. Главное, когда ты дойдешь до своей конечной остановки и наконец заглушишь свой мотор, остановишься и будешь смотреть на тот самый последний свет в конце своего собственно тоннеля, оборачиваясь назад понимать и видеть — свою жизнь, свою дорогу, свой путь, который пролетает перед твоими глазами в последний раз, а не чью ту другую. Если именно тогда, в тот самый момент перед твоими глазами пролетит твоя жизнь и твой опыт, а не чей то другой, значит, по сути, ты все сделал в этой жизни правильно. Значит — это того стоило. Это всегда будет стоить того. But I'm only human after all I'm only human after all Don't put your blame on me

***

Наша жизнь сама по себе, по своей натуре крайне ироничная штука в своих изощренных вкусах и чувстве юмора, который порой применяет по отношению к владельцу. То, от чего мы бежим в основном, или то, в чем мы уверены, что отлично разбираемся, порой может вылезти нам боком, растоптать нашу самоуверенность об нас же, разбить вдребезги с размаха о наше лицо и стоять в стороне. После и наблюдать с самой что ни на есть добродушной улыбкой за тем, как мы будем поступать дальше, когда окажемся на самом дне своей же самонадеянности. Если бы кто-то еще год назад сказал Данзо, что он окажется в подобном роде месте, он бы лишь иронично бы усмехнулся и покрутил пальцем у виска на слова говорящего и закатил бы свои глаза в привычном выражении лица — самоуверенном. Он бы громко отрицал даже предположительную вероятность этого факта, скорее бы всего перешел на повышенные тона, если бы оппонент настаивал на правдивости своих слов и послал бы его куда подальше. Он и окажется в психиатрической клинике, где половина пускает слюни на воротник своих кофт, сидя и смотря контужено в одну точку или громко орут и отрицают слова психиатра, психолога или еще кого-то из персонала — о том, что им нужна помощь и они сошли с ума — абсурд. Он видел этих людей во время одной из своих практик по предмету психиатрии, когда еще, будучи студентом, обучался, встречал и х даже в жизни и всегда с каким-то презрением отворачивался, убеждая себя, что он-то точно никогда не окажется на их месте. Никогда. Ни за что. Для него все эти люди были слабыми людьми, чем-то сроду мусора, отходов общества, которые тупо не справились с теми или иными событиями в их жизни, сломившись под тяжестью событий и склонив свою голову покорно. Впервые его мнение и отношение стало меняться по отношению к психически нестабильным людям из-за Тобирамы. Хотя, чего тут греха таить — все его восприятие мира и отношение к нему стало меняться из-за него. По сути, он перенял его взгляды на себя и стал его дополнением, осознанно или неосознанно он так и не понял, но, именно из-за него он стал относиться ко всему этому проще, видя, как сильно те или иные травмы влияют на Сенджу, и как именно он с ними живет. Чувство толерантности к чужим проблемам и желание помочь пересилило его натуру, слилось с чувством любви к нему, иными словами разрушило привычную систему виденья всего в целом. Данзо скорее всегда Тобираме оправдание, пытался возвысить его над другими и оправдать, так ему проще было, так ему проще жилось. Тобирама был сроду Божества, до которого хотелось так или иначе дотянуться, потрогать, забрать себе и принять целиком, впитать. Именно его и только его он принимал таким, какой тот есть со всеми травмами и свято верил в то, что они оба обязательно справятся и выберутся из любого, даже самого глубокого дерьма. И, по сути, на одной только вере они и вытягивали. Вера, порой, единственное, что у человека остается. Вера, порой, единственное, с помощью чего человек живет. И как же обидно, когда у тебя твою веру в виде человека рано или поздно забирают, не спросив у тебя даже разрешения. Наверное, поэтому в глубине души он ликовал, когда узнал, что одна из причин, а если быть более корректным в своих высказываниях и обозначениях — Изуна, попал именно туда. Изуна был одной из причин и факторов, которые отделяли его от Тобирамы, и когда этот наглый Изуна, который и вел себя крайне нагло что при их первой встрече, что после так добродушно и мерзко, от одной только его улыбки сводило зубы — конечно он не мог не радоваться, что Учиху младшего сломало так просто, будто по щелчку пальцев. Так сказать — одной проблемой стало сразу меньше. Появилась вторая, которую что-то не сломает ничто и никак, даже отказывающие ноги, даже раздробленные кости и разорванные мышцы. И это не могло не раздражать. Больше всего Данзо желал, грезил о том, чтобы в один прекрасный день сломало так же Мадару, раздавил поток обрушившегося дерьма на него наконец. Чего не случилось к превеликому его сожалению, и по иронии жизни случилось именно с ним. Данзо, сидя в этом проклятом кабинете просто словил себя на мысли, что ни за что, ни при каких обстоятельствах не сломается даже в этом гиблом месте. Не наложит после всего случившегося на себя руки только из-за одной причины. А наложить на себя руки, в итоге оставшись у разбитого корыта, очень хотелось последние пару дней. Одна ебанная причина, точнее одно желание, до которого он поклялся себе, он обязательно доживет. Он увидит как… Как Мадара окажется с ним в одном болоте, во что бы то ни стало, окажется прямо тут на его месте, он доживет до этого момента обязательно. Как бы тяжелым и невыносимым ожиданием будет — он утащит подонка за собой.       — Данзо Шимура, — человек по имени Кабуто пристально всматривается в имя на больничном листе, — ну и натворил ты бед, дорогой. Добро пожаловать что ли, экспертиза все-таки доказала твою невменяемость и сейчас тебя ждет как минимум год интенсивной терапии со мной и врачом по имени Цунаде. Данзо поднимает на него свой спокойный взгляд. Его даже связали в смирительную рубашку как какого-то психа, будто он сейчас будет бросаться на людей ей богу. И этот жалкий психологишка так смотрит на него, будто знает его травмы, господи ну что за цирк. На него, на превосходного врача, который обучался у Тобирамы, смотрит этот полу-самоучка и думает, что видит его насквозь. Когда можно уже смеяться?       — Понимаю, — он отвечает покорно и осматривает свою смирительную рубашку, — когда это с меня снимут, уважаемый? Кабуто всматривается в его черты лица и поправляет свои круглые очки на переносице, именно такие носили самые забитые жизнью ботаники на его курсе, имена которых он уже и не вспомнит.       — Когда твоя психика успокоится, и ты как минимум станешь безопасным для самого себя, — сухо звучит ему ответ в лицо, — а пока этого не наблюдается, следовательно, надо будет потерпеть. Это для твоего же блага, еще два дня назад ты грозился убить одного из санитаров, или ты не помнишь? Данзо пытается вспомнить и вспоминает, конечно же, он помнит, у него же не отшибло память как у Тобирамы в том доме, отчего его не помнить. Просто санитару нужно быть более вежливым с пациентами, или врачебной этике этих недоумков не учили тут и нанимают на работу животных?       — Помню, ваш персонал крайне невежлив, и распускает свои руки туда, куда их распускать не нужно, — Данзо шумно выдыхает и осматривает свою палату. Его даже поместили в отдельную от других палату, остается гадать это такой бонус, честь или же позор? Палата впрочем, была, вероятно, одной из лучших, видимо Тобирама все-таки приложил к этому свою руку, как мило с его стороны. Заботится о нем даже находясь не рядом, настоящий бывший, хах. Изуна тут тоже бы был? Он помнит с разговоров Тобирамы, что того, кажется, и вовсе с мягкую комнату помещали как настоящего психопата. Спасибо Скандинавским богам, у него хватило ума не опуститься до его уровня. Но, даже, учитывая, что у Изуны хватило мозгов выйти отсюда и зажить нормально новой жизнью — значит и у него хватит.       — Наш персонал делает то, что подобает инструкция, вы же понимаете, мы никакие не варвары, мы заботимся о вашем психологическом здоровье, — выдыхает Кабуто и растирает свою переносицу пальцем, снимая очки. Если у Данзо всю его осознанную, зрелую жизнь был пунктик на Тобираме, то, как говорится, времена меняются, пунктики тоже — теперь пунктиком Данзо стал никто иной как Мадара. И пока этот урод, не лишится всего и не будет пускать свои слюни как большинство здесь и не окажется среди них — он стерпит все. Любое унижение, любую, ебучую терапию, любой медикамент. Если Мадара думает, что он оставит его в покое и даст ему жить дальше счастливо, если он на секунду поверил, что все получилось и от главной проблемы он избавился… Данзо улыбается дружелюбно своему психотерапевту и послушно кивает на весь этот бред, соглашаясь заранее… То Мадара еще не знает и не предполагает, как же сильно он ошибается сейчас.

***

Резкий скрип двери, такой внезапный и неожиданный заставляет его напрячься всем телом, резко распахнуть свои глаза и пока оболочка глазного яблока привыкает к ослепительному свету, тело дергается непроизвольно. Он дергается, будто от испуга и как только открывает свои глаза, пока пышные ресницы дрожат, понимает — свет резко потух.       — Мадара? — родное имя вырывается из уст и Тобирама пытается встать, отчего-то только сейчас понимает, что лежит на полу и локти неприятно начинают саднить, вероятно, он от бессилия, которое так еще и не улетучилось с тела — попросту в очередной раз упал на пол, так как потерял сознание. Он вообще стал часто падать в обморок от того, что сердцебиение само по себе начинает усиливаться без какой-либо на то причины, перед взором все начинает резко плыть, куда-то закручиваться и затягивать. Яркие, желтоватые звездочки расплываются и плывут в воздухе, его ладони и ступни намокают, и он не может удержать больше равновесие. Такие приступы стали случаться слишком часто после того, как они наконец выбрались из того ада, главное — живыми. Они выбрались, прошло уже пару недель после их свадьбы и по совместительству реабилитации Мадары и незапланированного отпуска Тобирамы, и этот отпуск крайне тяжело назвать хотя бы хоть немного приятным. Они оба стали частыми посетителями больницы реабилитационного центра и по совместительству психологического центра, в котором им врачи по имени Забуза и Ямато, пытались оказать помощь как могли. Мадара, как обычно, крайне скептически относился к любого рода психологической помощи, некоторые вещи никогда в человеке так и не поменяются, а Тобирама и вовсе закрылся в себе и до последнего отказывался разговаривать с кем-либо кроме Орочимару, который после этого события вышел на пенсию и пациентов попросту больше не брал. Приступы повесили на себя ярлык или так сказать — обозначение, частого гостя Тобирамы. Иногда, медицинский персонал успевал ему помочь и вовремя заставить выпить очередной нейролептик, а когда приступы случались дома, помогала ему уже Конан, Хидан и Какузу. С последними двумя Тобирама даже успел подружиться и теперь часто стыдливо опускал взгляд, вспоминая об их первой встречи. Но, что было — то было. Из-за множества переломов, Мадара был пока крайне плохой помощник, разве что моральный, и, следовательно, отказывать посторонним в бескорыстной помощи, которые все хотели им оказать — было крайне глупо. Тобирама встает, опирается ладонями о холодную стену за своей спиной и на подкашивавшихся ногах, пытается дойти до двери и наконец дернуть ее за ручку, чтобы выйти и наконец прокричать еще раз:       — Мада, ты дома? Но, в ответ ему лишь тишина и давление от какого-то непонятного страха поднимается опять и тошнота подходит к горлу, какой-то страх, затаившийся в глубине души до сих пор так и не отпускал и каждую ночь Тобирама просыпался с криком от очередного кошмара, в котором он снова и снова оказывался в том самом доме и так боялся там остаться до конца своих дней. Ему часто снились другие сценарии развития событий, что они так и не выбрались было крайне частым сценарием его кошмара, а вторым вариантом было то, что Данзо все-таки убил Мадару тогда и Тобирама, переживая смерть любимого человека снова с криком просыпался или от того, что его за плечи трясет Мадара, или просыпался с немым криком, начинал судорожно трясти Мадару, будил, чтобы убедиться в том, что он живой и дышит. Мадара дышал всегда и это приносило успокоение, моментальное, как только Тобирама осознавал реальность, просыпаясь в когда-то купленном для них обоих доме, но все чаще и чаще не мог после уснуть. Шел на кухню, заваривал себе кофе и по рефлексии выходил на прогулку с собакой еще до рассвета, чтобы подышать свежим воздухом и успокоиться. Глубокое дыхание, как врач и сказал оказывало удивительное действие и в итоге он в более стабильном состоянии возвращался домой, выгуляв пса, держа ладонью поводок, на безымянном пальце руки которой красовалось обручальное кольцо. Тобирама плетётся по кромешной тьме дома, пытаясь дышать как можно тише и всячески оглядывается опасливо назад, каждый раз ловя себя на мысли, ощущения, будто за ним в прямом смысле того слова, кто-то со спины следует по пятам. Но смотря назад, понимает — там никого нет. Лишь темнота, стены или же окна, из которых часто проскальзывает и оставляет на его бледном лице отпечаток света фонаря.       — Мадара? — голос становится каким-то тихим и сиплым, от чего руки начинают дрожать сильнее, он тянется к дверной ручке и дали коридора, открывает наконец ее и яркий свет опять ослепляет его глаза. Рука рефлекторно опускается на глаза, чтобы избавиться от назойливого свечения и Тобирама стонет от резкой головной боли. А когда он открывает свои глаза и видит копну черных волос, сначала он успокаивается и радуется, от того, что видит перед собой сидячего Мадару в кресле к нему спиной. — Милый, ну ты чего молчишь? Ты уснул? — он подходит прямо к креслу, ухватывается пальцами за спинку из кожи, дергает на себя и резко слышится, как захлопнулась дверь в комнату.       — Да, любимый? Я тут. Я всегда рядом. Кресло поворачивается к нему, Мадара в нем тоже и в следующий момент помещение окутывает волна ужасного окрика от представшей перед взором Тобирамы картины. Мадара сидит в кресле, с полностью порезанным горлом, одежда которого вся залита кровью и Тобирама начинает в ужасе пятиться назад, задыхаться, кашлять и его резко хватает Данзо сзади и тянет на себя. Хватает его руки и смеется ему в лицо.       — Тобирама, я же сказал, мы будем вместе.       — Не трогай меня! Отпусти! Отпусти!       — Тобирама!!!       — ОТПУСТИ МЕНЯ!!! НЕ ТРОГАЙ МЕНЯ! НЕ ПРИКАСАЙСЯ! МАДАРА! — он кричит и не понимает, что наконец проснулся и в истерике вырывается, пытается отпихнуть обеспокоенного мужа, который проснулся от очередного припадка своего суженного и уже минут десять отчаянно пытается разбудить.       — Тобирама, — Мадара сглатывает ком в горле от вида бьющегося в истерике мужа, тот пытается его ударить, и Учиха попросту фиксирует его руки у кровати, наваливаясь всем телом и пытается докричаться. — ТОБИ! Родной, солнышко мое! Это я. Мадара, я тут. Тобираме как обычно требуется пять минут, чтобы прийти в себя, Мадара засекал, понять, где он и кто перед ним, после он сжимает губы, затихает и судорожно вздрагивает. Успокаивается от поглаживаний по щеке и легкого поцелуя и наконец Мадара просто сжимает его в свои объятия, они садятся на кровать, Мадара Майн Сенджу гладит его взмокшую от страха спину своими руками в знак успокоения. Тобирама медленно перестает дрожать и с выдохом, сжимает Мадару сам, утыкается горячим затылком в его ключицы и затихает, обещая, что это скоро пройдет. Мадара как обычно понимающе кивает и отвечает:       — Все нормально, мы справимся. Справляются они уже месяц, по крайней мере, пытаются. Врачи сказали — весь этот коктейль, который замешал в него Данзо, разрушил какие-то нейронные связи в мозгу юного врача и на восстановления потребуется минимум полгода. После Мадара по заученному сценарию протягивает ему кейс с таблетками, в котором на день по шесть штук, бутылку воды, которая теперь всегда на полке у кровати стоит и Тобирама послушно глотает свою утреннюю дозу. И с судорогами по телу периодическими от нервного срыва засыпает на часа два опять. Мадара больше не спит и в успокоительных жестах гладит мужа, оберегая его сон.

