***
Когда Трисия с непривычно оживлённым видом пришла в библиотеку, где Линали корпела над текстом, делая перевод с французского языка на английский, то сходу поинтересовалась: — Милая, как ты смотришь на то, чтобы поучаствовать в небольшом спектакле? От такого вопроса девушка аж позабыла, как именно сформулировала предложение, которое минутой ранее собиралась перенести на бумагу. — Эм, не знаю, — растерянно пожала плечами она. — Я не уверена, что справлюсь, миледи. — Ну почему же не уверена? Разве твоя семья не любила организовывать домашние спектакли? — Да, но это было давно, так что я вряд ли оправдаю ваши ожидания. — А мне кажется, ты отлично сможешь вжиться в роль, — мягко убеждала её миссис Камелот. — К тому же спектакли подобного рода являются сугубо любительскими, а значит, не обязывают тебя быть безупречной. Если ты допустишь ошибку, никто не сделает тебе замечание. — Тем не менее, легче от этого мне почему-то не становится, — несколько нервно улыбнулась Линали. — А что за спектакль предстоит разыграть и когда? Трисия присела напротив девушки и придвинула к ней черновую версию сценария собственного сочинительства, который состоял примерно из двадцати страниц. Линали заинтересованно принялась листать его, тогда как миссис Камелот продолжила: — Это небольшая пьеса с незамысловатым сюжетом. Видишь ли, семья Парсон буквально вчера пригласила нас на празднование Нового года, а у них по традиции принято ставить мини-спектакли. Я, конечно, тебя ни в коем случае не принуждаю, но мне бы очень хотелось, чтобы ты поучаствовала в этом мероприятии. Что скажешь, милая? — Моя мама тоже когда-то любила сочинять пьесы, — со слабой улыбкой проговорила Линали, не отрывая глаз от довольно-таки убористо исписанных листов; на пару мгновений она вернулась в прошлое, туда, где её семья ещё не знала неразрешимых бед и могла беззаботно проводить время, в том числе разыгрывая спектакли по инициативе матери. — Разумеется, нельзя позволить пропасть даром вашим трудам, миледи, поэтому я с удовольствием соглашусь исполнить предложенную вами роль. — И это замечательно, милая, — широко заулыбалась собеседница. — Я очень рада, что ты с нами. Правда, на всё про всё у нас неделя, но, я думаю, мы справимся. — Ну, а как же иначе. «Можно подумать, у меня есть выбор», — усмехнулась про себя девушка. Поначалу в Линали преобладало дикое отторжение, вызванное чувством банальной боязни и нежеланием заниматься чем-то в принципе, в частности — привлекать к себе внимание посредством выхода на сцену. Не в том она пребывала состоянии, чтобы притворяться беззаботной актрисой с задорным блеском в глазах. Слишком уж зациклена она была на своих проблемах. А точнее — на одной. Ей так и не удалось отважиться на то, чтобы признаться Тики или кому-либо ещё в своём новом положении, не говоря уже о том, что попытки разобраться в себе всякий раз оказывались провальными. Линали то мирилась с мыслью, что скоро станет матерью, то поддавалась приступам ипохондрии, чувствуя себя глубоко несчастной. Ей хотелось любить своего ребёнка, но что-то упорно не давало этому чувству взять верх, всецело овладеть ею. Какое-то внутреннее сопротивление — оно, подобно опухоли в мозгу, разрасталось вопреки всем стараниям избавиться от него. Принять действительность — в теории всё выходило куда проще, нежели на практике. Всё же после нескольких репетиций Линали таки воодушевилась и даже начала ощущать искреннюю увлечённость. Процесс подготовки полностью контролировался миссис Камелот, которая хоть и была довольно требовательной по своей натуре, но никогда не повышала голос и не принижала способности других. Наоборот, она тактично указывала на недостатки и давала советы, не скупясь при этом на похвалу. Линали нравился такой подход не только потому, что создавалась тёплая атмосфера взаимопонимания и поддержки, — прежде всего, всё это напоминало ей о маме, о её неиссякаемом творческом энтузиазме, которым она, будучи вдохновлённой какой-нибудь идеей, заражала окружающих. И, пожалуй, такая Трисия, на редкость бойкая и энергичная, особенно сильно походила на неё. Позитивный настрой Линали омрачала разве что вездесущая Роад. Трисия написала пьесу в жанре трагикомедии, где во взаимоотношениях двух сестёр, пытающихся завоевать симпатию одного знатного джентльмена, возникает неизбежный конфликт интересов. По сути, весь спектакль строился на исключительном взаимодействии этих персонажей, что девушек не радовало от слова совсем. Однако никто из них не выказывал своего неудовольствия, ибо они уже давно пришли к негласному соглашению о том, что миссис Камелот не должна знать об их неприязненных отношениях. Линали считала себя актрисой весьма посредственной, поэтому решила, что для неё будет настоящим достижением, если её игра на сцене выйдет более-менее сносной. На репетициях она невольно оценивала и способности Роад, которые, как оказалось, ничуть не превосходили её собственные. Причём эти суждения не основывались на корысти или неприятии, ведь даже Трисия была с ней солидарна, о чём красноречиво говорил её снисходительно-разочарованный взгляд. Впрочем, Роад заслуживала похвалы, ведь она старалась. Однако дело тут, прежде всего, заключалось в семействе Парсон, отпрыском которых был тот самый Самуэль, — небезразличный ей юноша. Очевидно, что для неё предстоящее выступление — не иначе как шанс произвести на него впечатление. Но не только поэтому она прикладывала максимум усилий в постановке. Роад видела в Линали помеху, если не соперницу, которая может всё испортить, и её опасения были отнюдь не беспочвенны. Разумеется, сама Линали ни на что не претендовала, но злорадная мысль о возможности припомнить старые обиды частенько посещала её…***
— Как твой настрой? Боишься выходить на сцену? — спросил Тики, когда устроил Линали прогулку по зимнему саду; она сидела верхом на подаренной им лошади, которую он неспешно вёл под уздцы. День близился к закату; из-за скрывших небо тяжёлых серых туч темнота надвигалась быстрее обычного, так что путь освещался только тусклым жёлтым светом газовых фонарей. — Побаиваюсь немного, — сухо отвечала девушка. — Надеюсь, меня не нарекут мисс бездарностью, а то не хочется краснеть от стыда перед Трисией. — Не сомневайся в себе. Я уверен, ты справишься, — повернув голову, ободрительно улыбнулся мужчина. Линали слегка смутилась и, бросив краткое «угу», принялась разглядывать припорошенные снегом тёмно-зелёные ели. Она никак не решалась выяснить, с чего вдруг Тики самолично вызвался сопровождать её и — что самое странное — почему он столь непривычно молчалив и задумчив, ибо за последние минут десять они впервые обменялись фразами. — Не хочешь попробовать прокатиться самостоятельно? — предложил он. — Ты могла бы… — Нет, не хочу! — испуганно воскликнула она, увидев, что он вознамерился отпустить уздцы. Тики остановился и озадаченно посмотрел на неё. — П-просто я давно не каталась на лошади, поэтому не хочу рисковать. Мне нужно привыкнуть. Внимательно всматриваясь в растерянное лицо девушки, мужчина подозрительно прищурился. — Что ж, хорошо. С этими словами он продолжил вести лошадь вдоль выложенной камнем дорожке, сделав при этом вид, что не услышал, как с чужих губ сорвался облегчённый вздох. — Эм, а что ты думаешь о Роад? — выдала Линали; раз уж обстановка на то располагала, она не стала упускать возможность разузнать мнение близких о юной мисс Камелот. — Что я думаю о Роад? — удивлённо переспросил Тики. — Именно. Если отбросить в сторону тот факт, что она твоя племянница, то как ты её охарактеризуешь? — Хм, я полагаю, ты хочешь узнать, имеются ли у неё недостатки в моём понимании, — усмехнулся собеседник и, получив утвердительный кивок, высказался вполне откровенно: — Ну, если говорить без всяких прикрас, то я считаю её излишне избалованной девочкой. Даже Шерил признаёт, что у неё довольно строптивый и непредсказуемый характер, и чем старше она становится, тем чаще его демонстрирует, — но, думается мне, для тебя это не новость. Я же надеюсь, что неиссякаемая родительская любовь окончательно не затуманит разум моего брата, ведь было бы ужасно допустить, чтобы Роад заимела славу заносчивой девицы с твёрдым убеждением, что ей всё дозволено. — В общем, родственная связь тут налицо, — съязвила Линали, не вкладывая в слова чувство презрения, лишь констатируя, на что Тики не преминул ответить в своей любимой шутливо-саркастичной манере: — К сожалению, далеко не всем повезло родиться безгрешным ангелочком как тебе, милая. — Пожалуй, приму это за комплимент, — сказала она, передразнив его интонацию. Глянув на девушку с деланным изумлением, Тики умилительно ухмыльнулся: — Я уже говорил, что из тебя выйдет потрясающая актриса? — Только не нужно мне льстить, — буркнула девушка. — Я на это не куплюсь. — Я не сомневаюсь, принцесса. Ох уж этот его мягкий, вкрадчивый баритон — даже сейчас Линали начинала чувствовать себя глупенькой наивной девчонкой, невольно поддающейся чарам мужского обаяния. Чтобы не выдать своего замешательства, она соврала, заявив, что смертельно устала и замёрзла. Мужчина ускорил шаг, и уже через несколько минут они добрались до конюшни, откуда им навстречу сразу выбежал конюх; Тики помог Линали спешиться с лошади и передал поводья слуге. Девушка хотела было развернуться, чтобы пойти к поместью, но Тики воспрепятствовал этому, задержав руки на девичьей талии. — Я поеду в Канаду через пару недель, — сказал он, отвечая на её вопросительный взгляд. — Не хочешь составить мне компанию? — В Канаду? Но зачем? — Появились кое-какие дела, и мне необходимо лично разобраться с ними. Девушка нахмурилась. — А подробности мне знать не положено? — Ровно до тех пор, пока я всё не