37 недель

Какаши прислонился лбом к холодной стене душевой и тяжело вздохнул, едва удерживаясь от того, чтобы не побиться о белый кафель головой. Стоило Натсуми ступить за порог его скромного жилища, как всё то, что он держал в себе, норовило вырваться наружу: паника, нерешительность, злость и, естественно, эта отвратительная, опостылевшая до чрезвычайности усталость. К слову, последняя, даже несмотря на такой гремучий коктейль эмоций, ощущалась ярче всего. Вчера, выражаясь мягче, но отнюдь не литературно, за второй кружкой пива с Гаем на его ожидаемый вопрос он позволил себе в сердцах ответить: «Я за… долбался!» Потому что да сколько можно же?! Едва он позволит себе расслабиться, едва он подумает, что вот он — чёртов какой-никакой шанс на спокойное существование, как обязательно случается что-то, что поворачивает его жизнь на сто восемьдесят. И так было постоянно. Будто кому-то там свыше было угодно и забавно смотреть на то, как он будет преодолевать или адаптироваться всё к новым трудностям и обстоятельствам. Нет, он не жаловался: прекрасно понимал, что за судьба уготована шиноби. И что гласил кодекс и свод правил, начертанный вовсе не чёрным по белому, но всё же… Беззаботное детство и любящая семья? Ага, как же! Мать, умершая при родах, горе-отец, посчитавший, что если его тело найдёт малолетний сын, то ничего страшного — как-нибудь переживёт. А потом… война. Боевые товарищи и первые друзья? Вот ещё! Обито, «погибший» на его глазах, этот проклятый шаринган и смерть Рин от его собственной руки. Служба в АНБУ… Наставник Минато, преданный, как оказалось, своим же учеником, закрывший собой вместе с женой младенца-сына… какой ценой удалось сохранить то, что им всем было дорого?! «И что, стоило оно всего этого? А, Обито?» — Какаши кривится, закручивает вентиль и выходит из душа. Вытирается и заматывается в пушистое полотенце ниже пояса скорее по привычке, чем по надобности, ведь дома он наконец-то один. Идёт в комнату и измождённо падает ничком на заправленную кровать. После атаки Кьюби… последовал приказ Третьего и взятая с него клятва о неразглашении. А лет эдак через десять — три балбеса номер семь… Хатаке думал: «Главное — научить их работе в команде, чтобы не наделали похожих ошибок». Надеялся, что раз они прошли его испытание, то поймут, что именно он хотел до них донести, а получил мелкого засранца-Учиху, конечно, хлебнувшего дерьма сполна во имя блага, но самолично натворившего столько бед; неуравновешенного, забитого, но увешанного печатями, как мотибана — моти, джинчуурики и девчонку, на первых порах стремящуюся не пойми к чему… Как так-то? Акацуки, беготня за Саске, снова война, Пейн, которому удалось-таки организовать ему, Какаши, путешествие на тот свет, Данзо, Мадара, воскресший друг с Кагуей в придачу и мститель всея Конохи. И… тут вроде бы всё это подошло к горько-приторному счастливому финалу, все вздохнули, и он в их числе, ведь пора бы уже? Да? Но нет: «Рокудайме-сама, распишитесь здесь и тут, пойдите поклонитесь в ножки дайме за лишний рё…» Собрания, слёты, приёмы, мероприятия — это всё не его мечта, не его путь ниндзя. Но на всё воля Огня. Он всегда был готов отдать жизнь за Лист, и он это сделал, только вышло в итоге не буквально. Всего лишь пожертвовал личной — легко отделался, а ответственности он не боялся… И, казалось бы, вот когда сдаст пост Наруто, тогда и заживёт тихо да мирно… «Красивая, тело подтянутое, но не куноичи, нет, ей не хватает точности и уверенности в движениях, какой-то осторожности, вбитой в подкорку, но я, конечно, могу и ошибаться. Хм… всё-таки нет, либо она глупа, либо она из гражданских, вон какое выбрала место — спиной к двери», — Какаши с интересом краем глаза оценивает шатенку, севшую неподалёку за барной стойкой. Держит во рту, перекатывая языком, виски двенадцатилетней выдержки, откинувшись на высокий стул. Он нечасто обращал внимание на здешних посетителей. Себе дороже: меньше знаешь — не становишься Хокаге. — Сделайте фотографию и любуйтесь, а то ещё заработаете косоглазие, Какаши Хатаке-сама, — цедит девушка, не отрывая взгляда от собственного