Winged story \ Крылатая история (Новый год 2021)

Открыл глаза крашеный лери уже где-то внизу, в тени многовековых деревьев, где ландшафт не особо разнообразил домами. Здесь чаще встречались склады и домики для наземных телендорских работяг. «Уровень троп и дорог» — так назывался этот джунглевый этаж. Говорили, на Зесамоэ людей жило очень мало, но Джеспер не то, что их — хинов особо много не встречал. Даже по самой крупной «автостраде» сейчас проходили только одни большие плоскодонные грузовые сани, запряженные тройкой тягловых лери, что были незаменимы для небольших, слабых в этом деле завроподов. Да, именно сани. Физика, к счастью, позволяла такому транспорту свободно ехать без снега. Для быстрого скольжения надобилась всего лишь гладкая дорога из парадоксового настила. И по бездорожью, Джеспер помнил сам, такие штуки ехали вполне нормально. Можно было и не пробовать кататься на колёсах по вязкому мху, который был здесь чуть ни не повсюду. Понятно было, почему классические телеги здесь не предпочитали. По сравнению с кроной здесь было очень тихо: какие-то маленькие существа ползали по коре деревьев, забиваясь в щели и сливаясь с субстратом, а ветра не было и в помине. Погода стояла душная и жаркая, как в большой теплице. А ещё совсем близко у обочины ютилась увязшая во мху чья-то древняя потрескавшаяся «бесколёсная телега». Это был вполне нормальный транспорт, не считая сильного износа. Лёжа на мягкой лесной подстилке, Йохансен сначала подумал даже, что он был дома, в своей уютной кроватке, как ни в чём не бывало. Только вот глаза, сразу раскрывшись на всю необычными зрачками, видели совсем другое. Эйло повернулся на спину и сразу заметил знакомый силуэт рыжской почты, а рядом с ней — сотообразные жилища других пернатых. Вот он, родной дом, где-то там, рядом, только вот… Там цветастого уже никто не ждал. Точнее, ждали, но исключительно как местную жалкую альтернативу нормальному почтальону, которая невесть сколько дней или, может, дождей пропахала в никому не сдавшейся деревушке, и лучше там бы и оставалась. Или вообще, узнают ли вернувшегося, который уже вскоре стал бы почти неотличим от сородичей? Как бы не разучится элементарно говорить… Электронное существо нехотя поднялось, как-то подозрительно хорошо ощущая влажный подлесок и торчащие из мха древесные корешки. Телу не очень понравилось, что его хозяин лежал на спине, поэтому очень ожидаемо — крылья дёрнулись, пытаясь поднять «птицу» в нормальное положение. Им ничего не мешало, не было привычного ощущения ткани на спине, а значит… Нынешний Джеспер остался совсем без ничего. Ну, как без ничего, на глазах всё ещё были инверсивные стёклышки, позволяющие видеть лес в тёмно-зелёных и металлически-синих тонах, а не в фиолетовых. Ну, и давно ставшая родной войлочная шкурка с «прорезиненным» треугольным воротником и манжетами могла бы сойти за деловой костюм, если бы такое одеяние не носил каждый подобный Йохансену нынешнему. Вскоре природная одежда должна была взять свои краски обратно без подпитки яркими цветами. — Вот жадюги! — крылатый с силой ударил по придорожному столбу-указателю, его падением обратив на себя внимание хинов, болтающих неподалёку. — Ну хоть одежду-то можно было оставить?! Я ж скоро буду выглядеть, как серая мышь, в этой лерской шкуре! Почесавшись и слегка освободив тем самым красно-оранжевый слой вчерашнего «вулкана», лери продолжил причитать. Его не остановили громкие визги со стороны ранобийцев, прекрасно слышавших всё это. Один из гривастых всё же подошёл ближе, совершенно не боясь непредсказуемого и очень обиженного существа: — Эй, лерёк, а ты зачем столб-то выломал? — Знаешь, что. Ты ставил этот столб или нет? — резко обернулся к нему Джеспер и вздыбил свои жёлтые крылья. — Конечно не я это делал, это же не хина работа, — между словами хин мяукнул, выразив мысли вдобавок и такими звуками. — Но зачем поганить-то? Или ты... — он промолчал, одёрнувшись. — Ты что, лекарь, что ли? — Ле… Я только врач. Но… Как ты узнал?! — зрачки лери приняли шестигранный вид. — А только лекари бывают такими беспокойными. Веди себя сдержаннее, а то Карамел увидит, как ты покромсаешь кого-нибудь на кусочки. Ранобиец повернул голову и смерил пернатого взглядом, двигая головой так же по-птичьи отрывисто, как Орид. Орид… Джеспер хотел сейчас думать о нем в последнюю очередь. А если бы встретил Орида в данный момент — сделал с ним то, о чём сказал этот завропод, ну или просто придушил бы. Непонятная обида пронзила сознание, а погасить её было почти невозможно, пока она сама не решила бы, что уже достаточно направлять существо, в котором разжигалась без особого труда. — А ты какого вида? Я так и не прознал, — продолжал хищник, безо всякого стыда заглянув незнакомцу за голову и даже ощупав затылок, где из мягкого кродона еще торчали остатки инструментов. — Перов маленько не хватает для полной картины. А до лекаря ты ещё не дорос. Мелкий, как механик или искру́шка. Ранобиец сжал глаза, почувствовав, как чья-то железная хватка резко сомкнулась на его гриве. — Не дорос?! Сам ты недоросток, курица! Осознал он это, только когда эйло отшвырнул его в сторону, выдрав перьевой клок с загривка. Другие приятели хина насторожились не на шутку, в то время как сам бедный собеседник этого ужасного злого лери завизжал так, что на весь Марьёчи, должно быть, стало слышно. — Точно лекарь! — тревожно сказал один из рыжешёрстых. — Такой, ещё и без присмотра, — добавил другой, после этого рванувшись с места, как ошпаренный. Остальные, и даже тот, с чьего загривка ещё сочилась рыжая, полупрозрачная, как древесный сок, кровь, как ни в чём не бывало, убежал следом за приятелями. Джеспер испытывал непонятные чувства. С одной стороны, он поступил очень нехорошо: так грубо высказался, не зная толком местных норм и правил, но с другой… поступил справедливо. Он не мог допустить, чтобы кто-то притронулся к его нежным глазам и чёлке, к его очень важным инструментам и крыльям. Чтобы к лери никто не мог прикоснуться, кроме своих. Но кто эти «свои» — для крашеного пока было загадкой. Потихоньку успокаиваясь, Йохансен пригладил свои