***
Синерия отступила в середину Нижних Болот, руководя обороной. Чтобы её создания чувствовали присутствие командира, Дневная Фурия преобразилась в видимого белого дракона. Она чувствовала — поглощённый энергией кристалла дракон больше не её возлюбленный. Сегодня, она отправит его на вечный покой. Грамхары активно теснили обороняющихся. На скалисто-песчаном выступе на верблюде, держа в правой руке высокую секиру (что больше походила на алебарду), чьё железо было пропитано зелёным ядом, а в глазах мелькала энергия кристалла, за гибелью Болот гордо наблюдал султан Шахаара. Синерия увидела это и поняла, в ком сокрыт истинный источник зла. Кто управляет её любимым. Но подобраться к нему не получалось. Как только Дневная Фурия подлетала к Осману-Хали, Темирилл, издавая преисполненный злобой вопль, стремился молниями, дыханием смертельного тумана, плазменными залпами сокрушить её. Тогда приходилось отвлекаться на него, постоянно уворачиваясь. Однако силы были совершенно неравными. Ночная Фурия словно не чувствовала усталости, то стреляя по Синерии, то пытаясь сцепиться с ней в ближнем бою. Однако инстинкты у последней настолько выработались за прошедшие столетия заточения в пустыне, что надеясь умертвить Дневную Фурию оборачивалось её исчезновением. Волки и гады дрались в Нижних Болотах на равных с грамхарами. Те ящероподобные твари плохо двигались в воде. Нет, не потому что они стали такие медленные. Казалось, стихия, что давала жизнь Нижним Болотам, вступила в битву против захватчиков и уничтожителей. Перестав наполнять реки и озёра, воды мгновенно застаивались. Водоросли, что прорастали в них, выпускали мощный токсин, который заставлял водные ресурсы мгновенно заболачиваться и образовывать в себе тину. Подобно зыбучим пескам, эта тина моментально, словно паучьи сети, хватала оказавшихся в ней монстров, хороня их заживо. Ощутив рвение природы, гады и волки вышли на островки, обороняя каждый, как небольшую крепость, которая вела к другим. Этого грамхары явно не ожидали. Сотни из них сразу оказались в тине. Запаниковавшие, они стали использовать силы, полученные от кристалла, чтобы разрушить цепкую хватку тины. И лишь десятки сумели выбраться на островки, однако на которых их ожидали анаконды и туманные волки. Первые крепко сковывали выбравшихся из ловушки грамхаров, вторые жадно впивались зубами в их чешуйчатые шеи. Чёрные твари падали наземь с откусанными головами. Большинство других, что ещё находились в Верхних Болотах, несколько растеряли боевой дух, не желая так бессмысленно умирать. Тогда в бой вмешался Осман-Хали. Раздвинув пальцы рук, он выставил их перед собой. Затем его очи засветились фиолетовым пламенем. Чёрный кристалл на его тюрбане неожиданно сверкнул, словно падающая звезда в ночном небе. Перед ним в воздухе расстелилось громадное вширь чёрное как пустота покрывало. Оно стало моментально расти в длине, вскоре приняв её с половину Верхних Болот. Султан воздвиг руки вверх. Беспробудная чернота поднялась, будто морская волна в самый яростный шторм. Затем вся масса за несколько секунд опустилась по краям гор. Далее, Осман-Хали направил руки вперёд. И чёрная беспросветная волна стала смывать за собой всё на пути. Все звери и гады, что встали на защиту Болот, оказавшись в черноте, тут же завопили всего на пару секунд. А затем, султан добавил всего одно слово: — Умрите! Чёрный туман растворился. Энергия кристалла оставила после себя умерщвлённые, развалившиеся на ветки Альминстакау. Все растения почернели и сгнили, гады растворились бесследно, а от волков остались лишь кости. Ужас охватил Синерию. Ей не доводилось ещё видеть, на что был способен чёрный кристалл. Она поняла — нужно, во что бы то ни стало заполучить его, обязательно разлучив с владельцем-грамхаром. Чтобы уменьшить потери, Дневная Фурия громогласно рыкнула. В этом рыке создания уловили приказ — отступить в середину Нижних Болот. И стоять там насмерть. Пока её войска совершали рекогносцировку, с ней сцепилась Ночная Фурия. Темирилл схватился с ней в рукопашную. В дело были пущены когти и зубы. Сдерживая, насколько хватало сил, стремление убить её, Синерия пыталась ментально связаться с возлюбленным. Кроме странного рычания, жутких, коробящих драконий слух воплей, она ничего не почувствовала. Вовремя придя в себя, белый дракон едва не попал под мощный плазматический удар. Чудом наклонив голову, Синерия ударила его лапой, заставив немного чёрной крови проступить на его лице. Ночная Фурия зашипела от боли, мимолётно оттолкнувшись от белого дракона. И тут же вновь пустила залп, а затем мощный заряд сине-лазурных, тонких молний, пущенный с крыльев. С этой смесью магии ей не удалось справиться своевременно. И она стремглав понеслась вниз, в сторону чёрного полога. Несколько туманных волков заметили падение госпожи, и обернувшись в белый полупризрачный покров высоко в воздухе, подобно перьям, мягко подхватили её, направляя в центр Нижних Болот. — Вам туман не страшен, грамхары! — яро окликнул воинов. — Прыгайте в него и сжигайте на своём пути всё на своём пути. И они один за другим сиганули вниз, запросто приземляясь на чёрный полог. Тот подхватил их, будто чьи-то нежные ладони. Оказавшись в нём, грамхары беспрепятственно вступили на территорию Нижних Болот, в десяти лигах не встречая сопротивления. Один за другим, тысячи чудовищ пересекали Болота, а туман следовал за ними по водной глади, уничтожая водоросли, что выпускали токсин, формируя в реках тину.***
