Вредная привычка.

Слова чёртового гомункула не дали Мустангу покоя на весь остаток дня. Ночью тоже своё взяли, а продолжили какофонию в дальней части головы уже в утренней рутине специально выпрошенного выходного. Едва хватило сил оторвать свою тяжёлую тушку от сгруженных простыней, мучивших своим неудобством всю ночь. Пялясь пустым, идиотским взглядом в окно, на идущих мимо людей, пока позади противно воет турка с кофе на плите, Рой размышлял: продолжить ли борьбу внутри себя между ленью и поисками ответа на вопрос, когда он успел превратиться в жалкое, ублюдское чмо, которых когда-то всей душой презирал, или просто забыть слова ёбанного гомункула и снять уже турку с плиты? И он снял. И она тут же полетела в стену. А за ней и кружка, кулинарная книга, и даже несчастный магнитик, сорванный с холодильника. – Сука! Мужчина с яростью врезал кулаком по холодильнику,  сполз на пол и взвыл. В кого он превратился? Кого он пытается обмануть? Себя или чёртового гомункула? Наверное, обоих. «Что со мной стало? – Рой запустил руки в волосы, возможно намереваясь вырвать пару клоков. – Я сошёл с ума...» После своеобразного признания самому себе, Мустанг только сейчас осознал, что уже давно ни с кем не встречался. Раньше от дамочек отбоя не было – или наоборот – дамы не могли отбиться от его магнитирующего обаяния. «Можно было бы силой заставить Зависть поменять себе пол...» «Что?» Рой ужаснулся и выдернул голову из собственных рук, словно это были не его, а чужие – принадлежавшие тому, кто озвучил эту мысль в его голове. Она ведь была такой тихой и далёкой, из самых глубин собственного рассудка, но мужчина сумел её услышать. «... он бы верещал... » Мустанг затряс головой, прогоняя картины слёзно умоляющего Энви оставить его в покое или убить, ведь у него едва хватает сил на регенерацию, а он требует фактически невозможного. Но колоссальный пиздец случился, когда после этого воображения, собственное тело сыграло с ним злую шутку – Мустанг ощутил заметный прилив крови и сил, в частности в нижней области. Ну хоть только прилив, а не сразу стояк – пусть это и было малоутешительно. Схватившись рукой за столешницу, Рой метнулся к старенькой мраморной раковине на кухне и умылся, словно это могло отмыть его от той грязи, которую он, к своему сожалению, обнаружил. Напряжённо нагнувшись над раковиной, мужчина тяжело задышал. «Это не может быть правдой, – Рой не самоубеждался, он просто хотел проверить, правда ли это или уже нет. – Он заслужил это. Он убил Хьюза, из-за него чуть не казнили Марию Росс, он застрелил несчастного ребёнка и развязал гражданскую войну, похитил доктора Марко для создания философского камня...» Ощущения в теле слабо подтверждали это. Зато дурацкий глухой голос снова раздался: «Тебе просто нравится иметь над ним власть.» Рой отпрянул от раковины, злобно оскалившись и схватившись за уши, надеясь заглушить чёртов голос. «Нравится трахать его, как животное.» С этим, наверное, было труднее всего поспорить, ведь на протяжении почти двух с половиной месяцев, что он держит Зависть в подземелье, трахать его – стало любимым занятием. Можно ли было осуждать полковника в однообразии? Ведь когда он только приволок гомункула, он не ограничивал своё воображение наряду с изобретательностью. Мустанг вскинул голову назад, зарываясь руками в корни волос. Взгляд невольно притянул нож на полке настенного шкафчика кухни. Это был не простой кухонный нож. Маленький, но идеально отточенный, с заточками по краям и кольцом на рукояти. «Хьюз... » Мустанг испытывает неимоверный стыд и вину перед лучшим другом. Лезвие – именно оно лежало у тела в той треклятой телефонной будки – большая память о взбалмошном, ярком, великолепном подполковнике. «Бригадном генерале...» – поправляет себя Рой. И эту большую память о лучшем друге Мустанг опорочил, даже осквернил, в своих грязных замашках. Полковник бледнеет как мертвец, погружаясь в пучину чёрных воспоминаний. – Ты помнишь, что это? – спрашивает Рой, сидя на корточках перед скованным гомункулом. Энви хмурится, смотрит зверем. – Вижу, что помнишь. Конечно. Тупой подполковник хотел убить его этой зубочисткой, но не осмелился. Не предал «любимую». – Это хорошо. В глазах Зависти Мустанг читает: «как только я выберусь отсюда – молись за себя и своих сраных дружков, полковник». Но эту ярую напористость и самоуверенность как ветром сдувает, когда мужчина хватает его за шею. Теперь в этих змеиных аметистах только страх. Мустанг испытывает неописуемый кайф от звериного ужаса в глазах заклятого врага. Правильно, он должен бояться, должен страдать за всё, что сделал. Зависть зашмыгал ещё перед самым началом их игры.  – Трусливая блядь, – фыркает Мустанг почти беззлобно. Он, будто увлечённый мальчишка, занятый построением игрушечной железной дороги, разукрашивал бледное тело Энви в алых порезах. Гомункул тщетно пытался вырваться из цепей, забиться ещё глубже в угол, будто бы тот мог уберечь его цепких рук возмездия. Рой резал долго, кропотливо, с упоением, красиво. Не даром мадам Кристмас в детстве говорила, что у него талант к художеству. Задрав топ, мужчина аккуратно, почти бережно скользит лезвием под ключицей. Энви гортанно рычит через тряпку, на что Рой, как непослушную собаку, придавливает коленом шею гомункула, и как ни в чём не бывало продолжает изобразительное искусство. Ему даже немного жаль, что у Зависти сохранилась регенерация, и все старания смоются в считанные секунды красными искрами. Нож спускается ниже, вырезает кровавую дугу на солнечном сплетении, ещё одну под левым ребром, а потом – самое интересное – плавно перешёл к тёмно-розовому соску. Зависть коротко пискнул, когда острый наконечник коснулся его. Сосок сильно сморщился и очень уменьшился. Рой даже садистки посчитал это немного милым. А потом встрепенулся. «Эта тварь не может быть милой.» Мустанг до хруста вцепился в одну из связанных в паре лодыжек и в следующий момент Энви громко промычал в тряпку, когда между большим и указательным пальцем ноги лезвие прочертило глубокую полосу. Рой крепко держал дрожащую ногу, не отпуская и не позволяя дёргаться, а Энви пытался выдернуть ноги, ударить алхимика, но хватка у того была мёртвой, казалось кровь даже перестала поступать в область лодыжки и нога уже начинает неметь, не только от кровопотери из-за новых порезов. В один момент упоительного развлечения, у Зависти сползла туго затянутая на рту повязка, чего Мустанг заметил не сразу, убрав ногу с шеи пленника. Как только гомункул понял, что его рот свободен, он расценил это как, пусть и частичную, свободу действий. Рука, что плясала над стопой Энви, разрезая вены и пальцы, чуть не выронила лезвие, когда в неё из последних сил вцепились челюсти. Мустанг взревел, но нож не выронил. Наоборот, вцепился крепче в рукоять – он точно вскроет глотку чёртовому гомункулу. – Сволочь! Пусти! Дрянь! Пусти, тварь! Свободной рукой полковник вцепился в худую шею. Он сильней сжал хватку, но Энви только крепче впился зубами в руку, даже послышался звук прокушенной плоти и брызнувшей крови. И хоть Энви этот процесс тоже не давался легко – в обстоятельства утерянной силы – он не терял настырности. «Пусть сдохну, но руку этому ублюдку, напоследок, отгрызу!» Болезненное шипение полковника было музыкой для ушей ликовавшего про себя Энви – он давно уже так не радовался! Это даже заглушало боль в шее и в корнях зубов, скрипевших, едва ли не хрустящих от такого натиска. А чего стоил сладкий вкус крови гадкого полковника... ... Но её тут же испоганил вкус собственной, брызнувшей из глотки. А ещё боль в области шеи. Блядство. До Роя, оказывается, дошло, что трясти рукой и душить тварь бесполезно. Почему он сразу не догадался взять нож в другую руку? Кровь фонтаном хлынула из белой шеи гомункула, в которой теперь торчал нож. Энви разжал челюсти и тряпичной куклой рухнул на грязный пол Мустанг громко шипел, глядя на прокушенную почти до кости руку. Та, полностью залившись кровью, мелко дрожала. На счастье полковника, Мэй – прелестная юная принцесса Ксинга – научила его целебному рентаджицу. Пусть хлопать было больно, но Огненный алхимик и не такое терпел – вспомнить хотя-бы суку, приковавшую Жана к инвалидному креслу и чуть не убившую его самого – «сестрицу» Энви. Кстати о нём. Он валялся на полу, словно выброшенная на берег рыба – глаза жутко выпучились, рот жадно пытался вобрать воздух. Нож всё ещё торчал в шее, красные искры слабой регенерации не в силах были его извлечь. Рука полковника более или менее зажила, кровотечение хотя-бы остановилось и прокусы от зубов чуть-чуть заросли. С силой выдернув нож за кольцо из шеи, Рой с терпением самого дьявола наблюдал, когда тварь придёт в себя. – Убх-блюдок... – с трудом просипел Энви, его рот всё ещё заполнен кровью. – Обещаю, я запх-хихну этот нож-ш тебе в з-задницу... Только вот сам Зависть всё ещё лежал на земле и лишь полыхающим взглядом глядел на