***
— Опять он за своё! — доложил «клювастый» ихх после того, как бешено ворвался в комнату. Он просто вылетел из дверей и, затормозив, отъехал аж к самому столу. Себастьян выглянул из-за лери, перестав бормотать. Видимо, у него с турбинкой уже строилась какая-то беседа. — Чего? Этот, что ли, вернулся? — спросил он хина. — Да это у Джеспера опять как охота началась! Вытянув шею, завропод прошёл вперёд, поглядев на рину, уже измотанного всем этим. Следив за происходящим, тот ютился в нише на тёплом водохлёбе и натачивал свои коготки острыми зубками. Он нервничал, что было видно по застывшим формам зрачков. — Да куда он денется с подводной лодки? Бежать ему некуда. Да и нам тоже, — сидящий в ванной махнул рукой. — Он сейчас как заяц, от каждого шороха... В этом была доля правды. Недавно ещё так громыхнуло, что казалось, по убежищу прошло землетрясение. Себастьян аж вздрогнул, а в спину ему толкнулся всем телом бултыхнувшийся эйло. Волна пронеслась по всему, что было вокруг, сотрясая воздух и стены. Но теперь водохлёб сам пришёл в движение, когда его бока коснулась знакомая холодная ладонь «вожака» маленькой стаи телендорских обжор. Пошарив рукой по торсу человека, бескрылый вытащил из колчана на ремешке один из гарпунов. Может, это и было предсказуемо, но Себастьян совсем не ожидал, что в этом ленивом, вечно голодном существе скрывался воришка. — Ты чего удумал? — немного с интересом произнёс стрелок, хотя сам резко перехватился за рукоятку ножа. А то мало ли что. Но турбинка поступила ещё неожиданней. Когда охотник поднялся и отступил, бескрылый ловко забросил железку в раковину, а оттуда подобрал ртом, начав пропихивать в глотку острый гарпун. У Себастьяна просто не было слов и даже не было мысли позвать кого-нибудь, чтобы тот взглянул на это зрелище. Он сам с интересом наблюдал за тем, что задумала эта живая бочка, оказавшаяся не такой уж глупой. Из-за клубов пара турбинка выглядела размытой. Лери потихоньку проталкивал гарпун в горло, упираясь его ручкой в плитку стены, пока по этой же ручке не начали стекать крупные капли воды. Бескрылый немного повилял гарпуном по кафелю, пока капли не превратились в маленькую струйку. И тогда охотник всё понял. Без лишних слов он подошёл, решил помочь безмолвному существу избавиться от груза сытости. Осторожно вытащив остриё гарпуна, он засунул в глотку пернатого рукоять карманного секатора, которая была довольно длинной, и после этого расслабил хватку на ней. Мощный поток воды ударил в стену и окатил брызгами всё вокруг, но охотник стерпел. Всё равно сполоснуться не мешало бы: одежда слиплась от пота и пара. А турбинка стремительно возвращалась к прежней фигуре, обретая подвижность. И вот уже стройный водохлёб сам вытащил секатор из горла, вручив его обратно хозяину. Он изогнулся, чтобы привыкнуть к себе прежнему, и стал подниматься на четвереньки. Покинув ванную, он слегка приподнялся на ногах, ненадолго. Очевидно, что прямохождению мешали длинные туловище и шея. Лекарь провёл турбинку к выходу, куда уже ушли все остальные. В дверном проёме возник Макара: — Уходят они. Слышьте? Надо узнать, что там. Может, стало безопасно. Ихх, застыв на месте, наблюдал за всем этим. Колоски-ушки подрагивали, как на ветру. — Эй, — заметил секретарь, перетекая зрачками. — Тот гул. Как-то он стихает. — Вы что-то слышали всё это время? — поинтересовался человек. — Не особо обращал внимание, — хин поднял лениво висящую кисточку хвоста, сам он был чем-то приободрён. — Но, кажется, это были взмахи. Себастьян обернулся к тёмному силуэту, который засёк краем глаза. Длиннохвост, как дождавшись очереди, выходил вслед за всеми. Лери вёл с собою рину, прямо как мать ребёнка. Тучка следила за Ирланду. Останавливаясь, она расправляла свой короткий хвостик, напоминающий обрывок юбки своими небрежными краями. — Так, — ступил к ним охотник, желая держать свой порядок. — Ты отдельно идёшь. Секретарь остановил его, вытянувшись вверх: — Может, да ну их? Смотри, как сдружились, — он махнул острой мордой, — самому не верится. Тучка ничего не понимала, а Ирланду, разумеется, ничего не слышал. Он лишь взвизгнул, одним звуком спросив, что от него требовалось, и на всякий случай отступил от хвостатки. Та протянула к нему руку, но, взглянув на радонийцев, передумала, уже зная их нравы. После того «тёплого» приёма, чуть не лишившего её карата, Туча быстро выучилась тому, что ей здесь, мягко говоря, были не рады. И такой дружбы это тоже касалось. — Можете немного потише на неё кричать, ладно? — смиренно попросил маленький хин, прижимаясь к ноге степного. В ответ его лапку взяла тёплая человеческая ладонь и провела обратно к Туче... — Надеюсь, я не ошибся, — подумал охотник вслух.***
