***
Эрен лежит в своей комнате, сложив руки на груди, и смотрит в потолок. Из колонок компьютера доносится тихая музыка в исполнении Radiohead, а с кухни — шипение и бульканье какой-то еды. Сам Йегер перестал готовить около месяца назад — пропало вдохновение и мотивация. Нет, он всё ещё хотел стать поваром, необходимые документы в толстом конверте умчались в Кендалл ещё пару дней назад, а на ноутбуке появилась дюжина закладок, где поесть, куда сходить и что посмотреть в Чикаго. Он мог ехать туда хоть сегодня. Но вот готовить, стараться, что-то выдумывать и изобретать не хотелось. Причина была проста — он слишком крепко сросся со своими фантазиями и планами на будущее. И когда шансы на их воплощение рассыпались с легкостью карточного домика, Эрен не смог найти себе достойной мотивации на замену. С небольшим стыдом, но при этом и тоскливым отчаянием парень вспоминает свои мечты о том, как он будет готовить для Леви. Представлял он обычно именно выходные дни. Ленивое утро под какую-нибудь ненавязчивую музыку. Яркое солнце в окна их уютной, светлой квартире, шлёпанье босых ног по теплому паркету. Он стоит у плиты, что-то готовит, напевает. Неожиданно сильные руки обнимают его сзади, скользят на пояс, забираются под футболку, щекоча и лаская. К спине прижимается тёплое, разморенное со сна тело, любимые, слегка суховатые губы что-то бормочут в затылок, скользят по шее, прихватывают мочку уха, запуская фейерверки по всему телу. Леви что-то говорит, ворчит, как обычно, глумясь над музыкой и пением своего парня. Просит попробовать еду, щурится от удовольствия, громко чмокает в губы «секси-повара» и уходит в ванну умываться. А Эрен со счастливейшей улыбкой на лице накрывает на стол. Они не спеша завтракают, строя планы на уикенд, часто целуясь, без конца улыбаясь… — Эрен? — на пороге комнаты возникает Карла, вырывая парня из радостных фантазий. Он внутренне усмехается такому совпадению — мама не позволяет быть с Леви даже в мечтах. — Ты что-то хотела? — вяло интересуется Йегер, прикрывая глаза. — Думала, может, ты хочешь помочь с готовкой? Вопрос кажется странным и каким-то нелепым, но парень должен признать, что мать вообще ведёт себя не совсем обычно в последнее время. Нет, она всё так же оставалась первоклассным специалистом в своей сфере, ухоженной с ног до головы образцовой хозяйкой Карлой Йегер, но что-то в её поведении, а, если быть точнее, в отношении к собственному сыну неуловимо изменилось. Эрен довольно часто замечал её взгляд на нём. Пристальный, внимательный и недовольный. Но при этом она ничего не говорила вслух, лишь смотрела, поджав губы и слегка нахмурив высокий лоб. Она что-то анализировала, подмечала, делала какие-то выводы, но делиться ими с объектом своего пристального внимания не спешила. Она стала чаще с ним разговаривать. Беседы были всё такими же пустыми и поверхностными, как раньше, не заходя дальше последних новостей, новинок кинематографа и ближайшего будущего. Но случались они чаще, длились дольше и сопровождались всё тем же дотошным досмотром матери, от которого хотелось бежать или просто вынырнуть из собственной кожи, так под ним было неуютно. Карла словно не могла понять, почему её сын так изменился. Почему стал меньше гулять, тише смеяться, реже приглашать к себе друзей. Она словно бы не видела очевидной первопричины, игнорировала исток проблемы, зациклившись на имеющихся последствиях, которые её явно не устраивали. — Я что-то не в настроении, — «любуясь» потолком, отвечает парень. Мать ничего не говорит в ответ, и парень, решив, что она ушла, медленно садится на кровати… и замирает, увидев всё ещё мнущуюся на пороге Карлу. Она смотрит на него, слегка нахмурившись. Недовольная, но при этом… какая-то не слишком уверенная в собственном недовольстве. — Ты что-то ещё хотела? — не выдерживает эту странную игру в молчанку Эрен, садясь по-турецки и внимательно глядя на свою неожиданную гостью. — Поговорить, — наконец-то решается женщина и, не дожидаясь приглашения, проходит в комнату. Взяв небольшой стул, она придвигает его к кровати и, аккуратно присев, спрашивает: — Ты отправил свой ответ в Кендалл? — Да, и все документы, — кивает парень, немного удивленный странным поведением матери. Если ему не изменяет память, то последний раз в его комнату женщина заходила, когда он заболел ветрянкой на свой восьмой день рождения. Она приносила ему еду в постель, помогала наносить зелёнку, читала книги и следила, чтобы мальчик не чесался. И всё. С тех пор дальше порога женщина не заходила. Убирался сам Эрен и домработница, с уроками, когда в этом ещё была нужда, помогал отец. Звала к столу, во двор, на семейный разговор лишь стоя в дверях. Такое её поведение поначалу очень сильно задевало мальчика, не понимавшего, где он провинился, что заслужил такое пренебрежение. Но отец как-то раз объяснил ему, что таким образом Карла даёт ему личное пространство, в которое не вторгается по собственному желанию. И вот сейчас, десять лет спустя, она это делает. Чудеса… — Эрен, я… — начинает женщина, глядя в окно. Лицо её не растерянное и не виноватое, как хотелось бы Йегеру, скорее задумчивое и отрешенное. — Я решила, что нам нужно с тобой поговорить и расставить все точки над «i». Хорошо? Не совсем понимая, где и какую точку она ещё не поставила, парень лишь кивает в ответ. — Я никогда не любила твоего отца, — внезапно говорит Карла, переводя ничего не выражающий взгляд на сына. — Я вышла за него, потому что так хотели родители. Когда нас познакомили, мне было девятнадцать. Я только-только начала учебу на юридическом, совершила свою первую поездку в Европу без родителей… — она снова отворачивается к окну и с какой-то невесёлой улыбкой добавляет: — И впервые влюбилась. Женщина поворачивает голову в сторону стены с фотографиями и какое-то время рассматривает так и не убранный снимок с Леви. — Он был точно такой же. Татуировки, байк, крепкие ругательства, — она пожимает плечами и, обернувшись к сыну, с ухмылкой рассуждает: — Может, это у тебя от меня? Любовь к плохим мальчикам? Не получив никакого ответа, а лишь растущее с каждым сказанным словом замешательство в огромных глазах напротив, Карла стирает со своего лица улыбку и продолжает: — Когда родители объявили о своём решении, я была в бешенстве. Я кричала, что они не имеют