***
«Never mind, I'll find someone like you, I wish nothing but the best for you, too…»** Леви шагает по улице с пакетом из продуктового и крайне безэмоциональным лицом. По нему и не скажешь, что в наушниках надрывается прекрасная Адель, а сам Аккерман уже готов упасть на колени и, зажав телефон на манер микрофона, с чувством подпеть исполнительнице. Влюбленный идиот. О, то, что он влюблен, можно было понять сразу же. Это было очевидно всем, кроме объекта его симпатии. Возможно, всё дело было в неуверенности и порой просто парадоксальной тормознутости Йегера. А, возможно, дело было в том, что от него-то свои чувства Леви старался спрятать особенно сильно. Однако с матерью и Ханджи этот трюк не прошёл. Очкастая то и дело пускала скупые слезы, представляя, как будет раскидывать рис на их свадьбе, за что уже была неоднократно послана далеко и надолго. Но и этот трюк с ней не работал. А Кушель… Кушель ничего не сказала, обнаружив в сушилке гостевое полотенце. Никак не отметила пропажу футболки и штанов сына. Не прокомментировала его затянувшуюся на весь субботний день переписку и частые звонки, уводившие Леви за прикрытую дверь собственной комнаты, откуда звуки долетали неразборчивыми и приглушенными. Не спросила, с чего это он вдруг решил посетить футбольный матч, ведь данный вид спорта его никогда не интересовал. В общем, ма всё подмечала, периодически одаривая сына красноречивым взглядом, как бы говорящим, что она готова выслушать, готова обсудить, но давить и подталкивать Леви на откровения она не собиралась. И парень был ей бесконечно благодарен за это. Он не кривил душой, сказав Эрену, что на прямой вопрос дал бы прямой ответ. Если бы ма спросила, встречается ли он с кем-то, он бы признался без колебаний. Но начать разговор самому мешала вся сумбурность и скомканность их отношений. Прошло чуть больше трёх недель с того дня, как Йегера назначили его наставником. Взаимные подколы, предубеждение и ошибочное представление друг о друге растаяли слишком быстро, сменившись каким-то бурным ураганом чувств, эмоций, топящих разум своей остротой и силой. Всё происходило так стремительно! Еще в прошлые выходные Леви проявил чудеса выдержки и верх благоразумия, выставив Эрена за дверь, понуждая думать о последствиях. Он всерьез был намерен держать дистанцию, оставаясь простым одноклассником, напарником по социальной работе, возможно, даже другом, пока Йегер бы не разобрался со своим либидо и не дал четкий ответ, чего он хочет от Аккермана. Но когда Леви увидел Эрена в ангаре… Напуганного, взволнованного и всерьез беспокоящегося, по-настоящему переживавшего, что у Аккермана будут проблемы, что-то щелкнуло внутри, выпустив наружу доселе так надежно и долго сдерживаемую нежность. О нём переживали. Ему хотели помочь. Это осознание какой-то значимости в глазах Йегера было для Леви настоящим откровением. И это же было ответом на вопрос о намерениях Эрена. Всё остальное — мелочи, незначительные детали, уже не имеющие власти над ним. Аккерману было не важно, что Йегер так и не рассказал ни о чем родителям, не важно, что, как выяснилось пару часов назад, он вообще никому не мог рассказать о своей ориентации. Он верил Эрену. Верил, что дело не в нём конкретно, не в том, кем являлся Леви, не в том, кем все помнили и до сих пор считали его мать. Йегер просто смущался обстоятельств. Внезапности произошедших в его голове изменений, откровений собственного подсознания, раскрывшего ему его истинные предпочтения. Аккерман знал, что Эрен сам до конца не разобрался в своих чувствах, но при этом был искренен и откровенен в своих порывах. А это для Леви значило гораздо больше, чем прилюдные громкие признания. В общем-то ему, как человеку не слишком общительному, скрытному, по большей части, такая интимность и некоторая уединенность их начавшегося романа пришлись по душе, позволяя расслабиться и насладиться их близостью по-настоящему, не задумываясь о том, кто и что может об этом сказать и подумать. Хоть, по большому счету, ему было глубоко плевать на чье-либо мнение. Свернув на подъездную дорожку своего дома, Леви поднимает голову и замирает, как вкопанный. Здесь стоит машина. Но это не их старенький форд, а чей-то чужой бьюик, нагло сверкающий серебристыми боками. Вторым тревожным звоночком становится незапертая дверь. Распахнув её и швырнув пакет с продуктами на пол, Леви натыкается взглядом на ботинки. Мужские грубые ботинки из потертой кожи, аккуратно стоящие рядом с внезапно крохотными туфельками его матери. Страх и тревога затапливают с головой. Кулаки непроизвольно сжимаются и всё тело напрягается, готовясь бороться. Он защитит её любой ценой, никто и никогда больше не причинит его матери боль. — Ма! — голос звучит надтреснуто, панические нотки в нем