— ...Где я? — еле слышно донеслась до лекаря иностранная речь. — Что такое... Что всё это? С каждой фразой пространство вокруг мерцало, между эйло становилось больше пробелов неба, и вскоре крылатые летели хаотично, оставив вожака в одиночестве. В частности потому, что тот продолжал кружить над городом, не летел к себе домой, как поступило большинство. У Йохансена промелькнула грешная мысль о том, что ему самому было жутко интересно узнать о туманном прошлом этого самого любимого «самолёта» Альвы. Крылья Троллейбусорога застыли неподвижно и подрагивали, как неживые. Ведь они не принадлежали этому человеку. Тому, кто, не обнаружив никого рядом, безмолвно наблюдал за миром с высоты, изучал себя самого заново. Корнотеку ощупывал своё лицо, грудную клетку, ещё раз глубоко вздохнул, не ощутив потребности в кислороде. Возможно, он даже решил, что уже умер и сейчас парил где-то над иным миром, готовый спуститься на его поверхность. Отчасти это было правдой. Среди ветра раздался звонкий стекольный стук — это Туман трогал свои глаза. Водил руками так, как будто сам был необычайно хрупким. Пошевелиться лишний раз он боялся, но всё больше свыкался с новым телом. Пригладил волосы, ощупал огромные основания антенн, вживую связанных с его черепом. Он неаккуратным движением махнул ими в стороны, затем ойкнул. Послышалась одышка среди ветреной тишины. Более-менее привыкнув к себе, сателлит расслабился, чтобы изучить то, что видел далеко-далеко внизу. Картина казалось знакомой, более-менее, но на душе всё сжималось от этих холодных видов. Стоял на побережье чёрного, как в бурю, океана неизвестный полуразрушенный город или не город вовсе, полностью собранный из блестящего металла, заметённый грязным тающим снегом. А по сторонам в небе улетали вдаль какие-то странные птицы. Незакалённый разум из прошлого достаточно осмелел, чтобы построить параллели между теми белокрылыми созданиями и самим собой. Хорошо, что Туман был французом — можно было не на пальцах ответить на все его назревшие вопросы. Джеспер был сейчас бесконечно благодарен своему знанию языка, но сейчас все слова застряли в горле, хоть и строились во вполне понятные фразы. Лекарь ожидал, что Редкомах растеряется, как ребёнок, но размашистые крылья медленно стали подниматься... И белоснежный настил перьев оттолкнул собою воздух. — Похоже, настоящее, — размышлял сателлит вслух, правда, совсем тихонько, Джеспер расслышал это самым краешком чёлки. Он летел почти бесшумно над телом вожака, боясь выдать себя и перепугать без того шокированного «человека». А тот, видно, взял быка за рога, понял, что нёс на себе не мёртвый груз, а живые, вполне рабочие крылья. Уверенно Туман делал взмахи, стараясь не спешить, но и не медлить, чтобы высоту не терять. Может, он просто воспользовался памятью тела, оттого и так быстро освоился. После нескольких осторожных взмахов Корнотеку повёл головой, убирая антенны-рога, и каждый раз прикасался к ним рукой. Сейчас на приёмник он был совершенно глух, и это было даже к лучшему. Он попробовал то, чего даже Троллейбусорог не мог себе позволить. Слегка повиляв хвостом и поболтав длинными ногами, он решил на всё это взглянуть, и опустил голову как можно ниже. Антенны неожиданно вздыбились, и Джеспер ушёл от них шумным взмахом. — А? — поднял голову Туман. Но «незнакомец» ещё молчал. Показалось. Корнотеку приложил пальцы к виску. Видно, его насторожили щелчки в голове. Затем он протянул перед собою руку, чтобы рассмотреть свою серую долговязую ладонь. — Что ж я за существо такое? — продолжал он свой неспешный монолог. По телу прокатилось ещё несколько звонких щелчков. Теперь он был не напуган, а скорее, озадачен. Крепкие нервы были у того человека — подумал Йохансен. Иначе бы Виндовера не поставила бы простого пилота на такую высокую должность. Для эйло летать — многого ума не надо. — Приземлиться бы. Если плоть способна. Большекрылый похлопал себя по бокам, словно в поисках карманов на своей шкуре. Ухватился за перемычки, желая сдвинуть какую-нибудь, но нет, в животе шасси не пряталось. А Джеспер по-прежнему наблюдал за своим другом, ни капельки не вмешиваясь. Он подумал про себя, что был сейчас как маленький