стакана. Благо он успел проглотить, а то от неожиданности такого заявления позорно поперхнулся бы. «Заметила? А она не так проста… или это я теряю сноровку?» — Мы знакомы? — удивляется он, но виду не подаёт. — Нет, но, согласитесь, сложно не узнать уменьшенный вариант тридцатиметрового лица, вырезанного на скале. В жизни вы, кстати, симпатичнее. «Судя по внешнему виду, она не из Листа, значит, была там проездом. Работала? Беженка? Может, она одна из «вашей деревне шиноби не нужен?..» Знавали мы таких… но хитайате отсутствует. Сняла? АНБУ? В розыске?» — потерявшись в догадках, он с удовольствием отмечает, что успел заскучать после пары лет «прохлаждения» на источниках. Похоже, ему пора было наведаться к Наруто и взять пару миссий, а то в любой мимо проходящей девушке начинает уже видеть шпиона. Бдительность, вошедшая в привычку, чёрт её дери. Нехорошо приписывать чуть ли не нукенинство после пары ничего не значащих фраз, брошенных не самым лестным тоном. Да и девушка в этом баре явно оказалась не просто так, и заказанная ею двойная порция рома тому подтверждение. Одёрнув себя и мягко улыбнувшись, вслух Хатаке сказал лишь: — М-м… я обязательно передам ваше замечание скульптору. Глядя на то, как она заёрзала на стуле, и вспомнив, что его только что назвали симпатичным, он растянул губы ещё шире. Надо же. Ему всё-таки стало интересно, что привело её сюда, отчасти из-за вышеупомянутой скуки, отчасти из-за того… что она была в его вкусе. А то, что незнакомка в плохом настроении, добавляло этой случайной встрече непривычный оттенок. И чему было удивляться? Его действительно узнавали повсюду, а вот кто она такая, раз оказалась в этом богом забытом месте в одиннадцать ночи, да ещё и с чемоданом? — Простите, я не хотела… — Сложный день, да? — Какаши пожал плечами, пропуская мимо ушей извинение. — Просто отвратительный. — Поделитесь? — Вы из вежливости? Или вам действительно интересно? — Из вежливости я незнакомками не интересуюсь, — он хмыкает, когда она поднимает на него насмешливо блеснувшие глаза. — Даже так? Тогда давайте вначале познакомимся. Меня зовут Натсуми. — Какаши, очень приятно. После такого ничем не примечательного знакомства и пары месяцев общения он решил: «Почему бы и нет?» Вот так вот легко. Отношения у него до этого были, но всё как-то несерьёзно. Как может быть «серьёзно» в то время, которое пришлось на его молодость? Чтобы вышло как у Обито с Рин или как у Куренай и Асумы? Нет, для шиноби чаще всего любовь или семья были делом не просто «третьим», а вообще значившимся в конце списка. Если, конечно, это не клан. Без привязанностей такого рода было намного проще. Деревня занимала роль и верной жены, и страстной любовницы… во всяком случае, так было раньше, а сейчас можно было и попробовать. Какаши переворачивается на спину и, подложив руку под затылок, снова вздыхает, бездумно сверля взглядом потолок: «Попробовал на свою голову». Натсуми оказалась из тех девушек, которые умели буквально окутывать своей заботой. Иногда немного навязчиво… Однако он не был против: для него это было чем-то совершенно новым. Приятным. Ведь здорово же, когда кто-то так искренне волнуется… Он считал удачным то, что они не встретились раньше. Во-первых, он вряд ли бы обратил на неё внимание, а во-вторых, наличие девушки слишком расслабляло и, естественно, добавляло лишней нервотрёпки. Несмотря на её несложный характер, они, как и все остальные пары, иногда ссорились. Да и сам он признавал, что был далеко не подарком. Им обоим поздно было меняться — подростками их было назвать сложно. Натсуми была всего на пять лет моложе его. А то, что их отношения на расстоянии, никак не облегчало ситуацию. И они оба знали, что друг для друга никогда не будут приоритетом. Для Какаши самым главным было и осталось благополучие, безопасность и процветание Конохи, а для неё… наука. Редко приходилось встретить человека, настолько увлечённого своей работой, но это, бесспорно, нравилось ему в ней. Для кого-то, возможно, такой расклад был бы неприемлем, но Хатаке был уверен, что будь оно иначе — они не были бы вместе. Любил ли он её? — Уже