Полтора месяца спустя
Эрен просыпается в 7.00 и привычные десять минут до второго будильника бесцельно пялится в потолок. Упражнения на свежем воздухе, восемь кругов в бассейне — и в душ. Пятнадцать минут размышлений под струями воды. Чистая, не глядя выбранная одежда разглаживается руками и удостаивается легкого кивка собственному отражению. Завтрак — чай и пара пустых тостов. Несколько тетрадей, закинутых в рюкзак, удобные кеды, громкое, но ни к кому конкретно не обращённое «Я ушёл», выход из дома — 8.20. Семь минут до остановки, запрыгивание в практически закрывшиеся двери автобуса, угловое место в конце салона рядом с другими ребятами из команды, вежливое приветствие, наушники, капюшон. Краткий взгляд на третью остановку от дома, увеличение громкости на плеере. Приезд в школу за пятнадцать минут до звонка, пустая болтовня у шкафчика, быстрая походка по главному холлу, вымученные улыбки в ответ на приветствия, кабинет биологии, третья парта слева со скромно улыбающейся Кристой, быстрый взгляд в противоположный угол класса, звонок.***
Леви просыпается в 7.00 от громкого и насквозь фальшивого пения Аккермана-старшего из ванной. Получасовая пробежка вокруг соседних домов — и в душ. Футболка и джинсы, щедро подаренные Кенни, олдскульный налёт и привет 80-м. Завтрак — золотистые блинчики Кушель под ворчание дяди и шутливую ругань брата с сестрой. С вечера собранный портфель, новые слипоны, нежный поцелуй в щеку провожающей Кушель, крепкое рукопожатие и фырканье за потрепанную прическу — Кенни, выход из дома — 8.15. Прогрев мотоцикла, шлем, умеренная скорость. Наезд в кофейню, покупка пончиков для готовой препарировать червей в одиночку Очкастой, стаканчик душистого чая с шалфеем, продолжение пути. Приезд в школу за пятнадцать минут до звонка, закидывание вещей в шкафчик, быстрый перекур «очередной последней» сигаретой в туалете младшей школы, кабинет биологии, последняя парта с громко приветствующей Зоэ, игнорирование существования левого ряда, звонок.***
— Эрен, наконец-то! — распахивая дверь, широко улыбается Зик и, отступая вглубь дома, торопливо говорит: — Давай-давай, проходи! Пик мне уже все мозги проела — видите ли, даже малюсенькой картофельной соломки взять нельзя, пока не придет гость. Йегер-младший ухмыляется в ответ, разуваясь в тесной, но уютно оформленной прихожей, и шагает за хозяином дома на ароматный запах и громыхание посуды, доносящиеся из кухни. Квартира брата по-настоящему скромная, но обустроена крайне функционально, что позволило разместить все необходимое для жизни на небольшом количестве квадратных метров. На кухне — рабочая поверхность в полторы столешницы, плита с холодильником и небольшой круглый обеденный стол в центре, уже накрытый и притягивающий взор разнообразием блюд. — Привет! — тут же протягивает руку для приветствия невысокая девушка с черными волосами и бледным лицом, автоматически вызывая знакомыми чертами болезненное уханье в области сердца. — Я — Пик! Рада, наконец-то, официально с тобой познакомиться, Эрен! Мельком увидевшись почти два месяца назад в полумраке ангара, они так и не успели толком пообщаться. — Мне тоже очень приятно, — искренне отвечает парень, игнорируя ком в горле. Переведя взгляд на стол, он добавляет: — Чувствую себя прямо на званом ужине! Даже неловко, что без галстука. — Слышал? — с самодовольным лицом обращается девушка к уже устроившемуся за столом Зику. — Вот, что нужно было сказать! А не «какого хрена ты перевела столько продуктов»? — Да я же пошутил, — с невинной улыбкой отзывается мужчина и незаметно подмигивает Эрену. Йегер-младший подходит ближе к столу и только теперь замечает костыль, на который опирается Пик. От неожиданности он слишком долго пялится на него, что не остаётся незамеченным. — Не обращай внимания, — по-доброму ухмыляясь, говорит девушка. — Я много лет назад попала в аварию, два месяца не вставала с кровати. И сейчас порой здорово прихватывает, приходится пользоваться костяной ногой. — Чёрт, прости, — смущается парень своей бестактности и неловко почесывает затылок. — Всё в порядке, в этом даже есть свои плюсы! Например, — она неожиданно пихает костылем Зика, который, оказывается, снова незаметно тянул пальцы к картофелю фри, — можно издалека пресекать попытки воровства. — Ну Пик! — с мученическим выражением лица стонет мужчина. — Эрен ведь уже здесь! Я могу, в конце концов, поесть или нет?! Девушка широко улыбается гостю и кивает на стол: — Присаживайся скорее, а то этот зверь всё съест в одиночку! Эрен тут же, под полный благодарности взгляд брата, занимает указанное место и согласно кивает на предложение попробовать «всего понемногу». Зик зазывал в гости давно и упорно, но Йегер-младший всё время отказывался, ссылаясь на тренировки, подготовку к экзаменам, полуденный зной и прочую чушь, не желая называть одну единственную существенную причину — ему было отвратительно тоскливо и совсем не хотелось жить. Полтора месяца прошло, а ничего так и не изменилось. Боль в груди не стала меньше ни на унцию. Пробуждение, бодрствование, погружение в сон были всё