волосы, слушая их близкое шуршание. Он слышал, что все без исключения лери инстинктивно не любили такого отношения к себе. И, кажется, сам человек в войлочной шкуре это прекрасно осознавал. Пернатый огляделся. Он все так же стоял на лесной подстилке, без одежды, которая бы прикрывала тощее, но на удивление стройное не костлявое тело. Рука ещё сжимала ярко-красный клок торчащих в разные стороны длинных пёрышек, похожих на пластиковые закладки. — Всё, — эйло выбросил то, что оторвал недавно с хиньей гривы. — Спокойно, Джеспер, не злись больше… Быстренько сделаю, как Орид сказал, и вернусь. Не обязательно же прям, кхм, лететь. Он оглянулся на дорогу, глазами выискивая на ней что-то. — …Можно и ехать. Да! Тем более, Орид не дал мне карту. Здесь можно рассчитывать на попутку! Дальше, через несколько метров от места пробуждения, располагалась стоянка. Незатейливый сарайчик: крыша из настила парадокса, крашеного в рыжую хвою, тростниковые подпорки, жёсткие подстилки, на которых лежали ире́дры. Такие, как Джеспер и его собратья с почты, но не имеющие крыльев и больших глаз-очков. Кто-то из них готовился к предстоящей поездке, жестами о чём-то беседуя со своим хозяином-хином. — ...Как-нибудь раздобуду синюю краску для твоей упряжки, только не проси у меня её каждую тень... — донёсся обрывок их диалога. Иредр приподнял над землёй полы своего севозного плаща, показав на этот синий, какой он хотел себе цвет. Ранобиец в ответ пискнул. В другом уголке перевалочного пункта тоже что-то происходило. Пришли в движение огромные грузовые сани, идущие вперёд по ровной гладкой парадоксовой дороге. В них были запряжены, кто бы мог подумать, опять же наземные лери. Выглядели они плотнее худеньких эйло, что ещё больше приближало их к людскому облику. Двое из тянущих повозку существ с удивлением поглядывали на крашеного птаха. Третий же иредр был не сильно заинтересован. Судя по всему, настроен он был куда серьёзнее. Видом он тоже сильно отличался: был гораздо выше остальных, да и в принципе, совсем нечеловеческого роста. Слово «вышка» свободно могло бы стать его кличкой. Такой телендор мог бы запросто дотянуться до окна второго этажа, встав на носочки. Глаза смотрелись вполне человечно, без всяких наружных конструкций, с подвижными веками и даже густыми серебристыми ресницами на них, правда, зрачок — оставался всё тот же многогранник, жилками расходящийся по краям яркой роговицы. Из необычных модификаций у того наземного лери были какие-то опоры, растущие из-под штанин, будто у каждой ноги было по две костыли по бокам. Существо шло позади всех, медленно переступая длинными конечностями, и то и дело заглядывая за спину, где волочился внушительный плащ. Тот, правда, был подрезан, о чём говорил белый кродоновый край «ткани» и срезанная вручную металлическая кайма. Как было удобно хозяину этого необыкновенного питомца. Он ещё украсил гиганта какой-то гирляндой из ярко-розовых перьевых пучков, державшихся на верёвке такого же цвета. Клубочки висели на его плечах и шее, как шарф, а ещё ими было обмотано его необыкновенное сооружение на голове, немного скрываемое блестящими волосами. Описать такое словами было бы трудно, было похоже на причудливую телевизионную антенну, собранную из разных перов. Двое других лери шли с целыми плащами. Но яркому попутчику некогда было разглядывать тягловую силу этой повозки. Если так подумать, то тянуть сани электронные существа могли и быстрее, просто они не спешили. Тройка иредров вышла на широкую дорогу, позвякивая острыми перами-лезвиями, и вытащила за собой грузовое «судно» этих джунглей. Широкую телегу, ползущую по гладкому настилу своим плоским дном. На ней было много всяких ящиков, свёртков и прочего. Через несколько минут телега проходила мимо указателя, на котором значилось «к северо-востоку». Неведомая Радония располагалась по тому же направлению. — Вижу, друзья, что нам по пути. Так что буду очень рад составить вам компанию, — Джеспер запрыгнул на платформу больших саней, держась за поручень, и уже присматривал себе удобное местечко. — Не так быстро, как ожидалось, зато хоть с каким-то удобством. Кто у вас тут хозяин повозки? Но «лошадки» просто безмолвно оглядывались. Были, должно быть, немые. Или были совсем не против прибавки к своему возу. Или... и то и другое. — Ладно, н-неважно. Молчание — знак согласия. И вот, пернатый уже окончательно успокоился и грезил о будущей поездке, полной невиданных пейзажей, которые только может выдать эта диковинная планета, и место очень удобное выбрал. Но стоило лишь ненадолго предаться воображению, как лери чуть не потерял равновесие: кто-то резко дёрнул его за хвост! И не рукой, а прямо вцепился зубастой пастью! — Расселась тут, химера крашеная! Иди на ветке повиси, раз устала! — взвизгнул, как появившийся из ниоткуда, рыжегривый хин, отскочив, чтобы не попасться под трепыхавшиеся крылья, вполне способные проломить ему спину. Выровнявшись, Джеспер начал искать взглядом хозяина голоса: — Не сочти за грубость, но… Что это за поведение вообще?! Цветастый заметил, что погорячился. Теперь не было сомнений, что его вспыльчивость — это настоящее проклятие. Надо было успокоиться. Понемногу зрачки снова выровнялись до вполне вменяемых восьмигранников. Видимо, этот ранобиец просто отдыхал в своей комнатушке-будке, вход в которую был практически не заметен среди больших ящиков. Хины вполне довольствовались малыми пространствами. Йохансен дёрнул хвостом, поднявшись на контейнере, и спустился с него первым делом на бортик саней, затем на саму платформу, как по лестнице. Заложив руки за спину, эйло смотрел на хозяина повозки сверху вниз, заметив на его ногах повязки с иероглифами. А тот, в свою очередь, озирался то одним глазом, то другим, прижав ушки. — Как к скоту, честное слово. Ты не видишь, кто я? Что я отличаюсь от этих рабов, — лери сделал паузу, оглянувшись к своим остановившимся собратьям, пристально смотревших на него, и снова вернулся к обидчику. — Извинись сейчас же! И зови меня мистер. Мистер Йохансен. — Да мне фиолетово, какое у тебя там звание, — ранобиец подошел большими шагами. — Я не буду