Мустанга с низу так, будто наоборот. Военный ботинок почти с размаху впечатался в боковую часть лица, врыв другую в землю, аж пыль вздымилась вокруг. – Это можно устроить. Собственное предложение Энви должен был принять сам. Попытки вразумить не могли остановить Мустанга – он просто сдёрнул с него шорты вместе с набедренной повязкой и за ягодицу притянул дрожащий зад к себе. – Хватит! Пусти меня! Это не смешно, блять! – А разве похоже, что я шучу? В подтверждение своих слов, Рой коротко полоснул лезвием по внутренней стороне ягодицы. Энви восхитительно пропищал! Как девственная девица. – Ты чёртов псих! Зависть задёргался, но Мустанг тут же остудил его пыл. – Я бы на твоём месте не дёргался, а то действительно воткну нож тебе в задницу. И острый конец лезвия легонько, едва касаясь прошёлся по ложбинке вверх-вниз несколько раз, а затем – по контуру колечка мышц. – Перестань смеяться надо мной! – Энви всего колотило от злости и подступающей истерики наряду со слезами. – Убери это чёртово лезвие от моей жопы! – Разве я разрешал тебе орать? Концом ножа Рой ткнул прямо в маленькую складочку морщинки сфинктера и совсем чуть-чуть надавил, но этого хватило, чтобы Зависть оглушительно взвизгнул, а всего-то маленькая капелька крови потекла по ложбинке. – Я не собирался этого делать, – Мустанг поморщился, он чуть не оглох. – Я не извращенец. – Я бы с этим поспорил! Или ты каждому жопу режешь и это для тебя норма?! – Вообще стоило бы его тебе вогнать, – чёрные глаза полковника отражали в себе бездонную преисподнюю. – Но ты не заслуживаешь, чтобы этот нож побывал в твоей заднице. Мустанг пропихнул большой палец в чертовски узкое колечко мышц. Там всегда было узко. Зависть зарычал точно дворняга, на чью кость посмели посягнуть. – Н-не смей... – «Не сметь»? – словил Рой на слове с удивлением. – Ты не соответствуешь статусу «сметь». К тому же... Нож с глухим звуком ударился о землю, а к большому пальцу подключился ещё один, другой руки. С трудом протиснувшись, пальцы не без усилий чуть растянули сфинктер. – ...мы уже этим занимались. Слова пустили волны страха по каналам с кровью. Энви не смог подавить всхлип, слёзы самопроизвольно брызнули с глаз. Он только сейчас осознал, что чертовски боится. Боится снова быть изнасилованным. Он расплакался, как маленький ребёнок – зажмурившись, поджав губы и сморщив подбородок. И плакал он тихо, будто пытаясь спрятаться и чтобы его никто не увидел и не дразнил, но всхлипы всё равно вырывались, как бы он не старался. Действительно, гомункул сейчас напоминал потерявшееся, несчастное дитя. Возможно эта ассоциация помогла сменить гнев Огненного алхимика на милость. — Чего тянешь? – шмыгнув носом, рявкнул он с отчаянностью обреченного. – Собрался выебать, так давай, жги! – Попробуем-ка другую альтернативу. Подтянув Энви за волосы, Рой заставил его сесть, и уткнуться носом в ширинку. – Догадываешься, чего я хочу? Разумеется, Зависть догадался. Волей судьбы, ни Огненного алхимика, ни гомункула смертного греха Зависти жизнь ничему не учила. Энви попытался снова укусить Мустанга, но тот вовремя успел буквально выдернуть голову Зависти из опасной зоны. Без слов Рой перешёл к действиям и просто щёлкнул пальцами, и ноги гомункула искупались в огне. Зависть громко заорал, но крик затих от сцепившейся на шее хватки. – Ты сделаешь это, – мужчина сильнее сжал руку, в широченных глазах Энви загустились мутные блики. – Или я засуну руку в твою задницу и сожгу тебя изнутри. Зависть взглотнул, Мустанг довольно ухмыльнулся. Расстегнув пуговицу военных брюк и приспустив штаны, непомерно расширившимся глазам гомункула предстал полувозбуждённый висящий фаллос. Энви готов был сейчас отдать всё что-угодно, лишь бы ему позволили отвернуться. Вид чужого члена поставил его в неловкость, хоть он уже видел его, пусть и мельком. Даже больше – он уже побывать в нём успел. Сейчас Зависть надеялся, что мучителю не взбредёт мысль пошлёпать его своим достоинством по щекам пленника. Мустанга целиком и полностью поглотило ощущение, что здесь, во мраке подвала, нарушаемого лишь слабым светом керосинки, он может быть кем-то другим. Не благородным полковником, героем, каким привыкли его считать другие и он сам в том числе, а именно тем, кто вершит возмездие, нарушая закон людской и Истины. Об этом ли думали Элрики перед своей неудачной трансмутацией? – Оближи губы, – Рой жёстко вцепился в его волосы, посмотрев в глаза. Энви, мелко дрожа, провёл