такими же тяжёлыми и крайне обременительными. Радовали только выходные, когда можно было бесцельно пялиться в потолок хоть целые сутки, думая обо всём и ни о чём одновременно. Леви звонил ему. В первую неделю после расставания он позвонил шестнадцать раз и отправил дюжины сообщений. Эрен сквозь пелену слез читал полные злости, обиды, недоумения и боли послания и ничего не писал в ответ. Аккерман в школу не ходил, восстанавливаясь после травмы, и Йегер был этому несказанно рад, категорически не зная, смог ли бы он игнорировать такой напор парня вживую. Леви не верил. Требовал объяснений, грубил, посылал… А потом снова требовал объяснений. И много, много раз просил вернуться. Тридцать восьмое сообщение, как выяснилось позднее, стало последним. В нем было одно единственное и крайне красноречивое слово: «Мудак». И когда через три дня после этого послания Леви наконец-то пришел в школу, Эрен понял, что добился своего — Аккерман ему поверил. И в сторону Йегера даже не смотрел, словно того и не существовало вовсе. Облегчённо выдохнув… Эрен до крови прикусил внутреннюю поверхность нижней губы, надеясь, что это избавит от разрывающей боли утраты. Но что-то подсказывало, что даже пили он себе ногу перочинным ножиком, едва ли смог бы отвлечься. Он думал, что самое страшное — это гнев и боль Леви. Но оказалось, что его равнодушие было в тысячу раз более невыносимым. У судьбы, провидения, Вселенной, ну или кто там ещё решил поразвлекаться, было отличное чувство юмора. Теперь совместная работа, связавшая парней и так тяготившая их в начале: в столовой, на мойке и в спортзале — наконец-то стала действительно просто работой, которой и должна была быть изначально. К чести Аккермана стоит отметить, что никаких палок в колеса своему бывшему парню он не вставлял — свою часть обязанностей выполнял исправно, отвечал, отзывался на вопросы и просьбы. Определенное напряжение между ними, естественно, было заметно невооружённым глазом, но конфликтов и скандалов они избегали вполне успешно. Ханнес и ребята из команды пытались узнать у Йегера, что произошло, но парень отмахнулся и попросил не трогать эту тему. Видимо, на его лице были вся боль и страдание великомученика, ведь никто больше ни разу не пытался у него что-либо выяснить. Даже Армин с Микасой проявили небывалые для них чудеса деликатности и выдержки, решив, что если друг захочет, то расскажет всё сам. Самым большим ударом после расставания стала случайная встреча с Кушель в супермаркете. Эрен не успел перекусить в столовой из-за болтовни о выпускном и решил купить что-нибудь на перекус по дороге на мойку. Заворачивая к ряду с печеньем и протеиновыми батончиками, он чуть не врезался в женщину, разглядывающую полку с сухими завтраками. На автомате извинившись, Йегер поднял взгляд и едва не задохнулся от боли, наткнувшись на те самые светло-серые глаза на бледном лице. Проморгавшись, он понял, кому именно они принадлежат и, отступив на полшага назад, замер, не зная, стоит ли сказать что-либо. Его внезапная «собеседница», по всей видимости, испытывала те же самые затруднения. Она во все глаза смотрела на Эрена, слегка приоткрыв рот и подбирая слова. На лице читались миллионы вопросов, закономерная обида матери, искреннее недоумение, ведь «она все видела, и ей казалось…». Она облизала губы, чуть подалась вперёд, будто хотела спросить, но… В последнюю секунду отступила, слегка хмурясь и покачивая головой. Йегер догадался — Леви просил не лезть. Кушель опустила голову, как-то скованно вздохнула, а затем, снова посмотрев на парня, грустно улыбнулась и, тихо поздоровавшись, продолжила свои покупки в следующем ряду. Эрен думал, что был бы рад, ударь она его, накричи, потребуй объяснений. Было бы здорово признаться ей во всем, услышать мудрый совет, как в кино. А потом — побежать к дому Аккерманов в предрассветном тумане. Застыть под окном Леви с бумбоксом над головой, из которого громко доносится голос Питера Габриэля, поющего те самые важные слова*. И чтобы Аккерман вышел, сжал в своих объятиях, утопил в поцелуях! И снова счастье, снова любовь, снова настоящая жизнь. Это было бы здорово… Но в жизни всё гораздо прозаичнее. В жизни Кушель уже пробила покупки на кассе, так и не обернувшись к Йегеру. В жизни под удушливо жарким солнцем он пришел на мойку, где уже был Леви и ребята из команды. В жизни Аккерман лишь сухо поздоровался, не встречаясь взглядом. В жизни снова были боль, разочарование и тоскливое одиночество. — И когда ваша большая игра? — вырывает из меланхоличных размышлений Зик, сыто поглаживая себя по животу. — В это воскресенье, в семь, — отвечает Эрен, допивая апельсиновый сок. — Ох, Пик! Это восторг! Я и сам неплохо готовлю, но твоя стряпня… Это просто сказка. — Ну-ну, — шутливо грозит Йегер-старший, — я знаю, путь к сердцу мужчины лежит через желудок, но давай-ка завязывай с дифирамбами! Эрен усмехается в ответ, с белой завистью перехватывая влюбленные взгляды сидящей напротив пары. Он невольно думает о том, как было бы круто, живи и они с Леви вместе. Они бы тоже приглашали гостей. Зика с Пик, Жана