***
Услышав шум множества голосов среди ветра, эйло спикировал вниз. Вскоре Джеспер разглядел среди развалин огромный телендорский «самолёт», потерпевший крушение прямо посреди города. Но спасение утопающих — дело рук их самих, и поэтому диковинный транспорт пытался проползти на место посвободнее. Вокруг бедняги столпились радонийцы, пытавшиеся его остановить, но у них не особо хорошо это получалось. Лекарь прежде всего пытался выхватить из общей картинки светящиеся глаза. Но он не обнаружил их. Да и головы особо не углядел. Это был не лери! Большой робот с неподвижным корпусом сложил пластинчатые крылья, пряча их в специальных пазухах. Под брюхом проглядывало множество мелких лап: какие-то были как у насекомого, какие-то представляли из себя небольшие дуги, на которых туловище перекатывалось вперёд, где-то скребла по земле плотная металлическая щетина. Телендор блестел синевой, разнообразие продуманных природой мелочей на нём завораживало. А сияющая полоса вдоль его корпуса внезапно замелькала появившимся на ней белым просветом. «Помоги. Позови грузоподъёмную помощь. Зову на помощь — нет помощи», — высказал железный зверь через свои «глаза». Он вытянул длинные лапки, подвинув какой-то лист так, чтобы эйло было где приземлиться. Йохансен из уважения сел на эту маленькую платформу. Но прежде, чем помочь животному своей природы, крылатый обратился к людям. Он легко перепорхнул на уцелевшую часть улицы, преодолев яму, в которой находился «самолёт». На краю он оставил говорилку. — Народ! Народ, послушайте, — громко произнёс Джеспер, и многие из окруживших его прислушались, а гул в толпе прекратился. Он продолжил: — Ничего не делайте, он не причинит вам вреда. Сейчас я всё улажу… — Откуда тебе знать об этой штуке? — недоверчиво тяфкнул какой-то хин. — Лучше останови её! — крикнул кто-то ещё. Поняв, что говорить с той махиной имело больший смысл, чем с раздражённым людом, крылатый выставил вперёд ладони, чтобы успокоить всех, а затем взял обратно сигнальник и взлетел. Приземлился он уже на самого телендора. Площади огромного длинного тела хватило бы на взлёт такого эйло, как Тучка. Лекарь же быстро пробежался по нему, осматривая «самолёт» с разных сторон. Тот вновь повторил свою просьбу. — Не волнуйся, малыш, сейчас… — прошептал Джеспер, оглядываясь по сторонам. Пришлось отключить «говорящий цветок», что отпугивал каждое стремившееся сюда дитя Виндоверы. Радонийцы всё возмущались, но Джеспер их не слушал. Он летал вокруг, останавливаясь на козырьках и выступах домов, чтобы разъяснить получше. Рассказать о том, что же сейчас должно было произойти. Но люди с хинами не все особо вслушивались. Некоторые даже кидались в лери чем попало, ругали за бездействие. Но тут послышались взмахи больших крыльев. Горожане, погрузившиеся в его тень, в ужасе задрали головы на гигантского птаха, приближающегося к земле. Долговязый эйло спускался медленно, нагнетая ветер в улочки. Жители стали разбегаться, но прочнокрылый даже не коснулся земли. Немного спикировав на полностью распахнутых крыльях, он выставил длинные руки и схватил ими робота, с ним же взмыл вверх. Какая поразительная сила крылась в этом «драконе»! Поднявшись ещё выше, пока тяжесть не начала тормозить его, эйло выпустил телендора, и тот сразу, как по команде, встал на крыло. Два огромных существа двигались медлительно в глазах радонийцев и Джеспера, и это ещё больше нагнетало какую-то чуждость, какой-то тайный страх. Но выглядело это впечатляюще. Ветряк, которого только что высвободили, делал взмах за взмахом, наращивая ту скорость, которая свойственна была его земным «собратьям». Вокруг робота появилось какое-то свечение, и он стремительно улетел вдаль. «Хорошо!» — радостно промигали его полоски-глаза, пока он не скрылся за угловатой стеной зданий.***
Вот так я и спас того крылатого зверя. У хинов эти телендоры как-то называются, не помню точно, как. Но Туман их зовёт ветряками. Говорит, что этот зверь по ветру летит, когда разгонится. Яму он оставил приличную. Я надеялся, что ветряк никого не раздавил, когда упал здесь. В чём была причина его остановки — я так и не выяснил. То ли электричество внезапно кончилось, то ли кто-то выстрелил в него с земли. Но я не строитель, поэтому не стал ничего восстанавливать без ведома, только осмотрел яму, где текла вода из разорванных труб, блестела разрушенная мозаика брусчатки и зияли среди титанических перекладин щели, ведущие в бездну. Туда, под эти перекрытия, люди за всю историю Радонии никогда не спускались и сейчас бы вряд ли осмелились. Народ перестал на меня злиться: все были слишком напуганы, многие вовсе убежали куда-то. Я не стал их успокаивать, ведь они сами меня не послушали. Ну и что же, я продолжил своё дело. Весь день я летал по городу с этим говорящим цветком в руках. И оно того стоило, честно говоря. Но я не хотел всё время находиться на дежурстве, даже лери не под силу работать двадцать четыре на семь. Я же не стальной. Сталь — это люди придумали. Я состою из природных металлов.***