тратить пищу для своих тягловых, чтобы твою разукрашенную тушку довезти куда-то. Иди отсюда... а то укушу, — и щёлкнул пастью несколько раз, как кухонными щипцами. Услышав это, лери понял, что если начал бы спорить, то на одного хина в этом мире вскоре стало бы меньше. Ничего не ответив, крылатый поспешил отправиться восвояси. Распахнув крылья, он неловко спланировал с повозки и пошёл быстрым шагом без оглядки. — Ты как вчера превратился, — спокойно ответил гривастый ему вслед. — На досуге загляни себе за спину, глянь, что там. Мне кажется, там что-то есть, и тебе телега даже не понадобится. Завропод тоже больше не оглядывался и вместо этого осматривал весь свой багаж. Тревога ушла, а затем и ушки с гривой расслабились. Джеспер всё-таки обернулся, так как услышал кое-что. — Ну что, испугался? На глазки посмотри свои. Испугался, наверное, да? — Это я ис?.. — произнёс эйло. — Этот злой лери наорал тут, ни с того ни с сего, — ласково приговаривал рыжегривый, стоя возле самой большой из своих «лошадок». — Но я так никогда не сделаю. Ты же хорошо это знаешь. Высокий лери наклонился, подняв свои относительно тела небольшие антенны, и сделал ими какой-то жест. Его хозяин ответил тем же при помощи ушек, а затем заговорил. — Зовут? — поднял он морду вверх. — Тогда давай поспешим. Я бы не хотел тебя расстраивать и оставлять скучать без дела. Давай пойдём немного быстрее. Иредры приготовились и уже стали двигать повозку дальше. Но быстроногому ранобийцу не досаждало, что пришлось немного пробежать, прежде чем забраться на своё место. Что делать, пришлось новоиспечённому почтальону остаться ни с чем снова, бродить по пустой дороге кругами и жаловаться, что здесь даже камня не было, дабы нормально пнуть его с обиды. Везде рос этот вязкий мох, в котором перепачкалась вся «обувь». Не прошло и минуты, с больших саней послышался голос: — Может хватит кайку́шу дуть уже?! Телегу свою убери с дороги, и не мешай своей рухлядью другим! Сделай себе новую, в конце концов! — Свою? У меня нет те… — на этом слове Йохансен заметил транспортное средство, которое всё это время стояло прямо тут, рядом, и скорее бросился изучать его. Неспроста же тот рыжегривый упомянул, что принадлежала телега именно желтокрылому… Он явно не сказал бы это на отмазку. — Твоя, твоя, — напомнил хин, — Ты на ней спал и во сне свалился из-за крыльев. На них ты не лежи, не позорься! Телега была вполне исправная, не считая металлических полос — заплаток, оставленных каким-то неведомым телендорским мастером. А кем же ещё, если именно лери выполняли здесь львиную долю всех работ, и на них прочно держалась вся хинья цивилизация. Если б знал как, и сам любимчик Орида смог бы сколотить такую парадоксовую конструкцию. Джеспер думал, что ему досталась какая-то глыба с упряжкой — совсем без углубления в корпусе, монолитная дура без лыж или колёс. Но затем он сделал для себя открытие: подцепив ручки в щелях на транспорте, он поднял вверх широкую крышу, под которой находилась ниша с встроенными ящиками, как в лодке. Крыша выдвинулась на тонких раскладных подпорках, и в таком состоянии телега была похожа на машину для гольфа. По размеру тоже с ней совпадала. Для путешествий, этого было... достаточно. Открыв один из двух больших ящиков, крылатый пробежался по вещам зрачками. Некоторые из предметов он и вовсе видел впервые, но, видимо, они вскоре должны были пригодиться на новой работе. Пояснение к багажу найти было затруднительно. Особенно, если смотреть на всё это с мыслью, что Орид решил не оставлять никаких инструкций, мол, пусть его малый, только оперившийся птенец, сам попробует разобраться во всём. Но даже метафоричного птенчика родители обучали бы и подкармливали, помогая ему стать самостоятельным. А тут юнца просто выпихнули из гнезда, скорее всего, желая избавиться от «неправильного» детёныша. Но… дав ему хоть какой-то шанс понять что-либо. Ведь не спроста же Орид подкидывать столько вещей в дорогу своему давно надоевшему питомцу. — Это что-то из… чего-то… — эйло, толком не разглядев приборчик, похожий на калейдоскоп, слитый вместе с печатью, выбросил его в мшистые заросли, приступив к следующим предметам. — Дальше… ох, это фирменная продукция, ничего кроме неё. Сумка вроде пригодится. А это… с этим вообще что-то напутали. В траву полетело несколько металлических шпал разных расцветок, со звоном стукнувшись друг об друга. Они примяли собой другие ненужные почтальону вещи, выброшенные ранее. Джеспер так бы и продолжил капитальную чистку, если бы не случайно попавшийся блокнот, прикреплённый к стенке контейнера металлическим крючком. Первый же лист кричал о том, что здесь было собрано самое необходимое и если крылатый уже посмел что-то выбросить, то сам обязался покупать заново, когда понадобится. А может, и создавать. Осознав свою недальновидность, лери шлёпнул себе крылом по лицу. А вскоре он отправился на поиски, спустившись в склизкий мох с краю дороги. После возврата выброшенных вещей и небольшой злобы на себя за безвозвратно утерянные, эйло перешёл к основному тексту, дабы понять, насколько он влип. Одна из строчек была весьма любопытным намёком: «…Если хочешь сделать что-то хорошо, сделай это сам. Ну, ты понимаешь. Они в левом сундучке, в ткань завёрнуты». — То есть, он предлагает мне снова всю эту тяжесть на голове таскать?! — возмущался Йохансен, взвешивая в руке немного тяжеловатый для него, но лёгкий для своего состава, полуметровый брусок. — Действительно думает, что я никак не обойдусь без этого металлолома?! То есть, моя сила его никак не смущает?! Лери взял этот же брусок обеими руками и с небольшим усилием медленно изогнул его в кольцо. — Ну, тем более… Зачем простому почтальону уметь такое делать? — взяв фигуру снова в одну руку, Йохансен показал на неё ладонью. Затем просто выбросил. Кольцо увязло во мху, что случилось бы с любым колесом здесь, а в стороны разбежались небольшие прыткие существа. Эйло таким же способом избавился от всех остальных «балластов» тележки, ведь некоторая часть вещей всё равно была уже поглощена этим растительным болотом. Тут даже лери, в котором запрятана не