Кактус

      Леви треплет рукав толстовки, пытаясь оторвать торчащую нитку. Дернуть нужно чуть-чуть сильнее, но сил почему-то нет. Он обхватывает тоненькую черную нить, тянет, и пальцы просто соскальзывают из-за недостаточности приложенных усилий.       И так по кругу.       Мысли в голове такие же вялые и повторяющиеся.       Почему он не рассказал им всё раньше? Чего боялся?       Леви злится. Его злит эта недосказанность. Малодушие. Злит вся эта ситуация…       Почему, как только становится хорошо, по-настоящему хорошо, все обязательно должно разрушиться? Почему с трудом обретенное счастье рассыпается на раз-два? Что вообще не так с этой жизнью?       Почему же он ничего не сказал им? Всего этого можно было бы избежать…       Если бы только Кенни им всё рассказал, они не сидели бы уже неизвестно какой час подряд перед белой дверью с неоновой вывеской над ней — «Реанимация».       Оставив рукав в покое, Аккерман откидывается на смертельно неудобном стуле и искоса поглядывает на мать. Кушель, не мигая, смотрит на стыки бежевого кафеля, уже трижды натертого уборщиком за время их пребывания здесь. Мама бледная, глаза покраснели от слез, а губы что-то тихо бормочут, то и дело нервно подрагивая.       Леви несколько раз пытался отправить её домой, но Кушель и слушать не хотела. Ведь врачи до сих пор не смогли сказать им что-либо вразумительное. Выходя и снова исчезая в двустворчатых дверях с матовым стеклом, они притворялись немыми и глухими, игнорируя вопросы Аккерманов о состоянии Кенни. Леви понимал, что они не хотят их ни обнадеживать, ни приговаривать какой-либо информацией. Но эта неизвестность выводила его из себя.       А ещё Эрен. Вот чёрт. Произошедшее в доме Йегеров, конечно же, было эпизодом малоприятным. Дерьмовеньким, если уж на то пошло. Но Аккерман едва ли расстроился по-настоящему.       Он просто устал. Нереально, по-взрослому, даже прямо по-старчески устал от водоворота дерьма, окутавшего его семью.       Именно поэтому он ушёл, просто враз уронив свою жесткую броню, хранившую его ещё с детства, и не имея ни малейшего желания да и сил поднимать её снова.       А это признание в любви? Леви уже почти захлопнул дверь, когда до него долетело горячее любовное объяснение Йегера. Аккерман чуть с крыльца не улетел, абсолютно обескураженный таким поворотом.       Нет, его это не оттолкнуло, не охладило. Он просто… Испугался, наверное.       Эрен догнал его, и в этих невыносимых глазах было столько трогательной нежности и страха быть отвергнутым, что Леви, пересилив себя, тоже признался… Не так прямо и однозначно, как Йегер, но всё же. И, судя по тому, как горячо и податливо Эрен ответил на поцелуй, смысл сказанного был получен и понят. Для начала этого достаточно.       Но Аккерман был всё ещё расстроен неудавшимся знакомством с четой Йегеров, смущен случайно услышанным признанием, а потому очень хотел побыть наедине с собственными мыслями и всё обдумать.       Леви ведь совсем не улыбалось быть яблоком раздора в семье Эрена. Но при этом он прекрасно понимал, что просто так отпустить Йегера, так глубоко и прочно запавшего ему в душу, он не сможет. Да, наверное это было эгоистично с его стороны, но… Возможно, стоит просто попробовать повторить знакомство, поговорить с его родителями, дав возможность узнать себя получше?       Конечно, он и сам понимал, что эта затея сомнительная и практически безнадежная. Но… как он и сказал Эрену, ради него он был готов на многое.       Леви решил вернуться домой и, успокоив себя парочкой кружек чая с мелиссой, обязательно написать или даже позвонить Йегеру, чтобы узнать, как он там, не наказали ли его родители, какие у него планы на завтра…       Но всё было сметено машиной скорой помощи на тротуаре возле их дома и людьми в темно-синей форме, перетаскивающими бесчувственное тело решившего пару дней погостить у родных Кенни на носилках. Напуганный до чертиков Леви понёсся в дом, боясь, что что-то случилось и с мамой. Но Кушель, схватив документы брата, уже выбегала на улицу, трясущейся рукой пытаясь закрыть дверь. Младший Аккерман, швырнув рюкзак у входа и закончив дело матери, бросился следом.       По приезде в больницу Кушель попросили заполнить ворох документов, где она, краснея сквозь слезы, пропускала слишком много пунктов, понятия не имея, есть ли у брата аллергические реакции, перенесенные инфекции и хронические заболевания. Леви в это время вспомнил о тренировке и с досадой понял, что телефон остался в рюкзаке. У мамы, чьи ноги мерзли в домашних тапочках, мобильника также не нашлось.       Попросив набрать со стойки регистрации, Аккерман позвонил в школу, сказав тренеру, что не придет. Он хотел бы позвонить и Эрену, наверняка уже надумавшему себе невесть что, но его номера наизусть не помнил, а передавать что-либо через преподавателя, посчитал слишком странным и личным.       Оставалось надеяться, что Йегер не поднимет панику на ровном месте.       