улажу, — ласково улыбнулся Тики. — Хотя я не уверен, что тебе будет интересно выслушивать скучные истории о моих проблемах. Предсказуемый ответ. Может, Линали и почувствовала слабый укол обиды от мысли, что он ей то ли не доверяет, то ли попросту не считает нужным посвящать её в свои дела, но, тем не менее, понимала, что они не настолько близки, чтобы делиться какими бы ни было сокровенными тайнами. «Впрочем, разве мне не всё ли равно?» — подумала она, решив воспользоваться его скрытностью. — Если ты разрешишь мне остаться здесь, то я вообще не задам ни одного вопроса по поводу твоей внезапной поездки. Тики задумчиво хмыкнул, и его губы как-то раздосадованно скривились. — Что ж, ладно. Если хочешь, можешь остаться дома. — Мне кажется или ты выглядишь каким-то расстроенным? — с усмешкой подметила девушка. На секунду Тики опешил, округлив глаза; её слова прозвучали дерзко, почти с вызовом — и это скорее восхитило его, нежели задело. — И когда ты успела стать такой… беззастенчивой? — Усердно приспосабливаюсь к нынешним реалиям, — многозначительным тоном парировала Линали, — ведь в них, как известно, робость приравнивается к слабости, делая человека бесхарактерным в глазах окружающих. — Да, это так, к сожалению, — протянул собеседник и прижал девушку к себе, крепко обхватив её обеими руками. — Скажи, тебе ведь по-прежнему претит моё общество? От столь неожиданного и прямолинейного вопроса Линали обескураженно приоткрыла рот, не в силах быстро сформулировать внятный ответ. — Эм… Ну, не то чтобы претит, просто… — Просто я слегка вызываю у тебя отвращение? — Это не правда, не преувеличивай! — вспыхнув, возмутилась она. — Может, поначалу так оно и было, но теперь… Теперь мне, в общем… Я не знаю. Прости, но мне сложно описать свои чувства. В любом случае я не питаю к тебе ненависти — в этом ты можешь быть уверен. Линали отвела взгляд, борясь с чувством неловкости, в то время как Тики, наоборот, в упор смотрел на неё. Прошло не больше минуты, когда он выпустил её из своих объятий и засмеялся самым что ни на есть простодушным смехом. Девушка, находясь в полном недоумении от такой реакции, негромко спросила: — Что тут смешного? — Боже, ничего более очаровательного я в своей жизни ещё не слышал, — на выдохе проговорил Тики, широко улыбаясь да потирая пальцами переносицу. Затем он взял руку Линали в свои ладони и поцеловал сквозь перчатку. — Не пойми меня неправильно, милая, я рад, очень рад, что ты была предельно откровенна со мной. Всё-таки я безмерно ценю твою прямоту и искренность, ибо уже давно изрядно подустал от потоков лжи, что постоянно обрушиваются на меня. Щёки девушки снова заалели; меньше всего она ожидала услышать от него нечто подобное. — И такая правда что, совсем не злит тебя? — Злит, и ещё как, — признался он, не меняя своего благодушного настроения. — Но думаю, ответь ты иначе, то я пришёл бы в бешенство, поскольку слышать ложь от близких мне людей особенно невыносимо. Слова Тики определённо требовали пояснений, но Линали смогла лишь похлопать ресничками да пролепетать: — Вот как… Что ж, буду знать. Самого мужчину такая реакция позабавила, что отразилось на его лице в виде лукаво приподнятых уголков рта.***
За пару дней до празднования Нового года Анна завтракала в компании своего отца. С самого утра мистер Хэмптон пребывал в хорошем расположении духа: он много шутил, рассказывая дочери забавные истории, приключившиеся с ним или его знакомыми, а когда речь зашла о скачках, он неожиданно признался, что доволен достижениями Лестера в данном виде спорта. Последнее Анну одновременно удивило и обрадовало, ибо отец крайне редко снисходил до похвалы в адрес своего сына, — слишком уж усердно он игнорировал его существование. — Надо бы всерьёз задуматься о приобретении новой лошади, а то наша старушка совсем уже никуда не годится, судя по проигранным последним скачкам, — рассуждал Гилберт, неторопливо поедая яичницу с беконом. — Глядишь, Лестер сможет значительно улучшить свои результаты, ведь потенциал-то у него и вправду есть. — Он был бы тебе очень признателен за такой подарок, — сказала Анна и положила в рот кусочек жареного тоста. — Ну ещё бы! Этот заносчивый мальчишка за многое должен мне быть благодарен, — самодовольно отчеканил мужчина. — И учитывая всё то, что я для него сделал и, вероятно, сделаю, он просто обязан принести мне победу на скачках. Пусть докажет, что небесполезен. — Папа, поумерь свой грубый тон. Вовсе незачем отзываться о нём так грубо, — возмутилась собеседница. — Ты же знаешь, я этого не люблю. — Хорошо, дорогая, я буду более тактичен. Мистер Хэмптон никогда не понимал, почему его дочь так благосклонна к Лестеру. Сам он не то чтобы его ненавидел, скорее просто презирал, считал своей ошибкой, допущенной по случайному стечению обстоятельств. Анна же была для него всем. Безмерная отеческая любовь к ней заставляла Гилберта идти на попятную, быть мягче и милосерднее к этому наглому ублюдку с хитрым и поразительно надменным взглядом. И если бы она регулярно не настаивала на участии Лестера в скачках, то он бы вообще не подпустил его ни к ипподрому, ни к породистой лошади. Отпив немного эля из кружки, Гилберт промокнул губы и бороду салфеткой да принялся разрезать ножом телячью колбаску. — В прошлом я поступил весьма опрометчиво, позволив ему участвовать в скачках, — продолжал он, подразумевая происшествие, в котором Лестер, в силу излишней самоуверенности и недостаточного профессионализма, упал с лошади, вследствие чего ему было запрещено участвовать в соревнованиях, — но раз уж он проявляет столько упорства, то так и быть, я готов проявить снисхождение. И если он не подведёт меня — возможно, я в разы увеличу свою финансовую поддержку, ибо давненько нуждаюсь в хорошем жокее. Можешь так ему и передать, милая. Утончённое личико Анны засияло от радости. — Это же замечательно, папа, — с восторгом сказала она, чуть не опрокинув чашку с чаем. — Лестер не подведёт тебя, я ручаюсь за него. — На твоём месте я бы побоялся делать такие заявления, дорогуша, — с лёгкой укоризной произнёс Гилберт, прищурив потускневшие серые глаза. — Всё-таки он ещё не добился никакого успеха. — Он добьётся, поверь мне, — с тёплой улыбкой заверила его Анна. Раздражаясь от того, насколько непоколебима вера дочери в этого щенка, Гилберт проглотил не разжёванный кусок телятины и снова пригубил кружку с элем, после в ворчливой манере бросив: — Я поверю в него только тогда, когда он оправдает все мои затраты. Анна весело рассмеялась и, встав из-за стола, подошла к отцу да обняла его за шею. — Надеюсь, ты помнишь, что мы приглашены к семейству Парсон? — Гм, я думал, ты не желаешь идти к ним, ведь там наверняка будет тот камелотовский отпрыск, — произнёс Гилберт по-странному скептично. — Мне казалось, ты не захочешь его видеть после той неприятной встречи на ипподроме. Девушка медлила с ответом. Ей вспомнились слова Тики, его пренебрежительный и издевательский тон, его взгляд — невероятно отталкивающий и уничижительный, словно говорящий, что ему известно нечто сокровенное, что-то такое, в чём её отец не признался бы даже под страхом смерти. Анна уже множество раз порывалась побеседовать с ним на тему прошлого, но в последний момент её начинала обуревать нерешительность. С одной стороны, ей не хотелось оставаться в неведении, чувствовать себя обманутой, но с другой — она боялась. Боялась усомниться в нём, боялась допустить мысль, что самый дорогой для неё человек, которому она всецело доверяет и которого любит всем сердцем, может быть повинен в чём-то аморальном и непростительном. И поскольку Анна пока не видела выхода из этой дилеммы, то предпочитала делать вид, что ничем не обеспокоена. — Отнюдь. Пусть он видит, насколько мне безразличны его жалкие попытки уязвить меня, — горделиво проговорила девушка и, поцеловав отца в щёку, уже с ласковой улыбкой сказала: — К тому же у меня есть один весомый аргумент, который не позволит нам остаться дома. — И что же это за аргумент такой? — Моё новое бальное платье. Оно слишком дорогое и красивое, чтобы просто пылиться в шкафу. Собеседник испустил понимающий смешок и замотал головой: — Нет-нет, разумеется, мы не можем этого допустить, дорогая. Да и я не прощу себе, если моя красавица-дочь лишится возможности продемонстрировать свою неотразимость.***
