Mine

Если бы кто-то попросил описать несколько самых счастливых воспоминаний из моей жизни, их было бы несколько. И по иронии, почти во всех этих воспоминаниях фигурируешь — ты. Даже в тот день, когда я получил своей первый диплом о медицинском-среднем образовании — ты стоял в том зале во время вручение мне грамоты моим деканом и был горд мною. Когда я получил диплом по своей специализации — ты тоже присутствовал с Изуной вместе и улыбался мне с ним. В двух счастливых воспоминании нет тебя — те, что связаны с мамой в раннем детстве, когда мы были наедине одни; и во втором — когда я впервые познакомился со своей команды учеников-студентов, которых взял под свою опеку после. Да, я тогда был счастлив, но, не об этом сейчас я хочу рассказать… Наша поездка, как и свадьба, стали для меня этими самыми — счастливыми воспоминаниями, особенно, когда мы с тобой набили татуировки, как и хотели, под ребрами свои имена в знак нашего союза. Я тогда был неимоверно счастлив, повернув свою голову к тебе и увидев твое лицо рядом. Ты улыбался и держал меня за руку, сжимая ее крепко, пока вибрация от машинки проникала под кожу, оставляя своим наконечником черную краску. Мастер аккуратно выводил каждую букву твоего имени на моей коже и тогда — я почувствовал себя по-настоящему счастливым. На мне твое имя — на тебе мое. Это что-то сроду клейма и печати, знаешь, так я воспринимал, что-то сроду залога, что оно останется со мной до самой смерти — на моей коже, и так оно и будет. Навсегда. Мне нравилось смотреть на твое умиротворённое лицо, когда мы ехали по ночным городам и ты вел машину, смотря вдаль. Твои короткие волосы, часто попадали тебе в глаза или на лоб — ты даже не убирал их. Ты всего лишь прикрывал свои глаза от ветра смаргивая и выглядел очень счастливым. Меня привлекало наблюдать за тем, как ты с особым азартом и оживленностью стремишься показать мне те или иные местности, тебе это было так важно — оказаться нам тут вдвоем. И я не могу не перенять от тебя эти же самые эмоции в ответ. Меня восторгала твоя стремительность забираться на самые укромные места и без передыха идти дальше — в этих действиях отлично проявлялся твой настоящий характер. Мадара Учиха — который всегда идет вперед, движется, падает, встает и идет снова лишь бы не останавливаться. Мадара Учиха — постоянный приверженец развития, любого, в любой ситуации времени и месте, ты для меня — пример. Я тобой всегда гордился и задумывался, откуда в тебе только и берется столько сил и стремления — постоянно идти вперед. Меня поражали твои запасы энергии. Иногда создавалось ощущение, словно у тебя внутри таится какой-то нечеловеческий, неизмеримый запас силы, какой-то котел, из которого ты черпаешь свои ресурсы постоянно. Ты никогда особо не обращался никому за помощью, в отличие от меня не посещал психолога, не прорабатывал свои травмы и был крайне чужд ко всему этому, в отличие от меня. Лишь со мной и своим братом ты делился своими настоящими переживаниями, лишь мне, по сути, свою душу и открыл. Я никогда не скажу, что тебе не нужна была помощь, у каждого человека есть свои непроработанные травмы, которые он признает или не признает. Но, пока человек сам не захочет обратиться за помощью, вероятней всего — они просто на нем не сказываются так сильно, чтобы в них разбираться. Ты пережил не меньше меня — дерьма, но, в отличие от меня никогда не ломался — и я всегда не понимал: как у тебя это получается? Как ты выдерживаешь все это так стойко и мужественно? Где ты этому научился? И когда я спросил тебя, меня больше всего поразил твой ответ.       — Не — как, Тобирама, а… — Мадара улыбается нежно и смотрит дальше на темную дорогу, медленно моргая и закуривает. — А ради кого. В этом и есть ответ на твой вопрос, ответ на загадку, которую я сам до конца еще не понял и не осознал, но — принял. Больше ты мне ничего не сказал в тот день, но я и так все понял. Встретить тебя, узнать, распознать, изучать, обрести тебя и потерять, возвращать, сохранять, оберегать, слышать и слушать, доверять, уважать, нести верность тебе и понимать — это и есть счастье. Любить тебя и носить теперь твое имя всегда на себе и всегда с собой — настоящее счастье. Наше одно — на двоих. ***

Мадара просыпается посреди ночи от того, что его ногу свело судорогой после длительной езды, и нажав на одну педаль, он выдыхает от боли, изнурив ноги, будто заряд тока прошелся прямиком по венам и кол вставили всухую, прямо в мышцу. Ноги давно его не беспокоили, с тех пор как он вылечился, но сейчас, после длительного напряжения свело всю целиком настолько, что хоть волком вой. Он сжимает резко рукой простынь, своими пальцами, поджимает губы и выгибается поясницей вверх — чтобы волна неприятной боли наконец спала. Боль начинает отдавать с ноги в левую руку, которой обычно держит руль и управляет машиной, так как является левшой, и Мадара с выдохом говорит:       — Блядь… — он опускается обратно на простынь взмокшим и смаргивает. Боль сильная, глаза заслезились. Пытается правой рукой растереть левое плечо и промассировать мышцу руки, чтобы хоть немного размять ее и неприятный зуд ушел. Скорее всего — он отлежал ее в этом домике-мотеле, в котором они остались на ночь, сняв отдельный домик у леса. До города они так и не доехали.       — Старость, сука! — смеется тихо Мадара и выдыхает еще раз, думая про себя — невовремя-то как, надо было все-таки продолжать бегать по утрам, да, Тобирама? — поворачивается вправо. И только сейчас замечает, что мужа рядом с ним в кровати, одеяла нет тоже — осталась только подушка. Сев резко на матрац, осмотрев комнату в домике, понимает — что и тут его нигде нет. Свет везде выключен и лишь виден из окна на крыльце. Мадара впопыхах встает, ловит очередную стреляющую в позвоночник боль, накидывает на себя одеяло и выходит на порог дома. Тобирама сидит на крыльце голый, укутанный в одеяло на спину, спокойно курит сигарету, смотря куда-то вдаль.       — Ты чего не спишь? Whatever you're thinking about Tell me something that I won't forget But you might have to tell me again It's crazy what you do for a friend Тобирама резко поворачивается, сжавшись всем тело рефлекторно, и будто увидев мужа только сейчас, замирает в успокоении и нежно улыбается в ответ:       — Кошмар приснился, — выдыхает Сенджу и смотрит на Мадару с виной во взгляде, — вышел покурить, не хотелось тебя будить, ты и так с дороги устал.       — Я просил меня будить всегда как только тебе опять какое-то говно снится, — с укором отвечает Учиха и опускается на крыльцо рядом, — не важно устал я или нет.       — А ты чего проснулся? — Сенджу протягивает ему сигарету, заранее зная, что Мадара захочет курить и поджигает ему кончик зажигалкой, после отпивает воды с бутылки, которую он принес с собой, и поворачивается в сторону леса. Температура воздуха на улице была настолько теплой ночью, что можно было сидеть и без одеяла, но, легкая прохлада порывами ветра задувала изредка со стороны леса, поэтому Тобирама всё-таки вернулся за своим одеялом, когда Мадара еще спал.       — Судорогой ногу свело, — кривится Мадара и выдыхает дым носом, — слишком много напрягал ее за последние пару дней в дороге, — вот и проснулся. Смотрю, мой муж опять куда-то делся, уже подготовился к ночным поискам в лесу морально.       — Я больше не луначу, и ты это знаешь, — с укором в голосе отвечает на это Тобирама, после тушит окурок в пепельнице, который по счету, и добавляет тише, — я утром поведу машину теперь, тебе отдохнуть надо, иначе придется уже мне морально готовиться к поискам, только уже больницы ближайшей, если твои боли решат напомнить о себе снова. Мадара на это промолчал, молчание у них всегда означало — знак согласия.       — Красиво тут и спокойно, — подмечает Мадара, и скидывая с себя одеяло, подходит к ограждению крыльца, осматривается, — даже тихо, я бы сказал, хорошо, что мы дом выбрали, а не в мотеле остались, там всегда слишком шумно из-за проезжающих мимо машин или кочующих соседей за стеной.       — Тут звезды хорошо видно, пока свет автоматически от движения не загорается вот тут, — Тобирама указывает пальцем на лампочку, — я тут час сижу уже наверное, на небо смотрел, успокаивает.       — Что тебе опять снилось? — Мадара возвращается обратно, на что Тобирама просит его сесть к нему лицом и затылком к двери, и аккуратно кладет его ногу на свои и начинает массировать ему мышцу пальцами.       — Сумбурно, — он надавливает пальцами на болевые точки, аккуратно растирая их, — я все меньше и меньше запоминаю сны, они хаотичным потоком идут и живут своей жизнью, а я просто ловлю побочки нервного истощения и просыпаюсь в ночи от колотящегося сердца в груди или от того, что начинаю задыхаться, — он поджимает губы и хмурится, — это пройдет. Я надеюсь, скоро и это пройдет. Просто, часто вижу вспышки перед глазами и просыпаюсь от того, будто что-то падает где-то, или что-то вскрикивает мне под ухом, но просыпаясь, понимаю, что это мой мозг с ума сходит, — смеется Тобирама, — таблетки помогают, я сплю лучше, и дольше уже на целых полтора часа.       — Это твой недосып от твоих ночных смен работы все виноват, — Мадара смотрит на него пристально, — ну и еще пару мудаков, но недосып тоже, ты не спал по несколько суток порой.       — Говорит мне это человек, который сам пошел учиться на врача, — Тобирама начинает смеяться и наклоняясь, целует мужа в икру, — все пройдет, Мадара, мой недосып уже стал хроническим, на том свете высплюсь. Лучше стало?       — Тобирама. — Мадара опять поджимает губы и опять в глазах укор, — я тебя на том свете заебу и ты не выспишься, уж поверь мне — точно, — добавляет он едко. — Да, спасибо.       — Успокойся, — Сенджу улыбается и целует мужа нежно в губы, — я просто шучу, — давай полежим тут вдвоём и вернемся опять в кровать? — Сенджу тянет Мадару вниз за собой на пол.       — Не шути так, я начинаю уже правда и думать, что у тебя депрессия начинается и прочее суицидальное дерьмо, — он ложится с мужем рядом на деревянное крыльцо и сжимает его руку, — нам одного суицидального дебила, меня, из нас двоих уже хватило, давай обойдемся на этот раз без этого?       — Хорошо, не буду, — Тобирама закрывает свои глаза и сжимает руку мужа крепче, обволакивая его ладонь своими пальцами, — хорошо тут. Take you like a drug Taste you on my tongue Ask me what I'm thinking about I'll tell you that I'm thinking about Они лежат оба с закрытыми глазами еще каких минут пятнадцать на крыльце, пока Тобирама не начинает клевать носом и они возвращаются досыпать свой разбитый сон в кровать. Завтра их ждет впереди дорога и новое увлекательное путешествие, которое начинается со знакомства с «Новым Орлеаном».

***

В помещении слышны отчетливые стуки пальцев по клавишам, быстрый темп. Данзо сидит перед экраном своего ноутбука и смотрит на него, изредка в каких-то промежутках его пальцы замирают над клавиатурой, он задумчиво отводит взгляд в окно и после смотрит обратно на экран. Солнце интенсивно просачивается сквозь прозрачно-молочные занавески в его палате и он щурится от его лучей. Очки, которые он всегда надевал на переносицу, когда читал или работал, недостаточно отражают световые лучи и глаза часто слезились. Он печатает последние пару строк и с раздраженным вздохом встает, и резко задергивает шторы, которые обычно оставались нетронутыми на своем месте в ночное время суток. Он не особо любил спать в абсолютном мраке, шторы слишком сильно подавляли любой свет, особенно, когда за окном ночью и так темно. Стало лучше, в палате теперь царил полумрак и он опускается на свое кресло, смотрит на экран. Печатает дальше, захотелось курить и желательно прогуляться во время этого. Сегодня в больнице у них выходной и какой-то праздник, следовательно любых привычных занятий, которые шли по списку индивидуального расписания у каждого пациента — сегодня не было. Его прерывает стук в дверь.       — Кабуто, будь добр, дай мне покоя хотя бы сегодня, — с явным раздражением громко отвечает Данзо, даже не поворачиваясь к двери и не видя, кто к нему пришел. Слышно как дверь в палату открывается.       — Я же сказал, — тон становится более громким, — я сегодня устал и не хочу тебя видеть, иди займись чем-нибудь своим и поучи жизни тоже кого-то другого! — он вспылил и поворачивается назад, резко замирает и моргает.       — Добрый день, я слава богу не Кабуто, иначе ты бы точно сейчас кинул в сторону двери свой ноутбук и ему бы не поздоровилось, — ему отвечают с улыбкой и Данзо рефлекторно на кресле отъезжает назад.       — Добрый день, — он говорит после некоторой паузы и весь напрягается, спокойно закрывает крышку своего компьютера и поворачивается опять назад с усмешкой и любопытством, — сколько лет мы не виделись с тобой… — он всматривается в ее спокойное лицо и хмурится, — лет семь, Цунаде? Я думал, ты ко мне и не зайдешь.       — Шесть… — Цунаде сегодня стоит перед ним в свободного кроя изо льна костюме, цвета васильков, ярко-красных туфлях на низком каблуке и такого же цвета платке, который лентой окутывает ее волосы в длинном хвосте к низу. Она осматривает его палату и улыбается ему, — но, я очень рада тебя видеть, даже у себя в больнице. Я могу с тобой поговорить?       — Садись. — Данзо обреченно кивает и указывает рукой в сторону соседнего кресла напротив его кровати. — Тут много места, и слава богу, ты не Кабуто, ты права, я порядком устал от его присутствия.       — Благодарю, — Цунаде проходит в сторону кресла и медленно усаживается в него, закидывает ногу на ногу и скрещивает руки в кольце на своем колене, смотрит на него изучающе и не моргает, — он на столько докучает тебе, Данзо? Сразу скажу, его выбирала не я в работники, а моя команда, и не имею к нему никакого отношения. Если он тебя не устраивает как твой терапевт, может быть ты хочешь поменять его на кого-то другого?       — Спасибо, но я не доверяю психологам и любым врачам, кроме тех, кто касается моей профессии, — Данзо фыркает и растирает глаза пальцами, после добавляет, — да и кого ты мне предложишь? К Орочимару я не могу пойти по понятной на то причине, а лучше его в нашей стране, увы, нет. И в ближайшие пару лет — вряд ли найдется, его лучшие ученики давно уже покинули Данию и работают за границей. Цунаде этот ответ принимает совершенно спокойно и кивает понимающе ему в ответ:       — Быть может, ты бы хотел обратиться ко мне? — наконец, спустя долгой паузы, во время которой они смотрят друг другу в глаза, она отвечает с усмешкой. Данзо молчит в ответ и закуривает прямо в своей палате, нарушая все правила больницы, на что у женщины даже мускул на лице не дрогнул.       — Я бы, может быть, находясь в совершенно нетрезвом уме и обратился к тебе, — он встает, подходит к окну и открывает его, чтобы не задымить помещение, солнце опять ударяет ему в глаза, и наконец выдыхая дым, произносит слова спокойно, — но, мы оба с тобой знаем, что я этого не сделаю, — спустя длительную паузу добавляет, — тетя. Цунаде смущенно отводит взгляд и пожимает своими плечами:       — Милый, ну, ты же знаешь, что меня очень беспокоит твое состояние… и я, как член твоей семьи, хоть и непрямой…должна вмешаться в твое лечение и…       — Со мной все в порядке. И ты не имеешь права лечить меня по этическим меркам, — Данзо кривится и садится обратно в сторону своего кресла, — что тебе надо от меня?       — Данзо, — Цунаде закуривает сама свою тонкую сигару и говорит уже более нейтральным голосом, — ты мне ничего не хочешь сказать? Данзо смеется, искренне и заливисто и смотрит на нее:       — Оставь свои штучки для кого-то другого, не для меня, я за всю свою жизнь, проведя в среде врачей, прекрасно понимаю, к чему ты клонишь.       — Твоя мама очень обеспокоена твоим состоянием. — Цунаде сразу переходит на более грубый тон.       — Господи, вы что, общаетесь? — Данзо сразу понимает причинно-следственную связь и хмурится. — С каких пор у нас опять пошло воссоединение родственных связей?       — Мы и не прерывали наше общение. — Цунаде улыбается ему. — Моя двоюродная сестра очень обеспокоена твоим состоянием и просьбами, которые ты ей говоришь, когда она приходит тебя навестить, и меня они начинают волновать тоже. Я очень не люблю, когда кто-то в моей семьей начинает нервничать из-за тебя, ты всегда был тяжелым ребенком.       — Следи за своими детьми! — голос его насупился. — А ну да, у тебя же их нет, я забыл! — голос звучит едко. — Слушай, моя мать, очень мнительная женщина и часто беспокоится по пустякам, тебе ли не знать свою родственницу?       — Зачем тебе нужен был фотоаппарат, твой компьютер и пару книг здесь? — голос звучит ее строго. Вот оно как, даже мать сдала его с потрохами, она волнуется — это и понятно, но чтобы говорить про него с Цунаде — он этого не ожидал.       — Мне надо работать, так как у меня, как и у тебя, едет крыша без работы и мне становится только хуже, если я сижу взаперти подолгу и мой мозг ничем кроме деградации и отдыха не занят, для этого мне нужен был мой компьютер и книги, хочу новое что-то изучать.       — А камера? — Цунаде смотрит на него недоверчиво.       — О! У тебя здесь прекрасные ландшафты, столько природы вокруг, что и грех не поснимать, — пожимает плечами Данзо, — скучно мне, кочевать мне тут еще долго, пытаюсь развеять скуку. А скучно мне тут ужасно.       — Вот как, — после паузы спокойно отвечает женщина и встает со своего кресла, смотрит в окно, — прогуляемся? Составишь мне, старой женщине, компанию, заодно и поснимаешь? Погода сегодня прекрасная снаружи, тебе для здоровья нужно больше шагов в день и мне на старости лет полезно будет. Снимает нежелательные импульсы с твоей возбужденной нервной системы. Она протягивает ему руку и Данзо сжимает ее в ответ, было глупо надеяться, что она так просто оставит его в покое — опыт, тянущийся длительным, временным промежутком с девства, дал ему в этом отличный урок. Цунаде всегда была такой, сколько он ее помнит — ищейкой, и если она на что-то обратила свое внимание, то никакие возражения тебе, увы, не помогут никак.       — Да, почему бы и нет, погода сегодня даже слишком теплая, я бы сказал! — Данзо остается в своей обычной майке и спортивных штанах и они выходят вдвоем за дверь, пока он ключом закрывает свою палату, чтобы при возвращении не застать тут еще кого-нибудь из нежданных гостей.

***

У Обито всегда была хорошая память и все детали в общении или ситуативности тех или иных действий, он запоминал отчетливо. Радостные события, события, которые вызывали различный спектр от эмоций до отвращения, а также события, которые крайне тяжело было переносить даже ему. Следующий день, когда в их дом приехали лица от похоронного бюро и попросили расписаться, и все дни последующие, в котором они с Какаши участвовали во время процесса доставки двух тел с Америки, пока Изуна остался с детьми — можно было с полной уверенностью назвать, одними из худших дней в его жизни и эмоционально тяжелыми. Что-то похожее он испытывал когда умерли его родители, тоже самое испытывал, когда умер Мадара, и сейчас опять эти эмоции боли, отчаянья и злости на себя и все вокруг, окутали его сознание, породив еще и новое ощущение — чувство вины перед двумя оставшимися детьми в их доме, у которых больше не было родителей. И проблема была не в том, что родители уехали на длительный промежуток времени или оставили их, отказались от них, проблема была в том, что двое маленьких детей потеряли своих любящих родителей навсегда. И они больше никогда не позвонят им, не вернутся и не смогут увидеть их — разве что в гробу, или на кладбище, на котором окажутся когда-нибудь и все они.       — Милый? — Какаши кладет свою легкую ладонь на плечо мужа в тот день, когда Обито стоит и смотрит на два тела перед ним в похоронном бюро и не моргает, застыл. Обито поворачивается к нему отрешенным взглядом и смотрит на него без каких-либо проявлений эмоций, огромная горечь и тоска поселились в его груди и желание просто прямо сейчас все бросить и бежать отсюда как можно дальше и скорее, лишь бы всего этого перед своим взором попросту не видеть.       — Может нам лучше найти детского психолога, который мог бы работать с детьми пока мы будем оформлять опеку, он и сам бы сказал им о случившемся? — Какаши с досадой и огромной печалью смотрит на лицо Фугаку и Микото в гриме прямо перед ними.       — Изуна с ними? — Обито, кажется, его не слышит даже.       — Да, конечно, он все время теперь с ними и пытается их отвлекать.       — Мы скажем сами, — сухо отвечает Обито, — я бы хотел эти слова услышать от близких и понять, что меня никто не бросит больше, нежели от постороннего человека, который не знает Итачи и Саске и видит в своей жизни их впервые, — Обито разворачивается, кивает персоналу и выходит оттуда. Захотелось курить, — и если надо будет, я отправлю их к лучшим психологам уже после.       — Хорошо. — Какаши все еще сжимает его руку и выдыхает, — дети все время были в квартире Изуны, надо их домой отвезти.       — Их надо подготовить к похоронам и нам надо к Изуне, а после решить кто кого берет на себя…       — Изуна хочет забрать к себе Саске и…       — Я не позволю Изуне разделить братьев, — Обито сразу повышает голос, — это еще одна травма, мы заберем обоих или отныне будем жить все вместе, в одном доме, пока дети не вырастут, если Изуна не даст на то свое согласие, я достану справку о его невменяемости и ему никто Саске не отдаст.       — Обито! — Какаши повышает голос, — мерзко манипулировать вот так!       — Мне без разницы!       — Изуна не даст согласие и Цунаде тебе справку тоже не даст, это незаконно, — Какаши выдыхает, — Обито, ты и сам видишь, что Саске полностью привязан к Изуне, как к своей маме, а Итачи ко мне. И… Изуна полностью оправился.       — Значит. — Обито докурив сигарету, идет в сторону своей машине и садится внутрь, Какаши рядом, — едем заказывать похороны, потом в офис, и отныне мы три родителя с двумя детьми, в поисках детских психологов. Разговор закрыт. Какаши понимающе кивает — они оба в раннем возрасте потеряли родителей и теперь словно окунулись в воспоминания прошлого и переживают это снова, только им далеко уже не пять лет. А по внутренним ощущениям, словно все четыре.

***

      — Господин Хаширама? Сенджу, сидя за своим огромным столом переговоров среди иностранных коллег, грозно поднимает свой взгляд на Рин, которая осмелилась прервать их дискуссию касаемо упавших акцией на международной бирже, и хмурится.       — Я прошу прощения, что вас прервали, уважаемые члены собрания, — она вежливо и деликатно осматривает каждого присутствующего за столом, и сразу же добавляет, — но, это очень срочно, можно вас на минуточку, Хаширама?       — Рин, я думаю, любые дела могут на данный момент подождать, у нас достопочтенные гости сегодня, у которых была долгая дорога сюда. — С натянутой улыбкой отвечает Хаширама и смотрит на нее презрительным взглядом за такой дурной тон, который женщина проявила, и что им всем теперь на руку не будет.       — Не могут, — Рин поджимает губы и качает головой, — это ситуация крайней степени важности, я надеюсь, вы понимаете, о чем я. Жду вас за дверью, еще раз извиняюсь, достопочтенные гости, за то, что прервала вашу беседу. Хаширама с выдохом встает, видит, как за Рин тихо, беззвучно закрылась дверь и, извинившись перед коллегами, обещает вернуться через пару минут, выходит за дверь.       — Сколько раз я тебе говорил, что меня нельзя отвлекать при совете директоров и… — он грубо хватает девушку за локоть, шипит ей в лицо и смотрит на нее злобно, отводя в сторону, подальше от дверей, — я что-то непонятно тебе объяснял, Рин, или может быть, ты хочешь предложить свое рабочее место и должность кому-то другому? Рин смотрит на него тяжелым взглядом, опускает его на локоть и сглатывает, выдыхает и смотрит пристально на своего начальника.       — Это важно! Я бы не побеспокоила по другому поводу тебя, если бы это не было настолько важно, — она резко отдергивает свою руку с захвата начальника, от чего ее выглаженная блузка теперь смялась в области рукава.       — Что? — Хаширама немного успокаивается и косится в сторону двери, — давай быстрее, никто же не умер, и не украл нас последние активы чтобы меня беспо.       — Фугаку и Микото разбились в автокатастрофе во время командировки в Америке и сегодня состоятся их похороны у нас. Рин позвонил Какаши и передал эту новость, такого рода вещи были показателем хорошего вкуса и правил — о смерти работников, коллег и бывших друзей сообщать было нужно в любом случае, даже бывшим напарникам или бывшему филиалу компании. Рин замерла от этих слов и застыла, когда слышала голос Хатаке и спустя лишь минуту смогла из себя выдавить:       — Я очень сожалею, — ей было действительно очень жаль, у нее всегда были хорошие отношения с этой семьей, и медленный ком, начал подходить к горлу в перемешку с горечью, пальцы задрожали. — Мне… — она всхлипывает, — правда, искренне жаль, Какаши, — заканчивает она шепотом и сглатывает.       — Я пришлю всю информацию на почту, сегодня состоятся похороны в семь вечера, — Хатаке говорит совершенно нейтральным голосом, — передай Хашираме и до встречи, Рин.       — До встречи, — она зажимает губы и выдыхает.       — Береги себя, я тебя очень прошу, — спустя паузу добавляет Какаши уже другим тоном и в нем слышна печаль.       — И вы себя берегите, Какаши, — она не успевает ничего добавить, как в трубке слышны гудки. Он положил трубку.       — Сегодня состоятся похороны Фугаку и Микото Учиха, вас приглашают, — Рин говорит ровным голосом и отводит взгляд. Повисло молчание, лицо Хаширамы вытягивается и он изумленно смотрит на свою помощницу и не может ответить внятно. Отступает на шаг, смотрит на нее, как дикий зверь.       — Ч…то? — он выдавливает из себя одно лишь слово, ему резко становится плохо.       — Я пришлю вам информацию на почту, похороны в семь вечера, — Рин сдерживает слезы, — простите, я пойду, — она быстро уходит в свой кабинет, руки все еще дрожат и она сжимает их в кулаки, пока ногти впиваются в ее кожу, чтобы хоть как-то сохранить самообладание. Хаширама стоит в полнейшем молчании и смотрит ей в след, отводит взгляд в сторону огромного панорамного окна и садится на диван у двери. Сидит там минуты две и наконец, собирая себя в руки, возвращается с улыбкой на лице к гостям. Только уже не искренний, взгляд у него какой-то отрешенный, и он почти в полном молчании проводит дискуссию дальше. Фугаку и Микото были его друзьями, даже несмотря на то, что каждый пошел своим путем и выбрал свой филиал, он знал их столько лет и сейчас впервые находился в непонятном для его восприятия состоянии. Стало то ли страшно, то ли грустно, то ли попросту не по себе. Странное состояние. Весь день он провел в полнейшем молчании, и лишь за три часа до похорон смог дозвониться до своей семьи и предупредить, чтобы Мито собрала дочь, Минато он уже сообщил и все они поедут туда. Наруто с Кушиной заберет Минато с их дома. Нужно было чтобы все купили цветы, надели положенного окраса вещи. Настроения не было от слова совсем. Он молча читал письмо от Обито, который тот разослал всем членам компании и впервые не ощущал ни злости на него, ни обиды — лишь какую-то обоюдную грусть и скорбь, вперемешку с шоковым состоянием. Все — откинули свои маски и роли в этот день, просто стали людьми, которых связывало одно горе. Больше ни о чем не хотелось говорить, просто хотелось молчать и думать. Думать, и чем больше думать, тем сильнее появлялся непонятного характера и происхождения страх, который он не мог объяснить себе сам.