одна лошадиная сила, не смог бы ничем себе помочь. Отличное зрение против вязкого дикорастущего настила, где всё пропадает без следа, — просто бесполезное умение. Как и обоняние. Металлические вещи пернатый с лёгкостью бы обнаружил по запаху, но смрад влажного леса коварно перебивал все запахи. Древесина, травяной сок, кровь животных — всё это было на один и тот же противный запах и один тошнотворный вкус. Будучи лери можно было легко разлюбить природу, которая так радовала обычных людей и хинов. «…И да, Джеспер, механики — одни из самых слабых лери, — вслух себе читал подсказки ранобийца необъявленный, — так что я подобрал для тебя самую лёгкую тележку. Надеюсь, тебя не будет сильно беспокоить крыша: на ветру она немного скрипит. Если что, ты сам сможешь её наладить». Отложив блокнот, Джеспер осторожно вышел из тележки, чтобы окончательно не доломать крышу (которая и без ветра хорошо поскрипывала), не рассчитав силу. Спереди транспорта были не две палки с хомутом, а вполне хорошенькая «фабричная» упряжка, рассчитанная совсем не на лошадь. Тем более, подобными животными здесь хины не пользовались, они их даже не приручали. Удобнее было использовать куда более сильных и покладистых существ, чем заставлять животных делать то, чего они не хотели. Две перекладины, что шли от телеги, напоминали классические оглобли, какие использовались и в земных повозках. Но тут была и третья, стоявшая на носу телеги, как мачта. Её можно было легко опустить и пристегнуть ко всем остальным, скрепив вместе все три оглобли вокруг тянущего. Эйло вспомнил, что видел похожую конструкцию на Земле: поручень безопасности на кресле в экстремальных аттракционах. Смотрелось не так уж и странно, как лери себе представлял, вполне по-человечески, ну, если так можно сказать. — Не всё так уж и плохо, как казалось, — говорил он себе, вставая между боковых лоз и за верёвку доставая третью сверху. — Ну, может, то, что я здесь в роли лошадки и пассажира одновременно, на это уж могли выделить какого-нибудь самого ненужного иредра. Нажав руками на опустившуюся упряжку, пернатый сцепил её с нижней частью и сразу же почувствовал давление на боках. Дыхание, по привычке иногда проявляющееся, сбилось, но без напряжения и желания поскорее вырваться из этих жутких тисков. Теперь лери был соединён со своей телегой. Он её чувствовал и сделал первый шаг вперёд. Вся эта громадина оказалась… не тяжелее санок с маленьким ребёнком в них. Но теперь это смахивало на управление автомобилем. Куда шёл ведущий, туда ползла и медленная неповоротливая тележка-сани. «Интересно, лошадь чувствует то же самое, когда её запрягают?» — думал почтальон, выезжая на нормальную дорогу. Он был и водитель, и движущее средство. Сам по себе. С одной стороны это было удобно и хорошо, но с другой... После небольшого бесцельного заезда крылатый задался вопросом: — А куда я иду?.. Блин, карта! Пришлось распрягаться, чтобы всего лишь взять какую-то ерунду. Эти действия только прибавляли хмурости настроению лери, которого ждало отнюдь не весёлое путешествие. Работа начиналась прямо с дома, если не родного, то за это время ставшего таким. Открыв плотный холст, сложенный втрое, желтокрылый первым делом нашёл стороны света, обозначенные не буквами, а символами. Сперва показалось, но потом Йохансен вновь с трудом оторвал взгляд от восточного «когтистого» квадрата с глазом. И в этом, казалось, простецки нарисованном символе что-то было, зато почтальон сразу понял, где находится то самое направление, без всяких компасов, как по магии… Лери дал себе слово больше не заглядывать в эту карту, а то больно странное чувство от Виндоверы он испытывал. Ассоциировалось оно с недавним конфликтом, из-за которого то существо, ещё некогда бывшее обычным жителем Земли, оказалось ещё больше погружённым в быт этого мира. Домашнюю птицу выпустили на волю, дали, можно сказать, свободно расправить крылья. Что же тут, по мнению Орида, могло ей не понравиться? Телегу оказалось не так утомительно тянуть, как думал пернатый изначально. На широкой дороге сани скользили, как по льду, только вела она совсем не на восток. Цветастому пришлось почти сразу свернуть на мшистое бездорожье с бугристым лесным мусором, на котором сани как раз выдавали все свои недостатки. Шелест листьев, эта чудесная музыка природы раздавалась наравне с дребезжанием этой конструкции за спиной. «И не забудь, — гласили последние строчки в блокноте, — у тебя есть кое-что за спиной, что ты давно не использовал. Уж поверь мне на слово, любой почтальон-человек отдал бы всё на свете за то, от чего ты хотел избавиться. Если честно, если бы я был каким-нибудь эйло, тогда мог бы с лёгкостью понимать, о чём там говорят они… Но не буду разводить лужу, скажу только, что наземный путь до Радонии займёт у тебя пару ливней, ну, или четверть года (переведи там в свои, я не разбираюсь в земном времени). Если тебе это о чём-то говорит, то у меня хорошие новости — весь твой багаж (исключая бруски) может уместиться в пару ножных сумок. Их я тоже тебе с собой положил. Удачи».

***

Надеялся я, в общем, что путь займёт у меня не больше пары месяцев. Земных, я имею ввиду. Насобираю быстренько, сколько надо, и вернусь. С людьми договориться будет легче. Если они там есть, конечно. А может, по дороге найду более добродушного хозяина, чем Орид. Боже, какие хозяева? Я уже натуральное домашнее животное. Без заботы хинов долго не протяну. Ну, или себе подобных. Я бы и лери тоже подыскал с радостью, не человеческое это дело — тащить за собой целый обоз. Даже если он твой. Даже… если тебе совсем не тяжело. Всё равно! Я не привык. Ни к чему. А к себе особенно. С деньгами местными я тоже не очень дружил, в логическом смысле. Так что спрашивал буквально каждого встречного разъяснить мне, что означают эти их загадочные доли. Доли чего? Что за эно́хры, ка́нты и прочая дребедень. И почему я не обошёлся одним советом? Да потому что ничего я не понял! Почему эти гривастые так по-инопланетному разъясняют?! Лери же вообще только молчат, говорящего одного я встретил на своём пути, но лишь после того, как уже выучил всё на пальцах.