и Конни, Микасу с Армином, Ханджи, да даже неизвестных ему Изабель с Фарланом. А может, и всех разом, чтобы было шумно, тесно… А в центре всего этого были бы они. Он так ярко представлял себе, как Аккерман притворно возмущался бы количеством гостей, добродушно ворчал и язвил, подшучивал над всеми в своем неповторимом стиле… — Земля вызывает Эрена! — машет перед лицом Пик, с доброй усмешкой глядя на встрепенувшегося парня. — Ты чего это, спать за столом удумал? — Нет, — качает головой парень с извиняющейся улыбкой, — просто задумался. — Так ты не против, если мы придем на твою игру? — видимо, уже повторяет свой вопрос Зик, беря девушку за руку и домашним, естественным жестом переплетая их пальцы. — Приходите, конечно, — отводя глаза и чувствуя, как в груди становится тесно, отвечает Эрен. — Только там будут родители. — О, значит мои крики в поддержку братишки обзаведутся нужными слушателями! — усмехается старший брат, получая шутливый толчок в бок от Пик. — Нет, конечно, если это доставит тебе проблем, ты скажи — я поздравлю тебя с победой по телефону. — Всё в порядке, Зик, — отвечает парень, внезапно становясь серьезным. — Она не лишит меня брата. Он едва не добавляет «ещё и», но вовремя исправляется, понимая, что об их уговоре с Карлой лучше никому не знать. Так проще его держаться. — Пойдем в гостиную, — зовёт Пик, ловко поднимаясь на костыле, — а Зик пока посуду помоет. — Какой послушный, — усмехается Эрен, глядя на корчащего за спиной девушки страдальческие рожи брата. — Со мной лучше не связываться, — многозначительно поигрывая бровями, шепчет ему девушка, проходя в соседнюю комнату. Гостиная такая же маленькая, как и все помещения в этой квартире, но ужасно уютная. Низкий диван, такие же кресла, куча подушек, большая плазма на полу с приставкой и стопками дисков по бокам, в углу — электрогитара на подставке. — О, это чья? — интересуется Эрен, подходя ближе и рассматривая блестящую поверхность музыкального инструмента. — Зика, — отзывается девушка, присаживаясь на диван и отставляя костыль. — У него была своя группа в юности. — Играли в гараже? — с доброй улыбкой спрашивает парень, занимая место в одном из кресел. — Сначала там, а потом — на сцене в местном клубе, — отвечает Пик, и лицо её принимает какое-то непонятное выражение. — Пару раз их приглашали на радио. И в итоге им даже предложили контракт. Ребята согласились, а Зик нет. — Но почему? — хмурится Йегер. — Видимо, у них неплохо получалось. Почему же он отказался? Девушка как-то виновато улыбается и бросает короткий взгляд на костыль, который, по всей видимости, должен играть роль слона в комнате**, но если уж продолжать «звериные» сравнения, то до Эрена доходит как до жирафа, а потому он лишь недоуменно смотрит на собеседницу в ответ. — Контракт предполагал турне, выездные концерты, жизнь на колесах и так далее, — со вздохом поясняет Пик. — А я в тот момент была прикована к постели, и врачи не могли дать никаких гарантий, что я когда-либо встану с неё самостоятельно… Зик отказался от группы и всех этих перспектив из-за меня, — она молчит какое-то время, глядя в окно, а затем с грустной ухмылкой продолжает: — Насколько мне известно, они сейчас работают в одном из дорогущих клубов Чикаго и выпустили уже третий альбом. Талантливые ребята. У Эрена все замирает внутри и, облизнув враз пересохшие губы, он хрипло спрашивает: — А ты… Ты не чувствовала себя неловко из-за того, что он отказался от своей мечты ради ваших отношений? — Неловко? — насмешливо переспрашивает собеседница. — Да я была в ужасе! Я даже бросить его пыталась… Попросила маму втайне перевезти меня в другую клинику, а ему написала сообщение, что мы расстаёмся. Надеялась, что он одумается и примет выгодное предложение… — она качает головой, смущённо, но невероятно счастливо улыбаясь. — А он нашел меня. Обзвонил и объездил все клиники штата и нашел… Такой злой был тогда! Сказал, что я не имела права решать за него. Сказал, что ему даже обидно, что я считаю, будто карьера для него важнее наших отношений. Она поднимает глаза на Йегера и, как-то по-детски пожимая плечами, добавляет: — Он сказал, что вместе мы сможем всё, что угодно. И неважно, будет ли он бас-гитаристом или менеджером по продаже детских подгузников. — Детских подгузников? — глупо переспрашивает Эрен. — Я с этого начинал, — с какой-то показательной гордостью вставляет Зик, возникая на пороге комнаты. — И я был лучшим в своем отделе! Пик смеётся и с готовностью подставляет губы под лёгкий поцелуй мужчины. Гость смотрит на них и чувствует, как внутри крепкие, здоровые тиски сжимают его сердце. — Мне нужно выйти, — бормочет он, направляясь в ванну. Там он несколько минут пялится на себя в зеркало и обдумывает услышанное. «Не имела права решать за него». Эрен ведь поступил точно так же. Решил все сам. Решил за Леви. Решил, что для Аккермана важней всего — работа мечты. Имел ли он право решать за двоих? Голова болит от трудных, слишком сложных для молодого парня вопросов. Он не может видеть наперёд. Не может знать, прав или нет в той или иной ситуации. Наверное, стоит полагаться на собственные ощущения… И что же он чувствует? Точнее не так. Чувствует ли он правоту? Чувствует ли, что титанически сложное, болезненное решение было единственно правильным? Отвечать на этот вопрос сейчас, полтора месяца спустя, не хочется совсем. Исправить сделанное уже не выйдет, а сожалеть об этом — пустое… Вернувшись в комнату, Эрен видит, что хозяева квартиры перебрались на балкон. Зик что-то шепчет, вытянувшись на шезлонге, в руках его тлеет сигарета, а Пик лежит у него на груди, улыбаясь и нежно целуя мужчину в ответ. Йегер смотрит на них, а затем, не прощаясь, покидает квартиру. Их пронзительное счастье становится для него невыносимым. Неужели он ошибся?..***
