Скандинавский волк

      Интересно, сколько таких снегопадов в своей жизни пропустил Эстония, и почему привычно тёплые ладони теперь холодные. Пальцев не почувствовать, едва ли можно сжать в кулак. И всё же он поднял свою промёрзшую до основания руку к тёмному, окутанному сумерками ночи небу, глядя сквозь пальцы на редкое скопление звезд. Здесь, в городе его не слепит купол, а глаза всё-таки слипаются от холодных слез. Звучит так, будто страна плакал. Из-за чего? Проснулся, наконец, будто переродился заново. Изучал сквозь очки небосвод, считал бесконечные редкие точки в чёрном полотне. Но ведь не плакал же...       Никто бы не посмел его прервать, если бы он всё-таки решился оступиться. Сколько с этой крыши метров до земли? Тридцать? Мало, нужно больше, чтоб такие существа, как он, успели понять, что такое жизнь, и почему её не стоит упускать. Это не скользкая мысль о самоубийстве, не романтизация трагедии в жизни, просто изнутри четко пробивалось чувство... Нет, скорее желание ощутить себя сильным, доказать самому себе, что ты стоишь большего, ты справишься! А он не мог... И птица продолжала клевать ребра, толкая его к чему-то бессмысленному и пустому, абсурдному, но такому яркому...       Фин молчал. Смотрел на завороженное лицо, на его бледные пальцы без перчаток, на отблески ярких фонарей, подсвечивавших со стен дома его тёплую куртку, и молчал, не говоря ничего. Он видел эту птицу. Такую крохотную, с голубыми перьями — птицу счастья. Их так называют? Щеки красные от мороза, тёмные волосы выбиваются из-под шапки, а на плечи оседает серый в ночи снег. Он давно не видел такой красоты... Перед ним стояла живая статуя, в глазах которой плясали лучи звездного неба — жемчужный беспорядочный ворох.       Он дышал. Парень видел, как Эстония глубоко дышал, будто сейчас расплачется, как маленький ребенок, упадет на колени, словно уставший от вечных мук Тантал. Такой тихий, серый, неприметный... Но не мученик. Это не жертва... И прерывать его не хотелось. Тонкие пальцы задрожали от напряжения, а Финляндия поборолся с чувством подбежать и поймать того, когда его всё же поглотит собственное сознание. Город под ночь охватил шум дорог, машины рычали где-то там, внизу, где живые дороги, город, люди. Где мир не поднимал голов и бежал от чего-то к чему-то, подбирая по дороги воспоминания.       Он видел свет...       Когда всё же страна опустил руку, смотря на неё, как на пораженную, волк подошел поближе, отстраняясь от стены. Та крыша, на которой оба стояли, была домом с квартирой Финляндии, от чего у него таинственным образом появились ключи на выход. Фин приходил сюда часто. Здесь можно просто лечь на шершавую подстилку и наблюдать за контрастом двух миров. Красиво, ничего не скажешь... Но в той самой руке Эста будто бы загорелась новая звезда, а ведь еще ни одна звезда не опускалась к земле так близко.       — Пойдём, ты весь дрожишь... — им можно было управлять, лепить из него нового человека. Эстонию мягко приобняли за плечи и повели на выход, сам бы он не смог даже сдвинуться с места.       Не сказать, что Финляндию забавляла реакция офисного мальчика на обычное звездное небо, но всё же немного очарования тут присутствовало. Во взгляде до сих пор угадывался знакомый гипноз полотном, и парень не стал включать свет: просто разделся, снял обувь и пошел в спальню. По выражению его лица никогда не скажешь, о чем думает эта холодная стена — спокоен, как всегда, а вот Эст проснулся только после того, как последний луч жизни скрылся за углом, и стоял, как вкопанный, не предполагая, что вообще делать. Он планировал вернуться домой...       Но после некоторого шока и пережитых чувств мысль всё никак не могла твердо усвоиться в голове, и ему пришлось как-то пересилить себя, снять куртку с рюкзаком и войти в квартиру, потому что говорить он не мог. Голос будто пропал, и так и должно было быть. Возразить не сможет... В темноте квартира казалась немного более таинственной, хранящей в себе что-то сказочное, во что бы никто никогда не поверил. Что-то, что так напоминало бы Фину о доме, о зиме, об осколках вмерзших в кожу слез, о пурге среди верхушек высоких деревьев, где крона вознеслась бы выше неба. И всё же парень ничего не видел. Странно, его будто грусть проела, и не от разрушенных ожиданий, а взаимная. Будто это он столько времени провел у окна и всматривался в отрывок белесого неба.       