***

      — Я не поеду. Изуна смотрит с улыбкой на играющегося Саске у него в квартире с игрушками, которые он купил для мальчика, и опять отворачивается, хмурится, слыша как ему говорит Обито в трубке упреки.       — Изуна, ты должен быть на похоронах! — Обито раздраженно говорит и перелистывает свои бумаги, лежащие перед ним на столом, — все должны там быть, ты должен согласиться со мной!       — Я сказал тебе — я не поеду! — Изуна отходит с трубкой дальше от Саске в сторону кухни и отпивает из стакана воды, в горле пересохло.       — Изуна! — вскрикивает Обито, — Какаши возьмет Итачи и расскажет ему все, ты должен быть с Саске там! Это его родители! Ты не имеешь права у него забирать последнюю возможность их увидеть!       — Я не забираю возможность! — Изуна переходит на высокие тона. — Я не хочу травмировать психику ребенка! Лучше, он запомнит их такими, какими видел в последний раз — живыми! — он прерывисто дышит в трубку от накативших эмоций. — А не как я своего брата — в гробу! После чего лечился от этого зрелища почти, блядь, два года! — он уже в открытую кричит. — Я сказал тебе, он слишком еще мал, ни я ни Саске, никуда не поедем, я заменю ему родителей и он их даже не вспомнит после! НЕТ!       — Они его родители, а не — ты! — Обито орет в ответ. — Братья будут жить вместе в нашем доме и ты никого не будешь разлучать!       — Я беру опеку над этим мальчиком и буду любить его, как любил меня мой брат! Разговор окончен! Я никого ни у кого не забираю, но, Саске будет жить со мной!       — Не будет! — Обито громко бьет кулаком по своему столу и Изуна фыркает.       — Это еще почему?!       — Да потому что ты — лежал в психдиспансере и тебе не дадут возможности содержать ребенка! Ты что, не понимаешь?       — Я вылечился! Цунаде дала мне справку! — Изуна шипит в трубку. — И мы все прекрасно знаем из-за чего я туда попал и из-за кого, я не больной на голову и моя крыша не поехала просто так, Обито! И уж поверь, времени и финансов у меня намного больше, чем у тебя, чтобы содержать ребенка, которого я искренне полюбил и хочу воспитать сам! — Изуна отходит еще дальше, чтобы Саске не слышал крика и не испугался.       — Я сказал — нет! И вы поедете на похороны!       — Я сказал — да, и пошел ты нахуй, Обито! — Изуна кричит и кладет трубку. Смотрит на свой телефон и, сжимая его, выдыхает и кладет в карман, пытается отдышаться и успокоиться, его губы дрожат и вытягиваются в улыбку. Он смотрит на Саске, подходит ближе и тот поднимает на него свой взгляд.       — Ну что, малыш? — он гладит его по головке с нежностью, — нравится домик?       — Да! — мальчик улыбается ему и протягивает ему свою ручку, на что Изуна аккуратно сжимает ее и целует его пальчики. После усаживает Саске на свои колени и обнимая, несет в сторону гостиной.       — Я тебя никому не отдам и ты у меня будешь только в радости жить и счастье, мой хороший, — он смотрит в одну точку и укачивает его, пока ребенок склонил голову на его плечо и прикрыл свои пышные ресницы, — я тебя очень люблю. Полюбил с первого взгляда, мой хороший, я буду тебе и мамой, и папой, да, мой сладкий? — он гладит мальчика по спине и вдыхает его детский запах. Ему приносило удовольствие запах ребенка, он пах так чисто и по-родному, словно он действительно был его ребенком. Не хотелось отпускать его ни на минуту и все время гладить, ласкать, целовать и радовать. Заботиться. Он укладывает мальчика в кроватку, целует его в лоб и берет опять в руки свой телефон. На экране можно наблюдать сообщения от Какаши, Обито, еще коллег и он, игнорируя всех, набирает номер Цунаде.       — Привет, мой дорогой! — слышится радостный голос на другом конце провода.       — Здравствуй, прекрасная леди… — Изуна переходит на любезный тон и слышит смех Цунаде в трубке, — я могу подъехать к тебе сегодня? Мне надо с тобой поговорить и решить один маленький вопрос.       — Что-то со здоровьем? — слышны нотки волнения, и сразу понятно по внешним шумам, что Цунаде на улице.       — Нет, — Изуна улыбается, — все со здоровьем прекрасно, благодаря тебе, другой вопрос, но, очень важный сейчас для меня, мне нужна твоя помощь. Я могу подъехать сегодня? Цунаде задумывается и что-то кому-то говорит и после добавляет:       — Да, подъезжай в больницу, я сегодня буду тут до вечера, тебе удобно будет?       — Очень удобно! — Изуна улыбается, — спасибо тебе большое, я отзвоню тебе как приеду. Буду через часа два. Хорошо?       — До встречи. Дневной сон ребенка всегда занимал от часа до полутора, Саске часто засыпал, наигравшись вдоволь со своими игрушками прямо на полу, на диване или, если Изуна успевал его вовремя перенять на свои руки, в кровати. До Цунаде занимало около двадцати минут времени, следовательно, доехать — двух часов им хватит вдоволь. Учиха старший и сам не знал, почему ему захотелось Саске взять с собой, и дело было даже не в том, что мальчика нельзя было оставлять одного, он мог, просто ребенка все время везде хотелось брать с собой. Саске мог спокойно ждать Изуну дома и понимал, что ничего нельзя делать без разрешения старшего, так как может быть опасно — пораниться, что-либо обронить на себя или что хуже он мог смело. Но, в силу какой-то особой связи между ними и начавшегося формироваться характера Саске — он ничего опасного для себя не делал на каком-то высшем уровне инстинкте самосохранения, и слушал Изуну, как и брата, очень внимательно. Старшие для Саске были авторитетом и от того, с ребенком было очень легко и спокойно. Его детская заинтересованность и желание все познавать проявлялись только тогда, когда ребенок ощущал полную безопасность среди окружения близких. Наверное, подсознательно, Изуна попросту боялся оставить его, думая, что если оставит — Саске у него попросту заберут. Ну и конечно, ему хотелось показывать ребенку как можно больше мест с раннего детства и знакомить с разными людьми, со своим окружением и местами, где он был сам. Может, так Изуна думал, что Саске поймет его лучше или же поймет какие-то жизненные необходимые вещи раньше. Ему будто заранее хотелось его обезопасить, тем самым ознакомив со всем, чтобы ребенок ни за что в жизни не повторил его ошибок и не прошел через все то, через что прошел Изуна сам, а если и в будущем случится так, что Саске все-таки по той или иной причине окажется в подобного рода местах и ситуациях — был хотя бы к этому морально готов. Изуна подождал полтора часа пока ребенок спал, приготовил ему обед, пообедал сам, занялся делами по работе и наконец услышал, как мальчик спускается по лестнице второго этажа его квартиры вниз.       — Привет, — Саске всегда, каждый раз улыбался и здоровался с Изуной, даже несмотря на то, что виделись они буквально недавно.       — Привет, малыш, — Изуна сразу же отодвигает от себя ноутбук и откладывает его на диван в сторону, — будем кушать?       — Я не голоден, — мальчик переступает с ноги на ногу, и смотрит в сторону обеденного стола, — можно я покушаю позже? Изуна встает, подходит к мальчику и, смотря в его глаза, отвечает спокойным голосом:       — Конечно! А сейчас мы съездим с тобой и познакомимся с одним моим другом, с очень хорошей тетей. У нее красивый сад, в котором цветут множество цветов и деревьев и после поедем с тобой и покушаем, хорошо? Мальчик расплывается в улыбке и кивает.       — Иди одевайся, и я жду тебя у дверей, Саске. Доехали они до Цунаде, как и полагалось, вовремя, и как только подъехали к главным воротам больницы, Саске, сжимая своего любимого динозаврика, сразу же стал с интересом рассматривать местность, куда они приехали. Здесь было очень красиво. Огромные деревья стояли в ряд у тропы в сторону больницы и цвели лепестками сакуры, которую высаживали садовники специально и тщательно следили за цветением. В округе было множество скамей, на которых и Изуна сидел в свое время, пока пребывал в этой больнице и часами думал о своей жизни. Неподалеку, прямо в середине парка находился маленький пруд, вода в котором постоянно пребывала в одной константе — покоя. Около пруда цвели водяные лилии и камыши, головки которых торчали прямо из воды, туда всегда вела маленькая дорожка, которая давала возможность всем желающим подойти ближе к воде и сесть прямо на причале, свесить свои ноги, ступни которых едва касались воды. Погода стояла сегодня прекрасная, ветра не было, и Изуна припарковав свою машину, вывел за ручку Саске и повел в сторону Цунаде, которая стояла у очередной скамейки вдалеке и махала им приветливо рукой. Саске шел слегка за Изуной, будто прячась за взрослым от внешнего мира и тем самым ощущая иллюзорную стену безопасности.       — Здравствуй, дорогой мой! — Цунаде кричит ему с улыбкой на лице и Изуна уже машет ей тоже и кричит в ответ, пока медленно не переводит взгляд на человека, который сидит к нему спиной на скамейке. То, что они будут не одни — он не знал. Изуна с Саске подходят ближе, Учиха пожимает руку старой женщине, целует ее своими губами в кисть, после с улыбкой поворачивается и встречается с внимательным взглядом человека, который все это время сидел на скамейке и наблюдал за мальчиком и Изуной из-под опущенных ресниц.       — Очень рада тебя видеть, дорогой! — Цунаде действительно рада видеть его и после, замечая Саске, слегка отходит в бок и смотря на мальчика, спрашивает, — а кто это у нас сегодня такой чудесный гость с тобой? Привет, — она присаживается на колени и протягивает руку мальчику, — меня зовут тетя Цунаде, а тебя, малыш?       — А меня Саске… — мальчик смущенно протягивает руку в ответ, все еще прижимая к себе игрушку, и смотрит то на женщину, то на Изуну.       — Приятно познакомиться, молодой человек! Ты такой красивый мальчик! — она осматривает его и наконец поворачивается к Изуне, — кто это, Изу?       — Это мой сын, — Изуна отвечает сразу же и вдруг переводит взгляд на смотрящего человека. Он прищуривается и рассматривает его внимательно, черты лица кажутся до неприличия знакомыми и он задумчиво спрашивает, — мы, случайно, раньше не встречались с вами? — он бросает быстрый взгляд на Цунаде, которая все развлекает ребенка и обещает показать ему свой сад. Данзо вздрагивает и медленно поднимает свой взгляд на Изуну, смотрит на него пристально, изучающе, подмечая под себя все детали того, как изменился тот самый брат Мадары с их последней встречи много-много лет назад и наконец с какой-то иронией в голосе отвечает:       — Знакомы, Изуна Учиха… — он встает и протягивает ему свою руку, — давно мы с тобой не виделись, брат Мадары Учихи. — Он говорит эти слова спокойно, но в глубине душе ликует, он и не мог себе даже представить, предположить, что судьба ему так улыбнётся, что он встретит Изуну сам лично вот так. Ему даже не пришлось его искать. Самый лучший подарок судьбы.       — Не напомните свое имя? — Изуна протягивает руку в ответ и пожимает ее, — столько людей прошло через мои руки в силу работы, имею свойства забывать имена.       — Конечно, я все понимаю! — Данзо понимающе кивает. — Мы и встречались с вами всего лишь раза три в жизни, мое имя Данзо Шимура, я был учеником Тобирамы Сенджу. Изуна на секунду меняется в лице, вспоминая кто это, но, сохраняет маску дружелюбия и самообладания.       — Припоминаю… — он улыбается и опускает свою руку вниз, разжимая пальцы, — извини нас, нам с Цунаде и сыном надо поговорить наедине, ты не против?       — Конечно нет! — Данзо понимающе кивает. — Тем более, мы уже закончили. Изуна кивает ему, подзывает к себе Саске и, держа за руку мальчика, отходит на пару шагов в сторону с Цунаде от Данзо, который стоит и смотрит им вслед.       — Сожалею о твоей утрате! — говорит он громко и видит, как Изуна замирает и медленно разворачивается в его сторону.       — Спасибо, — его взгляд выражает непонятные эмоции, он смеряет Данзо заинтересованным взглядом и после добавляет. — Как там Тобирама? Повисает молчание.       — Саске, пошли! — Цунаде зовет за собой мальчика и тот ступает за ней послушно, не надо ребенку слушать подобные вещи. Данзо пару секунд стоит в молчании, смотрит в пол, поджимая свои губы, и думает, что ответить, а потом улыбается криво, поднимая свой взгляд в сторону Изуны и смотрит на него с надменностью какой-то, то сжимая, то разжимая длинный рукав своей кофты. А после улыбается широко:       — Прекрасно. У него, несмотря ни на что, всегда все хорошо, это же мой Тобирама. Учитель всегда не терял обладание и лицо ни перед кем и ни перед чем, — он усмехается, — у него воистину стальная психика и нервы. Вы давно не общались с ним?       — Да, — Изуна отвечает резко и наконец поворачивается обратно, и уходя в сторону ребенка добавляет, — рад, что он в порядке. — И удаляется в сторону Цунаде и Саске, не сказав больше ни слова. Данзо садится на скамейку и с облегчением и какой-то радостью смотрит в сторону неба, улыбается ему. Птицы поют свои песни, день располагает к себе. После достает свою камеру и щелкает удаляющегося Изуну вместе с Саске и Цунаде пару раз, пока те даже не подозревают об этом. Отличное стечение обстоятельств — просто лучше и быть не могло, встретить Изуну Учиху здесь, прямо в нужное ему время. Он сыграет ему только на руку.

***

Как Тобирама и обещал — он сел за руль и теперь езда стала более легкой, менее агрессивной и более плавной. У них с мужем всегда отличался стиль езды, еще с тех пор, как они часто все вместе выезжали из общего дома, в котором когда-то жили все вчетвером — каждый в свою сторону и по своим делам. Доехали они в Орлеан ближе к полудню. Мадара настоял на том, чтобы на пару дней пребывания здесь сняли домину на берегу руки Мисиссипи, именно там и нигде больше, почему, Тобирама так и не понял, но по сути никогда с ним и не спорил, у Мадары был в этом плане вкус намного лучше, чем у него самого, и если Мадара сказал — берем, значит, берем. Домик был просторный, средних маленький и одновременно старинный, оборудованный камином на первом этаже и витражной лестницей, ведущей на второй этаж, из которого на потолке красовалась деревянная, маленькая дверь с круглым большим ручкой-кольцом открывающая чердак. У самого дома было расположено крыльцо с маленькой лестницей. На первом этаже располагалась гостиная, ванных комнаты двери и кухонный зал, на втором две спальни и на обоих этажах балкончики в французском стиле. Хозяева дома была пожилая, семейная пара испанского происхождения, мужчина из которых отлично разговаривал на английском и они поприветствовав их обоих отдали им ключи, пожелали хорошего отдыха и сражу же посоветовали что им, как туристам стоит в первую очередь осмотреть в самом старинном и загадочном городе Америки.       — Muchas Gracias*! — Тобирама улыбается пожилой женщине и кивает ей, после добавляет на английском, обращаясь к мужчине, сжимая карту, которую он протянул им с обведенными местами. — Мы обязательно посмотрим все! Мадара уже утащил в дом чемоданы и оставил мужа наедине с хозяевами.       — В старом городе отличная кухня чуть ближе к набережной, в самом центре лучше никуда не ходите и обязательно посетите наш вечерний блюз! Он у нас лучший в мире, живая музыка и отличная атмосфера! — испанец хлопает его по плечу. — У нас лучший суп с морепродуктами и шашлык из мяса крокодила во всем штате! Ну и конечно, наш знаменитый коктейль Дайкири.       — Обязательно попробуем! — Тобирама все продолжает кивать.       — Обязательно посетите Французкий квартал — Бурбон-стрит* и проплывите вдоль реки на нашем пароме Натчез*! И не забудьте о Аквариуме Америки*! Это очень важно! Впечатления на всю жизнь вам обеспеченны — я все вам отметил на карте.       — Хорошо! Спасибо вам большое. — он смущенно чешет затылок и смотрит на них и опять в сторону дома.       — Ладно, сеньеры, мы поедем домой, откланиваюсь и хорошего вам отдыха! — мужчин кланится и уходит в сторону своей машины.       — Если что вот мой номер звоните или пишите в любое время, — говорит ему пожилая женщина с сильный испанским акцентом и по доброму протягивает визиту, — хорошего вам отдыха еще раз!       — Спасибо вам за вашу доброжелательность и гостеприимность! — Тобирама кланится в ответ и смотрит в спину удаляющимся пожилым людям. Настроение поднялось еще сильнее, ему всегда особенно нравились вежливые люди, и эти оба внушали симпатию своим долгим браком, о котором уже успел рассказать мужчина пока еще рядом с ними был Мадара. Когда смотришь на такие пожилые пары — искренне веришь в любовь до конца дней.       — Очень приятные люди! — Тобирама говорит свой вердикт входя в дом и наблюдая как Мадара бегает по дому туда сюда. Раскладывать чемоданы особо смысла не было, учитывая, что остановились они в этом пункте своего назначения всего лишь на пару дней и после двинуться опять в свой собственный путь, который Мадара уже распланировал заранее еще до поездки. Почти каждый новый пункт назначения был для Сенджу сюрпризом, или хотя бы последующий. По подсчетам Тобирамы, им осталось посетить еще как минимум пять штатов и настанет время брать билеты и возвращаться в родной Копенгаген, в котором ждет их рутина работы, учебы, семейного быта и прочих вещей.       — Да, мне они сразу понравились! — слышится радостный голос со стороны подвала и Мадара наконец вытаскивает оттуда пакет с дровами, пыхтя, тащит его по полу в сторону камина. — Этим разожжём вечером камин! У них там даже средство специально подготовлено! Все учли, люблю испанцев — очень дружелюбный народ! Тобирама садиться на стульчик в столовой и подперев своей ладонью щеку с интересом и улыбкой на губах наблюдает за действиями мужа. Ему всегда нравилось просто смотреть на Мадару, наблюдать что он делает — это всегда вызывало какое-то умиление. Мадара всегда так старался и с полной серьезностью относился к совершенно простым вещам, что не могло не вызывать улыбку умиления. Старался для них обоих.       — Ты не устал? — спрашивает Мадара, даже не смотря на Тобираму и изучает структуру камина, открывает стеклянную дверку и смотрит во внутрь.       — Нет, — Тобирама качает головой, — а ты?       — В полном расцвете сил!       — Как твоя нога? — Тобирама резко хмурится и смотрит на Мадару, который вроде не вздрагивает от боли в отличии от прошлой ночи.       — Спасибо, уже лучше! — Мадара отмахивает и наконец закрывает стеклянное ограждение камина и раскладывает поленья в специальную корзину из меди, стоявшую рядом. — наши звонили/ писали?       — Я уже отчитался перед Конан где мы и что с нами все в порядке, она писала ночью, но зона почему-то не уловила ее сообщения. Хидан передавал с Сасори нам привет и пожелали нам хороших выходных тут, скинули свой собственный список что нам надо посетить здесь в обязательном порядке и по итогу у нас таких списков уже как, как минимум, целых два!       — У них все в порядке? — Мадара опять ушел в сторону ванной комнаты, вероятно, проверить котел.       — Да… — Тобирама еще раз просматривает сообщения в общем чате, листая ленту вверх, — все как обычно, все целы и здоровы, ничего криминального.       — Отлично! Тобираму отвлекает сообщение от Кагами, о котором он благополучно забыл, тот прислал ему отчет о недели и Сенджу вчитывается в него внимательно. В больнице слава богу все в порядке и его ждут там, на что он улыбается, отписывается в ответ и выключает телефон. В первый день он пошли ужинать в один из ресторанов, которым им посоветовал владелец дома и попробовали тот самый суп из черепахи, готовил его лучший феш-повар француз в местном ресторанчике. Тобираме очень даже понравилось, Мадаре не очень, но, чтобы не обижать повара он его съел до конца. Пили они после Дайкири и прогулялись по набережной, а после купили билеты на лайнер и испытали возможность посмотреть Новый Орлеан в ночное время суток. Погода стояла прекрасная, даже в ночное время суток и сидя у ограждений, они пили вино держась за руку и наблюдали за открывающимися видами ночного города перед ними. Огни отображались в их глазах — Ночной Орелан жил своей собственной жизнью, капитан корабля сообщил им что обязательно стоит им посетить хотя бы раз ночной клуб, и прямо в позднее время суток, до заката сходить и послушать блюз в местных барах. Поездка на пароме заняла полтора часа и они пешком вернулись обратно в дом, рассматривая старинные здания кварталов. Уснули после дороги сразу же, так и не растопив камин без задних ног. В обнимку в кровати, спальни второго этажа. В доме было тепло и уютно, и главное — очень спокойно. Ask me what I'm thinking about I'll tell you that I'm thinking about На второй день, когда они по итогу вошли в главную улицу Французкого квартала вечером, окунувшись в этот маленький мир, оба стояли и удивленно, с трепетом рассматривали — оживленные, маленький улочки района и не могли оторвать свои глаза от зрелища, представшего перед ними. Огромное количество людей, туристов и местных под вечер вылазили из своих нор и приходили именно сюда провести свои часы отдыха. Уже в начале улице играла блюзовая музыка, мелодичность и ритмичность которой, доносилась из разных углов. На улице под вечера устраивали настоящее шоу — множество раскрашенных людей, абсолютно белой или золотистой краской пародировали немой театр и развлекали зрителей, который с благодарностью кидали им монеты в стоящую маленькую урну рядом с ними. В подвесках на фонарях, которые кривыми линиями украшали воздух висели маленькие лампочки, спокойного свечения, не раздражающих глаз. Вышли они по карте на Бурбон Стрит* про который им столько повидал их арендодатель дома и наконец окунулись в настоящую, магическую атмосферу города. Повсюду продавались различного рода магические амулеты и обереги. Экскурсоводы с группой туристов проходили мимо них и можно было услышать краем ухо очередную страшную байку, которую рассказывал экскурсовод на разных языках, запугивая и заинтриговывая посетителей. Только вот что мимо них прошла лошадь, смотрящая вдаль и везущая на прикрепленной к ней повозке настоящую карету Викторианского стиля.       — Как же тут красиво… — только и смог выдавить из себя Тобирама осматривая все это с восхищением, сжимая руку Мадары крепко, который уже вовсю курил и смотрел вдаль.       — Очень, — Учиха выдыхает дым и смотрит в свою карту, которую все еще держит двумя руками, сигарету держит прикусом зуб, — этот дед нам еще посоветовал посетить Мир Марди Гра*, там в феврале у них проходит бал-маскарад, танцы и прочее веселье, — он усмехается и засовывает карту в карман брюк, — но, c другой стороны, в феврале этого года нам с тобой бала-маскарада и цирка-уродов хватило сполна. Почти сами чуть уродами на всю жизнь не остались. — Он смотрит боковым взглядом на Тобираму и сжимает его руку сильнее. Whatever you're thinking about Tell me something that I'll forget And you might have to tell me again Казалось бы, прошло четыре месяца после того ужаса, в котором они оказались оба поочередно, а потом вместе, а, вспоминать весь этот кошмар — до сих пор страшно и неприятно.       — Да, слава богу не остались и выбрались оттуда живыми. — Тобирама выдыхает и кивает своему мужу.       — Я бы тебя любил любым все-равно. — Мадара подтягивает к себе своего мужа за талию и целует его сначала нежно в висок, после его губы перемещаются к нему на щеку и наконец, он накрывает его губы своими. It's crazy what you'll do Nobody does it like you do Тобирама отвечает ему с прикрытыми глазами и прижимает к себе. Ему нравились эти нелепые и в тоже время милые и приятные нежности, который происходят по наплыву настроения. Обычно, кто-то из них проснувшись раньше другого, будет второго покрывая медленно поцелуями сначала грудную клетку, после почти невесомом в лицо и наконец в губы и прижимает к себе — когда второй проснулся. И наконец, проснувшись они оба идут сначала в ванну и поочередно чистят зубы, умываются, пьют кофе и курят в почти полном молчании, давая возможность мозгу проснуться окончательно.       — Я тебя тоже, мне тебя приходилось в жизни видеть в разных состояниях и моральных и физических. Так что — ничего страшного! — Тобирама целует в губы мужа еще раз и они проходят вдоль квартала ища место, где бы им поужинать. Выпили они по бутылке местного вина каждых и уже более навеселе пошли прогуливаться по длинной, главной дороге.       — Хочешь, я тебе амулет или оберег куплю? Нам. — Мадара с интересом рассматривает местные безделушки на прилавке и изучает их пристально.       — Нет, — Тобирама смеется, — я не верю в эту ерунду, — его щеки от алкоголя покраснели и тут его привлекает неоновая вывеска чуть поодаль, и он резко хватая Мадару тащит того за собой.       — Мы обязательно вернемся! — кричит Мадара в сторону прилавка и наконец идет за Тобирамой следом, пытаяст понять, куда же его ведет его ныньче законный муж. Перед ними написано на французом — тату салон и Тобирама с придыханием смотрит в глаза Мадары.       — У меня давно была мечта… — он сглатывает и опять смотрит на вывеску, — набить нам тату на ребрах имена наши и даты знакомства и брака,. — он закусывает губу и отводит взгляд, — в общем я бы очень хотел что бы твое имя было на мне, мое на тебе и даты.нашего рождения каждого, знакомства и брака.       — Под сердцем? — Мадара не может сдержать улыбку и сжимая руками ладони мужа целует его в пальцы, весь светится от счастья, — я тоже хотел, но, думал это как смазливо что ли и ты меня нахуй пошлешь. — он смеется. — я еще хочу набить даты наших детей там же, будет маленькая история на коже. Тобирама сжимает его в объятия и они входят в тату салон. Слава богу мастер оказался с отличным знанием английского и расположив их обоих на кушетке, позвал своего напарника.       — Ты хочешь, чтобы мы были сами ваши тату? — он спрашивает с интересом.       — А… — Тобирама мешкается, — можно как-то по другому?       — Мы можем вам сделать красивый контур, пока вы будете лежать, а закрашивать то что до контура под нашим присмотром — вы можете каждый сам на теле своего любимого человека, есть у нас такая функция.       — Я согласен! — Мадара кивает. — У тебя точная рука хирурга, даже если рука дрогнет, я не против буду, будет изюминка…ахах. Тобирама кивает ему и они ложатся на кушетку, в приглушенном свете тату салона, пока над их телами оба мастера под специальной лампой наклеивают образец тату, которую нарисовали сами же только что на компьютере и наконец переводка отображается контурами на их ребрах.       — Может быть немного больно. — говорит один мастер, — обычно на ребрах, кистях, спине и голове — самые болезненные для людей места.       — Похуй, — Мадара смеется, — поверьте, мы и не такую боль в жизни терпели.       — Делайте. — Тобирама выдыхает и сжимает руку мужа через кушетку и смотрит в его глаза, прямо контакт. Слышна вибрация и Мадара улыбается ему, поглаживает большим пальцем его ладонь и говорит одними губами:       — Я…       — тебя… — Тобирама говорит тихо и улыбается.       — …больше чем… — Мадара добавляет и выдыхает почти беззвучно, ощущая как аппарат отдает вибрацией по коже — это не больно, это приятно.       —.люблю. — она улыбаются друг другу под свет неоного свечения, которое отображается в глазах обоих. I know how much it matters to you I'd do whatever I could do I'd run away and hide with you I love that you got daddy issues, and I do too Когда оба мастера закончили делать контур одновременно, они прикладывают стерильную ватку, вытирают поступившую на коже кровь и добавляют:       — Кто из вас первый будет закрашивать тату другого? После мы нанесем специальную мазь, замотаем вас полиэтиленом и так нужно будет походить пару часов, после можно будет снять и желательно не пить пару дней. Ничего бродячего, крепкое — можно.       — Давай лучше ты, Мадара, — Тобирама смотрит на удивленного мужа, — если я буду первым, скорее от боли у тебя рука все-таки дрогнет, она не настолько четко поставлена как моя. Мадара даже не спорил по этому поводу — слова были правдой. Мастер просто показал ему как правильно закрашивать внутри контура, вводишь вперед-назад и после маленького участка останавливаешься, стираешь спиртовой салфеткой выступившие кровь, чернила и плазму крови и после продолжаешь. Мадара закончил на удивление быстро, руки пару раз начинали дрожать от страха, что он причинит Тобираме боль, но, после неоднократного уточнения у своему мужа все ли в порядке, получения в ответ утвердительного кивка и улыбки — продолжал.       — Извини. — Мадара наклоняется к Тобираме и целует его руки, — извини, если причинил тебе боль, — наконец руки начали от эмоционального перенапряжения подрагивать и он просто выдохнул.       — Не извиняйся, — смеется Тобирама и после того, как участок тату обмотали полиэтиленом садиться на кушетку и целует мужа в губы, проводит ладонью по его коротким волосам и улыбается ему, — мне не больно. Все хорошо. Правда. По глазам было видно, что Тобирама не врет ему да и, в принципе, Тобирама никогда не врал ему.       — Хорошо, — Мадара успокаивается и ложиться на кушетку теперь сам, — теперь твоя очередь. Тобирама кивает ему и обсмотрев приспособление прищуром наконец начинает закрашивать аккуратно участок своего имени и имени Мадары на ребрах Мадары. Учиха не шевелиться, даже выдохнуть боится, чтобы не испортить работу мужа на нем. Боли действительно нет, лишь приятная вибрация на ребрах проходит волной и отдает прямо в грудную клетку. Как им после мастера объяснили — шкала боли зависит в этих участках от количества подкожного жира. Закончил Сенджу намного быстрее чем его муж, рука была наработана и привыкшая к кропотливой и точной работе.       — Все хорошо? — спрашивает альбинос смотря на мужа и протягивая ему свою руку, чтобы помочь встать.       — Да. Я счастлив. — Мадара кивает, — теперь, твое имя выбито на моем теле рядом с моим.       — А твое рядом с моим, — Тобирама счастливо улыбается и они поворачиваются к мастерам.       — Бродящее только не пейте сегодня и желательно два дня вперед и повязку можно будет снять через два часа, сегодня лучше без душа, неделю без горячих ванн и прочего! — говорят им на английском.       — А крепкое можно? — угрюмо спрашивает Учиха.       — А крепкое — нужно, — подмигивает ему один из мастеров, — удачи, ребята! I'm dying to let you know How I'm getting on I didn't cry when you left at first But now that you're dead it hurts