— Софи, ты нашла моё жемчужное ожерелье? — Да, госпожа, одну секундочку… — отозвалась та и, положив подготовленную пелерину на постель, бросилась к туалетному столику да достала из ящика нужное украшение. Линали тем временем стояла у огромного зеркала в массивной резкой раме и рассматривала себя со всех сторон. Однако её не интересовал изысканный вечерний туалет из кремового шёлка, с достаточно глубоким декольте и золотистой бахромой по подолу и плечам, — это походило на паранойю, но она считала, что корсет плохо затянут, ибо талия не казалась ей достаточно утончённой; возможно, проблема также заключалась в неудачно подобранном фасоне платья, думала она, отказываясь признавать, что её некогда плоский живот неизбежно начинает расти и приобретать округлые очертания. — Чёрт, это совсем никуда не годится. — Госпожа? — удивлённо захлопала глазами служанка, прежде не слышавшая от Линали никаких ругательных слов. — Прости, случайно вырвалось, — небрежно отмахнулась та, продолжая глядеть на себя в зеркало. — Как думаешь, в моём внешнем виде можно заподозрить что-то неладное? Софи замялась, понимая, что подразумевается под словом «неладное». Она давно догадывалась об интересном положении своей госпожи, ибо от неё, как от камеристки, не могли утаиться сопутствующие этому изменения: самочувствие Линали постоянно то резко ухудшалось, то приходило в норму, да и эмоциональное состояние нередко становилось непривычно-странным, — она «любила» пребывать в меланхоличном настроении и надолго погружаться в размышления поздними вечерами, а в иной раз, дабы отвлечься от того, что её, вероятно, гнетёт, без умолку болтала с ней как с подругой на всеразличные темы, то и дело смеясь фальшивым смехом. — Нет, госпожа, всё хорошо, вы отлично выглядите, — ответила Софи, решив, что Линали наверняка не одобрит, если она вдруг нагло вздумает поинтересоваться, к чему был задан такой вопрос; впрочем, «уличить» её в беременности чужому человеку вряд ли удастся, так что лгать служанке не пришлось, и она лишь добавила: — Правда, лицо у вас слегка бледнее обычного. — Да, ты права, — протянула та, подступив вплотную к зеркалу да потрепав себя по щеке, — но что-то мне совсем не хочется перебарщивать с румянами, поэтому буду надеяться, что танцы придадут моей коже более-менее здоровый оттенок. Линали не сомневалась, что Софи всё известно, поэтому была вдвойне благодарна ей за молчание. К слову, о Тики можно сказать то же самое: он наблюдал, подмечал и делал соответствующие выводы, но ещё ни разу не задал прямых или наводящих вопросов, должных вывести её на чистую воду — настоящий джентльмен прямо-таки, — и это Линали при всём своём предвзятом отношении к нему не могла не ценить. — Кстати, ты случайно не знаешь, мой брат приезжал сегодня в поместье? — вспомнив о Комуи, сменила тему она. — Нет, госпожа, о господине Комуи мне ничего не сообщали. — Хм, странно. Он обещал, что приедет. Неужели ему до сих пор нездоровится? Почему тогда никакой весточки не прислал? Задаваясь этими вопросами, Линали взяла у Софи ожерелье и не без помощи последней принялась застёгивать его на шее. Она подумала, что ей следует проведать брата, однако из-за всей этой повседневной светской рутины не представляла, когда. «Боже, и почему мне вечно не хватает свободного времени?!» — мысленно взвыла она. Не успели девушки выйти из комнаты, как нарвались на Роад. Линали смерила её оценивающим взглядом, с удивлением отметив, что на этот раз к выбору своего туалета она подошла предельно серьёзно: не наблюдалось никакого изобилия бантиков, рюшек или бахромы, при этом украшения из сапфира отлично сочетались с её белым платьем, фасон которого поразительно хорошо не только скрывал недостатки угловатой фигуры, но и подчёркивал достоинства. «Неужто Трисия, наконец-то, сподобилась уделить внимание внешнему виду своей несносной дочурки, или же моя нелестная критика возымела такой эффект?» — подумала она, усмехнувшись. — Выглядишь прекрасно, Роад, — первой отозвалась Линали, не особо стараясь убирать из голоса язвительные нотки. — Ты будто повзрослела, стала женственней, я бы сказала. — Благодарю за комплимент. Ты тоже выглядишь неплохо, — сказала та, в точности повторив интонацию собеседницы. — Ты опаздываешь, Линали. Все уже давно ждут тебя в холле. Линали нарочито глумливо изогнула тонкую бровь. — И ты добровольно снизошла до того, чтобы лично сообщить мне об этом? Не припоминаю, чтобы наша Роад делала что-то подобное без помощи прислуги. Она всё чаще прибегала к своего рода наступательной тактике, не чураясь перенимать её — в том числе — у юной мисс Камелот, что последнюю до жути бесило. И на этот раз слова Линали прозвучали до того саркастично и многозначительно, что даже Софи сразу уловила вложенный в них смысл; случайно столкнувшись с недобрым взглядом Роад, служанка вся сжалась, пытаясь быть как можно менее заметной. — Вообще-то, я хотела с тобой поговорить, а точнее попросить кое о чём, — сдержанно сказала Роад, приосанившись. — Вот как. Я тебя слушаю. — Прошу, не мешай мне. — Не мешать тебе? — Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду, — процедила Роад, видя откровенно насмешливый взгляд собеседницы. — Мне не нужны новые конфликты, и надеюсь — в этом ты будешь со мной солидарна. Уголки губ Линали поползли вверх. Роад так отчаянно жаждала завоевать внимание того юного джентльмена, что, переступив через свою гордыню, первой пошла на мировую, дабы избавиться от вполне реальной угрозы в лице Линали; по сути, она открыто призналась в том, что вовсе не недооценивает её, не считает безобидной и всепрощающей овечкой, — и самолюбию последней это очень даже польстило. — Вместо того чтобы всё усложнять, заключая временное перемирие, ты могла бы просто извиниться, Роад, — уже без тени задора сказала Линали. — А мне разве есть за что извиняться? — криво, с пренебрежением ухмыльнулась та. — Я лишь отомстила за нанесённое мне унижение и оскорбление, так что мы с тобой квиты, дорогуша. Линали посмотрела на девушку донельзя возмущённо, ибо философия Роад шла вразрез с её понятиями о справедливости; она не отрицала своей вины, но считала, что Роад причинила ей гораздо больше зла, а значит… И что, собственно, это значит? «Ну нет, нельзя опускаться до мелочных поступков в духе этой девицы. Это низко и глупо», — решила она, почувствовав отвращение к самой себе. — Квиты, говоришь… — наконец произнесла Линали мрачным тоном. — Знаешь, я и не собиралась что-либо предпринимать в отношении тебя. Я хоть и злопамятная, но не настолько, чтобы жертвовать своей совестью ради бессмысленной мести. Конечно, мы вряд ли станем неразлучными подругами в недалёком будущем, тем не менее, ты можешь быть уверена — я не буду вставлять палки в твои колёса. Однако и ты взамен должна пообещать, что ни под каким предлогом не станешь вмешиваться в нашу с Тики личную жизнь. Судя по некоторому замешательству, отразившемуся на округлом личике Роад, она не совсем это ожидала услышать; но и такой ответ её вполне устроил, поэтому она без всяких раздумий сказала: — Хорошо, обещаю. Линали хмыкнула и вместе со служанкой ускоренным шагом направилась к лестнице, где её с Роад поджидала Трисия. — Куда вы запропастились, девочки? — недоумевала она. — Мы ведь проявим неуважение к Парсонам, если опоздаем. — Прошу прощения, миледи, — спокойно отозвалась Линали. — Роад потеряла свою серёжку, и мы долго не могли её отыскать. Роад в свою очередь бросила на девушку недовольный взгляд, но подтвердила её слова, для наглядности слегка одёрнув мочку уха, в которой висело якобы утерянное ранее украшение.***
Если поначалу Линали не испытывала никакого волнения, то, оказавшись в поместье семьи Парсон, растеряла всякую уверенность. Она наивно надеялась, что сие мероприятие пройдёт в чуть более скромной обстановке, но, увидев десятки незнакомых гостей, поняла — Новый год в этом доме принято отмечать с большим размахом. Так что девушку начал одолевать самый настоящий страх от мысли, что ей предстоит обратить на себя внимание всех этих людей, изобразив актрису, которая не только способна произносить фразы без запинок, но и вкладывать в них определённые чувства. — Волнуешься? Тики держал Линали под руку, когда они вошли в главный зал, где пол был выложен изящной мозаикой из бледно-персикового, серого и чёрного мрамора, а куполообразной формы потолок возносился ко второму этажу, поддерживаемый белыми колоннами с золочёными капителями. — С чего ты взял? — отозвалась она непринуждённо, при этом её глаза панически бегали из стороны в сторону, останавливаясь то на элементах интерьера, то на неприлично дорогих туалетах дам. — Ты вся дрожишь, — сказал Тики, слегка сжав её облачённую в перчатку руку. — Мне немного не по себе от всей этой помпезной атмосферы. Я думала, что уже привыкла, но… — По-прежнему боишься быть в центре внимания, а в данном случае — оплошать на сцене перед этими напыщенными снобами, — закончил он и получил в ответ короткий утвердительный кивок. Они отошли к высокому окну, дабы ненадолго скрыться от знакомых Тики, многие из которых, вместо того чтобы ограничиться одним приветствием, докучали ему разговорами. — Тебе не стоит переживать по этому поводу, милая. Учитывая, что все эти балы и приёмы являются не чем иным, как гнусным олицетворением самого обыкновенного бахвальства и самолюбования, то всегда найдутся те, кто оценит твой талант, мягко говоря, не по достоинству. Так что, когда наступит роковой час, представь, что перед тобой сидят бездушные восковые куклы. Впрочем, в каком-то смысле они таковыми и являются. — А ведь я думаю точно так же, — сконфуженно улыбнулась Линали, — но всё равно почему-то не могу побороть волнение. Мужчина поцеловал руку девушки, а после заставил её щёки порозоветь, сказав: — Я верю в тебя, принцесса. И ты не смей сомневаться в себе. Обходительность и чуткость в поведении Тики, его пристальный взгляд и ласковая улыбка продолжали сбивать девушку с толку. Если он просто изображал заботу, то делал это крайне убедительно: ни фальши, ни насмешки — лишь искреннее желание подбодрить. После «заключения бессрочного перемирия» на ипподроме Тики снова и снова подтверждал серьёзность своих намерений, отчего сама Линали, может, и не проникалась к нему горячей симпатией, но волей-неволей становилась мягче и отзывчивее. Однако сие ничуть не пошатнуло её скептичный настрой. Она не торопилась верить ему, поэтому усердно выискивала в действиях оного корыстный мотив: что, если Тики задумал влюбить её в себя, но не потому, что сам вдруг преисполнился к ней обожанием и пылкостью — нет, это слишком неправдоподобно и даже нелепо, — что, если им движет желание добиться её любви, но лишь за тем, чтобы развлечься да потешить своё самолюбие, доказав как ей, так и самому себе, что он способен завоевать наивное девичье сердце, пусть и закованное в броню неприступности? «А возможно, я придаю чересчур много значения тому, чему не следует, — подумала Линали. — Он всего-навсего заскучал в последнее время, вот и любезничает без конца со мной, имитируя «дружбу», которую мы ранее условились