А еще… Очень хотелось надеяться, просто до чёртиков сильно, что только что появившийся в его жизни Кенни не уйдет из нее так быстро.       — Миссис Аккерман? — безэмоциональный, но вежливый голос выводит Кушель и Леви из своеобразного транса, обращая внимание на бесшумно подошедшего врача.       — Да, это я, — женщина встает, садится, а затем снова встает, до белых костяшек сжимая кулаки, — как там Кенни?! Можно к нему?       — Нам удалось стабилизировать вашего брата, — начинает врач, — но он ещё какое-то время побудет в реанимации, поэтому, к нему вам пока нельзя.       — Есть какие-то прогнозы? — спрашивает более хладнокровный и спокойный на вид Леви.       — Пока что сложно об этом говорить, — словно бы рассуждая над сюжетными поворотами «Игры престолов», отвечает врач, — он уже в возрасте. Алкоголь, курение сделали свое дело. К тому же, прошлый инсульт, как вы уже знаете, он перенес на ногах, никаких диагностик, проверок, ну и, соответственно, лечения он не проводил. Однако сейчас помощь подоспела достаточно быстро, мы постепенно снизили давление, нашли очаг возникновения инсульта…       — Прогнозы? — повторяет Аккерман, устав от бесконечной и ни о чем ему не говорящей болтовни.       — Период восстановления будет непростым и долгим, — еле уловимо хмурясь, отвечает врач, — ему наверняка понадобится физиотерапия — правая рука явно стала работать хуже. Однако сейчас говорить об этом, всё равно, что тыкать пальцем в небо. Нужно время, чтобы оценить потери, восстановить, что можно.       — Ясно, — кивая, как китайский болванчик, тихо отвечает Кушель и снова садится. — Нужно время…       — Спасибо, — хмуро благодарит Леви, и мужчина, кивнув, снова оставляет их вдвоем. — Ма, тебе нужно домой, поспать…       — Когда мне было пять лет, — неожиданно начинает женщина, не глядя на сына и погружаясь в воспоминания, — родители купили мне велосипед. Ярко-желтого цвета. Я надевала в тон ему платье и сандалии, и Кенни звал меня «Цыплёнок Куки». У него велосипед появился гораздо раньше и был уже порядком покоцанным от неосторожной, быстрой езды. И теперь мы могли кататься вместе, — слабая улыбка растягивает дрожащие губы. — Мы катались днями напролет, потому что на ферме и делать-то больше было нечего. Кенни, конечно, должен был помогать по хозяйству, но они всегда ссорились с отцом, когда тот напивался и пытался учить непутевого сына уму-разуму. Отец часто бил маму, иногда и мне отвешивал подзатыльники, правда, слабые. Он пытался воздействовать таким же способом и на Кенни, но тот довольно рано начал давать старику отпор. В итоге в одной из потасовок он вывернул отцу запястье. И с тех пор старик на него только орал, но не приближался, — она прикрывает глаза, словно просматривает кинофильм о своем детстве на внутренней стороне век. — Поэтому Кенни мог позволить себе целый день шататься без дела. Или кататься на велосипедах со мной, — молчит какое-то время, медленно накручивая пояс от домашней кофты на пальцы. — В паре километров от дома был большой котлован. Один из городских стекольных заводов начал было там добычу песка, но он оказался низкого качества, и поэтому все предприятие по-быстрому свернули. Но яму так и не зарыли.       Дверь реанимации открывается, выпуская медсестру с каменным лицом, и бесшумно возвращается на место.       — Однажды мы снова катались вокруг фермы, — продолжает Кушель, проводив взглядом фигуру в белом костюме. — Кенни несся впереди с сумасшедшей скоростью, бесстрашно подскакивая на камнях и рытвинах и каждый раз просто чудом не слетая с велосипеда. Я всегда каталась осторожно и поэтому довольно медленно. И ему приходилось меня ждать. «Цыпа, цып-цып-цып», — женщина хмыкает, передразнивая старшего брата, — «трусливый цыплёночек, догоняй!». То ли я в тот день устала от его вечных шуток, то ли просто захотела повыпендриваться, но я вдруг поехала так же быстро, жутко трясясь от страха и громко смеясь от восторга одновременно. Мы помчались по дороге к той самой яме. К тому моменту там уже образовалось настоящее глубокое болото, из-за застоявшейся дождевой воды. Мы неслись вперед, подначивая друг друга. А потом, — женщина слегка вздрагивает от воспоминаний, — Кенни резко остановился, закричал, предупреждая, но я не успела сообразить, среагировать и вместе с велосипедом рухнула в болото. Я, конечно же, жутко испугалась, начала кричать, нахлебалась этой мутной, вонючей воды, барахталась, как котенок.       Повернувшись к сыну, она снова слегка улыбается:       — Но Кенни, как и всегда, спас меня. Велосипед нам вытащить не удалось, от меня помощи вообще было мало — напуганная, мокрая, трясущаяся, как кролик. Он привел меня домой… — женщина кривит губы от презрения. — У отца тогда были дружки в гостях. Все порядочно пьяные. Он полез на Кенни, начал кричать, что тот потерял мой велосипед, да и меня чуть не угробил — мои объяснения там никто и слушать не хотел, — она крепко стискивает пальцы в замок. — От одного отца брат бы отбился. Но четыре взрослых подвыпивших мужчины были всё же значительно сильнее пятнадцатилетнего подростка. Мать закрыла меня в комнате, а я билась в дверь, умоляла её или выпустить меня, или позвать кого-то на помощь Кенни. Но она была малодушной отцовской куклой, давно закрывавшей на все глаза. Я около четверти часа слышала, как они смеялись и били его. Сначала он огрызался в ответ, потом сдавленно мычал, пытаясь сдерживаться… И только когда закричал, они успокоились, видимо, только этого и желая.       