не заметит разве что глухой. — Леви? — спокойный, без единого намека на какой-либо дискомфорт или испуг голос матери щадящим бальзамом изливается на напряженно натянутые нервы парня. — Иди сюда, мы в гостиной… «Мы?» Тревога сменяется преждевременным негодованием. Кого это она пустила в дом?! Что там за мужчина?! На задворках сознания Аккерман понимает, что ведет себя как долбанный вожак стаи, почувствовавший чужого самца на своей территории. Осталось только углы пометить, честное слово. Эти мысли немного отрезвляют, напоминая, что Кушель — взрослая, разумная женщина, а он — её сын, который должен с пониманием и уважением относиться к любым её решениям. Но раздражение отпускает не до конца, словно бы Леви чувствует себя преданным. Его ни о чем не предупреждали. Ни о каких гостях. Так… какого черта? Возникнув в проеме гостиной, он застывает снова, не в силах перешагнуть порог. Кушель сидит в кресле, сцепив руки в замок и глядя прямо перед собой, на кофейный столик, где стоят две чашки с чаем и маленький коробок печенья. И то, и другое выглядит не тронутым. А на диване, положив широкополую шляпу на соседнюю подушку и закинув ногу на ногу, восседает Кенни. И улыбается Леви. Улыбается, чтоб его… — Ты, видимо, плохо соображаешь на старости лет, — как можно более спокойно цедит Аккерман, но сталь в его взгляде вполне способна вспороть незваному гостю горло, — я ведь предупреждал, что будет, если сунешься к нам домой… — Предупреждал? — непонимающе перебивает Кушель, переводя взгляд с сына на брата. — Вы, что, виделись? — Да, забыл сказать, Куки, — добродушно улыбаясь сестре, отвечает Кенни, — я навестил малыша на работе. — Судя по жестянке за окном, ты ни хрена не бездомный, — сплевывает Леви, угрожающе скрестив руки на груди. Кушель слегка морщится от грубоватой манеры общения сына, но ничего не говорит, предоставляя мужчинам возможность выяснить отношения. — Не бездомный, — соглашается Кенни. — Тогда что ты забыл в тот день в центре? — Искал тебя, — как само собой разумеющееся, проясняет мужчина. — Я приехал в школу, но там тебя уже не было, а директор любезно сообщил, где я могу найти своего дорогого племянника. — И на что я тебе сдался? — недоуменно хмурясь, спрашивает Леви. — Хотел поговорить, — снова сообщает очевидную истину Кенни, слегка улыбаясь при этом, — мы ведь семья… — Семья? — парень вспыхивает моментально, реагируя как бык на неосторожного матадора, хлестнувшего напряженное животное тряпкой по лицу. — Ты, мать твою, вспомнил о семье?! Спустя столько лет?! — Леви… — вкрадчиво начинает Кушель, желая остудить сына, но Кенни её перебивает: — Погоди, Куки, дай-ка малышу высказаться, — и, повернувшись к раздражающемуся ещё сильнее парню, криво ухмыляется и добавляет: — Ну, давай, смелее, скажи мне в лицо всё, что накипело. Леви задыхается от возмущения, до острой боли впиваясь ногтями в ладони и просто чудом не бросаясь в драку. Где-то глубоко внутри него маленький, пятилетний Леви предостерегает, напоминая, что всем тем приемам и навыкам, которыми он теперь владеет, его научил сидящий на диване мужчина. Кенни постарел, достаточно сильно. В некогда высокой и статной фигуре появилась сгорбленность и непроходящая усталость. Но предостерегающий блеск в глазах и жесткая линия рта напоминали о том, на что способен этот человек. О том, как хладнокровен и жесток он может быть. Леви помнил его удары, захваты холодных пальцев на собственной шее. Помнил о его мгновенной реакции. Да, Кенни был стар. Но это вовсе не означало, что он больше не опасен. — Мне не о чем с тобой разговаривать, — злобно отвечает парень, не желая продолжать неприятный разговор. — Если у тебя всё — проваливай. — Трусишка, — ухмыляется мужчина, отводя насмешливый взгляд от раскрасневшегося лица парня. Чаша терпения переполняется слишком быстро. Леви бросается к мужчине, тут же пробивая удар в челюсть и придавливая противника своим весом. — Трус?! — орет Аккерман, отталкивая руки Кушель и снова нанося удар. — Это я-то трус?! Ты, мешок вонючего дерьма!!! — Леви! — испуганный, отчаянный вопль матери звонко бьет по нервам и приводит в чувство. Парень недовольно цокает и отступает, с мрачным удовлетворением разглядывая помятого противника. Нос Кенни кровоточит, под левым глазом яркая краснота обещает запестреть всеми оттенками лилового, а нижняя губа лопнула аж в двух местах. — Неплохо, — хрипло кашлянув, ухмыляется мужчина, тяжело дыша и вытаскивая платок из нагрудного кармана рубашки, чтобы вытереть кровь с лица. — Явно тренируешься. Леви не отвечает, буравя родственника тяжелым взглядом. Кушель, убедившись, что никто ни на кого больше не бросается, исчезает на кухне. Меньше чем через минуту она возвращается с двумя пакетиками льда — для лица брата и руки сына. Мужская