— Очкастая, если ты не выберешь мороженое прямо сейчас, я засуну тебя в этот контейнер целиком! — Господи, Леви, — отмахиваясь от друга, как от назойливой мухи, бросает Ханджи, — ты и представить себе не можешь, как сложно выбрать третий шарик. Первый — это самое любимое мороженое, второй — какой-то новенький вкус на пробу, а третий должен быть таким, что поднимет настроение, если второй вдруг не понравится, или же продолжит наслаждение, вписавшись во вкусовую гамму двух предыдущих… — Ты бы лучше так тщательно ответы на школьные тесты подбирала, — ворчит Аккерман, мрачно облизывая стаканчик с лаконичным «шоколадным с шоколадной крошкой» шариком. — Зану-у-уда, — тянет Зоэ и, наконец-то, тыкает в голубой «баблгам». — Вот этот, пожалуйста! — Свершилось! — А у вас не предоставляют скидок людям, страдающим от дружбы со злобными карликами? — между прочим интересуется девушка у продавца, игнорируя недовольное мычание за спиной. — Это очень обременительно, знаете ли… Все выпускные экзамены были сданы, на улице расцветало лето, до соревнований оставалось ещё два дня, а потому Зоэ с присущими ей энтузиазмом и пробивной настойчивостью всё-таки уломала Леви на прогулку, угрожая прийти в гости с ночёвкой. Можно было бы сказать, мол, «кто тебя пустит?», но парень знал, что Кушель точно пустит, а последствия такого запредельного гостеприимства придется разгребать ему. Решив обойтись малой кровью, он принял предложение прошвырнуться вместе, здраво рассудив, что и так слишком долго отгораживался от «нормальной» жизни. После школы они отправились в торговый центр. Возле него на большой площади проходила выставка какого-то современного Босха, вылепившего из пластмассы огромные обнаженные непропорциональные тела людей, застывших в кривых, несуразных позах с жутким кровожадным выражением на глупых, кукольных лицах. И если Аккерман был от такого «искусства» просто в шоке, то Ханджи чуть ли не потеряла сознание от восторга, слёзно умоляя устроить фотосет на фоне всего этого нудистского безобразия. И Леви в который раз поддался. Конечно, даже самому себе он не был готов признаться, что время они провели весело. Сходили в кино, зашвыряв друг друга попкорном, поиграли в настольный хоккей, а затем вырулили в близлежащий парк, где нашли спасение от удушающей жары в неспешной прогулке по тенистым аллеям и вафельных рожках с вкуснейшим мороженым. — А ты, — Зоэ смотрит в другую сторону, будто спрашивает просто так, без личного интереса, — пойдешь на игру в воскресенье? — Нет, — едва уловимо хмурясь, отвечает Аккерман, — не думаю. Я буду после боя, уставший, грязный. — Ясно. — А ты пойдешь? — так же между прочим. — Да, мы с Эрвином договорились… — Значит, с Эрвином? — Ну да. После того, как он увидел меня с Моблитом на дне рождения… — девушка запинается, резко оборачиваясь к другу и заметно нервничая. — О Боже, Очкастая! — насмешливо фыркает Леви. — Йегер не долбанный Волан-де-Морт! Его имя можно называть, не боясь последствий! Успокойся уже. — Просто… — ей все ещё неловко. — Мы ведь с тобой так ни разу и не говорили… об Эрене. Нет. Чёрт-чёрт! Его имя всё-таки нельзя называть. В собственных редких мыслях он всегда зовёт его только Йегером. Иногда — говнюком, святошей, долговязым. Но никогда — Эреном. Слишком много чувств, эмоций и воспоминаний в этом имени. — Не стоило мне тогда уезжать к бабуле, — с искренним сожалением практически шепчет Зоэ. — Если бы я была здесь… — То что? — горько ухмыляется Аккерман. — Вцепилась бы ему в ноги, умоляя остаться? Спасибо, не нужно. — Я не об этом… Я, — она молчит, будто бы хочет поделиться чем-то, но не уверена, что стоит. — Я тут думала кое о чем… Леви ничего не спрашивает, автоматически поглощая внезапно потерявшее вкус лакомство. — Тебе не показалось это странным? — наконец говорит Ханджи, напряжённо вглядываясь в лицо собеседника. — Что именно? — Соревнования внезапно переносят практически накануне, и в этот же день Эрен с тобой расстается. — К чему ты ведёшь? — останавливаясь посередине парковой дорожки, спрашивает парень. — А что если это он сделал? Попросил кого-то? — вкрадчиво делится соображениями девушка. — Родителей, например? А они заставили его расстаться с тобой — как ультиматум. Баш на баш. — Это бред! — мотает головой Леви. — Нахрена ему делать это? — Ради тебя! — сообщает очевидную истину Зоэ, так эмоционально всплескивая руками, что