***

Изуна в своей жизни считался с тремя людьми и принимал их мнение за истину, к которой следовало прислушиваться, мнение людей, которых он уважал и высоко ценил. Не больше, не меньше. Первый — это его родной и горячо любимый, старший брат Мадара, который с дества стал для него чем то наподобии Бога и намного важнее по связи и значимости по сравнению с родителями. Второй — когда-то любимый человек — Тобирама Сенджу, ум и интеллект которого он считал чем-то уникальным и достойным его признания. Третьим человеком стала для него — Цунаде. Он и сам, впрочем не знал как так вышло, но, после знакомства с ней и прохождения всех этапов общения с ней, она стала для него авторитетом и человеком, которому он глубоко импонировал и вскоре стал считать кем то, сроду членом семьи и страшим человеком, с мнением которого, стоит считаться. Поэтому, ее мнение касаемо похорон и сложившиеся ситуации ему хотелось узнать в первую очередь, так как в его понимании — из всех трех у него в жизни осталась только одна, хотя, брат все еще оставался под вопросом. Они дошли до ее кабинета в больнице и Цунаде отвела маленького Саске к работающей в этот день медсестре, чтобы ребенок не слушал и не слышал разговоры взрослых, которые, в той или иной степени могут стать для него травмирующими, или в минимальном случае — неприятными. Ино Изуна помнил хорошо и даже не спорил с таким решением бывшего, его лечащего врача, несмотря на разногласия между ним и медсестрой — спорить о том, что девушка любила детей — было бессмысленно.       — Изуна, я все-таки думаю… — Цунаде сидя за своим креслом напротив него, пытается подобрать более мягкие и правильные слова, —.не отвезти ребенка на похороны его собственных родителей, будет не совсем компетентно и правильно, дорогой. Изуна сидит в огромном кресле цвета хаки в кабинете Цунаде и смотрит на нее тяжелым взглядом.       — Почему ты так думаешь? Он отчетливо помнит похороны собственных родителей, и ровным счетом как и похороны родного брата — может назвать эти два событиях худшими воспоминаниями в его жизни. Когда умерли его родители, Изуне было совсем мало лет, но, несмотря на это, боль, отчаяние и страх отпечатались в его воспоминаниях красным цветом и ощущением, которые он может в любой момент воспроизвести в своей памяти и рефлекторно от этого сжаться всем телом. Он как сейчас помнит — в тот день шел проливной дождь и он напару с Тобирамой стояли рядом с Мадарой и сжимали его руку в поисках какой-то защиты и поддержки. Запах ладана и мертвые, искаженные в смертной конвульсии лица, загримированные, до сих пор часто вставали перед его глазами. Лица — которые были не похожи на привычные и почти чужие ему. Когда он мальчиком подошел к гробу родителей в тот день он почти их не узнал. Он долго стоял перед ними с братом и только спустя какое-то время смог перебороть себя и дотронуться до их ледяной кожи рукой. После чего заплакала и Мадара его увел на свежий воздух, на улицу у церкви. Брат его обнимал крепко перед церемонии захоронения, а Изуна задыхался от слез и сжимал тело брата своими маленькими ручками в поисках защиты. Церемонию отпевания он вообще не помнит, лишь запах до сих пор стоял в носу при попытках вспомнить, Изуна до сих пор ненавидит и не переносит этот запах. Единственное что он помнит отчетливо — было ужасно много народу и очень много цветов, цветы после этого он тоже не переносил. На похоронах брата же было и вовсе все иначе. Мало того, что Изуна пребывал все еще в шоковом состоянии от случившегося, у него началась настоящая истерика и брата он и вовсе в гриме не узнал. В его понимании и видении — перед ним лежал другой человек, что скорее всего, это и послужило причиной его недоверия и непринятия, что его брат умер почти три года назад. Он в гробу его не узнал и никак не мог себя убедить в том — что там лежит именно его брат, даже при большом желании. Он знал, что большинство людей, после своей смерти видоизменяются из-за грима, но доказать себе — у него так и не получилось ровно на половину. Обито осознал, Какаши осознал, Хаширама осознал, даже Тобирама принял это и стал жить дальше, а вот у него — не совсем получалось. Человеческий мозг транслирует информацию в память и осознание с помощью зрительного фактора — у Изуны в тот момент произошло когнитивное искажение. Последствия не дают жить ему спокойно и по сей день.       — Ребенок в его возрасте должен четко понимать, что родители его умерли и он их должен отпустить, иначе в будущем возникнут огромные проблемы, — Цунаде отвечает ему задумчиво. — Это важно.       — Мне принесло это понимание только огромное количество психологических проблем и травм. — Изуна отвечает сразу же. — Я и к тебе попал сюда из-за этого в целом то.       — Изуна…       — Цунаде, я слишком сильно люблю этого мальчика, чтобы сейчас разрушить его психику и дать понять, что его родители умерли, проще сказать, что они уехали или еще что-то. — Изуна хмурится и курит, — я прошел через это сам, — поверь мне, слова и тем более участие в похоронах, только разрушает и подкашивает тебя, но, никак не помогает.       — Твои слова правдивы и я понимаю тебя, — она встает медленно со своего большого кресла напротив Изуны, подходит ближе к нему и усаживается на кушетку рядом, смотрит перед собой в одну точку и аккуратно кладет свою ладонь на его плечо, — но, — ее лоб становится хмурым, — понимаешь, ты бы сам хотел бы не знать, что твои родители умерил в тот день. — Цунаде все еще не поднимает на него свой взгляд. — Ты мне только честно ответь на мой вопрос. Цунаде переводит свой взгляд на руку женщины, смотрит на ее пальцы подолгу и после отводит взгляд в сторону окна. Молчит, достает сигарету, закуривает прямо в помещении и прикрывает свои глаза в успокоении, после откидывается на своем кресле немного дальше и обнимая себя руками, скрещивая их на груди — молчит. Курит молча, Цунаде ждет и он наконец отвечает.       — У меня был брат рядом, старший, он помог мне справиться и я это знал на каком-то необъяснимом уровне просто так. Он уже в детстве был сильнее даже моего отца, я уважал его намного больше и доверял ему намного сильнее, чем кому-либо вообще, он был для меня примером.       — У Саске есть старший брат? — Цунаде спрашивает сразу же второй вопрос.       — Есть, на пару лет. — Учиха понимает, к чему та ведет весь этот разговор, — но я хочу Саске усыновить и не хочу, чтобы мы все жили в одном доме, с Какаши, Обито и им. Саске намного сильнее привязан ко мне, нежели к ним, он меня любит и я это вижу. У Какаши любимчик Итачи, а Саске он просто… Мой.       — А теперь послушай меня очень внимательно, мой хороший, — Цунаде поворачивает намеренно Изуну к себе и тот слушается, — только слушай сейчас очень внимательно, для меня очень важно, чтобы ты именно услышал мои слова и понял их. Изуна кивает и докуривая сигарету, выкидывает ту в открытое окно за раму, приходит обратно и садится напротив женщины.       — Я тебя слушаю очень внимательно. — Изуна говорит тихо и после сразу добавляет, — ты единственный человек в моей жизни, которому на данный момент я могу по-настоящему довериться. Цунаде улыбается ему и кивает, моментально переходя на строгий и профессиональный тон.       — Ребенку очень важно в его возрасте и до шести лет дать наглядно понять и показать, что родителей у него нет. Чем ребенок младше, тем быстрее и менее энергозатратно у него произойдет сепарация от своих родителей, у него в голове просто будет стоять галочка, что их нет, если ты четко и простыми словами ему объяснишь, что с ними случилось и к чему привело, следовательно, для тебя менее затратно и лучше в будущем установить с ним ту самую связь, которую ты с ним хочешь установить. Психика ребенка до шести лет очень эластична и он может даже об этом и не вспомнить по сути через пару лет, но, в голове включится тот самый необходимый механизм, который будет отвечать за то, что единственный родитель, защита, опора и зона его комфорта, безопасности это — теперь ты. — Она переводит дыхание. — У него будет образовываться новая нить привязанности и нейронной от зеркальности тебя, что в будущем избавит тебя от огромного количества проблем, таких как: в подростковом возрасте желание найти своих настоящих родителей, постоянное сравнение тебя с настоящими родителями и обвинений тебя в том, что ты у него их забрал. Большинство детей усыновлённых, родителей которых попросту кинули в раннем детстве, но остались живы, даже несмотря на то, что ребенок мог прожить в очень хорошей среде обитания в новой семьей, рано или поздно захочет найти своих настоящих родителей по множеству причин. От обиды и далее. Ты понимаешь?       — Понимаю.       — Поэтому, чтобы избежать подобного рода проблем в первую очередь для себя самого, Изуна, покажи Саске и объясни, что у него больше нет родителей и они никуда не ушли, потому что словам, как бы они правдиво ни звучали, ребенок рано или поздно начинает не верить, ему нужны — факты. Получив в раннем детстве факты, увидев их своими глазами, у ребенка в будущем не будет проблем, как и и у тебя тоже, если ты родителем будешь хорошим и создашь ему новую зону комфорта и безопасности, как создал для тебя твой брат. Она закончила и хлопает его по плечу.       — Поверь, я знаю, большинство моих пациентов или теряли родителей или кого-то кого любили и от неспособности справиться с утратой и пережить эту горечь, по итогу заболевали — попросту от заблокированных эмоций и не способности иметь опыта, в котором они эту утрату могли пережить и жить дальше. Если ты не хочешь, чтобы у этого мальчика в будущем развились какие-то психологические проблемы или же отклонения, то отведи его сегодня его на похороны родителей и дальше я тебе помогу, в случае надобности, и проведу с ним несколько консультаций, если это нужно будет. Я обещаю тебе. Ты знаешь, я очень хочу, чтобы после всего, что ты пережил сам — у тебя все было хорошо и ты был счастлив, сделайте счастливыми друг друга с мальчиком.       — Да, — Изуна выдыхает с тяжестью, — ты права. Спасибо. — он поднимает на нее свой взгляд и выдыхает еще громче, — просто это так тяжело. Даже мне страшно.       — Изуна, — Цунаде обнимает его крепко и прижимает к себе крепко, гладит его по спине, — всегда будет тяжело или порой невыносимо в некоторые моменты, это жизнь, только в сказке бывает все хорошо.       — Я знаю, — он утыкается в нее своим лицом и сглатывает.       — Все будет хорошо, — она шепчет ему на ухо, — мы справимся, я обещаю. Ты будешь прекрасным родителем, порой одного родителя достаточно, который может ребёнку заменить обоих, чем два, которые не справляются со своими обязанностями — запомни это, пожалуйста. Изуна забрал Саске от Ино сразу же, как они закончили, и, попрощавшись со всеми, ушел с мальчиком в машину. Он обещал его накормить и следовательно теперь перед ним стояла еще и другая задача — подготовить ребенка к предстоящему вечеру и вдвоем туда явиться. Времени оставалось до церемонии пару часов.       — Обито? Привет. Скидывай адрес, мы приедем.       — Рад, что ты передумал, я скину в смс.       — Спасибо, — Изуна безразличным взглядом смотрит на телефон и садится в машину. Смотрит на маленького Саске, — ну что, малыш? Поехали кушать?       — Да! — Саске улыбается ему и машина выезжает за ворота.

***

В доме Хаширамы повисла давящая и неприятная тишина всех присутствующих. Не согревал своим уютом уже и разожжённый камин на первом этаже, не умиляли разбросанные детьми игрушки в спальне, скопившиеся на кухне запахи не были столь приятными, как обычно. Даже выкрашенные в теплые тона стены — не согревали как раньше, дом сам по себе стал каким-то холодным, чужим и тусклым. Собравшиеся люди на первом этаже сидели за круглым столом молча и каждый смотрел на свой стакан, стоящий прямо перед ним. Повисшее молчание разбавляло тиканье настенных, огромных часов, которые так и остались висеть в коридоре со времен, когда в этом доме жили совершенно другие люди вместе с Хаширамой.       — Нам… — Кушина отпивает глоток вина, несмотря на свой срок беременности, она разрешила сегодня выпить себе бокал вина в честь похорон, никто не был из присутствующих против, — …обязательно с детьми ехать туда? Кушина смотрит на Наруто с Сакурой, которые сидят у своего большого игрового дома и до сих пор понятия не имеют, куда именно родители их повезут. А после отпивает залпом шот водки и не закусывает, лишь вытирает ладонью рот и придерживает ее у рта, хмурясь от спирта и теплоты, которая начала спускаться по гортани вниз и согревать ее. Минато держит в своих руках стакан виски со льдом и медленно и задумчиво перекачивает жидкость из стороны в сторону, смотря на содержимое. Настроения не было даже у него, нечему радоваться, когда умирают люди, которых ты лично знал и с которыми мало того, что хорошо общался, так и вовсе дружил раньше. С которыми провел свои университетские будни и с которыми было связано много приятных воспоминаний и важных событий в жизни.       — Да, — отвечает он за Хашираму, который сидел уже в полном молчании и то и дело, что подливал себе коньяк в стакан и очень непривычно для всех молчал. Он не напивался, не выпивал алкоголь залпом, нет. Пил он медленно и все время о чем-то думал. Черты его лица то становились хмурыми, то разглаживались и он закусывал кусками твердого сыра и хамоном, лежащими на столе, разложенные на огромной плате. Часто смотрел на время часов его левой руки и отводил взгляд.       — Почему? — тихо спрашивает Мито. Кушина переводит на нее взгляд и с сожалением выдыхает, после чего кладет в рот кусок сыра и выпивает залпом спустя время второй шот водки.       — Потому что так надо, — отвечает Хаширама, даже не смотря на нее. Его раздражали сегодня любые вопросы касаемо похорон и хотелось, чтобы все собравшиеся в этом доме просто молчали. Что он чувствовал на данный момент, он пока понять не мог до конца, но что-то давящее оседало еще в большей степени интенсивности на его голову и разрасталось внутри.       — Детям не обязательно присутствовать. — Мито отпивает глоток вина и поджимает губы, она и сама сегодня в разбитом состоянии и выбита этой неожиданной новостью для всех них из колеи.       — Обито, здравствуй, — тихо говорит в трубку Хаширама, слышит ответ на втором конце и добавляет, — мы уже все можем выезжать? — голос звучит его тихо и беспристрастно, он все так же смотрит на свой стакан и не моргает.       — Да.       — Понял. — Хаширама нажимает на кнопку отбоя и смотрит на Минато, — выходим и садимся в машины. — Он встает и идет в сторону своей дочери и уводит в сторону машины. Следом за ним идет Кушина, которая берет за руку сына и ведет с Минато в машине. Минато садится за руль. Мито остается в доме одна и стоит в прихожей, разглаживая свой немного выпуклый живот под платьем рукой. Хаширама возвращается в дом один и подойдя к жене медленно, смеряет ее спокойным взглядом, женщина пытается ему улыбнуться и дотронуться до него, но от слова его — рука ее замирает.       — Еще раз скажешь что-то подобное, — он смотрит не моргая на нее беспристрастно, — и я с тобой просто разведусь, — это было единственное, что сказал Хаширама, смерил ее тяжелым взглядом и пошел в сторону двери и добавил, — жду в машине. У Мито затряслась нижняя губа и она, быстро сморгнув и вытерев подступившие слезы, вышла за дверь, закрыла за собой дверь на ключ. Микото и Фугаку решено было хоронить на «Западном кладбище*» в районе Южной Гавани. Оно считалось самым большим в столице и главным. У кладбища стояло огромное количество машин, прямо у огромных ворот в виде округлой арки, над которой была расположена огромная, сидячая статуя Девы Марии, скелет которой сидит скрестив ноги по-турецки и свои костлявые кисти помещает на свои колени. На территории кладбища были расположены две часовни — Северная часовня из красного кирпича, другая же — Южная часовня в готическом стиле — обе католические. Посередине кладбища находилось миниатюрное озеро, границы которого ограждались квадратной аркой из бетона, вдоль него цвели деревья и аккуратно выстриженные кусты в виде кубов. Народу приехало на похороны семьи Учиха очень много, не настолько много, как на похороны Мадары, но припарковать машину составляло сложную задачу. Как только Хаширама вышел из своей машины сразу же услышал звон колоколов церкви, в котором происходило отпевание усопших. Хоронили в этот день еще несколько людей, следовательно погребальных церемоний состоялось несколько в разных концах кладбища и можно было наблюдать уже в одной стороне, как к могилам несут один гроб и толпа людей идет следом. Звон колоколов перебивали крик ворон.       — Почему тут всегда столько этих птиц? И каждый раз они так громко кричат? — Минато выкуривает сигарету и ежась смотрит на хмурого Хашираму, который стоит около него и смотрит на вход территории кладбища.       — Потому что это кладбище, Минато, — сухо отвечает Хаширама, смеряя друга раздраженным взглядом, и закуривает сам. Минато выдыхает и машет рукой Кушине, подзывая ее с Мито и дочерью к ним, пора было уже входить и идти в сторону церкви. Обито стоял прямо около церкви и курил, смотря в сторону входа, постепенно народ собирался и входил внутрь помещения, в котором через пару минут начнется отпевание. Какаши же стоял, держа крепко Итачи за руку, прямо у гроба родителей — он все ему рассказал и теперь ни на секунду не отходил от мальчика. Итачи все время молчал теперь и лишь смотрел на тела своих родителей, сжимая руку Хатаке еще крепче, и лишь изредка, когда его пальцы начинали опять дрожать и на глазах выступали слезы в который раз, он старался проглотить изнутри всхлипы и сжимать зубы настолько крепко, чтобы всхлипы не были громкими. Какаши стоял позади него, прижимая к себе и обнимая, пытаясь каждый раз мальчика успокоить хотя бы присутствием своего тела, гладил по его голове и сам только и мог что делать, так это молчать и держаться. Микото и Фугаку выглядели так, словно они действительно уснули, грим не изуродовал их лица, не видоизменил — работали настоящие профессионалы. Вокруг двух гробов лежало огромное количество цветов, разных. В церкви стоял привычный запах ладана и восковых свечей, которые горели стоя в своих подсвечниках. Какаши переводил свой взгляд от мальчика лишь в случае, когда надо было кивать знакомым лицам, которые медленно заполняли помещение — к Итачи он никого не подпускал, боялся навредить, боялся, что любые слова могут еще сильнее навредить ребенку, который и так пребывал в шоковом состоянии вперемешку с настоящим горем и отчаяньем.       — Какаши… Мужчина едва услышал слова ребенка, который сжимая своими пальцами его руку говорил тихо и даже не повернулся к своему новому родителю.       — Где мой младший брат? — Итачи смаргивает и подходит к Какаши еще ближе к открытому гробу и смотрит на свою маму, боится дотронуться до ее бледного лица, которое и так будет ледяным.       — Скоро приедет. — Какаши успокаивающе гладит Итачи по плечам и добавляет, — уже скоро приедет. Обещаю. Мальчик ему кивает и сжимает своими пальчиками основания гроба, всматриваясь в лица умерших родителей не отворачиваясь, моргнуть не может — до сих пор шоковое состояние не отпускает ребенка. Его волосы сегодня собраны в низкий хвост, одет он в черный костюм и кожа на фоне темных тонов кажется еще белее, чем-то схожей с цветом кожи его умерших родителей.       — Прими наши соболезнования. Обито поворачивается назад от входа в церковь и видит перед собой Хашираму с цветами и его компанией, кивает и закуривает еще одну сигарету, смотря отрешенным взглядом на всех.       — Идите внутрь, — тихо говорит Хаширама своим, — я сейчас подойду. Минато кивает ему и аккуратно подталкивает женщин в сторону входа, они заходят молча, без лишних вопросов. Хаширама закуривает сам и садиться с Обито рядом на скамейку у входа, сидят они молча. Прямо напротив них стоит какой-то мемориал похороненного тут святого человека, в могиле которого и памятнику усопшего часто местные, верующие жители, прислоняются лбом и после целуют основания камня.       — Обито, мне искренне жаль, — Хаширама тяжело выдыхает, — правда. Обито сглатывает и выдыхает, медленно переводит взгляд на старого друга и всматривается в его лицо спокойный взглядом.       — Мы оба потеряли и родителей и близких людей, — говорит Учиха тихо затягиваясь дымом, — если в тебе осталось хоть что-то человеческое, это огромный подарок для тебя, — он поворачивается и смотрит на Хашираму в упор. Хаширама взгляда не отводит и молчит. Докуривает свою сигарету до конца и наконец, с какой-то усмешкой, более походящую на нервную, отвечает ему:       — Моя человечность никуда и не уходила, — он выдыхает устало, — просто все это слишком. — он замолкает, — для меня все это слишком.       — Тяжело быть тут снова после смерти Мадары? — спрашивает Обито сразу же. — Ты же любил его, тяжело тебе, ответь мне честно наконец, Хаширама. — Обито не конфликтует, видно, что и он устал, слова даются тяжело. — Мне очень. Очень, блядь тяжело. — Обито смотрит на памятник и смаргивает. Хаширама выдыхает и облокачивается руками о свои колени и смотрит на тот самый памятник и сглатывает. Мадара. Это имя сейчас бьет. Словно пощечина ему и он опять начинает злиться внутри и не понимает, на что именно.       — Да. Обито усмехается и переводит взгляд на него.       — Почему? Сенджу вздрагивает, дергается и резко встает со скамьи и хочет уйти.       — Извини, я пойду к жене и остальным, — поворачивается к нему спиной.       — Ответь на мой вопрос ты блядь хоть один раз в жизни, Хаширама, — говорит ему в след Обито, — ты был старше меня всегда, как и Мадара, я смотрел на вас и восхищался вами, поражался тому, сколько же в вас силы, стремления и трепетно относился к вашей связи, я был молод и всегда ставил вас обоих себе в пример, — он опять смеется горько, — я думал, что мне никогда таким не стать, я же просто Обито, — он сглатывает, — просто Обито, — он проводит своими ладонями по лицу уставше, он не спал уже третьи сутки. — Просто маленький мальчик, который всегда будет рядом, но никогда не дотянется до вас. — смех выскальзывает из горла непроизвольно, — а сейчас… ты знаешь, я вспоминаю его каждый день, часто спрашиваю совета, думаю — как бы поступил бы Мадара и что бы он сделал на моем месте. Это помогало, особенно в самые худшие моменты. — Курит опять, — я никогда и не думаю, что стану таким как он, мы и люди то разные, он был и есть для меня пример. Но, блять, — он кашляет от попавшего не в то горло никотина, — я любил тебя и уважал тоже, — он смотрит на него из-под опущенных ресниц, — что с тобой стало, Хаширама? Хаширама не двигается, молчит. После, когда Обито закончил, отвечает тихо:       — Ничего, — он затихает и выдыхает, поднимая голову в сторону неба, — я просто… — смех нервный вырывается из горла, — блять, слабый человек, и всегда был слабее, — смех становится громче. — Хотел казаться сильнее, не получилось. Сломало еще сильнее, — пауза. — Я обычный человек со своим проблемами, вот и все. А ты — нет. В этом и разница, мы просто разные люди. Я не стыжусь этого, — он не может обернуться и посмотреть ему в глаза, — я тебя очень уважаю, несмотря на всю неприязнь между нами, знай это. Ты очень похож на него. Но, принять этого я не могу, — он уходит поспешно в сторону церкви, оставляя Обито одного. Обито сидит еще в тишине один, смотрит, как в церковь входят люди и наконец встает и заходит следом. Изуна привез Саске прямо в процессе отпевания. Держа мальчика за руку он заходит, прерывая молитвы святого отца, и молча ведет его в сторону двух гробов. Обито переводит на него взгляд, Какаши держит за руку Итачи и тот смотрит сквозь слезы на младшего брата. Изуна держит Саске крепко, подводит к гробу, игнорируя всех и стоит рядом со своими родственниками, пока Саске смотрит на своих родителей. Изуна сжимает зубы и пытается не смотреть внутрь, ему от чего-то кажется, что если посмотрит — увидит там не Микото с Фугаку, а своего брата — картина до сих пор стоит перед его глазами. Мальчик начинает плакать и Изуна, прижимая его к себе лицом, гладит его по голове и стоит словно статуя. Сложно выдавить из себя даже одно слово. После отпевания, родственникам было разрешено в последний раз посмотреть на упокоенных и гроб должны закрыть, после чего нести их обоих на кладбище. Изуна впервые поднял взгляд на них, стоя с Саске, и попрощавшись, сглатывая, поцеловал обоих в ледяной лоб и отстранился, дав мальчику держать маму за руку. Он накрыл руку Саске своей и спустя пять минут переплел своими пальцами его руку и медленно повел к выходу, все стали выходить, гробы нести. Обито с Какаши шли рядом молча, и лишь оба перевели на Изуну свой взгляд, взгляды встретились и Изуна кивнул, видя благодарность в глазах обоих. Землю надо сжать в кулак, подойти и бросить на крышки гроба, хоронили Микото и Фугаку в одной могиле. Изуна подходит и видит перед собой, как он берет в детстве эту землю и бросает на гробы родителей. Разворачивается, идет молча, оставляя Саске с Итачи одного побыть еще рядом с родителями. Обито видит в мальчиках себя — когда хоронил своих родителей и он, сглатывает и выпивает с бутылки залпом пару глотков спиртного. Какаши кладет рядом с землей букет цветов — вспоминая, как клал он эти цветы, когда хоронил и своего отца. Отходит. Стоят втроем, молча передают спиртное друг другу и выпивают, видя как работники начинают закапывать гробы. Внешние шума слились в одно, перестаешь замечать голоса, речи и звуки. Обито и не помнит, что говорил сам. Лишь когда все стали подносить венки и класть на свежие, закопанные могилы, Изуна поднял свой взгляд и впервые увидел напротив стоящего Тобираму, как тогда, когда хоронили Мадару и, смотря на него пристально, выпивает пару глотков залпом алкоголя, наконец смаргивает, образ Тобирамы пропадает и он подходит к Саске, сжимает его плачущего и начинает плакать сам. Он помнит, что чувствовал сам в оба раза — и сжимает мальчика крепче. После к ним подходит Итачи, обнимает своего брата сам дрожа, и сзади их сжимает Какаши. Обито стоит рядом и кладет свои руки на их плечи.       — Береги своего младшего брата, Итачи, — щепчет Изуна, сдерживая слезы, — и никогда не бросай. Вместе вы справитесь, мы все справимся.       — Справимся. — Какаши кивает и прижимает их к себе ближе, сглатывая. Обито переводит на них свой взгляд, люди уже разошлись — они так и остались стоять на коленях. Стемнело.       — Мы не можем не справиться. — Обито впервые всхлипывает и сам садится на колени и прижимается своим лбом к телам своей новой семьи и сжимая зубы, чувствует как слезы катятся по щекам. — Поехали домой, — он дрожит и рука Какаши и Обито прижимает его к детям ближе. Они уложили детей спать в их доме. Обито сидел за стойкой бара и смотрел на коньяк в своем стакане, в руке перебирал какую-то маленькую игрушку Саске и молчал.       — Где Изуна? — спрашивает Какаши, который уложил детей вместе, спустился на первый этаж и налил себе коньяка в стакан тоже, сел рядом. Обито кивает в сторону веранды:       — Там. — говорит тихо, Какаши переводит взгляд и видит макушку Изуны через окно. — Не трогай его, лучше ему побыть сегодня одному, он и так много сделал. Какаши кивает и выпивает залпом стакан, берет руки мужа и целует их.       — Мы справимся. Обито переводит на него свой уставший взгляд и натянуто улыбается.       — Я знаю, мы и не можем не справиться, — он усмехается, после хмурится и сглатывает. Отпивает залпом свой стакан и вставая, подходит к Какаши со спины и обнимая его, целует его, — я люблю тебя.       — Я тебя тоже люблю. — Какаши прижимает его ладонь к себе и вздыхает. —…пошли спать. Тяжелые были дни, ты так и не спал.       — Пошли, — тихо соглашается Обито и, помогая встать мужу, ведет его в сторону спальни. Уснули они спустя полчаса просмотра в потолок в обнимку, сжимая руку друг друга. Изуна так и не уснул. Напился на веранде в одиночестве, выкурив пачку сигарет.

