Непримиримые противоречия

      Очередное июльское утро выдалось весьма прохладным, но быстро рассеивающийся под натиском солнечных лучей туман обещал тёплый погожий день, что обнадёживало, помогая настроиться на оптимистичный лад. Линали встала с постели позже обычного, поскольку почти всю ночь провела без сна. Ещё с вечера ею завладела идея — идея поистине рискованная, но слишком заманчивая, чтобы не попытаться её реализовать. Девушке не терпелось поговорить с Мирандой и Ривером, ибо без одобрения оных она будет вынуждена смириться и отступить. Однако дома их не оказалось: едва забрезжил рассвет, как они уехали на фабрику, дабы раньше покончить с производственными делами и уделить оставшееся время свадебной подготовке. Тогда Линали решила, что ненадолго заедет к ним, а после отправится прямиком в Йорк.       Фабрика представляла собой достаточно ухоженную, но всё ещё требующую благоустройства территорию, на которой располагалось несколько цеховых и вспомогательных зданий разных размеров; также за пределами сосредоточения основного производственного цикла находились обширные пастбища для овец, чья шерсть регулярно поступала сначала на переработку, а после — на склады.       Ловко лавируя среди снующих туда-сюда рабочих, Линали добралась до административного корпуса, поднялась на второй этаж и буквально влетела в нужный ей кабинет. Миранда и Ривер, будучи с головой погружёнными в работу, не сразу поняли, кто вздумал их побеспокоить без предупреждения, а потому вытаращились на девушку с некоторым замешательством.       — Доброе утро! — улыбнулась Линали на редкость сияющей улыбкой, что от чужих глаз не только не укрылось, но и натолкнуло на определённые подозрения; впрочем, по-настоящему «смутила» их отнюдь не улыбка.       — Доброе, — как-то растерянно отозвалась Миранда, разглядывая подругу с головы до ног: та была облачена в тёмно-зелёное бархатное платье с атласными вставками того же цвета и кремовыми кружевами. — Милая, ты решила снять траур?       Лотто говорила без тени осуждения, ибо положенный срок траура давно миновал, однако Линали лишь сейчас — вот так внезапно — надумала сменить строгий символический туалет на обычный повседневный.       — Думаю, брат не стал бы возражать, — несколько уклончиво ответила та голосом, мгновенно утратившим всякий намёк на весёлый тон. — Конечно, сняв траур, я не перестану скорбеть, но… мне как-то нужно брать себя в руки, чтобы двигаться дальше. Без Комуи.       Лица обоих собеседников преисполнились пониманием и сочувствием.       — О, Линали, — вздохнула Миранда, — конечно, Комуи не был бы против, ведь ничто его так сильно не радовало, как здоровый и цветущий вид любимой сестры.       — Что правда, то правда, — поддакнул Ривер.       Линали поджала губы и коротко закивала: одно за другим тёплые воспоминания о брате начали всплывать в памяти, и ей было не просто заставить себя вновь приободриться.       Подумав, что Линали следует отдохнуть с дороги, Миранда усадила её в обитое коричневой кожей кресло, стоящее в дальнем углу помещения, где также располагались ещё пара идентичных предметов мебели, низкий журнальный столик, камин и буфет, — данная зона использовалась как для отдыха, так и для более неформального общения со всевозможными контрагентами. Было решено устроить небольшой перерыв, так что минут через десять вся компания уже мирно беседовала за чашкой чая, попеременно обсуждая вопросы производственного и бытового характера.       Линали не сразу призналась, что собирается отправиться в город, и когда сие намерение всё же было озвучено, возник резонный вопрос о спутнике, без которого юной леди не пристало появляться в общественных местах. Тогда девушка не стала ходить вокруг да около, честно выдав:       — Я встречусь с Алленом. Мне до сих пор не удалось найти для вас достойный свадебный подарок, и он сказал, что может показать несколько бутиков с подходящим для такого случая ассортиментом.       Миранда с Ривером явно не были в восторге, поскольку их, прежде всего, волновала нравственная сторона вопроса, тем не менее отговаривать Линали от данной затеи они не собирались.       — Что ж, хорошо, — слегка натянуто улыбнулась Лотто. — Главное, не задерживайся допоздна, чтобы мы не беспокоились.       — Конечно, конечно, — заверила их собеседница. — Обещаю, что к ужину буду дома.       — Постарайся сдержать обещание, в противном случае тебе придётся выслушивать многочасовые нотации от разъярённой тётушки Зои на тему пунктуальности, — добродушно усмехнулся Ривер, на что девушки нервно захихикали, признавая, что вряд ли существует наказание хуже этого.       Ненадолго собеседники вернулись к обсуждению рабочих вопросов. Ривер вспомнил, что хотел поделиться с Линали своими мыслями по поводу овец: он считал, что их поголовье нужно в срочном порядке увеличить на несколько десятков, ибо производительность труда растёт, а это значит, что сырьё в ближайшем будущем рискует стать дефицитным; при этом он уточнил, что из-за засилья конкурентов не может идти и речи об экономии на такой важной статье расходов, а потому, прежде всего, следует акцентировать внимание на качестве. Внимательно его выслушав, Линали лишь развела руками, сказав, что не видит никаких препятствий для осуществления сих необходимых мер, потребуется разве что сообщить о своих планах Тики, не более.       Лицо Линали оставалось абсолютно спокойным, несмотря на то, что мысль о Тики, о его колоссальном влиянии на всю её жизнь, вызвала в ней вспышку гнева и раздражения. Как же сильно она зависит от него! — осознание этой безоговорочной и невыносимой истины отчего-то побуждало её внутренне противиться, отказываться мириться. Впрочем, вряд ли она отдавала себе отчёт в том, что со смертью Комуи в ней постепенно пробуждался тот самый бунтарский нрав, подчиняясь которому вполне можно утратить страх перед последствиями спонтанных и откровенно безрассудных действий. Отпустив Линали в Йоркшир, Тики позволил ей вдохнуть глоток пусть мнимой, но свободы, и теперь, будучи опьянённой ею, она была не в силах противостоять своим эгоистичным желаниям. Не в силах оставаться прежней…       — Я хотела ещё кое-что обсудить с вами обоими, — заявила Линали, когда вопрос с поголовьем овец, наконец, оказался исчерпан. — Вы не будете против, если я приглашу Аллена и его отца на свадьбу?       Миранда с Ривером обменялись оторопелыми взглядами. Казалось, прошло не меньше минуты, прежде чем Лотто отозвалась, стараясь при этом тщательно подбирать слова:       — Эм, дорогая, ты же знаешь, мы были бы счастливы видеть их у нас, но… учитывая обстоятельства, разве мы не рискуем навлечь на себя неприятности?       — Тики не приедет, — с невозмутимым видом заверила их собеседница. — Ты же видела письмо, Миранда: он ясно дал понять, что пока не имеет представления, когда у него появится возможность покинуть Лондон. А ваше венчание состоится всего через три дня, так что я более чем уверена, что никакой казус нам не грозит. — Лотто едва успела приоткрыть рот, чтобы, вероятно, возразить, но Линали опередила её, добавив: — В конце концов, мистер Уолкер друг нашей семьи, и не моему мужу решать, стоит его приглашать или нет. К тому же сам Тики — человек сдержанный и тактичный, он не станет затевать скандал. Он попросту будет вынужден смириться с тем, что Аллен со своим отцом присутствуют на вашей свадьбе в качестве гостей.       Миранда смотрела на подругу в упор, давая понять, что видит её насквозь. Хоть в аргументах Линали и была определённая логика, тем не менее что-то в слабовыраженной мимике оной выдавало, что возможность столкновения лицом к лицу Аллена и Тики Камелота для неё сравнима с катастрофой; а потому практически не приходилось сомневаться — её желание быть ближе к Аллену настолько велико, что она готова пренебречь мерами предосторожности, попросту уповая на то, что Тики не устроит им всем сюрприз в виде своего внезапного появления.       Думая об этом, Миранда невольно начинала жалеть о том, что самолично убедила Линали встретиться с Алленом, ибо их теперешние взаимоотношения стремительно приобретали слишком неоднозначный характер. Безусловно, возобновившееся дружеское общение между ними благотворно влияло как на психическое, так и на физическое состояние Линали, — достаточно было вспомнить, что с ней сотворила депрессия, чтобы оценить, насколько разителен контраст. И Лотто всей душой радовалась этим положительным переменам в подруге, но одновременно понимала, что твёрдые моральные принципы не позволят ей всецело поддерживать её в случае, если она вздумает переступить черту дозволенного.       Миранда вопросительно взглянула на Ривера и, получив его немое согласие, с искренним радушием ответила:       — Что ж, если ты настаиваешь, то мы сегодня же отправим мистеру Уолкеру открытку с приглашением.       Лицо Линали просияло безмерной благодарностью, и, казалось, только правила приличия останавливают её от порыва «задушить» собеседников в объятиях. Она хотела было сказать, как сильно отец Аллена будет рад узнать, что сможет поздравить молодожёнов лично, однако оборвалась на полуслове из-за настойчивого стука в дверь.       В кабинет заглянула средних лет секретарша, сообщив, что к Риверу пожаловал представитель одной небезызвестной угольной компании с намерением обсудить парочку деловых вопросов. На лицах всех троих отразилась растерянность, которая уже через мгновение сменилась настороженностью, а затем — нарочитым спокойствием. Ривер попросил секретаршу на минуту задержать незваного гостя, после чего поднялся со словами, дескать, он всё быстро уладит, повода для беспокойства нет. Миранда подорвалась следом и второпях принялась поправлять мужчине галстук и причёску. Линали осталась сидеть на месте. От плохого предчувствия у неё неприятно засосало под ложечкой, но сие ничуть не помешало ей с каким-то мрачным воодушевлением подумать, что она оказалась на фабрике как никогда вовремя.       Когда заявленный представитель вошёл в кабинет, Ривер и Миранда сидели на своих рабочих местах с видом любезным, но до того обжигающе холодным, что у гостя сразу пропало желание питать иллюзию о том, что ему здесь рады. Человеком он был невысоким и немолодым (лет пятидесяти, не меньше), однако за счёт худощавого телосложения казался на редкость энергичным и расторопным. Его лицо с резкими чертами было некрасивым: высокий морщинистый лоб, прямой нос, тонкие губы и квадратный, выдающийся вперёд подбородок. Впрочем, отталкивала скорее не внешность этого мужчины, а то, как он держался, — излишне самоуверенно и надменно, так, будто снизошёл до разговора с людьми, недостойными его круга.       — Что же вы желаете обсудить, мистер Теккерей? — поинтересовался Ривер после того, как предложил гостю присесть напротив себя за стол, перпендикулярно приставленный к его собственному.       Мистер Теккерей нацепил радушную улыбку и, сложив руки замком, начал немного издалека:       — Я бы не хотел показаться бестактным, мистер Венхам, но мне необходимо поговорить непосредственно с владельцем фабрики.       Ривер занимал должность заместителя, и Теккерей своим недвусмысленным тоном не преминул указать, насколько тот в действительности якобы незначителен. И если сам Ривер остался невозмутим, то Миранда от злости едва не сломала кончик пера, которым машинально выводила цифры в бухгалтерской книге.       — С чего вы решили, что можете рассчитывать на встречу с ним?       — Ну, до нас — «Каупервуд компани» — дошли слухи о внезапной кончине господина Комуи Ли. И мы, конечно же, приносим свои искренние соболезнования как вам, так и всем близким покойного, но также не можем обойти стороной вопрос о наследовании активов… — Мужчина выдержал паузу, словно проверяя на прочность терпение присутствующих. — Как нам стало известно, всё имущество унаследовала младшая сестра господина Комуи Ли, более того, относительно недавно она вышла замуж за человека из высшего общества. Так вот, исходя из тех же слухов, они сейчас должны гостить у вас здесь, в родовой усадьбе, и я был бы очень признателен, если бы имел честь переговорить тет-а-тет с её супругом.       — Нет никакой необходимости беседовать с моим супругом, — послышалось в другом конце помещения.       Не вставая со стула, Теккерей повернулся вполоборота и вытаращил свои бесцветные глаза на Линали, удивляясь, как он мог не заметить её раньше.       — О, миссис… Камелот, если я не ошибаюсь.       — Собственной персоной, — девушка заставила свои губы раздвинуться в улыбке и слегка присела, изображая реверанс.       — Вы, эм, изменились, — констатировал он, оценивающе разглядывая девушку, пока та твёрдым и не лишённым изящества шагом приближалась к нему. — Я помню вас совсем ещё маленькой девочкой, но теперь вы не только повзрослели, но и значительно похорошели.       Если Теккерей и испытал лёгкую растерянность, то лишь потому, что внешние данные дочурки семейства Ли произвели на него достаточно сильное впечатление: живое воплощение молодости, красоты и женственности не могло оставить равнодушным даже такого хладнокровного по своей природе циника, как он.       — Я тоже помню вас, мистер Теккерей. В прошлом вы с завидной частотой наносили визит сначала моему отцу, а затем — брату.       Слова Линали сочились ядом ненависти, и собеседника сие скорее забавляло, нежели доставляло дискомфорт. Нарочно не замечая враждебности, он с елейной ухмылочкой спросил:       — Почему же вы всё это время скрывались в тени, миледи?       — О, видите ли, я не думала, что могу понадобиться вам, а потому решила не стеснять вас своим присутствием, — с фальшивой учтивостью пояснила она, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота от мысли, до чего же омерзителен её собеседник. — Весь контроль над производством лежит на плечах мистера Венхама, а поскольку я всецело доверяю ему, то предпочитаю лишний раз не вмешиваться в дела фабрики.       — Вот как, — скептично хмыкнул Теккерей. — Не сочтите за грубость, миледи, но мне всё же было бы предпочтительнее поговорить с вашим супругом.       Обойдя стол, Линали села напротив гостя; на её губах заиграла милая улыбка со слабым оттенком презрительного снисхождения.       — Это в любом случае невозможно, мистер Теккерей, поскольку мой муж сейчас находится в Лондоне. Но вы смело можете говорить со мной, ибо, прежде всего, именно я являюсь владельцем предприятия, да и посвящена в детали финансово-хозяйственной деятельности ничуть не хуже него самого.       Уголок рта мужчины дёрнулся, выражая недовольство. Линали вела себя дерзко и вызывающе, и это его раздражало. Он, как и большинство представителей мужского пола, придерживался строго консервативных взглядов, а потому был убеждён, что женщина априори не должна принимать участие в решении столь сложных для её поверхностного ума вопросов.       Тем не менее — Теккерей задумался. Он обладал относительно скудной информацией касательно семьи Камелот. Кровные братья, Тики и Шерил, принадлежали к числу английской титулованной знати, владеющей землёй, суммарная площадь которой была достаточно велика для того, чтобы приносить доход, с лихвой покрывающий всевозможные расходы на ведение светского образа жизни. К тому же оба брата занимали видные места в парламенте, что придавало их влиянию куда более внушительный вес, если брать во внимание возможности «обычной» аристократии. Основная же проблема, считал Теккерей, заключалась в том, что ему практически ничего не было известно о темпераменте и характере Тики Камелота в частности, — одного этого хватало, чтобы существовала серьёзная вероятность, что договориться на максимально выгодных для его компании условиях не удастся. А потому он всё больше склонялся к тому, что диалог с новоиспечённой миссис Камелот имеет смысл: учитывая её возраст и, как следствие, неопытность, он вполне мог рассчитывать на лёгкий и безоговорочный успех.       Прошла ощутимая пауза, прежде чем Теккерей заговорил уже в чисто деловитой манере:       — В принципе, я ничего против такого расклада не имею, миледи, — он принялся доставать из своего небольшого кожаного дипломата какие-то документы. — Полагаю, цель моего визита не будет для вас сюрпризом…       — О, можете не сомневаться, мистер Теккерей. Не будет, — с саркастической усмешкой заверила его девушка, умышленно не заботясь о соблюдении такта.       Она бросила косой взгляд на Ривера, прося его как можно дольше не вмешиваться. Тот согласно кивнул, правда, его непривычно суровое выражение лица как бы предупреждало, что выдержка у него отнюдь не стальная, а потому способна в любой момент дать трещину.       Сама же Линали внешне казалась поразительно спокойной, однако внутри неё бушевала буря такой силы, что подавить нарастающую дрожь в руках было задачей поистине трудновыполнимой; утешало лишь то, что пока она сидит за столом, её уязвимость могла оставаться незамеченной.       — Кхм, в таком случае, — продолжал Теккерей, — я позволю себе быть прямолинейным. Управляющий нашей компании, господин Каупервуд, по-прежнему надеется, что вы-таки пойдёте на уступки и примите его условия. В данный момент наша компания остро нуждается в строительстве новых шахт, потому как объёмы сбыта постоянно растут. И ни для кого не секрет, что принадлежащие вашей семье земли являются месторождением огромных залежей угля, горючих сланцев и других углеродосодержащих соединений.       — Поэтому вы жаждете как можно скорее завладеть именно нашей землёй, — сухо констатировала Линали.       — Она способна принести колоссальную прибыль, миссис Камелот.       Теккерей произнёс это так, будто она несведущий ребёнок, не способный понять всю фундаментальную важность «колоссальной прибыли» для развития промышленности в целом. Девушка фыркнула с откровенным пренебрежением.       — А мне от этого какая выгода, позвольте узнать?       — Это уже другой вопрос, — на его лице снова появилась кривая приторная ухмылка; из-за очередного приступа неприязни у Линали заходили желваки на скулах. — Прошу, ознакомьтесь для начала с этим документом… — он чуть подался вперёд и придвинул к девушке лист из плотной бумаги, оказавшийся банальным договором купли-продажи. — Как видите, мистер Каупервуд готов заплатить сумму куда более солидную, нежели предлагал ранее. Только задумайтесь, миссис Камелот, теперь вы замужняя, а главное — состоятельная, высокородная особа, имеющая возможность с успехом блистать в светском обществе. Так зачем вам нужен мёртвый груз в виде нерентабельного предприятия, постоянно требующего всё новых и новых финансовых вложений со стороны вашего супруга? Если же загвоздка в мистере Венхаме, о материальном благополучии которого вы, очевидно, беспокоитесь, то и здесь я не вижу проблем: даже какие-то десять процентов от указанной в договоре суммы позволят ему без особого труда открыть собственное дело как в Англии, так и за её пределами. Ну а если вами руководит принцип наследования, по сути, обязывающий вас сохранить, приумножить и передать фамильное имущество уже своим детям, то… Будем честны, разве кто-то станет осуждать вас за то, что вы проявите практичность, сделав свою недвижимость наиболее ликвидной?       Линали медлила. Будто бы без всякого интереса читая договор, она невольно соглашалась с тем, что сумма не просто баснословная, — ни один другой потенциальный покупатель никогда не предложил бы столько денег! Впрочем, девушка почти не сомневалась, что «виновником» столь радикальных мер со стороны Каупервуда был никто иной как её муж, со статусом и положением которого он вынужден считаться. Подстраховка. Гарантия, что такой человек, как Тики, непременно сочтёт эту сделку выгодной и не станет утруждать себя тем, чтобы настаивать на аренде, категорически отказываясь от передачи земли в собственность. И Линали отнюдь не была уверена, что он не пойдёт вразрез с её интересами. Хотя, если бы она рассказала ему о своих подозрениях насчёт этого старого алчного безумца Каупервуда, то возможно… Ох, как же ей это претило! Всё вечно сводилось к Тики: к его суждениям, желаниям, воле и возможностям. И девушка ненавидела его за это, ненавидела за то, что в данной ситуации нуждается в защите и поддержке оного сильнее, чем когда-либо. Без него ей не удастся выйти победителем. Без него она… никто. Это осознание обожгло Линали, словно хлыст, и растекающаяся по венам ярость теперь уже всецело овладела ею.       По-прежнему скрывая руки под столом, девушка на мгновение сжала их в кулаки, до боли вонзив ногти в кожу, после чего без всякого намёка на некогда предательскую дрожь двумя пальцами демонстративно отодвинула от себя договор.       — К вашему сожалению, мистер Теккерей, я продолжу придерживаться позиции моего отца и брата, — отчеканила она ровно. — Пока я являюсь законной владелицей, ни один акр земли не будет продан. Ни за что. И я более чем уверена, что мой муж полностью поддержит меня в этом вопросе.       Мужчина аж побагровел от негодования; ноздри его раздулись, а глаза расширились, всерьёз рискуя выпасть из орбит.       — Миссис Камелот, кажется, вы не совсем понимаете, какова степень плачевности нынешнего экономического положения в вашей отрасли, — затараторил он, пытаясь не терять самообладания. — Будущее английской шерсти омрачено, во-первых, бурным развитием хлопковой промышленности. А во-вторых, всем здесь присутствующим должно быть известно, что у Британии имеется конкурент в лице Испании: мягкая шерсть их мериносовых овец рано или поздно попросту вытеснит ваши ткани, считающиеся более грубыми и оттого неоправданно дорогими. Ну, и в-третьих, нельзя забывать о конкурентах внутри страны, которые порой доставляют куда больше хлопот, чем те же испанцы. Так неужели вы, миссис Камелот, в угоду одним лишь своим пресловутым принципам откажетесь от шанса не просто покинуть идущий ко дну корабль, но стать обладательницей приличного капитала?       — Не пытайтесь, — усмехнулась Линали, — вам не удастся меня переубедить, мистер Теккерей. Исходя из жизненной философии такого расчётливого дельца, как вы, я действительно поступаю нерационально, зато по совести. Помимо того, что фабрика олицетворяет для меня плод многолетнего труда нашей семьи, который я не намерена обесценивать, здесь числится несколько сотен рабочих, и я никогда не простила бы себе, если бы в одночасье лишила их всех возможности зарабатывать на жизнь.       — Я, конечно, ценю ваше добросердечие, миледи, но что же им мешает найти другую работу? — начиная закипать, проворчал мужчина. — Разработка шахт требует много рабочих рук, так что ваши «подопечные» могут остаться без дела разве что в силу своей лености.       Неприкрыто язвительные речи собеседника лишь придали Линали уверенности.       — Мы оба знаем, насколько ужасны и невыносимы условия труда на шахтах вашей замечательной компании: достаточно вспомнить величину жалованья, чтобы понять, что рабочий обходится вам не дороже инвентаря, а зачастую даже дешевле.       — Шахтёры получают ровно столько, сколько заслуживают, — не отступал он. — Они продают нам свой труд, и мы его стабильно оплачиваем, так что им не на что жаловаться.       — Хм, странно, но многочисленные забастовки в последние несколько лет говорят об обратном, — парировала девушка.       — Забастовки? Ха! Одно название. Выпустят пар да идут работать. Чтобы подавить бунт ещё в зародыше, достаточно «обезвредить» зачинщиков. Главное — не допускать снисхождения. Любой промышленник знает, чем может обернуться для него излишнее потакание требованиям этих неотёсанных невежд: только дай им волю, и они немедля сядут тебе на шею.       — Эти «неотёсанные невежды» приносят вам прибыль.       Пересохшие губы Теккерея перекосились, из-за чего его подбородок выпятился вперёд пуще прежнего, сделав лицо совсем уж непропорциональным, — он выглядел одновременно угрожающе и до комичного нелепо. Линали же смотрела на него с раздражающим бесстрашием, готовясь нанести решающий удар.       — Полагаю, эта бессмысленная полемика ни к чему не приведёт, а значит, повода здесь задерживаться у меня нет, — сдержанно сказал Теккерей, складывая в дипломат свои документы; в его движениях и мимике чувствовалась нервозность и озлобленность. — Помяните моё слово, миссис Камелот, — добавил он, вставая, — пройдёт не так уж много времени, прежде чем шерсть ваших овец окажется пригодной разве что для изготовления дешёвых ковров или отправки в сжигатели. Возможно, тогда вы, наконец, осознаете, какую ошибку совершили, отказавшись от сделки с господином Каупервудом. Всего вам доброго. Позвольте откланяться…       Он поклонился с театральной вежливостью и неторопливо зашагал к выходу. Тогда-то Линали и заставила его оторопеть. Твёрдым и угрожающим голосом, таящим в себе бережно взращенную за много лет ненависть, она заявила следующее:       — Надеюсь, вы осознаёте, каковы будут последствия, если вы вздумаете вновь прибегнуть к своим грязным, бесчеловечным методам. Отныне вам это с рук не сойдёт. Так что хорошенько запомните, мистер Теккерей: если вы не оставите меня и моих близких в покое, если попытаетесь каким бы то ни было образом навредить им, репутация вашей богомерзкой компании рухнет быстрее, чем вы успеете заверещать о своей якобы непричастности.       В наступившей мёртвой тишине доносились отдалённые, чуть слышные шорох и движение, как бы извещавшие о непрекращающемся кипении рабочего процесса за пределами помещения.       — Хм, вижу, мысль о влиянии, которым обладает ваш дражайший супруг, знатно развязало вам язык, миледи, — наконец отозвался тот, не поворачиваясь.       — И это не может не внушать вам определённых опасений, — с нажимом, саркастически.       Теккерей резко развернулся вполоборота и уставился на Линали исподлобья так, будто отчаянно желал испепелить её одним лишь взглядом.       — Я бы не советовал вам разбрасываться угрозами, миссис Камелот, — гневно процедил сквозь зубы он. — Господин Каупервуд этого не оценит.       — Вы всё слышали, мистер Теккерей, — таки вмешался Ривер, и только присутствие дам не позволило ему выразиться в более резком и непочтительном ключе. — Прошу вас немедленно покинуть территорию фабрики. Вы перешли все границы, и я больше не намерен терпеть ваше отвратительное поведение.       Прежде чем исчезнуть, демонстративно хлопнув дверью, Теккерей поочерёдно взглянул на своих оппонентов с высокомерным презрением, дескать, его уход отнюдь не свидетельствует о безоговорочной капитуляции. Впрочем, никто не сомневался, что словесные угрозы, произнесённые устами совсем ещё юной девушки, не послужат достаточным основанием для того, чтобы Каупервуд добровольно отказался от лакомого куска земли, коим он так отчаянно жаждет завладеть на протяжении многих лет. И пока потрясённая произошедшим Миранда говорила, до чего же сильно восхищена стойкостью и мужеством Линали, последняя всё глубже погружалась в мрачные размышления о том, как ей следует поступить в дальнейшем.       Что она может, а главное — должна предпринять, дабы не просто лишить Каупервуда всяких надежд на обогащение, но заставить его поплатиться за причинённое её семье зло.

***

      Промежуток в полтора часа, разделяющий беседу с Теккереем и встречу с Алленом, оказался слишком мал, чтобы Линали сумела совладать со своими эмоциями. Уолкер сразу заметил, что девушка выглядит излишне взволнованной, поэтому последней пришлось рассказать ему о произошедшем, пусть и несколько в искажённом ключе (упоминания о Тики она, разумеется, постаралась свести к минимуму).       — Ты всегда отличалась завидной храбростью, — сказал Аллен, когда они прогуливались по йоркскому скверу, — так что меня ничуть не удивляет, что ты смогла дать отпор этому Теккерею.       — Да вы никак льстить мне вздумали, сударь, — рассмеялась Линали, мысленно досадуя на то, что прилив крови к щекам совершенно невозможно контролировать. — Ты даже не представляешь, как сильно мои руки дрожали от страха и злости. Коснись я стола, и — клянусь! — он бы непременно завибрировал.       — А вот тягой к преувеличению ты раньше, напротив, не отличалась, — с нарочито лукавой усмешкой подметил юноша.       Девушка состроила недовольную мину, и тогда засмеялся уже Аллен.       — Во всяком случае мои слова не так уж далеки от истины, — пробурчала она, на что собеседник выставил ладони перед собой, протараторив:       — Не подумай ничего, я тебе верю. Ты тем и восхищаешь, что способна преодолевать любые страхи.       — И кто из нас преувеличивает? — парировала Линали, выразительно выгнув бровь.       — Не я уж точно, — с апломбом.       — Ну-ну.       За всё время встречи они соблюдали строгую дистанцию, так что, когда Линали вдруг уверенно взяла юношу под руку, последний поневоле вздрогнул и следующие минут десять не мог вернуть себе прежнюю непринуждённость в движениях, — мысль об этой невинной близости так и норовила сковать все его мышцы.       Более того, ему не давал покоя тот факт, что её траурный наряд внезапно сменился не просто на повседневный, но на изысканный и утончённый, будто кричащий, что его обладательница с особой тщательностью продумала свой образ. И юноша был бы счастлив увериться, что радикальные перемены во внешности девушки связаны непосредственно с ним, но разум опускал его на землю, неустанно твердя, что этого делать не стоит; от комплиментов он также предпочёл воздержаться, хотя отнюдь не был уверен, что ему удалось скрыть восторженный блеск в глазах.       Линали в свою очередь не упускала ни малейшей возможности тайком полюбоваться своим значительно похорошевшим спутником: тот неопрятный мальчишка с небрежно собранным на затылке хвостиком вдруг превратился во вполне солидного молодого человека, одетого по всем правилам приличия, — в совсем новенькие брюки и пиджак, разве что головного убора у него не наблюдалось, ибо он отчего-то жутко не любил эту часть гардероба. «Без влияния мистера Уолкера тут явно не обошлось», — думала она с улыбкой, также предусмотрительно сдерживая себя от похвалы.       А тем временем они продолжали прогуливаться по скверу, который напоминал собой цветущий и благоухающий сад, где старинные металлические скамейки и фонарные столбы были обвиты плющом, а вымощенные камнем дорожки обсажены преимущественно цветущими розами, фиалками и нарциссами; в изумрудных кронах деревьев, едва ли заслоняющих собой яркий солнечный свет, весело щебетали птицы, порой с шумом срываясь с веток стайками в надежде подкрепиться зерном из рук неравнодушных людей.       — А ведь ты так и не сказала, что собираешься делать, — произнёс Аллен, прервав затянувшееся молчание.       Линали взглянула на него с некоторым замешательством.       — О чём ты?       — Ну, я имею в виду Теккерея и его начальника. Если ты уверена, что тот пожар — их рук дело, то разве не нужно, наконец, заставить этих подонков ответить за содеянное?       Несколько раз моргнув, девушка подумала, что не знает, какой вопрос показался бы ей наименее желанным для обсуждения: уже заданный или пока только витающий в воздухе.       — У меня по-прежнему нет никаких доказательств, — уклончиво ответила она, теперь смотря строго перед собой. — К тому же я сомневаюсь, что в ближайшее время они станут что-либо предпринимать, если, конечно, вообще не откажутся от своих планов.       — Хм, ты так говоришь, потому что… — у Уолкера заходили желваки на скулах, — потому что не хочешь, чтобы я вмешивался. Из-за него.       Линали пробрала неприятная дрожь; она резко остановилась и, став к юноше лицом, взяла его ладонь в свою.       — Дело не столько в моём муже, Аллен, сколько в тебе самом: да, я не хочу вмешивать тебя во всё это, поскольку считаю, что ты не должен подвергаться опасности из-за моих… семейных проблем.       С бесстрастным выражением лица, которое Линали ужасно не любила, юноша посмотрел сначала ей в глаза, а затем на её ладонь, так тепло и нежно сжимающую его пальцы.       — О, ясно.       Девушка нахмурилась.       — Аллен, неужели ты не понимаешь, с каким врагом моя семья имеет дело? Этот враг настолько могущественен, что не чурается физически устранять своих конкурентов и…       — Я понимаю, — заявил он с неприкрытым раздражением. — Я знаю, что ты беспокоишься за меня, хочешь уберечь, но вот только мне от этого ничуть не легче, Линали.       — Потому что это ранит твою мужскую гордость? — печально ухмыльнулась та.       — И поэтому тоже! — признался Аллен, вспыхнув. — В этой ситуации я совершенно бессилен, и это гложет меня. Если я о чём-то по-настоящему и мечтаю, то лишь о том, чтобы иметь возможность защищать тебя, быть тебе опорой, — он с горечью усмехнулся, — но мы оба прекрасно знаем, что этому не суждено сбыться. Никогда. Тем более теперь, когда ты стала… Чёрт, зря я затеял этот разговор. Прости, я постараюсь больше не вести себя как безнадёжный придурок. — Он судорожно выдохнул, усмиряя нарастающую в душе бурю; его руки аккуратно, будто касаясь чего-то неимоверно хрупкого, легли ей на плечи. — Только, прошу, поклянись мне, Линали, что ни при каких обстоятельствах ты не станешь лезть на рожон в одиночку. Поверь, я не осуждаю тебя за то, что ты не можешь подавить в себе жажду мести, но, свершая её, умоляю, будь крайне бдительна и осторожна. Хотя бы ради меня.       В глазах Линали появился влажный блеск; чтобы сдержать слёзы, ей потребовалось призвать на помощь всё своё мужество. Вот уже дважды Аллен ранил её сердце своей безжалостной правдой, своей предельной и оттого невыносимой искренностью. Своё же собственное сердце он кромсал на куски. Аллен не просто сознавал всю безвыходность их нынешнего положения, но мирился с ним. Он как бы говорил, что не позволит эгоистичным чувствам взять над собой верх, что готов покориться любому её решению. И Линали, хоть и ощущала на душе всю тяжесть отчаяния, всё же не могла не проникнуться к нему глубоким уважением и признательностью.       — Хорошо, я буду осторожна, — негромко промолвила она.       — Поклянись.       — Клянусь.       Аллен несколько сдержанно, но благодарно улыбнулся, затем отступил на шаг. Линали вздрогнула не то от лёгкого порыва ветра, не то от потери тепла, источником которого являлись руки юноши, ещё пару секунд назад бережно держащие её за плечи.       