языком по корочке пересохших губ, только должный эффект был слабым. – Теперь бери. Затылок больно заныл от давления руки на нём, толкнувшей вперёд. Зависть хотел было воспротивиться и поджать дрожащие губы, а может быть и вовсе попытаться снова укусить (что вполне могло бы привести к окончанию кошмара), но черти в глазах Мустанга заставили рот покорно открыться и почти полностью вобрать в себя длину – Рой рывком практически насадил его на собственный член. Рот у Зависти был маленький и аккуратный, несмотря на врождённую программу много болтать. Мустанг даже немного пожалел, что гомункул утерял свои способности и не может растянуть рот шире. Но это поправимо – Рой его натренирует. Научит его хоть что-то делать во благо. Процесс был несложным, но это не снижало его тошнотворности, в частности из-за запаха и вкуса. Возможно было бы легче, если бы во рту не было мини-пустыни, а губы не шелушились, как чешуя рыбы на солнце. Энви жмурился каждый раз, когда тыкался губами в колючие паховые волоски, оставляющие мелкие царапинки, тут же исчезающие, стараясь не задевать зубами вздутые венки на стремительно твердеющем и увеличивающимся члене. От монотонности движений выделившееся количество слюны стало тягуче-вязким из-за солёной густоватой смазки. С линий рта на подбородок потекло, бледная кожа лица отдавала блеском в слабом свете керосинки, пока слюна стекала на шею, под ворот топа, медленно покапывая с подбородка и мелко брызгая на пол с уголков рта при резких движениях. Грязно. Пошло. Мустанга нельзя было назвать любителем минета, он даже не особо старался сосредоточиться на ощущениях теплоты мягких щёк, упругих стенок горла, ребристого нёба и приятно-шершавого языка. И не обращал внимание на то, что комната начала уже вовсю заполняться мускусным ароматом секса с примесью естественного запаха влажных тел. Сама мысль – возможность – что заклятый враг, попортивший ему и многим людям жизнь, отсасывает ему – возбуждала до оргазма, душевного в том числе. Толкаясь головкой члена в нёбный язычок Энви, его абсолютно не заботило, что от нехватки воздуха и, видимо, собственного положения у того потекли слёзы. Не заботило, пока гомункула пару раз не передёрнуло. Его горло задрожало и стало издавать непонятные звуки. Как только член в своём движении соскользнул с языка немного назад, на головку брызнул целый поток желчи. – Твою мать! Рой оттянул Зависть за волосы назад, но тот всё равно успел обблевать его член. Прокашлявшись, он выдавил: – Так тебе и надо... Разъярённый Мустанг воткнул нож Хьюза прямо гомункулу в глаз. Раньше он воспринимал это всё как вредную привычку или нестандартное, опасное развлечение. По крайней мере так было на момент пленения Зависти. А ведь он планировал разобраться с гомункулом максимум за неделю. И что в итоге? Он заразился ненавистью и не смог перебороть нужду свершить месть, в итоге это привело его к тому, что он обратился в алчного психопата, почти в того, что на протяжении четырёхсот лет обитал под Аместрисом, грезя о великом плане по поглощению душ. Старый гомункул – Отец Зависти – расценивал страну игрушечным домиком, населённым его личными куколками, игрушками, которыми он волей был распоряжаться и дёргать их за ту ниточку, за которую пожелает его эго. И он, Рой, обратился в такого же поехавшего собственника. Даже ванную устроил своей игрушке. Каков молодец. Если раньше он делал всё на машинальном уровне, изображая из себя машину пыток из плоти и крови, то сейчас не было даже смысла оправдываться перед собой в получении удовольствия от насильного соития, о чём говорили всё чаще и чаще всплывающие фантазии о грязном сексе с Энви. Пихать свой член в его рот так глубоко, в самую глотку, чтобы он давился семенем Роя, отхаркиваясь от него и забрызгивая собственное лицо. Вдалбливать его не только головой в стену, а спиной, сгребя стройные ноги руками. Потом переместиться на кровать, где гомункула можно было бы заставить самостоятельно скакать на члене Роя своей маленькой, упругой задницей, которую Мустанг будет хлестать ладонями до цвета спелой клубники, пока она с пошлыми шлепками скользила бы верх-вниз. Грязное соитие можно было бы завершить коленно-локтевой или классическим раком, наматывая на кулак разметавшиеся зелёные патлы, побуждая бесполезно комкающего простыни Энви запрокинуть голову и раскрыть закушенную губу – гадёныш упрямый, наверняка бы мотал головой, зажмурившись, пытаясь сохранить смехотворные