поддерживать. И лучше бы так оно и было…» Следующие часа полтора они провели вместе. Линали всё тяжелее становилось скрывать, что из-за быстрой переутомляемости танцы сильно изматывают её, порой доводя до головокружения и тошноты. Полонез и полька дались ей относительно легко, но когда объявили вальс, она почувствовала значительный упадок сил, поэтому решила не испытывать судьбу, сказав Тики, что хочет отдохнуть. Тот, как и полагается джентльмену, немедленно разыскал для неё уединённое место в гостиной, где можно было присесть и расслабиться. Пока они находились там, Тики заговорил о грядущей поездке в Канаду, но ни разу напрямую не поинтересовался, не хочет ли она передумать и таки поехать с ним, — что странно, ибо уговаривать он умел всегда. Вскоре настало время ужина. Трисия принялась обговаривать с Роад и Линали некоторые нюансы касательно их выступления, тогда как братья Камелот, устроившись за соседним столиком, увлечённо обсуждали с другими мужчинами неисчерпаемые вопросы финансово-политического характера. Линали подметила, что Роад не на шутку разнервничалась, и это подействовало на неё успокаивающе — приятно было думать, что не она одна сходит тут с ума от напряжённого волнения, — а то, как эта девица строила из себя до безобразия застенчивую леди, млея от одной лишь возможности лицезреть своего безответно возлюбленного, так и вовсе вызывало лукаво-насмешливую ухмылочку. Правда, всякая улыбка сошла с лица Линали, когда она увидела Анну: та, продемонстрировав идеальную плавную походку, прошла мимо на достаточно большом расстоянии от занятого ими столика, при этом не преминула адресовать ей отнюдь не добрый и приправленный надменностью взгляд. Когда часы пробили полночь, ознаменовав наступление Нового года, хозяин поместья, то бишь лорд Парсон, поздравил всех присутствующих с праздником и призвал поднять бокалы с шампанским. Затем чёрное небо осветили разноцветные всполохи фейерверков, и многие вышли на улицу, чтобы сполна насладиться сим грандиозным зрелищем. Трисия с Роад уговорили Шерила сходить на балкон, и тот с неохотой согласился. Линали же и без того перенасытилась всей этой торжественной обстановкой, поэтому ограничилась тем, что увидела в окнах обеденного зала. — Ты загадала желание? — сказал подсевший к ней Тики, то и дело расплывающийся в широкой и до приторности дружелюбной улыбке; девушка предположила, что он не иначе как повысил градус алкоголя в крови с помощью бренди, вот только глаза его казались такими же ясными и проницательными. — Нет. Оно всё равно не сбудется. — Почему ты так уверена? — Потому что существует один нерушимый факт — моих родителей не вернуть. Тики мысленно чертыхнулся, поняв, насколько бестактным и нелепым оказался его вопрос. — Прости, я должен был догадаться, — выдохнул он с искренним сожалением, потерев пальцами глаза у переносицы. — Да ничего страшного, — пожала плечами девушка. — А знаешь, — мужчина порывисто положил свою ладонь на её предплечье, из-за чего та вздрогнула, — почему бы тебе не пожить у Комуи на время моего отъезда? Думаю, тебе стоит ненадолго оторваться от светской жизни и побыть с братом, ведь вы редко общаетесь. Линали с откровенным неверием уставилась на него. — Ты не шутишь? Воодушевлённый настрой Тики вмиг улетучился. Втянув носом воздух, он взял её на четверть наполненный шампанским бокал и опустошил. — По-твоему, я настолько аморален, что способен шутить подобным образом? — хмуро проговорил он, отчего Линали вконец оторопела. Тики не злился — он был раздосадован, если не разочарован. В итоге после довольно затяжного молчания она поняла, что не сможет дать внятный ответ, поэтому неопределённо помотала головой. — Что ж, хоть я и ужасно нетерпелив, но всё же вынужден смириться с тем, что нам пока рано говорить о доверии. Возможно, когда-нибудь ты таки изменишь своё мнение обо мне в лучшую сторону. — Возможно, — наконец, отозвалась она, увидев, что Тики поднялся; мужчина на мгновение замер, встретившись с ней взглядом. — Поверь, я этого не исключаю. Губы Тики тронула на редкость тёплая улыбка, до того подкупающая и обаятельная, что на щеках Линали невольно выступил румянец. Став позади девушки, он наклонился к её уху. — Побудь с Комуи. Тебе это нужно. — Хорошо. И… спасибо. От осознания, что она ещё ни разу по-настоящему не благодарила его, произнести вслух одно единственное слово стоило ей огромных усилий. Линали не поворачивала головы, боясь выдать своё смятение, и Тики, поняв это, запечатлел на её виске невесомый поцелуй. — Тебе не за что меня благодарить, принцесса.***
После полуночи новогодний бал продолжился, приняв более беспечный и оживлённый характер: гости стали вести себя чуть развязнее, количество угощений и крепких напитков на столах приумножилось, а музыка не утихала ни на минуту, «подчиняя» своему ритму танцующих. Дабы внести разнообразие, миссис Парсон предложила разыграть подготовленные неравнодушными и инициативными дамами — а Трисия была именно такой — мини-спектакли. Тогда-то у Линали затряслись поджилки. Некогда отступившее волнение вновь обуяло её, сведя на нет все уверения о том, что мнение окружающих её не коробит. Из-за этого на девушку навалилась жуткая усталость, и вплоть до выхода на сцену она то и дело нервно теребила своё жемчужное ожерелье да постоянно зевала, мечтая поскорее очутиться в тёплой постели. Зрители и выступающие собрались в отдельном помещении, значительно уступающем по размерам бальному залу: примерно треть его площади была занята невысоким помостом сцены, устроенным специально для таких случаев; также имелись кулисы и впечатляющие своей незамысловатостью и одновременно дороговизной декорации. Линали и Роад предстояло продемонстрировать свои способности вторыми. Первыми выступали три миловидные девушки, являющиеся дочерьми какого-то крупного промышленника (Линали предпочитала не забивать голову ненужными именами, благо, рядом почти всегда находилась Трисия, готовая освежить ей память). Они изображали греческих богинь, разыгрывая драматичные сцены, коих в античной мифологии хватало с избытком. Все девушки не блестяще, но вполне сносно справились со своей задачей. К тому же публика оказалась настолько снисходительной и непридирчивой, что неизменно отзывалась восторженными аплодисментами, видя отличную игру там, где её вовсе не было, — и это не только постепенно избавило Линали от нервозности, но и придало немало уверенности, так что на сцену она вышла, будучи достаточно собранной и бодрой; правда, поначалу все её реплики выходили хоть и внятными, но безжизненными. — «Право, не знаю, как мне поступить, ведь я не желаю ссоры», — говорила свой монолог она, пытаясь привнести в игру как можно больше естественности. С Роад всё обстояло гораздо хуже. Среди зрителей она разглядела своего возлюбленного, поэтому буквально стыла от ужаса, порой произнося фразы так сбивчиво, бесцветно и тихо, что даже Линали прониклась жалостью к ней и всеми силами старалась искупить её вялый тон своей интонацией, которая с каждой минутой становилась всё более живой. — «Ты разобьёшь ему сердце, ведь твоё собственное состоит изо льда», — в голосе Роад до смешного не хватало чувства. — «И что с того?» — Линали изобразила на лице коварную и самодовольную улыбку. — «К сожалению, такова моя натура. Да, я не люблю его, но и не могу при этом отказаться от настойчивых ухаживаний и дорогих подарков. Слишком уж опьяняет возможность быть объектом обожания джентльмена вроде него». — «Ты ужасный человек. Никогда не думала, что буду стыдиться родной сестры», — выпалила Роад громко, но без нужных эмоций. Линали приоткрыла рот и тут же гневно сжала губы, показывая, будто слова «сестры» задели её. — «Ты попросту завидуешь мне», — гордо вскинула подбородок она. — «Вздор!..» Здесь требовалось выдержать паузу, после которой следовала реплика собеседницы. Роад успела бегло оглядеть зал. Линали играла с нарастающей выразительностью — это, казалось, заметили все, ибо концентрировали внимание именно на ней. Самуэль в том числе — он смотрел на неё до того восхищённо, словно наблюдал за выступлением невероятно талантливой актрисы, хотя ей по-прежнему недоставало глубины. Преисполнившись ревностью и отчаянием, девушка стиснула зубы и зажмурилась, сдерживая едва не навернувшиеся на глаза слёзы. «Как же я тебя ненавижу, мерзкая дрянь!» — говорил её взгляд исподлобья, однако Линали решила, что она, наконец, взяла себя в руки и таки сумела немного вжиться в роль. И действительно, негативные эмоции вытеснили собой скованность, позволив Роад доказать публике, что и она чего-то стоит. Но девушка так сильно злилась, что у многих создалось впечатление, будто она ударилась в другую крайность — переигрывание, ибо в данной сцене не требовалось вкладывать столько жара, с коим она парировала партнёрше. Когда наступила завершающая сцена, в которой «сёстры» приходили к примирению, Роад, не в силах усмирить бушующие эмоции, вместо мягкости выказывала что-то среднее между неприятием и раздражением, что публика восприняла как нежелание с её стороны улаживать конфликт. Чтобы избежать недопонимания зрителей, Линали пришлось импровизировать: она подыграла Роад, придав своей манере поведения тот же недружелюбный окрас, — тем самым изначально хороший финал остался открытым, поскольку «сёстры» так и не наладили отношения, по сути, помирившись только на словах. На протяжении всего спектакля мистер и миссис Камелот то и дело переглядывались, не понимая, что происходит с их дочерью. Линали задавалась тем же вопросом, но промолчала, так как за кулисами обеспокоенные родители начали допрашивать её, и она каким-то чудом убедила их, что всему виной, мол, был беспричинный страх, с которым