Какое-то время они пристально смотрели друг на друга. Во взглядах обоих читалась тоска — тоска безутешная, мучительная, невыносимая; она стала их постоянной спутницей, зловещей тенью, стремящейся поглотить без остатка. С самого начала обстоятельства вынуждали их вести постоянную борьбу за возможность быть рядом; и чем дольше длилась эта борьба, тем проворнее становилась вечно ускользающая надежда, должная придавать им сил. Они чувствовали себя истощёнными, пусть и всё ещё беззаветно влюблёнными, а потому мрачная уверенность в том, что им придётся капитулировать перед тотальным натиском бескомпромиссной судьбы, крепла день ото дня.       Понимание этого вынуждало держаться на расстоянии. Не переступать черту.       — Знаешь, а ведь я совсем забыла сказать тебе, — заговорила Линали, думая, что она попросту сойдёт с ума, если это громкое молчание продлится ещё хотя бы секунду, — сказать, что я, эм… точнее Миранда с Ривером приглашают тебя и мистера Уолкера на свою свадьбу.       На лице Аллена отразилась растерянность; он не знал, как отнестись к подобной новости: обрадоваться или возмутиться безрассудством Линали.       — Но разве я могу открыто явиться…       — Он не приедет на свадьбу, — без промедлений заверила она. — Недавно написал, дескать, слишком занят, но что-то мне подсказывает, что ему попросту нет никакого дела до моих родственников, — и меня это ничуть не расстраивает. Так что тебе не о чём беспокоиться. Ты и мистер Уолкер будете самыми желанными гостями в нашем доме.       — Гм, я не уверен, — пробормотал юноша, невольно краснея.       — Ты шутишь? Аллен, вы нам почти что семья! Благодаря твоему отцу и его безграничной доброте я обрела сестру, а Ривер — супругу. Если бы он не дал работу Миранде, несмотря на своё затруднительное финансовое положение, я бы никогда не познакомилась с ней, а значит… и с тобой. — Уголки губ девушки приподнялись в слабой улыбке. — Надо ли мне говорить, что без вас я бы не справилась с горем утраты, не смогла бы, будучи сломленной, постоянно вселять уверенность в Комуи, придавать ему сил, помогающих справляться как с возложенной на него ответственностью, так и с тяжёлой болезнью, настигшей его.       Свою тираду Линали сопроводила умоляющим взглядом, и Уолкер, не в силах этому противостоять, провёл рукой по волосам и выдохнул:       — Что ж, думаю, выбора у меня нет.       Девушка просияла.       — Представляю, как Миранда с Ривером обрадуются!..       — А что насчёт вашей пожилой кухарки Зои? — как-то нервно дёрнув подбородком, поинтересовался он. — Помнится, она меня не жаловала. Да и твоей камеристке я явно не понравился. Честно говоря, мне до сих пор становится немного не по себе, когда вспоминаю, с каким неприятием она таращилась на меня при встрече.       Аллен деланно передёрнул плечами, будто избавляясь от жутких мурашек, и Линали прыснула.       — Ну, не будем отрицать, что у них есть все основания не доверять тебе, — ухмыльнулась она. — Вот только это ничего не изменит, поскольку меня их мнение совершенно не волнует.       — Тогда я постараюсь избегать лобовых столкновений с этими милыми дамами, дабы лишний раз не нервировать их своей физиономией.       Он заговорщически подмигнул Линали, и та, смеясь, снова взяла его под руку.       — Твои старания увенчаются успехом только в том случае, если они сами предпочтут тебя игнорировать, — сказала она, ведя своего спутника к фонтану, окружённому раскидистыми липами и каменными скамьями. — Но зная характер тётушки Зои, в частности, я сомневаюсь, что она упустит возможность адресовать тебе парочку недружелюбных взглядов.       — О, ну это ещё можно выдержать.       — Я бы не была столь самоуверенна, — предостерегающе протянула девушка, из-за чего Уолкер недоумённо сдвинул брови.       — Так, что-то я запутался: ты меня сейчас уговариваешь или уже отговариваешь?       — Я просто предупреждаю, что расслабляться всё же не стоит, — пожала плечами собеседница, тщетно пытаясь сдержать лукавую улыбку. — И потом, ты ужасно мил, когда чем-то озадачен.       Щёки юноши вмиг покраснели, и Линали только тогда поняла, что озвучила свои мысли вслух; при этом казалось, что её вспыхнувшая от смущения кожа была на несколько тонов темнее в сравнении с чужой.       — Да, я по-прежнему так считаю, — вдруг призналась она, заглянув ему в глаза, чем ввела оного в ещё большее смятение.       Следующие несколько минут они молча простояли около фонтана, представляющего собой старинную скульптуру в виде русалки с кувшином. Могло показаться, что молодые люди любуются сей достопримечательностью, наслаждаясь мелодичным журчанием воды, однако любые посторонние звуки не вызывали у них абсолютно никакого интереса, ибо заглушались чересчур громкими мыслями, что с новой силой принялись терзать разумы.       — Я обещала вернуться домой к ужину, — наконец сухо произнесла Линали, — так что идём, нужно успеть подыскать подарок.       — Да, конечно, — отозвался юноша.       Парочка покинула городской сквер. Взяв на себя роль своеобразного чичероне , Уолкер поймал двуколку и назвал кучеру несколько адресов, по которым последнему надлежало доставить своих пассажиров. Линали удивилась осведомлённости Аллена об имеющихся в Йорке респектабельных магазинах, ведь ему, в силу ограниченности финансовых средств, вряд ли доводилось в них бывать хотя бы раз. Он лишь усмехнулся, небрежно сказав, что Мана слишком часто рассуждает о тонкостях местной торговли и о тех, кто ею занимается, а его слишком хорошая память не позволяет избавляться от всей этой ненужной информации.       Линали хотелось подарить будущим молодожёнам нечто особенное и уникальное. И если провал её первой вылазки в Йорк за покупками оправдывался тем, что она преследовала совершенно иную цель, то на этот раз удача — будто в отместку, ей-богу! — отвернулась от неё. Обходя магазин за магазином, Линали всё сильнее погружалась в уныние, ибо её всегда зоркий в подобных делах глаз не цеплялся за ту самую заветную вещицу: всё казалось ей либо излишне вычурным, либо попросту банальным.       Аллен не вмешивался в процесс изысканий девушки, будто интуитивно чувствуя, что она этого не одобрит. Следуя за ней от одной витрины к другой, он постепенно составил представление о том, что ей действительно могло бы оказаться по душе. Тогда на его лице частенько стала проскальзывать какая-то по-мальчишески торжествующая ухмылка, которая вызвала у Линали недоумение с оттенком раздражения, поскольку показалась ей донельзя неуместной.       — Только не говори, что тебя забавляет мой расстроенный вид, — сказала она, деланно насупившись.       — Нет, что ты, вовсе нет, — выставил ладони перед собой Уолкер. — Просто я вспомнил ещё об одном магазине с незаурядными товарами…       То, каким самодовольным и загадочным выглядел юноша, вселило в девушку надежду, поэтому она без лишних раздумий выдала:       — Так чего же ты молчишь? Немедленно едем туда!       — Как пожелаете, сударыня.       Когда двуколка лихо свернула на знакомую до боли улицу и вскоре замедлилась, приближаясь к нужному зданию, Линали ощутила скорее стыд, нежели удивление. «И почему я сразу не подумала о лавке мистера Уолкера? — корила она себя. — С каких пор стала считать, что подарок в принципе не может быть хорошим, если не имеет неприлично высокую цену?..»       — Всё в порядке, Линали? — обеспокоенно спросил Аллен, когда они покинули транспорт и направились к парадному входу.       — Конечно, — встрепенулась та. — С чего ты решил, что это не так?       — Ну, ты ни с того ни с сего помрачнела, — сказал он с некоторой осторожностью. — Может, мне не следовало привозить тебя сюда…       Линали аж вспыхнула от возмущения.       — Боже правый, Аллен, не неси чепуху! Я, напротив, ужасно сожалею, что мы не посетили лавку твоего отца в первую очередь. Мы же столько времени потратили впустую.       — Хм, ну я, по крайней мере, точно не потратил время впустую, ибо находился в приятной компании, — заявил Уолкер с премило-тёплой улыбкой, на что девушка сначала растерянно похлопала ресничками, а после смущённо потупилась, так и не сумев вымолвить хоть что-то связное.       Пока они входили в лавку, Линали мысленно упрекала себя за то, что, осознанно или нет, но делала всё для того, чтобы Аллен гарантированно начал воспринимать её как типичную особу из высшего общества, априори не приемлющую что-либо из того, что по умолчанию предназначено для простолюдинов. «И как ты только себя выносишь, Линали? Ты же сплошное разочарование», — подытожила она, с широкой улыбкой приветствуя мистера Уолкера.       — О, миледи, отрада глаз моих, — воскликнул восторженно мужчина, целуя костяшки её пальцев. — Я так отчаянно лелеял надежду, что вы снова появитесь здесь, и вот теперь даже не могу подобрать нужных слов, чтобы выразить, насколько счастлив.       — Полно вам, мистер Уолкер, — отозвалась Линали, густо краснея преимущественно всё от того же стыда, — вы меня ужасно смущаете.       — Прошу меня простить, миледи, я ни в коем случае не хотел заставить вас почувствовать себя неловко. — Девушка помотала головой, показывая, что всё в порядке, она не сердится. — Чем же я обязан вашему визиту, дорогая?       Кажется, Мана намеренно наложил для себя табу на использование в обращении как «мисс Ли», так и «миссис Камелот», за что она была ему весьма признательна.       — Я ищу подарок для Миранды и мистера Венхама и очень надеюсь, что вы сможете мне с этим помочь.       — Хм, вот как, — сказал Уолкер-старший, явно польщённый сей просьбой. — Думаю, в моём скромном ассортименте найдётся несколько вариантов, которые смогут всерьёз заинтересовать вас, миледи.       — Это было бы замечательно, мистер Уолкер.       Лицо Линали озарилось благодарной улыбкой, и мужчина посмотрел на неё с той отеческой любовью, которую она всегда видела в глазах собственного отца, а затем и в глазах Комуи.       — Дитя моё, знали бы вы, насколько очаровательны, когда вот так улыбаетесь, — с умилением произнёс он и, не оставив Линали времени на возражения, аккуратно взял её за руки: — И, к слову, я ничего не имею против траурных одеяний, но всё же отмечу, что это великолепное платье, — он чуть развёл руки девушки в стороны, как бы желая получше рассмотреть её новый образ, — оно подходит вам гораздо больше.       — Считаете, чёрный цвет мне не к лицу? — усмехнулась Линали, понимая, что таким образом мистер Уолкер признавался, что всецело поддерживает её решение снять траур.       Мужчина утвердительно кивнул, после чего отпустил девушку да бросил краткий взгляд поверх её плеча, сказав:       — Надеюсь, Аллен, как и подобает джентльмену, не был скуп на комплименты?       — Пап, ну какого… — начал было юноша, но осёкся, осознав, что едва не выругался; Мана осуждающе нахмурился, выгнув свою густую бровь, и покрасневший как помидор Аллен что-то недовольно пробурчал себе под нос да опёрся локтем о край ближайшей витрины.       — Ну, я бы сказала, что пока Аллен не обладает должной сноровкой в этом нелёгком деле, — выдала Линали, с трудом сдерживая себя от того, чтобы не захихикать, — но поверьте, он старается — и порой небезуспешно.       Девушка повернула голову и одарила юношу нежной, ободряющей улыбкой, на которую он ответил немой усмешкой и пронзительным взглядом отливающих сталью серых глаз. Уолкер-старший что-то сказал, но Линали, ощутив, как взволнованно вдруг забилось сердце, не разобрала ни слова.       — Мистер Уолкер, я также хотела сообщить вам… — несколько рассеянно произнесла она, вновь повернувшись лицом к мужчине, — сообщить о том, что Миранда непременно желает видеть вас с Алленом на свадьбе в качестве гостей.       Линали достала из кармана платья открытку и протянула её Мане. Тот в свою очередь изумлённо округлил глаза и издал протяжное «о», после чего вопросительно глянул на сына; и только заручившись одобрительным кивком последнего, он, наконец, ответил:       — В таком случае, дорогая моя, можете передать мисс Лотто, что для нас будет честью присутствовать на столь значимом для вашей семьи мероприятии.       — Вы не представляете, как я рада это слышать, — с облегчением выдохнула Линали, ведь присутствие отца Аллена, прежде всего, гарантировало, что никакая тень на её репутацию замужней женщины брошена не будет.       Вскоре Мана сосредоточился на подборе потенциальных вариантов подарка для молодожёнов. Аллен по его просьбе отправился в подсобку, дабы вытащить оттуда ещё нераспечатанные коробки с некоторым товаром, в то время как Линали изъявила желание приготовить чай, а потому ушла в кабинет, где находилось всё необходимое. Поставив чайник на газовую плиту, она отыскала в буфете свежую партию тех самых булочек со смородиной, которыми мистер Уолкер угощал её при первой встрече, и невольно усмехнулась, отчётливо вспомнив, какая сцена тогда развернулась.       Как нелепо, должно быть, всё выглядело со стороны, подумала она, но до чего же волнительно становилось в груди при всплывающем в памяти растерянном лице Аллена, его беспомощном отчаянии, обращённом в гнев. В тот момент она в полной мере осознала, насколько эгоистичен был её поступок, до чего жесток. Впрочем, даже если бы у неё имелась возможность повернуть время вспять, она не была уверена, что нашла бы в себе силы отказаться от встречи…       Залив кипятком чайные листья, заранее брошенные в заварной фарфоровый чайничек, Линали решила вернуться в главный зал, дабы разузнать, каковы успехи Уолкеров. Однако стоило ей увидеть побледневшее лицо Маны, каждый мускул которого сковала тревога, мысль о подарке напрочь стёрлась из её памяти. Явно лишь пытаясь создать видимость деятельности, он стоял за прилавком и что-то записывал в кассовую книгу.       — Что с вами, мистер Уолкер? — спросила она дрогнувшим голосом и, не получив ответа, бегло оглянулась по сторонам. — И где Аллен?       Мужчина сделал глубокий вдох и, медленно выдыхая через плотно сжатые губы, виновато взглянул на Линали.       — Всё в порядке. Аллен скоро вернётся, — сказал он. — К нему… пришли знакомые, и он вышел на улицу, чтобы поговорить с ними.       Линали недоумённо сдвинула брови. Он лгал и делал это крайне неубедительно.       — Вы что-то недоговариваете, — не спрашивая, утверждая.       — Вы правы, миледи, недоговариваю.       — Кто они, эти так называемые знакомые?       Мана замялся, судя по всему, находясь перед дилеммой: врать ему не хотелось точно так же, как и рассказывать правду.       — Честно говоря, я даже не знаю их имён, — таки признался он. — Аллен предпочитает умалчивать о том, чем занимается в свободное время. Он лишь утверждает, что имеет какую-то подработку, при этом никогда не вдаётся в детали. Я почти сразу заподозрил неладное, и когда однажды сюда явились те двое, потребовав, чтобы я немедленно выдал им местонахождение Аллена, мои опасения подтвердились.       После этих слов Линали словно осенило, и от страха, охватившего её, в висках застучало. Теперь ей стало предельно ясно, что имел в виду мистер Уолкер, когда проговорился, мол, Аллен изменился.       — Почему же вы не вмешаетесь, ведь…       — Аллен мне этого не простит. Он убеждён, что должен справляться с трудностями собственными силами.       Руки Линали задрожали от злости, и она сжала их в кулаки. «Ну что за несносный мальчишка! — подумала она. — Что же ты творишь?!»       — Я должна была догадаться, так что простите меня, мистер Уолкер. — Девушка накрыла своей ладонью его руку, которая от напряжения, казалось, норовила оставить в деревянной столешнице вмятину. — Я вас ни в чём не виню.       Мужчина кивнул. Тогда Линали резко развернулась и решительным шагом направилась к выходу, несмотря на просьбы Маны остаться в лавке. Выйдя наружу, она внимательно осмотрелась и, так и не отыскав среди прохожих рыжеватую макушку, пошла по тротуару. Девушка старалась не задумываться об опрометчивости своих действий, она просто хотела найти Аллена и убедиться, что с ним всё хорошо. Для начала. Позже она надеялась обсудить с ним его «подработку», наличие которой её безумно возмущало и тревожило. Правда, шанс на то, что он окажется сговорчивым и даже прислушается к ней, был слишком мал.       Поток мыслей усыпил бдительность девушки, поэтому, проходя мимо узкого переулка, она едва не оказалась замеченной. Её спасло боковое зрение, которым она случайно уловила знакомую фигуру, — Аллен был повёрнут к ней спиной и на повышенных тонах что-то разъяснял своим собеседникам. Линали не стала останавливаться, дабы ненароком не привлечь к себе внимание тех же пресловутых незнакомцев, и, только убедившись, что её никто не сможет увидеть, она прошла обратно вдоль кирпичной стены старого дома и замерла почти у самого угла.       — …нет, Уолкер, так не пойдёт, — говорил один из знакомых, манерно растягивая слова. — Ты задолжал нам, причём задолжал отнюдь не мало.       — Я ещё раз повторяю, — прошипел Аллен в ответ, — я никому ничего не должен, и точка!       — Ты жульничал, мерзкий ты гадёныш! — завопил второй, и Линали, мельком выглянув, увидела, как он, будучи выше Аллена на добрую голову, угрожающе навис над ним. — Все видели, как ты подменил карту!       Аллен небрежно фыркнул, как бы демонстрируя полное бесстрашие.       — Кто эти «все», хотел бы я знать? Если вас двоих посещают галлюцинации, это не значит, что им подвержены и все остальные. Так что смиритесь уже, наконец, со своим проигрышем и оставьте меня в покое.       Аллен вознамерился было уйти, однако здоровяк удержал его, схватив за плечо. Линали машинально прижалась спиной к стене и стыдливо покраснела, заметив на себе любопытные взгляды прохожих.       — Кажется, кому-то давно не ломали рёбра…       — Ну-ну, старина, давай без рукоприкладства, — вмешался первый, — слишком уж светло и многолюдно сейчас, не находишь?       — Вечно тебе везёт, ублюдок, — бросил второй, отступив и смачно харкнув себе под ноги.       Линали снова выглянула: всем своим видом Аллен выражал презрение и надменность.       — Уолкер, ну зачем ты всё усложняешь? — с наигранно-добродушной ухмылкой протянул тот, более сдержанный; девушка подметила, что он невысок ростом и излишне худощав; более того — оба мужчины были гораздо старше Аллена. — Вернул бы нам деньги и дело с концом. Будешь дальше дурачить своих партнёров, а мы в качестве благодарности за твою отзывчивость закроем на это глаза. Ну, что скажешь?       — Что я скажу? — хмыкнул юноша. — Катитесь к чёрту — вот что я вам скажу! Я не мухлевал, и пока вы, кретины, не докажете обратное, не пытайтесь что-то требовать с меня.       Бесконечно долгие секунды напряжённой тишины прервались звуком, поразительно сильно схожим со звериным рыком, — разъярённый здоровяк вновь предпринял попытку покалечить Аллена. К счастью, его приятель и на этот раз не допустил произвола, напомнив тому о необходимости сохранять самообладание точным ударом трости в живот. Здоровяк скорчился от боли да принялся разбрасываться ругательствами в адрес каждого из присутствующих, однако за этим ничего не последовало, — он подчинился.       — Ты меня страшно разочаровываешь, Уолкер, — вздохнул человек с тростью. — Хотя тебя можно даже похвалить: в подобных обстоятельствах не каждый способен проявлять такую упёртость. Однако тебе следовало бы знать, юноша, что эта самая упёртость порой тонко граничит с глупостью. Мы сейчас уйдём, так и быть, но ты не обольщайся: рано или поздно мы вытрясем из тебя всё до последнего пенса.       — Жду не дождусь момента, когда у вас это, наконец, получится, — бросил Аллен невозмутимо, на что собеседник едко усмехнулся и вместе со своим приятелем исчез в глубине переулка.       С минуту Аллен смотрел своим недругам вслед, после чего развернулся.       И прежде чем его лицо приняло непроницаемое выражение, на нём отчётливо отразились смятение и растерянность.       — Проклятье… И почему я не удивлён.       Сердце Линали стучало набатом, готовое вырваться из груди. Её одновременно обуревали страх и жалость, восхищение и негодование. Ей хотелось попытаться вразумить его, подвергнув осуждению. Однако она лишь вымолвила:       — И как давно ты снова стал увлекаться покером?       — Год, может, полтора назад, — пожал плечами юноша.       Тяжёлый ком встал у неё в горле от мысли, что — как минимум отчасти — именно она повинна в сложившейся ситуации.       — Но зачем? Ты ведь обещал мне…       — Людям свойственно нарушать обещания. И, как выяснилось, мы с тобой не исключение.       Линали закусила губу. Аллен констатировал, не более. Однако легче от этого не становилось.       — Тогда объясни мне, почему? Что заставило тебя вернуться к этому?       — Причина проста — деньги. — Линали приоткрыла в возмущении рот, но тут же его закрыла, не сумев подобрать слов. Аллен засунул руки в карманы брюк и невесело усмехнулся. — Вот видишь, ты меня прекрасно понимаешь. Не тебе одной приходится чем-то жертвовать, чтобы избежать нищеты.       — Но ты подвергаешь свою жизнь опасности!       — Я же сказал, что приходится чем-то жертвовать, — парировал он, цедя слова сквозь зубы. — И лично я жертвую своим спокойным сном, что, в принципе, не так уж много.       — Своему отцу ты то же самое скажешь? — не отступала девушка. — Думаешь, он смирится и с лёгким сердцем будет брать выигранные тобой деньги? Думаешь, сможет закрыть глаза на то, что его сына постоянно обвиняют в жульничестве и угрожают расправой?       — Если бы эти ублюдки не заявились в лавку, отец по-прежнему оставался бы в неведении! — таки вскипел юноша. — Так что да, он брал бы эти деньги, а точнее продолжал бы это делать без всякой задней мысли.       Аллен вдруг сделал несколько шагов, остановившись на неприлично близком расстоянии от Линали. Она вздрогнула, но не отпрянула. Он же, безотрывно смотря ей в глаза, добавил уже спокойным, чуть сдавленным голосом:       — Мой отец уже не первый год терпит неудачу в торговле. Эта чёртова лавка практически не приносит ему доходов. Он, разумеется, не сдаётся: усерднее работает, никогда не впадает в уныние — и это похвально, но всё ещё недостаточно для того, чтобы выбраться из кризиса. Поэтому я попросту не мог остаться в стороне. Поверь, я уже попытал счастье на местных фабриках и даже пробовал освоить кое-какое ремесло, вот только ничто из этого не помогло мне заработать столько, сколько я выигрываю в покер.       Девушка пребывала в замешательстве, а потому лишь внимательно слушала, затаив дыхание. Юноша, видя во взгляде бесконечно прекрасных фиалковых глаз смесь сочувствия и непонимания, поджал губы, будто подавляя усмешку.       — Так что, Линали, не стоит удивляться. Я всего-навсего предпочёл заниматься тем, что у меня получается лучше всего.