половина семьи Аккерман послушно прикладывает лёд к саднящей коже, всё также рассматривая друг друга, словно бы примеряясь и решая, что делать дальше. Леви взбешен всем и сразу. Неожиданным появлением, бессмысленными разговорами, наглой провокацией и собственной несдержанностью. Какого черта он сорвался? Кенни ведь специально подначивал его. Почему он повёлся? — Ты имеешь полное право на меня злиться, — внезапно подает голос мужчина, слегка сдвигая пакет со льдом, чтобы видеть собеседника. — Я, и правда, это заслужил. — Тогда не возражаешь, если прямо сейчас я вышвырну тебя отсюда? — с показательной надеждой спрашивает парень, морщась от пощипывания ссадин на костяшках. — Послушай, Леви, всё не так просто… — неожиданно устало начинает Кенни, но парня это не трогает совсем. — Не так просто? — практически шипит он, глядя прямо в глаза своему дяде. — А у кого это было «так просто»? Может, у ма, когда продавала свое тело за долги моего отца-раздолбая? Или когда она чуть не умерла от побоев одного из навещавших её отморозков? Или, может, это у меня всё было «так просто», когда я похоронил её в пять лет? Или когда ты сдал меня в приют? Или когда ма не могла найти меня в течение нескольких месяцев, потому что ты ничего не сообщил ни ей, ни мне? — голос парня срывается, дрожит, практически звенит от горчащей ярости, так давно похороненной, но так легко всколыхнувшейся от страшных воспоминаний. — А, может, всё было просто только для тебя, старый ты говнюк? Для тебя, что жил рядом и знал, в каком дерьме очутилась твоя сестра?! Для тебя, что обманул маленького ребенка, заставив поверить в смерть единственного близкого человека?! Для тебя, что потом сдал его в приют, избавившись от лишнего груза?! — щеки обжигают предательские, постыдные слёзы, а с языка невольно слетают слова, обнажающие самую острую обиду на человека напротив: — Для тебя, что исчез, не сказав ни слова, просто растворился, ничего не объяснив… — Ты искал меня? — внезапно хрипло спрашивает Кенни с нечитаемым выражением лица. — Да, черт тебя подери, — окончательно срывается Леви, отшвыривая пакет льда в сторону и снова сжимая кулаки до побелевших костяшек и тихого хруста, — я искал тебя по всему городу! Сбегал из приюта и шарился по улицам ночи напролет, пытаясь тебя найти! Я побывал во всех притонах, барах и клубах, куда ты брал меня с собой, но никто не мог мне сказать, где ты находишься… Жив ли ты вообще! Я люто ненавидел тебя тогда, за то, что ты меня бросил, и… — парень запинается, а затем решает открыть карты до конца: — Скучал, потому что ты был моей семьей. Единственной, как я тогда думал. Он отрывает взгляд от собственных ног, поднимая голову и встречаясь со странно мутными глазами Кенни. — А ты просто бросил меня. И я никогда не прощу тебя за это. В комнате повисает тишина, нарушаемая лишь тихими всхлипами Кушель, утирающей лицо рукавом домашней кофты. Леви дышит тяжело, легкие горят от нехватки кислорода и остаточной истерики. Он вымотан. И физически, и морально. Хочется подняться к себе и лечь спать. Только бы не вспоминать. Не думать. И ничего не чувствовать. Ему немного стыдно за свою излишнюю эмоциональность и откровенность, но высказаться было необходимо. Многие годы размышляя обо всем, что случилось с их семьей, повзрослевший парень всё-таки смог признать, что ложь Кенни о смерти матери была оправданной. Пятилетнему мальчишке не стоило давать ложных надежд. Не стоило обрекать его на долгий год безрадостного ожидания, проснется его самый любимый человек на свете или нет. Не стоило позволять находиться рядом, когда его мать заново училась ходить, есть, говорить, жить самостоятельно. Конечно, потрясение от известия, что она умерла было сильным, но эта боль постепенно стала тупой, глухо тянущей где-то в сердце. А все эти годы, лишенные четких прогнозов и вразумительных обещаний, рядом с немощной матерью могли бы просто свести малыша с ума. Так же, благодаря рассказам Кушель, Леви смог узнать и уяснить, почему Кенни не помог деньгами сразу. Он покривил душой, отвечая на вопрос Йегера, почему дядя не пришел на помощь раньше. Как оказалось, этот проигрыш отца был далеко не первым. Он и раньше просиживал штаны в казино и игорных клубах, спуская суммы не такие значительные, но ощутимые для их скромного бюджета. И Кушель, скрепя сердце и мучительно краснея от стыда, просила помощи у старшего брата. Их родители да и сам Кенни не одобряли выбора спутника жизни для их малышки Куки с самого начала. Но она настояла, рассорившись с матерью и отцом и уйдя из дома. Как оказалось, они все были правы, а она — ошибалась. Кенни, хоть и злился на сестру, но в помощи ни разу не отказал, выплачивая бесконечную вереницу долгов её поразительно невезучего мужа. Но в тот раз, когда