— Смотри! Вон там! — показала Саидири Иккингу на впереди лазурно-сапфировое свечение. Юный дуэт бегом направлялся по идеально сухому, не пропустившему ни капли влаги внутрь себя тоннелю. Чем дальше они ступали по нему, тем ярче становилось свечение. Вскоре Иккинг и Саидири узрели в конце туннеля синий кристалл, по которому скользили белые сияния. — Возьми его, Саидири! — кратко сказал Иккинг. Девушка не стала ждать у моря погоды и поднесла руки к левитирующему над полом маленькой, невысокой пещерки кристаллу. Сам же принялся оглядываться. Что-то здесь не так. Слишком просто. Этак, любой может прийти и забрать кристалл, используя его в корыстных целях. Сомнения забили ключом, и Иккинг попытался остановить подругу. Но та соприкоснулась пальцами с кристаллом. И вдруг! Мощная вспышка ослепила девушку. Возникли образы, что, казалось, исчезли из её памяти очень и очень давно. Кровать… двуспальная… какая-то картина над нею, но… почему девушка сидела лицом к стене? И тут, Саидири ощутила через воспоминания, как некто нежно и в то же время больно касается её снизу. Она чувствует что-то в себе… то приподнимается на нём, то опускается. Чувствует, как… это повторяющееся движение охватывает её изнутри, будоража кровь внутри от удовольствия. Девушка откидывает голову назад, ощущая сильные руки на своих округлых формах… Как они хватают её груди, и от этого гормоны захлёстывают её с головой, полностью вынося сознание из тела… Но потом… открывается дверь… где-то позади… И она слышит знакомый голос… Голос, такой приятный уху, но не принадлежащий тому, кто ласкал её тело в моменты неописуемой страсти, от которой она частенько постанывала… И затем, этот человек… что стоял у двери… что-то обронил из рук, и там разбилось нечто наподобие посуды или чего-то стеклянного… Чувство наслаждения мгновенно обрывается. И с её губ невольно сходят слова… — Иккинг? Чего ты здесь забыл?! — гневно спросила его блондинка. — Но… ты… ты же… как так… Иккинг не знал, что сказать ей. Он увидел девушку в постели с каким-то совершенно незнакомым коренастым мужчиной. Чёткого лица она же не видела, старалась упрямо не смотреть на того, кто, очевидно, соблазнил её. Мгновенно соскочив с того человека, против своей воли, девушка накинула халат, и попыталась догнать парня, которому от увиденного определённо поплохело. Ноги стали подкашиваться, в глазах помутилось, но он нашёл в себе силы, чтобы справиться с этим. И через несколько секунд поспешил выйти на улицу. — Стой! Иккинг, стой! — злостно кричала она. Прохожие, что шли мимо по небольшой вымощенной улочке, не обращали внимания на них. — Мне не о чем с тобой говорить! Как ты могла?! — истерично размахивал руками юноша, в глазах которого ощущалась дрожь от… — Как я могла? — наигранно удивилась блондинка. — Как ты мог?! Ты всё время утыкаешься за книгами, пишешь нелепицы, на меня перестал совсем обращать внимание! А его я встретила не так давно! И откровенно могу тебе заявить, что я люблю его! В эту самую секунду столь мучительная психическая агония, что колотила его сознание, словно мощный заряд тока, полностью помутила рассудок юноши. Невинность в глазах и непонимание предательства тут же сгинула. Он выпрямился, более не обращая внимания на буйство и бешенство, пожирающие, будто вулканическая лава, угли выжженного сердца. И в голосе не звучало ничего, кроме холодной ненависти, сопряжённой с утратой эмоций. Душа словно испарилась, лицо Иккинга побледнело. Но не от страха или шока. Последнее, что увидела Саидири, это его лицо с непроницаемым взглядом, а с его губ слетели слова, полные презрения и боли: — Я ненавижу тебя, Астрид Хофферсон. И всегда буду ненавидеть! До самой смерти! — затем просипел непривычным басовитым тоном, — И чтоб она настигла тебя за предательство. Видение прекратилось. Иккинг подхватил её на руки, проводя пальцами по её побледневшей щеке и губам. Такая нежная. А эти волосы… Причёска, и эти глаза… что-то до боли знакомое в них было. В отличие от девушки, он не стал прикасаться к кристаллу. Иккинг присел на корточки, спросив её тихо-тихо: — Как ты себя чувствуешь? Ты цела? — Иккинг, — поморгала она, затем, ощутив наплыв эмоций смешанных с чувством вины и сожаления из её печальных глаз проступила солёная водица. — Прости меня, пожалуйста! Прости меня за всё! Прости за предательство! — прижалась к нему, покрепче взяв его за одежду, сжав в руке ткань возле шеи. Всхлипывая, дальше заговорила она: — Я ничего не понимала… Не хотела понимать… Гордыня и одиночество завладели мной… — Саидири, ты ни в чём не виновата передо мной, о чём ты гово… Но успокаивающая милая улыбка сошла с его лица, а взгляд охладел, когда он услышал следующее: — Я — не Саидири! — отчаянно воскликнула голубоглазая. — Дотронувшись до кристалла, я вспомнила, кто я такая! — затем спустя секунду она добавила, отводя стыдливый взгляд от юноши. — Астрид Хофферсон.