***

Хаширама теперь стал частым гостем полицейского участка и суда, куда ему приходится наведываться три раза в неделю и давать какие-то новые показания, чтобы убедить следствие, что он невиновен в смерти Мадары, Изуна очень позаботился над тем, чтобы на Хашираму повесили всё, что могли повесить, и чего он не совершал. Он в очередной раз повторяет свою лепту и выдыхает, когда очередной представитель закона задает такие вопросы, над ответами на которые приходится поломать голову. А еще к нему приставили судебного психиатра, имени которого он так и не запомнил, который то и дело задает провокационные вопросы. К примеру, такие:       — Вы когда-нибудь думали убить своего бывшего компаньона? — голос звучит монотонно и присоски на руках и груди Хашираме кривой линией показывают его подскочивший пульс. — Вы меня не обманите и чем вы будете более искренний со мной, тем будет лучше для вас… Хотел ли он когда-нибудь убить Мадару? Дайте-ка подумать…       — Хотел три раза, но я никогда бы этого не сделал и все три раза не касались нашей работы никаким образом… — он хмурится и отгоняет навязчивые воспоминания из головы прочь. А они все лезут и лезут и лезут. Лавиной медленно начинают накрывать осознание, провоцируя очередной приступ агрессии и к себе, и к Мадаре и своему брату и в том числе к Изуне, которые хочется запить чем-то покрепче чем этот безвкусный черный чай, стоящий в кружке неподалеку.  — То есть все-таки хотелось? — уточняет будто невзначай психиатр, поправляя свои очки на переносице и всматривается взглядом стервятника в непроницаемое и спокойное лицо напротив.       — Ну, — Хаширама, — поправляет свои длинные волосы аккуратно тоники пальцами и выдыхает, задумывается, — вам вот никогда не хотелось на почве ревности кого-то убить? — он усмехается, в ответ молчание, — мне хотелось, когда я понял, что человек, которого я любил больше чем своего родного брата, оказалось, что моего брата любит больше чем меня. Воцарилось неловкое молчание.       — Я понимаю вас, — наконец ему отвечают уже более лояльно и даже в голосе звучат нотки понимания, — такое действительно неприятно осознать.       — Второй раз мне хотелось убить своего собственного брата, когда я понял, что он даже ничего не делая, перенимает внимание моего бывшего на себя, во время нашего с ним секса, когда отчетливо услышал его имя, — Хаширама усмехается и пульс его подскакивает в разы, — ну, а третий раз мне хотелось убить брата моего бывшего буквально недавно на суде, когда он повесил на меня все это дерьмо, прикинувшись безобидной овечкой. Можно я закурю? — Хаширама сглатывает и сжимает пальцы рук сильнее, пытаясь унять агрессию, которая начала отдавать покалыванием на кончиках пальцев.       — К сожалению, пока нет, — психиатр качает головой, — никотин помешает нашим показателям, иными словами поднимет ваш пульс, что помешает тестированию. Но, может вы расскажите больше о брате вашего бывшего? Хаширама внимательно осматривает лицо напротив и впервые за долгое время видит в глазах собеседника понимание и заметный интерес. Они даже смогут подружиться? Ну надо же, хоть кто-то не против него.       — Ну, — Хаширама усмехается, — этот ублюдок строил из себя психически больного на постоянной основе в два года, убедив всех, чтобы его списали со счетов, а после вставил мне нож в спину, — смешок вырывается из его горла и он качает головой, — ну они с братом в этом профи оба, Мадара вырастил отличного преемника себе, у них семейное забирать у моей семьи все, что принадлежит нам и вставлять нож в спину. Психиатр поджимает свои губы и качает головой.       — Это действительно ужасно…       — Да, дерьмо случается, — Сенджу выдыхает, — но дело даже не в них, а в моем брате. Знаете, — он прикрывает глаза и выдыхает, — я понял недавно для себя одну вещь, которую не понимал много лет. Я не могу Мадаре простить не измену его и даже не действия его брата по отношению ко мне, это мелочи…       — А что же? — психиатр затихает. Хаширама молчит тоже подолгу и наконец, будто так боясь озвучить это вслух, выдавливает из себя тихо, сжимая руки в кулаки, и смотрит на психиатра с настоящей яростью.       — Я не могу простить этих двоих уродов за то, что они забрали у меня единственного брата и настроили против меня. Моего родного брата, они… В то же самое время Данзо говорит Кабуто во время их терапии совсем тихо. Голос сел. Шимура поднимает свою голову и его взгляд заслоняет отросшая и упавшая на лоб челка, взгляд говорит сам за себя.       — Они оба промыли ему мозги и сделали Тобираму своим. Они сделали так, что он отвернулся от меня, они хорошо для этого оба постарались и вот этого…       — Этого я не прощу, — бесцветным голосом отвечает Сенджу. — Они забрали у меня его так грамотно, не дав мне даже возможности ничего сделать. Они отняли у меня мою семью, — он смеется. — Вы знаете, мой брат он намного умнее меня, чего уж тут отрицать, и вместе с ним мы могли бы поставить эту лицемерную блядскую семейку на колени перед нами…       — Именно поэтому… — Шимура выдыхает уставшее.       — …я ненавижу Учих. — Хаширама заканчивает и замолкает. — Вы хотите сказать, что я не прав? Они все больные на голову.       — Но никак не я. Сеанс окончен. Take a look in the mirror and what do you see Do you see it clearer or are you deceived In what you believe