ей никак не удавалось совладать. Тики же был слишком впечатлён игрой Линали, чтобы всерьёз зацикливаться на странностях племянницы. Наблюдая за изящной фигуркой своей супруги, её практически безыскусственными движениями и достаточно выразительной мимикой, он понял, что заворожён ею. Возможно, отчасти такой эффект на него оказала неуверенность в её успехе: нет, он не сомневался, что она справится, но не думал, что её игру можно будет назвать достоверной (в рамках любительского спектакля, конечно же). Линали превзошла его ожидания, благодаря чему усилила своё очарование, стала ещё желаннее. Он не скупился на комплименты, говорил так искренне и вдохновенно, что девушка, как бы ни отмахивалась, считая его слова излишне утрированными, не переставала заливаться краской и улыбаться. Она и сейчас отказывалась верить ему — кто знает, может, это всё часть его собственного спектакля, — но была настолько взбудоражена неожиданно достигнутым успехом, что не могла не получать удовольствие от этих ласкающих слух речей. Тем временем мисс Хэмптон сидела в отдалении, почти в самом конце зала. Выступление Линали и Роад натолкнуло её на интересные размышления, подогрев желание узнать больше. Жестом подозвав Лестера, находящего у стены позади неё, она многозначительным тоном озвучила свою просьбу: — Милый, будь добр, проследи по возможности за женой Тики и его племянницей. Хотелось бы выяснить причины их взаимной нелюбви друг к другу. — Хорошо, сестрёнка, — расплылся в предвкушающей улыбке юноша. — Это для меня не проблема. — Я полагаюсь на тебя.***
Спустя примерно полчаса, когда эйфория сменилась усталостью, причём гораздо более сильной, чем прежде, Линали решила где-нибудь передохнуть, поскольку возвращаться домой никто из её семьи пока не планировал: Тики с Шерилом ушли в курительную в компании своих знакомых, Трисия всё ещё оставалась в зале для проведения спектаклей, а Роад вообще куда-то запропастилась. В гостиной первого этажа было чересчур шумновато, так что девушка поднялась наверх, надеясь попытать счастье там. Вот только стоило ей очутиться в галерее, огибавшей огромный холл, как её окликнули откуда-то снизу. — Мистер Парсон? — обернувшись, изумилась она. — Что вы… Тот мигом взлетел по лестнице и остановился в полуметре от Линали. — Прошу вас, миледи, зовите меня просто Сэм. Вы не представляете, как я рад, что, наконец, застал вас одну. Не уделите мне несколько минут? Он говорил быстро, с нотками растерянности и смущения, при этом его гладкое юношеское лицо с немного смуглым оттенком кожи прямо-таки светилось от счастья, вводя девушку в ещё большее недоумение. — Конечно же, уделю, — отозвалась Линали с натянутой, но ничуть не умаляющей обаяния улыбкой, при виде которой собеседник едва не забыл, по какой причине искал приватной встречи. — Я хотел сказать, что восхищён вашей игрой, миледи, — с неподдельным восторгом начал он. — Вы были великолепны! Я уже давно не видел хорошей актёрской игры вне профессиональной театральной сферы. — Похоже, я одна здесь считаю, что мои способности «слегка» переоценивают, — вздохнула девушка, намекая, что такая лесть излишня. Юноша возмущённо нахмурился и с апломбом заявил: — Могу поклясться, я предельно честен с вами, миссис Камелот. И пусть бросит в меня камень тот, кто не увидит заложенный в вас талант. — Хорошо, хорошо, я вам верю, — негромко засмеялась Линали и, подойдя к ближайшему парапету, опёрлась о него ладонью, дабы хоть как-то облегчить нагрузку на ноющие от усталости ноги. — И вы искали встречи только ради того, чтобы сделать мне комплимент? Чуть было не закивав, Самуэль провёл рукой по своим каштановым волосам так, будто собирался с мыслями, затем снова приблизился к девушке. — Нет, миледи, не только ради этого, — помотал головой он. — Что вы скажите, если я предложу вам присоединиться к нашей любительской труппе, которой руководит моя матушка? Мы часто организуем благотворительные спектакли как в Лондоне, так и за его пределами. Я думаю, для вас это прекрасная возможность развить свой талант. С губ Линали сорвалась скептическая усмешка: такая идея показалась ей попросту несуразной. — Боже, но зачем, ведь я… — Вы отлично впишитесь в наш скромный коллектив и абсолютно точно сумеете достичь немалых успехов, — парировал он с горячим воодушевлением и накрыл её ладонь своей; девушка с несколько обескураженным видом покосилась сначала на парапет, затем на собеседника, тогда как он продолжал: — Прошу вас, миледи, не торопитесь с категоричным отказом. Хорошенько обдумайте моё предложение, я вас не тороплю. Юноша смотрел на неё до того умоляюще, что после непродолжительных мысленных метаний она сдалась, ответив: — Ладно, я подумаю, но не спешите радоваться раньше времени, ибо я ничего не обещаю. Со стороны Самуэля последовала едва ли не целая тирада на тему о том, как он счастлив уже только потому, что Линали дала ему надежду. Этот юноша с первого дня знакомства проявлял к ней повышенный интерес, будто бы напрочь забывая, что она имеет статус замужней женщины. И сейчас девушка в очередной раз пожалела, что однажды флиртовала с ним ради того, чтобы позлить Роад. Хотя, как друг и собеседник, он ей очень даже импонировал, что признавать совсем не хотелось, поскольку от этого на душе становилось ещё паршивее. — А что вы думаете о мисс Роад? Неужели вы не сочли её игру достойной внимания? — непринуждённо заговорила Линали, без резких движений высвободив руку. — Лично я считаю, она недурно справилась со своей ролью, несмотря на то, что изрядно переволновалась. Судя по переменившемуся выражению лица юноши, этот вопрос здорово его озадачил. — Вы имеете в виду дочь графа Камелота? — Девушка кивнула. — Ну, да, пожалуй, она неплохо сыграла, но, будем честны, ей далеко до вашего уровня. Роад стоило опасаться вовсе не мести родственницы, в которой, как оказалось, изначально не было никакого смысла. Ей не следует ждать от него взаимности — то, с каким безразличием он говорил о ней, наглядное тому подтверждение. Линали вновь ощутила к девушке жалость, а также вину за то, что она, хоть и отчасти, но повлияла на сложившуюся ситуацию. Всё-таки Роад не заслужила той боли, перенести которую суждено каждому отвергнутому, — Линали настолько уверилась в этом, что твёрдо решила извиниться перед ней при первом удобном случае. — Может, вы и правы, однако я бы посоветовала вам приглядеться к мисс Роад повнимательнее, — сказала она. — Поверьте мне, она старается, и если бы не пресловутая боязнь, то ей удалось бы в полной мере раскрыть на сцене свой потенциал. — Хорошо, так и быть, я прислушаюсь к вашему совету, миледи. Линали разочарованно вздохнула. Самуэль совсем не умел лгать.***
Лестер застал сестру в компании какого-то джентльмена: они о чём-то увлечённо беседовали, неспешно прогуливаясь по длинному коридору первого этажа. Зная, что ему запрещено встревать в разговоры подобного рода, юноша многозначительно кивнул и скрылся за ближайшим поворотом. Анна, утратив всякий интерес к своему спутнику, распрощалась с ним под предлогом неотложных дел, связанных с отцом, и проследовала за братом. — То, что ты выглядишь таким довольным, — определённо хороший знак, — подметила девушка. — Ну, что же тебе удалось разузнать? — Я, конечно, могу ошибаться, тем не менее, не побоюсь с уверенностью заявить, что неприязнь дочурки графа Камелота к твоей сопернице основана на ревности. — На ревности? — Именно, — важно покачал головой Лестер, радуясь, что сумел заинтриговать сестру. — Мне довелось стать свидетелем одной забавной сцены в галерее, где наша ненаглядная миссис Камелот мило любезничала с сыночком лорда Парсона. Там постоянно сновали люди, и мне удалось пробраться туда незамеченным. Однако я не мог приблизиться достаточно близко, чтобы всё расслышать, поэтому неоспоримую компрометирующую информацию предоставить не в силах, уж прости. — Ну, а что же Роад? — продолжала нетерпеливо допытываться Анна, начиная сомневаться в пользе слежки. — Эта девочка облегчила мне задачу, — ехидно ухмыльнулся он. — Она стояла на противоположной стороне галереи и таращилась на ту парочку, да так оторопело и отчаянно, что мне не требовалось видеть их лиц, чтобы понять, в чём тут дело. Обдумывая услышанное, девушка поджала губы и устремила взгляд куда-то в сторону. — Хм, лично я сомневаюсь, что Линали может быть присуща распущенность, так что без железных доказательств предъявлять ей что-либо будет бессмысленно. К тому же Тики за подобную клевету мне спасибо точно не скажет, а я не хочу, чтобы он ещё сильнее отдалился от меня. — Как тогда поступим? Лицо Анны украсила загадочная полуулыбка. — Честно говоря, не знаю, но, думаю, ненависть маленькой мисс Роад нам вполне может понадобиться.***