верхний шарик с кусочками дыни шлепается на пыльную дорожку. — Вот же ж… — Ради меня? — глупо переспрашивает собеседник. — Ну да, — облизывая испачканные подтаявшим лакомством пальцы, поясняет Ханджи, — ты был травмирован. Не мог участвовать в соревнованиях. А он знал, как для тебя важно получить стипендию. Он сделал это ради тебя! Аккерман молчит, глядя куда-то в глубь аллеи и напряжённо размышляя над словами подруги. Да, они с Эреном не слишком хорошо ладили в последние дни, он наговорил ему много гадостей, о которых жалеет до сих пор, но… Было ли всё это весомой причиной для расставания? Едва ли. Да и Йегер сейчас мало походил на счастливого человека, освободившегося от тяготивших его отношений. Скорее наоборот, он постепенно угасал с того самого дня, как бросил Аккермана. — То есть, — решает уточнить Леви, — он бросил меня, жестоко растоптав мои чувства, буквально наплевав мне в душу... для моего же блага? — Эм… — хмурится девушка, явно в таком ключе ситуацию не рассматривая, но все же неуверенно кивает, так как суть её предположения была схвачена верно. — Что ж, — нарочито бодро говорит парень, — может, оно и к лучшему. — Леви! — возмущается было подруга, но её тут же осаждают: — Я через ад прошёл, Ханджи! — в глазах его боль, обида и злость. — Я звонил, писал ему, унижался, просил объяснить! Умолял его вернуться! — он качает головой, снова смотря куда-то вдаль. — Если он думал, что учеба для меня важнее наших отношений, значит, он и сам-то не шибко их ценил. И если он считает, что всё это у меня пройдет и наладится, стоит мне получить стипендию в Кендалл — отлично! Скатертью дорожка! — Может, — хватается за последнюю ниточку Зоэ, умоляюще глядя на друга, — стоит хотя бы поговорить с ним? — Он решил всё сам, не сказав мне ни слова, — отрезает Аккерман, шагая вперёд. — Я поступлю так же. Вот чёрт. Леви был уверен, что уже пережил их разрыв, отпустил ситуацию, успокоился, но… Как же легко простое предположение подруги всколыхнуло густой ил боли и ненависти, осевшей на дне его души! Вспоминать первые дни после их расставания было страшно даже самому Аккерману. Он был абсолютно опустошен, буквально уничтожен уходом Эрена, категорически не понимая и не представляя, как ему вообще жить дальше. Кушель была настолько напугана состоянием сына, что даже всерьёз подумывала показать его специалистам. Он практически ничего не ел, не выходил на улицу, отказывался принимать лекарства, чем замедлял своё и без того тяжёлое восстановление после травмы. Сильно похудел, осунулся, стал бледнее и мрачнее обычного. Эрен занял в его сердце, мыслях, жизни слишком много места и, исчезнув, просто разрушил привычный мир Леви до основания. Но в один из дней он случайно наткнулся на собственное отражение в зеркале по дороге из ванной в спальню и замер от увиденного. Как же он был жалок, немощен, смешон в своей тоске! Тут же презрение к самому себе, отвращение к проявленной слабости затопили его с головой, призывая наконец-то очнуться. Когда он успел так изнежиться? Когда успел стать таким зависимым от другого человека? Когда успел потерять в этих отношениях себя самого, так легко и безнадежно, что лишившись этой любви, остался абсолютно пустым? За свою слабость стало просто стыдно. И Леви пришел в себя, собрал и заново укрепил броню вокруг своих души и сердца, напоминая себе, что доверять в этом мире нельзя никому. Так проще и безболезненнее… И ему казалось, что он успокоился. Но сейчас от одной только мысли, что Эрен бросил его во имя благой цели, ему просто до зуда в ладонях хочется придушить этого гребаного альтруиста! Какого черта?! Почему он не спросил у самого Аккермана, нужна ли ему такая жертва?! Рожок мороженого в руке плющится от внезапного давления, доверчиво делясь своим содержимым с руками взбешенного парня. — Подожди-ка, — тут же подлетает Зоэ с неожиданно чистым для образа жизни хозяйки платочком, — давай вытру. С отвращением выбросив недоеденное лакомство в урну, Леви сам приводит себя в порядок, возвращая девушке липкую, измазанную шоколадом ткань. — Злишься на него? — интересуется Ханджи, не глядя закидывая испачканный платок в сумку. — Честно? — еле сдерживаясь, начинает Аккерман. — Прямо сейчас я бы в узел его скрутил! Тройной морской… Зоэ добродушно усмехается в ответ. — Уверен, что не хочешь с ним поговорить? — после небольшой паузы спрашивает подруга, видя, что парень успел поостыть. — Полтора месяца прошло, — пожимает он плечами в ответ, как-то устало вздыхая. — Это даже больше, чем мы были вместе… Он своего решения не менял, никаких попыток сближения не делал… — Леви ерошит волосы и, нервно покусывая пирсинг в губе, бормочет: — Может, он уже и смирился. Отвык от меня, от наших отношений… Если он меня опять оттолкнет, я не уверен, что справлюсь с этим. — Прости, что завела этот разговор, — говорит девушка, неловко потирая шею. — Знаешь, иногда я тебя просто ненавижу за твою невероятную проницательность, — увидев расширившиеся от удивления глаза за толстыми стеклами очков, Аккерман усмехается и добавляет: — Но вообще я чертовски рад, что ты мой друг. Ханджи дурашливо улыбается, а затем, закинув руку парню на плечо, неспешно шагает с ним дальше по аллее. — Это хорошо, что ты мне признался в любви прямо сейчас, потому что у меня как раз появилась гениальная идея, для воплощения которой мне нужна твоя помощь. — Что за идея? — Мы должны вернуться к тем фигурам и снять фильм! — Чёрт, Очкастая, ты прикалываешься?! — Нет, ну ты только представь! Мы с тобой — солдаты, капитаны разведки, а эти монстры…***