он исчез, а на пороге возникли серьезные мужчины и предъявили сумму, от которой женщина едва ли не упала в обморок, она решила, что в этот раз не пойдет к брату. Это было слишком. Пришло время ей заплатить за ошибки, рассорившие её с уже покойными родителями, отяготившие ненужными заботами брата, оставившими любимого сына без отца. Да, это было глупо и как-то по-ребячески, но Кушель была молода и импульсивна, решив, что справится сама. Расплатится с долгами и заживет со своим малышом Леви счастливо. Но она снова ошиблась. И в итоге Кенни опять вытащил её из дерьма. Спас жизнь, уберег от тюрьмы, пусть и своеобразно, но всё же позаботился о её сыне. Леви принял все эти факты нехотя, но здраво. В этом был смысл. Но вот то, что Кенни его бросил, он принять не мог. Ведь он… чёрт, он любил старика. Любил! В голове хранилось столько крохотных, но драгоценных воспоминаний, связанных с ним. Как он впервые привез его в Макдоналдс и долго хохотал над от жадности объевшимся до икоты Леви. Как на их единственный совместный Новый год поддался уговорам мальчишки и сделал для него костюм трансформера из картонных коробок, которые они вместе раскрасили фломастерами. Он помнил, как мужчина учил его драться, защищаться, бороться за свою жизнь. Да, методы порой были жестокими, но окружающий мир уже успел продемонстрировать мальчику свою жестокость, и он был рад научиться давать отпор. Он помнил всё. Домашний салат за барной стойкой в заведении лучшего друга Кенни. Запах машинного масла, когда они вдвоем чинили старый «плимут». Сахарная вата на заднем сидении машины, за прилипшие к стеклу кусочки которой ему потом знатно влетело. И все эти мелочи, как разбитая витрина, рассыпались мириадами осколков, открывая вид на самое горькое воспоминание в их совместной жизни — спина мужчины, удаляющегося по коридору приюта, и безразлично брошенное: «Удачи, щенок». — Я не мог иначе, — неожиданно тихо говорит Кенни. Глаза мужчины прикрыты, правая рука потирает лоб и ерошит поседевшую шевелюру. — У меня просто не было выбора… — Не было выбора? — с какой-то усталой насмешкой перебивает Леви, слишком вымотанный, чтобы огрызаться по-настоящему. — Серьезно? Мужчина молчит, чем просто выбешивает Аккермана-младшего. — Ну же, давай, старик, — хмурится парень, присаживаясь на подоконник, — расскажи как тяжело тебе было бросить меня там… — внезапно он замолкает, качая головой, и безразлично бросает: — Хотя, знаешь, не важно. Тебе просто всегда было на меня плевать. — Это не так, — тихо, но твердо отзывается Кенни. — Да, я был далек от идеального родителя, допустил множество ошибок. Но мне никогда не было плевать на тебя, — он проводит рукой по волосам и сдавленно чертыхается. — Я вел мутные дела, и со временем под меня закономерно начали копать. Это был вопрос времени, когда они узнают, что у меня есть ребенок. Поверь, эти отморозки не стали бы церемониться, они либо тут же отправили тебя в одно из жутких заведений, либо прибили бы на месте в предупреждение мне. Парень молчит, вспоминая, что мужчина, и правда, занимался какими-то махинациями, беседуя с угрожающего вида людьми в задних комнатах баров, за гаражами в порту, на задних сидениях машин. Помнил он и то, как незадолго до исчезновения старика, на Кенни напал какой-то отморозок в переулке, оставшийся лежать там же со свёрнутой шеей. — Я должен был уберечь тебя от этого, — как-то нерешительно разводит руками мужчина. — Да, наверняка лучшим решением было бы завязать со всем этим дерьмом, взять тебя и уехать куда-нибудь подальше, надеясь, что Куки поправится и присоединится к нам, но… — он виновато ухмыляется, глядя на племянника. — Но я был молод, крутился среди влиятельных людей, у меня были деньги, энергия, тщеславие. Я не хотел променять это на семейный быт и отцовские обязанности, к которым был совершенно не готов. Чёрт, парень, я ведь таскал тебя в такие гнилые места, учил драться на полном серьезе, руку сломал… — он осторожно смотрит в сторону враз помрачневшей, но сохраняющей молчание Кушель. Помолчав какое-то время, Кенни снова поднимает глаза на Леви и добавляет: — Из меня вышел дерьмовый отец, и я правда думал, что сделаю тебе одолжение, свалив из твоей жизни, но теперь… Теперь я понимаю, что семья, какая бы она ни была, лучше одиночества. Аккерман-младший молчит. Долго. Ноющая боль в груди медленно, но отступает. — Все совершают ошибки, — внезапно вкрадчиво говорит Кушель, — но второй шанс заслуживает каждый. Леви помнит, что эти же слова она сказала ему, когда забрала сына из приюта. И он согласился с ней тогда. Согласен ли он сейчас? — Я тут, — внезапно как-то смущенно хмыкает Кенни и протягивает руку к небольшой коробке, что все это время стояла на полу у дивана, — кое-что привёз… Он протягивает