***

Когда Изуна с маленьким Саске вышли от Цунаде и пошли по маленькой тропинке в сторону машины, Данзо все так же сидел на скамейке и смотрел на них. Изуна на этот раз даже не поднял свою голову и не посмотрел в его сторону, он лишь смотрел на маленького мальчика, шедшего рядом с ним и которого он держал крепко за руку. Данзо куря сигарету всматривался в малыша, смотрел долго, пока мальчик не поднял на него свои карие глаза и они не встретились взглядом. Смотрел Саске на Данзо пристально, заинтересованно и даже грустно улыбнулся ему. Данзо оцепенел и смог только ему кивнуть и улыбнуться в ответ, оттянул в сторону сигарету, чтобы дым от сигареты не затмил его лицо. Он испытывал странные эмоции к этому ребенку, сначала — когда он увидел его и понял сразу схожесть с Изуной или же схожесть с ненавистным ему Учиховским родом — испытал злость, отвращение и в глубине души страх. Впервые он, смотря на маленького ребенка, ощущал настоящий страх, не к самому мальчику сейчас, он слишком мал, а к его генетике и к тому фактору, кто может вырасти из этого мальчика. Впервые в жизни почувствовал себя слабым и ничтожным от того, что испугался обычного ребенка, который научился недавно ходить и произносить что-то внятное. Смотря на всех Учих, он неосознанно сравнивал их с Учихой Мадарой, и злость появлялась в его груди автоматом, и понимание и осознание — что это совершенно разные люди, у каждого своя история и характер — не давали облегчения. Он просто ощущал для себя идущую от них опасность, от всех, за вёрстку, даже от Изуны теперь. Если раньше Изуна казался ему обычной пешкой, ранимым человеком, которого легко подавить и оградить себя от опасности, то сегодня, даже сегодня, когда он посмотрел в глаза Учихи, он рефлекторно съёжился и себя винил за этот мимолетных страх. Было у них всех нечто одинаковое и знакомое, от чего происходила такая реакция при виде них, и только когда он проследил ровно до того момента, как машина Изуны тронулась и уехала за ворота, понял что именно — глаза. У них у всех были одинаковые глаза, пугающие, неприятные и холодные, они и сами менялись в период взросления или изменений в жизни настолько кардинально, что даже при отлично развитой дедукции и анализе, ты не мог даже прогнозировать — что именно эти глаза в будущем для тебя несут. Пример этому был Изуна. Он, признаться честно, не узнал его сразу, пока не услышал имя с уст Цунаде. Изуна со времен их последней встречи изменился кардинально. Больше перед ним не было ранимого, эмоционального и слабого юноши, который манипулировал другими, играл на эмоциях и забирал внимание тех на себя, от кого Данзо ждал к себе в первую очередь. Но, дело было не в этом, если тогда Изуну он считал нечто сроду «фоном» и никогда особо не обращал на него должного внимания, даже несмотря на то, что он был первым главным лицом из приближенных к Тобираме, он знал, что Тобирама сильнее Изуны, и бояться нечего. Следовательно сильным был и сам Данзо. Сейчас, спустя столько лет он отчетливо увидел в его взгляде две вещи: безразличие ко всему и ярко-выраженную надменность по отношению к нему. Изуна смотрел на него так, будто смотрит то ли на насекомое, то ли на животное, ни того, ни другого Изуна не боялся. Это и раздражало больше всего и одновременно привлекало. Такие изменения с человеком никогда не происходят просто так, а когда происходят — такой человек будет готов на все и следовать будет исключительно в своих интересах. А что если их интересы сойдутся в одной точки соприкосновения? Тогда, получается из потенциального врага и угрозы, который был для него Изуна, он сможет стать отличным помощником и вспомогательным инструментом, если найти для этого нужное время и нужное место? Он думает, Изуне будет очень важно узнать правду и понять, что не все вокруг него складывалось так, как ему казалось, и не все что он видит так, и считает истиной, ей является.       — Но, не сейчас, — Данзо встает одушевлённый со скамьи, идет в сторону больницы в хорошем расположении духа и рассматривает в округе поющих птиц, — чуть позже, — говорит сам с собой. — Изуне нужен его брат, Данзо нужен Тобирама, что ж, они могут спокойно помочь друг другу и забрать себе, вернуть, что по праву принадлежит им обоим, если будут сотрудничать в полной мере. Все будет честно. Правда же должна всплыть рано или поздно наружу, всегда выплывает — причем обычно, в самый неподходящий для кого-то момент. Было не только интересно — как Изуна отреагирует на новость, что его брат все это все был жив и кинул его, так еще больше интересен был тот факт, что же он сделает — узнав, что по сути, причиной, по которой его родной брат не вернулся к нему, был никто иной как Тобирама? Нужно было продумать все так и заключить сделку таким образом, чтобы выигрыш получили оба и никто не пострадал — наверное. На Мадару же Данзо было совершенно плевать и ему только на руку будет — если мудака по той или иной причине не станет, ему давно пора было быть уже в лучшем мире, жил он по сути уже пару лет взаймы. Если Изуна не сможет организовать воссоединение семьи так, чтобы Данзо больше этого мудака Мадару в жизни больше своей не видел никогда…тогда будет немного иной исход событий. Но этот вариант самый крайний и запасной, к которому не хотелось прибегать пока ни с какой точки зрения. Мадара, находясь хотя бы в какой-то минимальной зоне доступа к нему и Тобираме, — заранее сулит огромное количество проблем и отсутствие спокойной жизни для них обоих, это Данзо усвоил хорошо для себя, тут депортация в другую страну не поможет, тут как минимум нужен другой континент, причем так, что Мадара исчез бесследно и больше даже мысли в своей голове не предположил о хоть каком-то минимальном своем появлении хоть где-то. Рана должна поболеть и зажить своим естественным путем, а если рану все время раздражать и ковырять, она начнет не заживать — а гнить.       — Кабуто! — звучит наигранно приветливый голос в трубке, — привет, дорогой! Хочешь сегодня устрою тебе одно внеклассное занятия взамен на одну услугу? Отлично, я жду тебя в больнице. — он смотрит на наручные часы, — через два часа подъезжай, обещаю, тебе очень сегодня понравится наша лекция.       — О чем? — голос собеседника в трубке звучит одновременно с насмешкой и интересом.       — О жизни, Кабуто, о чем же еще. Жду через два часа в парке у речки, не опаздывай, — он кладет трубку и в хорошем расположении духа направляется в сторону больницы в свою комнату, нужно было продолжить работу, от которой Цунаде прервала его ранее.

***

На утро рана от тату почти не болела ни у Мадары ни у Тобирамы, на ребрах появился легких отек, что для них было терпимо, и не такие побочные эффекты на их телах от внешнего воздействия бывали. Мадара проснулся в снятом для них доме для отпуска раньше от каких-то непонятных движений и скрипов, от чего сразу же открыл свои глаза и повернулся в сторону спящего мужа своим лицом, чтобы распознать источник звука. Ничего ужасного не происходило, не считая, что Тобирама лежал на спине, спал, но ровно в пять утра согнул ноги в колени и начал ими раздвигать, задерживал рефлекторно одну ногу в сгибе в точки соприкосновения в воздухе и после прижимал обратно в другому колену. Рука его, правая, прикрывала глаза и, будто живя своей собственной жизнью, ладонь блуждала по его сонному лицу, словно в попытках от чего-то защитить свое лицо.       — Нервные движения во сне? — первое что пришло в голову Мадаре и он попытался ухватить Тобираму за руку, который неосознанно поместил ее на покрывало и хотел поднять опять в сторону лица. Рука успокоилась, замерла, колени и ноги продолжали дергаться и совершать какие-то свои непонятные движения. Мадара, не долго думая, сжал рукой еще и оба колена и потянул в вниз, чтобы тело мужа приняло вертикальное положение — спустя пять минут все успокоилось и больше таких движений не продолжалось. Тобирама даже не проснулся, а вот у Мадары сон напрочь пропал. Спустился вниз, заварил себе кофе и, решив выкурить свою традиционную сигарету, набрал номер Конан.       — У вас вечер уже наверное, судя по разнице по времени, как вы? По голосу Конан было слышно, что она очень рада его слышать. На фоне слышались голоса друзей, отмечали они какой-то праздник, собравшись все в доме Сасори, как пояснила женщина.       — Все хорошо, по вам соскучились ужасно уже. Как вы там? — она отходит немного в сторону, чтобы голоса друзей утихли, выходит на улицу. — Вы хоть и пишите нам почти каждый день — не хватает вас, честно, — она улыбается и прикладывает к уху трубку ближе.       — Тоже все хорошо, — Мадара сидит на маленькой веранде на крыльце дома и смотрит на еще не проснувшийся город, — Тобирама еще спит, вчера сделали совместные татуировки на ребрах в знак свадьбы и нашего союза… Закрашивали друг друга. Мы тоже по вам скучаем, милая.       — Вы мои сладкие… — Конан говорит с любовью, — как он вообще? Как он себя чувствует теперь, вдали от Дании?       — Спокойней, но, еще странные приступы ночью есть, спит плохо, — спокойно рассуждает Учиха и смотрит на дорогу, — думаю, по приезду сводить его все-таки к Чие, может посоветует что-нибудь. — он затягивается сигаретой, делает паузу и на выдохе отпивает пару глотков кофе. На улице стояла приятная прохлада, город еще не успел нагреться от только начавшего подниматься на рассвете солнца.       — Жаль его, — Конан выдыхает, — я надеюсь, ему скоро станет намного легче и все эти приступы исчезнут. Как ты себя сам чувствуешь? Как твои ноги?       — Пару дней назад были судороги, отпустило, из-за переутомления и жары, сама понимаешь. — Мадара тушит сигарету в пепельнице и кашляет от попавшего дыма не в то горло, — что еще нового у вас?       — Да ничего, — Конан смеется, — все по-старому, работаем и отдыхаем, ну только Хидан недавно решил охотой заняться и они с Какузу ездили куда-то, вот сейчас об этом рассказывал, но я так и не дослушала, ты позвонил.       — Как ты себя чувствуешь, — Мадара спрашивает с теплотой, — наша будущая мама? — он улыбается в трубку, на душе становится каждый раз тепло и трепетно, когда он понимает, что его лучшая подруга беременна.       — Тошнит теперь всегда, — Конан выдыхает, — что не съем причем, но это нормально, всегда так…вчера вот попросила Нагато ночью мне съездить и купить консервированных персиков, потом насыпала на них соль и съела, — она смеется, — разные такие вкусовые замашки начали появляться, он молодец, держится, даже с ночных смен заезжает, привозит мне мой очередной каприз и уезжает обратно.       — Он замечательный муж и будет пиздатым папой, — Мадара смеется.       — Да, я знаю. До Конан все-таки добрались друзья на веранду и слышно было через трубку, как кричит Хидан о том, что очень по ним скучает вместе с Дейдарой и спрашивает, использовали ли они его подарок по предназначению. Мадара рассмеялся в трубку, попрощался и пожелал им хорошего вечера. Светало и пора было возвращаться в дом, проверить Тобираму и в принципе вставать и начинать новый день. Рана от тату не болела, лишь неприятно тянула от жары, которая начинала медленно подниматься в городе с дорог и рассеиваться в воздухе, от начавшего прогреваться асфальта. Tell me something that I won't forget But you might have to tell me again It's crazy what you do for a friend Тобирама еще спал безмятежно. Мадара присев на просторную кровать, аккуратно провел своей ладонью по его взмокшему лицу и с аккуратностью завел мокрые пряди волос мужа за лоб. Его движения во сне успокоились и теперь Сенджу лежал на спине и медленно дыша, все еще спал. Учиха посмотрев на него еще минут пять, любовавшись его спокойным сном — поцеловал его в лоб и пошел готовить им обоим кофе, ожидая, когда Тобирама проснётся и спустится к нему вниз. Параллельно выкурил еще одну сигарету в открытое окно и. Пора было создавать план на день и на последующие парочку, и после этого пункта назначения отправляться в дорогу дальше. Сегодняшний день решено было провести больше как ознакомительный с городом и осмотреть достопримечательности, в особенности, очень хотелось посетить океанариум, который считался самым огромным и знаменитым по всей Америке. В списке посещения Америки осталось уже не так много мест, которые хотелось бы увидеть за этот медовый месяц, как и времени, свободного у них обоих, после чего стоило уже возвращаться домой — Тобираме возвращаться на работу, у Мадары скоро начиналась практика первая в больнице и подготовка ко второму году учебы. Из списка у них осталось посмотреть: Гору Рашмор (находящиеся в штате Южная Дакота); Аляску. После на самолете они долетают до Канады и возвращаются обратно домой. В Канаде у них были места в списке посещения: Ниагарский водопад в провинции Онтарио; Монреаль; пройтись по висячему мосту Капилано в Ванкувере и под конец поместить бассейн Атлантического океана у Великий озер. На этой ноте — в соединении с природой и последней неделей отдыха, они должны были вернуться домой.       — Доброе утро. — Мадара наконец поворачивается в сторону голоса и видит в дверях заспанного мужа, который одет лишь в одни трусы, зевает и выглядит крайне заспанным. — Как спалось?       — Хорошо, — Мадара отпивает третью по счету чашку с кофе и кивает в сторону кружки Тобирамы, — я тебе приготовил кофе тоже, ждал, когда проснешься, как спалось тебе?       — Как убитый, — то ли смех, то ли ирония проскальзывает в голосе Сенджу и он садится на стульчик веранды напротив, — вообще я тут хорошо сплю, высыпаюсь, я бы даже сказал, — он переводит взгляд в сторону еще не до конца оживших дорог и потягивается, — пока жара не накрыла город, спать можно спокойно, — что тебе снилось? — внезапно он спрашивает мужа и со спокойным видом отпивает свой утренний кофе.       — Я не запоминаю особо сны, если они не имеют крайне специфический характер, — смеется мужчина, — мой мозг абстрагируется от любых снов, которые не предоставляют угрозу или тревогу, следовательно, сплю хорошо. А тебе что снилось? — Мадара курит опять и смотрит с нежностью на заспанного мужа.       — Не помню уже досконально, — задумчиво отвечает Тобирама, — что-то с работой было связано, размазанно. И я особо и не запомнил, кошмаров не было, отдых мне вообще на пользу идет, — он отпивает свой кофе, берет в руки свой телефон и читает отчеты от Кагами медленно, вдумчиво, отпивая еще глоток. На работе, во время его отсутствия шло все гладко и в привычном темпе, что не могло не радовать. Справляются, и он может хотя бы на время снять с себя свои обязанности и избавиться от постоянного внутреннего напряжения и ответственности, которую нес на своих плечах все время на протяжении многих лет.       — Очень рад слышать, — Мадара улыбается и переводит взгляд на деревья, листья которые колышутся от утреннего ветерка, — с Конан разговаривал, скучают по нам, отдыхают у Сасори все, вроде выходные взяли. У них тоже все стабильно, правда тошнит, бедную часто. Тобирама откладывает телефон в сторону и улыбается ему:       — Тошнить ее будет еще долго, потом раздувать и начнут ноги оттекать, но зато, она потом станет самым счастливым человеком с долгожданным ребенком и замечательной мамой. Я знаю, что именно она такой и будет, — Тобирама говорит с нежностью и улыбается. — Конан всегда очень любила детей и хотела себе. Нагато будет отличным отцом, я очень рад за них обоих, ни разу не пожалел, что свел их в тот переломный момент — они очень подходят друг другу и подходили. Я знал, что им надо вместе быть и не отпускать друг друга.       — Как ты тогда понял это? — Мадара подвигается ближе, — она рассказала мне об этом, ну, что вы учились все вместе во Франции и ты был тем самым человеком, который помог ей выбрать нужного человека. Тобирама усмехается и отпивает еще свой кофе до дна, закуривает и сам:       — Знаешь, тогда во Франции, мы хоть и были молоды и неопытны, но, есть некоторые вещи в жизни, которые ты видишь сразу в других от того, что ощущаешь их в себе. Я смотрел на нее и видел в ее глазах тоже самое, что вижу в своих, вставая по утрам, глаза вообще человека выдают сразу же. Мне потребовалось минут десять, чтобы понять что к чему, выслушать их и принять решение. Тогда я себе помочь особо не мог, помню ты еще звонил мне и я отреагировал так эмоционально, что и она поняла — у меня у самого свои скелеты в шкафу. Ну вот так я и понял, что если у меня не получается разобраться в себе и в своей личной жизни, я хотя бы могу помочь другим. Как бы ты далеко ни уехал — вне зависимости от расстояния ты везде берешь с собой самого себя. А от себя — ты не убежишь, как бы тебе этого ни хотелось. Ты можешь сменить круг общения, местность обитания на земном шаре, начать все заново и искренне верить в то, что вот сейчас — у тебя точно получится и все изменится, ты же приложил столько усилий для этого. Но… — Тобирама указывает пальцем на голову, — вот от этого убежать невозможно никак, если искренне не хочешь измениться в корне как человек. — Мадара слушает его внимательно и с легкой, понимающей улыбкой, — можешь разбиться на машине, встречаться с другим человеком, даже семью завести, другую, как делают многие в мыслях, что смогут, но мысли они — добивают. — Он делает паузу и докуривает. — Иными словами…       — Мозг — очень хуевая штука, в котором живут мысли, рано или поздно будут выходить наружу и накрывать тебя самого в самый неподходящий момент, когда ты ожидаешь этого меньше всего. — заканчивает за него Мадара и поджимает губы. — Да, я знаю. Проходил через это сам.       — Вот именно. — Тобирама встает, проходит мимо Мадары и проводит ладонью по его плечу, — я пойду помоюсь, и можем выдвигаться. У нас сегодня с тобой запланирован культурный отдых, вроде?       — Я после тебя. — Мадара кивает и смотрит на проезжающих мимо них велосипедистов. Сегодня будет хороший день, и по прогнозу — вроде не так жарко должно быть, как было вчера. Nobody does it like you do I know how much it matters to you I know that you got daddy issues