***

      — Дорогая, курни шмали, тебе полегчает. Конан поднимает свой уставший взгляд на Хидана, который стоит около нее на крыльце ее дома и протягивает ей косяк. Девушка отрицательно кивает головой и продолжает курить свою сигарету.       — Да ладно тебе, детка, ты же знаешь, Дей говна не посоветует. У него всегда все высшего качества.       — Хидь, я правда не хочу, — она сжимает своими обледенившими губами кончик сигареты и отпивает из горла вина, бутылку держит в руке.       — Понял, мое дело просто предложить, пойдем в дом, уже наши заждались? Конан кивает ему и выкидывает окурок куда-то на свой газон, который покрыт сугробами от снега, который уже никто не убирал пару дней. Сил и желания особо заниматься этим всем не было. Наши. Наверное, слышать это настоящее счастье. Они все пришли к тому, что наконец сидят своей дружеской компанией у них дома, половина ребят — Какузу, Сасори и Нагато играют в нарды, Орочимару беседует о каком-то проекте с Сасори, который решился на новое открытие и спрашивает совета. Мадара сидит в углу дивана и пьет свой виски, пока Тобирама спокойно лежит на его коленях и смотрит куда-то в потолок. Они оба знатно устали и лишний раз никто из их компании их трогать не решается, просто в знак и по привычке оберегать стараются постоянно пребывать рядом с ними, подсознательно боясь, что кто-то из них двоих опять куда-то исчезнет. Конан часто просыпалась в кошмарах посреди ночи и хватала телефон своими руками и в приступе паники от очередного кошмара звонила Мадаре и спрашивала, все ли у них в порядке. Обычно все лучше, чем было, но не так хорошо, как было до всего этого дерьма. Мадара пережив весь ад, который мог пережить за этот год, уже пережил, и идет на поправку физически намного быстрее нежели, прогнозировали врачи, психологически же Мадара по своей сути всегда был крайне непробиваемый. А вот Тобирама…с Тобирамой обстояли дела намного хуже. Решено было продать дом, Мадара возил Тобираму по юристам и риелторам, Хидан и Конан с Нагато помогали ему в этом. Тобирама на все соглашался, именно из-за неприязни, возникшей к этому самому дому, который он по сути сам создал своими руками для них двоих, а теперь же на него и смотреть не мог. Теперь выбирал новый дом для них Мадара. В другом городе и совершенно другом месте. Остатки их прошлого, их детства и травм, всего пережитого до и после решено было оставить в прошлом. Похоронить заживо в том городе и в том самом доме, ведь дома их детства похоронены заживо уже давно.       — Ну, а вы присоединитесь к вам? — Дейдара спрашивает в тон голосам, разрушая воцарившуюся тишину между замужней парой. Мадара мотает отрицательно головой и отпивает глоток спиртного, врачи из-за многочисленных травм и медикаментов, разрешили ему в крайней степени необходимости пить только крепкий алкоголь. Тобирама все еще смотрит в потолок, от чего-то хмурится и переворачивается на бок.       — С тобой все хорошо, любовь моя? — Учиха аккуратно перебирает пальцами его светлые волосы, ощущая кожей мягкость волос, и смотрит на макушку Тобирамы слегла по хмельному, алкоголь стал единственным, что расслабляло Мадару после всего этого произошедшего с ними пиздеца. Тобирама, который до этого вопроса настолько расслаблено, насколько мог расслабиться теперь, заметно напрягается всем телом и медленно поворачивается к мужу своим лицом. Смотрит в эти бездонные темные глаза, поджимает губы и дотрагивается до лица Учихи своими холодными пальцами. Взгляд не отводит и кивает медленно, наконец убирает руку и выдыхая, отворачивается опять.       — Да, все со мной отлично, — слышится уставший голос и Тобирама прикрывает свои глаза, абстрагируясь от всего своего окружения, погружается в свои мысли опять и Мадара заметно мрачнеет, наблюдая за ним.       — Тогда хорошо, — он пытается сквозь горечь улыбнуться и не сдать себя и свое волнение в голосе. Он прекрасно знает, что Тобирама только что соврал ему опять. Тобирама врет уже которую неделю и ему и всем вокруг, что у него все хорошо и самое страшное даже не то, что он об этом всем говорит. Самое страшное то, что он в это верит сам. Что-то с Сенджу случилось в ту ночь, о чем он до сих пор так никому и не рассказал, даже Мадаре, несмотря на все его уговоры, Тобирама лишь отмахивался, и в который раз выдавливая из себя контрольную улыбку, говорил:       — Со мной все нормально. Мадара сначала пытался разузнать, что же такого увидел и понял Тобирама, но ощущая непробиваемую стену, вскоре просто дал Тобираме время, чтобы тот рассказал в итоге все сам, если сможет. Учиха каждый раз смотрел на своего мужа изо дня в день после их свадьбы и замечал в нем какие-то странные изменения, в его поведении и манере речи, но, впервые в жизни не мог понять, что именно происходит. Внешне вроде ничего не изменилось, кроме взгляда. Тобирама стал смотреть на всех как-то совершенно иначе, стал более замкнутым и часто мог сидеть и часами смотреть в одну точку, совершенно не замечая, как в его громком молчании пролетают мимо него часы его жизни. Первые месяц Тобирама просто стал пить, вечерами выпивать в полном одиночестве, отказывая в сексе Мадаре который раз, просто шел и ложился спать рядом молча. Конечно, Мадара понимал почему это происходит, ведь и сам пережил изнасилование на глазах любимого человека после чего замкнулся в себе на года вперед, Тобирама в отличие от него, держался еще хорошо. Только впервые в жизни Тобирама перестал посещать психолога, от одного только упоминания, что ему не помешало бы выговориться, переводил тему в другое русло, а иногда и попросту молча вставал и уходил гулять с собакой в полном одиночестве. Физически никак его состояние днем никак не проявлялось, пока Мадара не проснулся посреди ночи от того, что Тобирама в фазе глубокого сна начал во время сна попросту дрожать, дергаться, после сжимать простынь своими пальцами и выгибаться так, будто у него агония. Его тело ночью окутывал сладкий пот, ледяной, зубы стали сжиматься до скрипов и пальцы цеплялись за спинку кровати, по которой он отстукивал какую-то странную мелодию и никак не мог выспаться. Тобирама вроде спал, но его тело все время стало находиться в таком напряжении, говоря само собой, что расслабиться он теперь и вовсе не может. Часто просыпался, дергался и смотрел своим заспанным взглядом на Мадару пару секунд, будто пытаясь понять, кто же рядом с ним лежит. Когда узнавание проходило успешно, он выдыхал с облегчением и отворачивался от Мадары, ложился к нему спиной, натягивая на свое тело одеяло и его муж мог наконец его спокойно обнять со спины и прижать к себе.       — Это я, спи, родной, — Мадара успокаивающе гладил его плечи и спину как маленького ребенка гладят в успокаивающих жестах родители, пытаясь дать понят, что малышу просто проснулся плохой сон и они рядом. Тобирама смотрит на своих друзей, громкий смех которых доносится и до него, переводит свой взгляд на потрескивающих камин неподалеку и от чего-то становится как-то так… Грустно. Два года назад у них была какая, но никакая крепкая семья, они сидели все вчетвером в тогда еще их доме, пили вино, празднуя его день рождение, Мадара тогда привез ему собаку. Изуна был улыбчив, Тобирама был, как обычно, тревожен, Хаширама навеселе, а Мадара полностью погруженный в себя и свои проблемы. Данзо был его учеником, у него была своя собственная команда, которую он воспитал и вырастил годами непрерывного труда, создавалась такая иллюзия стабильности, в которую очень хотелось верить. Хотелось заниматься самообманом и верить в то, что все хорошо. Тобирама посещал Орочимару как своего психолога, больно хоть и было, но почему-то не настолько, насколько больно прямо сейчас внутри. С того дня все по сути и началось. Можно конечно считать этот день отправной точкой всех событий, которые последовали после, но они оба прекрасно знают, что это будет ничем иным как самообманом. Больно было уже очень-очень давно, и хотелось убеждать себя в том, что больнее быть уже не может и они устроили каждый для себя свою собственную зону комфорта, в котором каждый варился в собственном внутреннем дерьме, но только алкоголем и срывали вырывались порой эти импульсы наружу. Сейчас же, после всех этих событий, все они так сильно поменялись, столько событий произошло, и даже на данный момент не можешь ответить именно себе честно — рад ты этому или нет. По сути должен, ведь события открыли лица каждого, оголили душу и вскрыли все травмы и эмоции на поверхность. Каждый совершал ошибки, каждый совершал подвиги, каждый развивался в своем собственном темпе, учился на своём опыте, в жизни каждого появились новые знакомые, некоторые из которых стали друзьями, некоторые стали врагами, некоторые стали ближе, некоторые стали чужими людьми друг для друга. Жизнь шла своим чередом не пощадив никого, впитав в свою рутину жизненное время каждого. Cos I'm only human after all You're only human after all Тобирама выдыхает и отводит взгляд куда-то вдаль. Данзо. Это имя приносит внутри какую-то невыносимую тяжесть, которая с каждым днем только увеличивается в своих масштабах. Он не мог простить себя за то, что сделал с ним и ними, ведь по сути виноват в этом и он тоже. Крайне сложно смотреть на то, что стало с человеком, в которого ты вложил столько сил, времени и своих знаний. Сложно смотреть на человека и понимать, что они сделали друг с другом по неопытности. Какая-то скорбь возникает изнутри и никак не отпускает до сих пор. Хаширама. Хаширама дополнял эту дыру и одновременно приглушал ее, наверное, их итог с братом был ясен еще с раннего детства, каждый из братьев выбрал своего родителя как пример для подражания и сделал свой окончательный выбор, каким человеком и с каким принципами он вырастет. Чувство потери превращалось с годами в обиду, какую-то легкую, придавая облегчение. Странное ощущение. Просто в какой-то момент ты принимаешь его и пытаешься жить дальше, понимая что по сути — брата у тебя как такого и не было, хоть ты очень его любил и хотел наладить отношения. Изуна. Изуна вызывал разного спектра эмоции. Изуна научил его многому и послужил осново-полагателем многих качеств в Тобираме, которые переросли в полноценные черты личности. От чувства вины до чувства благодарности и принятия себя и своих настоящих чувств, а другому человеку. Изуна был каким-то переломным моментом в жизни Тобирамы, чем-то с роду выбора, который если принимаешь, пути назад нет. Изуна показал Тобираме его настоящую натуру, которую больше не было никакого смысла скрывать. Потому что если скрываешь — по факту врешь самому себе и являешься не собой. Конан и Нагато. Конан всегда была настоящим другом, скорее всего первым настоящим другом именно для Сенджу, которая научила его еще со времен университета, что такое настоящее доверие, дружба и честность. Она любила его безусловно, и Тобираме чертовски повезло, что Конан стала лучшим другом и для Мадары. Она учила их обоих искренности и доброте, в каком-то смысле черствости. Конан была тем событием в жизни, с которым если столкнешься, прежним собой ты уже никогда не станешь. Она учила семейности, чувства, которого не хватало Мадаре и Тобираме в каком-то смысле. Конан чем-то напоминала Тобираме его мать. Такая же умная, красивая и по-своему добрая женщина, которая если ставит на тебе отметку — «свой» будет идти за тобой до конца и помогать каждый раз, когда в тех или иных событиях в своей жизни ты самостоятельно разобраться не можешь. Нагато был штилем, с которым рядом на душе становилось спокойно, будто ты сидишь рядом с отцом Мадары и который в нужное время даст правильный совет и с которым ты не ощущаешь себя в домашнем уюте и безопасности. Сасори и Дейдара. Эти оба человека вносили одновременно и веселье в жизнь их с Мадарой и помогали всеми возможными способами в нужное время. Сасори был тем человеком, которому будет по жизни благодарен Тобирама за выздоровление Мадары, а Дейдара тем человеком, который послужил Тобираме толчком для проявления его настоящей личности, открыв для него новые грани в самом себе. Хидан и Какузу. Два бесбашенных психа, который волной и штурмом накрывали тебя собой с головы, но в тоже время служили чем-то сроду зашиты и безопасности, в особо тяжёлых жизненных ситуациях. Они оба были без каких-либо комплексов и со своими взглядами на жизнь, они были такими людьми, которым они первым кому позвонят, если надо будет молча и без разъяснений закопать труп. Как бы грубо сейчас это ни звучало. Закопать, а потом уже объяснять, что случилось и почему. Они были кем-то сроду настоящих родственников, членами семьи. Для Тобирамы Хидан был тем человеком, который высунул наружу его безумную натуру и дал понять, что своей злости и агрессии стыдиться не стоит, свою злость и агрессию надо выпускать, иначе загнешься в вечном самоанализе и самокопании. А Какузу, Какузу всегда это чувство дополнял. Орочимару и Мицуки. О них можно говорить часами и единственное что можно вынести из общения с ними и подвести итог, что именно они сделали для Тобирамы и Мадары так это научили и дали основу им того, что такое семья настоящая, какой она должна быть и как нужно заботиться о детях. Орочимару вложил дух отцовства в них обоих, возродил желание создать что-то свое, принадлежащее только им обоим — и этому кроме его личного опыта, Тобираму не смог научить никто до этого момента. Он был благодарен Мицуки за то, что этот ребенок напомнил ему его самого в детстве и дал понимание того, что каждому человеку нужна своя собственная маленькая семья. Дал понять, что они оба уже давно не дети, детей уже пора бы заводить и им. И наконец, Мадара. Мадара — это просто Мадара и чтобы описать то, что он ему дал и чему научил за всю их жизнь, Тобирама исписал множество личных дневников, которых он обещал себе когда-нибудь дать Мадаре прочитать. Тобирама был таким человеком, замкнутым в себе настолько, что ему в принципе после всех событий было сложно понимать, как именно надо выражать свои эмоции и показывать их. Тобирама отчаянно всю жизнь прятал и глушил их в себе, надевал разные маски, пытаясь обмануть каждого и не открываться полностью и у него получалось. Но не с ним. Мадара срывал эти маски с мясом, скрывал ножом все эмоции наружу, разрезая грудную клетку и выворачивая тебя наизнанку своими, порой граничившими на грани безумия, поступками. Он был любовью всей его жизни, от которой хочешь или не хочешь, деться никуда не получилось. Мадара стал для него всем, кем только мог стать. Мадара был ему братом, был ему другом, был сожителем, был причиной ненависти, был стимулом, чтобы становиться лучше, был примером для подражания, был его помешательством, был ему любовником, был ему отцом и ребенком порой. И наконец, стал ему его мужем. Мадара был его домом, был тем, с кем просто хотелось лежать и молчать часами или же наоборот разговаривать часами, не умолкая до утра. Мадара даже умудрился стать его триггером, стать его жизнью, стать его эмоциями, стать его чувствами и стать его любимым запахом. Тобирама понял, что просто любит ощущать запах своего мужа, и нет, речь идет не в очередном дорогом одеколоне, он любил его запах. Запах его тела, запах его пота, его спермы, его слез радости или же горя. Он просто любил в нем все и готов был впитывать в себя все, что принадлежит и ему. Сначала Тобирама не понимал, что это такое, ведь никто кроме него этот запах попросту не ощущал, сколько бы он не интересовался, а потом понял.       — Мне нравится, как ты пахнешь, — сказал Мадара посреди ночи, утыкаясь в его плечо и вдыхая запах Тобирамы, — с детства знаешь, я любил утыкаться носом в твои волосы или тело, когда ты спал в моей кровати и вдыхать твой запах. — Он улыбается, — он один такой и самый любимый, — качает головой, — обычно меня или отвращают запахи, или кажется нейтральными, а твой, муж мой, я готов вдыхать часами. Я даже прочитал про это, когда ты ощущаешь запах другого человека настолько сильно, значит, вы с ним во всех смыслах совместимы.       — Как я пахну? — спрашивает Тобирама сквозь сонную улыбку и поворачивается к нему в кровати, трогает своими пальцами распущенные волосы Мадары и заправляет их за ухо. Мадара прикрывает свои глаза от благодарности и приближается ближе.       — Это сложно объяснить, ты просто пахнешь домом для меня. Пахнешь животным желанием, пахнешь пониманием, пахнешь грустью и радостью, пахнешь другом, пахнешь любимым человеком. Твой запах чем-то напоминает морской бриз, даже шторм черноватой от ночи воды, вперемешку с древесиной чем-то напоминающий ветер. Ты пахнешь моим самым любимым человеком. Два других человека, которые мне в жизни нравились, как пахли, это был Изуна и мой отец, но у них совершенно другие запахи.       — Твой запах у меня самый любимый. Мне нравилось как пахла только моя мам до тебя, — Тобирама смущенно отводит свой взгляд, но там немного иная была комбинация, более мягкая, цветочная вперемешку с молоком.       — Как я пахну? — Мадара замирает и ожидает ответа.       — Ты? Ты пахнешь как камин, который горит вперемешу с табачной сигаретой, ветивером и амброй и чем-то слегла сладковатым. Ты пахнешь теплом, пахнешь сексом, пахнешь заботой и домом. Ты пахнешь любовью для меня, вечной такой и уютом. Мне каждый раз хочется вдыхать тебя без остатка, и я даже заметил, что ощущаю твой запах везде, я заранее по запаху чувствую, что ты тут был или пришел. И это так странно.       — Что именно?       — Я скучаю по твоему запаху каждый раз, когда ты уходишь. Как ты думаешь, как бы пахли наши с тобой дети? Воцарилось молчание, Мадара целует его легко в губы и говорит напоследок, перед тем как уснуть:       — Любовью Тобирама, наши дети будут пахнуть нашей с тобой любовью. Два запаха в одном, правда интересное сочетание получится? Тобирама улыбается, вспоминая этот ночной диалог, поворачивается к Мадаре и говорит достаточно громко, смотря прямо ему в глаза.       — Давай заведем детей? Мадара вздрагивает и хлопает ресницами. Сглатывает, отпивает еще виски и выдыхает.       — Ты точно этого хочешь?       — Да. Троих хочу. Мадара прочищает свое горло, и повышает голос:       — Дорогие друзья, я хочу вам оповестить об одной важной в нашей жизни новости. Все собравшиеся в доме Конан замирают и переводят на них внимательный взгляд.       — Что то случилось? — первая подает голос Конан, отодвигая свой бокал с вином в сторону.       — У нас будет ребенок, завтра мы идем в клинику искусственного оплодотворения. Раздаются овации и Конан не может сдержать своего счастья, начинает плакать.       — Ребята, выпьем же за это, ебанный ты в рот, я буду дядей! — кричит Хидан, хлопая по плечу лучшего друга, — мы оба будем!       — Если будет девочка я буду ее с детства приучать к прекрасному, — растрогался даже Сасори.       — А если пацан, я буду его обучать всему что знаю! — смеется Дейдара и отпивает водки, — а Конан будет тетей!       — Я буду дедушкой! — Орочимару всхлипывает.       — А уважаемый Орочимару будет дедушкой! — кивает Мадара и все они чокаются бокалами. И будет у нас маленькая дружная семья.

***

Don't put the blame on me Don't put your blame on me Данзо осматривает своим пристальным взглядом гуляющих на улице пациентов и не может отвести от них взгляда. Те ходят как зомби, как стадо, которыми управляют, словно какой-то кукловод дергает за ниточки. У стада нет своей воли, нет желаний и выбора. Пациенты, одетые все как один в клетчатого окраса накидки идут на прогулке за вожаком. Некоторые из них, еще не настолько напичканные разными транквилизаторами, осматривают местность, некоторые, вероятно, с более легкими диагнозами по шкале международной классификации диагнозов, даже общаются друг с другом. Данзо сидит на скамейке, на которой когда-то сидел Изуна и вынимает осторожно свой телефон из скрытого кармана в куртке, телефон у него пока еще не забрали. Открывает приложение соц. сетей и просматривает входящие сообщения, писал ему Сарутоби, писал на телефон, звонил, и у Данзо так и не появляется желание ответить отчаянно влюбленному в него другу. Писали с работы, писала даже Конан, он не читает ничего и даже не хочет открывать графу входящих вызовов. Он лишь открывает чат с Тобирамой и подолгу смотрит на время, который тот был в последний раз в сети. Почти сутки назад. Начинает печатать сообщение, выдыхает, стирает, хмурится и пытается переформулировать никак не строящиеся логично предложения за собой. Сказать ему одновременно хочется так много, и одновременно сложно подобрать правильные слова. Закрывает чат с Тобирамой, заходит на его страницу, листает ленту и поджимает губы. Ничего. Тобирама всегда был крайне скрытым человеком и уже много лет не горел никаким желанием афишировать ни свои фото в соц. сетях, ни выставлять никакие статусы. В основном только репостил какие-то научные статьи на свою страницу, вероятно, чтобы не потерять их из виду. Данзо тоже так делал, а после на досуге читал и получал новые знания для себя, делал заметки и выписывал какую-то важную информацию в свой ежедневник. Искать страницу Мадары не было никакого смысла по двум причинам. Первая — ее попросту не существовало ни в каких соц. сетях, а вторая — даже если бы существовала, Мадара будучи Мадарой из его прошлой жизни по уровню скрытности не далеко от Тобирамы ушел. Ярко выраженных два социофоба, которые ставят границы в личной жизни настолько жирной линией, стеной, через которую пробиться было почти невозможно.       — Дерьмо, — выдыхает Шимура и на всякий случай еще для проверки, заходит на страницы всего их общего окружения, но и там для себя по сути не находит ничего интересного. — Молодцы, хорошо вы их прячете, — хмыкает мужчина и убирает телефон обратно в свой тайник. — встает и прогуливается вдоль больницы, вдыхая ноздрями холодный, зимний воздух, который отдает покалывание в переносице. — Вы можете скрывать Тобираму сколько угодно от меня, но, как бы вы ни старались, я все равно найду. Всегда находил. Прогулка на сегодня звонком, шум от которого раздается через колонну, оповещает пациентов о том, что пора бы им возвращаться по своим койкам. У Данзо была отдельная палата, сначала он не понимал, почему больница настолько ради него расщедрилась, а после узнал, почему именно, уже от самого Кабуто.       — Тобирама попросил для тебя отдельную палату и заплатил за нее сам, — Кабуто нехотя отвечает на вопрос под конец месяца и старается как можно быстрее перевести тему в другое русло. Ему даны были ясные указания, не затрагивать больную тему в виде этого человека для Данзо, только в случае крайней необходимости. Орочимару дал явно ему понять, что надо делать и как, чтобы продвинуться по карьерной лестнице как можно быстрее, иными словами слушать его указания и принимать их как одну единственную истину. Учитывая тот факт, что Кабуто на данный момент только что получил степень психотерапевта и был только начинающим практикующим терапевтом в больнице и самым молодым, не прислушаться к указаниям своего учителя было крайне глупо. Ведь, по сути, он сюда попал именно благодаря блату в виде Орочимару и его подвешенному языку, ну и конечно сыграл на руку тот факт, что его учитель имел свои рычаги давления на управляющую больницей Тцунаде.       — Что еще Тобирама про меня говорил? — Данзо заинтересованно подвигается ближе к своему надзирателю и упирается ладонью о шею, — ну там, я не знаю, может навестить меня хотел?       — Данзо, — голос Кабуто обретает ледяные нотки, — по решению суда тебе запрещено приближаться к нему ближе, чем на пятьдесят метров, я думаю, тебе и не стоит объяснять, что даже при внезапном желании его навестить тебе, которое, конечно же, не появится после всего, что ты с ним сделал, навещать он тебя не будет еще ближайшие полгода точно.       — Жаль, — Данзо сразу теряет к Кабуто интерес и смотрит в окно, — больше ничего интересного мне не скажешь?       — Как насчет начала нашей с тобой психотерапии? Уже прошел почти месяц, нам пора начинать, — он улыбается ему ласково, — ты же понимаешь, Данзо, что пока ты не начнешь со мной разговаривать, результата от твоего лечения не будет.       — Понимаю, — Данзо кивает и усмехается, — но, я думаю, и ты понимаешь, что при всем моем желании, допустим оно возникнет, я хоть убей, не смогу тебя воспринимать всерьез, хотя бы потому что мы с тобой одногодки. И в своем возрасте я уже успешный хирург, который провел множество операций, а ты какой-то жалкий психолог, который возомнил себя вторым Орочимару, мне смешно от этого.       — Мне совершенно без разницы на то, кем ты считаешь себя и как ты видишь меня, но правда заключается в том, что хочешь ты говорить со мной или же нет, тебя никто не спрашивает, — он усмехается, — тебе придется разговаривать со мной, если хочешь выйти отсюда и хотя бы просто жить нормальной жизнью, про допуск к работе с твоим-то багажом, я и вовсе молчу. Не уверен, что тебе это светит ближайших лет пять минимум, а то и вовсе можешь рассчитывать на столь ранний выход на пенсию по причине психической неустойчивости, и следовательно инвалидности первой степени. Данзо изучающе проводит по нему своим взглядом, а этот Кабуто не так прост, как кажется, с ним, даже будет интересно, не скучно, как казалось на первый взгляд.       — Слушай, друг. — Данзо смягчается…       — Я тебе не друг, я твой психотерапевт, — автоматом отвечает Кабуто.       — Хорошо, уважаемый мой психотерапевт, — Данзо видит одобрение в его глазах, — а что если я тебе предложу другой вариант событий, ты мне говоришь сумму, я даю тебе, ты подписываешь все, что надо мне, и мы в расчете и не будем ебать друг другу мозги. Сколько ты хочешь? Десять, двадцать, пятьдесят? Назови цену.       — Все в этой жизни можно купить, — Данзо вспоминает слова Тобирамы, — а если нельзя, то попросту предложи цену больше. Кабуто краснеет, нажимает на кнопку и говорит спокойным голосом, смотря в глаза Данзо, в динамик, — Ино, милая, уведи Шимуру в свою палату, он не готов к разговору!       — Ты подумай над моими словами! — в который раз повторяет ему Шимура, когда женская рука хватает его под локоть и помогает встать, — я на полном серьезе тебе говорю! Не обижу, клянусь! И его уводят под раздраженный взгляд Кабуто.