права распоряжаться моей жизнью, губить моё будущее, навязывать мне незнакомца, но… Дедушка, как думаю, ты помнишь, был человеком слова. А своё слово он уже дал Грише, — она снова смотрит куда-то вдаль и в голосе отчетливо звучат нотки легкого презрения: — Что бы там родители ни говорили, этот брак для Гриши был, в первую очередь, прекрасной финансовой сделкой. Огромное приданое, известные меценаты в родне, столько нужных и полезных знакомств, столько связей, столько ключей к тысяче и одной двери возможностей и перспектив. Карла молчит какое-то время, словно бы переживая всё рассказанное вновь, а затем продолжает холодным и тяготяще пустым голосом: — Со временем мы друг к другу привыкли. Трогательной любви и сердечной привязанности, конечно, не возникло, но появилось уважение, что-то вроде доверия и даже симпатии, однако… Он всё разрушил своей ложью. Я чувствовала себя одураченной, обманутой, преданной… — она говорит равнодушно, лишь слегка сжимаются пальцы рук, выдавая уже давно осевшее, но всё ещё немного горчащее в душе разочарование. — В тот день, узнав о многолетнем обмане Гриши, я сбежала из дома. Я решила вернуться к тому мужчине, о котором до сих пор вспоминала и мечтала. Решила, что теперь-то я имею право ослушаться родителей, послать всё к чёрту и зажить своей жизнью… — она внезапно улыбается, но улыбка эта веет какой-то смертельной усталостью. — Я нашла его в баре. Пьяного, грязного, небритого, жутко располневшего, проигравшего байк в партии в бильярд пару лет назад. Он опустился на дно. Это было просто ужасно… — Карла оборачивается к сыну и с небывалой настойчивостью и страстью говорит: — Ты понимаешь, Эрен? Я чуть не угробила свою жизнь. Ведь я могла бы остаться с ним! Родители бы лишили меня наследства и финансовой поддержки за такое своеволие, и я бы зависела целиком от него. Что бы со мной стало через эти пару лет? Я начала бы торговать собой, чтобы заработать ему на очередную порцию джина? Женщина слегка подается вперёд, даже, вроде, тянет руку, чтобы сжать ладонь парня, но в последнюю секунду останавливается. — Да, мои родители поступили со мной жестоко и сурово, но посмотри, где я сейчас? У меня есть прекрасный дом, работа, здоровый сын, друзья… Родители видели дальше и лучше меня! И я им за это благодарна. Она умолкает и внимательно смотрит на сына, ожидая реакции. А Йегер просто не верит, что она решила «вылечить» его этим: — Серьезно? — тихо спрашивает он, меняясь с матерью местами — теперь её очередь недоумевать от слов собеседника. — Ты думаешь, что я сейчас тебе на шею брошусь и поблагодарю «за заботу»? — Я надеюсь, что ты рассмотришь ситуацию с другой стороны и перестанешь вести себя так, будто весь мир рухнул… — А тебе не приходило в голову, — ядовито начинает Эрен, чувствуя закипающее внутри раздражение, — что этот твой возлюбленный так опустился именно потому, что ты ушла от него? Тебе не приходило в голову, что, потеряв любовь близкого человека, он просто потерял самого себя и какое-либо желание к дальнейшему развитию, да и к жизни в общем? Ты не думала, что это ты своим трусливым бегством превратила его в ничтожество? Да еще и умудрилась осудить за то, что он не смог соответствовать твоим зажравшимся ожиданиям! Лицо Карлы выражает такую степень изумления и даже шока, что не будь Йегер так взбешён, точно расхохотался бы. — Сейчас, когда Леви нет рядом, у меня просто опускаются руки. Меня ничто не радует и не интересует, — делится сокровенным парень. — И только осознание того, что он бы высмеял меня за пассивность и слабину, держит меня на плаву. А ты… Ты всегда рассматриваешь ситуацию только с собственной точки зрения, не думая о том, что кто-то может видеть, понимать и чувствовать иначе! — выговаривает накипевшее Эрен, но его внезапно осаждают: — Как будто ты делаешь иначе! — женщина неожиданно выходит из себя, на щеках проступает гневный румянец, а в глазах полыхают искры раздражения. — Ты вообще хотя бы на одну минуту задумывался каково сейчас мне?! Мой сын восемнадцать лет растет приличным, послушным, добрым мальчиком, всегда слушающимся родителей… И вдруг в один прекрасный день он ни с того ни с сего заявляет, во-первых, что он гей, а, во-вторых, что его пара — это приставленный к нему для общественных работ уголовник!.. — Леви не преступник… — пытается было встрять Эрен, но ему не позволяют. — А откуда я должна это знать?! Ты прекрасно знаешь, что о семье Аккерманов говорят в нашем городе! И мне было известно только это! И начало вашего общения, с моей точки зрения, происходило в принудительном порядке! — она пытливо и отчаянно всматривается в лицо сына. — Что, скажешь, не так?! Скажешь, что не ты с Жаном и Конни всю среднюю школу трепались о том, какой странный и грубый этот Аккерман?! Не ты жаловался отцу на его придирки и подколы, пока Гриша не сказал тебе держаться с достоинством и не «опускаться до его уровня»? Йегер молчит в ответ, осознавая, что в словах матери есть правда. Неприятная, колкая, но всё же правда. Он ведь действительно побаивался хмурого одноклассника, раздражался из-за его саркастических и грубоватых шуток, громко обсуждая это по дороге со школы с друзьями на заднем сиденье маминой машины. Он сам создал определенный образ Леви в глазах матери. Образ, который удачно вписался в картину, составленную из многочисленных сплетен и слухов о семье Аккерман. За свое поведение было стыдно и горько. — Я не собираюсь извиняться, — твёрдо отрезает Карла. — Но признаю, что в тот день, у нас дома, я была неправа. Я всегда старалась быть хорошей матерью, такой же, как и моя. И глядя на тебя сейчас, здорового, умного, воспитанного, благородного, мне хочется верить, что я справилась. Что в этом есть и моя заслуга… — она прикрывает глаза, глубоко вздыхая. — Но в тот день… Ты просто вывалил на меня все эти новости одним махом, ни капли не заботясь обо мне… Господи, да вы ведь были у нас дома, вдвоём. И я даже думать не хочу о том, чем вы там занимались до нашего прихода! И… и чего ты ожидал, Эрен? Что я брошусь вас обнимать и дам вам своё материнское благословение? Серьезно? — Ты могла бы хотя бы получше подбирать слова, — отводя взгляд, отвечает парень, чувствуя, что в той ситуации была и его вина. Ему хотелось бы съязвить, сравнить поведение матери с поведением той же Кушель, но