остатки «гордости», которые Мустанг без труда мог бы разбить в прах. Можно было бы даже использовать старый приём поднятой в щелчке руки или повторную угрозу, что он может заставить роту солдат повеселиться с пленённым гомункулом, если тот не удовлетворит Роя своим криком. И он бы кричал. Кричал с перебивками на стоны и рыдания, которые перейдут потом в всхлипы, а затем в слабое шмыганье в стену, пока Энви будет лежать спиной к разморённому, отдыхающему рядом Рою, свернувшись в клубкок и стыдливо прикрывая простынью искусанные, слабо искрящиеся плечи, пока Мустанг внезапно не объявит время для второго раунда. «Отвратительно...» И ведь не редко сюжеты его фантазии строились о полном сломе воли гомункула, чтобы тот, окончательно адаптировавшись под напуганного покорного зверька, смиренно клал голову на плаху палача, чем бы только облегчил тому лишнюю мороку обездвиживать его для дальнейшей грязной пытки. Он сам довёл себя до такого. Сам превратил себя в ненавистное ничтожество. И винить в этом некого, кроме него самого. Он не обратился за помощью, а ведь у него есть друзья, но он просто забыл про них за собственным безумием. Не вспомнил, что у него есть любимые люди. Зависть был прав. В груди защемило, в воздухе встал пресный солёный запах. Жалок. Он просто жалок. «Он убил Хьюза... – вновь повторяет себе Мустанг, как заклинание очищения. – Марию Росс чуть не расстреляли из-за него. Он убил ишварского ребёнка...» Только у заклинания, видимо, побочный эффект – Роя потянуло блевать. Всё это уже походило на оправдание своих грязных замашек, нежели на желание отомстить. Единственный разумный вывод к которому пришёл мужчина – просто убить гомункула. Но не путём сожжения. Нет. Он достаточно поиграл в святого инквизитора. Он просто вырвет ему философский камень и уничтожит его. Пока не уничтожил себя. Окончательно. Во избежания пустых обещаний и переноса до финала на будущее, Рой, взвесив все за и против, понял, что ему предварительно нужен секс. Срочно. Нервно наматывая на палец провод телефона, Рой объясняет подозрительной мадам Кристмас, что у него завал на работе, Грумман с трудом выдал ему выходной, а он так устал, что просто нет сил на женскую охоту. Обеспокоившаяся мачеха даже хотела приехать к воспитаннику, но тот переубедил её и попросил просто прислать ему какую-нибудь девушку. Гвинет оказалась новенькой в публичном доме, но несмотря на это уже смогла окупиться и покорить всех постоянных клиентов заведения Кристмас Мустанг. И понятно было почему – подумал Рой, когда ему под закат явилась эта женщина – длинноногая знойная мулатка, настолько знойная, что у мужчины даже во рту пересохло. Чего стоили только её зелёные как у кошки глаза, стреляющие в самую душу и улыбка алых, как спелая вишня губ. С этой женщиной, наверное, могла потягаться даже сама Похоть. Рой с трудом удержался, чтобы не дать самому себе пощёчину. Нужно было прогнать мысли о чёртовых гомункулах. – Что-то не так, мой полковник? Она вышла из ванны в белом банном халате, вульгарно коротком. Бархатный тембр её голоса отнюдь не заставил Роя поёжиться. А раньше заставил бы. Посмотрев на неё взглядом висельника, он снова углядел схожесть с Ласт, но, переместив взгляд на её грудь, с облегчением отметил, что похожа не полностью. Отсутствие пышного бюста на самом деле нисколько её портило, стоило только посмотреть на её гладко-выбритые ноги, блестящие в свете как талый молочный шоколад. Уловив сосредоточенный взгляд мужчины на своих ногах, она грациозно, точно кошка, двинулась в его сторону. Мустанг поднялся со стула, встав стеной перед ней. Её мягкие изящные ладони упокоились на его широких плечах и она упёрлась своей маленькой грудью в его. – Этот вечер будет для вас незабываемым, – чарующе-соблазнительно прошептала она, едва касаясь вишнёвыми устами уголка губ полковника. – Не сомневаюсь. Рой только сейчас заметил, что зелёные глаза Гвинет странно блестят, а зрачки расширены. Он крепко вцепился в её узкие молочно-шоколадные бёдра – на этом моменте он готов был взвыть от досады – притягивая её к себе, вовлекая мулатку во властный поцелуй. Женщина, приняв это как сигнал, буквально озверела – мёртвой хваткой вцепилась своим красным маникюром в плечи Роя, да так, что казалось на рубашке пятна крови проступят. С трудом оторвав от себя возбуждённую женщину, Мустанг подчинительно повалил её на стол, фиксируя тонкие руки за спиной в привычном военном захвате. Рой готов