***

      — Добро пожаловать в нашу частную клинику по искусственному оплодотворению имени Хьюга, уважаемые Сенджу, — миловидная на вид девушка с серыми глазами и приличного размера грудью дружелюбно улыбается им. — Пока вы ожидаете приема с нашим лучшим специалистом, вам предложить чай или кофе?       — Воды, пожалуйста, — Мадара моментально бросает взгляд на табличку с именем девушки и добавляет, — милая девушка по имени Ханаби. Девушка кивает ему и обращается к Тобираме:       — А вам? Тобирама с интересом осматривает различные грамоты и фотографии, развешанные на стене холла, посреди которого стоит маленький фонтанчик.       — А мне зеленый чай, будьте любезны. Девушка кивает и удаляется в какую-то комнату в дали коридора.       — Почему именно эта клиника, Мадара? — Тобирама наконец отводит взгляд от грамот и смотрит на мужа.       — Ну, во-первых, эта клиника считается одной из лучших, — Мадара оценивающе рассматривает дорогую мебель в холле, все выполнено со вкусом, — эти Хьюга давно в деле так сказать, а во-вторых ее Конан рекомендовала, а наша Конан говна не посоветует. Она знакома с отцом этих ребят лично, не спрашивай откуда, я не знаю.       — Солидарен. — Тобираме остается только согласиться и вот им уже приносят чай и воду. Это у скольких людей получается проблемы с рождением детей, раз такую огромную клинику отстроили, да и цены тут далеко не из дешевых.       — Доктор Хината Хьюга, ожидает вас в своем кабинете, пройдемте за мной, — девушка опять появляется за их спинами и проводит их в кабинет главного врача клиники.       — Присаживайтесь, — женщина лет пятидесяти смотрит на них с мягкой улыбкой, ее каштановые волосы с иссиним отливом распущенны и лежат на одной стороне плеча, одета она не броско и со вкусом, лицо мягкое и глаза добрые, сразу располагая к себе и осматривает обоих. — чем могу помочь?       — Ну, я думаю вы и сами понимаете чем можете нам помочь, — Мадара усмехается и садится в кожаное кресло, Тобирама садится в соседнее, — раз мы двое мужчины и клиника у вас по оплодотворению.       — Конечно, — женщина никак не реагирует на сарказм в голове и лишь улыбается нежно. — Для начала начну с основ: чтобы мы взяли ваши донорские клетки необходимо, чтоб организм был полностью очищен от какого-либо алкогольного, наркотического и табачного воздействия, на что в среднем требуется от месяца до трех, мы не даем согласие на помощь, если есть риск рождение ребенка с каким-либо заболеванием из-за нездорового образа жизни их родителей.       — Понимаю, — Мадара кивает, — медикаменты входят в эту сферу тоже?       — В зависимости от группы, вам нужно будет сдать вот эти анализы, сегодня и через месяц повторно для проверки, — женщина берет бланк и отмечает нужные ей маркеры на листе, — в течении месяца вам будет предоставлен личный список женщин, у которых мы будем брать яйцеклетку, и список женщин, в которые будет она вводиться в совокупности с вашими данными, со списком вы сможете ознакомиться в конце. — Женщина улыбается, — у вас будут очень красивые дети, да и наши женщины всегда как на подбор, — но, вы так же можете выбрать вашего донора.       — Лучше мы воспользуемся вашими проверенными, — Тобирама моментально отвечает и переводит взгляд на мужа, тот кивает.       — Хорошо, в случае необходимости вы можете беседовать с каждой лично, роды принимаются так же в нашей клинике и принимает их мой родной брат, один из лучших гинекологов страны — Неджи Хьюга.       — Наслышан, — Тобирама резко добреет и начинает ощущать какой-то покой, Неджи действительно был одним из лучших специалистом своего дела.       — Сейчас моя помощница отведет в лабораторию и после мы с вами обсудим другие формальности нашего соглашения и подпишем контракт. У вас есть какие-то вопросы? Мадара мотает головой, Тобирама кивает.       — Милая, отведи джентльменов к отцу в лабораторию, будь добра, — женщина говорит в динамик и опять улыбается, — жду вас назад через полчаса. Это не больно. Это действительно оказалось не больно, после всего того, что они пережили, какие-то анализы крови ничего не стоили по сравнению с той болью, которая в целом может вообще происходить с человеком. Они вернулись в дом Конан уставшие. И спокойно пошли в свою спальню, которую им выделила подруга до того момента, пока дом не будет продан и куплен новый. Они не могли в нем находиться по множеству причин, в итоге дом попросту пустовал в другом городе, в котором больше никто не включал свет. Он погас, ровным счетом, как и их желание у обоих появляться в городе детства и вспоминать все это — было уже не к чему. Зачем насиловать труп воспоминаний, когда он уже давно захоронен под тремя метрами земли и там разлагается, пока тело, состоящее из воспоминаний попросту гниет внутри. Оно разлагается и воняет, в то время как медленно заживающие раны, нанесенные им обоим, начали медленно затягиваться. У Мадары и Тобирамы этот дом ассоциировался в первую очередь с Данзо, который как бы то ни было, прожил в нем с Тобирамой почти год, и его запах и присутствие в восприятии их обоих до сих пор оттуда не выветрилось, сколько бы раз они окна ни открывали и ни пытались его проветрить. Присутствие Данзо словно въелось в стены дома, дом впитал его и сделал его своей частью. И это ощущение доставляло им обоим максимальный дискомфорт.       — Что ты решил делать со своей работой? — спрашивает Мадара в начале марта своего мужа во время перерыва в парах, пока он перевелся на дистанционное обучение по причине травм и рекомендаций врачей, по мере возможности все еще соблюдать пастельный режим.       — Скоро мой больничный заканчивается, в семнадцатых числах марта, — устало отвечает Сенджу смотря на свое обручальное кольцо на безымянном пальце, — вернусь на работу и постараюсь войти в прежний темп, что мне еще делать. — Он снимает с своей переносицы очки в золотой оправе и смаргивает.       — Ты не боишься что…       — Мадара, — слегка грубо перебивает его Тобирама, — я пережил в жизни достаточно дерьма, чтобы перестать уже бояться чего-либо, тем более что ты, что я, что все наши друзья знаем, что он сейчас лечится в психиатрической клинике и его еще пару лет как точно не возьмут ни на одну работу в округе Дании. И у меня остался Кагами, и как не крути он, мой ученик, который уже почти два месяца без присмотра в больнице работает как стажировщик. Имя Данзо больше не упоминал никто, все обозначали его словом — он. Обозначали и каждый раз всем было понятно, о ком заходит речь. Из-за логических на то соображений, о Данзо даже в лице — он, старались все говорить как можно меньше, только в случае крайней необходимости. Зачем было поднимать и того больную тему? Незачем было.       — Я знаю, — в голосе Мадары опять звучат нотки тревоги, — просто мы с тобой с того самого дня ни разу так и не поговорили о случившемся, может нам стоит с тобой обсудить. — Учиха видит, как Сенджу напрягается сразу, — конечно если ты хочешь, я не настаиваю, я просто хочу, чтобы ты знал, я всегда открыт для разговора, и ты можешь довериться мне в чем угодно и…       — Не о чем говорить, Мадара, — Тобирама закрывает крышку своего ноутбука, сидя за письменным столом в их спальне, и переводит свой уставший взгляд на спящего их пса, — что было то было, и смысла эту тему поднимать по второму кругу я не вижу.       — Но я же вижу. — Мадара начинает слегка заводиться от чувства недосказанности и тяжести, которая до сих пор висела в воздухе.       — Что Мадара? — Тобирама повышает голос, — что ты видишь?! — он срывается и смотрит на своего мужа злобно, выдыхает и мотает головой, — извини, я просто…       — Ты словно себя винишь в том, что он сошел с ума, но не хочешь понять, что ты не бог Тобирама, и ты не можешь влиять на всех и контролировать все, что происходит вокруг. Ты же понимаешь.       — Сказал бы ты себе это пять лет назад, — Тобирама, сам того не понимая, огрызается, — ты думаешь тебе бы это помогло? Мадара замолкает и молча выходит из комнаты, оставляя своего мужа одного. Тобирама тихо матерится, фыркает и откидывается спиной на кресло, после его рука тянется за дневником в кожаном переплете, он открывает его и начинает писать туда первое, что взбредет в голову.       — Я тебя любил, а ты меня предал, — строка появляется сама по себе, — я отдал тебе свою любовь учителя, отдал любовь друга, члена семьи. И я до сих пор не понимаю, что именно я сделал неправильно. Когда-нибудь я спрошу у тебя, почему, мой ученик, но не сейчас. Ты снишься мне в кошмарах часто, порой я просыпаюсь с криком даже не от того, что в этих кошмарах вижу, а от чувства ужасной потери и осознания, что с тобой случилось и случилось с нами. И после всех этих лет и событий в моей голове лишь один вопрос к тебе на данный момент. Стоило ли все этого? Ответь мне только честно, Данзо Шимура. Если стоило, то я буду спокоен, значит, все было не напрасно, а если нет — то. — Тобирама выдыхает и откладывает в сторону свою тетрадь. Его мысль так и осталась недописанной. Через неделю Мадара приносит билеты на их медовый месяц, который состоится летом, когда по правилам работы Тобирамы, он сможет взять отпуск. А Мадара… Мадара закончит первый курс.

***

Some people got the real problems Some people out of luck Some people think I can solve them Изуна ожидал увидеть на своем рабочем месте в компании, принадлежащей ему и Обито с Какаши, кого угодно после всех событий, но, только не ее… Мито пришла без приглашения, подолгу сидела в вестибюле и ожидала, когда же ее просьба о встрече с одной из главы компании будет одобрена самим главой компании. Стажёр предложил ей кофе, она согласилась и попросила добавить две ложки сахара. Сакуру оставила пока с Кушиной и Наруто, Минато как обычно пока был за главного в компании ее мужа, а она как обычная и адекватная жена, которая после долгого взвешивания всей случившиеся ситуации с ее семьей, не придумала ничего проще, чем лично не встретиться с Изуной, который грамотно разрушал компанию ее мужа, встретиться и поговорить. С Обито говорить смысла не было, ни для кого не было секретом, как именно что Обито что Какаши относятся к ее мужу, а Изуну она считала за человека, который больше был подвластен влиянию, по некоторым на то причинам. Первая заключалась в том, что Изуна был ни кем иным как братом Мадары, с которым как бы не хотелось признавать, у ее мужа были не дружеские отношения отнюдь, а во-вторых — Изуна прожил с Хаширамой бок о бок почти с детства и какие-то чувства к нему у него по старой памяти остаться должны были. С Тобирамой смысла разговаривать не было, это она понимала прекрасно, Мадара давно умер, Изуна был последним шансом, чтобы как то или исправить ситуацию, или хотя бы смягчить последствия. Изуна усмехнулся когда услышал, кто именно ожидает встречи с нем внизу, и просчитав в голове выгоду от этой встречи, с усмешкой согласился, чтобы женщину провели в его кабинет.       — Давно не виделись, Изуна, — Мито заходит в его кабинет и Изуна сразу чувствует нотки сладковатого парфюма, женского, от которого так отвык. Для него любой сладкий запах попросту вонял.       — Пару лет так точно, Мито, — Изуна пытается улыбаться в ответ женщине, — хорошо выглядишь для мамочки, присаживайся милая. Мито натянуто улыбнулась, пропустила мимо ушей псевдокомплимент, который граничил на уровне сарказма и наконец села в кресло напротив. На ней был обычный комбинезон алого цвета от Prada, сапоги на высоком каблуке и ее рыжие волосы были собраны в пучок. Она действительно выглядела хорошо, и прекрасно это знала, не зря же столько было потрачено денег на восстановление после родов.       — Изуна, нам надо с тобой поговорить насчет моего мужа и того, что сейчас происходит между вами, — ходить вокруг да около смысла особо не было, сразу надо переходить к сути разговора.       — Ну, давай поговорим, — мужчина улыбается ей и скрещивает руки в замок, наклоняется корпусом ближе к ней и осматривает ее пронзительным взглядом, — как он?       — Бывало и лучше, — Мито хмыкает и устало выдыхает, — послушай, я знаю, что у вас личная неприязнь друг к другу, но ты сам прекрасно знаешь, какие у них были с твоим братом были отношения и…       — А какие, милая? — Изуна так же продолжает улыбаться, — хреновые — да, знаю.       — Он не причастен к смерти твоего брата, — она перебивает его и смотрит на него с прищуром, — ты обвиняешь ни в чем неповинного человека в ужасных поступках, так нельзя, Изуна, вы же были когда-то семьей.       — Ты знаешь, что есть статья в уголовном кодексе о доведении человека до самоубийства, чем твоим брат и занимался последние пару лет, психологически можно довести человека, из-за чего тот впадает в тяжелую депрессию, которая у моего брата была на лицо, — его голос заметно становится сухим, — и все это знали, твой муж прекрасно знал, что Мадаре было крайне тяжело последние пару лет, и ты знаешь, что он сделал, родная?       — И что же?       — Да в том то и дело, что ничего, Мито, он не сделал ровным счетом нихуя и доводил его из раза в раз, то тобой, то проблемами в компании, то еще какими-то шлюхами, прости, насчет мужиков не знаю, так глубоко я не копал.       — Ты же понимаешь, что мы не в детском саду! — она вскрикивает, — ты перегибаешь палку!       — Поверь, перегибать я еще не начал, — Изуна хмыкает и переводит взгляд в окно, — и лучше для всех вас будет, если не начну.       — Ты мне угрожаешь? — она поджимает губы и ее лоб становится хмурым.       — Я никому никогда не угрожаю, я предупреждаю, — он улыбается шире.       — Отзови на него свои жалобы, он не виновен! Я тебе заплачу. Сколько ты хочешь? Чтобы оставить мою семью в покое.       — Ты думаешь, — Изуна начинает заливаться смехом, от чего женщине становится некомфортно. — ты действительно думаешь, что мне, со своими финансами и активами в компании моего брата нужны от вас деньги? — он смеется сильнее, — ты реально так думаешь? Да ты дура, Мито.       — И что тебе тогда надо? — Мито хмурится сильнее и сжимает своими пальцами рукав комбинезона.       — Что мне надо? — Изуна резко успокаивается будто только что смеха и не было. — А как ты думаешь?       — Я уже сказала, как я думаю! — Мито фыркает.       — Верните мне моего брата с того света, живым, вот что мне надо, другое меня не интересует. — он усмехается, видя как ее лицо мрачнеет, — не можете мне этого дать? Ну, тогда сделки не будет.       — Да ты больной на голову, ты понимаешь?! — она резко встает и кидает на него свой злобный взгляд. — Ты понимаешь, что это невозможно? Твой брат давно умер, а вы все водите хороводы около покойника! Я понимаю твою скорбь, но, это жизнь, Изуна! Люди умирают каждый день! —       Все мы тут больные, Мито, и я, и ты, и твой муж, дальше что? Хочешь устроить коллективное лечение? — он опять усмехается, — так я его уже проходил почти два года, как видишь, не особо помогло. Мито разворачивается и доходит до стеклянной двери кабинета и опять поворачивается в сторону Изуны, кидает напоследок:       — Ты не Господь Бог, Изуна Учиха, и я не дам тебе разрушить мою семью и довести моего мужа! Ты понял меня?       — Хорошего дня, Мито, привет передавай дочери! — Изуна опять улыбается и слышит, как захлопнулась дверь за раздраженной женщиной. Смотрит вслед ей, а после берет в руки свой телефон и набирает номер.       — Здравствуйте. — Изуна начинает свой диалог в начале апреля с дружелюбной ноты, сидя в своем кресле компании во время своего обеденного перерыва и смотрит в панорамные окна. — Я бы хотел встретиться и обсудить наш дальнейший план действий, да и по поводу Хаширамы, и — Обито усмехается, — по поводу моего брата. Вам когда будет удобно? В среду в три? Отлично. Я скину вам адрес, — и кладет трубку. Lord heavens above I'm only human after all I'm only human after all Don't put the blame on me Don't put the blame on me!