ангел-хранитель этого птаха. Сумел оставить в целости и его и город. Хотя город... Да, с этим стоило разобраться. Но не сейчас. Ветер игрался с волосами, трепал их, как всегда, безмятежно и спокойно. Туман замолк и всматривался вниз, не забывая поддерживать своё тяжёлое тело на высоте. Уж выдержка ли это была, или ромбовидное сердце подсказало, но двигался корнотеку почти как прежний. Была бы с собой его любимая форсунка, пернатый изучил бы её в первую очередь, как самый знакомый предмет. Но с ним сейчас не было ничего, кроме собственного голоса, огрубевшего от превращения. И «человек» разговаривал с собой почти шёпотом, как будто стеснялся своей речи. — А вот полосы-то нет. Как я здесь сяду? Как птица, что ли? Осторожно он повернул хвост, но тут же ослабил его, когда накренился в сторону. Пока побаивался его использовать по-птичьи. До этого он наловчился поднимать каждое перо отдельно, чтобы уходить в нужную сторону. Далеко от города Туман решил не отлетать. Джеспер тоже решил, что это было умно. Не бесконечно же было действие ртути...***
«Это что там светится? Это чьи-то глаза?» — водохлёб поднёс руку к металлу и постучал по нему ногтем, словно спрашивая об этом его. Он и вправду видел свет, проливающийся в это мрачное место из-за огромного железного куска, намертво завалившего выход. Но вряд ли бы он подумал на отголосок высокого неба, которое уже как три столетия назад исчезло из его жизни. «Это свет мира, глупенький», — был ответ на этот вопрос. Турбинка оглянулась, слегка изогнув тело. Свет с её глаз упал вниз: на других водохлёбов, спокойно ожидающих на лестнице, на лекаря, приподнявшего антенны, на полуразрушенный мощной встряской подвал, и на странных существ, к виду которых до сих пор не могла она привыкнуть. Те существа на лестницу заходить пока не осмеливались, осторожничали, как всегда. Но маленький зубастик был рядом с хвостаткой, прислонившись мордочкой к её ноге. «Свет... А он может быть не только от ламп, скажем? От глаз?» «Если думаешь, что только так бывает, то зачем же ты за мной шёл? Оставался бы в этом понуром месте, забив собою ту блеклую комнатушку. Или лёжа прикованным к тому самопальному цеху с водой и проводами» «Эй! Кто тут разговаривает?» — раздался внезапно новый голос, чьего обладателя лекарь учуял ещё в убежище. «Да, кстати. Разойдись-ка», — произнёс врач, сложив крылья плащом, чтобы просочиться между цилиндрических тел и выйти вперёд всех. Он в своей манере провёл руками по металлической глади, будто наслаждаясь поверхностью. А затем упёрся в махину, загораживающую проход. Забавно было видеть, что такое худощавое существо вообще решилось на штурм преграды, а не схитрило, как в прошлый раз. «Погоди! — услышав это, лекарь расслабился. — «Ты меня толкаешь». «Может, тогда поможешь нам? — подала голос Тучка. — Или с пути уйдёшь». «Предлагаю оба варианта», — усмехнулся лери с улицы. «Только осторожно. Тут, с нами, существа с материка, они к нам относятся иногда очень грубо. Сейчас поутихли, но неизвестно, чего от них ждать. После того, как они заставили дружка подрезать мне всё, чего у детей нет, даже он им боится что-то сделать». Снаружи зашевелилось что-то огромное, как будто ещё одна металлическая громадина сползала вниз. «Ой, да что мне они сделают, эти крошечки?» Затем загремел и заслон, который сдвинуло мощной механической «птичьей» лапой. От неё даже следы остались на зеркальном полотне металла. В проём просунулась крупная голова эйло, блестящая любопытными зрачками: «Ну, только, если вы не про...» Но в этих зрачках вскоре промелькнул острый гарпун, который лери нашёл в заряженном стрелковом механизме. Охотники стояли довольно далеко, но внимательный гранёный глаз всё приметил, и охваченный страхом гигант покинул лестницу. «Нет, нет, они тебя не тронут! Помоги нам», — умоляюще промигали водохлёбы, все, как один. «Я сейчас уязвим», — отрезал крылатый. Пошуршав немного, он всё же... открыл выход до конца. И вместо пластины на свету глаз показался полосатый бок грузоносного существа. Ртутнобрюх развернулся и сдал назад, невольно выравнивая собою место. Видно, что ему было тесновато здесь находиться. Да и на земле гигант был неповоротлив, будучи намного тяжелее сателлитовских крыльев. «Так и быть. Но, если что, дружочек, ты меня залатай», — сказал он лекарю, который вышел раньше всех, чтобы разведать обстановку. «Да не бойся», — тот погладил его у основания шеи, как крупную скотину. Затем вышли