***

— Ну ты чего? Уже цыплёнок бы понял. А ты с такой памятью до сих пор мяу-мяк, — слегка расстроенно сказал ранобиец, положив голову на руки, лежащие на столе рядом с разноцветными пластинками, формами похожими на земное домино. Джеспер в ответ вздохнул: — Да… Мяу-мяк… — его голова тоже лежала на столе, но уже давно. Серая рука притронулась к песочно-жёлтой пластинке, на которой было выгравировано знакомое эйло каплеобразное существо с названием шищя. — Это еда, чика́нт, — лениво произнёс механик. В ответ хин, сидящий на поджатых ногах, как все себе подобные, развёл поднятые ушки в стороны равнозначно человеческому кивку. Тем временем крылатый продолжил, не обратив на этот жест внимания: — Её можно обменять на двенадцать сытых дней. — Да тридцать шесть, Джесью́. Это же средняя доля. Ранобиец постучал когтем о резные бока «монеты», которые отличались от боков другой похожей пластины, лежащей в одном ряду. — Ну как ты не заметишь? — Эх… — лери поднялся над столом, подтянув ослабшие крылья с пола. — Я забываю. — Видно, ты настолько часто ими пользовался, что всё предназначение у тебя из карата вылетело. Хозяин дома собрал все пластины и убрал их в парадоксовую коробочку, удивительно похожую на древесную. Говорил, что это такая краска, расходящаяся тёмными жилками на светло-бежевом фоне. — Давай, на словах выучишь. Так по-новому взглянешь на доли, — хищник перевёл кисть хвоста на другую сторону. Крылатый поднял с той зрачки, взглянув снова на собеседника. Йохансен уже хотел было ответить, что согласен, но послышался топот небольших лапок и мимо стола пронёсся, как ураган, маленький хин. Остановился он боком к своему старшему родственнику. И сказал своим тоненьким голосочком, если бы кошка говорила по-человечески: — Там стая гу́чек прилетела, пошли ловить, пока ползают! — Я в следующий раз, пожалуй, — ответил ранобиец, слегка наклонив морду вниз и смотря на малыша одним боковым глазом. — Я тут учу эту ксолушку разбираться в долях. Джеспер тоже глядел на это существо, хоть и считавшееся цыплёнком, но уже бывшее размером с курицу. Маленький хин стоял на тоненьких, как у вороны, лапках, которые сверху по бокам прикрывала накидка, как и у взрослых хинов. Правда, было на ней гораздо меньше узоров, чем на обычном так называемом полотне. Цыплёнок, тут же выслушав старшего, обратил внимание на необычного гостя. — А крылатый лери покатает меня, когда вы закончите? Ты говорил, на беспёрых кататься можно, для этого им гриву подрезают. «То есть, по-твоему, я похож на пони?!» — это почтальон очень бы хотел высказать вслух, но элементарная культура поведения остановила, всё-таки, человека в уже как несколько дней сизой шкуре. — Ему сейчас не до этого, И́нька, — опустил ушки завропод. — Сейчас всё разучит — и в путь. Ну, если эйло не против, может и покатать. Смотря, что он скажет, говорит ведь. — Ух ты, говорит?! — цыплёнок вздыбил гриву. Пернатый хотел подтвердить это, но прекрасно знал, что сказав: «Да, ты прав, я умею говорить, как человек», — почувствовал бы себя идиотом. Да и слов связать как-то не получалось. Эйло молча водил шестигранными зрачками вокруг маленького любознательного существа и перебирал худые пальцы рук, сложенные в замок. — Да, но, — ранобиец поднял морду, повернув её боком к голубовато-зелёному свечению посреди полумрачной комнаты, — кажется, тебя он стесняется. Пойди-ка отсюда, чтобы мы спокойно поговорили. Без лишних слов цыплёнок пискнул и тем же «порывом ветра» умчался к прихожей, соскочив на лестницу. — Найдём потом другого беспёрого! Я буду на поляне с корнями! — донеслось оттуда, прежде, чем шум затих. — Это мой пра-четвёртый последок, — взрослый хин повернул морду и кивнул в сторону, куда только что убежал его младший. — Так получилось, что он теперь пищу́н — последний в семье цыплёнок. — Объяснил ранобиец, зная, что, возможно, этот лери не так много знал о местных терминах. — Наш расцветник однажды был невнимателен и оказался пойман руна́ром. И, конечно, все мои черезго́дки разбежались. Ну, а я как близкоцвет, теперь смотрю за Инью́кенькером, пока тот не вырастет. Тогда кто-то из нас убежит из дома, если захочет завести цыплят. — То есть… — Джеспер медленно спрятал руки под невысокий стол, за которым сидел на коленях, — он умер? — Расцветник? Ну конечно же, — насчёт смерти говорил хин, как и все другие — непринуждённо, как о простой бытовой ситуации. — Его рунар поймал. А ты думал, он с ним поиграл и отпустил? Как обычно: скрутил ему шею, разодрал и съел кусочки. Но я дома был, так что меня он не заметил. И хорошо. Вроде, я слышал, что одного из моих черезгодок ещё кто-то съел. — Сочувствую вам… — всё же сказал лери, банально из-за человеческой вежливости. — С чем? — завропод вытянул наверх шею. Джеспер говорил тихо и почти не двигался, чувствуя, что говорить сейчас нужно было аккуратно. — Но как? Они же погибли. Они же твои родные… В ответ послышался короткий визг, будто собеседник сказал что-то вроде «да, и что?»: — Погибли, потому что прятаться надо было лучше! У черезгодки, правда, грива была редкая, может поэтому его и сцапали. А расцветник молодцом был, хотел на следующий год ещё цыплёнка вырастить. Ну, а я что, виноват? — Но… — уже смелее подал голос Йохансен. — Каждый, — прервал ранобиец, — должен быть внимателен. Просчитался — начинай жить заново. В чём проблема? Поищу потом их, может, вылупятся среди семей моего соцветия, может, у кого другого. Может, судьба приведёт. Но, если у черезгодки снова будет плешивая грива, я его сам зарою, — поморщилась его морда. — Но он не виноват! — Эйло резко встал из-за стола, смотря сверху вниз уже в обоих смыслах этого слова. — Не виноват, что он таким появился. — Что?! Не виноват?! — тоже поднялся хин. — Послушай-ка. Не совсем понимаю, как у вас на Земле, а здесь, в нашем родном мире никто за нас тело и семью не выбирает. Мы сами себя обустраиваем, хоть и помним это с трудом. И все. Каждая мельчайшая деталь тела — полностью заслуга того, чьё оно. Он поджал когтистые лапки, поправив ремешок над ними, держащий полотно. — Если ты, конечно, кейхоху, как я или, к примеру, ру́жпа или шищя какая-нибудь. С вами, лерями, всё решает Виндовера. По крайней мере, я так считаю. Гривастый резко крутанулся вокруг себя, ударив кисточкой хвоста по краю стола, и присел на мягкий пуфик, подняв ушки. — Ну так что, продолжим? Я, чать, не цветок, чтобы весь день на одном месте просиживать. У меня и дела есть.

