37 недель

Просыпается Сакура с заложенным носом и опухшими, покрасневшими глазами. А ещё с улыбкой, которая становится только шире во время утреннего переливания чакры, но быстро сползает с лица, когда она переступает порог госпиталя. Первым делом она хочет пойти к Мамору, но по дороге ей встречается взволнованная Шизуне, которая, естественно, обращает внимание на её помятый вид. И ей наплевать на все заверения, она поворачивает её из стороны в сторону в коридоре, пока лично не убеждается в том, что Сакура невредима, и только после сообщает, что документы готовы. Для декрета и для её собственной командировки по повышению квалификации. И новость портит настроение моментально: неважно, насколько её беременность желанна, она будет жутко скучать: как по работе, так и по Шизуне. Мамору находится возле входа в новую детскую реанимацию и не осматривает её только потому, что Сакура его опережает: — Вы в порядке? — переход обратно на официальное общение выходит сам по себе, и она внутренне кривится, потому что эта фраза за последние сутки, кажется, прозвучала уже раз сто. — В полном, но главное, что в порядке вы, — Мамору кивает с тяжёлым вздохом и чуть сутулится. Сакура тоже вздыхает в ответ: хоть у неё и нет сейчас лишней чакры, последнее, о чём она тогда думала, — так это о том, чтобы рассчитать силу. Повалился он тогда на землю, как мешок с рисом… — Ваше бедро, должно быть, прилично саднит. Я могу взглянуть, если вы не стесняетесь, но, к сожалению, не вылечить, — пожимает плечами она. Можно попросить Шизуне залечить гематому, но, скорее всего, она пошла к шишо, и кому-кому, а вот той на глаза попадаться сейчас точно не хотелось. — Дело не в этом, — он смотрит под ноги и закусывает губу. — Я не стесняюсь, мне стыдно, что я не смог вас защитить, а только мешался. Простите меня. Она приподнимает брови, сперва не находя, что на это сказать. То, что он помешался — это факт, но это было настолько не критично, что она об этом и думать забыла. Она злилась на себя, злилась на сбрендившего Коуна, прокручивала в голове вчерашние события и краснела при воспоминании о подслушанном разговоре и немного при виде Какаши и его рук на своём животе часом ранее, но разочарования, что Мамору не смог каким-то образом её защитить, не было. Потому что не было и ожиданий. — Да бросьте вы, вы и не должны были, не забивайте голову, тем более всё обошлось, — Сакура ободряюще похлопывает его по плечу, возобновляя зрительный контакт, и Мамору облегчённо усмехается. — Зато я кое-что понял. — И что же? — Теперь я тоже ничего не боюсь, если Какаши рядом. Сакура подбирает челюсть с пола, фыркает и хохочет до слёз. Она точно будет скучать по нему и была бы рада прогуляться вместе ещё, но времени на это у них больше нет, как его нет и на пустой трёп. В госпитале всегда так. Маломальский час для личных разговор есть только в столовой, но не всем и не всегда удаётся нормально позавтракать или пообедать. Конечно, это касается только тех, кто реально работает, а не занимается не пойми чем вроде перемывания её костей. Следующая на очереди, с кем у неё назначена встреча — мама недоношенного малыша. В палату к ней она решается войти не сразу: переминается с ноги на ногу и пару раз набирает в грудь воздуха для того, чтобы приветствие вышло достаточно радостным. Ведь Сузу в палате с ребёнком не одна. — Добрый день, — наконец-то выглядывает она из-за угла (дверей в палатах нет, и стучать не приходится). — Собираетесь уже? — Сакура-сан, — синхронно приветствуют её родители и так же слаженно склоняются в поклоне. — Да что вы… — она смущённо всплёскивает руками и просит их не перегибать — ей всегда неловко от таких проявлений почтения. — Я хотел бы извиниться перед вами, Сакура-сан, — не разгибаясь, выпаливает Тэкео. — Моё поведение… — Вы должны просить прощения не у меня, — отрезает она, потому что вспоминать их первую встречу ей мерзко и единственное, чего ей хотелось все эти дни, — это как следует вмять его в стену. Если быть совсем откровенной, не отказалась бы она это сделать и сейчас, поэтому у неё занимает с полминуты напомнить себе, что Тэкео просто человек. Да, слабый, жалкий и трусливый, но, к его чести, отыскавший-таки где-то на глубине души крупицы достоинства. Он, будто