Антенны Альвы дёрнулись вслед за фразой, прозвучавшей довольно громко. Она хотела привыкнуть к этому. Теперь ей нужно было смириться с тем, что каждые три минуты её настойчиво просили ничего не трогать. Руки задрожали и чуть не выронили пластину, которую токарник прилаживал к стене. А где-то с краю неба пролетел эйло с голосящим ящиком в руках. Альва помогала строителям восстанавливать здание и решила провести всю ночь здесь, в развалинах жилого дома. Она голыми руками сваривала вместе металлические балки. Их же она без труда носила по лестнице на этажи. Из них собирала каркас стен, на который затем крепила большие листы и закладывала между ними трубы. Рабочие начинали ей даже завидовать. Иредр не придавал этому значения, совсем, хоть и был рад поговорить с кем-то, кроме Троллейбусорога. Пока не вспомнил о нём самом. — Я пойду, — неспешно сказала Альва, заканчивая ряд стенных балок, напоминающих рельсы. — Ненадолго. — Куда ещё? Ты ж в туалет не ходишь, — откликнулся ей кто-то из её нынешних коллег. — Мне надо проведать Леонарда. — Посреди ночи? — Да он уже выспался. Мы же не люди! Сколько прошло уже? Четыре часа? — Всё равно тебя не пустят в больницу, — бросив свои дела, рабочий подошёл к Альве, чтобы сказать ей прямо в лицо. — Ты забыла, что здания у нас по человеческому расписанию открываются? — Но мне очень надо, — зрачки иредра на миг сложились в шестигранники. — Я волнуюсь. Он чуть не погиб, а я… я и так вам добровольно помогаю. — Пусть идёт! — окликнул двоих кто-то третий с лестницы. — Её проблема! Строитель, ведущий с Альвой диалог, вздохнул: — Ладно, давай. Отпросись у бригадира и беги куда надо. Но возвращайся потом, без тебя мы так быстро не закончим. От такого комплимента токарник даже улыбнулся глазами: — Всегда рада помочь.***
Несмотря на предостережения, Альву всё-таки пустили в больницу. Ночные дежурные здоровались с ней, пока та шла до нужной комнаты. — Только не входите пока. Я не хочу, чтобы нас беспокоили, — сообщил иредр прежде, чем открыть дверь к Леонарду. И вот в палате за закрывающейся дверью исчезли лучи света из коридора. Остались свечения: нежно-зелёное и ультрафиолетовое. Троллейбусорог выспался ещё днём, а сейчас просто водил зрачками по комнате, впадая в свои мысли. Он был настолько в них погружен, что Альву заметил не сразу. — Здравствуй, радость моя, — прошептал он, будто хотел вздремнуть, но на самом деле не хотел мешать врачам. Ведь голос у сателлита в повседневном тоне был довольно громким. — Здравствуй, Лео, — Альва присела на край кровати, на то самое место, где была и днём. С собой у неё была сумка, в которой иредр стал что-то искать. В это время Туман показал шестигранные зрачки: — Можешь меня так не называть? Я Редкомах, и… Токарник взглянул ему в глаза: — В чём дело? — Лео больше нет. Он — это не я, понимаешь? Альва с семигранниками медленно вытащила руку из сумки, видимо, передумав доставать что-то. — Я не хочу носить имя, которое уже мне не принадлежит и которое мне даже не подходит, — объяснил эйло. — Хорошо… Наземная метала взгляд от своего супруга к сумке, к окну, к маленькой трещине в плитке над раковиной. — Что ты хотела, Альва? Ты мне принесла что-то? Брусок? — Ах, забыла совсем, — опомнилась она. И достала из сумки уличный термометр. Наверное, она подобрала его с руин, оставшихся от домов. Альва показала на серебристую полоску внутри стеклянной трубки, постучала по ней ногтем. — Можно мне… поговорить с ним? От вида ртути глаза корнотеку заимели пятигранники. Лери боязливо смотрел на кровяной металл. Он не спеша ответил: — Не надо. Это неправильно… — Ну хотя бы один раз. Последний. Я успокою его, он же меня знает! — Слушай. Давай оставим Леонарда в покое. Его ведь давно уже нет. Ты можешь, конечно, открыть мне рот и споить эту ртуть, но правильно ли это будет? Тут иредр задумался и отвёл взгляд. Но всё-таки термометр Альва держала перед Редкомахом. — Он снова очнётся напуганным. В этом непонятном теле, в этом месте, обездвиженный. И он будет смотреть на тебя, Альва. Ты бы хотела, чтобы он тебя увидел такой? Она опустила руку, сложив ртутный прибор обратно в сумку. — Не очень… — тихонько произнёс токарник. — Он всего лишь память, модель, сломанная человеческая душонка, завалявшаяся в моём карате. Тебе надо его отпустить. — Просто ты единственный носитель этой памяти. Альва наклонилась и припала к сателлиту, обняв его массивное тело. Она как-то быстро смирилась с тем, что Леонард безвозвратно остался в прошлом. Шкуру холодили металлические перемычки, шуршал севоз под руками. От прежнего человека в этом лери не осталось практически ничего. — Не волнуйся, моя хорошая. Я тебя люблю так же сильно, как и он, — произнёс Туман без эмоций, смотря в потолок восьмигранниками. — Не обманывай, ты просто копируешь его для меня. — По-другому не могу. Прости уж…***