На глазах Кушель слёзы, но боли в них нет. Только горечь и какая-то тоска.       — Ночью он пришел ко мне в комнату спросить, как я себя чувствую, и сказать, что уезжает. Что боится, если останется, просто убьет старика, потому что ненавидит его. Я плакала и со всем своим детским эгоизмом просила его остаться. Но он сказал, что всё будет хорошо. И что он всегда придет ко мне, если я буду в нём нуждаться.       Женщина замолкает, хмурится, наконец-то обратив внимание, что вышла из дома в тапках, а потом снова смотрит перед собой, как-то отрешенно и потерянно.       — Я и не знал, — только и может сказать Леви.       — Мы не любим вспоминать это, — слегка пожимает плечами Кушель. — Но ты ведь понимаешь, что он стал таким, какой есть, не от хорошей жизни?       Парень лишь молчит в ответ. Господи, может, род Аккерманов кто-то проклял? Иначе почему они только и делают, что страдают?       — В тот день, когда он забрал тебя, — неожиданно снова говорит Кушель, — в трейлере он взял меня за руку и тихо сказал, повторяя те самые слова из детства: «Не бойся, цыпленок Куки, всё будет хорошо», — слёзы прерывисто скользят по бледным щекам, но взгляд, поднятый на сына, прямой и уверенный. — Поэтому я не уйду из этой чертовой больницы, пока он не скажет мне это снова.       Леви молчит и лишь кивает в ответ. Кенни её единственная семья, не считая сына. Брат был с ней с самого детства, защищал и помогал, как только мог.       И лишь одну единственную ошибку он допустил, не рассказав им об инсульте, перенесенном несколько месяцев назад. Они бы уговорили его на лечение, заставили бы бросить курить. В общем, сделали бы всё, чтобы предотвратить сегодняшнюю ночь.       Через полчаса сонный и помятый Аккерман шагает к своему дому. Время где-то полвосьмого утра, суббота, а потому на улицах — ни души. Они с Кушель договорились, что он поспит пару-тройку часов, а затем вернется с кое-какими вещами Кенни и её собственными, захватит что-нибудь перекусить и, как надеется сам парень, сменит мать хоть ненадолго. Ему только не хватало, чтобы и она заняла койку в больнице от стресса и недосыпа.       Наверное, стоит прямо сейчас написать Эрену. Он ведь наверняка переживал. Леви бездумно улыбается, вспоминая красивое лицо, так часто краснеющее от неуместного смущения.       Господи, как же он в него…       Подойдя к крыльцу собственного дома, Аккерман застывает от неожиданности. У двери, прислонившись к ней спиной и склонив голову в капюшоне на плечо, спит Йегер.       — Эрен..?

***

      — Приглашаем на сцену… Эрена Йегера!       Он осторожно выходит из-за кулисы и скромно улыбается в зал. Там сложно что-либо разглядеть — слишком ярко и пронзительно светят прожекторы. Но он слышит аплодисменты, гул голосов и понимает, что народа там достаточно.       На сцене он также не один — здесь стоят всё его самые близкие люди. Счастливо улыбающиеся родители, перешептывающиеся и явно подшучивающие над ним Жан с Конни, сдержанная Микаса и едва ли не рыдающий от переизбытка чувств Армин. Возле самой рампы стоит деревянная трибуна с микрофонами и стаканом воды. Эрен забирается на неё, стучит, проверяя, включено ли оборудование, и ослепительно улыбается в зал.       Дождавшись тишины, он прочищает горло и начинает заранее подготовленную речь:       — Дорогие друзья! Во-первых, я хотел бы поблагодарить, что вы все пришли сегодня сюда…       Внезапный злой смешок, раздавшийся откуда-то из глубины зала, заставляет напряженно умолкнуть.       — Все пришли? — тянет насмешливый голос, а за ним раздаются нарочито медленные, гулкие в нарастающей тишине шаги. — Уверен, что никого не забыл?       Неизвестный подходит ближе. Эрен может разглядеть только фигуру, лицо по-прежнему скрыто из-за яркого света, как-то назойливо бьющего в глаза. Он видит тяжелую обувь, простые джинсы, черную толстовку и тонкие губы, искривленные злобной усмешкой.       — Леви? — догадывается Йегер. — Это ты?       Он молчит, не двигается и не меняет выражения лица. Йегер тут же слезает с трибуны и подходит к самому краю сцены, приседая на корточки. Странно, угол обзора поменялся, но лицо Аккермана так и остается в тени. Лишь губы… Губы, своей кривой линией выражающие крайнюю степень презрения.       Неужели по отношению к нему, Эрену?       — Леви! — зовет он, протягивая руку. — Леви, поднимайся сюда! Ко мне. Ты должен быть здесь!       Аккерман не двигается, но позади Йегера раздается шёпот. Обернувшись, он видит, как самые близкие люди смотрят на него с осуждением. Они перешептываются, хмурят брови, поглядывают в зал, а затем… медленно отходят назад.       — Подождите! — Эрен бросается следом, но никто не прекращает отступления.       Он хватает было Микасу за рукав, но его пальцы проходят сквозь тело. Эрен мечется, пытаясь удержать, остановить хоть кого-то, зовет их, умоляет не бросать, но они буквально растворяются в воздухе.       Йегер оглядывается и понимает, что и в зале уже никого нет. Никого, кроме Леви, застывшего каменным изваянием порицания и насмешки.       — Пожалуйста, — практически шепчет Эрен, чувствуя, что вот-вот разрыдается, — иди ко мне. Не бросай меня! Не отказывайся от меня!       Он не ждет ответа или реакции, но Аккерман внезапно звучно хмыкает, а тонкие губы растягиваются в жуткой улыбке:       — Но ты сам отказался от меня, Эрен.       — Что? — парень недоумевает, чертыхаясь на палящие светильники, от которых пот стекает по лбу. — Я никогда от тебя не отказывался…       — Да неужели? — снова смешок. — Посмотри на себя.       Эрен оборачивается и видит стоящее на авансцене зеркало. Парень поднимается и теперь может рассмотреть себя в полный рост. Он стал старше. Гораздо. Ему явно больше 35 лет. Одет он странно, в костюм, но не официальный, а скорее, какой-то чиновничий. Он что, стал офисным планктоном?       Внезапно его кто-то обнимает со спины, и по животу медленно, но уверенно скользят тонкие женские руки с ярко-красным маникюром. Через секунду из-за его спины выглядывает…       — Криста? — озадаченно спрашивает Эрен.       — Привет, милый, — щебечет девушка, живот которой имеет характерную округлость.       Он только собирается спросить, чего это она зовет его милым и кто счастливый отец, как вдруг с громким визгом: «Папочка!» на сцену выбегает маленькая девочка с копной волос цвета корицы и яркими голубыми глазами. Похожа на них обоих одновременно. Квинтэссенция их любви, не иначе.       Эрен растерянно обнимает жмущегося к нему ребенка, замечая тонкую полоску золота на своём безымянном пальце. Резкий взгляд выявляет его меньшего «напарника» на пальце Кристы.       Он женат, работает в какой-то фирме, воспитывает дочь и ждет пополнения в семье.       Что это? Идеальная жизнь? Смотрится неплохо, но…       — Леви! — он смотрит в зал, зовет, но гулкие шаги отдаляются от сцены, уводя…       Кого? Кого они уводят? Кто теперь ему Леви в этой идеально упакованной и устроенной жизни? Логично предположить, что никто. А, значит, пусть себе идёт…       Эрен ведь имеет всё, что нужно. Он счастлив.       Ведь счастлив… правда?       Йегер подскакивает на кровати, словно бы выныривая из ванны. Воздуха, и правда, не хватает, что-то с силой давит на грудь, вынуждая рассеяно потирать её ладонью, а футболка мерзко прилипает к спине из-за пота.       Вот же хрень! Такой фигни ему лет сто не снилось. Он вообще редко запоминал свои ночные видения, выхватывая какие-то разрозненные отрывочные фрагменты, обычно откровенно бессмысленного содержания.       Но чтоб так. Целиком. С сюжетом и реальными эмоциями. Это было что-то из ряда вон выходящее.       Одна половина тараканов резонно предлагает заглянуть в «Толкование сновидений», но другая лишь отмахивается, заявляя, что старик Зигмунд как и всегда сведёт всё к Эдипову комплексу[1].       Эрен поддерживает вторых, убеждая себя, что это просто нервы и душевные переживания. Вернувшись вчера домой, он так и не нашел в себе сил поговорить с родителями. Да и что он им скажет? Его мнение не поменялось за вечер, как, думается, и их убеждения. О чем тут разговаривать?       Йегер, конечно, чувствовал себя виноватым за сумбурность и спонтанное вытряхивание новостей родителям на голову, но, видит бог, Карла перешла черту своим высокомерием, доведя Эрена до точки.       Все эти мысли мучили парня полночи, прогоняя сон и наводя тоску. И даже долгожданное путешествие в страну Морфея не помогло, обернувшись натуральным кошмаром.       Вытащив из-под подушки телефон, парень смотрит на время и вздыхает. 5.28. Всего-то три часа поспал. Но дурацкий сон окончательно выветрил остатки дремы из организма, превратив сонливость в тупую усталость.       Эрен проверяет сообщения и звонки, но Леви с ним так и не связывался. Есть только смс-ки от Микасы и Армина, собирающихся заглянуть к нему с ночевкой сегодня. Точно, родители ведь уезжают в загородный гольф-клуб, а он так не любит оставаться дома один.       Открыв переписку с Леви, Эрен быстро набирает сообщения:       «Привет!»       «Надеюсь, не разбудил».       «Я просто хочу знать, что ты в порядке».       Он ждет долгие десять минут и пишет снова:       «Леви, мне правда очень жаль, что так вышло».       «Я надеюсь, это ничего не меняет между нами?»       «Леви».       Брови сурово сходятся на переносице, а зубы нервно прихватывают нижнюю губу.       «Черт! Ответь, пожалуйста!»       «Можешь даже послать! Просто напиши, хоть что-нибудь!»       «Ну ты и говнюк».       Немного подумав, Эрен высылает вдогонку:       «С говнюком переборщил, но ты та еще заноза в заднице».       «Черт… просто напиши мне, ладно?»       