он не может. Ведь Леви посадил свою маму напротив и обо всём ей честно рассказал, прося совета и понимания. А он что? Трусливо отмалчивался, надеясь, что всё решится само собой. Йегер понимает, что он просто боялся не соответствовать этому образу идеального мальчика, с которым он жил столько лет, боялся не оправдать надежд и ожиданий родителей своим внезапным признанием. — Я растерялась, ясно?! — с какой-то стыдливой болью практически кричит женщина. — Ни среди нашей семьи, ни среди друзей и знакомых никогда не было людей с нетрадиционной ориентацией. Мои родители, когда по телевизору начали показывать первые парады и шествия в поддержку сексуальных меньшинств, отпускали нелестные комментарии, бранились и называли их «больными», — она немного успокаивается и, отвернувшись к окну, продолжает: — Конечно, теперь я отношусь к этому спокойнее, никогда не позволяю себе гомофобских высказываний и так далее… Как там говорят по телевизору? «Принимаю мир во всем его многообразии»? Но одно дело, когда это просто люди в окружающем обществе, и совсем другое — когда это твой собственный сын, который грубо ставит тебя перед фактом, притащив в дом любовника, имеющего жуткую репутацию в нашем городе, — снова посмотрев на Эрена, она с искренним недоумением в глазах интересуется: — Скажи, как это вообще должно было выглядеть в моих глазах? На какую ещё реакцию ты рассчитывал? Йегер пожимает плечами, опуская виноватый взгляд. Осознание того, что всю эту ситуацию можно было бы разыграть иначе, честно и открыто поговорив с родителями, рассказав им всё о прошлом Аккерманов, а не возводить стену непонимания, обидевшись на грубые слова растерявшейся матери… Это осознание бьет увесисто и ощутимо, усиливая тоску от потери в сто крат. — И всё же, — снова говорит Карла, неловко теребя ткань юбки, — в тот день я была неправа, позволив эмоциям, старым предубеждениям захлестнуть меня с головой. И возненавидев всю эту ситуацию и его самого с того дня, я уже не смогла остановиться… Мне просто стало казаться, что я явно допустила какую-то ошибку в твоём воспитании, что-то сделала неправильно… И я злилась из-за этого. Злилась на тебя, на него и на саму себя. Они молчат, переваривая сказанное и услышанное, а затем Эрен, набрав побольше воздуха, начинает: — Я виноват, мам. Я действительно струсил, побоялся быть отвергнутым вами с папой… да и друзьями тоже. Я вообще никому не мог в этом признаться, жутко боясь, что всех потеряю. Поэтому и довёл эту ситуацию до абсурда. А потом… Мне просто стало обидно, но не за себя, а за Леви, потому что он этого не заслуживал. Из-за моего малодушия оскорблен и унижен был он. И это злило меня больше всего, — неловко улыбнувшись матери, он добавляет: — А так как себя винить не очень приятно, то я нашёл главного врага в тебе, разыгрывая красивую драму непонятого родителями подростка… — По всей видимости, мы с тобой слишком долго пытались соответствовать чужим представлениями и ожиданиям, — уже гораздо теплее отзывается Карла. — А это редко приводит к чему-то хорошему. Они смотрят друг на друга с небольшим любопытством, словно только что познакомившись. А затем, слегка нахмурившись, Эрен спрашивает: — Только вот я не понимаю, почему ты решила завести этот разговор сейчас? Всё ведь уже кончено. Женщина молчит, глядя на сына в упор, а затем, кивнув свои мыслям и прикрыв глаза, говорит: — Я никогда не смогу принять эти отношения. Возможно, даже твою ориентацию. Я не хочу, чтобы он переступал порог нашего дома, пока я здесь, потому что не уверена, что смогу вести себя достойно. И, если вдруг, Господи, прости, вы когда-нибудь решите жить вместе, прошу не приглашать меня в гости и не присылать рождественских открыток с вашей совместной фотографией, — сцепив пальцы и глубоко вздохнув, она поднимает глаза на парня и вкрадчиво говорит: — Но я не могу смотреть на то, как ты вгоняешь себя в депрессию. Поэтому я дам тебе то, чего лишили меня мои родители. Я дам тебе возможность выбора. Возможность самому распоряжаться своей судьбой. Чтобы как успех и победы, так и ошибки с разочарованиями были только твоими, и в голове всю жизнь не крутился дурацкий вопрос: «А что было бы, если..?». — То есть… — враз пересохшими губами начинает Эрен. — То есть я не буду чинить вам препятствий, — кивая, отвечает женщина. — Я не стану никуда звонить, не буду портить жизнь ни тебе, ни ему… Я даю вам свободу. — Ох, мам, — парень бросается было вперёд, чтобы обнять от переполняющих его чувств, но Карла отстраняется, упираясь ладонью ему в грудь. — Не надо благодарностей, я все ещё против этих отношений и его самого в принципе, так что… — Я просто хотел сказать, — игнорируя слабые попытки матери вырваться, крепко сжимает в объятиях Йегер и сбивчиво шепчет ей на ухо, — что я всё равно люблю тебя. И мне жаль, что всё вышло вот так. Жаль, что твои родители поступили с тобой таким образом. Мы с тобой вряд ли когда-нибудь станем лучшими друзьями, но… я благодарен тебе за всё, что я имею. Женщина пораженно молчит, а затем неуверенно обнимает сына в ответ: — И я люблю тебя, Эрен. Хоть это и не всегда для тебя очевидно. И просто хочу, чтобы у тебя всё было хорошо. Они сидят так какое-то время, пока снизу не раздается хлопок входной двери и звучный голос отца семейства не возвещает о его прибытии. — Что ж, — отстраняясь первой, немного смущённо говорит Карла, — надеюсь, мы друг друга поняли. — Спасибо, — кивает парень, а затем с невесёлой ухмылкой добавляет, — правда, возможно, что уже поздно что-то менять… Женщина останавливается в дверях и, обернувшись, говорит на одном дыхании: — Не верю, что говорю это, но… То, что я видела в его глазах, когда он смотрел на тебя, не исчезает после одной, пусть и серьёзной ссоры. Вам просто нужно поговорить и объясниться, — шагнув за порог, она бросает: — А теперь я лучше пойду, пока не передумала. — Мам… Ты это… Ты не монстр, прости, что назвал тебя так тогда… Карла замирает на мгновение, а затем, не оборачиваясь, еле заметно кивает и уходит на первый этаж. Да, этот разговор едва ли можно назвать примирением или достижением взаимопонимания. Зная характер матери, он уверен, что она ещё не раз выскажется по этому поводу, выразит своё недовольство хмурым взглядом, язвительным замечанием или чем-то подобным. Да, она не обещала поддержки, но она согласилась дать самое важное — свободу выбора. И сейчас парень усиленно прокручивает в своей голове варианты того, как именно эту свободу воплотить в жизнь.***