Мы с Ричардом не спали всю ночь, мы сидели на «энергетиках». Точнее, я один всё не мог отдохнуть, Мелону хватило энергии со всех его предыдущих «обедов». Я соорудил небольшую зарядку, как ни странно, для зарядки, и ставил её на… кхм, зарядку, пока я был в полёте. Но всё же под утро меня схватила какая-то усталость. Так бы я мог хоть всю жизнь подзаряжаться и снова отправляться делать что-нибудь, но у лери был предусмотрен настоящий отдых. Не зря же они спят. Во время вылета Ричарда я попытался разузнать подробнее о схеме сигнальника, чтобы по его подобию сделать уже «радиовышки», но в Радонии уже давно растеряли все рецепты изготовления подобных штуковин. Даже в музее (каким-то чудом уцелевшем) не осталось подробных упоминаний о «говорящем цветке». Пришлось импровизировать. Я собрал стайку помощников лекаря, которые беспрекословно меня слушались, и распределил по городу. Каждый эйло-мотылёк сидел где-нибудь на трубе, задрав антенны, и заявлял на всю округу о неприкосновенности этого места. Было много вопросов. Очень много. Они думали, что я сумасшедший, ведь вместо того, чтобы кого-то лечить, я собрал из них хор! Возмутительно! Так что это было ненадолго. Я одолжил сигнальник у Ричарда и отправился к тем, кто точно разбирался во всякой электронике — к самим электронным существам. Они уже за это время, я заметил, хорошо освоились. От дома Альвы не осталось ни следа, а та тропа, по которой Туман ходил от упавшей вышки к тому дому, исчезла за новыми строениями. Вышку, кстати, поднимать почему-то не стали, а сделали из неё длинную площадку. Видимо, так было проще. Меня немного пробивало на грусть, когда я смотрел на застроенные руины. Какая-то ностальгия, что ли. Здесь я тренировался в своих движениях, в полётах, здесь я как лери впервые побывал самим собой, хоть и недолго. Это была моя детская площадка. Сейчас — уже разрушенная. И тут я свернул вбок, я вспомнил про «голубятню», и внутренняя тревога не отпускала меня от этой мысли. Почтовый домик встретил меня как и прежде — ветхим, но не развалившимся. Он стоял слишком близко к городу, и сигнал «не тронь» смог защитить строение. Я приземлился на взлётную полосу и немного пробежался по ней, затем перешёл на простой шаг. Под моими ногами чавкала серая слякоть. Когда я приближался к старому дому Троллейбусорога, то услышал в нём чьи-то шаги. Я насторожился… Я заглянул внутрь, пройдя через дверь для сателлита, и внизу, где стояла моя телега, бродил незнакомый мне эйло. Он всё с интересом рассматривал, а иногда даже трогал. Сигнал запрещал менять предметы местами или забирать, но касаться — нет. Крылатый проверил на прочность жердь для сна, и я увидел, как он линьковым пером стёр снежный налёт на металлической табличке под нею. «Кейкро́сс» — прочитал я. На энори это было названием одного растения, ну а тут это было именем того, кто нашёл своё место. Нашёл после этой долгой разлуки. Это был кэфхо́та — падальщик, судя по длинным металлическим пальцам на ступнях, которые чуть прикрывал длинный сорочий хвост. Я поздоровался с этим лери, и он через язык жестов сказал мне, что это место пробуждало в нём тёплые чувства. Это было так искренне. Я не мог не взять его с собой в город. Но, конечно, я забрал с собой и вещи, как можно больше. Я выбирал самые нужные и ценные, как мне казалось, предметы Редкомаха. Хотя, зная его, я бы не удивился, если бы он обозвал всё хламом. Но он ведь в чём-то прав — нужно было оставить хлам. Оставить прошлое. В Радонии в тот день стояла унылая погода, сонная. Всё небо плыло волнами разных оттенков серого с белым. Кейкросс печально смотрел на разрушенный город. Он попросил меня остановиться, и мы приземлились на остатки здания. «Что случилось? Почему дома стали горами ресурсов?» — сказал мне крылатый. Я выдумал историю про сильную бурю, чтобы не вдаваться в подробности. Ну и… не хотел расстраивать. Вожак крылатых не мог поступить неправильно, и быть разрушительной силой тоже не мог. Кейкросс посчитал это странным, ведь буря не могла вызвать такие масштабные разрушения. Тогда я скинул произошедшее на очень мощную бурю, каких ещё не видели радонийцы никогда. Падальщик мне поверил. «Я боюсь такой бури. Она может разорвать меня ветром», — сказал он, и после этого мы полетели дальше.***
Дверь открылась перед двумя эйло. Человек, встретивший гостей, спокойно посмотрел на Джеспера, но с удивлением взглянул на второго лери. — Мистер Мелон? — с непониманием обронил он. — Нет, это не он, — тут же ответил Йохансен и похлопал молчаливого крылатого по плечу. — Но тоже воспитанный и очень исполнительный. Зовите его Кейкросс. Падальщик перевёл взгляд к лекарю, затем сказал что-то и жестом подозвал к себе человека. Джеспер поправил крылатого: — Да нет же, друг, не зови его сюда. Это я ему сказал, чтобы он звал тебя по имени. Поняв всё, Кейкросс приоткрыл рот и закрыл его. — Погодите-ка, — сказал человек. — Вы хотите сказать, что где-то откопали живого радонийского лери? Это правда он?! — Подлинный! — лекарь повернул кэфхоту боком и оттопырил его боковой пер, за которым всё было исписано прочной краской. Искусно нанесённые буквы были работой лери по лери. Родом из тех глубоких времён, когда электронные мастера выполняли львиную долю всех людских хлопот. — И он очень хочет поработать курьером. Он всё знает и понимает вас, ему просто надо всё вспомнить. Кейкросс очень долго прожил на востоке, и он, возможно, даже старше Троллейбусорога. — Ну… Эм… Проходите.***