***

Изуна после похорон стал замкнут, особо не общался с Обито и Какаши, ограничивался общением только в рабочее время. Отвечал односложно на любые вопросы и почти не поднимал даже своего взгляда на собеседника, зрительного контакта избегал. С своими подчиненными общался сухо и чисто по делу, работал продуктивно, но дружелюбие, которое от него раньше так и шло, чем он и привлекал членов компании — заметно спало. Саске брал повсюду с собой, он даже игровую комнату в своем кабинете организовал — ребенок не мешал ему, наоборот — радовал и помогал отвлечься в тот самый короткий промежуток, когда необходимо взять паузу и привести мысли в порядок. Сначала Обито и Какаши, которым и самим было крайне тяжело вернуться в привычную среду после похорон, не обращали внимания на изменения в поведении Изуны, каждый находился в себе и максимально пытался держаться отстраненно, как во время работы, так во время пребывания в доме. Дома они общались только с детьми и пытались максимально улыбаться и делать до одного момента, пока.       — Дорогой? Обито поднимает свой взгляд на вошедшего мужа и отодвигает кучу бумаг в сторону, смотря внимательно на мужа. Переводит взгляд на его измученное от недосыпа лица и чувствует непонятно откуда взявшуюся вину. Итачи они водили к детскому психологу и скоро Обито нужно будет заехать за ребенком и отвезти обратно в офис. Не всегда у них получалось брать выходные и меняться местами, работа шла в своем темпе, их компания существовала в своем собственном режиме. Обито напрочь отказался от услуг Рин, которая предложила свою помощь им в том, чтобы присматривать за детьми в свои выходные. От полнейшего недоверия к окружающим, и тем более членам офиса Сенджу, они с мужем приняли решение — проще будет нанять няню для детей, от которой точно неожиданного говна ожидать будешь в самом крайнем случае. Услуги няни, слава богу, в столице пользовались популярностью, и к профессионалам прибегало множество семейств, которым по тем или иным причинам не хватало свободного времени для своих детей, которое хотелось бы им уделять для психического и физического полного контроля в развитии ребенка. В целом найти хорошую было просто, особенно по отзывам и тем более за высокую плату.       — М? Какаши подходит к мужу и берет его за руку.       — Отвлекись пожалуйста на минуту, мне кажется, тебе стоит это увидеть. — Какаши отвечает с вздохом и тянет мужа за собой. Обито молча встаёт и идет следом. Они доходят до холла и Какаши указывает рукой на главную стену их этажа, и переводит взгляд опять на мужа.       — И… — Обито непонимающе осматривает голую стену, — что?       — Ты помнишь, что висело тут? — Какаши смотрит куда-то в сторону хмуро. Точно, огромный портрет Мадары на всю стену, полотно которого Изуна сорвал в порыве истерики полтора года назад и который теперь висел в главном их офисе, вроде как, пока Изуна приказал его не снять и не изменить все портреты на Обито, Какаши и далее по списку.       — Да, конечно. — Обито осматривает их огромный холл и подмечает про себя, их дизайнеры разместили в офисе огромное количество цветов в горшках и стало даже как-то светлее в их и так мрачном здании, которое всегда имело свой стиль, по которому сложно было не узнать компанию Учих, даже если убрать название и показать просто фотографии всего здания. Цветы — это хорошо, подходит по цветовой гамме, создавая контраст.       — Отлично, а теперь пошли сюда, — Какаши ведет за собой Обито спокойно и кивает мимо проходящим сотрудникам, которые улыбаются им. Они доходят на данный момент в пустующий кабинет Изуны, который когда-то принадлежал Обито, и Какаши проводит его в середину и молча кивает в сторону стены. Обито замер и сморгнул пару раз. На всю стену в его кабинете висел огромный портрет Мадары, который смотрел на них обоих, он стол на этой картине и за ним были нарисованы все члены Учих, в том числе Какаши рядом с Обито и Саске с Итачи поодаль. Пугала реалистичность и Мадары на переднем фоне, огромных размеров который смотрел на всех с какой-то усмешкой. Изуна на портрете стоял рядом с братом и его рука покоилась на его плече. Картина была выполнена во всю стену, в огромной золотой раме и снизу под каждым были написаны имя фамилия каждого. Но коронным фрагментом было то, что лицо Таджимы было нарисовано за всеми ними огромным планом.       — Я ахуел. — Какаши закуривает в кабинете Изуны и устало опускается на корточки, — честно. Сегодня заметил, точнее как заметил, Итачи мне сказал, что это висит здесь, когда они с Саске играли вместе. Приятно конечно, что и я тут изображен, но видеть себя на картине такого масштаба — честно, не очень приятно и даже как-то стремно.       — Я все еще ахуеваю, — Обито подходит к огромной картине ближе и моргает, — как он это сюда притащил, и вообще, что это такое, и почему тут вообще даты жизни и смерти… — он бледнеет еще сильнее и смотрит сразу на свои с Какаши, — слава богу наших нет и… да он же сорвал его и…       — Я без понятия как, когда и главное зачем. — Какаши садится на пол кабинета и рассматривает картину, — но, наверное больше я не понимаю все-таки — как. — Он выдыхает дым изо рта и усмехается, — ну что, нравится, любимый? Обито молчит и выдыхает, садится тоже на пол рядом с Какаши и закуривает. Сложно ответить на этот вопрос, отчего-то все это вселяло не восторг, а скорее непонятный для него ужас, и почему именно эту эмоцию — он понять пока не мог. Может дело было в реалистичности, а может в том, что ты теперь каждый раз будешь видеть немалое количество покойников на стене, которые смотрят прямо в твои глаза с насмешкой.       — Нравится? — Обито аж дернулся от голоса Изуны, который незаметно и тихо подошел к ним со спины, они даже не заметили его присутствия и не услышали как он зашел. — Мне — очень, хорошо вышло. Я бы даже сказал — красиво и чертовски реалистично, теперь с ними можно здороваться и даже разговаривать, если нужно.       — Зачем ты его сюда повесил? И вообще зачем это тут? — Обито смотрит на Изуну пристально и в который раз замечает, что тот даже не думает смотреть в его сторону, а лишь смотрит на картину и устало зевает.       — Ты задаёшь глупые вопросы, Обито. — Изуна закатывает глаза и идет к своему столу, откидывается в кресле и спокойно отпивает воду из стакана.       — Просвети нас, — Какаши поворачивается в сторону Изуны и в голосе его звучит ирония, — если мы глупые и чего-то не понимаем. Изуна смотрит на них пристально впервые за долгое время и спокойно отвечает:       — Затем, чтобы дети знали, чья это компания, и что этим людям стоило, чтобы они тут были, как и всем нам. Мертвых надо помнить, чтить и уважать. Так они всегда смогут поговорить и увидеть маму с папой, у меня такой возможности не было, а когда нас не станет, то и по сути… — Изуна закуривает сигару и выдыхает, — с нами. Какаши молча встает и удаляется в свой кабинет, махнув на все это рукой. В пизду.       — Повесь в холле. — Обито встает с пола и осматривает спокойное выражение лица Изуны, — верни это туда, где этому место и откуда ты в прошлый раз уже картину испортил, — он отходит в сторону выхода. — Я поехал за Итачи.       — Так тебе нравится или нет? — слышит он вопрос в его спину и, не поворачиваясь, отвечает, — да, нравится. Моих родителей только забыл. — Он удаляется и Изуна опять переводит взгляд в сторону картины.       — Ну да, забыл. Только вот, твои родители к созданию компании не приложили ровным счетом никаких усилий.       — Ну и что ты думаешь? — Обито теперь входит в кабинет Какаши сам и заводит Итачи, который сразу же бросается на шею своему любимому новому родителю, и Какаши сжимает его сильнее в объятия.       — По поводу Изуны?       — По поводу всего, — Обито устало садится на кожаный диван и просит, нажимая на специальную кнопку, принести ему еще кофе.       — Порой он меня очень пугает, — тихо слышится ответ. — Итачи, родной, как прошел твой психолог? — он параллельно гладит мальчика по голове и улыбается ему.       — Все хорошо, она хорошая тетя и очень ласковая, — отвечает мальчик честно. Какаши облегченно выдыхает и кивает ему:       — Хорошо тогда, иди пока поиграй со своим братом, а мы с Обито поговорим немного, я скоро подойду, — он машет ребенку и переводит взгляд опять на мужа.       — Пугает? Чем? — Обито уже принесли его кофе и он с облегчением выпивает кружку эспрессо залпом.       — Тем, что я не могу понять, как он думает вообще, зачем делает что делает и главное для чего, — Хатаке рассматривает скопившуюся гору бумаг на столе, — я устал играть в какие-то непонятные игры разума, а если совсем честно — заебался. Мне покоя хочется, а не вечного напряжения и ожидания, когда же брат Мадары выкинет еще какой-то фокус или его крыша в очередной раз поедет. — Он фыркает, — тяжело всем, и ты извини, Обито, но сейчас все мое внимание приковано к детям, и до Изуны у меня нет никакого дела. Он взрослый человек. Ощущение будто мы сидим на мине, которая каждый раз может рвануть и понести за этим какие-то новые последствия и правила игры, которые рождаются в голове брата Мадара. Я пас. Я устал.       — Я тоже устал, честно, меня не хватает на всех, я уже не могу решить проблему с новой партией неделю, мысли в порядок так и не приходят до сих пор, тем более учитывая все обстоятельства, которые сложились, и мы лишились одного из главных наших сотрудников, а замену ему так и не нашли до сих пор, у нас не хватает людей и я не могу пока просто взять и поставить другого человека на его место, забыв о существовании Фугаку вот так вот сразу.       — Дружеские чувства и привязанность это одно дело, а работа — другое, не можешь ты — этим займусь я, в игры Изуны я больше играть не буду, у меня нет ни желания, ни сил. Обито медленно кивает.       — Иди отдохни, я подготовлю список кандидатов на должность и отберу с тобой кого надо в финальном отборе, нам нужен человек, а желательно — два. Бери детей и езжай домой, тем более там няня сегодня приходит, проследи за ней, буду поздно. Отдохнуть было хорошей идеей. Обито кивает и говорит тихо:       — Спасибо, жду дома.       — Я люблю тебя, — Какаши говорит тихо ему в спину и прикладывает руку к сердцу.       — Я тебя тоже люблю. — Обито посылает ему воздушный поцелуйчик и наконец идет в сторону детей. Няня должна была приехать через два часа в их дом. Звали ее Шизуне, женщина лет пятидесяти только недавно вернулась из Германии, где до этого отработала пять лет в одном семействе и теперь, когда дети подросли и ее контракт с той семьей закончился, могла спокойно вернуться на свою родину и передохнуть пару месяцев. Она был фаворитом центра по рождению детей, имела хорошую репутацию и числилась как их сотрудник высшего ранга. У нее за плечами было педагогическое и психологическое образование. Говорила отлично на четырех языках, выглядела опрятно и была вежливой, хорошо одетой и воспитанной. Обито она понравилась сразу. Обычно он сразу видит в людях нечто такое, что может послужить стимулом тому, что по итогу он им отказывает или отталкивает, годы тренировок работы с людьми и изучения всех психотипов дали свои плоды. В компании женщины же было уютно, комфортно и главное — спокойной. Она не вызывала чувства опасности или настороженности, по глазам было видно — мудрые, добрые и многое в жизни повидавшие.       — Вам хоть и сказали, в чем будут заключаться ваши обязанности, — Обито протягивает женщине кружку со свежесваренным чаем, сидели они в гостиной, — я все-таки уточню, но сначала, хотел бы услышать ваши вопросы или же какие-то просьбы. В деньгах и условиях мы вас не обидим. Надеюсь, в качестве выполненной работы вы не обидите и нас. Шизуне спокойно отпивает свой чай и аккуратно с какой-то педантичностью в движениях ставит кружку на блюдце сервиза.       — Вы сказали, два мальчика недавно потеряли обоих родителей и теперь опекуны вы трое, — Шизуне говорит спокойно, — скажите, организовали ли вы им двоим помощь детского психолога, которая условно была во время процесса над оформлением опеки над детьми?       — Да, старший сегодня только вернулся с первого визита, понравилось. Я его забирал. — Обито кивает.       — Хорошо, — Шизуне ласково улыбается, — хотите ли вы, чтобы я готовила в вашем доме на постоянной основе и убиралась, или для уборки у вас домработница?       — У нас домработница уже много лет, а готовить — можете, мы все давно не ели нормальной, домашней еды и думаю детям будет только приятно, если их новый образ жизни ничем не будет отличаться от старого, их мать была прекрасной женщиной, мамой и готовила тоже замечательно.       — Хорошо, — женщина кивает, — продукты я могу закупать сама на выделенный бюджет, или закупать будете вы сами?       — Я оставлю это на вас, продукты должны быть лучшими и самыми свежими, у вас будет два выходных в неделю и следовательно ночь тоже, кто-то из нас троих обязательно возвращается домой и укладывает детей спать, если в случае форс-мажора это не получится, мы будем вас просить оставаться у нас в тот день, уложить детей спать и вы можете спать в комнате для гостей.       — Медицина? — Шизуне спрашивает дальше и отпивает глоток еще.       — На все процедуры детей будет возить мой муж. — Обито отвечает сразу.       — Вы сказали вас трое, — Шизуне всматривается в Обито, — что делает третий ваш член семьи? Обито выдыхает:       — Работает и очень много, он крайней степени тяжести человек и к нему нужен особый подход, вы поймете, но, старайтесь не обращать особого внимания на него, у него у самого недавно произошла ужасная трагедия в семье и травма стала с ним одним целым, он живет отдельно, но часто проводит время с нами, особенно теперь из-за детей. Он в основном проводит только время с Саске, у них особая связь образовалась, так что в… Случае необходимости будете на два дома — он живет неподалеку.       — Поняла вас.       — По поводу развлечений и игрушек — деньги будут вам выделяться, кружки, на которые дети захотят ходить — будут обговариваться на общем совете семьи, ну и все вроде. — Обито улыбается устало. — Они хорошие, два ребенка и любят друг друга, их родители были нашими лучшими друзьями и коллегами, дерьмо в жизни случается, так что, вы сами понимаете…       — Понимаю. — Шизуне заметно мрачнеет. — Все будет хорошо, я приложу все усилия, что вашим детям было спокойно и комфортно со мной, если что-то хотите корректировать или делать мне замечания — я всегда открыта к критике и принимаю ее спокойно, учитывая пожелания каждой семьи.       — Спасибо вам большое, — Обито кивает, — я пойду вас познакомлю с Итачи и посплю пару часов, за последние пару суток мы почти не спали, если вы не против. Мне нужно отдохнуть. Будите, если что. Саске должен приехать домой через пару часов с Изуной.       — Пошлите.

***

До Рашмора они взяли экскурсию. Перед ними предстала огромная, массивная гора, на которой были высечены из камня четыре самых знаменитых президентов Америки: Джордж Вашингтон, Томас Джефферсон, Теодор Рузвельт и конечно же Авраам Линкольн. Огромные каменные лица смотрели своим пустым взглядом куда-то в даль, имея спокойное выражение лица и словно какую-то священность и неприкосновенность во всем их существовании на этой полностью серого окраса горе, которая достигала в площади 5 километров и высоту 18 метров. Мадара стоял с Тобирамой напротив этих огромных скал и изучающе рассматривал каждого, в этом месте он никогда не был, было ужасно много народу, таких же туристов, которые приехали лично увидеть знаменитые лица президентов, благодаря которым за свои заслуги навечно поместили сюда.       — Знаешь, — Тобирама стоит и внимательно рассматривает местность, а после поворачивается к мужу и сжимает его руку, — для меня ты единственный человек, которого я бы сам высек на этой горе в знак памяти и признания, за все, что ты сделал для меня, для своей семьи и огромного количества людей. Мадара вздрагивает и переводит свой взгляд на мужа:       — Я бы хотел видеть только твое лицо здесь, ты спасаешь жизни множества людей изо дня в день, жертвуя собой, а я — всего лишь создавал машины, ты заслуживаешь быть изображенным здесь намного больше, нежели чем я. Тобирама смеется, искренне и поворачивается к нему всем корпусом:       — Если бы мое лицо когда-нибудь по какой-то случайности или еще чему-то было вырезано здесь, я бы хотел… — он с выдохом сжимает руку мужа сильнее, — даже тут, на этой огромной скале, стоять рядом с тобой. Без тебя мне было бы слишком одиноко и некомфортно, потому что, — он запинается, — потому что, то, что я спасал жизни стольких людей и спасаю, терпя порой неудачи и поражения, — твоя заслуга.       — О чем ты сейчас? — Мадара не понимает данное высказывание.       — Я думаю, ты вряд ли поймешь, — Тобирама с усмешкой прикрывает ладонью глаза, пытаясь защититься от палящего солнца. Take you like a drug Taste you on my tongue Ask me what I'm thinking about I'll tell you that I'm thinking about Жара стоит неимоверная здесь, даже несмотря на то, что на данный момент раннее утро до полудня и по идее температура воздуха не должна была прогреться до такой степени жары. От чего-то в открытой местности даже обычный ветерок не задувает как нужно было бы.       — Попробуй объяснить, — Мадара щелкает огромную гору себе на память и мысленно складывает очередное фото в коллекцию из их масштабного путешествия по случаю медового месяца. Щелк и фото готово, сохраняясь в карте памяти дорогого фотоаппарата, щелк и он запечатлел Тобираму на фоне скалы.       — Если бы не ты, я бы не вытащил тебя из комы, — Тобирама отвечает тихо и без особого энтузиазма, — если бы ты умер у меня на руках или в процессе, я бы не только бы сразу закончил свою карьеру, — он говорит это просто и с легкостью, будто скидывает с себя тяжелый груз, который до этого морально давил на его голову годами и не давал о себе забывать, — я просто наложил бы на себя руки и лег там рядом с тобой, вот и все. Мадара молча слушает и меняется в лице.       — Еще бы одной потери самого любимого человека в своей жизни я бы не смог выдержать попросту, — Тобирама отходит от него на метр и идет в сторону выхода к нему спиной, — я каждый день во время того, как проверял твои показатели жизни, думал об этом и понял, что не смогу, и всегда имел с собой в кармане запасное средство, которое бы использовал, если бы зайдя в палату услышал звук одной тихой и ужасной линии. Поэтому, — он выдыхает с тяжестью, — я никакой не герой, Мадара, я эгоист, обычный человек, никакой не суперчеловек и не легендарный врач, я бы променял все, лишь бы лечь рядом и больше в своей жизни не помог бы ни одному человеку — смысла бы не было. Как ты можешь помочь еще кому-то, если ты своего любимого человека не спас? Как ты жить после этого сможешь дальше спокойно и делать вид, что ничего не случилось? А жить, будучи мертвым внутри, если бы такое случилось, у меня не было никакого бы желания, я знаю. Поэтому, — он с усмешкой переводит взгляд в последний раз на статуи, — я и говорю, что если бы я был там, то был только рядом с тобой. Я не герой и не спаситель, я слабый человек, который любит всего лишь одного человека в своей жизни больше, чем кого-либо и что-либо, в том числе и свою работу. Я существовал и добивался всего этого только ради тебя и пока ты был жив, мне было не важно с кем ты и где ты, мне было главное — что ты просто живой и тогда живой и я, это можно назвать разными словами, навешать множество ярлыков, но я просто давно это понял. — он поворачивается и смотрит в глаза мужа, — все мои достижения и все, что я делал до сих пор, кого спас — это полностью твоя заслуга. Ты был моим якорем и путеводной звездой, ради которой мне хотелось работать и помогать, ради которой мне хотелось помогать и жить. Я много раз упоминал об этом вскользь, говорил не прямо, но, это правда — я не они, им было все равно на близких, им был главный народ, семья могла умирать и они оставались, делая благо для других, а я… Я по-другому попросту не умею и не умел — вот такой вот я дурак, и слава богу. Мадара не знал, Тобирама ни разу не говорил. Они никогда не поднимали эту тему. Он даже не понимал, что сейчас чувствует, но ощутил четко на каком-то внутреннем уровне, что в такие моменты и говорить ничего не нужно — можно просто промолчать. День прошел спокойно, дальше они, поужинав и погуляв по местности, двинулись в путь. Следующая остановка самолета — Канада.

***

      — Спасибо сегодня всем за собрания, спасибо за то, что пришли в свой выходной день. Вы свободны. — Хаширама завершает свою речь для новичков в их компании и для экспертов, которую провел в огромном подземном зале-аудитории. Люди поспешно начали расходиться, захватывая за собой бумагу с ручкой, некоторые же конспектировали на своих ноутбуках, которые теперь скрывались в больших кожаных чехлах. Экран на огромной стене потух и Хаширама лишь пристально провожал каждого участника своим взглядом и если ловил на себя взгляд прощания, кивал в ответ. Такие ознакомительные семинары по регламенту компанию им необходимо было проводить три раза в год, и если раньше этим занимался Минато, то на этот раз сам Хаширама решил вести ознакомительную программу. Раз в год у них в компании проводился день открытых дверей, куда могли прийти все желающие и задуматься над тем, может стоит им вступить в корпорацию и попробовать свои способности и амбиции реализовать в этой огромной компании. Для всех пришедших был организован огромный шведский стол на выходе, бесплатный кофе, чай и выпечка с закусками из фруктов.       — Простите? Хаширама поднимает свой взгляд и делает вид активного слушателя всем своим выражением лица.       — Мне очень понравилась ваша программа, — девушка лет тридцати говорит спокойно, но при этом слегка нервно. Данную реакцию можно считать по ее подрагивающему голосу и пальцам, которые сжимают край длинной рубашки оверсайз.       — Я очень рад.       — Вы очень понятно и просто рассказываете сложные вещи, — девушка продолжает и не смотрит на него, ее взгляд скользит то по столу, то по стене, на которой отображался экран от проектора презентации, — по крайне мере, мне было очень интересно слушать, вы отвечаете на вопросы, — она запинается и выдыхает от волнения, — понятным языком, после чего все становится на свои места в голове. Хаширама улыбается спокойно и проводит по ней взглядом, закидывает нога на ногу и откидывается в своем кресле в более расслабленной позе. Откашливается и заправляет длинные волосы за ухо.       — Вас как зовут?       — Меня? — девушка, кажется, шарахнулась или испугалась такого резкого перехода, — меня Шион зовут, Шион Хьюго. Я — стажер в маленькой фирме, и вот хочу попасть к вам работать уже много лет.       — Очень приятно познакомиться, Шион, — Хаширама протягивает девушке свою ладонь через стол и продолжает пытаться поймать ее взгляд своими глазами, — как зовут меня вы знаете, так что представляться не буду. Девушка краснеет и кивает, сжимая его руку в ответ, и наконец встречается с ним взглядом. Она молодая, лет двадцать пять максимум, и неопытная — по поведенью видно, стесняется очень.       — Мне тоже очень приятно познакомиться с вами, — девушка кивает и улыбается ему, сжимая своей ладонью его в ответ. У нее были длинные и распущенные волосы, причем настолько светлые, что ее цвет можно было честно назвать — блонд. Хаширама давно не видел настолько длинных и светлых волос у женщин в округе, у нее были глубокого цвета голубые глаза и светлые ресницы, талия прямая и маленькая грудь, высокая и длинноногая — сразу видно настоящая скандинавка. Девушка была накрашена в меру, почти незаметно, именно так девушки красятся, когда не хотят бросаться в глаза — максимально естественно, слегка подведены губы нюдовой помадой и румяна. Одета тоже была неброско и невызывающе, обычные брюки изо льна серого оттенка под цвет пепла и белая рубашка, которая была на пару размеров ей велика, лишь пояс на талии весь этот наряд держал и придавал элегантности. На плечо был накинут рюкзак из кожи, украшений никаких не было на ней тоже.       — Почему вы именно хотите у нас работать, а не во втором филиале Учих? — Хаширама всегда спрашивает этот вопрос и слушает разные ответы, интересно понять, по какому принципу люди продолжают выбирать его, и почему именно. Сенджу после всех историй с Изуной и Обито неосознанно искал везде подвох. Ожидал всего — те могли подослать кого угодно, когда угодно и зачем угодно, даже несмотря на недавнее перемирие в честь похорон, особенно Изуна. Доверие к людям у Хаширамы пошатнулось знатно за последний год. А подставлять себя в который раз сейчас ой как не хочется, и возможности по сути нет для этого тоже никакой, он и так, благодаря Изуне, финансово ушел, мягко говоря, в огромный минус, а прямо говоря — в большую жопу, из которой по крайней мере надеялся вылезти в ближайшие пару лет и по возможности без помощи спрятанных денег Мадары, которые он так пока и не нашел нигде, хотя принялся искать уже времечко назад. Мадара прятать деньги умел — будто в похоронном бюро обучался, те тоже — как закопают, так хрен найдешь потом не только человека, а — что угодно. Шион знатно удивил данный вопрос и она даже издала подобие смешка:       — Вам честно ответить на ваш вопрос?       — Лучше ответьте честно, — Хаширама натянуто улыбнулся.       — Они меня пугают, — она нервно засмеялась, — я знаю, что это звучит как детский сад, но они меня действительно очень пугают, особенно их верхушка, да и не берут они никого в свою компанию из нейтральной стороны, только своих, — она ответила просто, — ну и еще… — она запнулась и замолкла. Хаширама молча ждал. Интересная девушка, но, про Учих чертовски права — их бояться стоит.       — Ну а еще, — она отвечает с выдохом, смотря в глаза ему, — потому что вы мне нравитесь, как человек и не только, я в курсе вашей семьи и ничего такого не думаю, просто вы для меня примером были всегда и я на вас ровнялась. Как-то так, — она опускает взгляд, — ладно, извините, что я вас задержала тут своей болтовней, вы занятой человек, я пойду домой, и еще раз спасибо вам за лекцию, я давно вас хотела увидеть вживую. — Она разворачивается и молча идет в сторону выхода.       — Шион! — окрикивает ее Хаширама и девушка оборачивается, — приходите ко мне завтра на собеседование лично, — там и поговорим. В три часа и не опаздывайте, — он подмигивает ей. Видит как девушка начала сиять и быстро кивает головой:       — В три? Спасибо большое — я заранее приду и буду вас ждать. До свидания! — она опять краснеет и прибавляет шаг, закидывая ручку рюкзака ближе к спине.       — До встречи! — машет ей Хаширама и смотрит вслед. Выдыхает, уставше растирает глаза, сидит еще в аудитории минут десять, думает и наконец выходит сам. Осталось еще заполнить пару бумаг и возвращаться домой к семье. Но, заполнив бумаги, он вместо дома решил впервые за долгое время набрать номер Тобирамы еще раз, хотелось поговорить с братом. Получив ответ на английском языке по ту сторону — что абонент недоступен, он свернул и неожиданно для себя самого решил доехать до кладбища и проведать отца, впервые за долгое время в свой родной город. Хотелось посидеть в тишине и никого не видеть — настроение у него в последнее время менялось часто, никого не хотелось видеть кроме семьи, а из семьи единственные люди, которые его хотели видеть, причем всегда, — умерли. Тобирама же был исключением, и Хаширама давно начал думать над тем, как же ему выловить брата и вернуть к себе его расположение. Не хватало ему его ужасно. Он это начал понимать ровно тогда, как начал посещать психолога и осознавать, что потерял для себя самого близкого человека. Не достаточно был хорошим братом, другом, родителем — вообще все, что касалось Тобирамы, с его стороны было недостаточно. Раньше между ними всегда стоял Мадара, что и влияло на их общение, так он думал много лет, и только сейчас понял, что дело было не в Мадаре, точнее, не только в нем.