был врезать самому себе за это, но вместо ожидаемого стона боли раздался стон удовольствия, что окончательно подтверждало догадку алхимика – Гвиннет всё же под чем-то. – Похоже, сегодня я – военная преступница? – она чуть повернула голову, смотря на Мустанга горящим от возбуждения изумрудом и хищно облизнулась. В этом взгляде мужчина прочитал, что с него сняты все ограничения и он может преспокойно обратиться в похотливое животное. Задрав без того короткий халат, Рой поддел пальцами кромку кружевного белья и сдёрнул его почти до самых колен. Он старательно-ласково прогладил рукой по её бедру, но на эти ласки мулатка возбуждённо взвыла, будто говоря, что одних только прикосновений мало. Рой был хорошим мальчиком – воспитанный мадам Кристмас со всеми правилами куртуазности – и не привык отказывать женщине. Проникнув пальцами в жаркое лоно, мужчина без удивления отметил, что Гвинет уже была мокрой. Она зажмурилась, закусив нижнюю губу. Она хотела этого до болезненных судорог в икрах и горячих узлов ниже живота. Мустанг был грубым, но очень умелым, великолепным – сказала бы она. Выгнувшись, толкнувшись блестящими бёдрами назад, она сильнее насадилась на пальцы, в надежде, что те пройдут глубже, в главную точку. Какого же было её разочарование, когда эти пальцы вышли из неё, с тянущейся тонкой ниточкой смазки. Но от этого разочарования даже не осталось воспоминаний, когда она ощутила проникающую в неё крупную головку члена. (Гвинет даже немного пожалела, что та в презервативе и она не может ощутить её естественный жар в полной степени, но безопасность репродуктивной системы дороже). Это было только начало, но она так по-блядски протяжно простонала, что Рой толкнулся резче, входя почти наполовину. Гвинет ужом заёрзала на столе, трясь скулой о деревянную поверхность, полы халата сползли с плеч, высвободив небольшие груди, что теперь шлёпались об стол. Её счастье, что она теперь без одежды – от Огненного полковника её охватило пламя вожделения почти наравне с безумием. – Мой полковник! – прокричала она в экстазе. – Сэр!.. Свободной рукой Рой вцепился в пышную копну мелких кудрей и прижался грудью к её спине и сильно укусил кожу. Видимо решив оправдать своё звание цепного пса, он принялся вгрызаться в кожу лопаток, плеч и шеи Гвинет, на радость той. Она потёрлась бёдрами о грубую ткань брюк, создавая щекочущие ощущения, что придавало взрывной эффект сексу. Рой, жмурясь от ощущений, звонко шлёпнул женщину по бедру и снова мысленно простонал. Ему нравились крепкие, наливные бëдра, чтобы на них с трудом можно было сжать пальцы, чтобы на них проступали мышцы и из-за этого едва бы удавалось оттянуть зубами кожу. Из окружения Мустанга похвастаться сим достоинством могла лишь лейтенант Хоукай. Гвинет же, как на зло, имела слишком худые, почти мальчишеские бëдра. Прямо как у Энви. Чёрт. Он опять вспомнил о чёртовом монстре. На протяжении двух месяцев трахая только Энви, он немного отвык от такого понятия, как нормальный секс. Даже сейчас, трахая Гвинет – ощущения немного не те. Злость возросла и полковник слишком резко вдолбился до упора, пальцами впившись будто гвоздями в кожу смуглого бедра. – А-ауч... – Гвинет шикнула и полубоком взглянула на мужчину через мутную пелену возбуждения. – А вот это... знаете ли, грубо... Соблазнительная хрипотца в женском голосе немного привела Роя в чувство. Сдвинув злобу на задний план, Мустанг убрал непослушную копну кудрявых волос в сторону, чтобы взглянуть в лицо женщины, но та следом так эротично выгнула шею, что искушение захватило разум алхимика в свои цепкие лапы, принудив вгрызться в эту тонкую изящную шейку. И он укусил. И зарычал. Именно сейчас произошло то, чего Гвинет так страстно хотела и то, чего так яростно хотел избежать Мустанг: Рой трансформировался в дикого зверя, а их секс превратился в жестокую, тупую случку с элементами бессмысленного насилия. Это очень разнилось с рассказами мадам Кристмас и всех подружек Гвинет, которые утверждали ей, что Рой Мустанг – бог, ангел и джентльмен в занятии любовью. Мастер своего дела. Страстный ягуар, жеребец. Сейчас Рой напоминал пса, удерживающего течную суку за загривок, которую размашисто дерёт, заставляет скулить и вздрагивать под собой. В один момент хватка на волосах женщины расцепилась и через секунду Гвинет не сдержалась в похотливом взвизге, когда пальцы свободной руки стали ласкать клитор. Её начало трясти от подступающего оргазма. Она упёрлась