турбинки, с замиранием рассматривая редеющую в небе стаю. Точнее то, что от неё оставалось. Сгусток эйло уже сильно поредел, и остались в большинстве своём лишь малые их представители. Если не считать вожака, безмятежно парящего в вышине. «Это что? То небо? Я его, наверное, должен помнить?» — один из водохлёбов подошёл к лекарю, словно заблудившийся в городе прохожий. Затем в поисках ответа он перевёл взгляд на ртутнобрюха. Тот смотрел непонимающе и издал антеннами лишь мычание. Затем он ответил: — «Да, там наверху небо. А что в этом удивительного?» Парусокрылый пригляделся к развалинам, протолкнул себя вперёд и протянул шею к небольшой протекающей трубе, чтобы попить. Ведь за этим он сюда и прилетел. Но лекарь понял, почему водохлёб был так поражён простым небом. Лекарь надеялся, что вскоре его подопечные отрастят крылья и смогут даже поняться туда, чтобы взглянуть на облака поближе, полететь туда, где они будут счастливы. Лерский врач оглянулся. Он взмахнул крыльями, быстро нагнав одну из уходящих турбинок. «Ты пока не разбредайся, — сказал он ей, перехватив за руку, — я тут обстановки не знаю. Никто не разговаривает, никаких маркеров не слышно и не видно, нету даже телендоров. Это безжизненная пустошь». Радонийцы ещё нескоро вышли на свет.***
Опьянённый ртутью эйло смотрел куда-то вдаль, сосредоточившись на своём теле. Он посматривал и вниз, не забывая загребать воздух мощными крыльями. Он сам научился летать за несколько минут, и ему даже нравилось. Вот для кого небо было призванием. Ветер приятно шумел в волосах. Не было совсем никаких неудобств, никакой тарахтящей машины, а только облака и полёт. — Не знал, что слиться с самолётом настолько интересно... Но куда сесть? Куда сесть. Кого спросить? — он чувствовал себя вполне спокойно несмотря на эту проблему. Он не приходил в себя, как того ожидал лекарь. Видимо, истинный Редкомах всё ещё дремал где-то глубоко в карате. Мелкокрылый встрепенулся. Он отстал от сателлита, чтобы притворится догоняющим, а затем вылетел вперёд, поравнявшись с большим эйло. Пока Джеспер выговорил это, по нему всему разряды тока успели пробежаться тысячи раз: — М-меня можете сп-просить. И, кажется, Тумана сейчас окатила вторая волна ступора. Прощёлкали глаза. С приоткрытым ртом он рассматривал тело меньшего крылатого, сравнивая его с собой и вглядываясь в мелочи. Как будто он совсем забыл, что это только что хотело вступить с ним в разговор. Корнотеку прижал к груди болтающиеся на ветру руки, следуя примеру лекаря. Наверное, подумал, что так было правильнее и для своего тела. Перебрав в карате кучу иностранных слов, врач продолжил: — Не стесняйтесь... Я помогу приземлиться. Йохансен плавно показал рукой в сторону механической долины, где ещё вовсю кипела стройка, кружились в воздухе и копошились на земле странные существа. — Там? — осторожно, словно опасаясь какого-то проклятья, указал туда же Туман. — Там есть хорошее место, — «если уже построили посадочную полосу». — Может, не стоит? Здесь как-то получше всё выглядит, — большекрылый взглянул на руины. — И кто я такой? Кто ты? По взгляду Джеспер уловил неловкость. У себя на душе было что-то подобное. Спасать надо было своих, а не болтать с ними в такой страшный момент, когда люди поджидали свою добычу. Хотя сейчас они все прятались в укрытиях, сделав разрушенный город пустынным, почти призрачным. Затылок лекаря пробрали разряды электричества, а перы напряжённо приподнялись. — Тоже сам не знаешь? — переспросил Туман. — А, — опомнился Йохансен. — Об этом позже скажу. Не отвлекайтесь от полёта. Мы должны... — Я Лео, — живо перебил сателлит, видимо, порадовавшись хоть одной живой душе рядом, — зови меня по имени. И давай уже на «ты». Не стесняйся, я не учитель языка, — намекнул птах на акцент собеседника. «Лео. Леонард? Так его зовут на самом деле?!» Зрачки Джеспера медленно скатились до пяти, а после вернулись к восьми так же неспешно. В это время сам Леонард примерялся к широкой улице, ведущей прямо к площади. Центральная пешеходная дорога из-за своих размеров казалась самой свободной, хоть и была захламлена не меньше своих соседей. Сателлит аккуратно водил головой, осматривая свои широкие крылья, как будто безмолвно их нахваливая. Похоже, Леонард был упрям, как и Троллейбусорог. Это был тревожный знак. Проскулив, Джеспер резко взлетел наверх. Он сделал небольшой переворот, чтобы быстро оказаться возле антенн большекрылого, затем взял их и потянул на себя. — Ты здесь не сядешь, поднимайся! — Ты что делаешь? — перепугался Лео. — Ты же собьёшь меня! Он запрокинул руки, чтобы достать до антенн. Вместе с ними двинулся и хвост, повернув крылатого к совсем другой улице... — Нельзя тебе сюда! — настаивал Джеспер, и этим заставил Тумана ускориться. Он даже позабыл о том, что спешка может сателлита сгубить. — Нас здесь убьют! — выкрикнул Джеспер вслед улетевшему вперёд эйло, который поздно осознал всю опасность.***
