«Когда мы оказались в доме совершенно одни, то тогда-то и началось время откровений»
\ VIII /
Я проснулась от ощущения того, что всю мою кожу как будто покалывает невидимая плёнка, обволакиваемая меня с ног до головы. Было не то, что больно, было просто ужасно. Всё доходило даже до того, что мне было больно встать с кровати. А когда мне это всё же удалось, и я подошла к зеркалу на шкафу, то причина моего недуга стала очевидна — я обгорела на солнце. При чём настолько сильно, что каждое моё движение причиняло мне неописуемую боль. Я сразу же позвала маму, а та в свою очередь — мистера Шистада, а тот, как и нужно было поступить изначально, позвонил врачу-дерматологу, говоря с ним, на удивление, на превосходном английском. Не прошло и часа, как над моей кроватью столпился отчим, мама, молодая женщина-врач и лишь Крис, пришёл понаблюдать за происходящим, стоя в проходе комнаты. На нём всё также была кофта с длинными рукавами, а в плане ног произошла настоящая революция — теперь джинсы сменились на бриджи по колено (должно быть, жара и вправду никого не щадит). — Купите эти крема в аптеке и солнечные ожоги пройдут, буквально, за полтора дня, может, больше, может, даже меньше, — говорил врач на английском, но всё равно был слышен ярко-выраженный французский акцент. — Хорошо! Спасибо, что приехали, — ответил мой отчим, протягивая женщине-врачу чек с определённой суммой и та вдруг остановилась. — Чуть не забыла! — и она достала из своей сумочки ещё нераскрытую упаковку таблеток. Там было написано всё по-французски, и поэтому мистер Шистад в шутку протянул мои таблетки своему сыну. — Переведёшь? А то ты вчера так здорово смотрел французскую программу! — улыбаясь говорил отчим и я с мамой не могла сдержать улыбки, насколько забавной показалась данная ситуация. — Это обезболивающее для молодой девушки. Она так мучается, бедняжка… — объяснила француженка всем и сразу, жалостливо взглянув мне в лицо. Затем мама с мистером Шистадом пошли провожать врача, а Крис остался в моей комнате и даже не просто остался, но ещё и прошёл от входа к окну: он открыл его на распашку и повернулся в мою сторону. — Ну что, «бедняжка» наша? — начал тот, откровенно издеваясь и я поморщилась, начиная невольно стонать от боли. — Добро пожаловать в клуб, калек. Ты запоздала, — уже шутил Крис и зная, что я смотрела прямо на него, он задрал низ своей кофты, показывая выделяющийся пресс и множественные гематомы на нём. — Если ты думаешь, что я сейчас сделаю тоже самое, то ты ошибаешься, — тихо сказала я, стараясь, чтобы мой голос не дрогнул от боли, так как кожа на моём лице неприятно, будто бы натягивалась, даже от мельчайшего движения мимических мышц. Неожиданно я почувствовала, что чертовски сильно хочу пить. И прежде, чем Крис успеет мне что-то сказать, я первая подала голос. — Ты бы не мог дать мне воды?.. Зеленоглазый даже не дрогнул в поисках того, что могло бы мне помочь; вместо этого он лениво оглядел мою комнату и найдя взглядом на деревянном комоде бутылку с водой, он подошёл к нему и взяв желаемое с его поверхности, прошёл к моей кровати неспешным, словно прогулочным, шагом. Я, кое-как сев на одном месте, была готова принять бутылку воды, но Крис неожиданно отошёл и взял с какого-то стула те самые обезболивающие таблетки. Сначала я подумала, что он издевается надо мной, но нет — оказывается, он даже хотел помочь. — Выпей это, а то на тебя даже смотреть жалко, — сказал зеленоглазый, доставая одну таблетку из шумной упаковки. Он протянул мне сначала бутылку, а потом и само лекарство. Проследив за тем, чтобы я без происшествий попила и приняла таблетку, он только тогда вернулся к открытому окну. — Чёрт, я в Ницце и так дерьмово выгляжу! Как я живу?! Как же мне чертовски не везёт! — с отчаянием произнёс Крис, дёрнув себя за рукава длинной кофты. — Не могу не согласиться… Но ты хотя бы с кровати без проблем встать можешь. А я теперь о таком могу только мечтать. Шистад вновь обернулся на меня и было видно, что он хотел что-то сказать, но не успел, так как в мою комнату возвратилась мама: — Так, Эва. Я и Джеймс сейчас дойдём до аптеки и купим всё необходимое, чтобы тебе в скором времени стало лучше. Идёт? — Конечно… Хотя у меня, в общем-то, и выбора-то нет, — честно призналась я, смотря на маму из положения лёжа. — Ладно. Не скучайте. Скоро вернёмся, — мама посмотрела на Криса и покачала ему указательным пальцем. — Следи, чтобы с Эвой всё было хорошо, — в её словах был явный подтекст на вечеринку пенетраторов, после которой меня отвозили в больницу на промывание желудка, но Крис даже и виду не показал, что понял этого; он лишь улыбнулся моей матери белоснежной улыбкой кинозвезды. — Кончено, Анна-Марит, — согласился тот, как с чем-то само собой разумеющимся. — Всё, ребят, пока, — пролепетала та, упархая за пределы моей комнаты на первый этаж. И стоило маме уйти из дома вместе с мистером Шистдом, как Крис совершенно спокойно вернулся в свою комнату, вдруг неожиданно как будто о чём-то задумавшись. О чём он так подумал? Об Ибен? О своих друзьях? Об Осло?.. Думая над всем этим, я даже и не заметила, как стало действовать обезболивающее, медленно, но верно, затягивая меня в сон.***