подбородком в стол, к которому побежали слёзы. Сладкая судорога стянула тело, её нога машинально согнулась в колене – и тут же её за лодыжку схватил Рой, дёрнув вперёд так, что пятка была в нескольких сантиметрах от ягодицы. Член, казалось, в таком положении вошёл ещё глубже, хотя уже некуда было. И вот Мустанг наконец-то кончил, и кончил бурно, надрывно, будто взрывом. Гвинет чувствовала это даже через презерватив – она ещё удивилась, как он не порвался от такого потока большого количества спермы. А ещё полковник кончал достаточно долго. После страстного соития, все последующие действия были пресными и бессмысленными. Рой вышел из Гвиннет и, не особо беспокоясь о ней, скрылся в ванной. В душе, стоя под струями воды, он едва ли удерживал себя, чтобы не разбить голову о кафель стены. Не то. Всё не то. Мужчина опустился на колени в ванную, уперевшись руками в бортики. С горем пополам он осознавал окончательное уничтожение своей личности. Горячий секс с красоткой не подарил ему тех ощущений, что испытывал при изнасиловании Энви. Что же получается? Он поехавший садист-гомункулофил? Это звучало столь же нелепо, сколько омерзительно тошно и больно. По крайней мере, в первом Рой был твёрдо уверен. Может, Гвинет и была под чем-то, но это не отменяло того факта, что он позволил себе быть таким ублюдком в отношении к женщине. Однако, по выходу из ванны готового честно и сокрушённо извиняться Роя встретила следующая картина: Гвиннет по-королевски рассевшись в кресле, сложив ногу на ногу, курила сигарету и пламенным взглядом из под полуприкрытых век смотрела на мужчину. – Что-то подсказывает мне, дорогой полковник, что вы не удовлетворены. Взгляд её сделался проникновенно-раскусительным, и Мустанг заметил, что зелёные глаза теперь были нормальными. «Действия наркотиков так быстро не проходят, – промелькнула мысль в голове. – А был ли это вообще наркотик?» – Вы были таким жестоким, точно зверь, – она рассмеялась грудным смехом и нагло стряхнула палочку пепла. – Но что-то не заметила я, чтобы вы получали удовольствие. У Мустанга закралась догадка, к чему вела женщина. – Могу ли я сделать вывод, что вы желали другую или... Она многозначно смолкла. – Или? – лицо Мустанга потемнело. Он и так был на взводе. – Что «или»? – ... или другого? На вряд ли это имело серьёзный характер. Скорее Гвинет хотелось потешиться или отомстить за то, что мужчина не разделил с ней удовольствие. Но вытянувшееся лицо Мустанга, побелевшее и ставшее больше похоже на восковую маску, говорило само за себя. – О-о-о, – с нескрываемым удивлением сладко протянула она. – Боже мой... Неужели полковник Мустанг на самом деле из «этих»? И словно опьянённая своей догадкой и проницательностью, она вовсю рассмеялась бархатным смехом, не желая верить в происходящее. – А мадам Кристмас знает? – посмеиваясь, с трудом произнесла она, не замечая медленно надвигающуюся на неё угрозу. – С ума сойти! Я вот тут подумала: уж не специально ли вы создали свою репутацию бабника, чтобы скрыть сво... Она оборвалась на полуслове. Мустанг вырос перед ней скалой, мрачной тенью загородив свет. Мужчина угрожающе навис над ней и вцепился в её руку, Гвинет даже выронила сигарету. – Вам, леди, стоит держать иногда язык за зубами, – продолжил он и добавил: – Болтливые раздражают. Ей стало страшно, но она умело спрятала этот инстинкт за выученной приторной улыбкой. «Карьера» жрицы любви многому учит. – Тогда, смею предположить, что вы – «многогранник»? Это было похоже на примирение, на самом деле мулатку просто распирало от любопытства, сдвинувшего инстинкт самосохранения на заднюю планку. – То есть: по тем и по тем? – пояснила она. Рой молчал. Он уже и сам не знал. – Но сути этого не меняет. Гвинет оборвалась на своих словах – Рой взял кошелёк с тумбы, достал пару купюр и протянул их женщине. – Извините за грубость. Тут больше, чем в оплате. Компенсация. Берите их и уходите. – Хотите сбагрить меня? – усмехнулась она. – А не боитесь, что я расскажу ваш маленький секретик? – Берите. Деньги. И. Уходите. Мустангу пришлось перейти на предупреждающую членораздельную речь. Но дальше ему заходить не хотелось. Пришлось бы пригрозить бесплатным солярием. – Я, кажется, поняла, почему. А Рой удивлялся, почему она не поняла, что ей лучше уйти по-хорошему. – Вы просто боитесь признаться себе в этом, – женщина несколько глумливо сказала это. – Боитесь признать правду. И потому-то срываетесь на своём... кхм-кхм... Ну, вы