***

Их самолет приземлился в аэропорту Оттава, и пока все люди медленно вставали и забирали с собой свою ручную кладь, толпившись у выхода, Мадара с Тобирай спокойно сидели в своем первом классе и Мадара выпивал свой утренний кофе, от завтрака отказались оба, Сенджу даже задремал. Аппетита особо не было, он кемарил, укутанный пледом с ног до головы, уснув на плече мужа и видя какие-то во сне прерывистые отрывки, которые никак не складывались в одну сплошную картину. Наконец-то тут сеть начала ловить, на борту самолета ему сразу пришло пара десятков сообщений с работы на личную почту, в том числе со стороны Кагами на личный номер в вайбер. Кагами писал, что скучал и о том, что Тобираме за время его отпуска поставили огромное количество операций на месяца вперёд, что говорило лишь об одном — работы по возвращению будет немерено. А работать пока не хотелось совсем. Так часто бывает, когда изношенному организму даешь возможность расслабиться или хотя бы отдохнуть немного, напряжение, скопившееся внутри, начинает выходить наружу и тебя — мягко говоря, размазывает по стенке от усталости, которая наконец начала выходить наружу с организма и мыслей, сбившиеся до этого комком, как сжавшийся в комок раненный зверь. Take you like a drug Taste you on my tongue Ask me what I'm thinking about I'll tell you that I'm thinking about       — Зая? — Мадара косится на него и медленно проводит по его паху рукой, незаметно для стюардессы. Тобирама вздрагивает и смотрит на мужа в недоумении:       — Мадара — ну не здесь же! — В голосе слышится упрек.       — Ну почему? — Учиха наклоняется к нему и закусывает мочку уха. — А если я буду настойчив?       — Ты издеваешься? Потому что нам выходить сейчас и тут дохрена людей! — Тобирама шипит и убирает руку с паха в сторону, фыркая, — как маленький! Мадара скрещивает руки на груди и обиженно отворачивается.       — Ну и пойду напьюсь! С горя! — Мадара специально говорит громко, — сопьюсь и будет твоя вина! — начинает кричать и махать руками, — ДЕВУШКА! ЭЙ, ДЕВУШКА, МОЖНО МНЕ ВОДКИ?! Девушкаааа! Мой муж меня не хочет трахать…я напиться хочу…с горя…девушка!!! — он орет и зовет стюардессу, которой не видно уже в салоне самолета.       — Замолчи!!! — Тобирама затыкает ему ладонями рот, по крайней мере пытается, и шипит на ухо, — сопьешься в проходе самолета? — Сенджу поднимает бровь иронично и цокает языком. Мадара упирается об него руками.       — Да хоть на унитазе! Мне не привыкать — я по алкоголизму медальку еще в восемнадцать лет получил…тоже мне, — он фыркает и убирает его роки, — проблема. — Мадара опять поворачивается к мужу и начинает по новой.       — Ты порой невыносимый, ты знаешь это? — Сенджу поджимает губы. — Успокойся и хватит орать! Будет тебе секс, но…позже, перестань орать!!! — он прикрывает уже свое лицо от стыда ладонями.       — Но ты же меня все равно любишь? — Мадара прищуривается.       — Да люблю я тебя, еб твою мать!       — Да, я такой, я знаю! — довольно протягивает Мадара и вроде как успокаивается, переключает свое внимание на чьи-то дорогие часы и оценивает их. Пронесло. В Канаде у них были места в списке посещения: Ниагарский водопад в провинции Онтарио; Монреаль; пройтись по висячему мосту Капилано в Ванкувере и под конец поместить бассеин Атлантического океана у Великий озер. Посещение водопада они оставили финальной точкой посещения здесь, ибо от Торонто было слишком далеко ехать в ту сторону или же лететь, этот заключительный этап с ознакомления местности они продолжат уже посещением и перелетом в Аляску. На два дня они разместились в обычном городском отеле, который на этот раз выбрал Тобирама, чтобы осмотреть столицу. Потому что.       — Мадара, каждый уважающий себя турист, должен посмотреть сначала главную столицу и уже только потом исследовать другие местности и города!       — Как скажешь, — с легкой улыбкой и зевая, Мадара плетется по улочкам города, таща за собой чемодан на колесиках и осматривает здания в округе, геолокация им показывала, что они скоро будут должны до пункта назначения. Они никогда не разбирали чемоданы во время путешествия, смысла в этом никакого не было, все равно надолго они в одной точке назначения не оставались. Все нужные элементы гардероба вытаскивали из чемоданов и накидывали на себя, порой даже мятые. Выспаться в самолете удалось и прилечь отдохнуть не хотелось, кроме разве того, что нужно было принять душ. Тобирама, привыкший к стерильности просто не мог вытерпеть на себе запахи пота, гари или еще чего-то. Его, в прямом смысле того слова, трясло от них и он пользовался любой возможностью, лишь бы омыть тело и снять с себя неприятные запахи. Мадара проводит взглядом мужа, которые достает новое свежее нижнее белье и идет в сторону душевой кабины. Он стал замечать это пару месяцев, раньше такого назойливого желания отмыться у Тобирамы за всю жизнь не замечалось, эта абсцессия на чистоте запахов началась после дома Данзо, что этот мудак там сделал — Мадара до сих пор не знал. Но Тобираму тошнило от любых запахов, кроме тела Мадары, ужасно. Он мог внезапно остановиться во время их экскурсии словно статуя, замерев и сморщиться, отойти в сторону и пытаться отдышаться. У него началась сильнейшая тошнота и тремор рук. Вдаваться еще в это — у Мадары пока не было никакого желания, Тобирама и так только пока на исходной точке выздоровления. По крайне мере Орочимару ему объяснил, что такая огромная смесь наркотиков и непонятно чего еще, чем пользовался Данзо для подавления Тобирамы в плену, могла дать какие угодно побочные эффекты. Тобирама стоял, прижавшись лбом к холодному кафелю, и до этого растерев свое тело мочалкой с гелем для душа, ждал, пока вода смоет с него пену, которая скопилась на кафельном полу ванной кабинке. Глаза были закрыты. Мадара разделся сам и зашел внутрь — вода стояла ледяная, моментально кожа стала гусиной и он протянул руки к своему мужу, прижав к себе и аккуратно поцеловал его в позвоночник на спине. Тобирама дрогнул и открыл глаза, улыбнулся сквозь льющуюся воду и кивнул.       — Я помоюсь с тобой? Ты не против? — Мадара сжал его сильнее и сразу же отступив на шаг, провел рукой по гладкой и сильной спине.       — Конечно, нет. — Сенджу расслабился под его ладонями и повернулся к нему лицом. Сам дотронулся до места с тату аккуратно пальцами и провел по всему контуру, — болит?       — Нет, — Мадара стоял прямо под ледяным потоком воды и смотрел на него, — а твоя?       — Нет, вообще не чувствую, — Тобирама проводит пальцами по их выбитом имени под ребрами Мадары, — на теле не чувствую, а — внутри да. Под кожей будто что-то живое и так греет. На своем месте, — он берет мочалку сам и аккуратно растирает кожу мужа, — а помою тебя сам.       — Помнишь, как ты раньше меня не хотел мыть и упирался? — не смог удержаться от ироничного комментария Мадара и прикрыл глаза от приятных ощущений растирания на коже. Ask me what I'm thinking about I'll tell you that I'm thinking about Whatever you're thinking about       — Помнишь, как ты был пьяным в говно и облили меня водой? Неудивительно, — Сенджу смеется и внимательно следит за каждым своим движением, выжимает мочалку под струями воды и откладывает ее в сторону. Включает резко теплую воду и делает шаг к Мадаре, вжимая его спиной в стеклянную поверхность душевой кабины, — а теперь я тебя, как ты там сказал — начну трахать как твой муж? — он сжимает его бедра и наклоняется к нему за поцелуем, — чтобы ты больше не устраивал цирк в самолете и не жаловался никому на нашу половую жизнь. — Развернись, — он грубо разворачивает его к себе спиной, и проводить руками по спине, — ты был сегодня плохим пальчиком, тебя грубо или с любовью нежно? — Мадара ощущает, как рука Тобирамы скользит по его шее резко сжимая ее и наконец отпускает так же плавно и он кусает его в плечо, оставляя засос намеренно, после целует в этот участок кожи, словно в извинении.       — Грубо и нежно с любовью, пожалуйста, накажи. — Мадара усмехается и чувствует, как его грубо шлёпают по ягодице и сжимает зубами губу.       — Как пожелаете, Мадара Сенджу Учиха, — Тобирама вжимает его лицом в стекло и проводит ногтями по его спине, оставляя отметины нарочно, после резко входит в него от чего Мадара вскрикивает и ощущает опять на себе поглаживания, нежные. Тобирама аккуратно придерживает его со спины за горло, — так грубо… — Он делает еще один толчок и прикрывает глаза от спазма внизу своего паха, медленно выходит и на следующий раз, проводит пальцами по губам Мадары, засовывая один внутрь, целуя в мочку уха, входя плавно, — или нежно? От воды образовалась испарина на стекле и отпечатки пальцев начали оставлять разводы на стекле, Мадара сжимает ладони в кулаки и фыркает. I'd do whatever I could do I'd run away and hide with you I love that you got daddy issues, and I do too       — Как тебе больше нравится, — он говорит с выдохом и, повернув голову по мере возможности, получает поцелуй в ответ.       — Значит — грубо, — Тобирама улыбается и и наклоняет его ладонью ниже, раком и нагибаясь сам делает еще один толчок, второй рукой опять придавая воде холод, — будет у нас контраст не только тел, — утренний ледяной секс очень бодрит и одновременно пьянит, — он проводит языком по шее и оставляет еще один засос, — ты знаешь? — опять грубый толчок и Мадара мычит.       — С тобой я знаю теперь что угодно, дорогой. Он слышит усмешку Тобирамы и тот начинает медленно и грубо входить в него и стонет ему в ухо, умел делать его муж это так, что у Мадары от стонов его уже вставало. Тобирама сжимает его тело в свое и набирает темп, стоная и кончая внутрь. После резко разворачивает его к себе властно и проводя руками по его телу, не отрывая взгляда от взгляда мужа заглатывает медленно его член в рот, Мадара сразу тянет свои ладони к его волосам и получает удар по ним же.       — Нет, — Тобирама скользит губами по головке и причмокивает, держа член одной рукой, — без рук, ты наказан.       — Хах. — Мадара дрожит от очередного заглатывая глубокого и языка, который скользит внутри, — тогда я добавлю тепла, — будет настоящий контраст и переключу на холодную через пять минут. Возражения не последовало. Тобирама проводит языком по яичкам, не отрывая взгляд от мужа с усмешкой на глазах.       — Блядь, Тобирама, я от твоего взгляда кончу раньше времени, — Мадара сглатывает и пытается опуститься на колени, на что получает опять удар по ногам. Тобирама качает головой и слегка прикусывает его головку, нежно и засасывает ее снова, проникая кончиком в уретру. — блядь… — он выдыхает и опять включает ледяную воду. I tried to write your name in the rain But the rain never came So I made with the sun The shade, always comes at the worst time Жарко, нужен холод, тело начинает дрожать и Тобирама наконец отводит от него довольный взгляд и сжимая яички делает ему глубокий минет, не кашляет и набирает темп своим ртом. Всегда хочется сжать волосы и перенять инициативу, а теперь получается Тобирама трахает сам еще и своим ртом, что возбуждает еще сильнее. Бывали у них такие дни, когда кто-то один полностью руководит процессом и это вставляло еще сильнее. Мадара дергается в судороге и вскрикивая, закусывает кожу на руке, дёргается еще и судорожно дышит. Судорога пошла по всему телу и ноги начали подкашиваться. Тобирама наконец закончил и смотря в помутневший взгляд мужа сглатывает сперму и языком еще раз проводит по его подрагивавшему члену, забирая остатки в себя.       — Спасибо за завтрак, очень вкусно, только немного горчит от кофе, что ты выпил в самолете, — он смывает с них обоих остатки секса водой и наконец целует мужа.       — Приятного аппетита, но позавтракать нам все равно надо в центре. — Мадара улыбается и наконец выходит из душевой кабины.

***

      — Цунаде? Женщину отвлек резкий голос в проеме двери кабинета, она настолько увлеклась бумагами, что даже и не заметила человека напротив.       — Здравствуй, Данзо, — она улыбается ему и отодвигает в сторону папки, в которых лежала информация о новых поступивших пациентах в их больницу. — Заходи. Присаживайся, я все ждала, когда ты созреешь и дойдешь до меня. Данзо выглядит сегодня еще лучше, чем после их последней встречи неделю назад, смотришь на него и радуешься, как грамотно работают ее специалисты в клинике, ну и таблетки тоже. Он проходит с улыбкой на лице и приносит женщины цветы, держа букет в руках и протягивает ей с улыбкой.       — Это тебе. Решил извиниться за тот раз, — он опускает свой взгляд, — я обдумал твои слова и решил. А что, если попробовать… Изуне же ты помогла и я был крайне удивлен, когда увидел его в тот день. Словно другой человек.       — Спасибо, — женщина улыбается и ставит их в вазу, которую надо будет позже наполнить водой из-под крана, — но где ты их достал-то? — она прищуривается. Данзо робеет с виду:       — Ну…я, в общем…c клумбы сорвал, не буду врать и признаюсь честно, — он смеется и неловко растирает ладони, — но, я аккуратно, все оставил красиво. Честно. Они мне понравились и я решил подарить их своей любимой тете, помнишь как мы в детстве с тобой ромашки собирали с поля и несли маме букетики? Напомнило.       — Помню, подожди секунду, я схожу в соседний туалет, воды налью, ты посиди тут и подожди меня? Ладно? — она встает и берет букет в руки.       — Да куда я денусь! — он улыбается ей и внимательно осматривает кабинет. Камер тут не было на видном месте, что уже хорошо, женщина прикрыла за собой дверь и закрыла на ключ. Данзо быстро наклоняется и проводит взглядом по бумагам на столе, времени было не так много у него, чтобы найти что ему надо, надо было успеть до прихода Цунаде. Надевает на руку перчатку, чтобы не оставить отпечатков, стащил в медицинском кабинете. На столе не оказалось того, что он искал, дернув за полки в столе понял, что закрыты, про матерился про себя. Подошел к огромному шкафу и мельком осмотрел нужную ему фамилию — Учихи не было, отчаялся. Бросил взгляд на стопку документов на столе и решил перебрать их. Нашел, папка с Изуной до сих пор хранилась у Цунаде на столе и открыв ее, он пролистал, сфотографировал все листы, но опять же, того, чего искал не нашел. Ему нужен был его личный номер телефона.       — Ну давай, я не верю, что ты его в голове держишь, — он сел обратно на стул и прислушался к шагам за дверью, пока было тихо. — задумался, — где же ты его прячешь? — он осмотрел кабинет еще раз и тут бросил взгляд на лежащую сумку Цунаде на диване. Вообще он никогда не копался в чужих вещах, кроме Тобирамы, паранойя давала о себе знать, родители учили, что это невежливо и так делать нельзя, но другого шанса у него не будет. Он подошел к сумке, аккуратно открыл ее и достал мобильник. Телефон на удачу не был защищен никаким паролем и он быстро зашел во входящие и исходящие звонки, замер и его губы расплылись в улыбке. Нашел — Изуна Учиха, он быстро его вбил в свой мобильный и положил обратно, не забыв вытереть спиртовой салфеткой экран, которую взял с собой. Получилось. Вернулся и сел обратно на стул. Послышалось, как открывается дверь в замке и Данзо принял самый что ни на есть спокойный вид, хотя сердце до сих пор колотилось, как бешеное.       — Ну вот, туалет первый был занят, пришлось идти в тот что дальше, — женщина входит внутрь и ставит прозрачную вазу на стол, с основания которого стекают капли воды. — Не скучал?       — Нет, я в окно смотрел, вид у тебя тут на озеро открывается красивый, — Данзо смог унять наконец сердцебиение, до сих пор сжимая пальцами телефон в кармане, словно боясь, что он его выронит и вся его находка ускользнет из его рук.       — Да. — Цунаде соглашается с ним и переводит взгляд в окно. — А по поводу Изуны, это был долгий процесс, бывали разные моменты, и результат приходит только тогда, когда человек этого сам хочет, чтобы ему помогли, открывается своему специалисту и прикладывает много усилий ради выздоровления и стабилизации своего психического здоровья. Это долгий процесс и муторный, ты готов на это? Данзо даже задумался над этим вопросом. На самом деле было одновременно и интересно, как это работает и в тоже время страшно, а что, если после этого небольшого эксперимента с психотерапией он резко станет другим и потеряет смысл, ради которого сейчас живет? Что, если он не сможет контролировать и замечать в себе происходящие медленно изменения и она сможет взять и полностью свернуть ему мозги? Звучит чем-то сроду фантастики, во что не верится, но он часто слышал о подобном, и именно поэтому любых психологов, и тем более психотерапевтов, обходил стороной. Взять хотя бы Орочимару — у него воистину получилось изменить Тобираму, и вставал вопрос: это случилось потому что Тобирама этого хотел или само по себе?       — Сколько Изуне потребовалось для этого времени? — Данзо задает встречный вопрос, чтобы примерно понимать сколько времени у него есть оставаться в трезвом рассудке и подготовить себя заранее к тому, что он резко начнет меняться, чего он в глубине не хотел. А может и хотел. Он еще сам не до конца понял — быть может, он сможет стать более здоровым и менее одержимым Тобирамой, его любовь станет более нормальной и его Тобирама примет обратно? Именно таким — адекватным? Хотя бы как друга, он просто хотел на самом деле начать сначала, но всем своим нутром понимал, что на данный момент начать с самого начала, именно как они начинали когда-то — не может. Он изменился, Тобирама изменился — они совершенно стали другими людьми, нежели были десять лет назад.       — Два года и пару месяцев, — спокойно отвечает ему женщина, — поэтому говорю сразу, это долгий процесс. И поэтому спрашиваю еще раз — ты к нему готов? Данзо молчит минут пять, пытается прислушаться к внутренним ощущениям, сжимает в руке телефон и резко отпускает, пока не будет звонить Изуне, еще рано, не сегодня, может завтра или через неделю.       — Ну… — он скрещивает руки на груди и смотрит в окно беспристрастно, — давай попробуем что ли. Похуй, все равно терять мне уже нечего.       — Правильное решение, — Цунаде улыбается ему, — как станешь более стабильным, — я познакомлю тебя лично с Изуной и вы сможете нормально поговорить, он тебе поможет, раз смог сам, у него на самом деле большие задатки психолога. Данзо переводит на нее внимательный взгляд и ловит себя на одной мысли, которую пытается отогнать в сторону.       — Я и не сомневаюсь. Он отличный слушатель сколько я его помню малым, — он кивает. — Раз он выздоровел, мне тоже полегчать должно…раз ему полегчало. Начнем?       — Начнем. Садись на кушетку и я тебя введу в краткие правила психотерапии. Твоя мама будет рада, — она облегчённо выдыхает, — она беспокоится о тебе. «Только если Изуна не оказался куда лучшим психологом, чем психотерапевт Цунаде, и не надурил их всех разом. Вот умора-то будет, » — все еще сидит мысль в голове.       — Говоришь с Изуной смогу потом общаться? — он улыбается ей и смотрит в упор, — ну тогда. Мне стало намного спокойней. Я слушаю.

***

Столица Канады встретила их приятной температурой в двадцать шесть градусов с утра и легким ветерком, который раздувал их короткие волосы и придавал ощущение свежести на коже. Они оба стояли сейчас напротив Национальной галереи в самом центре столицы и рассматривали то, что возвышалось над ними.       — Какой он огромный… — то ли удивленно, то ли с долей непониманием комментирует то, что видит перед собой Тобирама сквозь солнечные, темные очки. —… он же метра три в высоту точно! И странный. Мадара наклоняет голову набок и до сих пор молчит. Делает пару шагов в сторону и возвращается назад с таким же выражением лица, как у мужа. Снимает свои солнечные очки и смаргивает, после опять надевает их обратно на переносицу и непонимающе выдыхает:       — Ты…тоже перед собой сейчас видишь огромного паука на всю площадь, или я еще не протрезвел? Нет, мы конечно оба с тобой курили траву, но мало ли меня до сих пор мажет, — он смотрит на мужа и опять обратно, — Тора?       — Если нас обоих мажет, — Тобирама пытается подавить смех, который непрошено рвется наружу, — то это или отличная трава, или все-таки ты проебался и мы курили пару часов назад не траву. Да, Мадара решил купить у местных шишку из травы и раскурить ее с мужем — отпуск же как никак, и почему бы не попробовать, тем более тут трава имеет достаточную популярность и шманит ей знатно. Тобирама ради приличия поломался час какой, а потом сдался, и они выкурили по косяку, сидя на веранде гостиницы.       — Да нет…это точно не может быть трава, — Мадара заторможенно моргает и ежится, — такое под грибами увидеть можно, но такую хуйню мне кажется только на трезвую голову я увижу, под грибами я бы видел тебя голого с пеликаном вместо хуя, который бы со мной разговаривал, я бы его назвал — Апостол Петр и мы бы подружились. — он ржет и смотрит на мужа, — я такой. Апостол, встать, он встает, Апостол Петр — сидеть и он такой упал ахаха… Апостол Петр. А давай я познакомлю тебя с…       — Ты за эти свои шуточки точно в аду будешь гореть, придурок, — Тобирама ржет сам и вытирает слезы, подступившие к глазам.       — Да я там так и так буду гореть, какая нахрен разница? — с теплотой улыбается Мадара и сжимает руку мужа крепче, — не ну и хреновина конечно. Перед ними возвышалась огромная скульптура, что-то сроду паука-муравья на длинных ножках причем шести, три метра в высоту и три в ширину. Судя по столпившимся туристам — у них был или коллективный приход, или же это просто современное искусство. Что по сути одно и тоже.       — Такое ночью увидишь, не только в Бога поверишь, отвечаю. — Мадара все ржет и Тобирама смотрит на него и молчит.       — Чего? Сенджу смотрит, смотрит, приближается к нему и просто целует его, прижимая к себе, и улыбается сквозь поцелуй, нежно. Прикрывает свои глаза, прижимает его к себе за талию и углубляет поцелуй. Медленно отстраняется и смотрит на Мадару, который смутился. А потом открывает их и смотрит с азартом в глазах. Take you like a drug Taste you on my tongue       — Я просто тебя так люблю, — он улыбается шире, — что мне плакать хочется порой от счастья. — Он прижимается к нему опять в легком поцелуе и не может сдержать улыбки на губах.       — Я те… — Мадара не успевает ответить, как Тобирама чмокает его в губы. Отстраняется и Мадара хочет опять что-то сказать, как Тобирама опять чмокает его, и опять, и в уголок губ, и во второй и снова. Ask me what I'm thinking about I'll tell you that I'm thinking about Whatever you're thinking about       — Тобирама ахаха. — Мадара светится от счастья, — то есть мне порой лучше молчать, да? — Учиха смеется и утыкается в него своим лбом. Тобирама сжимает его руку своей и они идут в сторону галереи, посмотреть что там дальше придумали американцы. Tell me something that I won't forget But you might have to tell me again       — Я взял тебе клубничное, — Тобирама протягивает мужу мороженное и Мадара сразу тянет ему попробовать свое, — давай я твое, а ты мое, и потом поменяемся?       — Ну хорошо, у меня банановое, — Тобирама всасывает мороженое мужа губами и смотрит как Мадара откусывает его банановое, смотря ему в глаза, потом они меняются и Тобирама выжидающе смотрит, — ну как?       — Твое вкуснее, мое мне не нравится… — Мадара смеется.       — Хочешь, забери мое? — Тобирама аж расстроился и протягивает мужу свое мороженое, на что слышит смех.       — Зайчик, я же пошутил. Вкусное мороженное и твое, и мое — спасибо. Nobody does it like you do I know how much it matters to you Тобирама что-то бормочет под нос себе и сжимает губы в трубочку, отводя взгляд в сторону. Сидят они на скамеечке в галерее и смотрят на последнюю скульптуру, которая стоит прямо напротив них. Но сейчас уже то, что они видят списать на приход от травы — списать трудно.       — Ну хорошо. — Тобирама наконец доел свое мороженое и смотрит на мужа и потом опять на скульптуру, — паука я еще принял, но, а это что такое?       — Ты смотрел когда-нибудь фильм «Человеческая многоножка»? — с интересом и какой-то загадочностью спрашивает Учиха, вытирая руки об влажную салфетку от сладкого.       — Нет.       — Лучше не смотри. — Мадара усмехается, — очень похоже. Перед ними возвышается огромное, человекоподобное существо, из тела которого торчат везде руки и оно словно стоит на четвереньках с огромной пастью.       — Тут написано… — Тобирама читает буклет, — что скульптор подразумевал, что это власть, и руки это жадные руки чиновников, которые хотят все заграбастать себе.       — Всегда главное делать хуйню и потом написать что-то философски умное и всем зайдет, по мне так вот тут — точно чел под грибами приход словил. — Мадара качает ногами, сидя на скамейке и рассматривает мимо проходящих людей.       — Ну у него прогрессирует шизофрения в острой стадии психоза, — поддакивает Тобирама. — Ладно, пошли, хватит с меня современного искусства.       — Согласен. Холодные войны, происходящие в промежуток 1960 годов, принесли в Америку не только экономические изменения и смерти, изменения мышления и ценностей, но так же ядерные убежища, всего насчитывается около пятидесяти. Главный резервный бункер расположен в 30 км от Оттавы на территории военной базы. Убежище в четыре этажа превратилось в наше время в уникальный музей, который отворил свои двери для всех желающих окунуться в историю, ознакомиться с достоверными факторами и ощутить всю ту истерию, которая царила и жила в сердцах людей, на своей шкуре. Экскурсия в группе заняла три часа, и после они вышли оттуда, наконец смогли сделать глоток свежего воздуха и уйти с этого места подальше, особенно некомфортно себя ощущал в замкнутом пространстве Тобирама.       — Ты как? Мадара рассматривает карту и кружочки, которые он сам лично рисовал на тех местах, которые им стоит посетить, и понять, куда ехать дальше, арендовав машину опять.       — Мне там не особо понравилось, там все давит, — Тобирама в который раз оглядывается назад и в глубине души испытывает облегчение, что они наконец выбрались оттуда. Слишком уж сильно эмоции переданные там людям, синхронизировались с его недавними, которые он испытал в полной мере и попросту не хотел вспоминать. Монраель — был вторым в списке местом в их карте посещения, до куда они благополучно доехали и остались на сутки в новом отеле на новом месте. С дороги были уставшие и единственное чего хотелось — это выпить холодный коктейль и лечь спать. Тобирама отошёл на балкон и разговаривал с Кагами, чтобы обсудить новые детали работы и вникнуть в суть предстоящих ему в дальнейшем, по возращению домой, операций. Мадара просто лежал в одних трусах на кровати и курил, кондиционер тут везде работал на ура, и они номера брали такие, в которых было разрешено курить. Смотря в стену, почему-то вспомнилась семья, почти потускневшее лицо матери и отца резко появилось в сознании, отчего Мадара резко стал хмурым. Настроение сошло на нет. Столько лет прошло после их смерти, он уже и не помнит сколько точно. Мысли медленно плыли своим темпом по орбите и остановились резко на младшем брате — Изуне, в сердце защемило. Изуна, его младший брат, могилу которого он увидел в тот день, и его фотография на надгробии встали прямо перед глазами. Как же он хотел, чтобы он хотя бы понял их обоих, смог простить, принять и разделить с ними их счастье, присутствовать на свадьбе, растить их детей и гулять с их собакой. Он никогда не мог до конца сформировать диалог в голове, что бы он сказал, если бы встретил его. Слова резко все пропадали и он робел, он по сути предал его еще давно, хоть и хотел быть хорошим страшим братом, он делал всегда все для него и мечтал, чтобы младший брат был счастлив. Но, что если счастье младшего, по стечению обстоятельств, на которые повлиял Хаширама — полностью пересекалось с его собственным? Неужели всю жизнь надо жертвовать собой ради того, чтобы кто-то, кого ты любишь, был счастлив, и по итогу остаться несчастным, напиваться, срываться, не найти в себе способность, и по итогу пойти на самоубийство, которое совпало с чистой случайностью? Мадара до сих пор не знал, по какой причине отказали в тот день тормоза — по его собственному желанию умереть в тот день, или ему кто-то в этом помог? Так или иначе, с его желанием или же с помощью кого-то, умереть так и не вышло, спокойно жить и радоваться счастью младшего брата, пока с ним твой любимый человек — тоже не вышло. У него вообще, по сути, ничего не вышло хорошо, только разбиться, потерять частично память и чуть ли не стать инвалидом. Жизнь подвернула ему подарок в виде Тобирамы, который вытащил его, который выходил его и который любил его все эти годы, несмотря ни на что. Наверное, это действительно того стоило — полностью стереть свое прошлое, отказаться от него и начать жить заново. Изуна опять всплывает в голове, Мадара встает и молча уходит в сторону бара, чтобы заказать себе виски и выпить перед сном. Только сидя в одиночестве в пустом баре гостиницы ночью, он выпивает виски залпом и наконец принимает решение для себя, что по возвращению он приедет на то самое кладбище и просто сможет признаться Изуне хотя бы во всем там, может он услышит его хотя бы оттуда? Может сможет понять, может сможет простить или хотя бы принять. Он допил и вернулся в номер, застал мужа, сидящего на кровати и смотрящего в свой телефон.       — Где ты был? — Тобирама даже взгляда не поднял.       — В баре, выпить захотелось, — Мадара отвечает спокойно и ложится на кровать опять, поджимает руки под голову.       — О чем думаешь?       — Да так, о всяком, — Мадара отвечает тихо и поджимает губы, — о первой своей семье, а ты? Тобирама видит пропущенные вызовы от Хаширамы и переводит взгляд на мужа:       — О том же, Хаширама звонил несколько раз опять и писал, хочет вернуть общение, — он откладывает телефон в сторону, и выключая ночник, смотрит тоже в потолок.       — А ты хочешь? — спустя десять минут молчания спрашивает Мадара, не смотря на мужа.       — А я — нет.       — Почему?       — Любые отношения между двумя людьми можно потерять и вернуть только в одном случае — если они были, а если их не было — возвращать нечего. Я хочу быть счастливым, а простить человека, который тебя изнасиловал на моих глазах и предал меня, я никогда не смогу.       — Спокойной ночи. — Мадара прижимает мужа к себе ближе и закрывает глаза, — я устал и хочу спать.       — Спи я тоже скоро засну. — Тобирама целует его в кисть руки и закрывает глаза сам. До Монреаля за рулем ехал Тобирама и сам лично арендовал машину, сел за привычную и такую родную машину, которая у него была много лет — его первая спортивная Ауди. Машину подарили тогда ему брат с Мадарой на совершеннолетие и Тобирама сдал на права заранее, хоть машина и с того времени у него поменялась и теперь он ездил на личной марке Обито, ну или Мадары, у себя на родине, что-то в сердцах екнуло и он выбрал именно похожую на ту, даже цвет был такой же — серебристый и переливался. Он с таким трепетом на нее смотрел и вел Машину, что Учиха не смог сдержать свою улыбку и про себя поставил еще один из пунктов, какой именно он подарок он подарит мужу, когда они вернутся домой на годовщину их знакомства, которая была пятого сентября. Да, с Тобирамой они познакомились в раннем детстве, в тот день, именно пятого сентября, когда Хаширама привел его домой к себе и Тобирама увидел его, вернувшись с детского сада. Мадара, на каком-то интуитивном уровне, выбрал тогда именно Ауди, просто увидел ее в салоне и понял — что эта машина создана для Сенджу младшего, Хаширама тогда хотел купить Лексус, но по итогу остановились именно на первом варианте и скинулись. Он навсегда запомнил тот восторг на лице юного Тобирамы, который сначала даже не поверил, что этот подарок именно для него, в цвет машины он влюбился сразу — он был серебристо перламутровый, отсвечивал на солнце, кожаный темно-винного цвета салон и тюнинг. Завидовали в университете Тобираме все, когда он уже на первом курсе приезжал на своей собственной машине на пары, и счастливая улыбка была у него на лице, пока он не уехал во Францию и не бросил машину в гараже их дома. Монреаль всегда славился своими достопримечательностями готического характера, ратуша, мост Жака Картье, церковь Нотр-Дам де Монреаль, часовая башня и другие привлекательные для туристов места. История этой части города началась в XVII веке, когда было основано французское поселение Вилль-Мари. Мадару всегда привлекала античность, он видел в ней красоту и искусство, в отличие от современного искусства, и обычно всегда где бы ни был, когда уезжал в свои командировки, старался посетить именно старую часть города, в основном в Европе это был всегда — центр у набережной, старый город — так эта часть называлась. Именно отсюда и шло развитие города и прирост других зданий, которые развиваются после кольцами и районами, словно слои луковицы. И чем больше развивались, тем новее становились. Провели они там два дня, обойдя все соборы, церкви и башни, после спокойно поужинали на крыше одного из ресторанов, c которой открывался прекрасный вид на город. Следующая остановка была одна из важнейших для Тобирамы, выбирал он ее сам еще перед путешествием и внес в список мест, обязательных для посещения, и был это конечно Ниагарский водопад. Всеми знаменитый водопад, к которому стремился доехать каждый турист в Америке и Канаде, и увидеть это собственными глазами — самый мощный и длинный водопад, достигающий длиной в один километр в Америке и по совместительству одним из чудес света. Народу было уйма, Мадара сразу же сжал ладонь мужа и они медленно пробирались сквозь толпу и пытались быстрее дойти до смотровой башни и увидеть все своими глазами. Огромные туристические группы, состоящие из китайцев, японцев и русских плелись по мостам, которые соединяли две стороны водопада и пускали лишь определённое количество людей на метр, чтобы мост от такого веса попросту не рухнул.       — Это… — Тобирама чувствует дрожь по всему телу и с придыханием наконец заканчивает предложение, —…очень красиво. — после подходит ближе к ограждению перил и смотрит вниз, сжимает руку Мадары своей и дрожит. Шум от воды бил по перепонкам, закладывал уши и создавал некий вакуум, в котором ты находишься и полностью погружаешься в момент.       — Очень. — Мадара облокачивается об ограждения и смотрит вниз. Не сосет под ложечкой, не щекочет нервы, нет страха или же волнения, спокойствие и огромный интерес. Мадара никогда не боялся высоты, ему в принципе нравилось все, что щекочет нервы и вызывает прилив адреналина в крови, кровь бьет в голову и ты чувствуешь своего рода даже возбуждение, какое-то животное, настоящее, окутывающее тебя с ног до головы. Такое он ощущал от скорости когда-то, от настоящей скорости можно кончить, когда ты за рулем и спидометр набирает за двести. Подташнивает, все смазывается, ты полностью концентрируешься и контролируешь каждый миг твоего дыхания и реакцию тела, потому что именно от твоего контроля зависит твоя жизнь, кто не набирал такую скорость 220 и выше, не поймет о чем речь, Мадара набирал 280 и кончил. Просто кончил за рулем впервые в жизни, тошнило правда после и он проблевался после той трассы, но подкашиваются ноги, трясет всего, пот ручьем и тебя колбасит. Это что-то неописуемое, как секс с любимым человеком, которого любишь и душой и телом и головой, он тебя и вы сливаетесь.

