Следствие

Он целует её руки. Нежно, медленно скользит губами по тонким дрожащим кистям, позволяет себе кончиком языка лизнуть подушечки обожжённых пальцев, обхватить губами небольшую глубокую царапинку у запястья, посасывая, ощущая на языке солёный привкус крови. Дует на пузырящиеся ожоги, перематывая их снятыми с себя бинтами. Тсунаёши смотрит на всё это блестящими от слёз глазами, сжимая одной рукой край накинутого на плечи пальто, стараясь спрятаться, оградиться от всего мира. Дазай вздыхает и завязывает аккуратный бантик на предплечье. Поддаётся вперёд, привлекая к себе дрожащее тело и прижимается губами к лихорадочно бьющейся жилке на шее. Савада всхлипывает и пытается вывернуться из кольца рук. Прижимает её к себе сильней, ближе, усаживая на собственные колени – немного неудобно из-за роста делать это в машине, но Тсунаёши достаточно маленькая, даже меньше Чуи, чтобы не упираться макушкой в потолок автомобиля – и ласково зарывается пятернёй в волосы. ―Всё хорошо. Не плачь, ―девушка качает головой пытаясь что-то объяснить, а после заходится в слезах. Из Дазая, откровенно говоря, плохой утешитель; женские слёзы для него невыносимая вещь; успокоить Тсунаёши не удаётся ни со второй, ни с пятой попытки, поэтому он спешит оставить всё как есть, позволив её выплакаться, сбросить груз истерики, уткнувшись лицом в его пиджак. Их свидание окончилось несколько не так как он мог предположить. Кто знал, что группировке противников ну именно сегодня захочется напасть на него и его очаровательного Ангела? Вот и Дазай не знал. Как, впрочем, и те, кто послал этих самоубийц к нему в такой вечер – Дазай с трудом и долгими мольбами, включающими не менее долгие ухаживания, выбил себе это свидание, и травмы со слезами его любимого Ангела в развлекательную программу вечера никоим образом не входили. Скромный, почти целомудренный поцелуй в макушку; Дазай зарывается лицом в пропахшие вином, огнём, палёной плотью и почти неслышимыми духами волосы. Девушка уже почти даже и не плачет, просто сидит тихо, прижавшись щекой и ухом к груди, напротив поразительно спокойно бьющегося сердца. Она даже и не подозревает сколько времени ему потребовалось, чтобы успокоиться и не сорваться обратно, чтобы выпытать у тех ублюдков всё до единого. Взгляд опускается на пропитывающиеся кровью бинты, и он вздыхает. Тсунаёши тихо пищит, стоит ему почти сдавить её в своих объятиях, но так ему спокойней, так он быстрей успокоится, так он может быть уверенным в том, что его Ангел жив. ―Осаму-сан, ―хрипит девушка, ведя плечами. Объятия ослабевают, но он всё ещё слишком близко к ней, настолько близко, что Тсунаёши чисто физически ощущает ложащийся на кожу жар чужого тела через костюм, плотное пальто и подпалённое платье. Дазаю всё сложней сдерживаться, поэтому стоит машине остановится у высотки, где он жил, как он выскакивает из неё вместе с девушкой, впихнув криво исписанную салфетку с описанием всей ситуации водителю с наказом отдать её Мори. Квартира находилась на шестнадцатом этаже, лифт удачно остановился на первом этаже, поэтому ждать особо и не пришлось. Уже потом он договорится с консьержем и выкупит видео с камер – нечего светить своей гостьей. Полупустые комнаты, самый минимум мебели и полная обезличенность пространства, лишённого каких-либо вещей, намекающих на его владельца – вот какой должна быть настоящая квартира мафиози. Тсунаёши вспоминает собственную двухкомнатную квартирку, кажущуюся такой яркой, маленькой и захламлённой по сравнению с отдающими эхом апартаментами Дазая, и ёжится от давящей атмосферы. Слишком пусто. Её усаживают на кресло в гостиной – гостиной, же? – а сам хозяин уходит, чтобы вернуться с аптечкой. Правильней было б отвезти её в больницу, чтобы Тсуне оказали должную медицинскую помощь, но вряд ли с такими ожогами ей там помогут, а мелькать девушке в больницах, принадлежащих мафии – опасно; Осаму и сам вполне способен оказать ей помощь, зря что ли столько времени в детстве проводил с Мори на его работе? Сначала вколоть анальгетик, чтобы не причинить лишней боли. Из обезболивающего у него, к сожалению, только морфи́н, но что есть, то есть. Дальше подождать какое-то время, пока лекарство не подействует, и осторожно надрезать бинты, снимая их. Наложить холодный компресс, а после обработать антисептиком. Забинтовать новыми чистыми бинтами, тщательно, от сгиба локтя и до кончиков пальцев, не сильно затягивая обороты. В конце вколоть Солнечную сыворотку – при ожогах от Пламени именно она лучше всего справляется с ними. Все действия сопровождаются монотонным голосом Огая в голове, вытаскивающим на поверхность почти забытые знания. Надо же, а он не такой уж и бестолочь. Дазай осматривает творение рук своих и испытывает некую гордость. Наклоняется к ладони, прижимаясь губами к бинтам; переходит на острую коленку. ―Осаму-сан! ―окрикивает она его, пытаясь вжаться в кресло и отодвинуться от него. Дазай поднимает мутный взгляд и поднимается с колен, нависая над девушкой. Складывается ощущение, что из них двоих наркотик вкололи ему – голова идёт кругом, пьянящее эйфорическое чувство заполняет его от макушки до пят. Дазаю очень хочется опуститься перед этой девушкой на колени и стоять так подобно рабу, молящемуся своему божеству. Дазаю очень хочется, чтобы увиденная им ранее картина окружённого огненным ореолом Ангела навсегда отпечаталась на сетчатке глаз. Дазаю очень хочется, чтобы она принадлежала только ему. ―Не очень вышло у нас свидание, ―печально тянет он, пальцами зарываясь в рыжие кудряшки, даже наматывает одну из них на палец. ―Не очень, ―уголок искусанных губ дёргается, выдавая нервозность Ангела. Мужчина усмехается и поддаётся вперёд, накрывая её губы своими. Колено упирается между ног девушки – крайне смущающая поза, от которой у неё запылало лицо. ―Как насчёт сходить завтра в кофейню? ―тихо спрашивает Тсунаёши, стараясь отдышаться от длительного поцелуя. Тело колотит от томящейся в груди нежности, что распускалась внутри подобно бутонам пышных цветов. ―Не имею ничего против кофе, ―качает головой и снова утягивает её в жаркие поцелуи.