37 недель

Уже на кухне Сакуру, выражаясь по-простому, накрывает. Взаправду, да так, что припоминаются для сравнения едва ли не все прошлые сражения. Конечно же она лукавила, когда говорила, что никогда не боялась. Боялась, и ещё как, в конце концов она — человек. Но ей чудится, что тот страх всё равно не сравнить с тем, что она ощущает сейчас. Из-за дрожащих рук она едва не просыпает чаинки мимо заварника. Сакура старается дышать ровно и глубоко, но то и дело параноидально касается живота, и только лёгкий, но чувствительный пинок под рёбра немного приводит её в чувства. Но что если бы Какаши не появился? Ей бы пришлось защищать ребёнка, себя и Мамору, без чакры даже не имея возможности банально сбежать, набери ситуация оборотов… Щёлкает замок входной двери, слышатся шаги, она на автомате выпрямляет спину и вымучивает из себя улыбку, оборачиваясь. — Ты в порядке? — Какаши хмурится, окидывая её внимательным взглядом. Если бы Какаши не появился, то… Нет, он успел. Сакура не знает, как: она не ожидала его появления и не надеялась, что он спасёт если не её, то хотя бы ситуацию, а сейчас он стоит перед ней. И всё хорошо. Но она не отвечает — связки будто парализовало, — и он подходит навстречу. Вначале ей кажется — чтобы обнять, но они оба неловко застывают в шаге друг от друга, и он, помедлив, всего лишь ерошит её волосы. — Да… — наконец-то выдыхает она, концентрируясь на тепле его пальцев, скользнувших по её щеке, перед тем, как он убирает руку. — Да. — звучит уже более уверенно. Сакура прячет подрагивающие ладони сцепленными в замок за спиной. — Это просто нервное, скоро пройдёт. — Хорошо, — Какаши кивает, продолжая крайне взволнованно всматриваться ей в глаза, но его голос контрастирует со взглядом: он безмятежный, такой, будто ничего не произошло. — Выпей чаю, должно помочь. Ведь ничего и не произошло — всё обошлось, только теперь отчего-то вдобавок ко всему у неё начинают гореть щёки, и ей приходится заново себе напомнить, что нужно дышать на счёт. — Я заварила на двоих, — медленно проговаривает она, одновременно пытаясь определить, его присутствие успокаивает или всё же нервирует её. — Думаю, тебе тоже не помешает успокоиться. Я бы не налегала на кофеин на ночь. — Я спокоен, — хмыкает он, этим сбивая с неё ступор. Сакура недоверчиво вздёргивает бровь, сразу как-то забывая о собственном волнении. Если подумать трезво, то его реакция была намного более жёсткой, чем ситуация того заслуживала, и «спокоен» — последнее слово, которым она бы его охарактеризовала в тот момент. — Точно? — она говорит подозрительно, потому что, как он не смог обмануть её псевдо-дружелюбием на улице, так ему не удаётся сделать этого ни своим ленивым опиранием на столешницу, ни безэмоциональным тоном. Теперь приходит его очередь молчать, вот только повисший вопрос слой за слоем, как его пресловутые маски, всё же стягивает с него всё напускное. Какаши прикрывает глаза и тяжело проводит ладонью по лицу, снимая уже реальную маску, словно ему впервые трудно через неё дышать. — Нет, — тихо признаётся он. — Вообще нет. Я ужасно зол. Давай чай. Я жалею, что не… кхм… поговорил с этим мудаком ещё тогда в парке, когда он к тебе впервые подкатил… — Ты не злишься на меня? — не может не спросить она, ставя рядом с ним чашку. Он замирает, вновь глядя прямо на неё. Озадаченно на этот раз. — Что? — Если честно, я думала, что ты будешь опять говорить, какая я безответственная, — объясняет она, внутри уже коря себя за болтливый язык. Не может быть, чтобы она соскучилась по ссорам на эту тему, тогда какого чёрта? Она что, мазохистка? — Я не виню жертву, Сакура, — отрезает он, и между ними на пару секунд снова повисает липкая тишина, пока Какаши не откашливается, натягивая улыбку, и не пытается разрядить обстановку: — Хм, а мне, по правде говоря, казалось, что ты встретишь меня упрёками в жестокости. Да и свидание я тебе окончательно испортил… — Наверное, ты мог бы быть помягче, и это было не свидание, — отвечает Сакура из чистого желания помочь ему в этом, а не потому что действительно так считает. Шаннаро, конечно же не считает! Как этот больной ублюдок только посмел размахивать лезвием чакры у её живота?! Сакура стискивает зубы и медленно выдыхает, что не укрывается от