И когда я завёл его внутрь, кэфхота был в восторге. Так всё разглядывал. И даже неуверенно протянул руку человеку. Он помнил, как здороваться рукопожатием! В общем, я оставил Кейкросса в пункте доставки грузов, который временно организовали в одном магазинчике. Лерёк быстро сообразил, что куда нужно отнести. И неудивительно, ведь он понимал энори. Пришлось, правда, ему антенны отключить, чтобы ничто не отвлекало. А так надели на него опознавательную накидку, которую я быстро подогнал под него — и вперёд. А сам я направился к больнице. Близилось время открытия для посетителей…***
Услышав скрип, Туман живо переметнул взгляд к двери. — Привет, Лео. Смотри, что я тебе принёс. Джеспер быстрым шагом подошёл к кровати, поставив сумку на столик рядом. Он спешил, даже крылья были приподняты. — Надеюсь, это не ртуть, — безразлично ответил сателлит. — Нет. С чего ты взял? — оглянулся к нему лекарь и достал из сумки две увесистых штуковины, напоминающие электронные устройства в виде ёлочек. — Ладно. Крепи их. Я уже скучаю по своему родному голосу. Йохансен взял длинную антенну одной рукой, а другой примерял сенсор, чтобы закрепить его. Перы резво приблизились к месту соединения и стали тянуть маленькие проводки к «ёлочке». Другие инструменты замазали это всё металлом, и всё было готово. Взяв следующую «деталь» от корнотеку, Джеспер перешёл к другой стороне кровати. — А может, тебе попробовать встать? Я думаю, за эти пару дней раны затянулись. — Ты что, шутишь? — перевёл к нему взгляд Редкомах. — Ещё вчера всё было нормально. Эх, тебе ещё учиться и учиться. Тебе ещё к этому привыкать. Мы не люди, чтобы валяться неделю в кровати из-за одной ранки. — Я думал, ты слишком самоуверен… из-за одной ранки, да ты чуть не погиб, — последнее малый эйло пробормотал себе. И вот, вторая антенна была уже готова. — Самоуверен я был, когда вёл стаю на Радонию, — зрачки Лео стали семигранниками. — Такого больше не повторится. Он смотрел, как рука лекаря опустилась ему на грудь, и после этого почувствовал свои мышцы, как и прежде — своими. — Не стесняйся просить помощи, — сказал Джеспер, взяв Тумана за руку, чтобы тот вслед за жестом начал подниматься. — Мы тебя с Альвой чуть ли не сами вдвоём тащили. Люди помогали, конечно, но они все, вместе взятые, даже с одним лери не сравнятся. — Отпусти руку. — А, хорошо, — лекарь оставил его в покое. — Я пока сам справлюсь. Корнотеку зашевелился, за чем мелкокрылый внимательно наблюдал. Джеспер был готов ко всему, что бы пошло не так. Леонард сперва поднял свои руки по очереди, попробовал сложить их на животе. Затем одной он упёрся в кровать, чтобы перевернуться. Ноги поднялись острыми коленями. — Вот теперь помоги. Хвост мешается. Стоило ему попросить о помощи, Джеспер был тут как тут. Он придерживал громадные антенны и пластины-перья, пока Троллейбусорог медленно переходил в сидячее положение. Легко было понять, насколько тяжело для такого существа было вставать со спины, на которой оно никогда не лежало. Кровать изнывала скрипом от каждого движения. Наконец-то сев прямо, сателлит набрал полную грудь воздуха. Приятно, раскрываясь, хрустнули косточки рёбер и перемычек. Эйло сидел на самом краешке кровати, в то время как с другого свешивался треугольный кончик его хвоста. — Теперь мне гораздо лучше, хоть и поза эта тоже непривычная, — высказался Лео, наклонившись вперёд и оперевшись руками в колени. — Но без моих крыльев, боюсь, я не встану. — Это мы ещё посмотрим, — подбадривая, произнёс лекарь и взялся за его рога. — Вот так, попробуй. Я буду создавать противовес. Гигант неохотно двинулся вперёд, сначала нагнувшись ещё дальше, а затем напрягая все оставшиеся жилы. Хвост потянулся за ним. Троллейбусорог поднимался, выставив руки вперёд, разгибал ноги. Джеспер старательно держал антенны, укрепившись на них своим захватом, но даже ему было тяжело поддерживать вес такой внушительной металлоконструкции. Он упирался коленями в кровать, но и та поскрипывала. И Туман ещё не встал в полный рост. Мешало ему не только отсутствие баланса, но и высота потолка. Коснувшись его краешком волос, корнотеку дрогнул и пригнулся. Он продолжал стоять на полусогнутых ногах, боясь пошевелиться. — Джеспи, — обратился он к другу, — давай, я сейчас перелягу на живот, как мне удобнее, раз уж поднялся. Для меня здесь слишком тесно. Люди такие крохотные существа, и они точно не строили это под меня. — Что ж, как скажешь, дружище, — Йохансен уводил антенны вбок, не забывая перемещать и огромный хвост, чтобы помочь бескрылому вернуться в кровать. Редкомах поднял ногу и поставил колено на кровать, затем опёрся рукой. Хвост подёргивался вслед его движениям, и Джеспер чуть не выпустил перья из хватки. Однако он всё же оплошал с хвостом, когда по рукам прошла дрожь от антенн. Перья шлёпнулись на пол. — Чего? Я? — в никуда сказал Лео. — Не обращай внимания, — понял лекарь, подбирая ускользающий хвост. — Хм, ты всё слышишь, это хорошо. Ты быстро идёшь на поправку. — Но это мне. Это точно мне. Говорит: оставайся на месте, остановись, — ответил сателлит, так и замерший в непонятной позе — наполовину на кровати, наполовину на полу. — Но ты же не будешь оставаться вот так, враскоряку, — мелкокрылый похлопал большего эйло по спине, чтобы подтолкнуть его лечь нормально. — Не