***

Если вам интересно это, Иньюкенькера я всё же покатал. Меня за это даже угостили. Этот маленький бельчонок даже полетать на мне хотел, но я обошёлся небольшой пробежкой, пока он сидел на моей голове. В общем, худо-бедно я выучил все эти доли. Валюта такая местная, и распространяется, слава Карамелу — почти на все страны. Это издавна было, хины решили, что так будет легче осваиваться в новом племени новоприбывшим гривастым. А вы что, думали, речь зайдёт о международной торговле? Экономике? Чем бы люди не тешились. Теперь я удивлюсь больше вам, нежели тому, что у зесамцев всё по-другому даже с деньгами. Хочешь ты, например, купить немного еды, месяца на три земных. Хотя здесь подойдёт больше — взять абонемент на еду. Ведь хины, по сути, кроме всяких маленьких зверушек наподобие шищей больше не едят… ничего! Всё остальное небольшое разнообразие съедобных продуктов это так, «сладости». Не обязательные для полноценной сытой жизни элементы, которыми не столь охотно пользуются хины, так как вкусу значения они не придают. Резонно. Сейчас бы гурманом быть, не имея вкусовых рецепторов. Чи — еда, кант — понятие уже абстрактное, я бы истолковал это слово как «посредственность», «повседневность». Из чего можно сделать вывод, что чикант это предмет, за который получают еду. Это начальная валюта, то есть, по сути, её можно получить только авансом. Показываешь своей общине, так сказать, местным экспертам, своё ремесло, будь то фермерство, творческий труд, леросодержание (да, и такое даже есть). Те оценивают твоё дело по достоинству и собирают данные соседей, чтобы убедиться, насколько хорошо ты занимаешься этим. В итоге ты получаешь на год вперёд небольшую коробочку жёлтеньких пластин, которые должен потратить своим умом. Если дел у тебя немного — в коробке будет несколько средних долей чикантов. Так сказать, твоё рабочее «расписание». Отдаёшь пластинку любому знакомому фермеру, и он снабжает тебя свежей едой определённое время, ты делаешь свои дела, не отвлекаясь на охоту или огород. А во время так называемого отпуска, будь добр — отправляйся в лес за дичью, как в первобытные времена. Такое чувство, что здесь все эпохи перемешаны. Культура неплоха, вроде и техника хорошая, и нет, хины предпочитают таиться в засаде и, щёлкая пастью, гоняться за маленькими зверьками. Это у многих что-то вроде хобби такого. И заодно, наверное, это занятие здесь заменяет спорт. Говоря о долях, у здешних денег они неспроста. Каждая рассчитана на свою работу. Самые трудолюбивые хины (называют их в шутку сирто́лерями, то есть лероподобными) никакой коробочки не получают, вместо неё идёт один цельный чикант. Пластинка вообще без рёбер, которые и означают это самое разделение. На верхней грани одна насечка, читай, одна третья доля, или проще — трёшка, сойдёт на треть года или три местных месяца (да, я уже привык, что всё здесь разделяется на три или девять). Наверху уже треугольная насечка, а по другим граням по одной простой полосе — это уже одна девятая или средняя доля. И так далее, пока не дойдём до одной порции еды — доли шищи. Ну, и по такому принципу существуют эно́хры — валюта для вещей. Её доли означают как раз стоимость, если можно так её назвать. Гребешок, так получается, равнозначен обуви, а, например, мою телегу можно обменять на какой-нибудь небольшой механизм. Не буду вдаваться в подробности, остальные деньги устроены почти так же. Различия незначительные, кроме той, о которой я расскажу чуть позже. Созданы были эти все пластинки лишь одним лери. Куе́нтро, восточным дикарём, которого приручили хины когда-то, а затем он стал самостоятельным и вместе со своими прошлыми хозяевами, а также общинами из других стран, придумал такую денежную систему. Правда, придумали больше за него, но токарник в стороне никоим образом не остался. Он за свою жизнь наделал столько долей, что их хватило аж на три века подряд. Схему и способ создания иредр хранил у себя в мыслях, так что никто другой не мог просто так взять и сказать своему лери: «Повтори-ка эту пластинку». Ну, как не мог. Мог, конечно, но мало шансов, что хитрого гривастого, решившего таким способом нажиться, с визгами не сгрызут заживо, или не изгонят и покалечат его же собратья, обнаружив подделку. Куентро всё продумал, пусть даже он был всё равно далёк от того, как его трудами будут пользоваться хины. А затем пластин стало не хватать. Терялись, ломались, хотя, знаете, даже того самого древнего образца доли очень даже крепкие для своих лет, не ржавеют (как и любой металл в этом мире, к сведению) и не выцветают. Так вот, появился тогда новый мастер, уже вполне человеческий, осознанный… ну, почти как я. Он «настрогал» ещё больше таких штук, освежив этот долевой фонд. Правда, с тех пор подделки стали иногда прикрывать новостью, что якобы появился новый образец, затем ещё и ещё. И знаете что? Таким на месте просто хвост отгрызали! А такое наказание — бомба замедленного действия. Или сидишь себе тихо впроголодь, не в силах толком охотиться без этой нужной для бега вещи, или работаешь, общаешься с другими, оглядываешься на всех, как трусливая курица. Очень много, даже среди своих друзей, найдётся желающих скрутить такому шею, зная, что бесхвостый — больше, чем провинившийся. Это вроде такая «метка крысы» у хинов. Ничего не поделаешь. Справедливость у них такая. Зато она хотя бы есть. Нет полиции, но есть скептично настроенные острозубые соседи. И наконец… Керн. Высшая валюта в иерархии местных денег, заработать его непросто. Означается пластинкой цвета индиго и не имеет делений на доли, соответственно убирается и слово «целый» перед названием, так как смысла уже не имеет. Керн по сути означает самые дорогие и значимые вещи, которые могут существовать. Одну такую пластинку можно обменять на дом, ферму, сложный механизм, некоторых животных или даже… лери. И это ещё не самое страшное, так как именно меня покупка уже давно не касалась. То, что начало твориться с моей шкуркой и во что она превратилась — этого я и Ориду не пожелал бы. Яркость исчезла, вместо неё остался мрачный, ничем не примечательный, серый, как бетонная стена, «войлок». Как только я перешёл на диету из простой воды. Тёмной простой воды. Её я брал из ручьёв, источников, колонок, хины давали с собой бутылки. Мне особо не надо было ничего покупать, так что раскошелиться на хоть какую-то одежду я мог себе позволить. Ну, обменял побитую дольку энохра одному хину на старую заношенную накидку. Справедливо, считаю, но не густо. Немного эта однотонная ткань без узоров закрывала мои тощие ноги. Я решил носить её, как и те, кто придумал такое одеяние. Надевал ремешок на шею, с которой позади, охватывая крылья, свешивались длинные полотна почти такого же бледно-красного цвета, как и мой халат. Было больше похоже на какой-то странный плащ, нежели на нормальную одежду. Немного пошаманив с накидкой в попавшейся на пути мастерской (в которой, трудно поверить, немой, но понимающий всё лери самостоятельно жил один!) я смог надевать её уже как пончо. Ткань свисала всего лишь до пояса, но мне этого хватало. Снимать её всё равно нужно было, иначе бы она запачкалась и смялась от упряжки, которую я возненавидел с первого же дня. Бока натирала, просто жуть. Я чувствовал, что шкуру ободрал до