На этот раз Ирланду вышел самым последним, несмотря на своё рвение к лери. Он держался возле своей любимой «пташки», которая охотников заметно побаивалась. Настолько, что даже уступила им дорогу без всяких знаков с их стороны. — Ни фига себе, вот это громадина, — услышал рину, и эти слова подбодрили его интерес. Оглядываясь на Тучку, он живее поцокал по лестнице своими коготками. Наверху его ждала большая крылатая цистерна, не успевающая следить за всеми, кто ходил вокруг неё. Эйло смутился, когда потерял из видимости одно из незнакомых существ. Он упёрся конечностями и приподнял тяжёлую тушу, чтобы... заглянуть себе под брюхо. Макара отскочил назад, побоявшись быть придавленным. — Смотрите. Они всё-таки разлетелись! — секретарь указал наверх мордой, вытянувшись, как выпь. — Сомневаюсь. Этот, наверное, их всех и поел, — хихикнул Макара в сторону диковинного существа. — Что это за зверь такой? Не знаешь? Секретарь вильнул хвостом, коснувшись им бока существа. Видимо, он проверял его реакцию. Ртутнобрюх осел и ответил раздражителю лишь взглядом. Крылья он поджал к спине поближе, а потом ими потянулся, прямо как птица. — Вообще без понятия, — клювастый ещё раз пощекотал гиганта хвостом ради интереса. — Да это, может, водонос. Гляну потом справочник... — он игриво пискнул, когда тот прижал к себе задние лапы, а руку приподнял, пригладив место касания. — Парусники они все одинаковые. Мячики... с крыльями. Радонийцы же не переставали глядеть на него. Но лишь на некоторое время. Поняв, что в целом это был безобидный неуклюжий толстячок, такой же наивный, как и водохлёбы, охотники поспешили идти дальше. — Ну всё, хватит возиться с ними, — в ожидании Макара склонил голову на бок, смотря на опустевшее облачное небо, в котором уже не было видно ни единого эйло, по крайней мере отсюда. — Надо дома просмотреть. Себастьян взглянул на него, стряхнул пыль с одежды и вздохнул. Под завалами теперь находилось чуть ли не всё население Радонии. Вряд ли двое могли справиться со всем этим, но они обязаны были помочь тем, кому могли. Всё-таки существовало что-то поважнее белых сапог. Человек подозвал второго хина, а затем обратил внимание на самого меньшего из хищников: — А он пусть останется. Секретарь удивлённо взвизгнул. Охотник сразу ответил на это: — Ну неужели мы с собой возьмём малого глухого хина? А ихх проворчал, согласившись с таким решением: — Это вообще как можно доверять лери, чтобы его оставить с ними? — Да не волнуйся ты, они ж тупые. Все, кроме того Джеспера. — Это точно, — подтвердил Макара. Он уже выходил на улицу, дожидаясь остальных. Человек жестами объяснил рину, чтобы тот оставался на месте, что так для него было бы безопаснее. Затем он пошёл следом за остальными, внимательно осматривая все железки вокруг, чтобы не порезаться обо что-нибудь или найти пострадавших. — Дружи с ним, Туча! — произнёс Себастьян на последок. А затем Ирланду остался один. Но, конечно, не совсем один. Он всё понял и позвал хвостатку, чтобы спуститься с ней обратно в убежище, ведь на улице было ещё холодно, чтобы просто так сидеть на месте. Он пошёл к лестнице, но ощутил на себе чьи-то холодные руки. — Какой тёплый! — удивился лекарь, щёлкнув глазами. — Как ползунок после работы! — Осторожнее, их портит холод, — обернулась Тучка. — Не зря же они его избегают. Водохлёбы спокойно искали среди развалин металл, чтобы отрастить свои крылья, ртутнобрюх устроил себе уютное гнёздышко, чтобы отдохнуть, а эйло в ярком платке, кажется, заинтересовался новой «зверушкой». Ирланду приоткрыл пасть, глядя на Ветра. Наверное он хотел что-то сказать, но вспомнил о том, что вряд ли Джеспер послушал бы его сейчас. Подошёл ближе темношёрстый эйло, поигравшись с хиньим хвостом рукой. — Аккуратнее с ним. — Да я уж понял. Он даже не говорит, — врач взвесил рину на руках, подняв антенны, и присматривался к затылку существа. — Они все тут глухонемые. Что эти, что детёныши. Маленький хин мельком заметил ртутнобрюха, тоже