могу, дружок, сейчас прилетит. Вдруг что-то важное… Не трогай меня. Пришлось послушно ожидать неизвестного, который вот так легко смог подчинить сателлита, которого сам лекарь недавно еле-еле отвадил от гиблого дела. Новый крылатый показался в окне, своей неожиданностью перепугав Джеспера. Туман лишь спокойно приподнял тяжёлые рога, чтобы повернуть голову к нему. Рослый мощный эйло впился в упругое стекло, чтобы освободить себе путь, а лекарь подметил в этом знакомый почерк. — Ранить я тебя не стану, но и портить окно ты не будешь, — уверенный лери подошёл к окну, сдвинув его в сторону. Удивлённый строитель застыл, стоя на карнизе на полусогнутых ногах. Поняв, в чём дело, он вспомнил о своей миссии и вошёл в комнату. Он подошёл к сателлиту, чтобы смело сказать ему: — Остановись. Ничего не делай. Прочнокрыл внимательно осматривал гиганта, следя за тем, чтобы тот не двинулся даже на чуток. Когда Лео хотел повернуть голову к гостю, тот взялся за неё руками, фиксируя её на месте. — Не двигайся. — Но почему? Я ничего не понимаю в твоих действиях, — ответил ему Туман. — Таково моё задание. Джеспер просто стоял у окна, наблюдая за этой молчаливой картиной. Но кое-что он понял, когда в глазах друга увидел семигранники. Удивление. Сателлит был ошарашен: — И кто тебе это задал? Альва, что ли? Ну, резник такой, в одеждах детёныша. — Знать не знаю такого. Я ребёнка слушал, но был тот не лери, — рассказывал строитель, пересказав во всех подробностях внешность радонийского стрелка. — Я был тогда неисправен, и этот добрый детёныш мне нашёл задание. Правда, для чего, сам не понимаю. Тогда у меня антенны отказали, я и слова не мог выговорить, а вот сейчас всё в порядке, и я вспомнил про своё интересное поручение. И тут корнотеку озарило, он вслух сказал: — Джеспи, будь я человеком, я бы расхохотался. Ты бы слышал его.***
Ситуация и вправду получилась забавной и нелепой. Но главное, что никто не пострадал. Я был за Леонарда очень рад, ведь к нему наконец-то вернулся голос. И ещё, о голосе. Тот странный парень, которого я встретил, оказался говорящим! Правда, слова он странно связывал, но не суть. Несмотря на свою речь, тот строитель оставался дикарём, прекрасным и умным. Да, умным, ведь лери в неволе могли не только умнеть, но и со временем терять свои навыки и воспоминания из жизни на востоке, стирая их из памяти за ненадобностью. В общем, Туман был готов встать на ноги. Я, заручившись помощью у строителя и предупредив дежурных, вынес бескрылого корнотеку на улицу, в больничный дворик, который я расчистил недавно. Вдохнув свежего воздуха и увидев небо, мой друг стал живее. Я помог ему. Мы с прочнокрылом держали его за руки, пока Лео поднимался. Он всё время заваливался вперёд и при этом расстилал хвост, сбивая нас с ног. Но это только разыграло во мне спасателя. Я слетал к ближайшей куче хлама, чтобы сделать для моего пациента костыль под его рост. К низу я приделал звездообразную ножку, чтобы Редкомаху было удобней пользоваться моим изобретением. Ему стало лучше, хоть и он согнулся в три погибели, обеими руками вцепившись в свою жердь. Я подкорректировал его осанку словами, и Лео выпрямился. Не сразу. Он ещё несколько дней ходил сгорбившись, как старик. Но я знал, это должно было вскоре пройти. Человеческие врачи всё думали на его позвоночник и просили меня его проверить ещё раз. Я знал, что даже с повреждённой спиной организм лери мог справиться за две недели. Просто чудо! Но с крыльями… К такому солидному эйло крылья должны были вернуться не раньше, чем через год. Слишком сложная была эта конструкция у сателлита. Она была половиной от него. Леонард порой заводил руку назад и ощупывал спину, отчего его взгляд грустнел. Но затем интерес брал верх. Он просил меня посчитать, сколько блестело на нём металлических позвонков, выглядывающих своими спинками из белоснежного кродона. Тщательно их ощупывал, ведь с прежним телом он бы ни за что не дотянулся бы до них руками. Он просил меня принести ему два зеркала, чтобы рассмотреть себя позади. Новые знания его утешали, а я помогал ему в этом. Я был его стаей. И Альва тоже, но меньше. Будь она крылатым лери, думаю, его чувства к ней раскрылись бы на полную. Всё-таки у нас с Туманом была какая-то особая связь. Если он хотел есть, то принести воды он просил именно меня, даже, если его любимая была рядом. А, может, он так освобождал её от забот. Так Лео заботился о ней, а я о Лео.***