Тем временем Тики в компании Шерила и других джентльменов играл в покер. Карта шла особенно удачно, поэтому ставки постоянно увеличивались, заражая игроков приятно щекочущим нервы азартом. Вокруг стола толпились любопытные наблюдатели, жаждущие увидеть захватывающую игру с неожиданной развязкой. Гилберт Хэмптон тоже принимал в игре активное участие. Игроком он был заядлым и оттого достаточно опытным, что служило для Тики отдельной мотивацией в достижении победы. Собственно, именно из-за этих двоих ставки росли быстрее обычного: Тики получил на руки хорошие карты, что позволяло ему практически без опасений идти на риск, заставляя Гилберта забыть о существовании каких бы то ни было лимитов. Игроки старались держаться естественно, но каждый делал это по-своему: Шерил подчёркивал присущую ему осторожность; сидящие по обе стороны от него приятели, хоть и выказывали живейший интерес к игре, но по мере непрекращающегося роста ставок становились всё более напряжёнными; Гилберт же был невозмутимо хладнокровен, а Тики с обманчиво добродушным видом не упускал возможности весело посмеяться и пошутить. — Ставлю ещё тысячу фунтов, — сказал Шерил. — Очень рад, что ты не сдаёшься, — одобрительно заметил Тики. — Ну, а вы, мистер Хэмптон, намерены поднять выше? — Нет уж, спасибо. Это у вас, может, четыре туза на руках, а у меня слабовато. — Гилберт задумчиво заглянул в свои карты. — Вот что я вам скажу, мистер Камелот: я всё-таки попытаю счастье — выложу две тысячи. Он пометил сумму на расписке, подписался и положил бумагу на середину стола. Далее слово было за Тики. — Две с половиной тысячи, — беспечно произнёс он и повторил манипуляции Хэмптона. Все взоры обратились на одного из приятелей Шерила — грузного мужчину средних лет: тот с минуту дрожащими пальцами перебирал свои карты. — Думается мне, что ничего не выйдет. Чёрт с ним! — и со вздохом отбросил карты в сторону. Вскоре к зрителям присоединилась Анна и, выяснив, насколько баснословна общая сумма ставок, принялась сверлить отца укоризненным взглядом, на что он лишь виновато пожал плечами, намекая, что не отступится. Тики предпочёл вообще её не замечать. — Смотрите, мистер Хэмптон, не зарывайтесь, этим дело не кончится, — в саркастичной манере предостерёг его Тики, когда тот поднял ставки ещё на две тысячи. — Я в своё счастье верю. Так и вижу, как оно мне улыбается. — Лично я счастья никакого не вижу, зато вижу, что у меня неплохая карта, — заявил Шерил, пододвигая свою расписку, — однако перекрывать не хочу. После того как состоялся прикуп, гробовая тишина в ходе которого прерывалась только тихими голосами играющих, Тики с едкой ухмылочкой снова обратился к Гилберту: — Как ваше счастье теперь? — Всё улыбается, мистер Камелот, — отозвался тот с довольной физиономией, разглядывая две прикупленные карты. — Да так, что просто устоять не могу. Чует моё сердце — выиграю непременно. — Искренне рад за вас, — не меняясь в лице, сказал собеседник, затем встретился с вопросительным взглядом брата и украдкой подмигнул ему, сообщая, что у него всё под контролем. Тут стоящая позади своего отца Анна не выдержала и, протянув руку через его плечо, подняла со стола лежавшие перед ним пять карт и заглянула в них. Глаза всех партнёров так и сверлили девушку, надеясь по её реакции определить, большая ли карта имеется у Гилберта, однако она ничем себя не выдала: даже бровь у неё не шевельнулась, не дрогнули ноздри, не блеснули глаза — само равнодушие. Она положила карты на место рубашкой вверх, и взоры игроков нехотя отвернулись от её лица. Тики хмыкнул, про себя отметив, что Анна таки ничуть не уступает своему отцу в самоконтроле. «Плевать, на исход игры это никак не повлияет, — уверился он, взглянув на свои карты. — Этот старый ублюдок уж точно не выйдет победителем…» — Пять тысяч, — заявил Гилберт, кладя на середину стола новую расписку; из-за сквозящей в его голосе уверенности у Тики невольно заходили желваки на скулах. — Отвечаю, мистер Хэмптон, — ровно произнёс он, — и набавлю ещё тысячу. — Отвечаю шесть тысяч и набавляю две, — в подчёркнуто спокойной манере сказал Шерил, протягивая сжатую двумя пальцами бумагу с указанной на ней суммой. — Ах, да будь оно всё проклято! Я — пас, — сдался ещё один мужчина; до этого в течение нескольких минут он то пересчитывал свои карты, то сжимал в дрожащей руке карандаш, но в итоге решил, что с него хватит. Когда сумма выигрыша достигла отметки в пятьдесят тысяч фунтов стерлингов, партнёры единогласно заключили, что пора остановиться. Все трое одновременно придвинули свои карты чуть ближе к центру стола, но оставили их лежать лицевой стороной вниз. Зрители бесшумно обступили их ещё теснее, вытягивая шеи для наилучшего обзора. — Думаю, граф Камелот вряд ли похвалил бы своих сыновей за столь безрассудное расточительство, — нахально ухмыльнулся Гилберт, — ведь многие годы он зарабатывал своё состояние не ради того, чтобы вы просаживали его, терпя поражения в покере. Проговаривая это, он не спеша вскрывал карты. Стрит-флеш. Тики с Шерилом обменялись многозначительными взглядами, и последний с нарочито непроницаемым видом молча открыл четырёх королей и тройку. — Хм, каре… — прокомментировал увиденное Гилберт. — Неплохая комбинация, граф, жаль, что проигрышная. — Что касается нашего отца, то он уже давным-давно покинул этот бренный мир, поэтому ему незачем беспокоиться о сохранности своего состояния, — после недолгой паузы с хищной ухмылкой съязвил Тики, глядя на мужчину исподлобья. — А вот вам, уважаемый мистер Хэмптон, придётся изрядно поволноваться, ибо ваше состояние несколько поубавится… Он демонстративно вскрыл получившуюся комбинацию. Зрители застыли в изумлении, широко раскрыв рты. Анна лихорадочно переводила неверящий взгляд с Тики на злосчастные карты и обратно. Бородатое лицо Гилберта побагровело. — К вашему сожалению, мой стрит-флеш превосходит ваш, поскольку дама старше валета. Тики упивался представшим перед ним зрелищем. Да, ближе к концу игры он смухлевал, дабы подстраховаться, и оно того стоило. Его не волновала сумма выигрыша. Выражение беспомощности и отчаяния вкупе с яростью на мерзкой физиономии старика — вот что он хотел видеть; этому выродку необходимо было поубавить спесь, с чем Тики справился просто блестяще. — Судя по всему, фортуна сегодня не на нашей с вами стороне, мистер Хэмптон, — откинувшись на спинку стула, развёл руками Шерил. — Но не унывайте, возможно, в следующий раз вам повезёт больше. Буквально вскипающий от злости Гилберт сжал руки в кулаки и процедил: — Да, я на это надеюсь. Доброй ночи, господа. Мужчина порывисто поднялся из-за стола и, скомандовав Анне следовать за ним, зашагал прочь сквозь расступающуюся толпу. Напоследок девушка одарила Тики ненавистным взглядом, на что тот ей лукаво улыбнулся. — Господин, вас просит к телефону ваш дворецкий, — заявил вскоре подошедший к Тики лакей. — Он сказал, что хочет сообщить вам что-то крайне важное. — Что ж, проводи меня к телефону, — настороженно отозвался Тики и передал аккуратно сложенные в стопку расписки Шерилу. Лакей отвёл его в холл и учтиво указал рукой на средство связи; тот немедля подошёл к нему и приложил трубку к уху. — Это я, Бернард. Что случилось? Уже спустя каких-то секунд десять его прекрасное настроение испарилось, сменившись воистину прескверным. Слова дворецкого, казалось, выбили у него почву из-под ног. Он и забыл, когда в последний раз чувствовал себя по-настоящему растерянным. — Проклятье… Что же я ей скажу?..***
В ту ночь Тики всячески старался скрывать причину, вынудившую их всех вернуться домой намного раньше изначально запланированного времени. Однако Линали заметила, что за его маской невозмутимости и спокойствия, которая давала трещины в момент, когда ему приходилось то ненароком сталкиваться с её пристальным взором, то отмахиваться от нескончаемых расспросов, прячется совершенно не характерная для него нервозность. В итоге настойчивость девушки вынудила Тики озвучить горькую правду. Сердце Комуи перестало биться. Позже выяснилось, что причиной смерти стала всё та же чахотка, которая с переездом в Лондон снова начала стремительно прогрессировать. Когда самочувствие Комуи резко ухудшилось, он до последнего уверял себя, что это временно и он непременно поправится, а значит, заставлять Линали беспокоиться по пустякам незачем. Однако судьба распорядилась по-иному… Не в силах осознать случившееся, Линали впала в глубокую прострацию. Она перестала на что-либо реагировать. Вплоть до самых похорон она только и делала, что сидела практически неподвижно, устремив безжизненный взгляд в одну точку перед собой. Все попытки окружающих привести Линали в чувство были тщетными. Ни Тики, ни Трисия, ни даже тётушка Зои, со слезами на глазах умолявшая её хотя бы выплакаться, так ничего и не добились. Иногда Линали казалось, что эти самые слёзы, должные на время облегчить душевную боль, наконец, потекли из её глаз, но вскоре она судорожно касалась пальцами щеки и вскрикивала, — вместо прозрачных солёных дорожек ей мерещилась густая алая кровь. Она знала. Знала, что смерть буквально дышит ему в затылок. «Твой единственный путь — путь смирения и принятия», — читалось в извечно уставшем взгляде Комуи, когда он будто бы чувствовал, как его плеча касается холодная костлявая рука, пробирающая до жутких мурашек. Но Линали так не считала. Одна лишь мысль об ещё одной неизбежной утрате доводила её до исступления, поэтому она снова и снова обманывала себя, рисуя в сознании прямо противоположную картину, мрачные оттенки на которой попросту отсутствовали. Так было легче. Проще. В конце концов, Линали наотрез отказывалась верить, что судьба может оказаться настолько безжалостной по отношению к ней, настолько несправедливой и немилостивой, что вздумает претворить кошмары в жизнь, а после будет жадно упиваться её горем. Не единожды до ушей девушки доносились слова не то Трисии, не то тётушки Зои, дескать, «такова божья воля» или «каждому отмерен свой срок», — от таких бредовых оправданий её едва не разрывало от ярости, которую невыносимо хотелось выплеснуть наружу с надрывными криками о том, как же она ненавидит и презирает этого их мнимого бога, отобравшего у неё всё. Тем не менее, её ответом было молчание. К назначенному дню похорон Линали на фоне бессонницы и недоедания стала выглядеть до ужаса болезненной: было больно смотреть на её осунувшееся лицо, до того бледное, что тёмные круги под глазами вкупе с обескровленными губами создавали жуткий контраст, делая оную похожей на призрак. «Чёрт возьми, по сравнению с ней даже Комуи кажется более живым», — думал Тики, не замечая, что выкуривает одну сигарету за другой практически без