— И победил — Леви Аккерман! — под дружные аплодисменты зрителей говорит тренер, поднимая руку вспотевшего парня в воздух. Он неуверенно кивает, слегка улыбаясь и ища в толпе Кушель. Вон она, счастливая, гордящаяся своим сыном, сидит рядом с Кенни, на чьем лице застыло выражение довольного юным учеником сенсея. Ну, конечно, пару приемов он точно должен был узнать, сам ведь научил. Рядом с Аккерманами сидит и Зоэ, в этот раз в специально изготовленной для такого случая футболке «Мал да удал». Встретив её в коридоре перед игрой, Леви не знал, чего ему хотелось больше — придушить девушку за осточертевшие шутки на тему роста или же крепко обнять за невероятную и, как порой казалось парню, незаслуженную поддержку. Он победил. Конечно, такой исход боя едва ли стал большой неожиданностью для учеников, учителей и родителей. Все те, кто хоть раз присутствовал на ежегодных соревнованиях, прекрасно знали, что Смит Аккерману не соперник. Но для судей и спонсоров, прибывших из различных организаций и университетов, такая победа выглядела вполне впечатляющей. Леви объективно здорово уступал в росте и телосложении своему громоздкому сопернику. Удары Эрвина были мощнее, болезненнее, а потому Аккерман спасался своей излюбленной тактикой ведения боя с крупным противником — избегание прямого столкновения и выматывание. Впрочем, сегодня он постарался на славу. Он не просто победил Эрвина, а показал, как красиво, профессионально и эффективно это можно сделать. Он демонстрировал нетипичные приемы, ловкость, грацию, мастерство акробатики и маневрирования, буквально парил над рингом, удивив даже своего извечного противника Смита. Впечатлен был даже тренер. Прежде чем убежать к ребятам из футбольной команды, он, перехватив взгляд парня, похлопал и одобряюще кивнул Аккерману. — Леви! — стоит ему спуститься с ринга, как на шее цепкой макакой виснет Ханджи, весело попискивающая от переполняющего её восторга. — Ты такой крутой!!! Как Ван Дамм в «Кикбоксёре»! Только без травмированного брата и изнасилованной девушки… — Очкастая, заткнись, — по-доброму перебивает Аккерман, отстраняя девушку от себя, — я воняю, как выгребная яма, мне нужно в душ. — Ты пахнешь победой! — с безумным блеском в глазах практически шепчет Зоэ, а затем, бросив взгляд другу за спину, ухмыляется и, поигрывая бровями, добавляет: — Но пойду-ка я, вручу утешительный приз в виде собственной персоны твоему незадачливому противнику. А то этот Отелло сейчас набросится на тебя без команды тренера… Аккерман оборачивается и, перехватив недовольный взгляд Смита, примирительно кивает, благодаря за бой. Эрвин после секундного замешательства возвращает приветствие и, наконец-то, расплывается в улыбке, когда к нему подлетает веселая Ханджи. — Молодец, сопляк, — хрипло посмеиваясь, говорит подошедший Кенни и одобрительно хлопает парня по плечу. — Здорово ты этого здоровяка отделал… Признаться честно, я сначала даже засомневался в твоей победе. Он такой огромный, мог бы сожрать тебя, даже не подавившись. — Не дрейфь, старик, — хмыкает парень в ответ. — Драться с Эрвином всё равно, что тащить главный приз в виде здорового плюшевого медведя с ярмарочного тира. Это будет долго, весь вспотеешь да сто раз запнешься о его габариты, но в итоге — безоговорочная победа. Аккерман-старший тихо посмеивается, а подбежавшая Кушель крепко обнимает сына, мимолётно чмокая парня в лоб — быстро, чтобы никто не заметил и не смутил сына на предмет «мамочкиной заботы». Но Леви всё равно, а потому он сам крепче обнимает мать и тихо шепчет ей на ухо: — Спасибо за всё, ма. Без тебя я бы не справился. Ты у меня лучше всех. Женщина всхлипывает, пряча лицо в изгибе шеи сына и судорожно стискивая его в своих объятиях. — Я так тобой горжусь, малыш! Несмотря ни на что ты вырос настоящим, сильным человеком. — Ой, ну всё, завязывайте с соплями, а то мне уже стыдно, что мы родственники! — в притворном возмущении тянет Кенни, хоть в глазах его искренняя радость за свою семью. — Погнали, Куки, таблеточки сами себя не примут, знаешь ли! Кушель отстраняется от сына, ласково огладив его лицо ладонями, и, обернувшись, согласно кивает брату: — Да, нам пора! Мы будем ждать тебя дома, малыш! Я приготовлю лазанью. — Отлично, ма, — кивает Леви, подхватывая сумку с вещами. — Я в душ, переговорю с тренером — и к вам. Дядя с мамой машут на прощание, направляясь к выходу, а парня снова останавливают знакомым окриком: — Эй, Леви! Обернувшись, Аккерман видит пробирающегося к нему сквозь группы школьников Зика. — О, привет! — искренне радуясь встрече, говорит парень. — Дай-ка я тебя