***

      — Ты сегодня какой-то странный. Данзо слышит комментарий Кабуто в свой адрес, но решает никак на него не реагировать, не отвечать и даже не поднимать голову в сторону голоса. Они сидят оба в библиотеке вечером и куши пишет под руководством Шимуры свои конспекты. Данзо говорит только по делу, ничего лишнего и постоянно будто выпадает из процесса, мысленно он не здесь. Он каждый раз возвращается мысленно к сеансам Цунаде и...       — Не разговорчивый, — хмуро проводит Кабуто взглядом по его лицу и опять выводит очередную букву в своей тетради, писал он только от руки рукописи и носил всегда с собой, технике доверять в подобных вещах, по его мнению, не было хорошей идеей. — Не улыбаешься, не язвишь и почти меня не слышишь, — он уже почти уверен в своей правоте, когда подняв взгляд в очередной раз на Данзо, видит, что тот попросту смотрит молча в окно.       — Пиши дальше, ты не закончил. — Данзо говорит на автомате и в который раз прокручивает сказанные слова ему сегодня Цунаде в своей голове и начинает ощущать такую странную эмоцию, которой пока не может найти должного обозначения.       — Тебе не кажется, что во всех этих событиях, во всем, что ты сделал и кем ты стал по итогу, — Цунаде смотрит прямо в его глаза и кладет свою старую ладонь, с проступившими венами, те отдают фиолетовым отливом и просвечиваются на солнце, — ты себя настоящего потерял? Ты себя предал. Данзо замирает и молчит. Долго молчит и впервые ответить ничего не может. Себя настоящего ты потерял, себя настоящего ты предал. Сколько времени он находится уже тут? Месяц? Больше? Наверное, три, может полгода. Время смешалось и он перестал его ощущать, из-за того, что у него отняли его любимую работу и человека, рядом с которыми он ощущал себя живым — он попросту стал не жить, а скорее — существовать. Эмоции, как и ощущения своего существования намеренного, проявлялись в нем четко только при мыслях о мести, построении плана и тщательному придерживанию его. Жизнь проявлялась в нем тогда, когда он увидел Тобираму и испытал этот прилив адреналина, как наркоман, который приняв одну дозу понимает — ему полегчало, отпустило. Эмоции сильные появились, когда он увидел Изуну и подумал, что выиграл лотерею для себя же, или пропускной билет в жизнь, но волнение от сказанных слов Цунаде о чудо выздоровлении Учихи стали давить комом и вселять настоящую тревогу. Он уверен — Изуна изменился, Изуна стал другим человеком, он надурил всех — только как, он понять не мог. Что если, Изуна себя потерял тоже, как и Данзо — это хорошо или плохо? Счастлив ли он теперь, или глубоко несчастлив внутри? Он все время лжет всему окружению или себе? Ему надо поговорить с ним лично, конечно, это будет не с первого раза — но ему надо узнать, есть ли вообще какой-то выход, настоящий, который ты можешь найти в первую очередь в себе самом. Одна из истин жизни звучала так — пока ты не сможешь помочь себе, по-настоящему помочь, найти внутри себя выход, ни как человек, ни тем более как врач, ты не сможешь помочь никому, пока не поможешь себе самому.       — Кто ты… — Цунаде задает следующий вопрос, но не успевает закончить его, так как Данзо сразу же резко перебивает ее.       — Данзо Шимура! — Данзо отвечает моментально.       — Я не спрашивала как тебя зовут, — Цунаде качает головой и выдыхает, — я спрашиваю — кто ты на самом деле?       — Я врач. — медленно отвечает Данзо и смотрит на нее хмуро и с непониманием.       — Я не спрашивала, кем ты работаешь, — она опять смотрит на него пристально, — я спросила: кто ты на самом деле?       — Сын, друг, кузен, наставник и куратор, — Данзо хмурится сильнее.       — Это социальные роли, а кто ты — на самом деле?       — Я человек! — Данзо начинает злиться еще сильнее.       — Это твоя принадлежность к расе, а ты — кто?       — Я влюбленный и больной, несчастный и злой, обиженный и умный, и эгоист, много зарабатываю, лучший студент, лучший ученик и один из лучших профессионалов в своей сфере — Данзо перечисляет первое, что пришло в голову.       — Сейчас ты описал свое эмоциональное ощущение и черты характера, а так же опять принадлежность к профессии. Но, Я спрашивала — кто ты — на самом деле?       — Я работаю в больнице, учился в школе и закончил университет, помогаю людям.       — Ты описываешь свои шаги в жизни, но кто ты — на самом деле? Повисло молчание.       — Да что за бред?! — он вскрикивает и смотрит на нее злобно, встает и прерывисто дышит, — что ты хочешь от меня? Какой блядь ответ правильный тебе еще нужен? Цунаде смотрит на него спокойно и встает, подходит к нему и смотрит на него с сожалением, Данзо этот взгляд знает и терпеть не может — не надо его жалеть, что угодно, но не блядская жалость.       — Мне ничего не надо, это надо тебе, ответы не могут быть правильные. Потому что пока ты не поймешь, кто ты — мы не сможем идти дальше, тебе нужно понять самому — кто ты на самом деле.       — Да пошла твоя терапия нахуй! — Данзо хлопает дверью и выходит из кабинета, бежит на свежий воздух и начинает задыхаться, отчего-то начало тошнить и он просто сжимает свои желваки и начинает курить, сидя на скамейке. Что, сука, за дебильный, вопрос?       — Кабуто? — внезапно прерывает молчание Данзо и смотрит на него.       — Да?       — Ты знаешь — кто ты? Кабуто замер и уставился на него, как на умалишенного.       — Кабуто Якуши, мне двадцать семь, человек и психолог по образованию, у меня есть семья, работаю в больнице и хочу добиться высшего качества в работе. А что?       — Забудь. — Данзо с какой-то досадой утыкается головой о книгу перед собой и закрывает глаза. — Можешь идти, на сегодня все.       — С тобой точно все в порядке? — Кабуто не на шутку начинает волноваться и подходит ближе к нему, дотрагиваться не решается, стоит поодаль.       — Иди, со мной всегда все нормально. — Данзо отмахивается и выдыхает, — я устал и мне надо решить одну головоломку, пока я не продвинулся в ней ни на грамм. Кабуто всегда было сложно понять Данзо и его перепады настроения, но, на этот раз он решил, что лучшим решением будет действительно оставить его в покое и уйти. Библиотека пустует и Данзо спустя пятнадцать минут поднимает голову в сторону потолка и проговаривает одними губами вопрос в пустоту:       — Так кто я… — И начинает усмехаться с горяча, потому что он действительно не знает ответ на этот вопрос вообще. — На самом, блядь, деле? Каким я был и кем я стал? Почему и зачем? Это действительно я? На самом деле? Его начинает опять тошнить и он лишь закрывает перед собой все учебники, доходит до Таюи и предлагает ей прогуляться немного по парку, девушка расслабляла и слушать ее было приятно, она говорила ценные и важные вещи для размышления.       — Таюя? Ветерок задувает теплый и прохладный одновременно, они делают круг по парку и говорят о своем, женщина рассказывает о группе аутистов, с которыми она стала заниматься музыкой.       — Да? — девушка смотрит на него с улыбкой.       — Ты знаешь, кто ты — на самом деле?       — О, этот вопрос. Сочувствую, не можешь найти ответ? — она понимающе смотрит на него, — мне потребовалось немало лет, чтобы ответить на него по итогу честно. У каждого человека он свой — настоящий и всегда один.       — Какой? — Данзо мучительно смотрит на нее и ждет ответа.       — Ты должен найти его сам, дорогой, — девушка улыбается ему и достает флейту, а я пока поиграю тебе, может будет думаться хорошо. Готов? Он смотрит на нее потерянно и впервые понимает, что ему за долгое время хочется разрыдаться от какой-то ненормальной боли внутри себя.

***

Последним местом, которое посетили мужья Учихи-Сенджу в Канаде в их списке был Ванкувер, после чего у них через два дня был самолет в совершенно другую сторону Америки, где и была их финальная остановка медового месяца. Ровно месяца. Город считался Британской Колумбией и был портовым, трижды брал награду названия «лучшего города земли». Город славился своей чистотой и зеленью, огромное количество парков и растительности были повсюду, словно ты оказался не в мегаполисе, а в огромном заповеднике. Тобирама не катался на велосипеде, сколько себя помнит, разве что в детстве, и думал, что его поездка, которую придумал Мадара, сразу же закончится провалом — ровным счетом как у детей в первый раз, когда они садятся за двухколесный, мало кто сразу же находит равновесие и в основном вся эта история заканчивается слезами и разбитыми коленями, ну и лицом, конечно. Каково было его удивление, что его тело помнит, как ездить, и он ни разу не упал. Крутили педали они рядом на таких велосипедах, стиля Голландии, спереди корзинка, куда Мадара и поместил их продукты, которые они купили, чтобы приготовить ужин сегодня. Мадара ресторанами наелся вдоволь и типичная американская еда была настолько примитивной, невкусной и жирной, что захотелось элементарной зелени из био магазина, рыбы и нормального вина на ужин. На этот раз номер был их совсем маленький, в домике гостиницы, расположенной на холме у моря, всего в домике было два номера и Тобирама сразу же согласился на это, после разных вариантов места жительства в их поездке захотелось чего-то домашнего, уединенного и маленького. Захотелось как дома, где их никто не будет трогать. У них в номере был балкончик, на котором хозяева сделали лоджии, и именно там, с видом на горы и море, они и планировали ужинать.       — Ну, приехали, — Мадара тормозит ногой и поднимает голову на вывеску, — Парк Стенли*.       — Тут открывается вид на бухту, — просиял Тобирама и кивнул Мадаре, — поехали по той тропинке, сделаем круг большой и завезем домой продукты.       — Да, иначе рыба быстро стухнет и нам придется стать на день веганами. — смеется мадара, — у нас еще мост пройти в планах, к вегетарианству я сегодня не готов. Они перепробовали разную кухню, Тобирама затащил его и в веганские рестораны за время пребывания в отпуске, но восторга Мадара с ним не разделил, Мадара любил стейк и вино, и от своих вкусов не отказывался.       — Ты переборол свой страх высоты? — как бы невзначай спрашивает Мадара, когда они подходят к тому самому Висячему мосту, и смотрит на спокойного Тобираму, который даже если и нервничает, то незаметно, — если тебе страшно, то не пойдем, в другой раз. Прямо перед их носом открывается вход на мост, который длиной превышает сто тридцать метров, под ним только река с быстрым и мощным течением и безграничный зеленый лес. Ограждения выполнены из металлических решеток и стекла, как огромный коридор под открытым небом. И как по иронии судьбы, пошел дождь пару часов назад, как только они занесли продукты домой, и туристов не было вообще. Тобирама смотрит на мост молча, подходит ближе к началу и прямо перед дождем поворачивается к мужу, смотрит на него молча и наконец с улыбкой и легким волнением говорит:       — Похуй, пошли, ты же рядом, пора смотреть страху в лицо и я знаю, что ты всегда будешь рядом даже сейчас, я хочу уже закрыть эту тему страха. А под дождем так совсем все выйдет напрочь. Мадара даже шмыгнул носом от его слов, улыбается и прикрывает свои глаза рукой, протягивает ему намокшую руку и сжимает ее крепко:       — Мы справимся, — он обходит и делает шаг первым, ведя Тобираму за собой.       — Я знаю, — Тобирама кивает и они сразу поскальзываются, успевают удержаться на ногах.       — Ну, начало хорошее, ха-ха, — Мадара сжимает его руку крепче, — закат скоро, пошли посмотрим до середины? Тобирама идет за ним, после наконец добавляет шагу и они идут по мокрому мосту бок о бок. Стоит приятный запах хвои. Озон разлетелся частичками и осел своим ароматом на их волосах, вода скатывается ручьем и тут внезапно Тобирама начинает смеяться. Take you like a drug I taste you on my tongue You ask me what I'm thinking about I tell you that I'm thinking about Искреннее и просто прикрывает свои глаза, Мадара смотрит на него боковым зрением и не может сдержать своей улыбки. Их руки качаются, дождь усилился и они идут напротив потока дождя, просто оба смеясь и сжимая руки друг друга. Дойдя уже до середины поскальзываются, Мадара кричит от испуга и падает первый, Тобирама на него. Лежат, как в детстве, только теперь.       — Мы поменялись с тобой местами и опять на мосту, — Сенджу кажется и не думает вставать, он просто смотрит на лицо своего мужа, возвышаясь сверху и упираясь одной рукой, проводит ладонью по его лицу, стирая мокроту дождя.       — Я головой ударился. — Мадара усмехается, — но, так как меня в детстве роняли видимо много раз, не страшно, иначе какое еще обоснование, что я таким отбитым вырос? Хах, — он соприкасается своей ладонью с волосами мужа и заглаживает их назад, — у тебя скоро нос от дождя зальет.       — Да насрать, — смеется Тобирама и целует его в губы, после наклоняется, обнимает его и перекатывается сам в сторону и ложиться.       — Ты чего? Спать тут решил в ливень посередине моста? — Мадара поворачивает к нему в голову и понимает, что мост от ветра начинает раскачивать, солнце стало заходить, лучи ярко ударяются о стеклянную поверхность моста и режет глаза. Будет радуга.       — С тобой да. Go ahead and cry, little girl Nobody does it like you do I know how much it matters to you Тобирама молчит и Мадара сжимает его ладонь в замок из пальцев и так они лежат посередине моста, ливень все льёт, а они просто смотрят друг на друга, промокшие до нитки и улыбаются, начиная смеяться. Мадара дотрагивается кончиком пальца до носа мужа, тот жмурится и с улыбкой убирает руку назад.       — Я люблю тебя. — Тобирама сглатывает и не может оторвать от Мадары взгляда, он такой сейчас красивый и счастливый, хочется просто лежать и тупо смотреть.       — Я тебя тоже.       — Наверное, вставать надо, иначе нас продует к чертям и мы завтра сляжем с ангиной.       — Да, наверное надо. — Тобирама смотрит в небо, моргая от дождя. — А ты хочешь встать?       — Нет. — Мадара усмехается, — я устал, честно.       — Я тоже. Ха-ха, это все старость…       — И завтра в новостях, — Мадара показывает кивком головы в сторону радуги, которая появилась на небе с левой сторону, — нашли двоих замерших до смерти туриста на мосту в ливень. Один умер давно, точнее умер, восстал из мертвых и опять умер, другой вообще пропал без вести из страны, вот ахуенно-то будет. I tried to write your name in the rain But the rain never came So I made with the sun Тобирама искренне смеется:       — Ладно, встаем, у нас там еще ребенок не родился, нам умирать рано. — Он помогает Мадаре встать.       — Да, Кагуя сейчас в животике бултыхается — вся в нас.       — В смысле?       — Ну, она в животе, а мы с тобой на мосту бултыхаемся ха-ха…ладно пора дойти и домой ехать.       — А что, сегодня тебе секса уже не хочется в неординарных условиях? — Тобирама спрашивает едко, — на мосту у нас еще не было.       — На мосту нет, но сегодня на полу и на стиральной машинке — да, — Мадара прыскает, — я на сегодня успокоился, так что живи.       — Ну слава богу! — Тобирама облегчённо выдыхает и они доходят до выхода с моста и спускаются по горе вниз до велосипедов.       — А вот завтра… — Мадара задумчиво протягивает и с улыбкой видит недовольный взгляд мужа, который обернулся на него и смотрит с укором, — ну все-все, я понял-понял. Секс у них, кстати, случился в третий раз за день, и на этот раз был инициатором Тобирама. На балконе того самого их маленького домика после ужина. Выпил вина и понеслась. Уснули там же — на балконе в обнимку.

***

Какаши переводит взгляд с Шизуне, которая играется с Саске и Итачи, на Обито и Изуну и ловит на себе его улыбку, тот сидит в их доме на диване и работает с компьютера, рядом с ним на журнальном столике стоит бокал вина и он его спокойно распивает. Обито отсутствовал пару дней, улетел в командировку в Швейцарию. С тех пор как в доме появилась у них сиделка, и по совместительству няня, жить стало заметно легче, особенно работать. Пропал вечный стресс и напряжение, что с детьми может что-то случиться. Да и Итачи с Саске она нравилась, что уже было одним огромным плюсом. Изуна подзывает его своей рукой к себе, и Какаши кладет вилку на тарелку и берет с собой, ужин он еще не доел. Кстати, эта Шизуне готовила очень даже ничего, по-домашнему — есть можно было.       — Чего? — Какаши плюхается рядом с Учихой на диван и слышит, как Саске что-то на заднем фоне рассказывает сиделке о дракончиках.       — Смотри, — Изуна держит в руке бокал и делает глоток, увеличивает изображение машины, и открывает детализацию, — как тебе? Работали они над новым выпуском модели, усердно и много, сейчас как раз шла огромная дискуссия по поводу ее внешнего вида.       — Я тут набросал пару вариантов, сейчас покажу, мне вот эти два больше нравятся. — он открывает второй файл и ставит их рядом на экране, — что скажешь? Какаши отставляет тарелку на диван в сторону и берет в руки компьютер, рассматривает две модели и листает их в разрезе мышкой.       — Это ты сам сделал? — он переводит на него взгляд в недоумении.       — Ну да! — просто отвечает Изуна и допивает свой бокал, после наливает себе еще половину бокала и чувствует расслабление в теле, в голову дало, настроение сразу поднялось.       — То есть… ты рисовал это сам? — уточняет Хатаке и приближает картинку еще в большем расширении.       — Ну, не господь бог же, — смеется Изуна и подмигивает Саске, который уже прибежал и сел на диван рядом с ними.       — Это масинка? — спрашивает мальчик и тычет пальцем в экран, — красивая масинка!       — Хочешь такую? — Изуна целует ребенка в макушку и сажает себе его на колени, гладя по волосам ритмично. Волосы у Саске мягкие и пахнут детским шампунем, час назад Шизуне купала Итачи с Саске в ванне, и набрала им обоим пену. Какаши как раз купил новые игрушки и гулял с ними обоими в обеденное время, подарил Итачи огромный самолет на пульте управления, которым они теперь все дружно управляли вечерами в саду, пока Изуна сидел на веранде, после они с Какаши играли. Изуна заказал в сад футбольное поле и обещал Итачи научить играть в футбол. Какаши каждый раз удивлялся чему-то новому, что придумывал для детей Изуна, вообще бы никогда не сказал и не угадал бы, что у Изуны, оказывается, дети — огромная слабость. Изуна даже сам от себя не ожидал, никогда об этом не думал и детей не хотел, а как встретил Саске понял, что именно ребенка ему и не хватало.       — Хотю!       — Значит, будет у тебя сначала такая вот маленькая, а потом когда вырастешь, будет круче и больше, — Изуна улыбается мальчику и опять переводит взгляд на Какаши, — ты чего притих?       — Я не знал, что ты умеешь так круто рисовать… — Какаши до сих пор пялится в экран, — блядь, она как живая и правда круто получилось, надо Обито отослать.       — Ну, у меня в психушке было много времени открыть в себе новые таланты, — усмехается Изуна, — вот сидел там и рисовал…брата, правда, но, машины у меня тоже вроде выходят неплохо.       — Отослал, — Какаши слышит звук улетающего сообщения, — блин, Изуна…а ты не хочешь их проектировать в плане дизайна? Ты сейчас просто дизайнеров-то наших взял и с головой облил дерьмом…где ты раньше был?       — В дурдоме… — смеется Изуна и ловит на себе волнительный взгляд Хатаке, — ладно-ладно, это была плохая шутка, я просто пьян уже, вот и говорю все что думаю. Рад, что тебе нравится. Еще вот есть такие варианты. — Изуна открывает папку и Какаши смотрит на множество вариантов рисунков в 3д формате, и еще я тут мотоциклы делал. Ай ладно, смотри. В общем, все.       — Красиво. — Итачи усаживается тоже уже на диван рядом с Какаши. — а можно мне тоже такую? — он обращается к Изуне и тот пожимает плечами.       — Если Какаши ревновать не будет, то можно.       — Я пошла, — Шизуне уже в дверях прощается с ними, — до свидания, дети до завтра! Какаши встает, благодарит ее, расплачивается, пока Изуна сидит с детьми и показывает им картинки своих работ и наконец опять оборачивается и видит их втроем. Изуна что-то рассказывает Итачи, тот слушает внимательно, Саске клюет носом, упершись о плечо Изуны и Какаши улыбается, пытаясь скрыть улыбку ладонью, делая вид, что кашляет.       — А давайте фильм посмотрим на ночь? — предлагает Хатаке подходя к ним, — Гарри Поттера?       — Я за! — Итачи кивает. — Принесу сырные палочки сейчас и вернусь! Са…       — А Саске кажется, уснул, — Изуна говорит шепотом, — но все равно посмотрим, может он проснется еще. Какаши, мы вроде все на третьей остановились? Врубай — Мальчика, который выжил*!