Итак. Раз с задачей антивандального барьера справлялись другие крылатые, мы с Ричардом были освобождены и занялись новыми делами. Вспомнив о Кейкроссе, который уже обжился на новом рабочем месте, я предложил посыльному искать в руинах подобных эйло. Он не очень охотно согласился на это (и несколько раз предлагал мне просто бросить всё и вернуться в Марьёчи, как ни в чём не бывало, но я отказался, а Мелон не мог улететь без меня), но я настоял на том, что раз он был хорош в переговорах, то и найти общий язык с лери у него получилось бы легче. И Ричард слетал туда, вооружившись рупором и уже под конец дня накопив несколько интересных историй из его приключений. О том, как одичавший радониец желал помочь ему привыкнуть к жизни на природе. Как сам Рич заявил — эйло пытался его «споить» тёмной водой. Кто-то не хотел возвращаться к людям, слишком много у тех было душевных шрамов, оставшихся от острых ножей и языков. А один из бывших граждан оказался сбежавшей турбинкой. Это была довольно печальная история. Я сам побеседовал со взрослым говорящим водохлёбом, чья еле-понимаемая речь была будто сыграна на духовом инструменте. Голосовые связки у него давным-давно исчезли, и лери использовал клапаны в глотке, чтобы произносить слова. Если уж люди не в силах выговорить некоторые звуки из языка хинов, что было говорить об этом существе, которому такая грамота давалась с огромным трудом. Он сидел передо мной по-своему: расположив цилиндрическое туловище на полу и подняв голову почти вровень с моим воротником. Стоять на ногах или сидеть на стуле крылатому было совсем неудобно. Ещё удобнее ему было бы общаться жестами, знал бы он их. Немой язык в старой Радонии был наукой профессиональной, и лишь лероводы его знали и учили ему безголосых телендоров. Те, кто оставались людьми, сменившими кожу на серую шкуру, были обязаны выучиться говорить любым методом. Мой собеседник был грузчиком, турбинкой подрабатывая лишь изредка. Всё же встал он на путь лероморфизма за силой, а не за телом-генератором. Лёгкие деньги иногда заставляли его забивать мысли водой и паром, когда он напивался до бочки, подключенный к проводам. Но перемены в Радонии лишили его основной работы, заперев в бесконечном цикле сытости и радости. В барьере. Его сковали по рукам и ногам, даже хвост, считая наперёд попытки выбраться. Никто с ним теперь не разговаривал. Чего болтать с тупой турбинкой? Даже вода ему не приносила радости. Ведь всё так резко оборвалось. О беспокойстве по поводу лери в городе водохлёб в своё время уже знал, но сбрасывал всё это на кучку суеверных людей. До тех пор, пока Туман не совершил то, что совершил. И мой собеседник тогда уже не думал ни о чём, признавая себя тем, кем его считали смотрители, пока не объявился один из его старых верных друзей, кто помог ему выбраться. Пробравшись через город, укрывшиеся в руинах подумывали о перелёте на Южный материк. Но природа взяла своё. Вкусив радость своего существования, эйло не мог отказать Виндовере. Он говорил: «Подумай сам: для хинов я буду такой же турбинкой, может, чуть разумнее, а там я стану тем, кем я был здесь раньше. Собой стану. Ну что сказать ещё, прощай». Я рассказал эту историю людям. Она вызвала в них большой резонанс и даже какое-то сочувствие, которое я наблюдал исключительно редко. Вспоминая о себе, водохлёб бродил по улицам, вдоль которых сновали существа. Они восстанавливали здания. И как будто с того трагичного момента не прошло и дня. Всё та же разруха, оставленная безумной стаей эйло, стихией. Но было тут одно важное отличие — дружба. Люди добре́ли, и довольно быстро. Я не мог в это поверить. Они вспоминали, как удобно было работать вместе. Как играючи лери мастерили и строили, и как просто беседовали по душам. Но жизнь сера, как радонийское небо. Очень многие понимающие, и порой бывшие человеческие эйло интересовались прошлым, постепенно собирая ужасающие знания. Они не только работали, но и заходили в библиотеки, в музей, к возвращению которого к жизни приложил руку и я. Теперь здесь было место для продолжения городской истории. А ещё частью музея стал тот подвал, под которым находилось тайное убежище людей и хинов. Содержимое контейнеров оттуда я аккуратно расположил на стендах. Мы с Ричардом, полностью освобождённые и от рекрутства, как черви зарылись с головой в бумаги. Мы просматривали многовековые архивы в поисках документов «чистокровных» и «обращённых», чтобы вернуть их копии истинным владельцам. Но некоторым место нашлось и в музее… Не все крылатые бездумно разлетались во все стороны, чтобы спастись от охотников. Некоторым хватало смелости остаться, чтобы всё объяснить людям, которые, к сожалению, были непробиваемы. Лери боролись за самих себя, пока из них не повытаскивали караты, покоящиеся теперь под витринами с табличками. Разумных водохлёбов наказывали жестоко. Их не просто превращали в турбинок, но и оставляли совершенно одних, без возможности пообщаться даже с собратьями. Смотрителям тоже запрещалось говорить с ними, только шкуру чистить и разряжать. Узнав это, я вспомнил о том одиноком бедняге, коротавшим свои жалкие дни на ферме Ирланду. Я прилетел к нему и не пожалел об этом.***