услышав её мысли, выпрямляется, смотрит ей прямо в глаза и тут же отводит взгляд в сторону. — Простите… — Всё уже хорошо, — выдыхает она и шагает к паре, окончательно переборов себя. Ей даже становится немного жаль его. Кажется, что в первую их встречу у него было совсем иное лицо — сейчас он выглядит старше, а острые черты больше не уродуют его. — Я тут вам небольшой подарок принесла, — обращаясь уже к Сузу, она выуживает вязаного лисёнка из кармана халата. — На память, так сказать. — Спасибо. — Сузу улыбается и коротко и аккуратно заключает её в объятия. — Простите, просто вы так много сделали для моего мальчика, для нашей семьи… Для меня… — М? — Сакура непонимающе моргает: она? Сузу и Тэкео что-то ещё говорят наперебой, улыбаются и кивают, но их фразы долетают до неё лишь обрывками. Её внимание вдруг приковывают внимательно рассматривающие мир синие глаза — малыш уже проснулся и, кажется, смотрит прямо на неё. Она много сделала? Да нет же. Её не было на дежурстве, когда он родился, когда принималось решение о его выхаживании, да и когда его реанимировали, её тоже не было. Она не работала здесь, в реанимации, отходя от кувеза, только чтобы по-быстрому затолкать в себя еду — это всё была не она. — Вы ошибаетесь, — не стыдясь, замечает она и касается руки Сузу. — Моей заслуги здесь нет. — Но как же?! — восклицает женщина, и Хирузен, будто соглашаясь с матерью, тихо фыркает и сплёвывает крохотную соску, и они все вместе подходят к нему. — Да вот, — Сакура пожимает плечами, — я сама только игрушку связала и передала вашу историю доверенному ирьенину-психологу… — Если бы вы не заказали нужного оборудования, то ничего бы этого не было: Мамору-сан никогда бы не приехал в Коноху, мой ребёнок не выжил бы, а я сама сошла бы с ума. Это ведь вы настояли и на моей терапии. — И если бы вы тогда не пристыдили меня, я бы потерял свою семью. Искренность его раскаяния и благодарности внезапно сжимает её грудь тисками. Она чувствует, как сковывает горло и начинает щипать глаза. Чёрт возьми, сколько можно плакать? Но осознание такой иронии — что непростой период в её жизни на самом деле дал шанс на существование чьей-то ещё — всё же заставляет её всхлипнуть: — Шаннаро, — она вытирает уголки глаз и шмыгает носом, — как же сдобой пахнет… Проклятые гормоны, что они с ней творят? Молодые родители тихонько посмеиваются и заверяют, что ей не кажется — перебивая запах реанимации, так пахнет их ребёнок — сдобой, молоком и счастьем. Сакура делится этой трогательной ситуацией с Какаши вечером, умалчивая о шепотках со всех сторон, сопровождавшие каждый её шаг весь остаток дня: само собой, слухи успевают доползти и до больницы. Она уже даже не удивляется, однако успевает от них устать, поэтому дома тему вчерашнего нападения поднимать не хочет. Да и что можно обсуждать? Никогда она не замечала за собой лишней жестокости или злопамятности, но в этот раз её негодования с лихвой хватает на то, чтобы желать Коуну очень весёлого времяпрепровождения в компании Анбу. И, судя по ледяному спокойствию Какаши и рассказам Шизуне (оказывается, шишо уволила его ещё до того, как Сакура появилась на работе), можно не сомневаться, что это его и ждёт. —…Хирузен такой крохотный и милый, представляешь? Я расплакалась, как последняя идиотка, — она посмеивается смущённо, подавая Какаши его чай и опускаясь на диван рядом. Ей хочется умоститься как-то поудобнее, например, подтянуть и обнять колени, но живот уже мешается, поэтому она ёрзает и копошится, дёргая подушки, пока те не валятся на пол. Какаши это надоедает, и он притягивает её к себе одной рукой, чтобы она опёрлась спиной на его грудь. Сакура вспыхивает и неловко замирает в его объятиях, благодаря всех богов, что он не видит, как густо покраснели её щёки. Рука его теперь лежит поверх её ключиц, и жар его тела сквозь тонкую водолазку путает мысли, но ему, похоже, это не кажется чем-то необычным. — Кстати, никогда не спрашивал, но искусственное оплодотворение — это вообще больно? — ничего в его тоне не говорит о дискомфорте или напряжении, поэтому она ругает себя последними словами и заставляет себя тоже расслабиться. Какаши просто хочет, чтобы ей было удобно, ничего такого в их положении нет. — Кхм, смотря с чем