наблюдавшего за ним. Большая клешня приблизилась и подобрала когтистую заднюю лапу, но осторожно. Лери не играли с рину, но с интересом рассматривали, как дети, впервые увидевшие котёнка. Осторожно прикасались к его тельцу, боясь повредить. — А как ты думаешь, что у него внутри? — Задал вопрос лекарь, когда ощупывал мягкое брюхо гривастого. — Посмотрим? Он чем-то заполнен. Тучка выхватила Ирланду, так взволновавшись, что один её глаз заклинило. Зрачок в другом принял вид пятигранника, в то время как в другом остался спокоен и лишь дёрнулся. — Давай не будем экспериментировать! — вздыбила антенны хвостатка и расправила свой куцый хвост. Она встряхнула головой, и зрачки вмиг выровнялись. Послышался озадаченный тихий писк. Наверное, хин этим что-то говорил. — Может, у него там просто груз. Чего удивительного? — сказала крылатая цистерна, начав парить. — Лучше б ты мне помог. Как взлететь-то отсюда — я не подумал. Ртутнобрюх поднял свою тушу и, осторожно переступая лапами и руками, подавался то в ту сторону, то в эту. «Днище» тёрлось об хлам, мешая пройти дальше. Гигант по возможности убирал мусор с пути мощной клешнёй. Он заметил возле здания довольно широкую площадь, с которой мог бы взлететь. Оставалось лишь доползти до неё. С ртутью парусник не любил расставаться без причины, и сейчас тоже был не повод. Но тут эйло осел, примяв собою железки. Не потому, что устал, а из-за громкого сигнала где-то неподалёку. Ведь просто так он бы не задрал антенны, подняв голову над телом. — Думаю, есть дела поважнее, чем глядеть на кишки этого создания, — Тучка похлопала лекаря по крыльям, как бы подгоняя его. Тот молча, вовсе не раздумывая, присел и подпрыгнул, дав волю своим пернатым конечностям. Позабыв обо всём, он помчался к пациенту. Но понял ли Ирланду, не слышавший даже звуков? Ртутнобрюх тоже молча удалился. Он прополз к разрушенной прихожей, а затем, как ни странно, забрался на остатки стены, которые окончательно уничтожило его пузо. Он был совершенно дикий, не был ни к чему привязан. В отличие от Тучки. Смешно дёргая хвостом, ртутный толстяк скрылся за руинами. Теперь город стал руинами... Но взамен другие руины стали городом. Иначе куда теперь направлялся этот парусокрылый? А длиннохвост остался... — Ладно. Идём, мерзлявый, — сказала себе на антенны Тучка и повернулась к лестнице, уходящей во тьму. ...Но рину не пошёл за ней в подвал. Она немного подождала, смотря на его поднятую к небу мордочку. — Я теперь никогда не услышу, как он говорит. Он опустил голову, смотря на Тучу. Так он провёл некоторое время, замечая, как поредели белые тучи и пошёл мелкий блестящий снег. Бескрылая подошла ближе, чего-то ожидая, и, не заметив ничего нового, присела рядом с хином на колени. Тучка наклонилась, сперва пригладив хина по голове, затем приложив ладонь к его носу. Обратив к себе внимание, эйло мигнул девятигранниками в своих спокойных глазах. — Тебя-то я без слов пойму, — ответил ей завропод. — Думаешь, что не так уж всё и плохо? — Не так уж всё и плохо, — говорила ему про себя Тучка, — Крылья можно и отрастить. Главное — карат сберечь.***
Сказав что-то отрывисто, Туман замолк, когда всё тело, тряхнув, потянуло куда-то в один момент со жгучей, режущей болью в плотном крыле. Это был шок для человека, простого человека, никогда не размышлявшего о том, что где-то далеко всё совсем иначе. И в один момент это «иначе» стало осязаемо, как собственное дыхание. Дышал эйло бешено. Дышал сквозь стиснутые зубы, прижав к себе руки, которые ходили вперёд и назад вслед за грудной клеткой. Он был не готов. Со стороны выглядело, как крупный птах просто поломался о железную корягу. Он незримо видел, как пачками разрывались прочные нервы и что-то холодное стекало по чувствительным перьям. В крыльях, не свойственных человеку, жгло так, что отдавало в своих родных конечностях, через антенны вырывалось в плач. Где-то плоть содралась кусками. Конёк крыши, задетый сателлитом, мучал лери недолго. Закончив своё дело, он отпустил несчастное создание в острые лапы других развалин. Всё происходило мгновенно, но для Лео каждый миг растягивался на вязкие неприятные часы. Туман не мог от боли шевельнуться. Его руки ослабли и безвольно повисли, хоть и остались целы. Второе крыло тоже начало страдать, сначала неприятно уткнувшись в стену, смявшись об неё, затем проехав по чему-то, исполосовавшему кродон. Вскоре крыльями эти серебряные лохмотья уже трудно было назвать. Голос же