***

Тобирама рассматривает билеты, полученные от Мадары спустя три недели, и наконец во время своего перерыва в ночной смене, открывает букинг и смотрит отели, в которых они будут останавливаться во время их медового месяца слегка запоздавшего по Америке. Они решили устроить себе путешествие по всем штатам на машине. После чего они сделают перелет уже на другой континент. Это первая их совместная поездка куда-то на отпуск после того, как они летали с Мадарой в Германию в то время, когда Учиха проходил курс лечения и был еще в инвалидной коляске. Вчера они оба подали на визу и ждали одобрения. Отвлекает его сообщение, пришедшее на телефон, от которого он моментально вздрагивает и опять ловит себя на том, что чувство какого-то непонятного ему страха заполняет всю грудную клетку с резко подскочившим давлением. Делает дыхательное упражнение и наконец берет в руки телефон. Писал ему Кагами с отчетом проделанной работы в области исследований, которые ему поручил Тобирама, как и в свое время, ему давал указания Орочимару, чтобы вырастить не только отличного ученика и приемника в области медицины, но и отличного исследователя. Исследовательские работы, если выполнены грамотно и правильно, открывали много горизонтов в профессии и давали возможность для новых и крайне удачных знакомств.       — Я скину на почту что успел сделать, ознакомься, пожалуйста. — написал ему Кагами и Тобирама прочитал сообщение его голосом, — пойду посплю.       — Отдыхай, отзвоню тебе завтра, — Тобирама улыбается и открывает свой ноутбук, посмотреть, как же далеко продвинулся его ученик в своей работе. Кагами справлялся больше, чем хорошо, Кагами справлялся на отлично. Надо было внести некоторые правки, но, в целом Тобирама был доволен проделанной работой. Завтра у них совместная смена и Тобирама впервые его отведет в отделение раковых больных, пора Кагами познавать новые горизонты. Мадара устало откладывает учебник по анатомии и видит очередной зачет у себя в системе, пока сидит в одном халате на голое тело на кухне в доме Конан, пока Мадара свернувшись калачиком спит у него на коленях. Животное издает смешной звук и Мадара рефлекторно начинает поглаживать ее мягкую на ощупь шерсть. Успокаивает, порода Девон рекс крайне разговорчивая была и имела характер преданного пса, никогда и на метр не отлипала от своего хозяина.       — Спокойно ночи, любовь моя, — он пишет Тобираме сообщение и сразу же получает ответ, улыбается и наконец идет спать. Нагато сегодня с Конан в больнице и Мадара в доме за главного. Врачи поставили им условия полностью очистить организм и в том числе кровь от всякого рода негативных вмешательств, которых благодаря всем известным событиям, по крайне мере в организме того же Тобирамы было огромное количество. Мадара сдал анализы, и они были положительными и успешными для взятия его данных, а вот с его мужем обстояла картина куда хуже. Данзо будто заранее позаботился над тем, что Сенджу пару месяцев только избавлялся от внутреннего внесенного в его организма дерьма, про психологические последствия и изменения в структуре мозга можно было лишь с сожалением выдохнуть. Сенджу даже сделали МРТ всего тела, на которое он как врач подолгу не давал согласие, чтобы исключить наличие новообразовавшихся в организме опухолей, которые из-за многочисленных травм и химии могли появиться, если бы его иммунная система дала сбой. Такая вероятность была благодаря генетическому наследию от его матери Кагуи, которая так рано умерла от рака. Но, Тобираме повезло чудом иметь крайне сильный иммунитет и вероятно, здоровье ему досталось все-таки от отца. Опухолей не нашли, даже намека на них.       — Какой же ты все-таки уебок, Данзо, — Мадара выдыхает эти слова с крайним отвращением и откладывает анализы своего мужа в сторону, пытается успокоиться от нахлынувшей по очередному кругу злобы только при мысли об этом уроде, — когда я говорил, что в следующий раз я тебя лично прирежу этими самыми руками, я не шутил, и дай Боже тебе это понимать, иначе детей ты своих не будешь иметь точно. Некоторое дерьмо не должно иметь продолжение рода, потому что род будет такой же испорченный и ненормальный на генном уровне и никто не знает, как он потом выстрелит спустя много-много лет. А у Данзо, как уже все поняли, адская смесь сумасшествия и озабоченности явно переплетается с отличными навыками хирурга. Обычно такого рода двинутые производят на свет настоящих психопатов или же убийц. Производят и добивают картину до идеала своим воспитанием. Воспитание ребенка имеет за собой одну из главных ролей, а так же чреватые последствия, это и Мадара, и Тобирама поняли уже благодаря своему личному опыту. В Данзо на уровне восприятия и генном имел явную неприязнь к роду Учих, которую не заметит разве что умственно отсталый, и Мадара боялся даже не за себя и Тобираму, с собой-то они справляются, на себя после всего произошедшего, было похуй, но, буквально за этот месяц понял одну пугающую истину. Больше всего он боится за их детей. И за то, что когда-нибудь, если Данзо все-таки не сдохнет раньше, чем произведет на свет свое наследство, их дети встретятся, и все дерьмо начнет идти по второму кругу. Этого он боялся больше всего.

***

      — Присаживайся, — Кабуто апрельским утром указывает рукой на кресло напротив, смотрит на Данзо, которого слегка пошатывает из стороны в сторону, благодаря вколотым ему в вену медикаментов, усмехается. Он ослабел и выглядит даже немного жалким, по крайней мере, его улыбка язвительная и надменный взгляд исчезли с лица и выглядит он намного стабильней, нежели за пару недель до этого. Данзо молча садится в кресло, опираясь ладонями о спинку, чтобы не споткнуться и попросту не упасть. Голова кружится ужасно. Если до этого таблетки все удавалось прятать под язык и пока они не растворились, выплевывать их, хоть остаткам удавалось просочиться в слизистую и все-таки попасть в кровь, то вот от инъекций не удавалось убежать никак. Говно действует на разум эффективно и быстро, пока вещества разносятся через кровь по всему организму и просачиваются через сердце по всем органам.       — Привет, — он наконец садится и упирается ладонью о щеку, — ну что?       — Как ты чувствуешь себя сегодня, Шимура Данзо? — Кабуто пристально осматривает его сквозь очки и улыбается.       — Как наркоман, — Данзо усмехается, — понимаю, как себя ощущал Тобирама, состояние явно не очень, все время голова кружится и пить хочется.       — Это нормально, у тебя медленно образуется привыкание, мутить будет еще пару дней, после полегчает. Данзо смеряет его тяжелым взглядом и выдыхает.       — Слушай, давай не будем ходить вокруг да около и строить друг из друга невинных, ты подумал над моим предложением? Кабуто и бровью не повел. Он соврал бы самому себе, если бы сказал, что не обдумывал предложение Шимуры, а обдумывал он долго и пришел к некоторым полезным для себя умозаключениям. Он резко нажимает на отключение камер в кабинете и наконец смеряет его внимательны взглядом.       — Обдумал, я полагаю, мы можем с тобой договориться, но у меня свои условия, которые ты выполнишь, если хочешь сотрудничать со мной. Данзо улыбается сквозь тошноту и кивает ему. Конечно же, этот сукин сын согласится, как Тобирама и говорил свою четвертую истину Данзо когда-то: Истина четвертая — все продажные. Поголовно, вне зависимости от условий и предложений купить можно любого человека. И. От этого становилось мерзко. Каждый, по крайней мере, все люди, которых Сенджу встретил, проворачивая свой план, такими и были. Не важно, на что они подписываются, они согласятся на сумму денег или на предложение, которое им будет по душе или которого они больше всего желали и о котором мечтали.       — Слушаю. — Данзо действительно слушает внимательно, чтобы выйти из этой сделки победителем.       — Прогуляемся? А то душно тут и ушей много, — Кабуто встает и протягивает Данзо свою ледяную руку. — Тебе я выписал ежедневные прогулки для чистого ума, сегодня ты погуляешь со мной, со своим лечащим врачом. Данзо соглашается сразу и они выходят на улицу. В апреле погода в Копенгагене резко меняется и становится более теплой, из-за чего не противно выходить на улицу. Обычно в это время остается в Дании погода влажной. Часто моросит, но солнце медленно начинает прогревать землю, от чего остатки снега тают и исчезают с дорог. Первые птицы начинаю щебетать, усевшись на ветви деревьев, почки начинают медленно зарождаться и обретать жизнь в своем законе природы. Они оба идут под руку к самой дальней скамье в округе больницы и усаживаются. Данзо умиротворенно выслушивает пение птиц и наконец переводит на Кабуто свой внимательный взгляд и говорит резко одну лишь фразу:       — Если подумаешь меня кинуть или обмануть, поверь мне на слово, это будет самым твоим худшим решением в жизни.       — Мне незачем тебя кидать или подставлять, если ты готов выполнить все мои условия взамен на свою свободу отсюда, Данзо, мне даже стало интересно, как исследователю, понаблюдать за твоими действиями, я думаю, мы друг у друга сможем поучиться даже, пока есть возможность. Данзо усмехается.       — Допустим, что ты хочешь? Он думал о том, какую ставку может потребовать Кабуто, какую плату. Тобирама научил его своей первой истине сполна, показав множество раз на примере себя и людей вокруг них. Истина первая — всех людей можно предугадать или же просчитать. Можно изучить их, когда тебе надо, и понять, что им нужно и как получить их руками то, что надо тебе. И именно за этот год он понял, как благодарен своей покойной матери. Ведь именно она с раннего детства учила его подмечать все детали, наблюдать за другими и мотать на ус. Будучи ребенком, он даже и не мог предположить, насколько его мать была права. Кабуто был меркантильным, циничным человеком, которого интересует продвижение в своей карьере, повышение на высокую должность, возможность иметь высокий статус в своем кругу, подобраться к Орочимару как можно ближе и стать его преемником, что, увы, никогда не случится, потому что старик уже давно выбрал себе преемников и ушел в отставку. Тобираму и своего сына. И, зная Тобираму лучше, чем себя, Данзо мог ставить на что угодно, что с Тобирамой соревноваться было самой худшей идеей для Кабуто, хоть тот этого признавать никак не хотел. Из Мицуки вырастет отличный специалист благодаря отцу и Сенджу, которые приложат все усилия для этого. Что еще Кабуто нужно было? Ну конечно деньги, деньги нужны всегда и всем, и информация. Имея деньги и информацию — по сути имеешь весь мир. Только вот, если порой имеешь ложную информацию, даже наличие денег тебе поможет, мягко говоря, дерьмово. Из этого Данзо отлично запомнил вторую истину Тобирамы: Истина вторая — всех можно обмануть. Можно играть свои роли так, как тебе надо и когда тебе надо. Сталкиваясь с другими людьми в случае необходимости, нужно подыграть, сыграть, как они от тебя ждут, как они хотят, чтобы ты себя вел, ослабить их бдительность и действовать, когда тебе нужно и только в своих интересах. Даже если ты даешь человеку доступ к себе.       — Мне нужно место у Орочимару как можно ближе, я хочу стать его преемником…       — Еще бы, — Данзо мысленно ставит галочку в правильности своих догадок, Орочимару всегда был ключом к успеху в медицине.       — Я хочу эту сумму денег, — Кабуто протягивает ему бумажку с цифрами, — если ты сможешь мне ее обеспечить, мы договоримся. Данзо осматривает сумму и облегченно выдает, признаться честно, он предполагал сумму гораздо больше и уже думал о том, что именно из имущества ему надо будет продавать. У Кабуто запросы хоть и большие, но он еще зеленые и неопытный, чтобы понимать, сколько денег надо требовать правильно.       — И у меня будет еще одно условие, — Кабуто наконец добавляет последний пункт.       — Какое? — Данзо закуривает.       — Мне нужны знания Тобирамы, с Тобирамой я не имею никаких контактов, но о его проекте я наслышан, птички напели, — Кабуто переводит взгляд на птиц, — учитывая, сколько лет на него ему потребуется и, зная его характер, он в итоге сделает это, я пришел к одному выводу…       — И какому же? — Данзо меряет его опасливым взглядом. Кто мог проговориться он не знал, то, чем занимался Тобирама последние пару лет, хранилось в секрете, и это напрямую означало, что в округе Тобирамы завелась крыса. Которая сливает информацию об исследовании Тобирамы, о которых знал только Орочимару, Конан и Данзо.       — Я хочу стать твоим учеником, ты меня научишь всему, что знаешь, и тогда мы будем в расчете. Мне нужно попасть в проект любым путем.       — Зачем тебе это? — Данзо спрашивает попросту для приличия, конечно он несмотря даже на Мадару, никогда не подпустит к Тобираме такую змею.       — Научный интерес, это прибыльно и сулит хорошую перспективу, я не дурак, помочь смогу.       — Я думаю, мы договорились. — Данзо протягивает ему свою руку. Кабуто притягивает ее в ответ. — полгода для приличия хватит, чтобы я вышел отсюда?       — Сполна, — Якуши усмехается. — Твои условия? Так бы сразу, то наскучило ему отдыхать в этом богом забытом месте в кругу сумасшедших.       — Мое дело ты отдаешь мне, никаких медикаментов мне не вкалывают, мне нужен доступ к работе через три года на территории США, подписанными нужными людьми, на терапии мы говорим о том, о чем хочу я и еще кое-что, мне нужен мой компьютер. Иначе иметь данные по поводу проекта Эдо, я не смогу иметь никак, ты и сам должен понимать.       — Договорились, — Кабуто усмехается, — доверенность нужна от моего имени?       — Обойдемся без формальностей, чем меньше бумаг, тем лучше.       — Всегда приятно иметь дело с умными людьми, — Кабуто резко встает и уходит в каком-то своем направлении, оставляя Данзо одного. — Согласен.       — С умными приятно иметь дело всегда, — Данзо закуривает, смотря вслед Кабуто. Но я понял для себя новую истину в жизни, которой меня Тобирама не учил. Истина первая: С умными людьми приятно иметь дело всегда, а с тупыми, или более мягко говоря, органичными в своем сознании — еще приятней. Он тушит свой окурок об асфальт и возвращается в свою палату. Don't ask my opinion, don't ask me to lie Then beg for forgiveness for making you cry, for making you cry