перерыва. Неприятное ощущение кома в горле не проходило уже несколько дней, и чем дольше он задерживал взгляд на Линали, тем тяжелее ему становилось проталкивать в лёгкие воздух. Наблюдая за тем, как она подходит к лежащему в гробу брату, в последний раз касается ладонью его ледяной щеки, целует в лоб и зачем-то поправляет пряди жёстких волос, оставаясь при этом обманчиво спокойной, словно лишённой чувств, Тики, наверное, впервые за всю жизнь испытал отвращение к самому себе. И Линали преднамеренно или нет, но заставила его прочувствовать все эти эмоции гораздо острее, когда, наконец, заговорила с ним поздним вечером того же дня. Обнаружив девушку в своей комнате, Тики замер на пороге. Она сидела в кресле спиной к нему, неотрывно смотря на то, как в камине весело, точно беснуясь, пляшут язычки пламени. Она никак не отреагировала на его появление, поэтому он осторожно подошёл к ней. От представшей перед ним картины, лицо его сделалось напряжённо-мрачным: из одежды на Линали была одна лишь сорочка, а на полу, у её босых ног стоял более чем наполовину опустошённый графин с бренди. — Боже, Линали, зачем ты столько выпила? — вырвалось у него непривычно встревоженным тоном. Та медленно подняла на него пустой взгляд, и уголок её губ как-то странно дёрнулся. — Захотелось чем-то заглушить боль, — негромко произнесла она хрипловатым голосом, — а у тебя всегда есть алкоголь, поэтому я и пришла. Тики подметил, что Линали не просто пьяна, — удивительно, что она вообще могла формулировать связную речь. Он опустился перед ней на корточки и взял за руку. — Милая, тебе нужно поспать, ты можешь… — Не трогай меня! — вдруг выпалила девушка, резко отдёрнув свою руку так, будто только сейчас ощутила чужое прикосновение. — Хорошо, не буду. Мужчина предпочёл подчиниться, дабы не нервировать её. Забрав графин, он опустился в соседнее кресло и отпил немного бренди прямо из горла. Ему невыносимо хотелось закурить, однако он каким-то чудом сдерживался. Долгое время сохранялось гнетущее молчание. С наступлением темноты протяжно завыла метель, и от её внезапных порывов стёкла слегка подрагивали. Линали положила руки на резные подлокотники и, снова уставившись в камин, едва ли не шёпотом, надломлено, но достаточно внятно заговорила: — После гибели родителей единственным смыслом моей жизни стал брат. Он заменил мне отца, был преданным другом, готовым выслушать мои проблемы и поддержать. И я отвечала ему тем же. Мы всегда заботились друг о друге… — Девушка замолчала, и Тики, не смея вмешиваться в её монолог, терпеливо ждал, когда она продолжит. — К несчастью, судьба не хотела проявлять к нам хоть какую-то благосклонность, из-за чего мы постоянно сталкивались со всё новыми и новыми трудностями. Изнуряющая работа в тщетной попытке удержать оставшуюся в наследство фабрику и, как следствие, запущенная чахотка сказались на Комуи не самым лучшим образом. Он впал в отчаяние, а потому загорелся идеей выдать меня замуж, боясь, что после его смерти я имею все шансы превратиться в нищенку. Да, пожалуй, я осуждаю его за этот поступок, но не виню, ведь он всего лишь хотел позаботиться обо мне. По-своему… Линали вновь умолкла, погрузившись в свои мысли. Тики прекрасно понимал, к чему она клонит, отчего поджал губы и втянул носом воздух, усмиряя нарастающий шквал противоречивых эмоций. — Комуи знал, что обречён, а потому искренне считал, что спасает меня, не спрашивая, хочу ли я вообще быть «спасённой». Я же согласилась выйти замуж, потому что внушила себе, что это поможет мне сохранить семью. Я верила, что в этом есть смысл. Однако я обманывала себя. — Девушка криво, с иронией усмехнулась. — Мой брат погребён под толстым слоем мёрзлой земли, а я сижу здесь, в тепле и уюте, но мне кажется, будто это меня сегодня бросили в яму и закопали под аккомпанемент дурацких молитв, — она чуть повернула голову, обратив полубезумный взгляд на собеседника, — настолько неживой я себя чувствую. Тики неосознанно проследил за каждым движением её потрескавшихся губ, внимательно вслушался в интонацию голоса. Линали пугала его. Хотелось помочь ей хоть как-то облегчить боль утраты, вот только слов, способных её утешить, не существовало в принципе. Несмотря на измотанный и одурманенный алкоголем разум, Линали заметила, что выражение лица Тики уже давно утратило всякую невозмутимость. — А ты всё-таки способен проявлять сочувствие, — без какого-либо намёка на сарказм произнесла девушка, после чего зачем-то поднялась и, игнорируя приступ головокружения, намеревалась было сделать шаг, но ноги её подкосились, будто бы воспротивившись действиям своей хозяйки. Тики на автомате вскочил с кресла и успел подхватить Линали в момент, когда её колени соприкоснулись с полом. Явно пребывая в полубессознательном состоянии, девушка обмякла, так что ему пришлось опуститься на колени и встряхнуть её за плечи. Она вздрогнула и часто заморгала, тогда как он одной рукой прижимал её к себе, уберегая от падения, а другой — убирал упавшие ей на лицо волосы. — Да у тебя жар, — ужаснулся Тики, попеременно прикладывая свою ладонь к её щекам и лбу. — Почему ты ничего не сказала? Линали неопределённо поморщилась и, вцепившись дрожащими пальцами в рукава его рубашки в районе плеч, уткнулась лицом в шею. — Мне плохо, Тики, — сдавленно простонала она. — Очень плохо. Живот… Всё жутко болит… По спине мужчины пробежался холодок, а грудь сжало так, словно кто-то с силой ударил его под дых и вышиб весь воздух, — ранее закрадывающиеся в голову опасения теперь вызвали у него самую настоящую панику. — Как долго тебя мучают боли? Голос его прозвучал нетвёрдо. — Уже дня два. — Чёрт, — вырвалось у него сквозь зубы; коря себя за непредусмотрительность, он отстранился, осторожно взял Линали на руки и перенёс на кровать. — Не волнуйся, всё будет хорошо, я приведу врача. Девушка промолчала, похоже, снова впав в беспамятство. Тики второпях принялся бережно закутывать её в одеяло. — Тики… — тихо вымолвила она, с трудом приоткрыв веки и слабо обхватив пальцами его запястье; тот незамедлительно наклонился к её лицу, одними глазами говоря, что он готов слушать. — Я… я не солгала, когда сказала, что не испытываю к тебе ненависти. В-всё… намного хуже. Теперь мне кажется, что я вообще к тебе ничего не чувствую. Наверное, поэтому я так и не полюбила нашего ребёнка. Эмоции Тики перемешались. Он долго смотрел на Линали потерянным взглядом, думая, что если она хотела ранить его, то справилась с этим на ура. В итоге, сглотнув удушающий ком, мужчина уже с каменным лицом поплотнее подоткнул одеяло, коснулся губами лба девушки, дабы проверить, не усилился ли жар, после чего вышел в коридор и позвал Софи, которая должна была присматривать за своей госпожой, но, похоже, заснула. Тики в достаточно грубой манере отчитал её за халатность и приказал не спускать с Линали глаз до тех пор, пока он не вернётся с врачом. Служанка испуганно закивала и прошмыгнула в комнату, а Тики на негнущихся ногах направился к ближайшему телефону. За окнами с остервенелым упорством продолжала бушевать метель.***
Линали смутно помнила, как пожилой мужчина, представившийся врачом, осмотрел её и с прискорбием заявил, что бессилен, ибо ситуация приняла необратимый характер, — стресс спровоцировал выкидыш. Она слышала, как Тики донимал его расспросами, временами чертыхаясь и разбрасываясь проклятиями. Он был зол, раздражён и, кажется, подавлен. Иногда он подходил к окну, сцеплял руки на затылке, чуть запрокидывал голову и с шумом выдыхал, пытаясь успокоиться, а временами отлучался из комнаты и, возвращаясь, приносил с собой устойчивый запах табачного дыма с примесью не то бренди, не то виски. Перед глазами также частенько мелькало взволнованное лицо Трисии, которая не отходила от неё до самого утра и постоянно твердила, что всё будет в порядке, и она непременно поправится; где-то в углу комнаты сидела тётушка Зои и тихо плакала, не в силах наблюдать за тем, как Линали мучают приступы лихорадки; Софи, донельзя бледная и растерянная, бегала туда-сюда, помогая ухаживать за больной; Роад соизволила заглянуть в комнату лишь с наступлением серого рассвета, при этом даже не попыталась выказать тревогу или сочувствие. Постепенно физическое состояние Линали приходило в норму, чего нельзя было сказать о состоянии психическом, — слишком уж глубокими оказались душевные раны, чтобы противостоять развитию депрессии. Раздумывая над бессмысленностью своего нынешнего положения, она всё сильнее замыкалась в себе, абстрагировалась от внешнего мира, который ей попросту претил. В этой среде, в этой семье, Линали изначально чувствовала себя чужой, и с уходом Комуи снедающая тоска и одиночество значительно укоренили в ней это убеждение. О потерянном ребёнке девушка старалась не думать, но отнюдь не потому, что переживала из-за случившегося. Она боялась признать, что где-то глубоко в душе, за толстой стеной стыда и совести, её переполняет эгоистичная радость от свалившегося с плеч бремени. Наверное, даже Миранда осудила бы её за такие мысли. К слову, Миранда смогла приехать только спустя неделю после похорон. Её потрясению не было предела. Она смотрела на Линали и не узнавала её, ибо перед ней сидела не пышущая молодостью и здоровьем красавица, а измученная и невзрачная девушка с потухшим взглядом. Миранда всячески подбадривала Линали, пыталась донести до неё, может, и тривиальный, но неоспоримый факт, что жизнь продолжается, что Комуи, если чего-то и желал, то не иначе как счастья для своей единственной сестры. И Линали понимающе кивала в ответ, на удивление спокойно и здравомысляще говоря, что справится, сумеет отпустить брата, но нужно время, — от этого Миранда теряла самообладание и принималась