коробку Леви и снова отводит взгляд. Парень мнется несколько мгновений, а затем, опустив «подарок» на стол, осторожно приоткрывает крышку. Кушель, любопытно наклонившаяся вперёд, распахивает глаза от изумления: — О, боже, Кенни! Где ты его нашёл?! Леви смотрит и не верит своим глазам. Это ведь его пёс. Тот самый деревянный пес, с которым он играл на улице возле их трейлера. Его морда, лапы, пятнистый окрас были нарисованы на бумаге, которая практически целиком облезла, оставив лишь пару клочков на голой деревяшке. Он осторожно вынимает свою любимую игрушку детства и, поставив на стол, тянет за веревочку. Лапы, закрепленные на четыре небольшие колесика, туго и с легким скрежетом, но всё же поддаются, позволяя прокатить пса по столешнице. — Как же его звали..? — спрашивает Кушель, задумчиво улыбаясь. — Бамблби, — синхронно отвечают Кенни и Леви и смотрят друг на друга. Мужчина с извиняющейся неуверенной улыбкой, а парень… — Ты можешь остаться на ужин, — как бы между прочим бросает Аккерман-младший, отводя взгляд. — Спасибо, — искренне благодарит Кенни и через пару мгновений, потянувшись, встает с дивана. — Пойду, что ли, перекурю. Когда он исчезает за дверью, Кушель подходит к сыну и крепко сжимает его в объятиях: — Спасибо, малыш. Леви с силой обнимает её в ответ. Семья, какая бы она ни была, лучше одиночества. Определенно.***
Вскипятив чайник третий раз за последние пятнадцать минут, Эрен наконец-то решает, что пора остановиться. Волнение, скрутившие внутренности в тугой узел, кажется необоснованным. Нет, ну серьёзно! Чего он так распереживался? Подумаешь, Леви согласился позаниматься у него дома, раз уж день пятницы у них совершенно свободен, да и родителей нет. Подумаешь, что они вот-вот окажутся наедине в пустом доме. Подумаешь, что всю эту неделю после воскресной игры они то и дело прилипают друг к другу, стоит им уединиться. И уж совершенно точно не стоит переживать, что ласки, поцелуи и объятия Леви становились всё более и более настойчивыми. Эрену ведь тоже хотелось большего. Определенно. Но он чересчур нервничал и боялся облажаться. Из не слишком охотных со стороны Аккермана разговоров Йегер на свою беду выяснил, что у того уже было несколько временных партнеров. Значит, Леви есть с чем сравнивать. И это пугало просто до чертиков. Конечно, Эрен видел, что его собственные всё более уверенные и смелые прикосновения здорово заводят Аккермана, что не могло не льстить. Как, например, вчера, когда они заглянули в подсобку за инвентарем для мойки машин, и осмелевший Эрен поцеловал Леви в шею. Аккерман задрожал, шумно вздохнув, а затем впился в губы таким поцелуем, что Йегер боялся отрубиться прямо в тесной каморке со швабрами. Но уверенности в себе для следующего шага всё ещё не хватает. Звонок в дверь подкидывает взвинченного Эрена на стуле, и пару минут он всерьез размышляет над тем, а не сделать ли вид, что его нет дома? Ох, какой же бред. Хлопнув себя пару раз по щекам, он выходит в коридор. Путь до входной двери сложнее, чем восхождение на Эверест. Дрожащими пальцами схватившись за ручку, Эрен решительно тянет на себя, так сильно, что отпущенная дверь влетает с глухим стуком в стену. Он смотрит на гостя и судорожно вздыхает. Такой невозмутимый, красивый. Такой желанный… — Какой страстный приём, — с легкой ухмылкой констатирует Леви, а Йегер смущенно отводит глаза. Через несколько мгновений тишины Аккерман уточняет: — Так ты пустишь меня в дом или будем заниматься на крыльце? Эрен тушуется ещё сильнее, что-то неразборчиво мямлит и пропускает гостя в дом. Чувствует он себя, мягко говоря, по-идиотски. — Вот это хоромы, — присвистнув, резюмирует Леви. Разувшись и бросив рюкзак у входа, он однако совершенно свободно шагает вперед, словно давно привык к такой богатой обстановке. — Проведешь экскурсию? Йегер соглашается. Они неспешно рассматривают просторную гостиную с широкой плазмой над мраморным камином, диваном, парой кресел и стереосистемой в углу. Не задерживаются на кухне с барной стойкой, большим обеденным столом и навороченным гарнитуром стальных оттенков. Заглядывают от нечего делать в прачечную, а затем поднимаются на второй этаж. Эрен говорит мало, сухо отвечает на вопросы и весь сжимается под недоуменными взглядами Леви. Он ведет себя глупо и ничего не может с этим поделать. Поднявшись по лестнице, они посещают кабинет отца с добротной дубовой мебелью и множеством книг, спальню родителей в небесных тонах, с широкой кроватью, ещё одной плазмой и дверями в гардеробную и ванную комнату. И, наконец, останавливаются у обители Эрена. Хозяин дома мнется, чувствуя, что этот момент может стать слишком интимным. — Боишься, что найду окровавленные вещи, поддельные документы и ствол в шкафу? — хмыкает Аккерман. — Ах, — неестественно