Осколок

      Весь следующий месяц Эррор жил в лаборатории Саенса. И все это время ученый без зазрения совести забирал у разрушителя магию. Но, рано или поздно это должно было закончится. Душа черного скелета медленно восстановилась, и однажды он покинул лабораторию.       Начался третий месяц, и тогда Эррор вернулся к старым привычкам.       Инк ощутил, как один из миров умирает, и поспешил переместиться туда. Лишь в последнее мгновение понял, как глупо поступил. Он же обещал друзьям всегда их звать! Но забыл и вскоре мог за это поплатиться.       — Эррор! Сколько раз говорить: руки прочь от миров!       Пока разрушитель лечился, он не пересекался с Инком. Предпочитал вообще не выходить из палаты, если того не требовали процедуры. А сам хранитель не пожелал навестить его. И больше не приставал с желанием стать друзьями.       Это было как окончательное понимание. Он не примет дружбу. Тот, кто так стремится к разрушению и саморазрушению, просто не сможет оценить тепла, которое ему готовы подарить. По крайней мере, так утверждала душа Эррора. Инк смог хорошо это прочувствовать.       Инк отметил, что Эррор выглядит гораздо лучше, чем при их последней встрече. Но заметил, что лучше бы он продолжил отдыхать у Саенса в лаборатории и не доставлял бы новых проблем. Красная краска едва не ударила в голову требованием переломать разрушителю руки с ногами, дабы тот вновь угодил в заботливые руки ученого. Желательно на подольше.       Эррор ответил не сразу. Жег взглядом врага и скрипел зубами. Не понимал, как тот может вести себя так обыденно после всего произошедшего? Хотя его порадовало, что разговор не продолжился извечными предложениями дружбы.       — Это моя работа, радужный мудак! Убирать ошибки!       Новые нити отделились от глазниц черного скелета и были брошены в бой. Инк привычно и ловко уходил от всех атак разрушителя и неумолимо сокращал дистанцию, собираясь взгреть соперника за все грехи. Алая краска в помощь!       Эррор начал пятиться, только заметив блеск красного пузырька в руках художника. Ругаясь сквозь зубы, он перебрался на пустырь. Здесь художнику было труднее прятаться, а Эррору было удобнее распустить ловчую сеть.       За пылом битвы оба забыли о том случае. Подумаешь, с кем не бывает. Люди бы назвали случившееся перепихоном по пьяни. С кем, как — не важно. Было и было. Выпили еще и забыли. Инк выпил ярости, а Эррор — пьянящего духа битвы. И они действительно забыли, вновь став теми, кем должны. И это стало проблемой для Инка. Он забыл о магии, которую должен использовать дозированно, о ребенке, обо всем. И наказание за забывчивость не заставило долго ждать.       Магия отказала максимально не вовремя.       Время будто замедлилось. Заряд бластера приближался. Воздух гудел от скорости движения плазмы, нагревался, почти кипел, а Инк не успевал уйти с его пути. Оставалось признать: «плохая была идея» — и принять смерть достойно.       Эррор видел, как его противник взмахнул кистью, ничего не произошло, рукой, ничего не произошло, и упустил время, когда мог отскочить в сторону. И замер на пути луча, будто загипнотизированный кролик, наблюдающий за броском удава. В глазах отражается смерть и отчаянье.       Глючная кость выросла на пути луча и взяла на себя часть удара. В цель попало меньше половины заряда, однако этого хватило, чтобы откинуть Инка, протащить по земле и впечатать его в дом.       Тело хранителя сползло на землю и осталось лежать грудой костей и тряпья.       Черный скелет подходил с осторожностью. Мало ли какие фокусы мог приберечь художник для своего любимого врага. Оказалось, осторожничал он зря. Инк не подавал признаков жизни и казался сломанной куклой.       Испытывая легкую досаду от конца битвы, Эррор приблизился. Пришлось переступить через фобию, чтобы перевернуть художника. Вроде кости целы. Шея не сломана, да и чернила не текут из незапланированных дыр.       — Инк, поднимайся, живо!       В ответ тихий стон. Ну, хотя бы жив. На первый взгляд ничего серьезного. Пара ожогов, трещин и ссадин. Непонятно только, почему магия ему отказала. Да еще так не вовремя.       Эррор скрипнул зубами. Стоять над телом поверженного, но живого врага и испытывать не ликование, а беспокойство было не в его характере. Однако именно беспокойство заполнило его душу от вида раненого Инка. Раньше он за собой такого не наблюдал и спокойно отрывал надоевшему художнику руки и ноги.       Что изменилось? Неужели на него так подействовал тот унизительный момент?       Эррор не мог забыть паники, что охватила его, когда он проснулся и обнаружил в своих объятьях Инка. Гаптофобия ударила мощной волной лагов и заставила перегрузиться. Эррор сбежал до полного осознания деяния. А когда понял, что не просто обнимал врага, он его изнасиловал, перегрузился вновь. И вновь. И снова. И так, пока без сил не упал на пол анти-пустоты.       Ему потребовалось много времени чтобы убедить себя: ничего ужасного не произошло. Инку, по его мнению, на тело по барабану. А души у него нет. Так что в отместку он не мог изнасиловать. Да и Эррор же негодяй, убийца, кровопускатель, так что не должен переживать о подобном.       