***

Если бы у Тобирамы спросили, где его любимое место на всем земном шаре, спустя все путешествие он бы не задумываясь тыкнул пальцем на Аляску. Тут было огромное количество гор, снежных пещер, ледяного ветра, озер, снега, в другой стороне штата наоборот тепло, на Юге, множество зелени, лесов и даже пляжи. Огромный контраст из холода и тепла был ему по душе, холод он намного любил больше, чем тепло, от жары и вовсе страдал. До этого он не был ни в одном месте на земле, где было бы настолько холодно — летом, он читал о том, что тут континент контрастов — но чтобы настолько, не хватало воображения даже представить.       — Вообще, этот континент принадлежал по праву России когда-то раньше, но он был отдан Америке в каком-то очередном деловом соглашении. Русских тут много, — Мадара взбирается на гору, защищаясь рукой от ветра и вдыхает полной грудью свежий и холодный воздух. Находились они уже тут четвертый день и Тобирама все восторженно комментировал, впервые Мадары увидел в Тобираме, чтобы где-то ему настолько нравилось и было совершенно комфортно. В Дании, хоть климат и Америки, но все равно температура не опускается меньше десяти градусов зимой, и то бывает это слишком редко, в основном там или ветренно, или дождливо, и климат Тобираме, несмотря на то, что Дания была его родина, мягко говоря — нравился не очень. Здесь была теплая зима на Аляске и холодное лето — такое ни Мадара, ни Тобирама в своей жизни не встречали и не видели никогда.       — Я бы тут жил, — наконец выдает Тобирама, осматривая площадь национального парка Глейшер-Бей*. Перед ними на смотровой башне предстала огромное озеро и ледяная гора, которая возвышалась куполом над всей местностью и по бокам от нее стояли, будто приклеены ледники со всех сторон. Наконец они сменили шорты с майкой и сланцами на более привычную, теплую одежду в виде спортивных костюмов и курток и Тобирама себя ощущал как дома.       — Ты хочешь здесь жить? — на полном серьёзе спрашивает Мадара, заранее в голове уже рассчитывая план переезда и приблизительный город, где можно будет обустроиться, работать по специальности и жить.       — Да, — Тобирама смотрит завороженно на снег и тянет к нему руку, сжимает его и радуется как ребенок, — очень хочу, тут как в детстве, когда мы с тобой валялись на мосту в снегу и было холодно. С тех пор климат ужасно изменился и нормальный холод, я имею в виду не влажный, а как тут — сухой, практически не бывает, — он опять улыбается, — Мадара? — он сжимает рукой горсть снега и переводит на него восторженный взгляд, — слышишь? Снег — он хрустит. Здорово-то как! Для поездки в Ледники Хаббард и Менденхолл* они даже купили пуховые куртки с огромными капюшонами от фирмы Canadian Goose, Мадара сразу взял для себя темно винного цвета куртку с черного окраса меха капюшоном, а Тобирама выбрал темно-синюю с белым мехом барса. В первые в жизни оба увидели китов, когда поехали на экскурсию в Джуно, длилась она около 4 часов, на катере. Мадара и Тобирама поднимают, сидя на катере, руки вверх и кричат от переизбытка эмоций. Просто порой хочется орать, когда ты на самом деле счастлив и тебя переполняют эмоции. Руки скрещиваются в замок и в уши попадает вода, ледяная, которая пробирает до перепонок их обоих холодом.       — Тебе нравится? — Мадара резко кладет на плечи мужа руки со спины и Тобирама поворачивается назад от легкого испуга. На него смотрят два черных глаза за маской, он смеется. — я прям весь такой загадочный, что можно устроить ролевые игры. Они оба купили себе на память Тотемные маски в историческом парке — Тотем Байт. Мадара купил себе грифа, а Тобирама животное, напоминающее льва.       — Нравятся, я хочу сохранить. — Тобирама оборачивается обратно, смотрит на костру. Они сидя на берегу моря, они жарят маршмелоу, натыканную на веточку и пьют какую-то травяную настойку, которую им дали местные. Мадара обходит его, протягивает руку ему и кланится.       — Можно вас пригласить на танец? В масках? — он поднимает свои глаза и в них отображается слегла колошение огня, исходяшее от костра. Тобирама надевает свою маску и протягивает руку к нему, прижимает его к себе резко и муж его охает:       — Как же мы будем танцевать без музыки? Тут тишина только птицы поют и вода шумит. Мадара скалиться и резко дергает Тобираму на себя, тени ползут по их телам и он наклоняет мужа в низ придерживая рукой его спину. Смотрит на него не моргая и наклоняясь к уху, шепчет:       — Нам она не нужна, она и так внутри нас, прислушайся. Делает выпад и опять прижимает Тобираму к себе, делает шаг назад, Тобирама шаг вперед и они замирают. Музыка действительно играет изнутри, с души и сердца, и если прислушаться внимательно, постараться и прикрыть глаза — поймешь, что она одна на двоих. Главное, уловить такт — такая же как играла в ушах у них обоих на их свадьбе, стук сердца придает ритм.       — Услышал, — Тобирама говорит сбившимся голосом от жара и прижимает к себе Мадару со спины, качается в сторону, Мадара улыбается за маской и закидывает руки назад, обнимая его шею, вдыхая родной запах.       — Я тоже, хорошая настойка.       — Слава богу, — Тобирама отходит от него. Они идут по кругу, смотря друг на друга как… Когда то снежный барс ходил и смотрел в глаза черной пантеры, которая оставалась в стороне молча.       — не Аяваска*? — Мадара дергается первым, делает шаг вперед и проводит рукой по локтю мужа. Тобирама перехватывает его и целует в кисть.       — Да, пока мне нельзя. И так все дерьмо из меня вышло знатно. — Тобирама соприкасается своей ладонью с открытой ладонью мужа и они делают шаг в сторону и назад.       — Ничего, накопим! — пытается пошутить Мадара и выдыхает. Музыка внутри играет громко. Они просто придаются моменту и дергая головой танцуют оба прыгая на песке, влево-вправо, сердце колотится. Жарко. Звездное небо, костер и они одни. Мадара открывает глаза, наблюдает за изгибамт тела мужа и его руками, облизывает губы тянет на себя и они падают на песок.       — Я тебя хочу сейчас. — Мадара сдирает с себя маску и сразу же заползает под кофту мужа своими пальцами, — но знаешь как хочу?       — Как? — Тобирама резко переворачивает и поджимает мужа под себя, снимает с себя маску, откидывает в сторону и припечатывает кисти рук Мадары к песку.       — Я хочу. — Мадара специально медленно высовывает язык, облизывает его губы и ползет вдоль подборотка, слышит стон и сползает языком до кадыка, — одновременно друг другу сделать приятно. Надо раздеться, жарко. Одежду они снимают быстро. Тобирама видит этот огонек азарта в глазах мужа и тот поднимается, обходит его и ложиться на него лицом к ногам:       — Шестьдесят девять на пляже Аляски, такого мы еще не пробовали в своей жизни. Тобирама усмехается по доброму и сжимая ягодицу мужа целует его в кончик головки:       — Ты точно больной.       — Я знаю, — Мадара вытаскивает член мужа из рта и слышит выдох, — ты тоже. Давай, создадим свой собственный идентичный ритм. Тобирама хватает руками песок и открывает свой рот, после разжимает ладонь и песок спадает с его пальцев, в ноздри ударяет запах костра и любимого человека. Он чувствует своими пальцами, проводя по спине мужа руками его дрожь. Костер пылает как и его румянец на щеках. Они оставили на последок увидеть собственными это знаменитое природное явление, которое тут, Исландии и в Антарктике можно наблюдать лучше всего. Было даже как то волнительно. Сняли они настоящую хижину в древне-курорте, наподобие бунгало с подогревом от маленькой печи, которая придерживала минимально теплую температуру, чтобы не лед под ними не начал таять. С собой всегда были термосы и в поселке можно было попросить горячей воды, ее наливали неподалеку, куда они ходили на ужин и в меню было всегда два блюда на выбор — или оленина или рыба. Впервые в жизни Мадара увидел настоящие салатово-коралловые линии, отдающие желтизной на небе. Они сидели в ту ночь на льду и смотрели на фиолетового окраса небо, усыпанное звездами, которое разливалось и переливалось разными красками протаяв дыхание. Волны менялись, будто танцевали на небе и Тобирама впервые в жизни начал плакать от нахлынувших чувств при виде чего-то настолько прекрасного, красиво, что захватывающего дух. Вытирать с лица слезы особо не было смысла, они обжигали от разницы температуры, тем более сидели они окутанные в куртки, дутые штаны для лыжного спорта и в своих капюшонах. Да и сидели они только двое — скрывать эмоции смысла не было. Мадара своей перчаткой растирает его слезы по щеке, улыбается ему и целует его своими горячими от чая губами в холодную щеку.       — Ты дрожишь. — Тобирама смаргивает и наклоняется головой к Мадаре, утыкаясь в его плечо.       — У меня мурашки пошли, — тихо говорит Мадара и поднимает голову к небу, его капюшон спадает с головы, на волосах покоится шапка с бумбоном, но резкая прохлада ощутима все равно. — у меня мурашки в этой жизни идут только от тебя, от машин шли когда-то ну точнее от скорости…и вот опять, — он сглатывает, это такое странное чувство, тебя слегка всего трясет от того, что ты видишь…       —…что-то настолько красивое. — заканчивается за него Тобирама и прижимает к ним грелку сильнее, — у меня тоже пальцы рук дрожат, — он смеется, — хотя я уже не понимаю.от холода или от того, что я вижу. — он поднимает свой взгляд в небо вместе с мужем, и поднимает свою руку помещая термос между ног, — оно шевелиться, будто что-то живое над нами.Оно будто ползет такое огромное над нами, похоже на китайского дракона, только без головы.       — Давай переедем? Тобирама замирает и медленно переводит взгляд на своего мужа.       — Ребенку надо подрасти года два и мы можем переехать жить сюда. — на полном серьезе говорит Мадара, — ты же хочешь здесь жить, так давай — переедем от всех подальше и будем жить тут, в Америку или вообще прямо на Аляску. Тут есть больницы, тут есть университеты и школы, жилье тоже есть и дома для существования — люди же тут живут, хоть и мало — но тоже самое что и в Дании ну чуть меньше, что еще надо для счастья? Денег у меня и так столько, что даже если бы ни ты ни я не хотели бы работать и не работали бы, проживут на них наши дети, внуки и правнуки. Я покоя и счастья хочу. Счастлив я уже — спокойно нам тут обоим.       — Ты этого хочешь? — Тобирама настороженно спрашивает и косится на мужа, — я не хочу чтобы ты выполнял каждый мой каприз, словно я ребенок какой то и потому что ты меня любишь. Мадара рассматривает разноцветное небо восхищённо, которое отображается в его черных глазах и прикрывая свои глаза от наслаждения говорит с улыбкой:       — Только что понял — что да, я хочу. Я в жизни ничего красивее не видел, мне никогда не было настолько спокойно, даже с тобой, как в этом месте. — он усмехается с добротой и поворачивается к мужу, — это такое странное состояние, я не знаю как объяснить, потому что я впервые в жизни ни о чем не думаю и мне просто настолько спокойно, что если бы мы бы не замерзли бы с тобой насмерть здесь, и не нужно было вернуться в хижину для сна, я бы тут рядом с тобой бы и уснул. Или можем куда-то рядом в более цивилизованное место, а сюда будем приезжать и отдыхать душой. Тобирама смотрит на него внимательно, рассматривает каждую эмоцию на его лице, улыбается ему и тянется к его губам, целует легонечко, чтобы не примерзнуть.       — Давай переедем, я очень хочу если и ты хочешь, — он сжимает своей рукой в перчатке его и добавляет, — то давай переедем. Я правда хочу уехать с тобой подальше от всех с нашими детьми. Мадара кивает ему и они оба отпивая горячий чай из термоса рассматривают новый цвет, который появился на небе — на этот раз желтый. В хижине спать было холодно, согревали друг друга голыми телами, накинув на себя все что было из одежды и одеял. Мадара спал крепко, а Тобирама наконец больше не дергался, даже не дрожал. Они обнимали друг друга уткнувшись лбами в шею, закинув друг на друга ногу. Полное переплетение тел, полное согревание температурой тела друг друга.

***

Сарутоби приходит к Данзо в больницу субботним утром с авоськой яблок, шоколада, суши и свежевыжатым соком. Взял два кофе и приехал сразу...потому что Данзо ему впервые позвонил.       — Ты можешь приехать? Как же давно он не слышал голос Данзо, звонил номер незнакомый, обычно Сарутоби не берет трубку в свой выходной, так как звонят ему незнакомые номера исключительно из-за работы, но тут решил взять. После того, как они поругались, мужчина попросту не мог перебороть себя, пропустить через себя свою обиду и ему каждый раз было попросту больно слышать от Данзо о Тобираме и видеть в каком состоянии он находится. Когда человеку, которого ты любишь, плохо и ты понимаешь, что ничем помочь не можешь и тем более ему не нужен — это всегда больно. Он не ожидал услышать этот голос, Данзо говорил спокойно, достаточно громко и с паузами, тобишь этот звонок не был сделан в порыве припадка, алкогольного опьянения или же причиной медикаментов. Он просто попросил его приехать — Сарутоби приехал, и первое что он услышал, было никак не то, что он ожидал услышать.       — Извини меня, пожалуйста. Данзо просто подошел к нему, выглядел он хорошо, даже здоровым, сглотнул и попросту ничего не понимающего Сарутоби сжал за руку, умолял о прощении, а после уткнулся в его грудь своим лбом.       — Пожалуйста. — голос у Данзо был тихий, его потряхивало, — прости меня…я…такой урод был…пожалуйста. — он всхлипывает, — я правда я...я такой гандон. В груди защемило резко, Сарутоби просто стоял столбом, после разжал пальцы, пакет с продуктами упал на пол, кофе до этого он поставил на скамейку и он попросту аккуратно прижал Данзо к себе и обнял. Слова из себя выдавить не мог, стало так…больно и одновременно появилась какая-то радость.       — Пожа… — Данзо сжимает его пальцами и Сарутоби понимает, что его лучший друг попросту плачет.       — Все нормально, — Сарутоби начинает потряхивать самого, — пожалуйста, Ши, успокойся, все нормально, такое случается в жизни.ты просто устал. Слышишь? Ты просто от всего устал, — он гладит его по голове и прижимает к груди сильнее, — ты слишком много от себя требовал, работал и ты просто.устал. Я рядом, я здесь. Я с тобой.       — Я столько всего наделал…я все. — Данзо задыхается. — я все просрал. Я не знаю что со мной случилось, я не знаю почему и когда....я...       — Я все равно тебя люблю, что бы ты ни делал и никогда не брошу, — Сарутоби гладит его по голове и легонечко отталкивает от себя, вытирает его слезы пальцами, — я всегда за тебя и всегда буду с тобой, что бы ни случилось и сколько бы ни общались. Ты же мой лучший и единственный друг. Моя первая любовь, дурная и глупая любовь, самая первая.       — Я не знаю. — Данзо сглатывает, — я не знаю, Сарутоби, кем я стал. Я правда не знаю, кто я. Я запутался во всем, как начал терапию. Я не могу найти ответы на свои вопросы больше.       — Ну посмотри какой ты красивый, ты — Данзо Шимура, ты умный и самый лучший и добрый человек, которого я когда-либо встречал в своей жизни, просто ты сбился с пути и устал… — улыбается Сарутоби, — ты выглядешь намного лучше и взгляд ясный, тебе помогает лечение, пребывание тут и еще то, что тут нет с тобой этого мудака. Мудака?       — Ты о ком? — Данзо шмыгает носом. Они садятся на скамейку, Сарутоби протягивает ему кофе, в больницах подобного рода кофеин запрещен, особенно первые месяцы, как и курение так как оба вещества служат нежелательными стимуляторами для психики. Но Данзо стало лучше и поэтому Сарутоби решил принести кофе, его любимое с молоком и сахаром. Хирузен молчит и закуривает сигарету, смотря в сторону больницы, отпивает глоток своего кофе и наконец отвечает:       — О Тобираме, Данзо, — голос звучит сухо и он меняется в лице, появляется натянутая улыбка.       — Почему ты винишь его? — Данзо замирает, держа в руках стакан кофе, и смотрит на крышку.       — А почему ты винишь себя? — слышится ответ с усмешкой.       — Потому что я все это сделал и причинил много боли, — Данзо все еще смотрит на стакан и голос его стал спокойным, истерика спала на нет.       — Ты винишь только себя самого, Данзо… — Сарутоби выдыхает дым, ловит взгляд Данзо на себе, — а виноваты всегда оба. Шимура замирает и моргает.       — Он вообще отлично устроился, да? Свихивает людей и выходит чистым из воды, жертвой, которая ломала жизнь людям, не только тебе. — Сарутоби педантично тушит сигарету о землю и выкидывает бенчик в урну, наклоняется слегка вперед, опираясь локтями о колени и продолжает, — я тут справки навел, ты знаешь, что он и Изуну довел до того, что он попал сюда? Изуна его любил, и по итогу оказался здесь, теперь ты. — его взгляд пристальный, он отпивает еще глоток и поворачивается опять к Данзо, который все это время слушает молча, — удивительное совпадение, тебе так не кажется? Данзо хмурится и в глазах проскальзывает холод, который он смаргивает:       — Ты к чему клонишь? Можно покурю?       — Я к тому, — Хирузеин прикуривает его сигарету своей зажигалкой и закуривает сам вторую, — что этот пидарас ломает людям жизни, влюбляя в себя, и потом избавляется от них, как от собаки, которая стала не нужна и не интересна. А знаешь в чем проблема, дорогой? — Сарутоби усмехается. Данзо напрягается всем телом и курит молча сам.       — В том что он сделал это с тем, кого всю жизнь любил я. Я был в стороне, я уважал твой выбор и принял его. Я смотрел, я страдал, но блядь, поступить вот так вот с тобой — эта высший пилотаж свинства. Ты же был нормальным! — он повышает голос, — блядь да я тебя половину жизни знаю — ты свихнулся когда стал жить с ним! Ты свихнулся из-за него, может ты мне расскажешь наконец, что именно он сделал? С тобой?       — Сару… — Данзо пытается улыбнуться, но, получается нервно и дёргано. — Он со мной ничего не делал. Пойми, он не…       — Я его ненавижу всей душой и презираю, — перебивает его ледяным голосом Хирузейн — и мне поебать, что он меня учил, что он умнее всех и кто он, мне плевать сколько времени я был под его надзором, я больше не его ученик и я запихну его туда, — он улыбается смотря на побелевшего Данзо, — где ему самое место… то есть — сюда.       — Сарутоби. — голос Данзо резко меняется и он отставляет стакан в сторону, смотря на него пристальным взглядом, после говорит совершенно другим голосом, тихим, глубоким и сухим, — не лезь. Хирузен усмехается, встает и наклоняясь целует его в губы на прощание, от чего Данзо резко отстраняется и видит в глазах друга разочарование и понимание:       — Ты отдыхай и поправляйся, — он кладет свою руку на его плечо и второй поглаживает щеку, — ты еще не до конца здоров и тебе нужно время. — он улыбается, — нервничать тебе нельзя, не переживай, не буду я трогать Тобираму пока. Скоро я тебя навещу. — Данзо смотрит на него тяжелым взглядом и неосознанно сжимает стакан сильнее от соприкосновения руки друга с его кожей. Сарутоби обнимает его и прикрывает свои глаза от облегчения, — там фрукты в пакете — витаминки кушай. Мне пора на работу. Все будет хорошо, я вытащу тебя отсюда и все вернется на свои места. Потому что ты не заслужил этого дерьма. Он молча кивает ему и оставляет Данзо сидеть одного на скамейке, который смотрит ему вслед.       — Кто ты? Вопрос все еще давит на голову.       — Кто ты?       — Цунаде отьебись с этим вопросом. Давай дальше.       — Ты не можешь ответить на мой вопрос? Он сжимается. Переводит взгляд на пакет.       — Ты понял кто ты?       — Хватит! Встает, пакет в руку и молча идет в сторону больницы.       — Ты не сможешь оправиться пока не ответишь сам себе на этот вопрос, ты понимаешь меня?       — Да. Нет.       — Так кто ты? — он слышит этот вопрос второй месяц подряд. Данзо идет смотря вниз, останавливается посредине, смотрит в сторону больницы, поворачивается назад, видит, что Сарутоби уехал на машине. Стоит, взгляд скользит по деревьям, он достает телефон и набирает номер. Подносит трубку к уху, слышит гудки. Не берут. Идет дальше, набирает опять — не берут. Убирает телефон в карман и видит вдалеке Кабуто, который ждет уже его у дверей больницы. Звонит телефон. Он замирает, достает его и нажимает на кнопку принятия вызова.       — Вы звонили? Простите, я был занят, слушаю. — знакомый голос с деловыми нотками слышится в трубке. Данзо молчит, переводит взгляд на пакет с фруктами.       — Вы слышите меня? — повторяет голос. — я вас не слышу. Данзо выдыхает и наконец отвечает:       — Здравствуй Изуна…       — Так кто ты? — вопрос висит в воздухе, напряжение в кабинете давит. Цунаде сидит и смотрит на него напротив.       — Это Данзо Шимура. — спокойно отвечает Данзо смотря на Кабуто.       — Чего ты хочешь на самом деле? — Цунаде наклоняет голову в бок и перекидывает нога на ногу. Данзо наконец поднимает на нее свой взгляд и на губах читается легкая усмешка. В кабинете царит полумрак, его выражение лица не видно.       — Мы можем с тобой поговорить? — Данзо спрашивает спокойно, — а лучше увидеться и поговорить, я хочу задать тебе один вопрос. Я думаю, тебе будет интересно. Изуна молчит, слышно как выдыхает и нехотя отвечает:       — О чем?       — Это разговор не для телефона.       — В воскресенье в шесть вечером подходит? Я подъеду к тебе. — Изуна открывает свой ежедневник и записывает дату.       — В любое время мне подходит. Буду ждать. — он нажимает на отбой и сжимая пакет рукой идет в сторону Кабуто.

***

      — Самолет прилетевший из аэропорта Анкоридж (Аляска) рейском приземлился в аэропорту Кастул (Копегагенг) пятнадцать минут назад, — читает Хидан внимательно информацию появившийся на табло прилетов и радостно хлопает в ладоши. — ну, наконец-то господи! Встречать Мадару с Тобирамой приехали на этот раз — Дейдара, Хидан, Нагато и Сасори. Сидели они и ждали их уже какой-то час в кофейне у дверей выхода из зоны прилета и на всякий случай проверяли табло, так как рейс задерживался.       — Ну что там? — Дейдара зевает и смотрит скучающе в свой телефон. — Сасори за кофе пошел, вырубает уже нас.       — Скоро будут! — Хидан в спокойствии падает на стул и смотрит на Нагато, — Конан все еще тошнит или ей уже лучше?       — Она уже заканчивает праздничный ужин, токсикоз начался, — Нагато поджимает губы в сочувствии, — постоянно тошнит ее и настроение то падает то поднимается, в общем да.       — Слава богу я не женщина, — хохотнул Хидан, — с моим характером я будь беременной… не то что бы настроение менял, я бы убивал всех. Они смотрят на выходящих людей из выхода, рейсов приземлилось много сразу. Наконец выходят счастливые Тобирама и Мадара за руку с чемоданами, уставшие после долгого перелета, но счастливые.       — Ребята! — кричит на радостях Дейдара, — ну наконец-то! Мы тут чуть не уснули! Дай       — Как я рад вас всех видеть! — Тобирама сияет и обнимает друга в ответ.       — C возвращением! — Сасори смутился даже и протягивает Мадаре букет цветов, — мы очень по вам скучали!       — Спасибо большое! — Мадара улыбается и пожимает ему руку, после обнимает в ответ.       — Девочки! Ну я сейчас засплачууу… — Хидан опять достает свой платок, — ну все! Опять реву! — сморкается.       — Хидан, ты не девочка и мы тоже! — смеется Мадара.       — Это он в образе просто, — отмахивает Нагато, — Конан нам приготовила праздничный ужин.       — Да, я в образе, — фыркает Хидан, — я девочка загадка!       — Ты просто дебил, — ржет Дейдара и пихает друга в бок, — но зато любимый! Тобирама с Мадарой переглядываются и улыбаются, они скучали по ним.       — Ну что, давайте свои чемоданы и в машину? — Хидан с Дейдарой забирают их моментально, те даже не успели ничего сказать.       — Пошли! — Сенджу-Учихи соглашаются. Они выходят из аэропорта, Мадара несет цветы, Тобирама втягивает ноздрями знакомый воздух. Темно на улице и свежо. Хидан рассказывает, что случилось за это время, Дейдара добавляет и Тобирама обещает им рассказать тоже все, как только они отдохнут с дороги и выспятся. Нагато, оглядываясь назад, ведет к машине. Они усаживаются, Дейдара садится рядом с Нагато, Сасори с Тобирамой и Мадарой сзади. Машина трогается. Тсукури, разворачиваясь к ним, подмигивает радостно и кричит.

— Добро пожаловать…домой!!!