обниму, чемпион, — добродушно улыбается здоровяк, сгребая Леви в объятия. — Молоток! Такие пируэты выписывал, я аж пожалел, что не мог выбежать на ринг против тебя! — Да уж, ты уже даже на второгодку не потянешь! — усмехается Леви, отстраняясь. — Спасибо! А ты здесь какими судьбами… Задав вопрос, он тут же понимает, какую глупость сморозил. — Вот же чёрт… — ухмыляясь собственному тугодумию, бормочет парень. — Видимо, здорово меня Эрвин приложил, если я так туплю. — Ты не пойдешь на игру? — напрямую спрашивает Зик, внимательно глядя на собеседника. — Нет, нечего мне там делать, — честно отвечает Аккерман. — Да и футбол я не очень люблю. — Слушай, — подойдя чуть ближе, так, чтобы разговор стал приватным, начинает мужчина, — я понятия не имею, что там между вами произошло, но… Это глупо, слышишь? Вот так вычёркивать человека из жизни. — Пытаешься помирить? — с кривой ухмылкой интересуется Леви. — Пытаюсь сказать, что хороших людей в этом мире не так уж и много, — вкрадчиво отвечает Зик. — А Эрен хороший, определенно. И если у вас не сложилось в качестве пары, любовников… Это ещё не значит, что вы должны прекратить всякое общение друг с другом. Вам ведь было здорово вместе, я же видел! Тогда зачем лишать себя дружеских, приятельских отношений с хорошим человеком? Аккерман молчит, впервые рассматривая эту ситуацию с такой стороны. Мужчина был прав, Эрен нравился Леви не только как любовник и партнёр. Он любил в нем доброго, отзывчивого человека, весёлого и интересного парня, умного, слегка занудного одноклассника. И даже то, что Йегер сделал сейчас ради него, разве не говорит о том, насколько он благороден, насколько он желал счастья ему, Аккерману? А то, что не поговорил и принял решение в одиночку… Разве Леви не поступил так же, изображая ледяную эгоистичную принцессу, когда боялся, что Эрен принесет свои мечты и светлое будущее в жертву ради него? Боже, какие же они оба идиоты… — Не стоит разбрасываться такими отношениями, — заканчивает свою мысль Зик, а затем, словно бы теряя серьезность, широко улыбается и отступает назад: — Но я тебе не мамочка, чтобы напоминать про теплое молочко и пижаму перед сном! Решай сам! Молоток, Леви, ещё раз поздравляю! Аккерман глухо благодарит, глядя в спину удаляющемуся мужчине. Неспеша направляясь в душ, он принимает решение. Зик прав. Да, возможно, они уже никогда не будут с Эреном парой, но… Это не повод вычеркивать Йегера из своей жизни.***
— Йегер, давай, соберись!!! — голос тренера прорезает воздух, встряхивая капитана. Вся его команда, как и команда соперников — мокрые, грязные и уставшие. Эта встреча по-настоящему сложная и напряжённая, ставки у всех ребят слишком высоки, ведь многие рассчитывают на спортивную стипендию в выбранном колледже. Игра медленно подходит к концу, счёт равный, 2:2, а потому просто жизненно необходимо что-то предпринять прямо сейчас. Эрен знает, что на него внимательно смотрят спонсоры, он сам видел несколько человек, на бейджах которых значилось «Кендалл». А значит, ему нужно выложиться на максимум и показать им, на что способен. Смотрят на него и Микаса с Армином, и брат с Пик, в руках которых, к слову, огромный плакат «Давай, братишка!». Эрен даже хмыкнул, увидев, как перекосило его родителей, когда они увидели неожиданно знакомого им болельщика. Смотрит и вся его команда, верит, надеется на него. Конни и Жан уже практически валятся от усталости — они тоже выкладываются на полную сегодня. А что сам Эрен? Он хочет, нет, он правда хочет показать себя, хочет принести красивую победу команде, произвести должное впечатление на стипендиальную комиссию. Вот только… Зачем это ему? Нет, он, конечно же, понимает, что учеба в колледже важна, нужна, это очередная ступень в его жизни, что приведет его к осуществлению планов и замыслов, к счастливому будущему. Но стоит ли идти именно в Кендалл? Стоит ли сознательно идти туда, где будет Леви? Сможет ли он год за годом находиться рядом, на расстоянии вытянутой руки, но при этом будучи окончательно отвергнутым, лишенным любви и тепла дорогого ему человека? Аккерман ведь снится ему практически каждую ночь после того разговора с Пик. Иногда они гуляют, болтая обо всем на свете, иногда, как раньше, валяются на стадионе, считая звёзды и сладко целуясь, иногда они занимаются любовью… Эти сны Эрен запоминает особенно четко и ярко. Ощущения, практически утерянные и забытые, возвращаются, прошибая тело судорогами удовольствия. Он слышит шумное дыхание Леви, его сбивчивый шепот прямо на ухо: «Эрен, Эрен, Эрен…». Он остро чувствует прикосновения шершавых ладоней к собственной коже, скользящих вдоль позвоночника, оглаживающих поясницу, сжимающих бедра. И поцелуи… Тысячи самых разных — невесомых, глубоких, нежных, страстных, практически болезненных от нетерпения поцелуев, которыми его осыпает Леви. Эрен упивается лаской Аккермана каждую ночь, чтобы снова встретить рассвет со стоном разочарования и звенящей пустотой внутри, которую не может заполнить никто и ничто другое. Тошно от этого. Все эти дни он только и думает о том, что его единолично принятое решение было