смеется Йегер, — нет, что ты… Просто… Не в силах признаться, чего именно он боится, он просто открывает дверь, позволяя Леви увидеть его комнату. Аккерман пару мгновений смотрит на него самого, а потом, недовольно вздохнув, заходит внутрь. Эрен оглядывается, пытаясь увидеть помещение глазами гостя. Полутороспальная кровать напротив входа, в углу — грушевидный пуфик в окружении стопок книг, сложенных прямо на полу. У другой стены — стол с ноутбуком, полка со школьными учебниками и тетрадями. Дверь в гардеробную слегка приоткрыта из-за того, что оттуда торчит доска для серфинга. На стенах висят дипломы, медали, фотографии с друзьями. На одной — он, Микаса и Армин на пляже, на другой — с Кирштейном в школьном походе, на третьей они снова с Арлертом — их восторженные лица на фоне впервые увиденного моря. Эрен переводит взгляд на следующее фото и… — Это что, я? — недоверчиво спрашивает Леви, приближаясь к висящему на уровне его глаз снимку. Щеки Йегера заливаются румянцем ярким, как исподнее кардинала Ришельё***, и он нервно сглатывает. Вот же идиот! Как он мог забыть! Это фото он сделал где-то полторы недели назад, на нём — Леви, уезжающий на мотоцикле. Ничего особенного, но Эрену жутко нравилось смотреть на широкие плечи, сильные руки, аккуратно остриженный затылок. Нравилось вспоминать, как сидел позади него, обнимая и крепко прижимаясь к горячему, крепкому телу. — Вот так раз, — как бы самому себе говорит Аккерман и хмыкает громче обычного. — Это… это… — все ещё удушливо краснея и захлебываясь воздухом, мямлит Йегер, не зная, куда деваться от смущения. — Может… повторим причины Гражданской войны? Аккерман оборачивается, гипнотизируя взглядом, и неожиданно выдает: — Давай-ка я лучше назову причины, почему прямо сейчас завалю тебя на кровать… — Что? — давится воздухом Эрен, распахивая и без того огромные глаза. — Во-первых, — игнорируя смущение собеседника, начинает Леви и медленно приближается к Йегеру, — ты пригласил меня к себе домой. Во-вторых, затащил в свою комнату… — Никого я не затаскивал, — слабо протестует Эрен, отступая. — Ну а, в-третьих, — Аккерман останавливается непростительно близко и слегка толкает Йегера ладонью. Он бы не упал, ведь толчок слишком слабый, но оказавшаяся позади кровать не дала отступить и удержать равновесие, а потому он плюхнулся на постель, как подкошенный. — В-третьих, ты сам этого хочешь. Эрен бы запротестовал, но врать Леви и самому себе — просто глупо. Аккерман подается вперед, а Йегер инстинктивно ложится, стараясь вжаться в покрывало и исчезнуть. Он смотрит на нависшего над ним парня и откровенно паникует. — В чем дело? — внезапно теряя игривый настрой, спрашивает Леви, садясь справа от парня. — Я… — Эрен снова садится, прикрывает глаза и выпаливает на одном дыхании. — Я боюсь облажаться. Не услышав ответа, он осторожно приоткрывает глаза и видит недоумение на лице собеседника. — Ну… — боже, ну что ж всё так сложно-то? — Я же девственник. А ты… У тебя уже было… И вдруг я сделаю что-то не так и… т-тебе не понравится… Аккерман внезапно ухмыляется, на что Йегеру хочется сложить руки на груди, надуть губы и отвернуться обиженной букой. Но он не успевает ничего, так как Леви стремительно приближается к нему и, прежде чем впиться в его губы, шепчет: — Я сделаю так, что нам обоим понравится. И в следующую секунду Эрен разлетается на миллиард маленьких счастливых солнечных зайчиков. Аккерман целует его глубоко, горячо и по-настоящему страстно. Он снова оказывается сверху, просунув одну ногу между бедер Йегера. Опираясь на левое предплечье, правой рукой он оглаживает щеку Эрена. Проводит по линии подбородка, смещается на шею. Шероховатыми подушечками пальцев пробегает по виднеющимся в вороте футболки ключицам. А затем ладонь резко оказывается на поясе, сминая ткань и слегка поглаживая оголившуюся упругую кожу живота. От этого прикосновения Йегер стонет в губы Леви, отчего тот резко вжимается бедрами в пах Эрена, позволяя им обоим оценить степень возбуждения партнера. Аккерман отстраняется, заглядывая еле дышащему Йегеру в глаза. Эрен любуется расширившимися от желания зрачками, легким румянцем на щеках, напрягшимися мышцами рук, выглядывающих из рукавов футболки. Леви смотрит и, кажется, тоже любуется в ответ. Как бы в подтверждение этого, снова протягивает руку к лицу Эрена и гладит лоб, высокие скулы, припухшие губы. А затем снова склоняется, влажно целуя шею. — Л-Леви… — хрипло стонет Йегер, цепляясь руками за футболку Аккермана и активнее подставляя шею. Эти ощущения… Такие новые, сладкие, запредельные вызывают практически болезненное наслаждение и невероятное давление в джинсах. Эрен бессознательно ерзает, то и дело потираясь о бедро Леви и каждый раз шумно вздыхая при этом. Аккерман жадно