затерялся и пропал, оставив от себя сипение напряжённых лёгких. Но Леонард кричал громко, просто не понимал, как. «Я очень сильно ранен. Зову ближайшего лекаря», — не просто заплакал, заревел корнотеку. Узкая улица дала о себе знать. Сателлит остановился, ещё немного проехав на крыльях, оставивших за собой две блестящие дорожки переквы и рваные паутинки нервов на острых углах. Тело, одно целое с тем, что осталось от прекрасных лётных конечностей, беспомощно повисло на них в нескольких сантиметрах от земли. Ощущения даже после этого были просто кошмарными. Внутри словно всё перемешалось, не хватало мнимого воздуха, и Леонард обречённо задыхался, никак не понимая, почему до сих пор оставался жив. Даже эти попытки дыхания отзывались болью в теле: позвоночник как будто вот-вот готов был отделиться от рёбер и перемычек, а те бесконечно долго выдавливали внутренности. Во рту сама собой натекла лужица прохладной безвкусной переквы, поднимающаяся из смятой требухи. Корнотеку собрался силами для того, чтобы всего лишь поднять к лицу руку. На замыленном фоне он замечал лишь отблески ползущих по ладони капель. Он уже не замечал, как весь истекал кровью и напрочь позабыл о дыхании, словно уже в нём не нуждался. Боль напоминала, что в этом странном теле ещё теплилась жизнь. Но последнюю эйло не ощущал, а боль отнимала из чувств руки и ноги. Треугольники, недвижимо застывшие в глазах, смотрели в пространство. Даже не на крылатого «человека», приземлившегося впереди. Лишь через несколько секунд зрачки резко переместились и замерли снова. Лери приблизился к висящему безмолвному телу, усмирив свои скальпели, предвкушавшие новую работу. Лекарю, видевшему всё это, уже было совершенно не до радости. Он знал, что не смог ничего поделать. Он протянул свою тощую серую руку к Леонарду, словно надеясь взять ей этого огромного птаха, как бумажный самолётик, и вытащить из когтистых лап тёмных зданий. И это было всё, что он мог сейчас сделать. Корнотеку перевёл к руке зрачки. Джеспер погладил его, проведя ладонью по перемычкам и окрасив свои пальцы серебром. — Прости, — спокойно выговорил Йохансен, хотя его душа была так же, как те крылья, изодрана сейчас. Изодрана об треугольники в глазах Лео. — Меня прости. Небольшая дымка тумана вокруг расступалась. Проступали на небе яркие диски светил. Призрачно-серое утро превращалось в ясный день, совсем не подходящий ко всему случившемуся. Но это жизнь была такая, не совпадающая с тем, о чём люди думали. — Тебя здесь не должно было быть, — продолжал эйло, чувствуя, что должен был об этом рассказать. — Я тебя... сюда призвал, Лео. В голове защёлкало. Захотелось прижаться к изнывающему от боли существу, вылупившемуся своими глупыми глазами. Обнять. Затем высвободить. Затем вылечить и присматривать за ним. Но Джеспер боялся сделать ещё больнее и стоял перед Туманом, как неживой, тоже уткнувшись в него зрачками. Сателлит плакал, лекарь перебирал слова, неловко выговаривая, как будто стесняясь. И не от плохих знаний французского, нет. Эйло почти свободно обращался с языком, только вот, весь дрожал от чего-то. — ...не бойся меня... — среди прочего выговорил Джеспер, — Я такого не хотел. И задрал антенны, поймавшие дальний щебет: «Внимание — я приземляюсь рядом». Лекарь обернулся, подняв голову. Он увидел крылатого, снижающегося прямо к этому месту. Образ в приёмнике полностью совпадал с белобрюшкой, легко порхающей над городом. Но тот был не один. От сидевшего на воздушной птахе лери развевался на ветру плащ. Вскоре Джеспер разглядел и самого наездника. — Ты всё видела? — сказал он ему. — Зачем я схватила первого свободного эйло и скорее летела сюда? Конечно, я всё видела! Крылатый сел, и Альва тут же с него соскочила. Белобрюшка поднялась и подошла туда же, куда и она — к израненному вожаку, который уже не замечал собственного плача. Печальная нескладная песня отзывалась в голове у Джеспера. — Это Альва... Она тебя очень любит, всей душой, — немного веселее, но совсем немного, сказал врач Туману, вытянув пер и проведя по его стёклышку с трёхгранником, по щеке, разукрашенной светлыми морозными узорами. И внезапно зрачки Лео набрали по пять граней. Видно, что он очень хотел что-то произнести, но, увы, не мог. При взгляде на токарника, когда птах через силу передвинул зрачки, они засияли счастьем. И Альва в ответ тоже не могла сдержать свои глаза от чувств, забывая о своём природном безразличии. Она подошла к сателлиту, протягивая