— Эва, Эва-а-а, — стал будить меня голос матери и у меня возникло смутное ощущение того, что она никуда и не уходила. Я открыла глаза и сонно попыталась потянуться, но всю мою кожу вновь стала покалывать невидимая плёнка. — Мы принесли лекарство. Я оглянула комнату и поняла, что внутри была лишь я, да мама. Затем моё внимание скользнуло на окно и я увидела, что уже вечерело — этот факт почему-то даже обидел меня. — Где вы были так долго? — спросила я, стараясь вложить в свой голос максимальную твёрдость и непоколебимость, но вышло уж совсем дурно и неубедительно. Моя кожа горела ещё сильнее чем утром и теперь мне казалось, что вот-вот и я заплачу, как плачут дети. — Возникли некоторые проблемы… Не во всех аптеках продавали то, что нам было нужно. А одна из мазей и вовсе продавалась по рецепту, который тот врач нам забыл выписать вообще. Какая же она была бестолковая… Эта… Гадина! — говорила мама виноватым голосом и я увидела в её лице раскаяние; по крайней мере то, что она обозвала ту женщину, что приходила утром — уже говорило о многом, так как моя мама практически не умеет, да и не может ругаться. Я попыталась улыбнуться ей, но боль всё-таки взяла верх и мои губы лишь дрогнули. — Ничего, — сказала я маме, чтобы она перестала волноваться, ведь это уже не имело никакого смысла: теперь-то она была рядом, смотрела на меня и держала в руках пакет с лекарствами. — Хорошо, — согласилась та, начиная громко шуршать пакетом, доставая оттуда различные мази и присыпки. — Давай-ка мы тебя уже вылечим. И начался час настоящего Ада! Мама раздела меня до нижнего белья (что уже было неописуемо больно, из-за чего я кричала и стонала так сильно, что если бы у нас были соседи, то они могли бы смело вызвать полицию), она закрыла за собой дверь, чтобы никто не вошёл и началось самое худшее: меня обмазывали, меня тёрли, в меня «вбивали», в меня присыпали, в меня брызгали огромным множеством всего и сразу — и в процессе было уже настолько больно, что я всё-таки дала волю слезам. — Тише, тише, — говорила мама, когда всё закончилось. Она положила мою голову себе на колени и стала перебирать мои русые или же медовые волосы. От её прикосновений мне становилось легче, поэтому с каждой минутой я успокаивалась, а из-за процедур, которые мы провели до этого, моя боль стала проходить. — А когда он или она родится? — тихо спросила я, аккуратно положив свою руку на живот мамы. Её руки вдруг перестали гладить мои волосы, но затем, всё же продолжили. — Рада, что ты стала интересоваться этим… Я уже было начинала думать, что вам с Крисом всё равно на «это», — спокойно ответила мама. — А Крису не всё равно? — удивилась я. — Оказывается, нет. Может, он просто свыкся? Сегодня, когда мы вернулись из этого огромного множества аптек Ниццы, Крис задал тот же самый вопрос, что и ты… — потом до мамы будто что-то дошло и она добавила. — Или вы сговорились? — Нет, нет. Что ты? Я не знала, — ответила я. — Ну так что? Когда это случится? Неожиданно мама чуть наклонилась к моей голове и поцеловав меня в волосы, снова начала их приятно перебирать: — В середине мая. Это будет… в мае, — нежно проговорила та, словно предвкушая это событие. — А когда будет известен пол ребёнка? — Обычно это узнаётся на двенадцатой недели беременности. А в нашей случае, мы узнаем уже через полторы недели… да, точно, уже через полторы! — в мамином голосе вновь была нежность. — Если хочешь, то давай сходим на УЗИ вместе? — Давай, — я слегка пожала плечами. — Было бы неплохо. — У вас там всё хорошо? А то такие крики со стонами были… — говорил мистер Шистад за дверью. — Да ведь, Крис? — уточнил мой отчим, что означало только одно — за дверью, помимо него, был ещё и мой сводный братец. — В общем можно мы войдём?! По мне сразу же прошлись мурашки. Куда это они войдут, да ещё и вдвоём? Я ведь лежала в одном только нижнем белье: вся в кремах и с раскинутыми по всюду волосами. — Ой, нет, Джеймс! Эва пока только в лифчике и трусиках. Подождите пожалуйста за дверью. Я возмущённо присела на кровати даже сквозь боль. Моё недоумение было выше предела! — «В лифчике и трусиках»?! — переспросила я, изогнув одну бровь. — Почему нельзя было сказать как-то по другому, мам?! — А как: в бюстгальтере и трусах? Так лучше? — искренне удивилась та и я очень громко выдохнула. — Никак не лучше. Моя мама встала с кровати и достав из моего чемодана большую футболку и объёмные штаны, протянула их мне. Я, прямо лёжа на кровати, кое-как натянула их на себя. — Входите, — коротко произнесла мама, включая повсюду свет и зашторивая окно, через которое уже стало проглядываться не закат вечернего неба, а настоящие ночные звёзды, которые почему-то во Франции были ярче, чем в Норвегии. В комнату медленно, словно боясь, что я ещё не оделась, сначала вошёл мистер Шистад, а затем и сам Крис. По его лицу я поняла, что его крайне развеселила моя последняя перепалка с матерью. — Ну, ты сказала Эве? — напомнил отчим моей маме и та вскинула руки вверх. — Ах, Джеймс, ещё нет. Совсем вылетело из головы! — провещала мама, а затем посмотрела на меня. — В общем, мы сейчас пойдём в ресторан, как и вчера. Ты ведь посидишь с Крисом, да? — Эм-м… — протянула я что-то несвязное. — Что за вопрос? Идите, конечно. Вы же на отдыхе, — вмешался Крис без какого-либо напорство, но прозвучало всё равно очень заразительно: мне прямо-таки тоже захотелось встать с кровати и сквозь боль пойти куда глаза глядят. — Анна-Марит? — мистер Шистад подошёл к моей матери, приобнимая её за талию. — Ну, ладно. Пошли, — и они вдвоём направились к выходу, но, как полагается, не забыв попрощаться. — Пока-а. Когда вернёмся не знаю. И вот мы снова, как и утром, остались в моей комнате наедине. Теперь я стала ждать, что Крис, как и тогда, уйдёт в свою комнату, но этого не случилось. Он выключил свет, который мама так упорно включала везде и всюду, а затем, подойдя к окну, вновь раскрыл шторы, открывая тем самым вид на красивое ночное небо. Потом Крис подошёл к кровати и сказал следующее: — Двигайся. И я пододвинулась, не до конца понимая что происходит. Зеленоглазый лёг на свободную половину моей кровати и я чувствовала, что тот смотрел в вверх, в потолок, слушая шум улицы из открытого окна. — Это покажется странным, но у меня дежавю, — сказал сквозь темноту Крис. Я стала пытаться вглядываться в его очертания, но это ничего мне не дало. Я не могла понять по выражению его лица ни что он сейчас думает, ни что он сейчас чувствует — только скрывающая темнота. — И что тебе это напомнило? — поинтересовалась я, догадываясь, что мы достигли той стадии, когда можно разговориться обо всём на свете. — Тот день, когда мне сказали, что её не стало, — начал Крис и только через пару секунд я осознала, что под словом «её не стало» он имел в виду свою маму. — Я лежал так, как сейчас с тобой: в темноте с открытым окном и слушал, что происходило на улице… Потом в комнату вломился отец и сказал, что случилась авария. Ненавижу тот день. Я тихо выдохнула, не зная как теперь подступиться к Крису. — Давай тогда не будем говорить о нём, раз тебе не нравится? — осторожно спросила я, даже не надеясь на нормальный ответ с его стороны. — Пожалуй. Тогда… Как твоя мама и твой отец развелись? — не далеко Крис ушёл от темы. — Вернее не «как», а из-за чего? — Ну, это будет недолгая история: отец много пил и изменял маме, — коротко ответила я, совсем не желая углубляться в воспоминания. — И когда мне было десять, то они развелись. Конец. — Ты общаешься с ним? — С кем? С отцом? — Да. — Нет, — нехотя произнесла я это слово. — Мы не общаемся. — А хотела бы? — Нет, — повторила я. — Он принёс очень много страданий мне и моей маме. После этого образовалась тишина длиною в десять минут. Я уже даже начинала думать, что Крис уснул (да и я сама уже засыпала, так как вся обстановка располагала к этому), как зеленоглазый вновь заговорил: — Эва, у меня проблема. Очень серьёзная. На этот раз мне не выкарабкаться, — отрывисто говорил тот, что почему-то рождало внутри беспокойство. — Что за проблемы? Разве есть проблема, которую ты бы не мог решить, а если не ты, то твой отец?.. — Забудь, — и после этого слова Шистад встал с моей кровати, собираясь уйти. — Зря я тебе сказал. — Подожди! Что случилось?! — я села, вновь пытаясь разглядеть в темноте Криса. Затем послышался звук шагов, он открыл дверь и просто напросто ушёл, оставив меня совершенно одну.