ошибкой. Разве не смогли бы они придумать что-то вместе? Решить что-то с учебой, работой... Боже, да куча людей каждый день ворочает миллионами, при этом имея за спиной всего лишь несколько классов школьного образования! Почему же он не поговорил откровенно? Почему не предоставил Леви право выбора? Неужели побоялся услышать от самого Аккермана, что учеба для него важнее, чем их отношения? Неужели он до сих пор не верит, что Леви любит его? Точнее... что Леви любил его. Так сильно, отчаянно и глубоко, что неожиданное предательство Эрена стало страшным ударом в самое сердце. Лицо Аккермана в тот день, искривленное настоящей сердечной мукой и искренними переживаниями, часто встаёт у Эрена перед глазами, вызывая жгучую ненависть к самому себе. Он предал Леви, не оправдал доверия, растоптал его драгоценные чувства, что были ими взращены с таким трудом... Теперь, в общем-то, уже и не важно, правильно Йегер поступил или нет, решив всё за них обоих. Леви, должно быть, просто ненавидит его сейчас. И Эрен не посмеет его за это винить. Любимым нельзя делать больно. И стоит ли тогда сознательно обрекать себя на эти муки неразделённой любви и ежедневного самобичевания дальше? Быть может, если они расстанутся окончательно, если не будут видеться даже в коридорах общего учебного заведения, если разъедутся на разные концы страны, то Йегер, наконец-то, забудет его? Отпустит, смирится. Звучит слишком наивно и утопично, но Эрену до смерти хочется верить, что так и будет. А значит… — Пенальти пробивают «Титаны»! Йегер, на позицию… Последние минуты. Звуки с трибун медленно затихают, будто кто-то неспешно опускает бегунок громкости на патифоне, и воцаряется напряжённая тишина ожидания. Если будет ничья, то назначат серию пенальти, но сейчас… сейчас есть возможность забить, показав свое мастерство и ценность, как талантливого игрока и капитана. Возможность есть… Но есть ли нужда и желание? Эрен смотрит на мяч, на лица товарищей по команде, на игроков из команды соперника, снова на мяч… Он медлит, не желая принимать решение, что окончательно лишит его Леви, но при этом знает, что вот это решение — точно верное. Да и нет у него уже сил стараться и бороться. Хватит глупить. Пора отпускать. — Чё пялишься, придурок? — до боли знакомый голос разносится над полем. — Мяч сам не полетит! Бей давай! Йегер поворачивается и видит стоящего у самого поля Аккермана. Тот кривит рот в подобии подбадривающей ухмылки, а в глазах — вызов, мол, «сможешь забить, м?». Эрен теряется, не зная, как понимать этот жест. Леви что, смеётся над ним? Издевается? Нет, на него это непохоже... К тому же, он ведь пришел на игру после своих соревнований, наверняка уставший и замученный... Что это значит? Неужели он пришёл ради него, Йегера? Пришёл поддержать? Неужели ещё не всё потеряно?.. От внезапно наступившего озарения незадачливый капитан широко улыбается в ответ и снова поворачивается к мячу. О боже, он просто непроходимый тупица! Да, возможно, они уже никогда не будут с Леви парой, и, скорее всего, он никогда не сможет заслужить прежнего доверия и расположения к себе, но… за крохотный, малюсенький шанс, за одну-единственную возможность, за призрачную, практически эфемерную надежду удержать Аккермана в своей жизни хотя бы в качестве приятеля стоит бороться всеми силами до самого конца. Разбежавшись, он бросается к мячу, делая вид, что будет бить правой, но в последнюю секунду тормозит и резко меняет ногу, сбивая вратаря с толку. Мяч и голкипер расходятся в разные стороны ворот. Свисток об окончании матча. Победа. — И победили «Титаны»!!! — ревёт комментатор, а на стадион высыпаются толпы болельщиков. Эрена окружают ребята из команды, друзья, стискивая в объятиях, чмокая в щеки, бесконечно повторяя, насколько он крут. Парень пытается вывернуться, посмотреть на край поля, но там, предсказуемо, уже никого нет. Отпраздновав победу с несколькими товарищами по команде, с братом и Пик и с Микасой и Армином, Эрен, отказавшись от предложения подбросить, не спеша шагает домой в одиночестве. Он рад победе, рад визитке представителей Кендалла в кармане рюкзака, рад окончанию школы и новому этапу в жизни. Но единственное, что безраздельно занимает его мысли сейчас, это слова Аккермана, внезапно поддержавшего его на поле. Йегер не хочет анализировать, углубляться, докапываться до причин и мотивов. Он просто закрывает глаза, снова и снова воскрешая в голове образ стоящего на краю поля парня. Леви смотрит на Эрена, говорит с ним и, чёрт побери, улыбается… ______________________________________________ * Речь идёт о сцене из фильма «Скажи что-нибудь» (1989), где герой Джона Кьюсака приходит с бумбоксом к дому своей подруги, и включает романтическую песню Питера Габриэля «In Your Eyes», отражающую его истинные мысли и чувства. Эта сцена очень известна, и её частенько пародируют. Например, в «Дэдпул 2» (2018) или в одном из эпизодов моих любимых «Голдбергов» (с 2013). ** Выражение «слон в комнате» («elephant in the room») обозначает простую истину, что-либо очевидное, о чем всем известно, что не обсуждается.