рёбер. И взглянув… Убедился в этом! Я видел собственные кости за подтёками переквы! Да, как можно догадаться, мне не было так больно, но продолжать этот кошмар дальше я не мог и решил что-то придумать. Как только те другие лери таскают всё это?! Оказалось, накидка помогла мне не только прикрыть тело (что для меня было просто обязательно), но и перевязать рану. Я замотал тканью пояс, как полотенцем, и завязал ремешок. Хм, было чувство, словно несколько юбок подряд надел, но зато лозы не натирали бока, которые постепенно заживали. Спал я в своей же телеге, паркуя её на обочине, поднимая крышку и ложась на выдвижные ящики, предварительно застелив их листвой. Её было в достатке, особенно удобно попались под руку полянки с растениями, представляющими из себя большие, полосатые тёмно-зелёные листы, растущие из земли, будто оторвали от пальмы и зарыли. С ними было немного мягче, не считая того, что бока под утро были все испачканы грязно-синим соком. По пути я думал о разном. Что неплохо бы нанять какого-нибудь лери, чтобы делал за меня всю работу. Но нужных долей на временные услуги у меня не было. Да и опыта было маловато, чтобы нормально общаться с кем-то кроме Орида и Ырло. Кстати, вспомнил ещё одну вещь, несколько затруднявшую моё общение. Я даже был немного рад, что цвета потом так быстро с меня слезли. Иначе бы хины совсем проходу не давали.

***

В округе была тишина. Только были слышны редкие попискивания небольших кейхоху, засевших далеко в древесных и травяных ветвях. Да, травяных. Из земли вокруг тропки росли гигантские стебли металлического синего цвета, наверху они раскинулись широкими редкими листьями — не больше трёх у каждого стебля. Но Джеспер не смотрел наверх. Дорожка была кривовата. Здесь был утоптанный, смазанный каким-то воском мох, на котором местами возвышались мягкие холмики. Телега их благополучно приминала, но те вспухали вновь, когда та съезжала с них. Порой эти холмики превращались в целые холмы, по которым повозка ехала как по волнам. И упряжка частенько то неприятно давила на живот, то упиралась в спину. — Смотри какой обработанный идёт, — послышалось где-то недалеко. — Веток нету, ни одной. Тихий голос заставил Джеспера обернуться на лёгкую, почти, как у него самого, повозку, которую тянул молчаливый иредр без малейших усилий. Хозяин наземного лери сидел под поднятой крышей телеги, и, показавшись на виду, негромким свистом притормозил своего питомца. Затем спрыгнул на землю, пробежал вперёд и снова уставился на необычного попутчика: — И глаза. А глаза-то! Цветы! Красные, рыжие... Йохансен упрямо продолжал молчать и даже в сторону хина не взглянул. Желание выразить свои мысли кулаками почти брало верх над железобетонным спокойствием. Почтальон давно решил, что должен будет научиться сдерживать себя, пока не совершил непоправимое. — Постой, ты, дружочек, — Завропод выскочил впереди Джеспера, ожидая, видимо, от того жестов. — Откуда у тебя глаза такие? Крылатый вздохнул: — Уйдите с дороги, я тороплюсь вообще-то, — и затем прибавил шаг, сгоняя с пути назойливого зеваку. — Это очки. — Ух ты. Слышал, Янтарёк? Он ещё и голосом говорит, — с непритворным любопытством донеслось позади. — Это, знаешь ли, не каждому дано. Может, его угостим? Иредр ответил что-то жестами, а затем оглянулся на хозяина, который достал из телеги бутыль, дал попить своему лери, а затем эту же ёмкость предложил «обработанному». Пернатый безнадёжно вздохнул и высвободился из упряжки, чтобы изъясниться в нормальной обстановке. — Могу показаться слегка грубым, — сказал он, жестом отказываясь от бутыли, — но мне уже до смерти надоели ваши вопросы. Вы далеко не первый, кто удивляется моей речи, моим глазам и тому подобное. Я, хоть и редкость, но полноценный гражданин, а не какая-то собственность, — лери показал на своего бескрылого сородича с длинным плащом, стелящимся по земле. Наземный поднёс руку к груди, мол, «это ты обо мне?». — По тебе видно, — говорил хин с интересом. — Гражданин. Слово-то какое… — Если уж и хотите меня порадовать, то буду благодарен, если вы дадите мне… — задумавшись, эйло поднёс руку ко рту, звякнув ногтем о блестящие металлом зубы, — вашего лери. На время. До востока пусть подкинет, а потом может обратно возвращаться. Я хорошо вам заплачу. В ответ завропод прижал ушки, выгнув ноги и став ниже, а его питомец щёлкнул зрачками, внимательно слушая. — Куда угодно, но на восток — нет. Я своего мастерочка берегу, да и он сам туда не хочет. Как увидит мой Янтарёк дом свой настоящий, тут же голову потеряет, уже обратно к лесу не приучишь. Ой, тосковать будет сильно, как в первый раз… — рассказывал местный, держа питомца за руку, будто боясь, что тот ушёл бы вместе с крылатым. Иредр не стоял безвольным роботом — тоже проявил внимание и приобнял хозяина, положив на его гриву свободную руку. Позади его головы проглядывались не простые перы, а какие-то широкие пластины. Джеспер видел, как обычно лери изгибали свои длинные «катаны», чтобы смастерить или починить при помощи них что-либо. Но вот эти монолитные культи. Что такими вообще можно было сделать? Про то, как этот плащеносный парень чистил бы свой войлочный наряд без гребешка, придуманного хинами, можно было вообще не думать. Подровняли ему «причёску», наверное. — Эх… — концы ослабленных перьев упали на землю. — Опять мне, как кобыле сивой, по холмам переться… Это что?! — почтальон всплеснул крыльями и, как зверёк, прижал руки к груди. — Деревенский акцент?! Ну уж нет, нет! Поторопившись вернуться на своё место, Йохансен снова пристегнул упряжку. С хозяином тяглового лери он перекинулся парой слов, затем и без эмоций попрощался. Пернатый водитель тронулся с места. Но через некоторое время его опять нагнал короткоперый со своим хозяином. Вытянув шею, ранобиец произнёс: — Ну ты это… Береги себя. И на телендорский квадрат лучше не смотри. Эйло хотел было идти, не останавливаясь, но смутно вспомнил, что имел ввиду собеседник, и оглянулся к нему: — Какой квадрат? Ты про Виндоверу? — зрачки показывали семь граней. — Ну да, тот, что лери с ума сводит. Восемь лепестков на нём, да глаз угловатый. Плащеносный, слушая и вникая в разговор, слегка сбавил шаг, наблюдая за почтальоном. Тот вспомнил о Виндовере почти сразу и будто снова увидел тот символ. Реакция была почти такая же. Со стороны было отлично заметно, как лери смотрел в одну точку, не придавая значения ничему вокруг, а его зрачки вытягивались в необычные угловатые формы. «Очнулся» пернатый только когда почувствовал чью-то руку на плече. Янтарь был рядом, словно говорил «не беспокойся» одними своими глазами. Джесперу даже показалось, что они как-то мерцали. — Такой… — эйло пытался создать вид, что с ним ничего не было, даже мысленно поблагодарил электронного собрата за беспокойство, — …знак есть у меня на карте. Я бы рад его вырезать, но не хочу потом каждого встречного спрашивать, где восток. — Уже видел? — оживился ранобиец, задрав ушки. — Скажи, что чувствуешь? Жутко радостно? Может, вообще реальности не ощущаешь? — Я-а его не особо рассматривал, но… да. Верно! Всё. Всё вместе сказанное. Лери ещё немного поболтал с попутчиком, пока не свернул на развилке. Так незаметно и пролетела пара километров. Всего лишь какая-то пара. Из нескольких тысяч.