Словно снежинка попала в глаз, Эстония почувствовал холод своих век и влагу. Не слёзы... Опять.       Мир немного приостановился. Здесь дышало всё: мебель, стены, окна, пятно света уличных фонарей у дороги, фотографии в невычурных рамках, пыль... Даже пыль. Но дышало с натяжкой, душно, жарко — не так, как на улице. Страна будто задыхался, но стоял и всё всматривался в пустоту, чувствуя жуткий жар в легких. Волки не живут в клетках, они не псы городские, им тут не место. Сложно было бы не понять, почему он всегда так напряжен и молчалив, что съедало его всё это время у окна. Небо!.. Местность иная, но небо над головой всегда было одно. Вот та единственная деталь, из-за которой он все еще здесь и почему не сбежал. Скорее всего, были и другие причины, только...       — Пойдем, — тихий голос окунул гостя в реальность. Фин переоделся, немного притеплился, но проницательные глаза сквозь холод пропускали пустоту. Эст не выдержал. Сорвался с места и вцепился в него так крепко, будто сожалел о жуткой трагедии, и впервые за весь вечер почувствовал облегчение, когда его обняли в ответ. Слезы из него уже не вытащить, их просто не было. Выплакал в другой жизни, возможно, где был действительно свободным, где дышал не сгустком дыма и испаренной кислоты. Ему и не стоило знать, что если бы он заплакал, то растопил бы чьё-нибудь сердце.       Как-то, но Финляндия смог растормошить ледяного мальчишку, разжать его пальцы, и повел в спальню. Вечер поздний. Им нужно было отоспаться...       Они уснули на одной широкой постели. Когда волк проснулся, на потолке уже не играл свет фонарей, и глубокая ночь съедала город до последней крупицы. Он не мог свыкнуться с ощущением того, что спит не один, что чувствует, как совсем близко лежит кто-то другой и едва дышит тяжелым воздухом. Сам так дышал, пока не свыкся, а для городского это непривычно. Удивительно, однако Эстония за такой малый срок словно понял его целиком, посмотрел чужими глазами на мир и понял его горькую суховатую сущность, утопленную одним лишь коротким вдохом. Как же горько, что братьям понадобились на это годы.        Его волосы сбились, ресницы подрагивали — сон снился. Страна лениво поднялся с кровати, подошел к окну и открыл на форточку, разглядывая кромешные углы двора. Шум машин совсем стих, словно люди здесь разом умерли, и тишина приятно резала уши. Вдали послышался лай уличной бродяги, за ним ещё один, и все стихло, а небо застелило облаками. Финляндия всё никак не мог привыкнуть к городской ночи, и стоять больше у окна не собирался, ложась обратно в кровать и накрываясь одеялом, вместе с тем накрывая и Эстонию. Он мог слышал каждый его вдох и выдох, считал, слушал этот ритм, пока через пару минут дыхание не смягчилось, и то ли дышать проще стало, то ли сон кончился...       Просто понял, что не готов отпускать такого малого олененка из своего леса, со своей территории на чужую. Будто под гипнозом выводил на его обмякшей руке пальцем странные узоры, потом на плече, вглядывался в черные ресницы и мягкие губы, как в детскую куколку, только живую и очень хрупкую. Не внешне — внутренне. Кожа под пальцами горела. Эст намного теплее, чем кажется, даже горячее, и холодные пальцы будто таяли под прикосновениями. Простыня помята, одеяло для него будто было лишним или не нужно вовсе. Горит, горит в холоде и сброде, плавит снег и постель под собой и дышит ему в шею, подбирая под себя руки. Как маленький волчонок, жмется...       Смелости Фина хватило только на то, чтоб прижать его к себе, настолько боялся сломать. Ещё целую ночь остро ощущал все те места, в которых они соприкасались кожей. Он мог погибнуть, как первые ростки под лютыми морозами, а мог прожечь его насквозь и не пожалеть о своем несознательном поступке, но очень быстро стране стало понятно: это не болезненные ожоги. Это тепло, впервые коснувшееся его тела. Это то самое тепло, которое он так давно не чувствовал...