поняли. Не в первой Рой поражался женской проницательности. И это в очередной раз наводило на мысль, что сия способность у представительниц прекрасного пола врождённая. – С чего вы взяли? – с равнодушием произнёс Рой. Он понял, что отпираться перед женщиной не сможет и опустил руки. Гвинет даже говорить ничего не потребовалось. Она убрала халат с плеча, открывая взору полковника усеянную в мелких синяках, искусанную кожу. – Что-то не похоже было, чтобы вы жаловались. – Конечно я не жаловалась, – она накинула халат на прежнее место. – Серьёзно? Жаловаться представителю власти? Она вдруг перестала улыбаться и стала серьёзнее. – Ну ладно, если честно: я вообще не испытывала неудобств. Легко стряхнув с запястья руку полковника, она грациозно прошествовала в сторону прихожей, где оставила свою сумочку. Нашарив в ней маленький пузырёк с непонятным названием на этикетке, она протянула его Мустангу. «Всё-таки наркотик?» – он изучающе рассматривал маленькие красные капсулы в скляночке. Но вчитавшись в этикетку, он изменил свои мысли: «Или же нет?» Постепенно, с каждой прочитанной мелкой строчкой на латинском, эмоции на лице мужчин сменялись ежесекундно. Особенно когда латинские строчки рецептуры сменили иероглифы Ксинга. – Афродизиак? – под конец лицо Роя приняло безучастное выражение. – Незаконный? – Контрабандный товар. Конфискованный. – Тогда что он делает у вас? – Не только Вы мой полковник. Вопросы Мустанга тут же отпали. Гвинет забрала оплату (компенсация за грубость и плата за молчание), и, перед уходом, задержалась в дверях. – Знаете, можете ненавидеть себя сколько-угодно, но на других из-за собственной ненависти срываться не надо. Просто прости себя за свою «неправильность», благородный полковник. Рой взглянул на неё бесконечно печальным взглядом и невесёлой улыбкой. Да что эта женщина понимает... – Не читайте мне мораль и философские нравоучения. – А я и не читаю. Просто меня, скажем так, несколько раздражает позиция по отношению к нам – тем, что выполняют роль снизу. Мы же всё таки дарим вам удовольствие, – она пожала плечами, расставив руки в стороны с умным видом. – Будьте сдержанней. А в вашем положении... Полковник смерил её взглядом и женщина выдержала короткую паузу. – Проявите вашей второй половинке человечность, а не ненависть. Того и гляди – и вам легче станет. – Человечность? – Мустанг, хмыкнув и вздёрнув вверх уголок губ, поиграл скляночкой перед лицом. – Под «человечностью» вы подразумеваете дикую, животную еблю под дурью? – Ну-у-у, – мулатка скосила глаза в верхний угол. – Всяко лучше, чем драть кого-то с ненавистью. Это больно поди, – предположила она. – А так, какое-никакое удовольствие, хоть приятно будет. С этим поспорить было трудно. – Подождите, – Мустанг окликнул её, когда уже пересекла лестницу. – Как вы... догадались? – Женская интуиция, – хихикнула женщина. – У меня на такое глаз намётан. Не раз мне попадались такие, которые пытались убедить себя в том, что они – «правильные, нормальные». Только вот у всех них, и вас в том числе, была общая черта. – Какая? – спросил Рой. – Неприязнь на лице, – на её красивом лице поселилась непонятная грусть. – Видно было, что им не хочется женщину... И... Стоит ли мне говорить, что жизнь всех этих ребят – большинства по крайней мере – пошла наперекосяк? – Откуда вам это известно? – с искренностью поинтересовался полковник. – Оттуда же, откуда и информация, что главный ловелас Централа вот уже почти три месяца не ходит на свидания. В зелёных глазах сверкнула злость. – Слухи, полковник, слухи, – пояснила она. – Но то, что случилось с теми людьми... Во всех случаях – всё из-за ненависти и навязчивой «правильности», под прессингом которых люди сами не замечают, как уничтожают не только себя, но и других. А потом в изумруде её очей поселилась боль. Боль, которую Рой хорошо знал. – С моим братом было так. Кем бы ни был ваш... – она снова оборвалась, не зная, как обозвать «тайну» Мустанга. – Не хочу, что ни он, ни вы, закончили также... Гвинет ушла, Рой ещё долго сидел и рассматривал оставленную скляночку в руке. Медовый свет заката плавно двигался по комнате, часы тикали, отбивая свой ритм, эхом наполняя опустевшую квартиру, в которой остались наедине алхимик со своими мыслями. Голова тяжелела, мысли шумно ворошились в ней, спутавшись в колтун, который Мустанг сам уже не мог распутать. Лишь когда часы пробили полночь, он крепко сжал склянку и вышел из квартиры.