Йегер шагает по дороге к дому Аккерманов, нервно пережевывая нижнюю губу и то и дело поправляя волосы. Решимости для этого поступка было мало и набиралась она мучительно долго, однако изводить себя неизвестностью и дальше парень просто не мог. С того разговора в столовой, в ходе которого выяснились не самые приятные подробности о неожиданно активных «ухаживаниях» Имир, Эрен просто с ума сходил от ревности и подозрений. Он поймал себя на том, что то и дело выискивает в толпе девушку, чтобы понять, не увивается ли она за Леви снова, и, если что, пресечь таковые попытки на корню. Сыграло свою роль и внезапное откровение матери. Когда Карла перестала висеть над их отношениями, словно дамоклов меч, Эрен понял, что теперь всё зависит лишь от него самого. Ему нужно было откровенно поговорить с Аккерманом, выяснить, что парень к нему сейчас чувствует и каким видит их общение в дальнейшем. Хоть слова матери о том, что любовь Леви была достаточно глубокой, чтобы пережить даже такой скандал, и вселили в Йегера надежду, червь сомнения точил его трепещущее сердце с завидным упорством и методичностью. Он и представить себе не мог, что почувствует, если Аккерман отошьет его, признавшись, что уже охладел и разлюбил. Что он тогда будет делать? Как он будет с этим жить? Боже, сердце летело вниз со скоростью лифта, у которого оборвался трос, каждый раз, стоило ему только представить подобную ситуацию! Но всё же небольшая надежда на успешный исход этого предприятия теплилась в душе Эрена. Леви с того разговора о выпускном стал вести себя иначе… Чёрт, он как будто бы заигрывал с Йегером, только делал это так ненавязчиво и непринужденно, что поймать его на горячем и призвать к ответу никак не выходило! Они снова начали общаться, более или менее непринужденно болтать о том, о сём, делиться своими наблюдениями и планами в отношении Чикаго и Кендалла, подшучивать и подкалывать на общественных работах. И время от времени Аккерман выкидывал такие фортели, что тараканы Йегера были готовы сорвать ближайший огнетушитель со стены, засунуть мордочки в сопло и выпустить весь баллон — так было неловко и горячо! Например, позавчера, в четверг, когда они вдвоём зашли в подсобку на автомойке, Леви, глядя прямо ему в глаза, потянулся за чем-то на полке за спиной Йегера, чуть ли не вплотную прижавшись своим телом. Эрен задышал, как больной лось, густо покраснел и, десять раз заикнувшись срывающимся на писк голосом, полным праведного возмущения и девичьей стыдливости, спросил: «Ч-что это ты делаешь?!». А этот искуситель с насмешливой ухмылкой и вопросительно поднятой бровью лишь помахал перед его лицом средством для полировки стёкол и вышел из подсобки. Стыдоба… Или накануне вечером, когда они убирали и мыли спортивный инвентарь в школе? Аккерман споласкивал половую тряпку, как вдруг с тихим ругательством оттянул от живота промокшую насквозь футболку и, сокрушенно вздохнув, стянул её через голову. Сказать, что Йегер охренел — не сказать ничего. Он как придурок пялился на блестящий от воды пресс Леви, на аккуратные мышцы груди и изученные (не только пальцами) узоры татуировок. Чёртчёртчёрт… Мысли густели, как свежесваренный кисель, не давая возможности собраться и привести самого себя в чувство. Лишь тактичный кашель Аккермана смог вывести Эрена из наглого созерцания «прекрасного» и погрузить в бездну удушающего смущения и стыда. Боже, он походил на прыщавого юнца, наткнувшегося на «золотые запасы» Плейбоя старшего брата под кроватью, — так же воровато, жадно и тоскливо рассматривая открывшиеся ему обнаженные виды! Кошмар. И это были только два самых ярких эпизода! Помимо них были десятки «случайных» прикосновений, столкновений, взглядов, двусмысленных шуток, вопросов, замечаний. Йегеру казалось, будто они вернулись в самое начало своего сумбурного общения — наглый, уверенный в своих желаниях и действиях Аккерман, и он, снова ничего не понимающий и боящийся облажаться. Но дальше медлить и сомневаться было нельзя. Эрен решил поговорить откровенно и, не желая ненужных свидетелей, набрался смелости заявиться прямиком к Леви домой. Подходя к крыльцу, он несколько раз глубоко вдыхает и выдыхает. Всё просто. Нужно сказать правду. И набраться мужества выслушать её в ответ. Он сможет, он справится. Эрен собирается уже нажать на звонок, но внимание его привлекает ощутимый запах сигарет. Оглянувшись, он видит дымок, лениво тянущийся из-за угла. Немного поразмыслив, парень тихонько направляется туда и, заглянув за поворот небольшой террасы, хмурится, не понимая, кто перед ним. Облокотившись на перила, к нему спиной стоит взрослый мужчина в клетчатой рубахе и потертых джинсах. Длинные волосы собраны в хвост, на ногах нет обуви, а взгляд скользит по открытому пространству за домом. — Добрый день… — начинает было парень, но мужчина, резко вздрагивая, круто разворачивается и практически выплевывает ему в лицо: — Мать твою! Парень! Я чуть не опозорился, замарав портки! Господи Иисусе! — прикрывает глаза, прижимая свободную руку к груди. — Грешным делом подумал, что это Куки пришла. Она б меня за сигарету голыми руками кастрировала… — затушив окурок и глубоко вздохнув, он внимательно смотрит на незваного гостя и наконец-то спрашивает: — А ты, кстати, к кому, долговязый? — Я к Леви, — неуверенно отвечает Йегер, не без иронии думая о том, что уже второго Аккермана пугает до чертиков своим неожиданным появлением. Мужчину он, конечно же, не без труда, но узнал — тот самый гость, из-за которого Леви вышел из себя в столовой для бездомных. — Нет его, — бросает старший, плюхаясь в одно из старых плетёных кресел с маленькой декорированной подушкой. — Он уехал на свадьбу к этим… как их там… Лиззи и Феофану! — Иззи и Фарлану? — на всякий случай уточняет Эрен, припоминая именно такие имена, названные ему когда-то. Мужчина задумчиво выпячивает губы, воздевая глаза к крыше, а затем пожимает плечами и безразлично отвечает: — Возможно. Я всегда хреново запоминал имена, особенно если не видел людей лично, — откинувшись на спинку и скользнув каким-то пронзительно рентгеновским зрением по парню напротив, он спрашивает: — А ты у нас кто будешь? — Я — Эрен, сэр, Эрен Йегер, — как мальчик воспитанный, он тут же протягивает ладонь для рукопожатия, явно забавляя этим своего собеседника. — Мать честная, какие манеры… — растягивая слова, иронизирует мужчина, но на приветствие отвечает. — А я — Кенни. И прибереги-ка своё «сэр» для напомаженных задниц, малец. Я такой херни не люблю. Йегер потешно округляет глаза, невольно поражаясь словесным изыскам мужчины и наконец-то понимая, насколько, на самом деле, вежлив и учтив Леви. Да, всё познается в сравнении… — Постой-ка, — неожиданно хмурится Аккерман-старший, словно пытаясь вспомнить что-то. — Йегер? Ты что, тот самый богатенький засранец, что отшил моего племянничка? Эрен теряется, не зная, как лучше ответить на этот вопрос. — Пришёл мириться, что ли? — с явной насмешкой продолжает допрос Кенни. — А где ж цветы? Или у вас, голубков, так не принято? Парень открывает рот, чтобы хоть как-то прояснить ситуацию, но мужчина, хмыкнув, говорит первым: — Ты не думай, коротышка мне и слова не сказал. Это Куки, ну, Кушель, — он откидывает назад упавшие на лоб пряди и, пожимая плечами, добавляет: — Беспокоится за засранца, хоть, честное слово, он в этом нуждается меньше нас всех. — Да я и не думал, что это он, — наконец-то берёт слово Эрен. — Леви не из тех, кто будет обсуждать за спиной. — Это точно, — не без гордости соглашается Кенни. — Парень он чертовски благородный. Прямолинейный до ужаса, иногда даже вмазать хочется за его подколы, но при этом абсолютно честен с окружающими и, что важнее, с самим собой. Йегер молчит в ответ, невольно стушевавшись от этих слов. Доверие, честность… Как снова установить это между ним и Леви? Возможно ли это вообще?.. — Ты чего это притух, длинный? — по-доброму спрашивает мужчина, внимательно вглядываясь в потускневшие глаза напротив. — Я… знаете, я пойду, — говорит сам себе Эрен и делает шаг назад, — мне вообще не стоило приходить. Леви всё равно не захочет меня слушать. Он кивает мужчине на прощание и поворачивается, чтобы уйти. Глупо это всё, очень глупо. — А ну-ка стоять, — отрезает Кенни, и парень, по старой привычке слушаться старших, тут же откладывает своё бегство. — Как тебя там, говоришь, звать? — Эрен, — нехотя бурчит парень в ответ, переминаясь с одной ноги на другую. — Давай-ка, Эрен, присядь со мной… Парень недоверчиво смотрит на мужчину, но, не заметив во взгляде того никакого намёка на издёвку или презрение, послушно занимает соседнее кресло. — Ты ж для чего-то припёрся, значит, было дело… — рассудительно начинает Кенни, закинув ногу на ногу. — Да, но я понял, что это всё зря, — отмахивается Йегер, уперев локти в колени, а подбородок уткнув в сцепленные замком ладони. — Вы правы, для него важнее всего честность, а я… Они молчат какое-то время, а затем Кенни, так знакомо цокнув, говорит: — Слушай, не то чтобы мне было шибко интересно слушать это ваше душещипательное восхождение на «Горбатую гору»***, просто из-за того, что мне, видите ли, нельзя волноваться, две мои самопровозглашенные няньки даже CSI**** не разрешают мне смотреть, мол, «с моим-то сердцем»! — раздраженно передразнивает он, а затем, как бы между прочим, добавляет: — Так что, может, ты развлечешь старика историей о Ромео и Джульетте в голубом формате да заодно и груз с плеч скинешь, м? Эрен думает о том, что должен отказаться. Кенни ведь абсолютно незнакомый ему человек, да ещё и, кажется, откровенно издевается над ним. Но при этом парень понимает, что поделиться ему больше и не с кем. Его собственные родители ничего и слышать не хотят на этот счёт, друзья — не смогут понять всю паршивость ситуации, ведь они не знают прошлого Леви, не знают его жизненных принципов, не знают, почему для него особенно больно терять людей и как сложно впускать в свою жизнь кого-то нового. А вот сидящий напротив мужчина прекрасно осведомлён обо всех особенностях характера своего племянника и не нуждается в дополнительных объяснениях. — Только пообещайте, что ничего не скажете Леви. Ему я всё должен рассказать сам. Видя, что мужчина колеблется, Эрен с выразительным взглядом на пачку сигарет, покоящуюся на подлокотнике, добавляет: — Иначе я вас сдам с потрохами. Он немного смущается собственной дерзости, но решает идти до конца. Кенни, вопреки опасениям парня, звучно усмехается и отвечает: — Теперь понятно, почему коротышка выбрал тебя — ты такая же доставучая задница, — окинув собеседника насмешливым, но при этом достаточно дружелюбным взглядом, он согласно кивает: — По рукам, долговязый. Давай, размазывай свои розовые сопли да поподробнее — я люблю детали. И Йегер выкладывает всё. Неожиданно для самого себя начинает он ни много ни мало с того самого дня, когда Леви подрался с Райнером, тем самым закрутив всю эту невероятную историю. Эрен говорит обо всем подробно, искренне и не таясь. О собственных сбивчивых мыслях, неясных чувствах, постыдных сомнениях и прочей ерунде, так долго и упорно мешавшей ему понять простейшую истину, — он был окончательно и бесповоротно влюблен в своего хмурого одноклассника Аккермана, который своей внезапной, горячей и пугающе полной взаимностью выбил почву у Йегера из-под ног, уничтожив все его былые принципы, установки и взгляды на мир. Эрен, стыдясь и нервничая, рассказывает о матери, но на лице требовательного собеседника, к его облегчению, не возникает ни презрения, ни злости даже когда он повторяет не самые лестные слова Карлы в адрес Леви. Йегер понимает, Кенни в своей жизни наверняка слышал вещи и похуже, а потому лишь время от времени кивает страстным, эмоциональным излияниям подростка. Парень говорит не меньше получаса, а, может, и дольше. Ведь к концу его рассказа, во рту настоящая засуха, в пору цеплять головной убор из орлиных перьев и, схватив барабан, исполнить танец призыва дождя. Кенни, словно уловив состояние собеседника, молча встает и исчезает на кухне, гремя там стаканами и звучно хлопая крышкой газировки. И, вероятно, обдумывая услышанное. Эрен сидит, глубоко дыша и устало откинувшись на спинку плетёного кресла. Заново пережитые эмоции и воскрешенные воспоминания выматывают похлеще марафона, вынуждая прикрыть глаза и направить все силы на восстановление душевного равновесия. — Вот, держи, — неожиданно появляется рядом Кенни, протягивая парню стакан с