целует, прикусывает, тут же зализывает, спускаясь все ниже. Внезапно приняв сидячее положение, он проворно стягивает футболку с осоловевшего Йегера и проделывает то же самое с собственной, выкидывая одежду куда-то в угол комнаты. Эрен замирает, восхищенно рассматривая натренированное тело, узоры татуировок, молочную кожу… А уж когда Леви голодным взглядом неспешно разглядывает его в ответ, мелкая дрожь пробегает от затылка к пояснице, заставляя прикусить губу и слегка прогнуться в спине. Выглядит вполне однозначно. Аккерман склоняется, снова припадая к губам, особенно жарко, топя в невероятных ощущениях, ярком и остром наслаждении. Прикосновение кожи к коже пробивает электрическим разрядом, вынуждая прижиматься сильнее, скользить дрожащими ладонями по пояснице и активнее тереться о твердое бедро между собственных ног. Эрен стонет, уже не стесняясь, когда Леви прочерчивает языком дорожку от ключиц до подрагивающего живота. Зарываясь пальцами в черные пряди, Йегер зажмуривает глаза и понимает, что эта пытка для него, неопытного и наивного, слишком сладкая и серьезная. И как только ладонь Аккермана ласково, но ощутимо сжимает его стояк сквозь джинсы, он с силой толкается навстречу и тут же кончает прямо в белье. Выдохнув и на несколько мгновений выпав из реальности, Эрен внезапно осознает произошедшее и закрывает пылающие лицо ладонями. Какой позор! Леви молчит и не шевелится, а Йегер всё никак не может заставить себя взглянуть на него. Наконец, ладони Аккермана ласково, но властно обхватывают запястья Эрена и настойчиво отводят его руки от лица. — Открой глаза. Йегер как-то печально хмурится, а затем нехотя приподнимает веки. Леви смотрит с легкой улыбкой, всё ещё тяжеловато дыша после жаркой ласки. — Я всё-таки облажался, — обреченно резюмирует Эрен, сгорая от стыда. — Тебе не понравилось? — внезапно серьезно спрашивает Аккерман. — Что? К-конечно понравилось, то есть… — он многозначительно указывает на проступившее мокрое пятно рядом с ширинкой. — Ну, ты понял… — Хорошо, — кивает головой Леви. — Тогда что не так? Йегер готов рассказать ход Гражданской войны в деталях, посетить тысячу унылых приемов с родителями, вытерпеть допрос Микасы, но только бы не обсуждать такие смущающие вещи со своим парнем. — Ну ты… ты ведь не… — вот же он мямля! — Значит, тебе не понравилось… — Ну и дурак же ты, Эрен, — внезапно широко улыбается Аккерман, а затем, склонившись, ласково проводит большим пальцем по пухлым, приоткрывшимся навстречу губам и хрипло шепчет: — Смотреть, как ты легко заводишься от моих прикосновений и поцелуев — это чистейшее удовольствие… Он склоняется, снова целуя, только теперь — нежно и ласково, будто они давнишние любовники. — Да я и сам был на грани, — бодро заявляет Леви, отстраняясь и слезая с кровати. — Удержали брезгливость и страстное нежелание идти в мокрых трусах домой. Йегер фыркает и тоже поднимается с постели. Нужен душ, срочно. Стоя под прохладными струями воды, он снова и снова краснеет и кусает губы. Так ярко, так жарко! Так круто, черт побери! И он искренне надеется, что Леви, и правда, не разочаровался в нем. В следующий раз он сделает всё, как надо… Перемотав последнюю мысль, Эрен вздыхает. Какая же он ветряная мельница! Час назад молился, чтобы ничего такого не произошло, а теперь, поглядите на него, уже планирует следующий раз! Выйдя из ванной, Йегер находит Леви, уже одетого и с учебником истории в руках. Вид такой приличный, что всё безумие, творившееся на этой самой постели пятнадцать минут назад, кажется лишь одной из влажных фантазий. Только легкость в теле и огонек желания в глазах Аккермана свидетельствуют о реальности произошедшего. — Я умоюсь, — сообщает Леви, меняясь с Эреном локациями. Йегер кивает и замирает, услышав звук открываемой входной двери. Вот черт, приди родители чуть раньше… — Как закончишь, спускайся вниз, — бросает Эрен и выходит из комнаты. Родителей он находит на кухне. — У нас гости? — вместо приветствия интересуется Карла, наливая себе стакан сока. Гриша же вытаскивает из холодильника контейнеры с остатками ужина. — Да, мы с Леви занимаемся историей, — непринужденно отвечает Эрен и чуть ли не вздрагивает, когда оба родителя вскидывают головы и пронзают его взволнованными взглядами. — С Леви? — уточняет отец. — С Аккерманом? — Ты что, притащил этого уголовника к нам в дом? — закипает мать, совсем не контролируя громкость своего голоса. — Не говори о нём так! — внезапно огрызается Эрен. — Гриша, проверь драгоценности и деньги в кабинете, — не обращая внимания на заявление сына, говорит Карла. — А ты, — вновь оборачиваясь к обескураженному парню, — выпроводи этого преступника из дома… — В этом нет нужды, я и так ухожу, — возникая на пороге кухни, спокойно говорит Леви, а затем