***

Тобирама стал работать как не в себя последние пару недель, часто задерживался допоздна на работе из-за Кагами и возвращался без сил домой. Дома порой засыпал на столе, уткнувшись лбом в столешницу, пока его открытый монитор компьютера мигал, пока не переключался в ночной режим. Часто отключался прямо на рабочем столе в больнице или в кресле.       — Тобирама? Кто-то его зовет, кажется. Тобирама вздрагивает, дергается и поднимает заспанный взгляд, очки слезли с его переносицы и согнулись в оправе. Ему послышался голос Данзо, внезапно с ничего, без какой-либо причины, который будто вскрикнул на ухо его имя. Сенджу давно не стригся и не брился, от чего выглядел крайне неухоженно и уставше. Время реабилитации забирало все его соки, организм уставал попросту сам, хоть раньше он спокойно мог выдерживать двое, а то и трое суток на ногах без сна. Сейчас же его хватило максимум на пятнадцать часов, в сон клонило ужасно все время. Халат его так смялся и Тобирама устало протирает рукой глаза и зевает.       — Тобирама, нам очень нужна ваша помощь. Его голос сухой, в горле будто пустыня, взгляд на руку и наручные часы оповещают владельца огромным циферблатом о том, что сейчас четыре утра и семнадцать минут.       — Что случилось? — он переводит сонный взгляд на какого-то интерна и пытается сфокусироваться на нем. Получается не очень, зрение у него село давно. Хватает пальцами оправу очков и пытается надеть их на переносицу,       — Вы срочно нужны в операционной… у нас проблема. Он моментально кивает, сразу отвечает, что сейчас будет там. Встает, бежит за незнакомым человеком по коридору больницы, добегает до нужного ему зала и сразу младший врач сует ему в руки необходимые для ознакомления бумаги.       — Вы простите, что мы опять вас дёргаем, но без учителя нам не справиться, вы же еще во время учебы помогали в операции…       — Переливание крови нужно, — Тобирама решает сразу и надевает на свои руки перчатки, он даже имен этих людей вокруг не запомнил. Память стала намного хуже чем была, усталость сильнее с каждым днем. Все дни превратились в какой-то медленный один. Смазанный и одинаковый, хроническая усталость стала его правой рукой. Да, без Данзо, который был его правой рукой и всегда был на подмоге, было крайне тяжело работать. Почти без выходных, ведь верхушка больницы так и не нашла Данзо замену, уже готовую, а для того чтобы взрастить по крупинке новую — требовалось слишком много времени. Он открывает свои глаза, находясь дома. Пару минут требуется для того, чтобы понять, что он у Конан дома.       — Милый, — Мадара дёргает за плечо и говорит, — пожалуйста, иди в кровать поспи, — он проснулся посреди ночи и опять застал мужа спящего в кресле у стола. Тобирама опять смотрит на время — три ночи и пять минут.       — Да, — одевая очки, — мне нужно еще поработать и дописать.       — Допишешь завтра, иди, поспи, пожалуйста, ты уже неделю не спишь в кровати, твоему телу нужен отдых. — Мадара хмурится и обнимает его за плечи.       — На том свете высплюсь, очень много работы. — Сенджу отмахивается и зевает, — приготовь мне кофе, пожалуйста, я работать, — открывает компьютер и видит много страниц перед собой. И еще дописать для своего открытия, над которым он стал работать больше пару тысяч. Дерьмо поганное. Мадара закрывает крышку компьютера сам, резко разворачивая кресло на колесиках к себе, смотрит на мужа раздраженно и выдыхает:       — Пожалуйста, поспи. Ты убиваешь себя, твоя работа никуда не денется, ты уже год работаешь ночами и днями, последние месяца ты ничего кроме работы не видишь, нам хватит на все денег, пожалуйста, ты убиваешь себя и загоняешь, пошли в кровать. Тобирама смотрит на Мадару измученно и отводит взгляд.       — Я не хочу спать.       — Нет, Тобирама, я не дебил, ты давно хочешь спать, но из-за кошмаров не можешь и боишься уснуть, но ты как врач должен понимать, что это не выход и мы оба это понимаем. Каждую ночь ты дергаешься и дрожишь как осиновый лист, ты вернешься к Орочимару на терапию, это ненормально. Разговор закончен, — губы Мадары сложены в одну ровную линию и он смотрит пристально на мужа. Все правильно сказал, и скрывать этого смысла не было. Тобирама действительно страдал бессонницей от страха ночных кошмаров, в которых попросту не понимал — что истина, а что вымысел. Скрывать от Мадары это было глупо, от кого угодно, но не от него.       — Да… наверное так будет правильно, — он устало выдыхает.       — Давай помогу встать, — Мадара протягивает ему руку и аккуратно доводит до их общей кровати, помогает Тобираме раздеться и наконец ложится рядом, обнимает его со спины и гладит его кожу аккуратно, чтобы Тобирама наконец расслабился и попросту уснул.       — Я же всегда все разжевываю по полкам, но причины некоторых вещей я понять не могу, хотя всегда мог, — сонно бормочет Тобирама в полудреме, — меня раздражает это, я будто отупел, Мадара. Будто ослеп.       — Поймешь, все ты поймешь, просто отдохни уже, наконец. — Мадара устало выдыхает, и целуя мужа в плечо, засыпает сам. У нас завтра покупатели приезжают дом брать, ты скорее всего это забыл со своей работой, я напоминаю. Скоро мы покупаем свой новый… — Но Тобирама уже не слышит его, он уснул за пять минут, сжимая ладонь Мадары своей крепко и напряженно, будто боясь, что она растворится в воздухе. Сон снился ему не из самых приятных. Он открывает свои глаза и его сразу же ослепляют огромное количество ламп, которые направлены прямиком в его лицо. Он дергается и сразу же понимает. Во сне он лежит прикованный жгутами к операционному столу, и ему сейчас будут делать операцию.       — Мы вырежем ему сегодня одну почку, а завтра вторую, — слышится противный смешок. Тобирама дергается, пытается вырвать руку от крепкого захвата жгута, но лампы, которые кажется сейчас везде так сильно бьют глаза, что они начинают слезиться и из груди вырывается жалобное мычание. Одет он в какой-то голубоватого цвета больничный костюм, который ему большеват. Рот у него от чего-то онемел и он не может произнести и писка. Лица врачей закрыты масками и он совершенно во сне их не узнает.       — Вкалываем один наркоз. Не берет. Врачи хмурятся, Тобирама пытается закричать сквозь онемение и понимает в следующий момент — у него рот просто напросто закрыт такой же самой маской.       — Третий раз вкалываем.       — Не берет. Тобирама, кажется, плачет, в ушах начинает сильно шуметь и кружится голова, он испытывает огромную гамму эмоций вперемешку с каким-то животным страхом от того, что его будут резать на живую.       — Седьмой раз, держится тварь. Хотя нет, стойте, пусть Данзо вколет. Это же его пациент, — от этого имени на лбу появляется настоящая испарина и Тобирама кричит, выворачивается и в панике жмурит свои глаза, лишь бы не увидеть это лицо в этом кошмаре снова. Данзо подходит к нему с милой улыбкой на лице и проводит по его лбу нежно, даже с любовью своей рукой и наконец вытаскивает кляп изо рта, от чего Тобирама вскрикивает.       — Не над… — ему не дает договорить внезапный поцелуй, Данзо касается его губ своими и Тобирама пытается всячески его отпихнуть от себя от какой- то странной дрожи по всему телу, которая граничит с настоящей паникой.       — В следующий раз, Тобирама, — он слышит слова, переплетенные с усмешкой, от Данзо. В следующий раз ты точно подохнешь на этом операционном столе и будешь стонать мое имя как молитву, лишь бы я тебя не убивал.       — Не сегодня. Убить не получится, держится. Цепляется за жизнь, видимо еще рано. Он ещё не сделал что хотел, бессмысленно, — последнее что Тобирама услышал и проснулся резко в палате. Он резко поворачивает голову в сторону, все так же тяжело дышит, и видит перед собой…маму.       — Ты проснулся, зайчик. — Кагуя сидит прямиком у его пастельной койки и ласково улыбается, — операция так и не случилась? Не получилось что-то?       — Мама? — Тобирама опешил, сел в кровати и охает от резко боли.       — Что с тобой, зайчик? — Кагуя кладет свою руку на его и Тобирама поворачивается назад и смотрит на свою спину. Отодвигает больничную одежду в сторону пальцами и его зрачки расширяются.       — Что за… Его все тело проколото иглами от кактуса. Тобирама начинает вырывать из себя по каждый из кожи, от чего на коже возникают точки, отметины от игл, такие же, как остались от инъекций Данзо и … Тобирама вскрикивает, дергается, кричит и резко просыпается, перепугав Мадару с самого утра от того, что судорожно бормочет.       — Убери с меня эти иглы. УБЕРИ ИХ! — он пытается стряхнуть со своего тела невидимые иглы, которые остались в его коже только разве что во сне.       — Мада, — Конан, поджимая свои губы в одну линию и хмуря лоб, смотрит на эту сцену с ужасом, — мне кажется…вам действительно пора к Орочимару. Мадара смотрит на нее, они оба стоят в проеме двери, а Тобирама весь мокрый от холодного пота пытается отдышаться от очередного кошмара. Первым человеком, которому позвонил Орочимару, был Мадара и мужчина сразу же поднял трубку.       — Мне нужно, чтобы Тобирама вернулся на терапию, — Мадара говорит коротко и по факту, — когда вы можете его организовать прием?       — Сегодня вечером будет удобно?       — Да. И Тобирама пришел, конечно его долго убеждали в том, что это ему нужно. Орочимару был одним из самых близких людей, которому он доверял, терапию у которого он посещал по собственному согласию и человеком, которого он уважал и у которого он учился с удовольствием. Но после всех событий от чего у него пошло отторжение от любого метода вмешательства в его психику. Наверное, это был страх. Страх, который внушил ему своими действиями Данзо. Страх был увидеть по второму кругу в своем сознании все то, что он увидел тогда. Страх таился в осознании того, что он потерял Мадару по второму кругу и в том, что он по-настоящему сойдет с ума и тогда все попросту рухнет.       — Тобирама, я понимаю твой страх, — Орочимару говорит с пониманием в голосе и сожалением, — но и ты должен понять, что даже в кругу нас ты сам не справишься с той травмой, которую ты пережил. Сенджу сидит и смотрит на пустой стакан, который в одиночестве стоит на стеклянном журнальном столике.       — Я понимаю, — он говорит тихо, — просто я как-то… — он хмурится, сам не понимает почему, — просто… Всего слишком много. Произошло всего много. И как это переварить, осознать и принять — он не знал. Повисло молчание. Не неловкое, а спокойное, комфортное для них обоих.       — Я хочу сказать тебе одну вещь, которую ты должен запомнить, Тобирама, — его учитель выдыхает и смотрит на него умиротворенно, хоть и в голосе заметно волнение. Тобирама кивает. Он готов выслушать все.       — Наступит тот день, примерно через пару лет, когда мы все сможем тебе помочь, когда ты будешь видеть проблемы в людях на немного ином уровне, нежели видишь ты сейчас. Ты сможешь помогать им, не так эмоционально реагируя, как реагируешь сейчас, слишком сильно пропуская их переживания и боль через себя. Ты пришел в этот мир, чтобы сделать великое открытие и твоя миссия нести пользу людям, — слова звучат с теплотой и любовью к своему ученику и по совместительству второму сыну. — Ты лучше меня и будешь сильнее меня морально, будешь более профессиональным, нежели я. — Орочимару резко встает, обходит стол, и садится рядом, кладет свою руку на его плечо и сжимает аккуратно, смотря на Тобираму, который опустил свою голову и смотрит на свои колени. — Все страдания тебе даны для того, чтобы ты прошел через них и вернул себя в них, обрел новые навыки и переродился. Ты уже начал перерождаться. — Твоя мать была использована в качестве инкубатора, свою миссию она сделала, хоть ты знаешь, как сильно я ее любил. Пойми меня правильно, от нее избавились таким вот плачевным способом, потому что она выполнила свою роль для тебя, для всех, она произвела на роль отличного врача, который превзойдет всех нас. Таких экземпляров как ты, как бы это ни звучало сейчас грубо — ограниченное количество. Ты уникальный в своем роде, сильнее меня, своей матери, своего брата и всех кого я знаю, и ты даже не знаешь, что ты сможешь делать потом. Когда мы тебя вылечим, я хочу тебя научить всему тому, что знаю. Мадара всегда будет тебе поддержкой, всегда будет твоей опорой и мы все вместе справимся. И ты сможешь справиться, ты сможешь помогать людям так, как тебе суждено. И ни Данзо, ни твой отец, ни твой брат, ни кто либо еще, не сможет тебя сломать, потому что с тобой рядом всегда будут люди, которые любят тебя и которые всегда придут тебе на помощь. Тобираму бьет озноб, который разносится дрожью по всему его телу, и он поднимает свои глаза на учителя. Он плачет, впервые перед ним. Его слезы просто скатываются по щекам молча и он ничего не может с этим поделать.       — Пойми мои слова правильно и не злись. Мать твоя со своим потенциалом выбрала свой путь, и мы не в праве ее судить. Отец твой выбрал свой, твой брат иной, каждый человек сделал свой выбор. Ты имеешь прирожденную непробиваемую силу воли, и это огромный дар, который ты должен ценить и принять. Люди годами работают над тем, чтобы хотя бы знать часть того, что знаешь ты, но еще не осознаешь и умеешь. Ты имеешь огромный потенциал с утроби матери и единственное что тебе надо, так это заново родиться, что мы уже сделали, и обрести свой путь. И твой свет это доброта и чистота твоей души. Твой дар в том, что ты искренне умеешь любить и помогать людям. У тебя все получится, потому что ты один из сильнейших людей, которых когда я либо встречал. И морально и духовно. Запомни мои слова, пожалуйста. Ты великий человек, рожденный своей матерью и ты ее олицетворение, она очень тебя любила и всегда заботилась о тебе. Ты может пока этого не осознаешь, но осознаешь, она всегда оберегала тебя и будет. Потому что ты ее любимый ребенок. Все у тебя получится. Слабым быть — нормально, ты всего лишь человек. Тобирама всхлипывает и Орочимару попросту сжимает его своих объятиях, когда тело напротив начинает от всхлипов трясти. Cos I'm only human after all I'm only human after all Don't put your blame on me Don't put the blame on me