колой. — Спасибо, — практически сипит Йегер в ответ и тут же с наслаждением прикрывает глаза, едва живительная влага орошает потрескавшийся, словно земля в пустыне, язык. Они снова молчат, Эрен — уже всё сказав, а Кенни — пока что не всё переварив. История парней и вправду вышла занятной, хоть книгу пиши. — Мда, хреново вышло, — в своей невозмутимой манере резюмирует Аккерман, делая очередной глоток газировки. — Но ты, это… молодец. Яйца у тебя стальные, раз смог такое провернуть. Сказать «спасибо» на такого рода комплимент кажется чем-то совершенно глупым, а потому Йегер лишь кивает в ответ. — Коротышка, конечно, принципиален до усрачки, но… — мужчина встречается с застывшим в ожидании вердикта парнем взглядами и, выдержав драматическую паузу, с усмешкой добавляет: — Но я думаю, он поймёт. И простит. О чём-то поразмыслив, видимо, решая, насколько вертящаяся на кончике языка информация секретна, Кенни утвердительно кивает сам себе и снова говорит: — Я сбрехнул тебе маленько. Куки, конечно, сокрушалась по поводу распавшихся отношений коротышки, но имён не называла. Я тебя по морде узнал — твоя фотка у него в столе припрятана, и он время от времени томно вздыхает на неё, как томящаяся в башне в ожидании своего спасителя принцесса, — снова насмехаясь, он смотрит куда-то в сторону и подытоживает: — Вот уж не думал, что выращу такого сентиментального сопляка. Эрен чувствует, как в груди расцветает робкий, крохотный росточек надежды. Ещё не всё потеряно. Чёрт! Ещё не всё потеряно! — Спасибо вам! — подскакивает парень, едва не расплескав остатки лимонада. — Спасибо огромное, сэр… То есть, Кенни… Да, Кенни! Спасибо вам… Тебе? Мужчина лишь кривит губы в усмешке в ответ на такую эмоциональную несдержанность гостя. — Поговори с ним. Если не сделаешь этого на выпускном, я всё ему выложу сам, — грозит Кенни, чувствуя себя невероятным идиотом оттого, что участвует в этом сопливом балагане. — Я понял! Всё понял! — Эрен с чувством пожимает протянутую руку и, широко улыбаясь, покидает крыльцо. — Спасибо! По дороге домой он гладит всех собак, здоровается со всеми соседями, покупает вафельный рожок угрюмому малышу и искренне мечтает обнять весь белый свет. «Ох, Йегер! У тебя ещё есть шанс! Не профукай его, молю!»***
Музыка долбит отвратительно громко и навязчиво. Разгоряченные школьники лихо отплясывают в спортивном зале, подпинывая воздушные шары, стреляя из выданных на входе хлопушек и время от времени подбегая к столу, чтобы смочить горло вишнёвым пуншем, в который, к превеликому сожалению, так и не удалось добавить градусов. Но всем так весело и хорошо, что эта досадная мелочь не в силах по-настоящему испортить им настроение. Они выпускники. Стоят на пороге новой, взрослой жизни. Звучит слащаво и глупо, но практически все из них поступили в колледжи: кто-то — заграницей, кто-то — в соседнем штате, а кто-то — в соседнем городе. И теперь их ждут перемены, самостоятельная жизнь, разлука с родителями и привычным окружением. Изменения определенно грядут, и осознание этого будоражит кровь молодёжи, заставляя во весь голос горланить новый хит и танцевать ещё активнее. Леви наблюдает за всем этим действом издалека. Нет, ему тоже весело и интересно, просто он не танцор от слова совсем. Поэтому предпочитает наблюдать за дёрганьем Зоэ и пытающимся подстроиться под движения подруги Смитом. Зрелище это настолько нелепое и забавное, что Аккерман пару раз отворачивается к столу, чтобы никто не увидел, как он смеётся. Ханджи осталась верна себе. С особым мстительным садизмом протаскав Леви по всему торговому центру сверху донизу, она так и не нашла нужного платья, доведя этим вымотанного парня до отчаяния. И когда они уже собирались капитулировать в ближайшую кафешку, чтобы заесть неудавшийся шоппинг мороженым, эта сумасшедшая женщина разглядела магазин маскарадных костюмов через дорогу и буквально поволокла упирающегося друга туда. Парных костюмов было немного, поэтому выбор девушка сделала очень быстро. Но какой это был выбор… Аккерман снова поднимает взгляд на одну из самых приметных парочек вечера и не может удержаться от усмешки. Ханджи выбрала два белоснежных костюма с куртками на манер гусарского доломана***** с золотыми шнурами и пуговицами. Костюм дополняли белые плащи и перчатки — белоснежные для Зоэ и чёрные для Эрвина. Леви до сих пор не может забыть лицо Смита, когда его возлюбленная, вызвав парня в магазин на срочную примерку, продемонстрировала ему свой выбор. Аккерман впервые расхохотался в голос, жутко раскрасневшись и почти согнувшись пополам. Даже знаменитые брови здоровяка как-то грустно повисли, выражая весь трагизм и абсурд сложившейся ситуации. Но за Эрвином был должок («Значит, фотки 18+ нам клепать не стыдно, а поддержать оригинальный выбор девушки — стыдно?!»), поэтому сейчас эта странная парочка ярко светилась в ультрафиолетовых лучах. Хоть Леви и не мог перестать посмеиваться, глядя на них, но всё же был чрезвычайно рад за Очкастую. Она заслужила быть счастливой как никто другой. Такого большого сердца и доброго нрава Аккерман ещё не встречал. Повернув голову в сторону, он видит вторую причину собственного присутствия на этом вечере — в дверях показывается Йегер под ручку со стильной Микасой. Сказать, что засранец красив и горяч, как пожар, — ничего не сказать. Тёмно-синий костюм, пиджак которого перекинут через руку, белоснежная рубашка и приталенный жилет. Загорелую шею красиво обтягивает голубой галстук, а крайне удачный фасон брюк выгодно подчеркивает длинные ноги и задницу, занимавшую исключительно верхние строчки личного топ-листа Аккермана. Сам он оделся почти так же, как и на день рождения Эрена — лишь слишком жаркую для устоявшейся в последние дни погоды водолазку заменил на черную рубашку. Йегер слегка привстает на цыпочки и, забавно нахмурив брови, рыскает глазами по залу, словно ищет кого-то. Леви не спешит записывать такой откровенный интерес на свой счёт, но в этот момент Эрен встречается с ним взглядом, и всё становится слишком очевидно. Парень тут же шепчет что-то Микасе и, получив снисходительную усмешку в ответ, направляется в сторону Аккермана. Леви лениво рассматривает пробирающегося к нему через зал Йегера и не без злорадного довольства подмечает охватившее парня волнение. Эрен сжимает и разжимает