сбегаешь? — он ловит её руку, держащую дубликат ключей от его квартиры, одновременно прижимая девушку своим телом к стене. Целует нежно, неторопливо, привычно, и она отвечает ему, несмотря на то, что опаздывает. — Пусти, дурачок. Уволят — стану содержанкой, придётся тебе искать подработку, — Натсуми несильно прикусывает его губу и выворачивается из объятий. — Нами, а как же второй раунд? — посмеивается Какаши, послушно отходя на шаг. Она фыркает. Он не обижается, потому что всё понимает. Ему самому минут через десять нужно будет идти в резиденцию Хокаге. Точнее, он обязан был почтить там всех своим присутствием ещё полчаса назад, но старые привычки… Ничего, подождут. Его-то никто не уволит. А её научному руководителю позже можно будет занести бутылочку хорошего саке… Какаши с хитрым прищуром прикидывает, какой безболезненный захват может применить, но Натсуми предусмотрительно грозит ему кулаком: — Обойдёшься. И вообще, мужчины под пятьдесят поспокойнее в этом плане должны быть… Всё, пока, до вечера, — ворчит она, чмокает его в нос и, торопливо схватив с пола рюкзак, выходит. Он замирает у порога, глядя на захлопнувшуюся дверь с дурацкой ухмылкой. Её «до вечера» прозвучало слишком мило. Правду говорят, что к хорошему привыкаешь быстро. «Привыкнешь тут…» — он прокручивает в голове события прошедшей недели, бессильно прикрыв глаза. Всё только начало налаживаться. Наверное, пока это ещё была не любовь, но ему так невероятно комфортно рядом с ней… Да и что вообще он мог знать о любви? Он наблюдал это чувство лишь мельком, издалека. Так отчего-то легче жилось. А может, он просто путал привычку с любовью, оправдываясь? Такие высокие отношения были для него загадкой, однако Какаши казалось, что ответ на неё уже где-то совсем рядом. Лежит на поверхности, сверкая обещаниями о той жизни, которой у него никогда не было. Однако места оправданиям больше не осталось. Поздно было философствовать, и в свете последних событий ему срочно оказалось нужным трезво оценить необходимость посвящения Натсуми во всю ситуацию. И, чёрт возьми, как он жалел, что не сказал ей о том, что его сперма хранилась в банке, до того, как Сакура забеременела. Они сидят в тени раскидистой старой сливы. Она удобно положила ему голову на плечо, слабо улыбаясь, размышляя о чём-то своем. — Вот бы у нас в Суне тоже так… Какаши согласно промычал, провожая глазами уплывающие за горизонт розовые облака. Вечер выдался чудесным: тёплым, несмотря на то, что на дворе стояла осень, а красивый закат как вишенка на торте. Он никогда не был романтиком, но лучшего завершения свидания просто невозможно было придумать. — Какаши… — Да? — А ты задумывался когда-нибудь… хотел бы ты детей? Усилием воли он заставляет себя не вздрогнуть. Но из-за этого мышцы неприятно деревенеют и положение тела кажется скованным. К своему стыду, он замечает, что внутренний голос спрашивает не по-мужски истерично: «Не рановато ли нам о таком говорить?!» — Хм… не особо… — он понимает, что условное время, отведённое для ответа, заканчивается и стоило бы выжать из себя хоть что-то. Почему он сомневался? Из-за прошлого опыта или… Почему не рассказал сразу? Хотя говорить об этом направо и налево было бы неразумно. Хоть их отношения и походили уже на мало-мальски серьёзные, ей была известна неполная правда. «Это не ложь, просто… сейчас лучше так». — Прости меня, — она немного наклоняет голову вниз, — зря я начала эту тему, ты же говорил о травме… просто с бывшим мужем всё как-то не вышло, а я всегда любила детей… в общем, прости… — Ничего, Натсуми, но давай обсудим это позже… — Какаши целует её в макушку, стараясь не обращать внимание на тошнотворный комок в горле. «Сакура. Не. Виновата. Это просто стечение обстоятельств, ты же сам во всём удостоверился, не будь мудаком, ей и своих проблем хватает», — он невольно вернулся в мыслях к тому дню, когда Наруто попросил его прийти, чтобы проконсультировать по вопросу финансирования АНБУ. Когда Сакура влетела в кабинет, он и предположить не мог, что могло произойти что-то подобное! Первые минуты принятия факта показались ему адом. Его жизнь поделилась