***

Мито встречает Хашираму с очередного принудительного сеанса у психолога, приготовив ужин в духовке, тот лишь кидает быстрый взгляд на жену, раздевается и к нему подбегает его маленькая дочь и обнимает папу своими маленькими ручками за его мокроватые от дождя брюки.       — Привет, милая, папа дома, — Хаширама улыбается и осторожно отодвигает девчушку в сторону, — ты сейчас вся промокнешь, дай папе переодеться. Сакура в обиженном жесте надувает свои пухленькие, которые свойственны в его возрасте щечки и Мито берет ее на руки.       — Сакура, дай папе переодеться, и мы пойдем к столу. Хаширама с благодарностью кивает ей и идет в гардеробную, надевает на себя первые попавшиеся под руку домашние штаны и майку. Промокшая одежда летит в корзину с грязными вещами. В доме ощутимый в воздухе запах приготовленного ужина и он наконец приходит на кухню. Смотрит на свою жену и отпивает глоток вина, которое она налила ему в хрустальный бокал. Мито сегодня выглядит как-то очень даже эротично в этом домашнем, бордового цвета халате и небрежно заколотых волосах на затылке. Он отпивает еще глоток и выдыхает. Наконец-то домашний уют и покой. Про свою измену он так и не сказал жене, в этом не было никакого смысла. Одна ночь с более молоденькой девушкой, или же продолжительные сексуальные связи никогда не подведут его к тому, чтобы бросить свою семью и жену. Жену, которая была крайне мудрой женщиной и наверное в глубине души может и догадывалась, что он может ей изменять. Она когда-то давно сказала ему, напившись на кухне на своем дне рождения, что ей совершенно безразлична его личная жизнь за стенами дома, в доме они муж и жена, у которых растёт прекрасная дочь, и она бы хотела завести и второго ребенка от него. Ее могут осудить за это, но это был ее выбор — она по сути имела все, деньги, комфорт и мужа, который был повязан с ней дочерью, и точно знала — чем бы Хаширама ни занимался, он был слишком умным, чтобы во второй раз потерять свою семью. Первую он уже потерял и все мы знаем, какие последствия на его здоровье эта потеря сказалась. Хаширама и сам это прекрасно понимал, а еще понимал Мито. Она была далеко не глупой женщиной, ведь заранее, когда он изменял с ней Мадаре прекрасно понимала, какой Хаширама человек и принимала это. Иными словами она увела человека, который мог изменять, раз уже изменял ранее, и принимала этот факт как нечто незначительное, на что ей даже не следует тратить ни своих нервов, ни сил. Единственной ее проблемой когда-то был Мадара, это был единственный человек, который своим существованием нес в себе проблему для нее или же опасность, все остальные и мизинца не стоили его. Не доросли еще до такого уровня влияния, которое имел Мадара, и вряд ли дорастут. Второй проблемой мог быть Тобирама, но тот и сам принял для себя еще давнее решение никаким образом не касаться их семейной жизни, следовательно, в восприятии Мито проблем и угроз больше в сторону ее и Хаширамы не было. Разве что Изуна с Обито, но те скорее представляли собой проблему для их финансового благополучия, но никак не для семейной жизни. Она прекрасно знала наличие нулей в их банковском счете, местных и иностранных, что даже при великом желании их обанкротить — средства на существования у них останутся, чтобы обеспечить и себя, и детей. Единственное опасностью в финансовом их благополучии был Мадара, который мог разрушить их компанию и сделать их нищими при желании, но тот, как бы сейчас это ни звучало грубо и цинично — слава богу давно помер.       — Я виделась с Изуной, — наконец Мито подает голос и сама отпивает вина, пока Сакурой занята их сиделка.       — И? — Хаширама с удовольствием жует кусок запеченного мяса, — что этот гаденыш нового тебе сказал, чего я и сам еще не знаю?       — Я пыталась с ним договориться. — Мито хмыкает, — чтобы он оставил нашу семью в покое, но это бессмысленно, он как был больным на голову таким и остался. Ни на какие условия он идти не хочет, все так же твердит о своем брате и медленно сходит с ума.       — Ну, а что ты хотела, Мито, — Хаширама выдыхает, аппетит пропал, — Изуна не вырос еще и все еще думает, что чудом вернется его брат и решит по велению палочки все его проблемы. Изуне тридцать в этом году, но на вид все пятнадцать, не понимаю, как такой умный человек как Обито, он действительно вырос отличным бизнесменом, поставил во главу сумасшедшего, — он зевает, — но впрочем, это проблема Обито и Какаши, но никак не моя.       — У тебя есть какие-то мысли по этому поводу? — Мито отпивает вина, держа бокал за ручку, смотрит, как от движения руки вино переливается из стороны в сторону.       — Я думаю, — Хаширама закуривает и отходит к окну, чтобы открыть его и выдыхать дым на улицу, — он просто мстит мне за Минато. Он до сих пор не может или не хочет понять, что Минато я не заставлял, просто Минато умный человек и ищет, как и каждый нормальный человек, выгоду только для себя. А выгоды у него гораздо больше со мной, чем в Учиховском дерьме. Да и Мадара ему, признаться честно — никогда не нравился, он был моим другом, но никак не Мадары. Итог был очевиден.       — Может, вы просто все заигрались уже? — Мито подходит и обнимает мужа со спины. — Когда вы успокоитесь уже и обретете мир?       — Никогда, Мито, — усмехается Хаширама, — никогда, увы. — Он докуривает и тушит сигарету о дно пепельницы, стоящей на подоконнике. Поворачивается к ней и смеряет ее томным взглядом, — я тут нам игрушек прикупил, поиграем сегодня в постели, жена?       — Отпустим сиделку, Сакура заснет и вся твоя, — Мито целует мужа в покрасневшие от вина губы и смеется. Они действительно друг друга стоят. Take a look in the mirror And what do you see Do you see it clearer Or are you deceived

***

Начинался май. Мадара с Тобирамой стали проводить в клинике оплодотворения достаточно много времени и наконец, после долгих дискуссий и размышлений, выбрали подходящего донора для яйцеклетки и донора для вынашивания их ребенка. Госпожа Хината действительно не слукавила — все у них женщины были как на подбор. Красивые, статные и здоровье у всех было отличным. Отличное соотношение цены и качества. После того, как организм Тобирамы наконец дал нужные им показатели сегодня, они отдали все, что требуется от них, Неджи, и с этого дня будут ожидать рождения ребенка через девять месяцев. Такое событие решено было отметить в кругу друзей всех, кто сможет прийти в двухэтажный ресторан, который лично выбрал Орочимару. Кстати, по поводу Орочимару, Тобирама после того разговора вернулся к тому на терапию, и по крайне мере Мадара стал замечать значительные улучшения в качестве сна мужа — тот стал меньше дергаться и засыпал уже без подергиваний тела. С сексом у них обстояли дела гораздо хуже, но оба это понимали, как и друг друга, ни в чем не обвиняя ни себя, ни друг друга. Порой секс является лишь дополнением к отношениям между двумя людьми, необходимые воздержания от него, если два человека искренне любят друг друга и уважают пространство и травмы друг друга — не зацикливаются над этим. Хотя Мадара все еще порой ловил некоторое волнение по этому поводу, но его успокоила Конан.       — Это нормально, у нас с Нагато были разные периоды во время нашего брака, как и в сексуальной жизни, главное говорить об этом и не закрываться друг от друга, милый, — она ласково гладит его по плечу, отпивая сок, и подмигивает ему. Все уже собрались праздновать зачатие ребенка Мадары и Тобирамы. Хидан с Какузу притащили кроватку в качестве подарка. Сасори с Дейдарой купили комплекты одежды для мальчика и девочки, чтобы наверняка. А Орочимару и вовсе взялся обустраивать детскую еще нерождённого ребенка. Тобирама искренне смеялся в этот день и принимал подарки. Мадара радовался наконец-то стабильному настроению мужа и обретал медленно покой. Через два месяца они уедут в свой заслуженный медовый месяц и наконец, забудут обо всей этой суете, которая творилась последние месяца в их жизни. Они нашли дом, продали свой старый, который какая-то немецкая семья купила сразу за наличные и через пару дней у них состоится сделка о покупке их нового дома неподалеку от дома Орочимару. И тут старик приложил свою руку.       — Так я всегда смогу дойти до своего внука пешком и взять на прогулку, — он обрадовался, показывая варианты, — а вот у этого дома отличная инфраструктура, тут во дворе можно построить огромную детскую площадку.       — Я построю там такой замок, закачаетесь! — Дейдара отпивает виски и уже рассказывает всем о том, где и что будет стоять в нем для будущего ребенка Сенджу Учиха.       — Я займусь песочницей, — отвечает на веселе Сасори, — моя бабушка мне в детстве соорудила мне свою собственную, самое было счастливое мое время.       — Если родится девочка, Конан обещала научить ее своем хобби оригами, — добавляет Нагато и приобнимает за талию жену.       — А если пацан, — Дейдара закатывает глаза, — я построю ему настоящую лабораторию химическую как в сериале Breaking Bad!       — Ну хватит тебе Дей уже, ты пьян, — смеется Хидан.       — Да нормальный я!       — Я только за, — Мадара смеется, — расходов будет с нашего кармана меньше! Начинает играть тихая музыка, голоса перекатываются в какой-то внешний шум и Тобирама выходит подышать на крыльцо весенним, теплым воздухом. Погода в мае радовала. Он вдыхает в легкие воздух, и радуется своему выходному и тому, что как Мадара и обещал, они справляются. Поднимает свой взгляд к небу и думает:       — Знаешь пап, да-да впервые в жизни я обращаюсь именно к тебе. Я понял одну отличную вещь, я столько лет смотрел на тебя, на мать, на брата на всех этих людей вокруг меня, мальчиков, которые только умеют говорить, портить жизнь и ничего не делать, столько произошло событий. С сегодняшнего дня у нас с Мадарой будет свой ребенок общий, ты можешь перевернуться в гробу от злобы от этого факта, как бы ты ни обвинял меня в моих предпочтения и ненавидел бы Учих, мой ребенок будет именно от любимого моего Учихи. Я давно превзошел тебя, как бы не хотел чтобы это случилось, я имею наконец все то, что так долго хотел иметь и к чему столько лет я шел. У меня есть прекрасный муж, с которым у меня будет своя собственная семья. Прекрасные и верные друзья, которые никогда не оставят нас в беде, у меня даже появился отец в лице Орочимару, которого ты так ненавидел и всю свою сознательную жизнь не подпускал ко мне из-за страха, что он сделает из меня такого же замечательного ученика какой была моя прекрасная мать. В отличие от тебя, человека, который всех ненавидел и обвинял, потерял лучшего друга из-за своей ненависти и любовь, престиж и уважение сына — я вырос другим человеком. Я никогда не опущусь до того, до чего опускался ты. Я никогда не настрою своих родных детей друг против друга и не заставлю выбирать, за кого они будут больше. Я никогда не подниму на них свою руку, как делал ты, я буду учить их и воспитывать только словами. Я ни за что в жизни не позволю им пережить то, что пережил я из-за тебя. Я хочу быть примером для своих детей и тем человеком, к которому они всегда смогут обратиться за помощью, — он выдыхает. — Это были ужасно тяжелыми эмоционально и физически пару лет для меня. Многие люди ушли с моей жизни по моему желанию, некоторые пришли, помогали, вернули мне ощущение целостности, я стал использовать все методы, чтобы вернуть себя настоящего, свой характер и свои цели. Я переставал себе врать и бегать от того, что я люблю. Эти пару лет напомнил мне сполна кто я такой и чего я хочу в этой жизни. Я пережил много дерьма, немерено, и я очень благодарен тебе и брату за то, что вы причиняли мне это дерьмо и были со мной. Вы многому из меня научили и как ты и говорил — сделали из меня личность своими обоюдными усилиями, — он усмехается. Правда, иронично?       — Мама, — он обращается к Кагуе и с теплотой улыбается в пустоту, — твоя неразменная любовь давала мне желание жить и смысл дальше жить. Я вспоминаю с теплотой то время, когда ты была рядом и я могу тебя обнимать, ты заложила во мне основу любви, которую я нашел в Мадаре еще будучи ребенком. Ты была единственным человеком в моей жизни до Мадары, которого я искренне и безвозмездно уважал за все твои действия. Я благодарен всем богам, что именно ты была моей матерью и всегда ей останешься. После принятия вашей любви, твоей и Мадары, когда я впитал ее в себя полностью и принял, принял и то, что отдаю я, я понял, что — Мне ни от кого ничего не нужно больше, кроме семьи своей и любви в ней. Я вырос очень и осознал одну простую истину.       — Знаешь, мам, в свои тридцать один год, я понял, что кроме тебя и Мадары, в моей жизни никто для меня ничего, по сути, не сделал, кроме меня самого. И я понял благодаря тебе, что я выйду замуж и буду с человеком не потому что я буду любить его, любят дети. В первую очередь — Я выйду замуж за человека, которого буду уважать, как тебя уважаю и люблю. И этот человек Мадара. В своей жизни я испытывал любовь лишь раз, ненормально, отчаянно и зависимо, до сих пор люблю, но наша любовь друг к другу обрела новый уровень. Чистый и здоровый, мы выросли и наконец успокоились благодаря друг другу. Ты для меня пример, каким должен быть родитель моих детей и каким родителем должен быть я. Когда человека уважаешь в первую очередь, ты его полюбишь, из-за уважения ты человека не подумаешь бросить или изменить. Именно из-за уважения, надо выходить замуж, а не сердцем в первую очередь. Но, мне повезло, безумно повезло — и я вышел и сердцем и головой. Именно благодаря уважению, я смог кого-то по-настоящему полюбить и заменить тебя этим человеком. Мне захотелось жить, справиться со всем. Прошло целое десятилетие, по сути, за эти десять лет, моя жизнь рухнула, растоптала, отняла у меня все, кроме любви Мадары, отняла тебя, отняла брата, который никогда никого не уважал кроме себя и не любил, многому научила, и возродила снова. Знаешь, я не жалею ни об одном дне или проблеме, болезни и опыте, который со мной случился. Жизнь и опыт сделали из меня человека, которым я теперь горжусь и мне не стыдно за то, что я твой сын. Я справился со всем этим дерьмом и вхожу в новое десятилетие, в свои тридцать один, новым человеком. И ни о чем не жалею, кроме того, что ты не рядом и ты не сможешь увидеть своих внуков, но, искренне надеюсь, что если у нас родиться дочь, и мы назовем ее в честь тебя — ты будешь хоть косвенно, но рядом с нами. Я люблю тебя, спасибо тебе за все.