Ирланду сладко спал в своём домике на дереве, но Джеспер был слишком поглощён мыслями, терзающими его карат. Стараясь не будить малыша, он как можно тише приземлился в снежную слякоть. Ночи становились теплее с приближением весны. Сегодня было к тому же безветренно — столб пара из трубы спокойно шёл ввысь. Лекарь прошёл к подвальной двери и, ловко взломав замок, двинулся дальше, вниз по лестнице, пока не увидел знакомое свечение на стене. — Привет, — шепнул крылатый, и полноватая туша турбинки зашевелилась, припомнив голос лекаря. Без лишних слов, будто готовя сюрприз, Йохансен прошёл дальше, перешагнув хвост лежащего на боку водохлёба. Тут, рядом с металлической стеной, располагался старый, поросший иссохшим мхом и пылью вентиль. Ирланду при всём желании не смог бы такой сдвинуть. У Джеспера это получилось с небольшим усилием. Застаревший механизм поддался очень легко после мощного толчка, от которого лекарь свалился на пол. Потирая ушибленную щёку, он поднялся. Но, как эйло понял вскоре, не один он это сделал. Почувствовав лёгкость на шее, турбинка сразу ощупала её, и, убедившись в том, что всё это было наяву, выползла из угрюмых объятий барьера. Поднялась она на четвереньки, пригнув голову, от которой к стене тянулись провода. Джеспер тут же расцепил защёлки, надетые на них, и водохлёб смог распахнуть свои рабочие перы. Безмолвный поднял голову, замерев на месте и бессмысленно мотая зрачками, как контуженный. Лекарь улыбался глазами. Он сел на корточки возле освобождённого лери, по-дружески взяв его за руку: — Ты больше не вернёшься сюда, обещаю. Как будто всё понимая, водохлёб обратил к нему взгляд. Слив из турбинки подвальную воду и помогая вновь учиться ходить, сизошкурый повёл её к лестнице. Подъём давался живому генератору не так легко. Бескрылый по привычке волочил брюхо по ступенькам. Пришлось постараться встать на «задние лапы», чтобы преодолеть этот сложный маршрут. Джеспер шёл задом наперёд, держа подопечного за обе руки, и вывел его таким способом на улицу. Водохлёб ярче засветил глазами, не сводя их с высоких зимних крон, за которыми пряталось звёздное небо. Он от удивления даже свалился на живот, не переставая глядеть наверх. Джеспер снова сел на корточки: — С возвращением в мир. Услышав речь, бескрылый мельком глянул на лекаря, но всё равно не отрывал взгляда от такого большого места. — Сколько лет ты там пробыл. Тебе надо это всё переварить. Идём в дом, — Йохансен взял эйло за руку. — Ответить сможешь? Умеешь говорить? Турбинка внимательно посмотрела на собеседника, но никаких знаков не подала… кроме слабого стона. — Ничего, я понимаю. Тебе нужно прийти в себя. Джеспер помог водохлёбу пройти в фермерский домик, где его и оставил. Приподнявшись на руках, безголосый внимательно наблюдал за живностью в террариумах, хоть та практически вся находилась в глубокой дрёме. Лери очень часто ощупывал свою шею. Наверное, всё не мог поверить в то, что произошло. В чудо.***
На утро Ирланду был удивлён не менее самого этого водохлёба. Я вернулся в то время, когда он просыпался и спускался в домик с террариумами. Иногда он доставал из них лежаночки или шищей, набивая ими брюхо на неделю вперёд, но сейчас аппетит у него отбило напрочь, когда он увидел там свернувшуюся калачиком турбинку. Под утро водохлёб заснул, слишком много на него навалилось сегодня нового. Я наблюдал за этим, потушив весь свет в своих глазах, будто я тоже спал. Я выглядывал из-за окна, хотя мог и во весь рост встать — рину бы меня не заметил. В итоге я вошёл в домик и всё ему объяснил. Ну, то есть расписал. Колоски у него хоть и начали подрастать, но не по сантиметру в день, разумеется. Я подумал: если люди начали с лери понемногу ладить, то рано или поздно и турбинок они должны будут высвободить. А об электричестве им было уже незачем беспокоиться, это уже мы с удовольствием решим. По крайней мере, на острове было много крылатых, диких водохлёбов, не измотанных работой. Они могли бы выполнять роли турбинок по очереди или вовсе прилетать в город только для того, чтобы разрядиться. Для них не так важно, по каким проводам ток бежит. На ферме, по словам Ирланду, энергии должно было хватить на несколько дней, прежде чем иссякнет запас накопителя, так что подыскать замену турбинке я не спешил. Мы пробовали разговорить нашего водохлёба, но никакой речи от него не добились. Он всё прекрасно понимал, но жесты не знал, лерский язык глаз — на примитивном уровне, как все юные лери, а говорить отказывался. То ли стеснялся, то ли боялся, то ли всё позабыл. Но ему нравилось наблюдать за зверушками Ирланду. Мы с последним, кстати, решили отправиться в архивы, которые охотнее бы рассказали нам правду. И вот, что мы нашли: Это был всё-таки человеческий лери. При жизни «детёнышем» он недолюбливал телендоров и часто не совсем по-доброму подшучивал над своим соседом — легкокрылом. Тот же со всем своим спокойствием терпел это, хоть и оставался осадок. Ну, дразнил и дразнил, не задирал же. А человек однажды серьёзно заболел. Он настолько забоялся смерти, что несмотря на всё, что он думал о «нечистых и уродливых существах», сам умолял соседа поделиться с ним нашей пищей. И так он начал превращение… Его болезнь улетучилась, но на её месте возникла новая проблема. Не прошло и месяца с начала лероморфизма, очередной железный зверь рухнул замертво по вине людей, и это стало последней каплей для чувственного за свою живность сателлита. Началась охота. На лериота не обращали внимания до поры до времени, пока в нём не пробились признаки будущего водохлёба. Так он и оказался на ферме. Но сначала, будучи в своём человеческом уме, он пытался выбраться, даже сбегал один раз, ненадолго. Когда к нему приходил смотритель, молодой лери кричал проклятия в его адрес, но вскоре турбинка начала получать по заслугам. Стоило подать голос или слишком