Однако он переживал, потому что был скелетом. Произойди подобное с Найтмером, например, того бы надолго вывело из строя. Он бы не поверил, что доверил кому-то свою гнилую душу. Даст бы точно двинулся умом окончательно и прирезался бы.       Он — Эррор — доверил душу Инку и дал ему увидеть все. ВСЕ! Открыл перед ним всего себя. Все тайны, мысли, закоулки сознания. Какой ужас!       Перезагрузка.       Взамен получил рану на душе и необходимость в долгом лечении.       Невольно, но черный скелет ощутил себя преданным. Он думал, что когда встретит Инка в следующий раз, то с удовольствием свернет ему шею. Встретил. Но вместо ненависти испытал неловкость и стыд. Пока лечил душу, он много раз слышал, как радужный мудак приходит к Саенсу, но ни разу не вышел, не начал драку или спор. А когда думал об Инке, он больше не казался ему чужим. И это бесило. Думал, через некоторое время странное чувство отпустит, и уж тогда он отыграется. Не отпустило.       Вот перед ним поверженный враг, а вместо ликования душу заполняет чувство беспокойства. Эррор даже не подозревал, что подсознательно знает причину трепета. Но не может принять.       Пока черный скелет мучился мыслями, Инк очнулся. Потер ушибленный лоб и только затем распахнул глаза. Его зрачки сменили за секунду не менее ста значений, и он начал вести себя странно. Эррор даже отступил на шаг, вдруг заразно. Художник наскоро ощупал себя, задрал одежду и осмотрел ребра. И все это перед растерянным врагом, который решил, что тот об стену себе последние мозги вышиб и у того окончательно башня уехала. В подтверждение этому Инк подскочил, открыл портал и бросил на бегу:       — Пока, Эррор.       Эррор невольно помахал закрывающемуся порталу.       Осмотрел наполовину разрушенный мир. Плюнул и убрался восвояси. С Инком он сегодня больше видеться не хотел. Разбираться в своих чувствах тоже. Поспать бы. Вдруг завтра все встанет на свои места.       Инк ворвался в обитель науки, едва не снеся шкаф с реактивами.       — Саенс! Срочно! Меня нужно обследовать. Я сейчас сражался с Эррором, и он приласкал меня бластером.       Ученый побросал дела и увел Инка к аппаратуре. Уже через пару минут напряжение спало, и он успокоил:       — Все с ребенком в порядке. Он не пострадал. Да и ты отделался синяками да царапинами.       С плеч как камень свалился. С ребенком все хорошо. Слава звездам!       Инк буквально упал на кушетку. И погасил на время глазницы, чтобы привести чувства в стабильность, а мысли призвать к порядку. И только пересмотрев в голове сражение кадр за кадром, узрел интересную деталь.       — Эррор не добил меня, — поделился он с Саенсом. — Когда я очнулся, он просто стоял надо мной. И, по-моему, волновался.       На это Саенс ухмыльнулся:       — Вау! Так значит это правда. Инк, поздравляю, Эррор больше тебя и пальцем не тронет.       Лицо у ученого, когда он говорил это, сделалось хитрым-прехитрым. Как у кота, съевшего аквариумную рыбку.       — Почему это?       — Потому что у скелетов есть интересный защитный механизм. Отец ребенка подсознательно будет защищать и оберегать «мать» своего малыша, — огорошил Саенс.       — То есть, он знает…       — Нет. Но его душа знает, — скелет в халате призвал свою душу и рассмотрел ее. — Фактически его душа командует ему не трогать тебя и помогать тебе, ибо ты сейчас ощущаешься ею как часть ее самой. Другими словами, Эррор не желает причинять вред самому себе. Потому не причинит вред тебе. Именно поэтому он защитил тебя и не добил тебя.       Это не совсем вязалось с Эррором, который планировал убить себя после завершения миссии. Но вдруг его планы — это просто планы, а мысли о смерти — просто мысли. Он же не бежит воплощать их в жизнь. Не вешается на каждом дереве и не режет себе запястные кости. Значит, он все еще хочет жить. А значит, может стать лучше. Ведь каждый может стать лучше, если постарается. Даже он.       — Надеюсь, он не станет ходить за мной, как Кросс за Дримом недавно. Тому только надписи «телохранитель» не хватало, — от воспоминаний по спине Инка прошлись мурашки. Воображение заменило Дрима на него самого, а Кросса — на Эррора. Мурашек стало больше, и забегали они активнее. Но вот только это были другие мурашки. Из-за них на скулах хранителя появился едва заметный румянец.       — Мы об Эрроре ведь говорим, — Саенс покачал головой. — Скорее всего, он будет тебя избегать, пока ты носишь ребенка. Вряд ли ему понравилось ощущать себя растерянным и беспомощным рядом с тобой.       Инк невольно вздохнул. Ему подумалось, что было бы прекрасно, если бы он не избегал его, а, напротив, прибежал. Фразы про «оберегать и защищать» всколыхнули в несуществующей душе художника потаенное желание иметь кого-то близкого. Ближе друга. Это желание уже толкнуло его сохранить ребенка. Может оно толкнет стать ближе к Эррору?       «Я бы дал ему шанс», — подумал Инк. — «Всего один, но дал бы. Жаль, что это только мечты».