Какаши. — Неужели? — Нет, не мог бы, — шепчет она, запивая горечь во рту чаем, — будь у меня чакра, парой костей он бы не отделался. — Значит, ты считаешь, что я был слишком мягок? — неожиданно устало улыбается он. — Да… Нет… Не знаю, Какаши. — Сакура смотрит на его красивое лицо, и ей больно и отчасти стыдно видеть, насколько глубоко на том залегли морщины. Появлению скольких виной она сама? — Я вообще не до конца ещё понимаю, что только что произошло. Что привело к этому? Где я ошиблась? Я никогда не давала ему поводов или надежд, поэтому я не понимаю… — Тш-ш, конечно, я не сомневался в этом ни на секунду… — Какаши всё-таки притягивает её к себе, сгребает в объятия, которые иначе как медвежьими назвать нельзя. Несмотря на то, что крупной из них двоих была как раз-таки она с таким-то животом. — Я не сказал ничего во-первых потому, что действительно считаю, что твоей вины в случившемся нет, а во-вторых потому, что лишняя нервотрёпка вредит как тебе с ребёнком, так и нашим отношениям. Сакура измождённо вздыхает, утыкаясь носом в его водолазку, и отмечает, как сердцебиение приходит в норму и даже в пояснице перестаёт тянуть. Они стоят так пару минут, за которые, ей кажется, она пропитывается его запахом насквозь, и глупая неуместная мысль о правильности, о том, насколько он для неё родной, бьётся где-то на задворках её сознания, но так и не прорывается дальше. — Ты прав, и это… Ты тоже не жалей о прошлом. — бормочет она ему куда-то в область сердца перед тем, как отстраниться. — Там, в парке… сомневаюсь, что Натсуми бы это правильно поняла. — Нечего понимать, — морщится он. Ставит точку в их разговоре негромкий стук в дверь. Сакура не ждала гостей и с опаской переводит взгляд на Какаши, и он спешит успокоить её: — Это, должно быть, Сай. Анбу подоспели, как только ты вернулась в квартиру. Мне нужно поговорить с ним, не жди меня, ложись спать. Он не ошибается, но вместо того, чтобы сразу отправиться в постель, Сакура задерживается у закрытой двери. Бог знает, что ею движет, такого рода любопытство пресекают на корню ещё в Академии, но она припадает ухом к тонкой древесине и почти не дышит, вслушиваясь. —…конечно, наломали дров… — Сай явно стоит дальше и говорит так тихо, что она разбирает только обрывки его фраз. Какаши слышно отлично, и благодаря тому, что она отлично его знает, она даже может представить выражение его лица. — Скорее «рук», — явно усмехается он, точно расхлябанно привалившись к косяку. — Если тебя волнуют отчёты, я сам могу их предоставить, как Наруто, так и старейшинам. —…просто можно было дождаться… Сакура домысливает, что, наверное, он имеет в виду Анбу. За его репликой следует пауза, которая невольно заставляет её напрячься и всю обратиться в слух. — А если бы это была Ино, ты бы тоже постоял и подождал бы? — тон Какаши настолько холоден, что посылает ледяные мурашки по её по позвоночнику. Живое воображение сразу рисует Свинину на её месте. Сакура помнит, что беременная Иноджином Ино была ещё красивей, и, вопреки округлившимся формам, выглядела очень хрупкой. Ей жутко и тошно от представившейся, как наяву, картинки. Попади они вдвоём в такую передрягу, несмотря на то, что беременность подруги протекала легко и никаких проблем с чакрой у неё не было, Сакура не раздумывая поступила бы так же, как поступил Какаши сегодня. И ей было бы плевать на репутацию, отчёты, правильность или неправильность. Она понимает, почему Сай, не видевший случившегося, мог подумать, что Какаши переборщил, но ей всё равно становится немного обидно, как тогда, когда он только присоединился к их команде. На бумаге, а не по-настоящему. — Ино — моя жена… совершенно другое… Вам… — Не вижу разницы. — Раздаются шаги в обратном от неё направлении, Какаши понижает голос, и в нём невозможно проигнорировать ноток угрозы. — Сакура — моя семья. Я советую тебе не забываться, Сай… Сакура отшатывается от двери, как если бы та была сделана из раскалённого металла. Прикусывает щёку изнутри до крови, в то время как её губы трогает слабая улыбка неверия. Ей удаётся опомниться до того, как она себя выдаст и из переполненной чувствами груди вырвется хоть один звук. Бесшумно, на цыпочках она добирается до своей комнаты и только в кровати, накрывшись одеялом с головой, даёт волю слезам.