ладони, прикусывает нижнюю губу («Ну знает ведь, что это запрещённый приём!»), несколько раз поправляет волосы и беспрестанно нервно улыбается. Что ж, значит, его активное соблазнение всю эту неделю наконец-то дало свои плоды. Леви не хотел дразнить и провоцировать, он вообще не любил этих игр и ужимок, предпочитая прямые и откровенные разговоры. Но Йегер упрямо играл в молчанку, удушливо краснея и то и дело поглядывая, когда считал, что никто не видит, на Аккермана, чем знатно доводил последнего. Поэтому он специально создавал провокационные ситуации, надеясь, что если это и не заставит Эрена говорить, то хотя бы сорвёт у него тормоза, и они просто поцелуются, а дальше уже разберутся, что это значит и что с этим делать. Но Йегер был непрошибаем. Смущен, возбуждён, но принципиален. И Леви решил свои игры отставить. В конце концов, если Карла настолько против их отношений, то стоит ли вообще пытаться их вернуть? Ведь это несомненно повлечет за собой различные конфликтные ситуации в семье Йегер, а Аккерман такого для Эрена не хотел. Поэтому, снова посмотрев на практически подошедшего к нему парня, Леви решает, что он больше не будет ни к чему подталкивать Йегера. Пусть всё идёт своим чередом. — Привет! — здоровается Эрен с неуверенной, но всё такой же очаровательной улыбкой. — И тебе не хворать, — отзывается Аккерман, насильно отрывая взгляд от любования загорелой кожей на сильной шее и снова разглядывая лихо отплясывающую Ханджи. — Кажется, Очкастую скоро надо будет уводить силой — всех людей на танцполе распугала. Эрен недоуменно хмурится, а затем, проследив за взглядом Леви, глупо округляет глаза и практически шепчет: — Боже, что это?! Они, что, ограбили музей военного костюма? Аккерман тихо посмеивается, пряча улыбку за стаканом сока и украдкой разглядывая отвлекшегося на эпичное зрелище Йегера. Он так близко… так близко! — Ну, а где твоя спутница? — как бы между прочим спрашивает Эрен, снова оборачиваясь к собеседнику. — Вот, — указывая на стоящую рядом тарелку, невозмутимо отвечает Леви, — познакомься, мисс Тарталетка Малиновая. — Она, наверное, не слишком разговорчивая, — подмечает Йегер, беря стакан с пуншем и вставая перед Аккерманом на расстоянии вытянутой руки. — Это едва ли можно считать недостатком, — серьезно начинает Леви. — Молчаливость — это даже преимущество. Всегда выслушает, никогда не сболтнет лишнего и не будет обсуждать тебя за спиной. — Да она просто находка! — Да, мне с ней повезло, — соглашается Аккерман и смотрит на рассеянно отвечающего Эрена. Тот явно хочет поговорить, то и дело приоткрывая рот, но дело с мёртвой точки не двигается. Ситуация, а точнее, их конкретная мизансцена кажется по-настоящему дурацкой. Бывшие, по-прежнему сохнущие друг по другу, стоят на расстоянии меньше полуметра и шутят тупые шутки про выпечку в роли подружки. Чувствуя себя не в своей тарелке, Леви решает отойти. Он разгибается, отталкиваясь от стола, и хочет было попрощаться с тут же принявшим взволнованный вид Эреном, но в этот момент кто-то из толпы резко врезается Йегеру в спину. Практически нетронутый стаканчик пунша в его руках щедро «освежает» Аккермана, намочив пиджак, рубашку и лицо. — О… о боже… — только и может выдавить Эрен, на чьем лице застыл такой смертельный ужас от произошедшего, что Леви практически готов расхохотаться. Если бы только не мерзкие липкие капли, стекающие ему за шиворот. Он спешно направляется в сторону выхода из зала и, проскочив в коридор, шагает в сторону туалета. Лишь оказавшись у ряда белоснежных раковин, он понимает, что весь этот путь проделал не один. — Чёрт, Леви, прости! — бормочет Эрен, дергая из держателя одно бумажное полотенце за другим, пока Аккерман умывает лицо и шею. — Меня толкнули, я не хотел… Не специально! Леви выпрямляется и хочет было прервать эти судорожные кудахтанья, но в этот момент Йегер подходит практически вплотную и с жутко серьёзным лицом вытирает лацканы пиджака и ворот рубашки слегка смоченными полотенцами. Аккерман шумно втягивает воздух от такой внезапной близости, привлекая этим звуком внимание Эрена. Йегер смотрит в лицо напротив и стремительно краснеет, понимая, что слегка забылся. Сделав полшага назад, он неловко лепечет: — Я, в общем… Прости меня, да. Справившись с собственным волнением, Леви забирает у растерянного парня салфетки и продолжает «чистку» сам. — Это даже забавно, — неожиданно подмечает он, не отрывая взгляда от одежды. — Этот пиджак второй раз обливает пуншем человек по фамилии Йегер. Подняв голову, он видит, что Эрен неуверенно улыбается одним уголком губ и, стиснув руки, набирается смелости. — Хорошо, что ты свернул в эту сторону, — подаёт голос он. — Я как раз хотел тебе рассказать кое-что, связанное с моей матерью… — Что ты бросил меня в обмен на перенос соревнований? — решает говорить без обиняков Леви, поднимая голову и глядя собеседнику прямо в лицо. Глаза Йегера грозят вылететь из глазниц и пробить как минимум пару кабинок насквозь, но он всё-таки справляется с шоком и неожиданно со злостью тараторит: — Ах он мерзкий старикашка! Обещал ведь! Ну, раз так… Он курит! — на непонимающий взгляд Аккермана, Эрен уверенно добавляет: — Да-да, я серьёзно! Кенни курит втихаря от вас! — За информацию, конечно, спасибо, но… А причём тут вообще он? — всё так же искренне недоумевая, спрашивает Леви. — То есть, что значит «причём тут он»? — теряя уверенность, переспрашивает Йегер. — Разве это не он тебе рассказал? — А откуда он вообще мог это знать? — хмурясь, уточняет Аккерман. Наблюдать за сменяющимися эмоциями на лице Эрена даже занятно. Недоумение, растерянность, осознание, ужас и настоящая мольба: — О, чёрт-чёрт! Блин, забудь, что я сказал про Кенни, прошу! Я, вроде, ему понравился во время нашего разговора, не хочу, чтобы он считал меня треплом! — Видимо, ты и правда ему понравился, раз он даже и словом не обмолвился о вашей встрече, — задумчиво тянет Леви. — Ладно, тогда постараюсь поймать его на горячем и прижучить******. — Но раз это не он, — снова недоумевает Йегер, — то тогда откуда ты узнал? — Одна птичка шепнула, — с ухмылкой отвечает Аккерман. Понимая, что Эрен и так на грани, он снисходительно поясняет: — Ханджи сложила А и В и поделилась со мной догадками. — Она невероятная, — с некой толикой восхищения и ужаса одновременно