на до и после. Вот только позволить себе, чтобы эмоции вырвались наружу, он не смел. Не при ней. Да и просто не смог бы. Его нервная система сработала на автомате, ведь в критических ситуациях всегда было важным сохранять трезвый рассудок. Сжав зубы делать то, что от него требовалось, а всё остальное отодвигать на второй план. Не в первый раз он поблагодарил такую издержку своей «профессии». Сакура обязательно бросилась бы в крайности, покажи он ей, что творилось у него внутри. Он принял решение. Однако хотел ли он детей взаправду? Скорее нет, чем да. Ему было страшно. До нервной икоты, до дрожи в руках. Из него не вышло бы хорошего отца, как он мог допустить, чтобы ещё один человек пострадал из-за него? Сломать ему жизнь любым сделанным ошибочным шагом или поступком. Неаккуратно сказанным словом или вовремя не поддержав… Ведь он ничего об этом не знал. У него не было примера того, каким должен быть отец. Его собственный был никудышным объектом для подражания. Помимо всего прочего, мало ли в каких целях началась бы охота на его беззащитного до определённого возраста ребёнка… Как он мог это допустить?! Но бояться было поздно. Натсуми замахивается для пощёчины, но останавливается. Вместо этого порывисто вытирает выступившие слёзы, размазывая тушь по лицу. А зря. Какаши заслуживал того, чтобы она его ударила. Где-то в глубине души он даже желал этого: почувствовать физически эту отравляющую её обиду и свою неоспоримую вину. Он бы не стал её останавливать. — Да как ты мог! Как ты посмел! Я думала, что между нами нет секретов! Я душу тебе успела вывернуть наизнанку! — Прости… — Как же ты мог… Разве я заслужила твоё недоверие? И что теперь? Счастлив? Выставил меня дурой! Ты знаешь всё обо мне. А я… Ками-сама, какая же я идиотка, я ведь и подумать не могла… Ты… Не ожидала, что ты такой мерзавец, — Натсуми падает обратно в кресло, закрывая лицо руками. — Видеть тебя больше не хочу! Пошёл вон. — Натсуми, подожди, пожалуйста, послушай, я правда собирался тебе обо всём рассказать. Пойми, это всё не потому что я тебе не доверял. На это… у меня были свои причины, но не потому, что я хотел каким-либо образом тебе навредить. Ты же знаешь… — он опускается на корточки перед ней, не задумываясь тянется к её предплечью. Ему нужно было успеть объяснить, пока она не закрылась в себе. Пока не была пройдена отметка невозврата. Она отшатывается от него, как от прокажённого, бросает полный презрения взгляд и поджимает к себе колени, отгораживаясь.  — Не надо. Меня. Трогать. Я, оказывается, только думала, что знала, — какое к тебе может быть после этого доверие? «Не особо хочу детей», да? Мудак. И эта девочка, я догадываюсь, какое решение ты... ублюдок. Какаши проглатывает собственный ответ. Сейчас не до споров. Он смотрит с мольбой, не находя правильных слов, но отступать тоже не собирается. Сам заварил всю эту кашу — сам и будет её расхлёбывать. «Как же она не поймёт: а что, если бы это была не Сакура?.. Ками, всё могло быть намного, намного хуже…» — он в ужасе от того, о чём не успел подумать ранее, и его сердце пропускает пару ударов. — Давай поговорим. Я обещаю, что никогда не буду от тебя больше что-либо скрывать. Да и нечего уже… Для меня нет поступка омерзительнее предательства, поверь мне, я бы сам себя никогда не простил, если бы пошёл на такое. — Какаши. Нам не о чём с тобой говорить. Во всяком случае, сейчас. — Натсуми… Он не отваживается продолжить. И так ходит по лезвию ножа: один неверный ответ, и всё кончено. Она молчит, а для него становится открытием то, что тишина с ней вообще может быть дискомфортной. Прошла минута или целый час? И вдруг Натсуми выдыхает, будто что-то внутри неё сломалось. Она ловит его взгляд, хотя вряд ли может видеть его лицо за пеленой из слёз, и шепчет: — Иди к ней в больницу. Мне нужно побыть одной. Мы поговорим, когда ты вернёшься. Уже почти неделя прошла после того решающего разговора и обморока Сакуры… Он поднимается с кровати и идёт на кухню. Нужно было чем-то перекусить, перед тем как идти проведать её. Её здоровье и здоровье их нерождённого ребенка теперь было его приоритетом.