СЛОВАРИК

      Механик (эйло) — вид небольшого мелкокрылого эйло, по виду больше напоминающего ребёнка, чем взрослого человека. Занимается в природе тем, что чинит телендоров.       Искру́шка — тоже не менее маленький эйло, который создан для производства раскалённых частиц, высекает искры при помощи хвоста и крыльев.       Лекарь — вид эйло, занимающийся в природе лечением лери, больше ориентирован на крылатых.       Ире́др — тип лери, приспособленных к грубой работе, требующей большой силы и выносливости. Подавляющее большинство иредров больше всех из лери схожи с людьми.       Дуть кайку́шу — выражение, сопоставимое с «маяться фигнёй».       Разводить лужу — болтать попусту (да-да, у хинов тоже бесполезный набор текста ассоциируется с водой).       Гу́чка — небольшая ксола, имеющая вытянутое тело и покрытая полосками. Входит в рацион ранобийцев, но иногда их содержат в качестве питомцев.       Руна́р (рунары) — группа больших каплеобразных хищных кейхоху, в рацион которых входят хины. Хины являются естественной добычей рунаров и по настоящее время. Рунары могут летать и охотятся, пикируя с высоты и придавливая собой хина.       Цыплёнок — хины традиционно называют цыплятами любых детёнышей наземных кейхоху, которые ходят на двух ногах, в том числе и своих детей.       Пищу́н — цыплёнок, являющийся последним в помёте хина (по его личному решению или по причине его смерти). Распространённо в народе пищунами называют цыплят, у которых уже есть несколько подросших братьев, которые способны за ним ухаживать.       Расцве́тник — отец двух или более цыплят. Если у хина один цыплёнок, то его называют просто цветком.       Черезго́док — слово «брат» в понимании хинов. Традиционно хин заводит одного цыплёнка в сезон цветения, а этот сезон бывает только раз в году. Обычно черезгодками называют хины своих ближайших по возрасту братьев, но это не совсем правильно.       Близкоцве́т — ближайший родственник.       «Мы сами себя обустраиваем» — религия хинов подразумевает перерождение и полный выбор своей судьбы со стороны того, кто появляется на свет, вплоть до особенностей своего тела. Врождённые дефекты хины считают ошибками самих цыплят, и поэтому, чтобы те поскорее исправили их, со спокойной совестью могут съедать их. Но эта практика не столь культурное явление, сколько природа хинов, которые и в древние времена поедали неспособных к самостоятельной жизни малышей. Так же перерождение подразумевает многократное появление одной и той же личности в этом мире, и цыплёнку не дают имени, пока не распознают в нём кого-либо из тех, кого знают, или о ком слышали. К подросшему цыплёнку начинают относиться так же, как и к в прошлой жизни, включая все долги, заслуги, все дружеские и недружеские отношения и так далее. Денежная система Куентро, каждая валюта отвечает за свой тип товара и имеет несколько разновидностей (долей). Существует цельная единица валюты и её доли: 1\3 (трёшка), 1\6 (шестёрка), 1\9 (средняя), 1\12 (кусочек), 1\15 (мелочёвка), 1\18 (единица). Деньги в общем числе хины называют долями (в разговорном языке — дольки, карточки). По нарастающей: Чика́нт — обменивается на еду. Цельный чикант равен году обслуживания едой, доли подразумевают временные промежутки. Цвет жёлтый. Эно́хр — обменивается на вещи бытового назначения. Цельный энохр не может быть обменен на вещь дороже, к примеру, электрического чайника. Цвет красный. Пое́нта — обменивается на знания и культурно значимые произведения (общины не пускают в распространение вещи, не прошедшие проверку временем и народом, как минимум — два года проверки произведения, схемы и т.д., перечитывания). Цвет морской волны. А́юкант — обменивается на крупные бытовые товары (ящики для хранения, мебель, простые механизмы, устройства, стройматериалы). Цвет жёлто-зелёный. Шихрхр — обменивается на услуги. Одна валюта может быть передана только одному хину, поэтому, если вы хотите получить услугу от нескольких хинов, то приготовьте для каждого их них по пластинке. Делится на доли по длительности услуги. Услуги лери оплачиваются только тогда, когда процесс контролируется хином-хозяином, или лери достаточно хорошо обучен. Цвет оранжевый. Керн — обменивается на очень значимые вещи, требующие много труда. Это может быть дом, обученный лери, сложный механизм, сани. Керн — неделимая валюта, и долей у неё нет. Цвет индиго. Кант — обменивается на те же вещи, что и керн, но не столь хорошего качества. Маленький или старый дом, простой или дикий лери, так далее. Кант может делиться на доли в отличие от керна. Цвет тёмно-зелёный с примесью синего.