говорит Йегер. Они молчат какое-то время, пристально глядя друг на друга, а затем Эрен спрашивает: — И… и что ты думаешь насчёт этого? — Что ты идиот, — тут же отвечает Аккерман. Вдоволь налюбовавшись враз потускневшим Йегером, он добавляет: — Но идиот милый и невероятно благородный. Эрен поднимает глаза, в которых робко плещется надежда. — Но послушай, — не привыкший давать ложных упований и вестись на них сам осаждает Леви, — я не хочу, чтобы наше с тобой общение отражалось на твоих отношениях с родителями. Да, я не в восторге от методов твоей матери, но я уверен, что она делает это всё, чтобы защитить тебя. И мне не хочется вставать между вами… — Она больше не будет вмешиваться, — перебивает Йегер, глядя взволнованно и пытливо. — Да, она всё ещё против тебя и моей ориентации в принципе, но она обещала, что ни тебе, ни мне вредить не будет. Она дала мне свободу выбора. Аккерман чувствует, как сердце в груди начинает биться с неконтролируемой скоростью, учащая дыхание и наверняка награждая дурацким румянцем на бледных щеках. — Послушай, Леви, — решительно начинает Эрен, — я виноват. Чудовищно виноват, ведь я не должен был принимать такие решения в одиночку. И я, наверное, никогда не смогу простить себя за все те слова, что сказал тебе тогда… Но… — он ломает пальцы, в голосе слышны отчаяние и смятение, но речь не прерывается ни на секунду. — Я просто прошу, не отталкивай меня, хорошо? Я готов быть просто другом. Да даже просто твоим соседом по общежитию. Будем жить в комнатах напротив, рубиться в видеоигры по вечерам, и я обещаю, что не буду бросаться на твоих хахалей с кулаками… — опустив голову, он еле слышно бормочет: — Ну или, по крайней мере, не буду спускать их с лестницы пинком под зад… — Заткнись, Йегер, — резко сокращая расстояние между ними и хватая опешившего парня за галстук, говорит Леви. — Господи, просто заткнись! И, не дав Эрену возможности ответить, прижимается к его губам. Йегер замирает всего на мгновение, а затем со сдавленным стоном нетерпеливо отвечает на поцелуй. Аккерман чувствует, что почти умирает. Столько любви, нежности, долго сдерживаемой страсти он не чувствовал никогда. Одной рукой продолжая удерживать Йегера за галстук, другой поглаживает его затылок, наслаждаясь мягкостью слегка отросших волос. Эрен в свою очередь крепко обнимает его за шею, судорожно выдыхая прямо в поцелуи, прерываясь всего на секунду и снова целуя, словно от этого зависит его жизнь. Наконец-то поцелуй заканчивается, но они не отстраняются друг от друга ни на миллиметр, а застывают, прижимаясь лбами и тяжело дыша. — Я надеюсь, — лениво ухмыляясь, бормочет Леви, — это хлопушка в твоём кармане так настойчиво упирается мне в бедро? Йегер приглушенно хихикает, а затем с озорным блеском в огромных и фантастически красивых глазах, игриво говорит в ответ: — А может, я просто очень рад тебя видеть? Аккерман тут же прижимается к его губам снова и, не разрывая поцелуя, заталкивает Эрена в дальнюю кабинку. — Нас же могут застукать! — возмущается Йегер, при этом поразительно ловко для собственного смущения дергая щеколду. — И тогда… — Что тогда? — отмахивается Леви, стягивая с парня галстук и нетерпеливо расстегивая пуговицы рубашки. — Мы выпускники, Эрен. Им уже нечем нас пугать. Так что пусть хоть всем педагогическим составом придут посмотреть… Йегер неожиданно хохочет, искренне и звучно, а затем, взяв лицо Аккермана в ладони, тихо и надрывно шепчет, глядя в глаза: — Я так скучал, Леви. Ужасно скучал… — И я, — хрипло отвечает тот, вытирая большим пальцем выступающие на красивейших глазах слёзы. — Прошу, Эрен, больше не бросай меня, ладно? Йегер поспешно кивает, всхлипывая и пряча глаза. Стыдится своей эмоциональности. А Аккерман лишь чувствует, как огромная болезненная пустота, образовавшаяся с уходом Эрена, медленно затягивается. Он неторопливо притягивает парня напротив к себе и целует томительно нежно, осторожно, вкладывая в эту ласку всю свою любовь, тоску одиночества и вновь обретенное счастье… — Чёрт, — внезапно шепчет Леви, отстраняясь, — это же просто кошмар! — Что, что такое? — пытаясь сфокусировать поплывший от разрастающегося желания взгляд спрашивает Эрен. Смотреть на него сейчас даже забавно — взъерошенные волосы, припухшие губы, одежда в беспорядке, и лишь в глазах — безумная радость и страстное возбуждение. — Мы с тобой просто невероятно жалкие — помирились на школьном выпускном! Как в сопливой мыльной опере! Я кучу фильмов с таким финалом знаю… — сокрушается Аккерман, впрочем, нисколько не сожалея о произошедшем, что подтверждает жадно скользнувшая под рубашку Йегера ладонь. — Мы просто любители патетики, — неровно вздыхая от пробегающей по телу дрожи, бормочет Эрен, — ни дня без драмы. Они снова смеются. Счастливо, громко. И, наконец-то, вместе.***
— Ханджи, — недовольно хмуря лоб, начинает Моблит, шагая вместе с подругой детства по школьной парковке — Зоэ со Смитом предложили его подкинуть, — неужели обязательно было толкать меня на Эрена? Не понимаю, каким образом облитый пуншем костюм Аккермана может помочь им помириться… — Ах, моё наивное летнее дитя, — ласково тянет девушка, разглядывая первые звёзды в небе, — именно поэтому у тебя до сих пор никого и нет. Увидев, как парень тут же насупился, она закидывает руку ему на плечо и примирительно говорит: — Но не волнуйся! Тётушка Зоэ позаботится и о тебе! Махнув ожидающему их Эрвину, она чуть ближе склоняется к Моблиту и почти шепчет: — Я, кстати, всё как-то забывала спросить… Ты у нас по девочкам или по мальчикам? — О боже, Ханджи!!! ________________________________________________ * Речь идёт об одном из финальных эпизодов третьего фильма трилогии «Властелин Колец». ** МКС — Международная космическая станция. *** «Горбатая гора» (2005) — американская мелодрама режиссёра Энга Ли о любовной связи двух ковбоев, считающийся «первым в истории кино гей-вестерном». **** «C.S.I.: Место преступления» (2000-2015) — американский телесериал о работе сотрудников криминалистической лаборатории Лас-Вегаса. ***** Доломан — гусарский мундир особого покроя, расшитый шнурами. ****** Глаголом «прижучить» автор передаёт привет своему любимому сериалу «Финес и Ферб» (2007-2015) и, в особенности, неподражаемой Кендэс, посвятившей всю свою жизнь попыткам прижучить своих братьев.