показывает руки и прокручивается на месте, задирая футболку. — Рюкзак проверять будете? Он говорит без дерзости и язвительности, скорее, как-то устало. Именно поэтому Карла молчит в ответ, лишь хмурит тонкие брови. — Никто ничего проверять не будет, — с напором отвечает Йегер-младший, сверля мать глазами, — и никто никуда не уйдет! — Эрен! — одергивает мать, возмущаясь внезапной дерзостью своего всегда послушного и кроткого мальчика. — Мама, папа, — почувствовав внезапный прилив какой-то отчаянной смелости, парень решается идти до конца, — мы с Леви вместе. Мы встречаемся. И вам лучше принять это и… Хлесткая пощечина обжигает щеку. Не больно. Но обидно. Впервые. Мать впервые подняла на него руку. — Ты сошёл с ума! — практически кричит Карла. — Что ты несешь?! Как вы можете встречаться, вы ведь оба… мужчины! Хочется одновременно и плакать и смеяться от деликатности матери. Хочется, чтобы Леви ляпнул что-то вроде «Ну что вы, миссис Йегер, педиков не видели, что ли?». Но Аккерман молчит, и Эрен знает почему — он должен постоять за себя сам. За них. За их отношения. — Я гей, мам, — глухо начинает парень, поднимая глаза и стойко встречая яростный взгляд матери, — если не знаешь, кто это, почитай в интернете… — Закрой рот! — рявкает Карла, снова замахиваясь, но Гриша перехватывает её руку. — Успокойся, — холодно и твёрдо бросает он. — Вы оба перешли черту. — Почему ты так спокоен? — обрушивается на него женщина, трясясь всем телом и, кажется, впадая в истерику. — Наш сын сообщает, что он один из… «этих», — лицо болезненно кривится, как при виде чего-то невероятно мерзкого. — Так еще и связался с сыном проститутки и уголовником в одном лице! Лучше бы она снова ударила его, чем сказала такое. Эрен тут же оборачивается, видя, как Леви вздрагивает, а по лицу его пробегает тень негодования и глухой обиды. — Ты ничего не знаешь! — вспыхивает Йегер-младший, сверля мать полными гнева глазами. — Ничего не знаешь о Кушель, о том, что они пережили… — Да мне плевать! — красивое лицо искажается злобой, а голос звучит почти шипяще. — Я запрещаю тебе связываться с кем-то вроде него, ясно?! — А мне плевать на твои запреты! — рявкает Эрен в ответ. — Я люблю его, мама, и я буду с ним! Вздрогнув от осознания сказанного, он резко разворачивается, но Аккермана там уже нет. — Леви! — зовет Йегер и бросается прочь из кухни. Карла что-то кричит ему вслед, ругается с отцом, но Эрен, оглядевшись в коридоре и не увидев обуви Аккермана, выбегает из дома, не слыша ничего. Леви уже пересек лужайку перед их домом и почти вышел на улицу. — Стой! Леви, стой! — Эрен кричит, боясь, что Аккерман не остановится и просто уйдет. Но Леви внезапно тормозит и, обернувшись, молча смотрит на приближающегося Йегера. — Ну? — после небольшой паузы спрашивает он. — Что хотел? — Прости, слышишь, — горячо шепчет Эрен, подходя вплотную и беря бледное лицо в ладони, — она просто разозлилась. Она, конечно, всегда невыносима, но сейчас обезумела окончательно. — Всё в порядке, — спокойно отзывается Аккерман, — она лишь сказала то, что говорят все. Её сложно в этом винить. — Но она не имеет права говорить такие вещи, даже не попытавшись узнать тебя поближе, — отчаянно возражает Йегер, прижимаясь лбом ко лбу Леви. — Прости меня, прости, что тебе пришлось это выслушивать. — Ради тебя я и не на такое готов, — внезапно сознается Аккерман и крепко целует, выбивая почву из-под ног и воздух из легких. Проходят мгновения, и, отстранившись, Леви как-то вымученно улыбается и разворачивается, чтобы уйти. — Мы ведь увидимся сегодня, после секций? — уточняет Эрен, чувствуя странную тяжесть в груди. Аккерман лишь кивает и оставляет Йегера одного. Вернувшись в дом, Эрен сразу проходит в комнату, закрываясь на замок и не желая разговаривать с родителями. Несмотря на неожиданное признание и обещание о встрече, парня не покидает тревожное ощущение надвигающейся бури. Уже вечером это волнение обретает вполне конкретные формы. Леви не отвечает на сообщения и звонки и не приходит убирать инвентарь. От тренера Эрен узнает, что и на тренировку Аккерман не пришел. Йегер одиноко шагает домой, ежась от ветра и мерзкого холода, сковавшего всё его нутро. Что он сделал не так? _____________________ * Так назывались жители северных (янки) и южных (конфедераты) штатов во время Гражданской войны ** (с англ.) «Никогда не думала, что смогу найти кого-то вроде тебя, Я не желаю тебе ничего, кроме самого лучшего, тоже» — строчка из песни Adele — Someone Like You *** Кардинал Ришельё — аристократ, кардинал Римско-католической церкви и государственный деятель Франции; НО вся шутка завязана на традиционно красном облачении всех кардиналов!) (исподнее, если что, это нижние бельё) — КОРОЧЕ, сложный интеллектуальный юмор)))))))