сравнивать, — Сакура откашливается, чтобы и её голос звучал нормально. Сконцентрироваться на воспоминаниях уже почти годичной давности помогает — немного расслабиться всё же удаётся и забитые мышцы отзываются лёгкой болью. — Но неприятно, да. И муторно: долго очень, анализы, гормональная терапия, потом достают созревшие яйцеклетки, потом оплодотворяют в лаборатории спермой донора — но не из всех получаются эмбрионы, — потом этот эмбрион нужно перенести в меня… — М-м, звучит сложно, — говорит он, и у Сакуры выступают мурашки на коже. — Я и не думал, что всё так… Разве не легче просто… это… как бы сказать… Ей хочется застонать от непонимания. То есть, такие процедуры вгоняют его в краску, а её близость — нет? — Ты имеешь в виду искусственную инсеминацию, — помогает она: в медицине нет ничего стыдного. — У меня была одна порция спермы, и с таким методом есть всего один шанс на оплодотворение, а так, как сделала я — это перестраховка. Шансов много, потому что много эмбрионов. Конечно, многое может пойти не так на каждом из этапов, метод всё ещё экспериментальный, я сама иногда поверить не могу, что всё с первого раза получилось. Если бы не ситуация, в которую мы угодили… — Сакура осекается: она хотела просто ответить на вопрос, но опять её завело куда-то не туда. — Шаннаро, ты, наверное, не хочешь снова это обсуждать. — Ничего, — заверяет Какаши. — Я сам начал эту тему. Она вздыхает и ёрзает на этот раз от беспокойства, на что он только прижимает её крепче. — Тебе должно быть дико странно, что в итоге твоя эм… сперма была использована, ну… со мной. Какаши хмыкает и поводит плечами, что она буквально чувствует на себе. — Да, не сказать, чтобы я такое мог себе представить. Разве что в кошмаре. — Эй! — не может не возмутиться она. В кошмаре? Сакура пытается повернуться, чтобы посмотреть в его глаза. Бессовестные. Но их лица оказываются вот теперь уже точно слишком близко, и она сразу отворачивается обратно, чтобы просверлить взглядом журнальный столик. — Мог бы просто сказать «да», чего сразу кошмар? — Действительно звучит обидно, прости, — тепло смеётся он, — я имею в виду то, что подобных мыслей у меня никогда не могло возникнуть, ты же была подростком. Это логично, и она с ним согласна. Хотя теперь они сидят в обнимку на её диване, в её квартире, и у них будет общий ребёнок…. Это не было их желанием изначально, но теперь они оба этого хотят, и почти ежедневно она ловит себя на мысли, что ей не верится. Просто с ума сойти. — Возраст — недостаток, проходящий быстро, — ворчит Сакура, чисто ради того, чтобы поспорить. — Это так, но думаю, что ты понимаешь, о чём я говорю. Или неужели ты сама представляла меня на месте отца твоего ребёнка? — Нет, конечно! — фыркает она: её влюблённые фантазии тогда зашли не дальше держания за руки. Она не думала даже о поцелуях, не говоря уже о детях. Это странно, что у неё будет ребёнок от кого-то, с кем она даже ни разу не поцеловалась? Сакура машинально облизывает губы, но через мгновение ужасается и выбрасывает этот бред из головы. — Ну вот и… — Но… — она неожиданно перебивает, вспомнив теперь уже о подслушанном разговоре. — Но? — По правде говоря, ты идеальный кандидат, — выдыхает она, и от зашкаливающего смущения ей становится почти невыносимо сидеть рядом, — я всегда мечтала — не о тебе, конечно, но о семье и о ком-то, как оказалось, очень похожем на тебя… — Старом и вечно опаздывающем? — Она может представить, как он ухмыляется, очевидно, пытаясь сгладить неловкость шуткой и резкой сменой темы: — Пойдём на день рождения Наруто вместе? И это работает, потому что раздражение всегда придаёт ей уверенности: — Пойдём, но не заговаривай мне зубы! Я имею в виду о заботливом, внимательном, умном, с хорошим чувством юмора! И сколько раз тебе говорить, что ты не старый?! — она выпутывается из объятий и отсаживается подальше, чтобы всё-таки повернуться к нему и остаться при этом на приличном расстоянии. — Да ты выглядишь лет на тридцать пять максимум! Почти так же, как и когда только занял пост Хокаге. Только вот морщинки выдают, эти и эти, — она прикасается пальцами к его глазам и лбу. Какаши, наверное, щекотно, потому что он снова смеётся и перехватывает её руку, и почему-то больше в этот вечер он её не отпускает.