к нему руки. Джеспер знал, что Леонарду всё ещё было очень больно, и объятия сделали бы только хуже. «Нет», — дрожащим сигналом произнёс лекарь. — Не стоит, — добавил он голосом. Наземная остановилась. Белобрюх лежал рядом на своём животе, подняв голову и смотря на всех троих. Его сложные трели Йохансен теперь еле понимал, и пришлось дикарю изъясниться по-простому. «Слушай. Усыпи редкомаха. Он сильно болит», — эйло приподнял руку лекаря одной из своих лапок-перов. Он был настроен серьёзно. Джеспер, вздохнув лишь про себя, взглянул на парусокрылого: — «Хорошо». Но просто так он бы ни за что не оставил друга сейчас. Толком не объяснившись перед тем, кто так жалобно смотрел на непонятных ему существ. — Это долго объяснять, да и незачем, — он отвёл глаза в сторону, словно был в чём-то виноват. — Просто я буду знать, что ты живёшь где-то в его душе. В душе Редкомаха... Это его тело, но, как сказать, это и есть ты. Только где-то далеко в будущем. Ты научил меня летать, ты всему меня научил. Без тебя я бы совсем пропал, а сейчас — ты без меня. И она бы без тебя пропала. Лекарь положил руку Альве на плечо. Переглянувшись, он уступил ей слово в этом маленьком прощании. Но она толком не понимала, кто был этот «живущий в душе», смотря на мелкокрылого семигранниками. Но всё же высказала то, что хотела, сквозь скорбящие пятигранники: — Ты когда-то спас мне жизнь, и я думала... Я думала, что это глупая мысль, но скажу хоть тебе... — настала пауза. И Альва рассказала... О том далёком, уже недоступном доме, где прошли земные дни с тем, кого она всей душой любила, кого не хотела терять. Ведь профессия, где надо было летать на отдельных от тела крыльях, несла в себе большую опасность. Она оставляла тревожные мысли каждый раз, когда родной для той земной женщины человек отправлялся в путь. И пусть он просто доставлял грузы, он всё равно знал, что супруга каждый этот раз будет встречать его трепетными объятиями, будто не виделась с ним целый век. И после того, как токарник высказался до конца, Троллейбусорог вновь резко переменился в зрачках. Отчего-то слабая рука приподнялась, а в глазах засветились яркие девятигранники. Они были не только у Леонарда, улыбалась Альва печальной радостью. Джеспер был за них счастлив. «И если бы не я, то ничего бы этого не было, — думал он. — Но ему больно» Прошло ещё какое-то время. Джеспер хотел оборвать наконец мучения вожака, но и не хотел быть причиной их с Альвой расставания, пока неизвестно, навсегда ли. Белобрюшка желала, чтобы лекарь выполнил первое. Ей, казалось, было корнотеку ещё жальче, чем чьему-то хорошему другу и помощнику. Сизошкурый обернулся от тычка в крыло. Пухлый эйло стоял перед ним, поднявшись на ноги: «Слушай. Слушай. Слушай. ???» Видимо, этой неестественной позой он хотел привлечь к себе внимание. Сложил руки по бокам и опустил голову к лекарю, смотря семигранными зрачками. «Слышно хорошо», — Джеспер погладил того по брюху, успокоив, и пернатый снова лёг на живот. — Ему пора, — услышал наземный лери. Надо было уступить место. А затем лекарь обратился к «Туману»: — Извини, что пришлось достать тебя из глубины его души. Может, ты вспомнишь это в своей земной жизни, как дурной сон. Но для нас всё это было по-настоящему. Без этого мы бы ничего не поняли. Никто из нас... — он поднял руку, прислонив ладонь к груди некогда сильного существа: — Возвращайся в мир, который ты знаешь, Лео. Проснись... С тихим щелчком Леонард проснулся. И кто знал тогда, что же это щёлкнуло: жёлудь ли упал на карниз, скрипнула старенькая мебель, тикнули часы, или чьи-то странные глаза издали этот звук.СЛОВАРИК
Как охота началась — в природном поведении хинов есть «охотничий момент», когда высвобождается много энергии. Возникает при эмоциональном возбуждении или аппетите, очень помогал предкам нынешних хинов при охоте или быстром принятии решений. И усидеть на месте в такой момент сложно. Аналогично выражению «шило в одном месте». Всё, чего у детей нет — этим выражением лери обобщают свои придатки, которых соответственно нет у людей в том виде, в каком они есть у лери: плащи, хвосты, перы, крылья, лапки и т.д. Свет мира — в понимании лери это свет звёзд, которые являются светилами Зесамоэ. Светится не «солнце», а мир. Такое необычное понимание возникло из-за того, что звёзды, как слишком яркие источники света, для лери представлены чёрными пятнами, поэтому телендоры не соотносили их с тем, что может светиться.