Попялившись еще минут пятнадцать в экран, Йегер нехотя поднимается с кровати и идет в ванную. Умывшись и с горем пополам поправив помятую за ночь шевелюру, Эрен снова садится на кровати.       Перед глазами всплывают картины вчерашнего дня. Острого удовольствия от объятий с Леви. Горького стыда за несдержанность матери. Потрясения, но несомненно приятного и будоражащего от слов Аккермана.       «Ради тебя я и не на такое готов».       От этого воспоминания Эрен краснеет в тысячный раз. А затем память внезапно подкидывает образ уходящего Леви. Усталого, понурого, какого-то абсолютного неживого. Пропустил тренировку и уборку. Не отвечает на смс, звонки.       Черт, а если что-то случилось? Он ведь был такой пришибленный… Вдруг его сбила машина? Или ему стало плохо по дороге? Или ещё что похуже?!       Водоворот мыслей опасно закручивается в воспаленных недосыпом мозгах, вызывая нервную дрожь во всем теле.       Нужно что-то делать, срочно.       Выйти из дома через первый этаж задача невыполнимая. Мать спит чутко, как образцовая гончая. Схватит его, едва он переступит порог собственной спальни и устроит допрос с пристрастием, куда это намылился, глаз толком не продравши, в субботу в шесть утра.       Значит, придется через окно. Набросив поверх домашней одежды толстовку и нацепив единственные хранившиеся в гардеробной старые кеды, Эрен осторожно приподнимает раму, стараясь не издавать лишних звуков. Благо в их доме всё содержится в идеальном состоянии, а потому окно раскрывается абсолютно бесшумно, впуская в комнату свежий ветерок утренних сумерек.       Перебравшись на козырек крыльца, Эрен, чуть пригибаясь, чтобы не привлечь внимание любопытной старухи по соседству, уже несущей свою стражу в плетеном кресле на террасе, быстро перебегает к раскидистому дубу, на котором кучу лет назад возвышалась их с друзьями «крепость».       Здесь всё становится совсем просто, толстые ветки создают идеальное подобие лестницы, а прыжок с последней — абсолютно безопасен для долговязого Йегера.       Оглянувшись на спящий дом, парень срывается с места и несется в направлении улицы Аккермана. Он просто проверит, что с ним всё в порядке, просто убедится, что Леви не пострадал.       Он просто хочет его увидеть.       Расстояние он преодолевает достаточно быстро, оказавшись у дома Леви около семи часов. Свет в окнах не горит, никакого движения внутри, и Эрен совершенно не знает, что делать.       Стучаться и звонить в дверь вроде как неловко. Вдруг откроет Кушель. Будет жутко неудобно, если он ее разбудит.       Но другого выхода, похоже, нет. Если уж пришел, то идти нужно до конца.       Зажмурившись и задержав дыхание, Эрен жмёт на звонок. Трель раздается по ту сторону двери, затихая где-то в глубине жилища. Проходят долгие минуты, но никто не открывает и не подает никаких признаков жизни. Йегер жмет на кнопку снова. И снова. С каждым разом настойчивее и дольше, отказываясь принимать очевидный факт отсутствия хозяев. Их, и правда, нет дома.       То, что нет Кушель, вполне объяснимо, Леви ведь рассказывал, что она иногда работает в ночь. Но где же он сам? Куда он ушел вчера вечером?       На Йегера накатывает какое-то отчаяние и полная растерянность. Что делать теперь? Позвонить в полицию? Но вроде еще недостаточно времени прошло, чтобы объявлять человека в розыск, да и что он скажет офицерам? «Мы с моим парнем поссорились, он не пришел ночевать домой и не берет трубку»? Попахивает очередным эпизодом «Мятежного духа» [2], не иначе.       Вымотавшись от пробежки и собственных мыслей, Эрен оседает у двери и пытается взять себя в руки. Он посидит и подождет здесь. Где-нибудь час. Наверняка, кто-то да придет. Или Кушель, или Леви.       Ну, а если нет… Если нет он додумать не успевает, отрубаясь прямо на дощатом крыльце Аккерманов.       Йегер уверен, что просто прикрыл глаза на секунду, но когда его приводит в чувство знакомый голос, полный изумления и волнения, парень понимает, что не может пошевелить ни ногами, ни пальцами, здорово окоченевшими и затекшими от неудобной позы.       — Эрен? — повторяет Леви, склоняясь к нему и неверяще заглядывая в глаза. — Что ты тут делаешь?       Оголенные нервы предлагают разыграть драму, мол, вскочить эффектно, крикнуть «Где ты шлялся?» и гордо унестись в закат (ну, то есть, рассвет), не оборачиваясь. Но тело этот план не поддерживает, будучи не в состоянии даже толково разогнуться.       — Эрен, — неожиданно тепло обращается Аккерман, — ты искал меня?       Не имея сил спорить, Йегер просто кивает в ответ, всё ещё не до конца очнувшись от полудремы. Леви ухмыляется, а затем медленно склоняется к Эрену, прижимается к его рту губами и…       — Черт, Йегер, — хмурится Аккерман, быстро выпрямляясь, — ты же окоченел совсем! Быстро в дом!       Эрен хватается за протянутую теплую руку и позволяет увлечь себя в дом. Да, ему всё ещё нужны объяснения. Но сначала — нужно согреться, а то отмороженная задница здорово отвлекает внимание на себя.