***

In what you believe 'Cause I'm only human after all You're only human after all Don't put the blame on me Don't put your blame on me Изуна встречается в который раз на заранее договоренной территории с Ибики и предлагает ему выпить, на что мужчина сразу же отказывается. Впрочем, как и каждый раз до этого. Он всегда отказывался из-за того, что каждый раз был за рулем. Машина, на которой он приезжал, всегда была черной покраски с тонированными стеклами.       — Вы сказали, что есть новая задача, я слушаю. Пока касаемо вашего брата никаких новостей, но мы работаем над этим, — говорит мужчина своим прокуренным, низким голосом и просит женщину в ресторане принести ему жасминовый чай.       — Да, — Изуна заказывает во время своего обеденного перерыва пасту и улыбается ему. — Пока мне не выгодно, чтобы шли какие-либо действия по поводу моего брата, нам нужно разобраться сначала с Хаширамой. Нашли ли вы что-то? Ибики хмуро проводит взглядом по лицу Учихи напротив и цокает языком. После аккуратно достает папку из своего чемодана и бережно вытягивает бумаги. Складывает листок один пополам и протягивает Изуне кончиком пальца по столу. Изуна сразу же перехватывает листок бумаги и кивает ему в знак благодарности, засовывает бумагу во внутренний карман своей кожаной куртки, которую так и не снял.       — Это все? — он кидает небрежно фразу и улыбается подошедшей официантке, которая расставляет блюда на столе.       — Ознакомься потом, захочется больше, цена в два раза выше. — Морино говорит это ледяным голосом и спокойно разливает себе в чашку чай из чайника.       — Неплохие запросы у вас. — Изуна облизывает губы и наматывает пасту на вилку, — если этого того стоит, я согласен. Как обычно наличные?       — Как обычно — наличные, — Ибики производит на губах подобие улыбки и отпивает глоток, — чай тут неплох.       — Да, паста впрочем, тоже сойдет, — Изуна уже испробовал и запивает все это стаканом воды. Доедают они молча, Ибики встает первый.       — Я оплачу. И отзвоню. — Учиха говорит вежливо и пожимает человеку напротив руку, тот коротко кивает и выходит из заведения. Изуна со спокойным видом, не сдерживая улыбки на губах, доедает свое блюдо, оплачивает счет и выходит из ресторана и садится в машину. Отъезжает пару кварталов и припарковывается у торгового центра. Обычно он никогда подобного рода бумаги не смотрит прилюдно, оставляя это занятие в более уединённом месте, но не в этот раз. В этот раз любопытство взяло верх, и он достает сложенную напополам бумагу прямо в машине и быстро пробегает взглядом.       — Даже так, — он усмехается, — да у тебя настоящий талант, Морино Ибики, копаться в чужом грязном белье. — Он улыбается широко и смотрит в переднее зеркало, засовывает бумагу обратно во внутренний карман и выезжает в сторону шоссе. — Все, что я делаю, и делал до этого момента, я делаю для тебя, брат. Только ради тебя. Ты бы этого хотел, я знаю. Я точно в этом уверен. Он возвращается в свой офис, у них с Обито сегодня еще запланирована конференция через два часа, к которой надо сформулировать парочку вопросов к новым партнёрам, которые выгодно нашел Какаши для них и спустя длительной задержки сегодня возвращается домой. Сегодня точно Обито захочет устроить праздничный ужин и завтра взять себе выходной, чтобы побыть с Какаши дома вдвоем, что прямым текстом олицетворяет то, что Изуна завтра на всю компанию будет полностью один. Some people got the real problems Some people out of luck Some people think I can solve them Lord heavens above

***

      — У нас есть небольшая для вас новость, — говорит Нагато за завтраком, который они решили организовать наконец в свои выходные в новом доме Мадары и Тобирамы, которые те приобрели к концу мая и переехали. Отпраздновать новоселья пока не было особой возможности, да и мебель до конца не была куплена, приходилось первое время спать на матрасах, которые пылились на полу. Поэтому, приходилось радоваться тому, что есть. Мадара внимательно смотрит на Нагато, даже слегка в недоумении. Конан улыбается, сидя с кружкой свежезаваренного кофе на полу у камина, и откусывает свежий круассан, которые они купили по дороге в новый дом Сенджу-Учих. Тобирама откладывает в сторону свой лаптоп, который служил ему вечным спутником во всем на протяжении последних пару лет, и переводит свое внимание на них. Майн вместе с Мадарой лежат в своей огромной мягкой кроватки в виде круга и кажется, спят. Что касается их нового дома, в отличие от прошлого, он был выполнен в полностью модерн стиле и конечно же, имел огромную гостиную с камином, который так сильно любили Мадара и Тобирама еще со времен детства. Дом имел подвал, два этажа, спиральную лестницу, огромную ванную комнату и два кабинета, один для Тобирамы, один для Мадары, причем на разных этажах. Спальню в этот раз они решили сделать на первом этаже рядом с гостиной, вторую на запас на втором этаже и две детские, так сказать на будущее, ведь Тобирама еще тогда сказал, что хочет иметь трое детей минимум, и трое детей в одной спальне явно не поместятся. Решено было выполнить дизайн дома в темных тонах. Мадара стоял до последнего, так сказать насмерть, чтобы ванная комната была выполнена в черных тонах полностью, Тобирама согласился с условием, что стены в спальне будут светлые. На том и порешали. А еще Тобирама создаст в гостиной свою собственную библиотеку, о которой столько лет мечтал, с маленькой лесенкой, на которую можно будет забираться и доставать для себя книгу с самой высокой полки. А Мадару воодушевил Хидан на развешивание по стенам дома картины с явно эротическим подтекстом, пока дети будут маленькие, почему, собственно себя и не побаловать? Но все это они организуют летом до поездки, а пока они все вчетвером сидели на полу и пили кофе, откусывая каждый свой круассан.       — Так что случилось? — Тобирама поднимает вопросительно свою бровь и начинает постукивать от нетерпения пальцами по крышке лаптопа.       — В общем, я решила больше не скрывать и сказать об этом вам первой, — Конан счастливо улыбается, — так как скоро скрывать уже будет невозможно…       — Я думаю, вы и сами заметили, что Конан последние пару месяцев не курит и не пьет, — Нагато усмехается.       — Ты закодировалась что ли, ха-ха? — Мадара начинает ржать, ловит строгий взгляд подруги и сразу затыкается.       — Мадара! — сразу же укоризненно вскрикивает Тобирама, — вот кто-кто, а ты бы заткнулся лучше о кодировании, сколько ты в жизни выжрал алкахи, никто из нас не выжрал!       — Да я не имел в виду, что у тебя зависимость, я просто… Ладно-ладно, я заткнулся, — Мадара прикусывает язык и затихает.       — Так вот, дорогие Мадара и Тобирама, — Нагато прокашливается и целует в щеку жену.       — Я беременна и у нас будет наконец ребенок, я на четвертом месяце, — Конан смотрит на них счастливо и с облегчением выдыхает, — у нас будет мальчик. Тобирама как открыл рот, так и забыл его закрыть, Мадара тоже ошарашенно отставил кружку в сторону и они наконец оба вскрикивают, чуть ли не плача от радости:       — Блять, ребята я вас поздравляю!!! Тобирама сжимает Конан в своих обьятиях, Нагато обнимает его, а Мадара всех сразу и так они все пошатываются и падают на матрас, лежащий на полу вчетвером. Смеясь.       — Приколите, как Орочимару охренеет быть нянькой для всех, — Мадара смеется, — бедный старик.       — Я думаю, он только рад будет, кто как ни он, — Тобирама смеется от радости тоже и обнимает Конан за плечи, — ну что, пойдём все дружно на курсы как менять подгузники?       — Смех смехом, а я вот менять не умею! — Нагато неловко чешет затылок и отводит взгляд.       — Да я тоже, но так зато веселее будет! — Мадара хлопает по плечу Нагато и смотрит в окно, — будем классными папашами.       — Куда вы денетесь, Мадара, — смеется женщина, — куда вы денетесь! Don't ask my opinion Don't ask me to lie Then beg for…

***

Первые числа июня встречают резким проливным дождем столицу Дании с температурой воздуха в двадцать пять градусов, отчего в ноздри бьет приятный запах азота, по прогнозу погоды передавали грозы ближайшие три дня. Сасори уехал как приглашенный врач в Швецию на международный конгресс по пластической хирургии, и, конечно же, Дейдара поехал с ним за компанию. Клуб закрыли на неделю. I'm only human after all Хидана с Какузу ждали долгие смены в больницах, в которых оба выматывались. У Хидана пошел какой-то незапланированный поток клиентов, и он попросту уже мечтал об выходных как можно скорее. Хидан принимал клиентов как обычно и последние пару дней приезжал по мере возможности в гости к Мадаре в дом, пытаясь хоть как-то развеселить их обоих, пока Тобирама всю неделю работал и вел серьезные операции, к которым готовился все это время. I'm only human after all Конан выходит от своего гинеколога, держа очередной снимок ребенка, сделанный через узи, проводит любвеобильно ладонью по своему уже выпуклому животику и садиться в свое фиолетового цвета Porsche. Нагато ждет ее дома, приготовил им вкусный обед и сегодня они договорились провести выходной свой вместе, посмотреть фильмы, прогуляться и после уснуть на кровати, пока Нагато нежно целует оголенный живот своей жены. Женщина уже вовсю стала заказывать одежду для беременных и курьер с минуты на минуты должен будет привести специальную подушку для сна. I'm only human after all Орочимару и вовсе с Мицуки уехали в Диснейленд в Париж на выходные, откуда присылали всем их в общем чате фотографии с разных аттракционов и на одном из фото Мицуки стоял, улыбаясь, держал в руке огромную сахарную вату розоватого цвета. I'm only human after all Обито с Какаши наконец стали больше времени проводить у себя дома и попросту трахаться как звери, истосковавшись по телу друг другу за время отсутствия второго и пытаясь наверстать упущенное. Пока получалось сполна. От непривычки задница болела, на что Какаши усмехнулся и купил анальную маску с заживляющим эффектом. На ужин к ним обещал заехать Фугаку с малыми и женой. Какаши долго собирал новый конструктов с Итачи в виде железной дороги, пока Саске покушался на прическу Обито и всячески своими детскими ручками пытался навести на его макушке настоящий хаос. I'm only human after all Изуна полностью погрузился в свою работу и наконец перебрался в свое жилье, чтобы больше не беспокоить своим присутствием напарников, имея совесть так сказать и понимание, как важно пространство в личной жизни у семейной пары. Полностью ушел головой в работу и всячески собирал необходимую для себя информацию, чтобы сделать свой очередной шаг в воображаемой шахматной доске. Наведался к Цунаде с букетом цветов и вином, пригласил ее в спа вместе съездить, на что женщина сразу согласилась. Свой выходной они провели оба, лежа в джакузи и разговаривая о том, о сем. Впервые за долгое время слушателем был не кто иной, как сам Изуна. I'm only human after all Хаширама с Мито проводили свои выходные в гостях у Узумаки, пока дети играли друг с другом в большом домике, который Хаширама сам лично подарил Наруто, и теперь детей было не слышно и не видно. Пока девушки беседовали о своем, о женском, Хаширама с Минато обсуждали за коньяком, что им делать со всем этим дерьмом дальше. I'm only human after all Кагами долго отходил от увиденного в отделении раковых больных, пока Тобирама не успокоил его и не привел в чувства довольно-таки грубыми словами. Если ты врач — ты обязан видеть в этой жизни все и иметь стальную психику. Кагами был с ним согласен, но взял все-таки два дня выходных от практики в больнице, чтобы попросту провести время с семьей. В такие моменты начинаешь ценить родственников еще сильнее. I'm only human after all Сарутоби наконец осмелился дойти до больницы Данзо лично и подолгу разговаривал с Данзо, пытаясь убедить того в том, что его заточение здесь ничего не значит и он любит его в любой этап жизни. Просил начать встречаться, на что Данзо лишь улыбнулся, погладил его по щеке и сказал:       — Извини, но ты же знаешь, что я не могу.       — Как ты не понимаешь? Все закончилось с Тобирамой! — Сарутоби встает, вскрикивает в бешенстве, — да оставь ты уже его в покое, неужели тебе не помогает лечение? Неужели тебе мало того, что ты остался без работы, находишься в дурдоме и все от тебя отвернулись? Тебе мало? — он краснеет от злости, швыряет в лицо Данзо пакет, который тот ловит в воздухе и выходит за дверь. I'm only human after all Данзо долго сидит молча, откладывает пакет в сторону и выходит в коридор. Они встречаются с Кабуто в его кабинете, тот наконец отдает его компьютер ему, Данзо протягивает свою первую плату и они, отсидев в тишине положенное время, наконец расходятся. Данзо лежит на кровати, подмяв под свою голову руки, и смотрит в окно. Дождь льет как из ведра, на экране его монитора открыто множество файлов, которые он до этого читал. Он берет свой телефон в руки, совершает свой ритуал ежедневный, осматривает профиля каждого из людей, которые причастны к его пребыванию тут и наконец заканчивает Тобирамой. Подолгу смотрит на фотографию его профиля и после с интересом листает его стену, вдруг тот выставил что-то новое. Набирает его номер, гудки идут долго и наконец его сбрасывают. На лице Данзо расцветает улыбка и во время раската грома, он садится на кровати, переводит взгляд на мигающий экран, видит там имя Тобирамы и печатает сообщение своими руками. А после, достает бутылку с вином, включает то самое видео с сексом Тобирамы и попросту руки опускаются на штанину, пальцы сжимают вставший член и он выдыхает, с удовольствием ощущая касание губы Тобирамы на своей шее. Выключает компьютер. Выпивает залпом одну треть бутылки и смеется. Печатает сообщение одно, короткое и отправляет. Гром освещает ярким светом весь город с равномерным постукиванием капель дождя по стеклам окон. I'm only human after all Don't put the blame on me Don't put the blame on me Тобирама спит спокойно в своей спальне один, пока Мадара уснул на диване с собакой. Кошка сегодня свернулась калачиком и спит на Тобираме в ногах. Экран телефона загорается и если присмотреться хорошенько, можно увидеть: У вас один неприятный вызов и одно непрочитанное входящее сообщение.

I'm only human after all Don't put the blame on me Don't ask my opinion Don't ask me to lie Then beg for…