резко пошевелиться, ему вкалывали порцию сока гималеи. И так повторялось до тех пор, пока он не утихомирился, а затем и вовсе превратился в послушного «чистокровного» лери, мыслящего совсем иначе. С самого начала своей новой жизни он был заперт здесь. Ирланду говорил мне, что когда он стал работать на ферме, то старался сделать жизнь своего водохлёба лучше. Он развлекал его историями, зная наверняка, что турбинка всё поймёт. Турбинка слушала, но не шевелилась. Как и при нас. Уже знакомый мне говорящий водохлёб решил с этим помочь и стал для нашего лери личным репетитором. А я занялся уже другими делами. Помогал… регистрировать эйло! И не только как новый вид транспорта. Некоторые были человеческими, вспоминавшими о своём былом, другие — просто когда-то жившие тут ручные лери, третьи же — прилетевшие вслед за остальными дикари. Но не все так однозначно отнеслись к внезапному гостеприимству людей. Некоторые крылатые из принципа не хотели возвращаться, вспоминая с ужасом эру Охоты. И я их понимаю, я бы сам не поверил. Я не верил, что в то время мы все стояли на пороге новой эры! Эры Перемирия. Эры нового заключенного мира. Я много говорил с Айзеком и Избранником, главами людей и хинов. Как я затем узнал, у рину тоже был свой руководитель, поставленный людьми. Но в общих городских делах он не участвовал, а вёл тихую политическую жизнь, ведь самих малых хинов в Радонии было не то чтобы много. Но это не то, что я хотел вам сказать. «Как вы думаете, они примут моё решение? Я не хотел бы проводить это втихомолку, но и пугать народ как-то не хочется». Айзек готовился к лероморфизму. Эта новость была для нас очень неожиданной. Кликун перестал разговаривать со своим коллегой, многие боялись обсуждать такое. А Лео радовался, что «наконец этот ребёнок повзрослел». Но человеческого мэра можно было понять. Он с детства страдал от непринятия среды и всячески стремился оградить себя от этого. Принимал много лекарств и стал заложником побочных эффектов от них. Это на него сильно давило, не только физически. Он только тогда признался мне, что, несмотря на борьбу с эйло, он им немножко даже завидовал.***
Не буду тянуть, расскажу дальше. С момента крушения Троллейбусорога прошло всего около недели, и к её концу город выглядел совершенно иначе. Руины, что людские, что телендорские, превратились в красивые города. Стиль не изменился, мы восстанавливали всё точь-в-точь как было. Кроме антенн на крышах домов, которые в те тёмные времена были дополнительными генераторами электричества во время частых гроз. Цель благая, конечно, была, но за ней стояли тысячи убитых и разделанных грозовиков, из которых доставали хребет и затылочную часть вместе с длинными перами-громоотводами. Несладко приходилось тут видам-накопителям. Нам с Ричардом тоже пришлось поскорее накапливать силы. Но не для того, чтобы слить их в человеческую коробку с проводами. Эти силы мы готовили, чтобы подняться в воздух и лететь, долго лететь… Мы собирались в Марьёчи!СЛОВАРИК
Ветряк — довольно крупный телендор, предназначенный для переноса по воздуху твёрдых прочных грузов. Он похож на пассажирский самолёт, но вдвое него короче, имеет иссиня-чёрный блестящий окрас и подвижные крылья с хвостом. Внутри телендора располагается грузовой отсек, перекрываемый прочными пластинами. Когда нужно принять груз, ветряк сдвигает эти пластины, расположенные на его спине. Он может неспешно передвигаться самостоятельно по ровной поверхности, но чтобы взлететь, ему требуется разгон. Особый телендор подбрасывает в воздух ветряка, чтобы тот смог встать на крыло. Рельсоукладчик — прочнокрылый титанический эйло, имеющий очень высокий рост (чуть ли не в пятиэтажный дом) и мощные конечности. Он занимается постройкой основ для сооружений, используя самые крупные детали. Он приносит их на место постройки и спаивает вместе. Возле хвоста на бёдрах у рельсоукладчика есть дополнительные зрительные сенсоры (видят светотень и силуэты), чтобы лери было удобнее ориентироваться со своим большим и высоким телом. Взлететь эйло может только на открытых просторных местах, так что часто пользуется телендором, который подбрасывает летунов повыше. Кэфхо́та — он же падальщик, мелкокрылый эйло. В словарике он уже упоминался, но тут подробнее. Он призван разбирать старых телендоров и постройки на части, комплектуя их на кучки по разным металлам. Несортируемое кэфхота оставляет на том же месте, где был сам остов. Отличительными особенностями кэфхот являются длинные перы-лапки (как у белобрюшки), но имеющие манипуляторы для хватания, и трёхпалые ступни. Ловкие пальцы на ступнях позволяют эйло лазать по неровным поверхностям, чтобы удобнее откреплять детали от остова. Крылья у кэфхоты небольшие, так как им не нужно быстро летать на дальние расстояния. У них есть длинный хвост, который позволяет планировать вниз к нужной точке, тем самым экономя энергию взмахов. Эра Перемирия — новая эра Радонии, которая наступила на острове после событий этой работы. Характеризуется нахождением понимания между радонийцами и лери, их дружбой и взаимопомощью. В общем — все счастливы. Настоящая эра была переименована в эру Затишья.