***

      Леви пристально смотрит на сидящего на диване парня и не может не ухмыляться. Эрен всё ещё хохлится, как воробей, то и дело потирая себя руками, кутаясь в выданный ему плед и шумно отхлебывая ароматный чай из пузатой кружки.       Аккерман, конечно, подозревал, что Йегер наломает дров, но чтоб так… Этот парень всегда умел удивлять.       После выяснения отношений, воинственный и оскорбленный в лучших чувствах Йегер превращается в сочувствующую и горюющую плаксу, чуть ли не рвущуюся в больницу к койке Кенни. Леви, впрочем, это трогательное сочувствие и искреннее сопереживание кажутся приятными и ни капельки не раздражают.       О своём побеге из дома и появлении на крыльце Аккерманов Эрен рассказывает уже не так охотно, немного смущаясь собственной импульсивности. А Леви в очередной раз думает о том, как сильно этот чудаковатый парень проник в его мысли.       Внезапно на кофейном столике оживает поставленный на зарядку телефон. И тут же на него сыпется каскад сообщений от одного очень назойливого абонента. Эрен в какой-то прострации смотрит перед собой и не замечает, как Аккерман берет мобильник в руки, читая одно горячее послание за другим.       — Говнюк, значит? — с легкой ухмылкой интересуется Леви после небольшой паузы.       — М? — непонимающе смотрит Эрен в ответ.       — Ой, простите, — с наигранным раскаянием поправляется Аккерман, внимательно вчитываясь в послание, — я имел ввиду, заноза в заднице. Та ещё, да?       До Йегера доходит медленно, но верно. Он краснеет как рак, ныряет в плед чуть ли не с головой, бурча из своего новообразованного укрытия что-то невразумительное. А Леви хочется смеяться. И не только над растерянным видом Эрена. Почему-то осознание того, что он так переживал, зарождает внутри странное щекочущее тепло.       Неужели Йегер, и правда, его любит?       — Эрен, — зовет тихо. — Мне через несколько часов нужно будет обратно в больницу. Я не спал всю ночь, поэтому мне хотелось бы вздремнуть немного…       — Можно остаться? — тут же выдает Йегер, а Аккерман с трудом подавляет вздох облегчения.       Он ведь боялся, что Эрен не попросит…       Они поднимаются наверх, в его комнату. Йегер плюхается на кровать, остервенело потирая глаза ладонями, но мутному взгляду это ясности не добавляет.       — Я пойду в душ, — говорит Леви, вытаскивая домашние вещи для себя и Эрена из шкафа, — а ты переодевайся, сними покрывало с постели и ложись.       Горячая вода расслабляет напряженные мышцы, снимая жуткую усталость от неудобных стульев больницы. Вытеревшись насухо и переодевшись, Аккерман возвращается в комнату.       — Чёрт, Йегер, — цедит парень, видя распластанное поверх покрывала, так и не переодевшееся тело.       Эрен спит, никак не реагируя на голос Леви. Аккерман, конечно, силен, но спящий Йегер, по его скромному мнению, весит не меньше тонны, потому что сдвинуть его с середины кровати хоть на какую-нибудь сторону, у него так и не выходит.       Чертыхнувшись ещё раз, Леви заводит будильник на 12, расправляет притащенный Эреном из гостиной плед и, не долго думая, ложится прямо поверх Йегера.       Тепло. Уютно. Правильно.       Сон приходит мгновенно.

***

      — Армин, если ты не прекратишь таскать попкорн, я прямо у тебя на глазах загну все уголки в твоей книжке, — говорит Микаса спокойно, отстраненно, даже не поворачиваясь в сторону незадачливого вора.       — Да я одну штучку буквально, — неловко оправдывается Арлерт, опасливо прижимая к груди всегда таскаемый с собой на случай внезапной скуки томик.       — Эрен, ну где ты там? — закидывая голову на спинку дивана, зовёт девушка.       Йегер тут же выныривает из кухни, ловко ухватив три стакана пузырящейся газировки и зажимая подбородком объемную пачку с начос. Из заднего кармана домашних штанов торчат три пачки «вопперов» [3] — любимого лакомства друзей с детских времен.       — Ну, наконец-то, — с напускным раздражением восклицает Микаса, делая жест а-ля «Хвала небесам, он припёрся». — Я уже устала отгонять Армина от закусок…       — Эй, — возмущается упомянутый парень, забавно хмуря кукольное личико, — я взял одну единственную..!       Пока друзья пытаются выяснить, кто, что и у кого украл, Эрен отвлекается на телефон. Собственно говоря, поэтому он и застрял на кухне — переписывался с Леви.       Аккерман разбудил его в полдень, сказав, что ему пора в больницу, проверить дядю и мать. Умывшись, Эрен помог Леви собрать некоторые вещи, состряпать пару-тройку сэндвичей на скорую руку. И, получив свою долю поспешных, но от этого не менее сладких, поцелуев и объятий, отправился домой, попросив Аккермана держать его в курсе.       И Леви держал. Они переписывались и созванивались весь день — это становилось чем-то вроде их личной субботней традиции. Аккерман написал, что Кенни всё ещё в реанимации, но состояние его все-таки улучшилось. Ему также удалось уговорить Кушель поехать домой и отдохнуть. Леви же сидел в приемной, ожидая новостей.       Эрен пригласил и его в гости, но Аккерман отказался, аргументировав тем, что вряд ли мать вернется в ближайшее время в больницу, а Кенни одного оставлять никак нельзя.       Ну, ничего не попишешь.       «Хватит строчить мне любовные поэмы, Йегер. Смотри уже фильм».       «И, кстати, что за кино?»       — А что мы смотрим? — повторяет вслух вопрос своего собеседника Эрен.        — «Мертвая тишина»[4], — как-то нервно улыбаясь, отвечает Армин, откладывая книгу.       «Называется Мертвая тишина».       «Серьезно? А кто его выбирал?»       «Ну, Армин. А в чем дело?»       «Просто, ты вроде бы говорил, что жутко боишься кукол».       — А-а-армин, — с подозрением тянет Эрен, поворачиваясь в сторону друга. — Ты уверен, что мне понравится этот фильм?       — М? — косит под дурачка Арлерт, с особым усердием расправляя складки выданного ему персикового пледа.       — Просто Леви пишет, что… — Йегер осекается, понимая, что сказал.       — Леви? — тут же начинает контратаку Армин, с удивлением глядя на друга. — Ты переписываешься с Леви?       — Весь вечер как, — едва заметно хмурясь, отмечает Микаса.       — Ну… — да что ж это такое-то?       После неудавшегося каминг-аута перед родителями, Эрен решил повременить с громкими признаниями, хорошенько обдумав, что и как он собирается сказать.       Но судьба просто откровенно над ним насмехается, игриво подкидывая неловкую ситуацию.       — Мы вроде как пара, — медленно говорит Йегер, осторожно вглядываясь друзьям в глаза.       В памяти всплывает неприятный сон. Как все отворачиваются и уходят, узнав о его связи с Леви. По спине бежит неприятный холодок, но взгляд Эрен не отводит.       Он не боится. Он не откажется от Леви. Ни за что.       — Ух, — как-то растерянно вздыхает Армин, накручивая белесую прядь на пальцы, — неожиданно…       — Как давно? — по-деловому интересуется Микаса, в чьем взгляде, ничего, кроме своего съежившегося отражения, разглядеть нельзя.       — Ну, наверное, с прошлой пятницы где-то, — задумывается Эрен.       Именно тогда Леви поблагодарил его за помощь и поцеловал.       — Я не об этом, — словно читая его мысли, уточняет девушка. — Как давно у тебя к нему чувства?       А вот это вопрос посложнее. Когда же всё началось? С той поездки домой в такси? С Тэйлор Свифт? С разговора на лестнице? Или же с того дня, когда Эрен впервые увидел раздетого Леви в раздевалке?       Как всё закрутилось так быстро? Как вообще дошло до их отношений? Их действительно тянуло друг другу вопреки всему и вся. Это было невозможно, невероятно…       И волшебно.       — Не знаю, Мика, — пожимая плечами и улыбаясь, отвечает Эрен после затянувшейся паузы. — Кажется, будто так было всегда.       Армин даже дыхание задерживает от услышанного, слегка краснея и улыбаясь, а девушка долго смотрит на него пытливым взглядом, а затем, будто сдаваясь, бормочет:       — Если он тебя бросит, я его в асфальт закатаю.       — Договорились, — с радостной улыбкой заключает Йегер, будучи невероятно счастливым от такой реакции друзей.       Он даже забывает о долбанных куклах в фильме.       Более чем час спустя, трое друзей испуганно жмутся друг другу, тараща огромные глаза в экран и без конца вздрагивая. Тот факт, что боится даже Микаса, уже говорит о качестве нагнанного саспенса.       Эрен, и правда, боится кукол. Господи, да как можно любить эти крошечные копии людей с жуткими маньячными улыбками на гладких лицах и пустыми глазами на выкате?!       Больше кукол Йегер боится только клоунов.       И вишенкой на торте становится… кукла-клоун, возникшая на экране ближе к финалу.       — Да вы охренели! — практически взвизгивает Эрен, пулей вылетая из комнаты.       Затея это плохая. Когда они только расположились в гостиной, на улице едва начало смеркаться. Но сейчас уже стоит непроглядная тьма, через окна пробравшаяся и в дом.       Йегер нервно вздрагивает от какого-то прикосновения, но крик застревает в горле, когда он понимает, что это просто вибрация его телефона в штанах.       — Чуть не обделался, — на выдохе шепчет парень, вытаскивая мобильник и видя новое сообщение от Аккермана.       «Скинь домашку по биологии».       «Что, прямо сейчас?»       «Я сижу в приемном, и время хотелось бы потратить с пользой. Живее».       Эрен хочет было возмутиться, мол, «я вообще-то занят», но возвращаться в комнату к этому жуткому исчадию ада на экране нет никакого желания, а потому он послушно плетется наверх, подсвечивая себе дорогу фонариком на телефоне.       Открыв дверь в свою комнату, Йегер застывает в безмолвном ужасе. На его постели кто-то сидит. Кто-то маленький… Размером с маленького ребенка. Или с куклу…       Сверху он укрыт простыней, слегка натянутой от краев постели.       Эрен таращится на незваного гостя, и все внутренности скручиваются от животного ужаса.       Пересмотрев сотню хорроров, легко будоражащих его богатое и восприимчивое воображение, Йегер был уверен, что если попадет в подобную ситуацию, то непременно развернется и убежит прочь, вызвав полицию, службу спасения, Бэтмена с Лигой Справедливости, а не будет, как эти идиоты, срывающимся голосом шептать «Кто здесь?» и, как мотылек на свет, шагать прямо в пасть хищнику.       Но именно это он и делает. Сбросив оцепенение, он осторожно шагает вперед. Он просто подойдет, сорвет простынь и разнесет нахрен это маленькое недоразумение, неизвестно как оказавшееся в его комнате. Может, это Армин с Микасой пошутили? Вряд ли. Они вроде даже не поднимались на второй этаж, да и так жестоко над лучшим другом прикалываться бы не стали.       Тогда что это такое?!       Сухая ладонь накрывает рот, сдерживая прорывающийся вопль, в то время как вторая рука, крепко обнимает и прижимает к прильнувшему со спины человеку.       — Ты что, забыл? «Умри, но только не кричи!»[5], — с тихим смешком шепчет на ухо Леви, а затем сдавленно охает, получив ощутимый тычок в живот.       — ТВОЮ МАТЬ! Ты что, рехнулся?! — шёпотом орёт Йегер, раненным зверем заметавшись по комнате и решая, чем бы огреть шутника. — Да я чуть богу душу не отдал!!!       Эрен просто в бешенстве. Сердце колотится, как у отбежавшего марафон бегуна, по спине стекает долбанная Ниагара, а глаза чуть не лопнули от испуга. Зло рванув простынь, он обнаруживает небольшого медведя, что Микаса выиграла ему в тире лет пять назад на весенней ярмарке.       