вытирать платком мокрые от слёз глаза, бесконечно жалея их обоих, ведь они, без преувеличения, были и оставались её семьёй. Миранда отложила отъезд на неопределённый срок, за что Линали хотела её бесконечно благодарить. Ей было хорошо в компании лучшей подруги и любимой тётушки. От этих милых женщин всегда веяло добротой и теплом, чем-то уютным и домашним. Она мечтала вернуться домой вместе с ними. Каждая клеточка её тела желала очутиться там, в родных краях, однако пристёгнутые к лодыжке кандалы то и дело издавали эфемерный звон, напоминая, что это по-прежнему невозможно. Примерно через месяц к Линали явился нотариус, сообщив, что Комуи завещал всё своё имущество ей, чему последняя совершенно не удивилась. Тогда же накопившиеся проблемы на заводе начали требовать безотлагательного решения при непосредственном участии Миранды. Понимая, что расставание неизбежно, Линали сама предложила ей отправиться домой, в непререкаемом ключе заверив, что с ней всё будет в порядке. Лотто боялась оставлять подругу, но спорить с ней не стала. Девушки также сошлись во мнении, что Зои тоже следует уехать в Йоркшир, где она сможет по собственному усмотрению выбрать, какой работой будет заниматься в усадьбе. Остаток зимы и вся весна представляли собой сплошное однообразие. Линали носила траур и покидала поместье только в исключительных случаях. Разумеется, о посещении каких-либо светских мероприятий речи не шло. Но девушка ни на что не жаловалась. Так ей, пожалуй, было даже комфортнее. Миранду и тётушку Зои заменили Трисия и Софи, которые, так или иначе, скрашивали долгие дни, наполненные унынием и серостью. Трисия и вовсе стала уделять Линали гораздо больше внимания, чем когда-либо. Она регулярно интересовалась состоянием её здоровья, временами пыталась приобщить к какой-нибудь занимательной, но несложной деятельности, дабы не переутомить ослабленный организм девушки, а иногда просто заводила разговор на максимально отвлечённые темы в надежде, что всё это поможет ей чуточку быстрее оправиться от потери близкого человека, — такая навязчивая забота немного раздражала Линали, тем не менее, она искренне ценила доброту и сердобольность жены графа. Роад сложившийся расклад, естественно, не радовал. Сочувствовать Линали она принципиально не собиралась, а потому ей было противно видеть, как мать «нянчится» с ней, порой забывая о существовании своей дочери. Сама Линали, конечно же, заметила, что неприязнь со стороны Роад ни с того ни с сего переросла в откровенную ненависть, однако она это игнорировала, поскольку не имела абсолютно никакого желания разбираться в причинах. С Тики всё тоже обстояло далеко не однозначно. Не ясно, в какой степени, но произошедшее стало ударом и для него. Возможно, отчасти он даже чувствовал себя виноватым, поэтому относился к Линали с исключительным вниманием и трепетом. Тики никогда ей не докучал, не был назойлив — если молчала она, молчал и он; если же ей хотелось побыть одной, он не смел тревожить её покой. Правда, девушка была чересчур зациклена на себе и своих мыслях, чтобы по достоинству оценить его старания, — и он это понимал, однако своего обходительного поведения не менял. Тики долго откладывал запланированную поездку в Канаду, но к апрелю всё же решил, что затягивать больше нельзя, иначе у него могут возникнуть трудности, — какие именно и почему, он объяснять, само собой, не посчитал нужным. В Англию Тики вернулся лишь в середине июня. По одному его самодовольному виду было ясно, что всё сложилось весьма удачно. Увидев Линали — пусть в том же трауре, но значительно похорошевшую, со здоровым румянцем на слегка округлившихся щёчках, — он крепко обнял её и поцеловал, на что она отреагировала равнодушно, как и всегда. Тики хотел было в шутку спросить, соскучилась ли она по нему, но промолчал, дабы не вынуждать её лишний раз врать. Впрочем, Линали и вправду ждала его возвращения, но причина была совершенно иной. Буквально за несколько дней до приезда Тики девушка получила письмо от Миранды, содержание которого словно вдохнуло в неё жизнь, так что она, отбросив страхи и сомнения, задалась целью добиться желаемого. Ждать она не могла, поэтому уже через пару часов заглянула в кабинет Тики, надеясь застать его там одного. Однако в помещении вообще никого не оказалось. Зайдя внутрь, Линали подошла к столу из палисандрового дерева, где за подставкой для письменных принадлежностей увидела дымящуюся в массивной пепельнице сигару. «Значит, ушёл совсем недавно, — подумала она. — Может, ещё вернётся…» Распахнув оконные створки, дабы впустить свежий летний воздух, Линали снова приблизилась к столу и с любопытством принялась разглядывать сложенные в стопку пожелтевшие папки, заключавшие в себе множество документов. Судя по их ветхому внешнему виду, они были взяты из каких-то старинных архивов. «Неужели Тики ездил в Канаду ради этих странных бумаг?» — недоумевала девушка, взяв в руки папку, что лежала на верху стопки. Она аккуратно расшнуровала плотный картон и обнаружила несколько журналов, на обложке которых крупным шрифтом были указаны года, а точнее периоды. Эти журналы представляли собой списки в форме таблиц, где значились основные данные вроде имени, пола и даты рождения. Будучи ошеломлённой, Линали пролистала страниц десять и краем глаза заметила, что на противоположном краю стола лежит точно такой же журнал. Быстро сложив все документы на место, она схватила его и открыла те страницы, на которых Тики оставил закладки. Свежими чернилами было выделено два мужских имени, причём их нынешний возраст равнялся двадцати семи и двадцати девяти годам, а на момент записи — всего десяти и двенадцати соответственно. — Что же это всё значит?.. Услышав в коридоре чьи-то шаги, девушка едва не подпрыгнула от испуга. Когда Тики открыл дверь, она стояла у открытого окна, делая вид, будто оттуда и не отходила. — Линали? Ты что-то хотела? — с изумлением спросил он. — Эм, да, хотела, — кивнула она, вспомнив о цели своего визита. — Надеюсь, ты не сильно занят? — Нет, не занят, — отозвался мужчина с улыбкой, уже подходя к ней; он не скрывал, что обрадован её появлением. — Ты чем-то встревожена, милая? Тики взял руку Линали в свои ладони и поцеловал, не отводя при этом глаз от её лица. Она выдавила из себя улыбку — если не глупую, то как минимум растерянную. — Нет-нет, всё хорошо, просто… — Не зная, как лучше выразиться, девушка высвободила руку и вытащила из глубокого кармана своего чёрного платья вскрытый конверт. — В нём письмо от Миранды, нашей экономки, а также пригласительная открытка. Собеседник озадаченно выгнул бровь. — Открытка? — Да, они с мистером Ривером намерены пожениться в июле, и мы с тобой приглашены на свадьбу. В общем, вот, взгляни сам, — пролепетала она и, достав содержимое конверта, протянула ему. Прочтя приглашение, Тики неоднозначно хмыкнул и посмотрел на Линали — её напряжённое лицо красноречиво говорило, что отрицательного ответа она не приемлет. — Чем же обусловлена такая спешка, ведь ты всё ещё носишь траур? — Эм, видишь ли, дело в том, что Миранда… — Линали неожиданно для себя замялась. — Недавно выяснилось, что она ждёт ребёнка, поэтому они с Ривером хотят как можно скорее обвенчаться. Между ними повисло неловкое молчание. В этот момент даже Тики не нашёл в себе силы, чтобы сохранить зрительный контакт. — М-м, вот как, — наконец протянул он, затем развернулся и присел за свой стол. — Что ж, я, конечно, очень рад за них обоих, но, боюсь, мне придётся отказаться от такой чести, ибо я вряд ли смогу приехать в назначенную дату. Наблюдая за тем, как Тики убирает в верхний ящик стола ранее просмотренный ею журнал, который уже утратил для неё всякий интерес, она непроизвольно сжала руки в кулаки и спросила: — Почему не сможешь? Будто бы не услышав гневных нот в голосе девушки, Тики устало откинулся на спинку стула и принялся разминать рукой шею. — Ну, как тебе объяснить, милая: у меня есть свои обязанности в министерстве, которые я должен выполнять, а с учётом того, что я и так отсутствовал там больше двух месяцев, никто не оценит, если я продолжу ими, обязанностями, нагло пренебрегать. — Но меня-то здесь ничто не держит, — вырвалось у Линали с раздражением. Тики медленно повернул голову и глянул на девушку до того тяжёлым и пронизывающим взглядом, что та сразу опустила глаза в пол. — Я знаю, — отвернувшись, сказал он сквозь зубы, затем глубоко вздохнул и в прежней ласковой манере попросил Линали подойти к нему; та выполнила его просьбу, однако этого ему оказалось недостаточно, и он притянул её к себе на колени. — Когда ты хочешь уехать? — В идеале — через неделю. Миранде не помешает моя помощь в подготовке. — Через неделю, значит, — задумчиво проговорил Тики, после чего мягко взял её лицо за подбородок, требовательно заглядывая в глаза. — Вот как мы поступим, милая: ты поедешь в Йоркшир, как и запланировала, а я постараюсь приехать уже по возможности. Договорились? — Договорились, — просияла Линали благодарной улыбкой, при виде которой у него вдруг защемило сердце, — кажется, он чуть не забыл, какой прекрасной она может быть, когда так улыбается. — И камеристку свою возьми, она тебе пригодится, — добавил Тики, ничем при этом не выдавая, что заворожён ею. — Ладно, хорошо, — радостно закивала она. — Я тогда пойду? — Конечно, принцесса. Правда, мне хотелось бы получить от тебя взамен чуточку больше, чем простое спасибо… Находясь на седьмом небе от счастья, Линали без лишних слов обвила руками шею мужчины и поцеловала в губы. Оставшись полностью довольным, Тики нехотя отпустил её и проводил взглядом, а когда она дёрнула дверную ручку, двусмысленным тоном произнёс: — Только прошу тебя, милая, не наделай глупостей.