Аккерман сдавленно хмыкает, явно пытаясь сдержаться от смеха, а затем резко сокращает расстояние между ними, прижимая упирающегося Йегера к себе.       — Отстань, я слишком зол! — хмурится хозяин комнаты, отпихивая наглые руки от себя.       — Я просто не смог удержаться, — без единого намека на раскаяние отвечает Леви, а потом неожиданно резко прихватывает Эрена за зад. — О! Сухие! Молодец, я верил, что ты на самом деле смельчак…       — Ой, да пошёл ты! — шипит Йегер, продолжая борьбу, но упорный Аккерман ловко опрокидывает его на постель, нависая сверху и с самодовольной ухмылкой взирая на «поверженного противника». —  Как ты сюда забрался? И что ты вообще здесь делаешь? Ты же должен быть в больнице!       — Ты же сам рассказал мне про дерево сегодня. А ма подменила полчаса назад, — пожимает плечами Леви и склоняется к лицу Эрена. — Захотел уложить тебя баиньки…       — Ты чуть меня в могилу не уложил, — снова упрекает Йегер, впрочем, уже теряя свой боевой запал. Тепло такого желанного тела действует успокаивающе, а адреналин в крови требует немедленного выхода. — Тупые у тебя шутки.       — Тебе ведь нравится, — лукаво шепчет Аккерман, проводя носом по алеющей щеке Эрена.       Йегер не знает, говорят ли они всё еще о чувстве юмора Леви или уже о том, как его руки забираются Эрену под футболку, оглаживая подрагивающий живот и то и дело поддевая резинку домашних брюк, но решает, что ответить стоит честно:       — Невероятно…       Больше они ничего не говорят, потому что губы их заняты совершенно другим делом. Один поцелуй плавно перетекает в другой, грубый и властный сменяется нежным и невесомым, постепенно переходящим в чувственный и глубокий. У Эрена кружится голова, поджимаются пальцы ног, бешено заходится сердце, и он от всей души надеется, что Леви испытывает нечто подобное…       Когда Эрен, выпроводив Аккермана через окно (по дороге пару раз чуть не задохнувшись от прощальных поцелуев и объятий), наконец-то возвращается в гостиную, ребята уже вовсю выбирают следующую киноленту.       — Менял штанишки? — интересуется Микаса, доедая непроклюнувшиеся зерна кукурузы со дна ведерка.       — Ой, иди ты, — пресыщенный лаской вяло отмахивается Эрен. — Вы меня, между прочим, подло обманули, подсунув фильм с долбанными куклами…       — Но он ведь того стоил, — с энтузиазмом перебивает Армин, обожающий острые ощущения. — Так чего ты там возился так долго?       — Да я, — тянет паузу, бегает глазами, почесывает нос, в общем, всячески намекая, что сейчас точно соврет, Йегер отвечает: — диктовал Кристе домашнее задание. Она позвонила, попросила помочь и…       — Ясно, — внезапно прерывает Микаса, бросив быстрый взгляд на Армина. — Давайте смотреть.       Эрен рад неожиданно удавшемуся обману, хоть и это не совсем красиво. Нет, ну, а что? Признаться, что обжимался со своим парнем, пока на первом этаже сидели друзья? При этом все трезвые и адекватные? Как-то… неудобно, что ли…       — Кстати, — внезапно обращается к нему девушка, смотря прямо в экран, — когда в следующий раз будешь помогать Кристе, пусть побережет ростки акации под окном. Твоя мама всех прибьет, если он их затопчет… — повернувшись к красному, как партнер Жёлтого по M&M's, другу, девушка наигранно прижимает ладонь ко рту и добавляет: — Ой, я имела в виду, если она затопчет…       Армин лишь хихикает. Видимо, эти двое уже и так обсудили бессовестного развратника Йегера, крутившего шашни едва ли не в соседней комнате…       — Ой, да ну вас, — хмурится Эрен, получая насмешки от гостей, — врубайте уже!       Свет выключается, на экране последовательно возникают логотипы киностудий, а Йегер осторожно вытаскивает телефон.       «Нас раскусили. Теперь наверняка думают, что я — похотливое животное».       «Так и есть. А я — твой бесстрашный укротитель».       Эрен едва удерживается от смеха, представляя, как Леви в костюме с блестками и с пышными черными усами стегает кнутом и выкрикивает грозное «Ап!».       «Ладно, мы включили следующий фильм».       «Какой на этот раз? Ты не испугаешься?»       — А что это за фильм? — спрашивает Эрен. — Здесь не будет этих пластмассовых и тряпичных демонов?       — Нет, никаких кукол, — отвечает Микаса с каким-то странным блеском в глазах. — Фильм называется «Оно» [6].       «Они сказали, никаких долбанных кукол! А кино называется «Оно». Так что, я в полном порядке».       «Охохо, Эрен, у тебя прекрасные друзья».       Йегер озадаченно смотрит на сообщение, пытаясь понять, что имеет в виду Леви, но следующая же смс объясняет всё более, чем доходчиво:       «Ты ведь не боишься клоунов..?»       — Микаса-а-а-а!!! ___________________ [1] Речь идёт о книге Зигмунда Фрейда, посвященной изучению «бессознательного»; Эдипов комплекс — понятие, введённое Фрейдом и обозначающее бессознательное или сознательное сексуальное влечение к родителю противоположного пола. [2] «Мятежный дух» — аргентинская теленовелла начала 2000х гг., посвященная жизни, любви и страстям группы подростков. [3] «Вопперы» — «Whoppers», молочные шарики, покрытые шоколадом, выпускающиеся с 1950-х гг. [4] «Мертвая тишина» — фильм ужасов 2007 года, сосредоточенный вокруг истории чревовещательницы Мэри Шоу. [5] Это строчка из считалочки-страшилки о ведьме Мэри, той самой Мэри Шоу из фильма; согласно легенде, увидев её, нельзя кричать, иначе она заберёт твой язык и, соответственно, голос. Если кому интересно, полный текст: http://www.strashilka.com/verses/2728-witch-mary.html [6] «Оно» — ребята смотрят версию 1990 года, так как автор данного фанфика жутко боится именно того, старого Пеннивайза.