***

      Подъезжая к поместью семьи Камелот в чёрном элегантном экипаже, Анна всё острее ощущала тревогу, которую старательно и относительно успешно подавляла со дня встречи с Тики на ипподроме. Внутри неё зрело плохое предчувствие, и это раздражало, ибо порождало трусливое желание наотрез отказаться содействовать младшему Камелоту. С другой стороны, её нерешительность была абсолютно оправданной, ведь о его действительных намерениях она по-прежнему могла только догадываться. Тем не менее ярое желание расставить все точки над «и» пусть и не пересиливало страхи и сомнения, но вселяло убеждение, что отступать попросту нельзя. Во-первых, потому что она устала заниматься самообманом, по сути, добровольно превращая себя в наивную дурочку, думающую, что непримиримая враждебность Тики к её отцу в принципе не может быть основана на совершении чего-то непростительного. А во-вторых, потому что, в силу своего банального эгоцентризма, она не хотела мириться с тем, что Тики охладел к ней лишь по причине её якобы неспособности удерживать его интерес.       — Поверить не могу, что я так легко согласился приехать сюда, — заворчал Гилберт, когда Анна взяла его под руку, и они направились к парадному входу.       — Если сыновья твоего лучшего друга изъявляют желание прекратить бессмысленные распри, то с нашей стороны было бы глупо сие проигнорировать, — спокойно отозвалась девушка.       — Не будь такой наивной, дорогуша, — скептично фыркнул он. — Эти двое не просто нанесли оскорбление, умудрившись играючи вытащить из моего кармана целое состояние, они унизили меня, выставив бездарным дилетантом в покере, — после такого я ни за что не поверю в искренность их благородного порыва. Вероятно, это приглашение — не более чем издёвка: я не пойду на мировую, и они это знают, поэтому наверняка сделали ставку на то, что мне придётся явиться из-за опасений, что люди начнут судачить, а им представится повод счесть меня трусом.       Анне оставалось разве что в тысячный раз подивиться природной проницательности отца, которая, впрочем, частенько заглушалась излишним самомнением. Девушка шумно выдохнула, тщетно пытаясь отогнать от себя навязчивую мысль о том, что она добровольно вознамерилась подставить под удар родного человека, надеясь на исход, который охарактеризовался бы как наиболее приемлемый для неё и наименее болезненный для него.       В конце концов, разве может один приватный разговор нанести существенный урон репутации отца, ведь Тики изначально дал понять, что не намерен ничего придавать огласке?       — Как бы там ни было, но этим вечером перед нами стоит всего одна задача: не ударить в грязь лицом, — проговорила Анна, стараясь, чтобы её голос звучал ободрительно настолько, насколько это вообще возможно. — Поэтому, папочка, настройся на позитивный лад: веди себя непринуждённо, держись с достоинством человека, знающего себе цену. И тогда братья Камелот будут вынуждены признать, что пошатнуть твоё душевное равновесие им не под силу.       — Именно на это я и рассчитываю, милая, — улыбнулся Гилберт, будучи тронутый тем, что горячо любимая дочь лучше кого бы то ни было знает, как морально поддержать своего старика отца.       Войдя в просторный и прохладный холл, на время приёма обставленный мягкими глубокими креслами и большими вазонами с живыми цветущими растениями, Хэмптоны увидели Шерила и Трисию Камелот, с которыми им надлежало обменяться приветствиями в первую очередь.       — Должен поздравить вас с победой в скачках, мистер Хэмптон, — сказал хозяин поместья после стандартных жестов приличия в виде рукопожатия и реверанса; голос его был до безобразия любезен. — Ваш жокей произвёл настоящий фурор, продемонстрировав наилучший результат, пожалуй, за весь летний сезон.       — Благодарю за поздравление, граф, но я думаю, что всё дело в везении, — как-то небрежно отозвался собеседник. — Купленная мною лошадь, даже несмотря на размытые дождём дорожки, оказалась гораздо резвее и проворнее, чем я ожидал. Так что в тандеме с таким самородком, как она, любой мало-мальски наделённый опытом жокей справился бы не хуже.       На мгновение взгляды Шерила и Анны встретились. То, как он посмотрел на неё — сочувственно, с налётом иронии, — дало понять, что она забыла о самоконтроле, позволив своим мыслям отразиться на лице. Девушка смутилась, но не потупилась, лишь плотно сжала ярко накрашенные алые губы. Разумеется, граф был осведомлён о непростых взаимоотношениях в её семье ничуть не хуже своего младшего братца — и Анна добрую дюжину раз укорила себя за то, что в прошлом имела неосторожность признаться Тики, кем для неё приходится Лестер.       Гилберт, казалось, толком и не пытался скрывать от окружающих, что успех Лестера обрадовал его не больше, чем покупка хороших гаванских сигар, недостатка в которых он никогда не испытывал. Анна ещё в день скачек пришла к горькому заключению, что отец отнюдь не ставил своей целью дать пареньку шанс проявить себя в качестве профессионального жокея. Он непоколебимо продолжал считать его никчёмным бездарем, нагло пользующимся расположением дочери, а потому искренне надеялся, что она рано или поздно разочаруется в нём. Потерпи Лестер очередное фиаско, и Хэмптон получил бы возможность безапелляционно заявлять, что способен превосходно разбираться в людях даже при наличии глубокой личной неприязни (тогда Анне было бы ещё сложнее сохранять решимость помочь горе-брату сделать спортивную карьеру). Но нет, этот мальчишка провернул всё с точностью до наоборот, и раздосадованный Гилберт не преминул в отместку «развернуть кампанию» по максимальному принижению его заслуг.       Лестер был и оставался для Гилберта ложкой дёгтя, добавленной в бочку добытого им мёда вследствие собственной опрометчивости; и он всячески пытался вытащить оттуда эту тёмную смолистую жидкость, однако не учитывал, что мёд уже безвозвратно испорчен. И всё же он не сдавался. Ведь если Лестер прославится, если его биографией всерьёз заинтересуются, то Хэмптон вполне может оказаться подвергнут общественному остракизму, что неизбежно подорвёт не только его репутацию, но и доверие находящейся в относительном неведении Анны.       Шерил мысленно усмехнулся, не просто догадываясь, но зная, что гложет Гилберта и тревожит Анну. И поскольку его задача заключалась в том, чтобы усыпить бдительность старика, а не вводить в состояние нервного напряжения, он не стал спорить. Прибегнув к стандартной схеме действий, он предложил гостям пройти в главный зал и пожелал им приятного времяпрепровождения. Анна же, уходя, бросила на Шерила недвусмысленный взор, и тот ответил ей кратким кивком, как бы уверяя, что, несмотря на договорённость, никто не осудит её в случае, если она вздумает пересмотреть свои приоритеты. Девушку сей псевдо-ободрительный жест ничуть не успокоил, и она сразу отвернулась, дабы скрыть от графа, что её бесстрастная маска продолжает давать новые трещины. «Он и так увидел слишком много, — с бессильной злобой думала она. — А мне, между прочим, с лихвой хватает и того, что Тики вечно относится ко мне так, будто читает мысли».       Анне невыносимо хотелось потребовать от Тики подробных разъяснений по поводу происходящего, но прошло минут двадцать, а он ни разу не появился в её поле зрения. Гилберт же пустился в разговоры со знакомыми, и девушке ничего не оставалось, кроме как позволить себе немного расслабиться с целью восстановить душевное спокойствие.       Присев на пуф, она любезно попросила молоденького расторопного слугу принести бокал белого вина и с каким-то отрешённым видом принялась обмахиваться веером. Однако долго побыть в покое Анне не удалось, ибо её неизменно эффектная внешность не могла не привлекать пристальное внимание окружающих: головокружительный туалет из чёрного атласа, покрытый чешуёй серебристо-красных блёсток, в сочетании с низко вырезанным корсажем на груди и спине хоть и воспринимался чересчур необычным, едва удерживающим планку на уровне дозволенного, но создавал поистине неповторимый образ, демонстрирующий уверенность и страстность вкупе с наивной мечтательностью, свойственные живой натуре его обладательницы. Некоторые из числа приглашённых леди, казалось, считали своим долгом завести с мисс Хэмптон диалог, а не обделённые смелостью джентльмены усердно уговаривали её подарить им танец. Поначалу Анна вполне охотно беседовала с одними и раздавала обещания другим, но вскоре ей это наскучило, и тогда она под надуманным предлогом покинула назойливых собеседников, уйдя в соседний зал.       Помещение было ровно вполовину меньше по площади того, где проводились танцы. Лениво осматриваясь, Анна заприметила среди хаотично снующих туда-сюда гостей миниатюрную фигуру, облачённую в воздушное платье из белого шёлка с бледно-сиреневым узором и такими же бантиками на кружевных воланах кринолина. Сдержанно, почти утончённо. Девушка вдруг брезгливо поморщилась, невольно подумав, что сей туалет более органично смотрелся бы именно на жёнушке Тики, но никак не на дурнушке Роад. «Чтобы выдать свою дочурку замуж, графу придётся обеспечить её неприлично щедрым приданым», — хмыкнула она; мысли девушки не сопровождались чувством злорадства, ибо юная мисс Камелот была ей глубоко безразлична. Анна не отрицала, что её отношение может быть несколько предвзятым, однако это не мешало ей причислять Роад к числу таких пресных особ, которые в принципе не способны вызвать к себе мало-мальски живой интерес. Но что примечательно, сие мнение сложилось ещё в то время, когда Тики был страстно увлечён ею, когда она имела над ним какую-то власть, вселяющую убеждённость, что концентрироваться на ком-то другом из его близких попросту нет смысла. И вот теперь ей волей-неволей приходилось признавать, что она зря пренебрегла общением как с Роад, так и с матерью оной.       Как бы там ни было, но в данный момент у Анны появилась отличная возможность самолично полюбопытствовать, достаточно ли благоприятная атмосфера царит в поместье этой семьи…       Роад, поняв, что Анна приближается именно к ней, в растерянности приоткрыла рот и захлопала своими длинными чёрными ресничками.       — М-мисс Хэмптон?.. — пролепетала она и присела в лёгком реверансе. — Добрый вечер. Эм, вы выглядите просто чудесно!       Анна ограничилась изящным поклоном головы.       — О, милая Роад, — отозвалась девушка, растянув губы в подкупающе-обворожительной улыбке, — вы в своём восхитительном наряде смотритесь не менее очаровательно, а потому я ужасно возмущена тем, что не наблюдаю подле вас хотя бы пары симпатичных джентльменов, жаждущих вашего внимания.       Будучи донельзя обескураженной, Роад была не в состоянии трезво анализировать ситуацию, поэтому откровенно дешёвую лесть приняла за вполне искренний комплимент, «правдивость» которого на фоне личного самомнения лишь возрастала. Впрочем, многие юные девушки — в особенности те, кого природа обделила красотой — легко поддавались обаянию Анны, из-за чего теряли способность распознавать фальшь. И Роад просто оказалась в их числе.       — Рядом их, может, и нет, но на танец они меня пригласить успели, — робко заявила Роад.       — Значит, не на всех кавалеров можно ставить клеймо глупого слепца.       Красивое личико собеседницы так и светилось дружелюбием, что вводило Роад в ещё большее замешательство, ведь ранее бывшая возлюбленная Тики, казалось, целенаправленно делала вид, будто её не существует в принципе. Девушка подозревала, что всё дело в банальном стремлении Анны быть ближе к Тики, но ей также безумно хотелось верить, что это прямое доказательство того, что окружающие, наконец, перестают воспринимать её как путающегося под ногами ребёнка, которого должны волновать куклы и шитьё, а не светские балы.       Ощутив прилив какого-то странного воодушевления, Роад заговорила более уверенно:       — К счастью, не на всех, но некоторым определённо не помешало бы обзавестись моноклем.       — А ведь и вправду не помешало бы, — негромко рассмеялась Анна, признавая, что шутка вышла достаточно остроумной. — Мы, женщины, были бы гораздо счастливее, если бы небезразличные нам мужчины чуточку прозрели.       — О да, безусловно.       Со стороны Анны прозвучало как бы случайное подтверждение, что её привязанность к Тики до сих пор достаточно сильна. Не было смысла скрывать от его племянницы сей очевидный факт, поэтому она воспользовалась им, рассчитывая заполучить к своей персоне чуть больше доверия. И это сработало. В глазах Роад отразилось понимание и даже сочувствие, что послужило явным намёком её продолжающейся нелюбви к Линали. Анна задалась целью непременно выяснить, основана ли крепнущая неприязнь только на ревности и зависти, стать свидетелем проявления которых ей довелось на балу полугодичной давности, или же имеется ещё ряд существенных причин. Однако торопить события, спрашивая в лоб, было бы верхом бестактности, способной вызвать в Роад подозрение, что она необходима лишь в качестве источника информации, поэтому Анна предпочла ненадолго увести разговор в другое русло.       — Может, подыщем более уединённое место для беседы, ведь здесь ужасно шумно из-за всей этой какофонии звуков, — предложила она. — Чтобы хорошо слышать вас, дорогая, мне приходится постоянно напрягать слух, и это начинает порядком утомлять.       — О, конечно, мисс Хэмптон, — спохватилась Роад, приятно взбудораженная тем, что Анна не намерена покинуть её так скоро. — Мы могли бы уйти в гостиную в северном крыле поместья, там должно быть достаточно тихо.       На это предложение Анна отозвалась с одобрением и, заговорщически подмигнув, добавила, что в гостиной они также могли бы временно укрыться от докучавших поклонников.       Пока девушки молча пробирались сквозь заполненные гостями залы, Роад подметила, что Анна с завидной регулярностью оглядывалась по сторонам, при этом выражение её лица так и норовило принять напряжённое выражение. Она решила, что та наверняка разыскивает Тики, ибо вряд ли здесь имелся ещё кто-то, способный пошатнуть спокойствие вечно невозмутимой мисс Хэмптон. Сие предположение вызвало у Роад улыбку. Анна очень импонировала ей, несмотря на своё высокомерное отношение как к окружающим, так и к ней в частности. Роад считала, что женщине с исключительно привлекательной внешностью и высоким статусом априори не пристало быть иной, в противном случае её могли бы счесть слабохарактерной пустышкой. Роад восхищалась Анной за непревзойдённое умение оной подать себя в наиболее выгодном свете, за способность находить золотую середину между надменностью и радушием, уверенностью и скромностью. Роад завидовала Анне, с горестью сознавая, что какой бы безупречной она ни была по части манер, истинно-аристократический шарм, коим так щедро одарена эта женщина, ей никогда не будет присущ.       — Здесь так уютно, — сказала Анна, устало опускаясь на диван, обитый красным барканом. — Впрочем, сей эпитет применим и к поместью в целом. Ваша матушка обставляла его, верно?       — О да, во всём доме, пожалуй, найдётся всего пара комнат, которые не подвергались бы изменениям по её инициативе, — с лёгкой усмешкой ответила Роад, осторожно прикрывая за собой резную дверь гостиной. — Отец редко вмешивается в дела подобного рода, а Тики и подавно.       — Мистер Камелот не зря доверился своей супруге, ведь у неё отменный вкус.       — Он примерно так и говорит.       Польщённая адресованными родителям комплиментами, Роад не сдержала преисполненной гордостью улыбки. Анна это заметила и в шутку прибавила:       — А Тики просто ничего не смыслит в оформлении изысканных интерьеров, вот и делает вид, что ему это неинтересно.       — Вполне может быть, — как-то неуверенно пожала плечами собеседница.       — О, дорогая, вы как будто ни разу не были у него в комнате, — с нарочитой небрежностью махнула рукой девушка. — Не знаю, изменилось ли что-то сейчас, но в прошлом она имела настолько мрачный вид, что наводила на меня самый что ни на есть эстетический ужас!       Роад прыснула. Анна показалась ей забавной.       — По всей видимости, мой дядя испытывает слабость к некоторым элементам готического стиля.       — С этим не поспоришь, — задумчиво хмыкнула Анна. — Странно, что Тики не добавил в список причин наших несостоявшихся отношений кардинальное различие в понимании прекрасного. Он ведь так любит всё доводить до абсурда…       Произнесённые двусмысленным тоном слова девушки заставили стоящую неподалёку Роад ощутить неловкость: она замялась, не зная, что ответить.       — Милая моя, чего вы так смутились? — весело рассмеялась та. — Я же просто шучу. Не нужно ничего воспринимать всерьёз. Тем более я уже давно смирилась с тем, что мы с Тики расстались.       Анна лгала и не скрывала этого, интуитивно чувствуя, что таким образом лишь сильнее завоёвывает расположение Роад.       — Я очень рада… Ой, то есть, — щёки девушки зарделись, — ну, вы понимаете… Я вовсе не имела в виду…       — Я понимаю, — спокойно отозвалась Анна; улыбка на её лице сохранилась, однако утратила всякий намёк на весёлую беспечность. — Почему вы до сих пор стоите, дорогая? Присядьте же со мной.       Её ладонь, облачённая в перчатку из белого шёлка, невесомо коснулась мягкой поверхности дивана. Роад кивнула и, сев, принялась с особой бережностью расправлять складки своего платья — прежде чем встретиться с собеседницей взглядом, она хотела подавить робость и скованность, сводящие на нет все её усилия держаться непринуждённо.       — Надеюсь, вы простите моё бестактное любопытство, — вкрадчиво заговорила Анна после минутного молчания, — но есть ли человек, покоривший и ваше юное сердце?       Со своей задачей Роад не справилась, ибо глаза её растерянно забегали, а щёки запылали пуще прежнего. Анна выжидающе смотрела на неё, с трудом удерживая себя от желания скривить губы в снисходительной усмешке.       — Я ведь раскрыла свой секрет, — настойчиво добавила девушка, — так почему бы вам не сделать то же самое, дорогая Роад? Одна ваша реакция уже о многом говорит…       — Есть такой человек, — наконец, с шумом выдохнула собеседница. — Вот только мои чувства имеют все шансы оказаться не озвученными вовсе.       — Отчего же вы так пессимистично настроены? — ужаснулась Анна.       Роад подняла на неё опечаленно-разочарованный взгляд.       — Я ему безразлична.       — Но вы не можете быть уверены в этом наверняка!       — Это очевидно, мисс Хэмптон. Он попросту игнорирует меня, и я убедилась в этом достаточно давно.       Роад затруднялась объяснить, почему вдруг стала столь откровенна с женщиной, истинные намерения которой ей не были до конца ясны. Учитывая, что даже Трисия совершенно не подозревала, какие переживания терзают сердце её дочери, сей порыв серьёзно противоречил позиции оной сохранять предельную осторожность во взаимоотношениях с окружающими; отчасти то была заслуга её отца: он патологически никому не доверял и расценивал это как важное личностное достоинство — и Роад, разумеется, старательно перенимала его образ мышления, но за неимением богатого жизненного опыта неосознанно впадала в крайность, становясь излишне скрытной.       Впрочем, если бы не накопившаяся тяжесть на душе, образовавшаяся вследствие череды неудач, она вряд ли изменила бы своим принципам и сейчас. Ей нестерпимо хотелось выговориться, а Анна всячески намекала, что готова её выслушать. Поэтому, несмотря на то, что сомнения по-прежнему отбрасывали мрачные тени на исполненное добродушным сочувствием лицо собеседницы, Роад казалось, что она всё же способна понять её, ибо не понаслышке знает, каково это — быть жертвой безответной любви.       — Ох, глупышка, немедленно прекратите говорить такие страшные вещи, — возмутилась Анна. — Лично я настоятельно советую вам не спешить с выводами, ведь вы ещё так молоды и лишь совсем недавно начали выходить в свет. Возможно, пройдёт время, и он осознает, какую прелестную леди рискует упустить.       Роад смущённо потупилась.       — Мне бы очень хотелось в это верить.       — Никаких «бы»! — сказала собеседница, назидательно подняв указательный палец вверх. — Запомните, мисс Роад: ни при каких обстоятельствах нельзя поддаваться унынию, нужно верить в себя и свои силы — тогда и только тогда наши желания смогут осуществиться.       — Я непременно это запомню, мисс Хэмптон.       Просиявшее признательностью личико Роад ясно говорило о том, что Анна движется в верном направлении.       — Не раскроете мне имя вашего возлюбленного? — выразительно выгнула бровь она.       Девушка вновь растерялась, из-за чего принялась непроизвольно теребить пальцами кулон каплевидной формы на тонкой платиновой цепочке.       — О, я не… Думаю, у меня нет причин скрывать. Его зовут Самуэль Парсон.       — Бог ты мой! — Анна изобразила удивление до того убедительно, что вряд ли кто-то вообще осмелился бы заподозрить её в шпионаже. — Я наслышана о нём: во многом очень талантливый и перспективный юноша, к тому же до неприличия симпатичный. У вас хороший вкус, мисс Роад.       — Да, он действительно такой, — мечтательно отозвалась та, воспроизводя в памяти его образ.       — Но один значительный недостаток у него всё же имеется.       Роад недоумённо встрепенулась.       — И какой же?       — Он входит в число тех самых претендентов на получение клейма глупого слепца, — многозначительно проговорила собеседница, и уголки её губ приподнялись в лукавой улыбке. Роад лишь неопределённо покачала головой, и тогда Анна добавила: — Но, пожалуй, стоит сделать скидку на его юный возраст. Так что моё предположение остаётся в силе: нужно время, ну, и ваша напористость, дорогая.       — От моей напористости не будет никакого толку, если рядом продолжит маячить моя новоиспечённая родственница, — вдруг с пренебрежением выдала Роад, отчётливо вспомнив тот злосчастный новогодний бал у семьи Парсон, где она стала невольным свидетелем того, как Самуэль с видом влюблённого воздыхателя едва ли не умолял Линали присоединиться к его театральной труппе; слова же самой Линали её затуманенный эмоциями разум попросту отказался анализировать — всё воспринималось как очередная издёвка, как возможность унизить, высмеять.       И сейчас, когда она находилась рядом с той, для кого Линали априори являлась объектом неприятия, соблазн подпортить репутацию оной оказался слишком велик.       В конце концов, их договорённость о перемирии — не более чем фикция. Причём именно Линали первой нарушила обещание, дав тем самым новый виток развитию конфликта. Совесть же Роад была чиста.       — Вы имеете в виду супругу Тики?       — Самуэль от неё просто без ума, — едко фыркнула она.       — Хм, вы говорите так, будто считаете, что Линали намеренно вскружила ему голову, — изображая лёгкое потрясение, произнесла Анна; и та жадная заинтересованность, блеснувшая в её изумрудных глазах, окончательно укоренила в Роад решимость «идти напролом», пусть даже с риском нарваться на гнев Тики.       — Я уверена в этом. Она хотела мне досадить, и у неё это получилось. — Роад скривила тонкие губы в брезгливом презрении. — Она вечно притворяется невинной овечкой, на деле же — не чурается принижать достоинства других и охмурять мужчин развлечения ради. Так что да, ситуация с Самуэлем — отнюдь не первый опыт, если вспомнить о её любовнике.       — Любовнике?!       К вящему удивлению Анны, надобность подделывать эмоции отпала.       — Он родом из Йоркшира, к тому же простолюдин. Насколько мне известно, Линали крутила с ним роман вплоть до своего замужества. Впрочем, Тики не стал для неё особой помехой, поскольку она упорно продолжала поддерживать со своим любовником переписку.       Роад прямо-таки засияла от самодовольства, видя, какой ошеломляющий эффект ей удалость произвести на Анну: осмысливая услышанное, она уставилась на ярко горящие в камине язычки пламени, и чем дольше сохранялось молчание, тем более отрешённым становился её взгляд.       — Так вот почему она равнодушна к нему, — задумчиво проговорила она; нарушение Линали норм морали её не особо заботило хотя бы потому, что Роад вполне могла привирать. — Ну, а что же сам Тики? Он наверняка должен был прознать об этом.       — Верно, — ухмыльнулась Роад, — тем не менее Линали уже не первую неделю проводит в Йоркшире без него.       Анна мысленно перенеслась в момент разговора с Тики на ипподроме. Тщательно восстанавливая в памяти все детали, она всё острее ощущала беспомощность от осознания, что её тогдашние выводы по поводу взаимоотношений Тики и Линали были ничем иным как чистой воды самообманом. Ей так отчаянно хотелось продолжать цепляться за ускользающую надежду, что она категорически отказывалась замечать перемены в Тики, неумолимо влекущие за собой необратимые для неё последствия. Когда он говорил о Линали, что-то в его голосе, жестах, взгляде указывало на присутствие обеспокоенности — слишком искренней, чтобы рассчитывать на успех при попытке подвергнуть её подлинность сомнению. И поэтому не исключено, что Роад намеренно пыталась преподносить информацию в ключе, якобы служащим доказательством растущего безразличия Тики к своей жене, хотя ситуация складывалась ровно противоположная.       «Неужели этот его внезапный добродетельный порыв действительно заключается в желании показать Линали, что ради восстановления её душевного равновесия, утраченного из-за потери близкого человека, он готов довериться ей? — рассуждала Анна. — В таком случае, как ей, чёрт возьми, вообще удалось обрести над ним столь сильную власть, ведь ему в принципе не были знакомы такие понятия как мягкосердечие и уступчивость?! Боже, да такого самовлюблённого сноба ещё поискать надо…»       Анна не питала иллюзий насчёт Линали, понимая, что наличие у неё любовника по-прежнему мало что меняло: она ещё слишком молода, наивна и неопытна, поэтому её влюблённость нельзя назвать серьёзной, а кроме того — у неё, как у девушки знатного происхождения, имеется существенное препятствие в виде долга перед своей семьёй. Тики же достаточно терпелив и напорист — он непременно добьётся её расположения, и маска благородного романтика, которой с недавних пор пополнился его «гардероб», только облегчит ему задачу.       Так что совершенно ясно было одно — Анна-таки вышла в тираж.

***

      Совсем скоро приватная беседа окончательно исчерпала себя, и Анна вернулась в главный зал, перед этим в мягкой форме предупредив Роад, что следовать за ней не нужно, дескать, ей необходимо побыть одной.       Девушка понимала, что львиная доля её умозаключений базируется на интуиции, однако это не мешало ноющей пустоте внутри распространяться сродни болезни, грозящей в любое мгновение лишить её жизненных сил.       Будучи безразличной ко всему происходящему, она не сразу осознала, что дала согласие на танец с мужчиной, на лицо которого даже не потрудилась взглянуть. Кажется, объявили кадриль. Анна кружилась в танце, двигаясь механически, без должного энтузиазма, что наверняка смущало, а может, и удручало её партнёра, однако ей было всё равно. Снова и снова её терзал вопрос: почему у неё есть всё, но нет главного — возможности быть любимой человеком, которому она искренне желает посвятить всю себя? Неужели она этого совсем не заслужила? Ведь её чувства чисты, в них нет корысти. Так почему? Почему судьба настолько неблагосклонна к ней? Зачем мучает её, зная, что она не в силах избавиться от привязанности, которая крепла много лет подобно дереву, пускающему в землю глубокие корни?       Это так нечестно! Неправильно! Несправедливо!..       Когда фигуры сменились, лихорадочный поток мыслей Анны резко прервался. Распознав ставшего её новым партнёром мужчину, она едва не оцепенела.       Тики испытал изрядное удивление, поняв, что своим появлением привёл девушку в растерянность. Тогда он ободряюще, почти ласково улыбнулся и чуть крепче приобнял её за талию, как бы призывая сохранять собранность во избежание ошибок. Сам он двигался легко и непринуждённо, будто совершенно не испытывая неудобств от того, что его партнёрша с трудом переставляет ноги.       — Чёрный атлас… Смелое решение, — заметил он. — Вам очень идёт. В который раз убеждаюсь, что вы обладаете талантом подбирать туалеты, способные подчеркнуть вашу исключительную привлекательность настолько полно, насколько это вообще возможно.       — Мне… Я искала тебя, — на выдохе произнесла она.       — И вы нашли.       — Похоже на то.       Тики нахмурился: он не припоминал, чтобы Анна изменяла своей привычке держаться гордо и надменно вне зависимости от обстоятельств.       — Вас что-то тревожит, мисс?       Девушка отрицательно помотала головой, но то была жалкая ложь, ибо на её побледневшем лице явственно отражалась смесь боли, обиды и разочарования. Тики насторожился ещё сильнее, но сказать ничего не успел, поскольку произошло очередное перестроение, и он был вынужден перейти к другой партнёрше.       К моменту окончания танца Анна, наконец, полностью сумела совладать со своими эмоциями. Она твёрдо решила прекратить заниматься добровольным душевным самоистязанием, поскольку в этом не было никакого смысла. Всё, абсолютно всё было бессмысленным. Она не нужна Тики — глупо пытаться и дальше подвергать сомнению эту простую истину, ровно как и незачем признаваться в чувствах, до сих пор безжалостно гнетущих её измученное сердце. Ему и так обо всём известно, в противном случае он бы не проявлял демонстративную отчуждённость в надежде вынудить её принять нынешнюю данность такой, какая она есть. И Анна примет. Пусть не изменит, но временно отступится от своих принципов — и примет.       В конце концов, разве всё это время она не выглядела до отвращения жалкой наивной девицей, тщетно силящейся добиться взаимности от мужчины, который уже давно не иначе как одержим целью оттолкнуть её от себя?       Вопрос однозначно риторический.       «В какой момент твоя хвалёная гордость перестала быть достоинством, Анна? — спрашивала она себя. — Когда твоё самомнение выросло настолько, что разум оказался не в силах сохранять контроль над чувствами? Глупое ты, невежественное создание!..»       Преисполнившись решимостью абстрагироваться от всяких чувств, способных помешать заполучить ответы на вопросы, ради которых она, собственно, и явилась на этот приём, Анна отыскала Тики неподалёку от выхода в холл и в деловой манере потребовала, чтобы он немедленно разъяснил ей ситуацию.       — Резкая перемена вашего настроения меня немного пугает, мисс Хэмптон, — отозвался собеседник, театрально передёрнув плечами. — Вы хорошо себя чувствуете?       — Я чувствую себя совершенно прекрасно, — раздражённо отмахнулась она, давая понять, что ей не до шуток.       — Что ж, тогда мне нет нужды волноваться.       — Прекращай увиливать от ответа, Тики! Каков твой план?       Уголки губ мужчины приподнялись в загадочной полуулыбке. На протяжении всей паузы, намеренно выдержанной Тики, они безотрывно смотрели друг на друга, и Анна на мгновение почувствовала, что готова расплакаться от беспомощной мысли, насколько всё-таки неподделен чужой взгляд, лишённый всякого намёка на былую теплоту.       Наконец, Тики с подчёркнутой галантностью взял её ладонь в свою и, поднеся к губам, поцеловал.       — Когда придёт время, мой дворецкий найдёт вас и проводит в место, где вы сможете без труда расслышать всё, о чём будет вестись наша с мистером Хэмптоном беседа, — произнёс он размеренно. — А пока, мисс, я должен вас покинуть, так что прошу меня простить…       Прервав тактильный контакт, Тики скрылся в холле. По спине Анны уже не в первый раз пробежался неприятный холодок, напомнив о незримом присутствии плохого предчувствия.

***

      Следующие минут сорок Анна пребывала в состоянии постоянно растущего нервного напряжения. Ей не хотелось ни танцевать, ни разговаривать с кем-либо, поэтому она старалась держаться особняком, что получалось отнюдь не блестяще, поскольку желающих завладеть её вниманием по-прежнему хватало с избытком. Чаша терпения девушки переполнилась, когда два джентльмена, которым ранее она имела неосторожность пообещать танец, вступили в жаркий спор о том, кому принадлежит право быть её партнёром в первую очередь. Не скрывая своего раздражения, Анна заявила, что не намерена танцевать ни с кем из них, ибо не выносит мужчин, не знающих элементарных правил светского этикета. В итоге несостоявшиеся партнёры оторопело уставились на неё, но она лишь одарила их презрительным взглядом и ушла.       Отыскав ближайшую лестницу, Анна поднялась на второй этаж и неторопливо двинулась вдоль коридора, в конце которого увидела окно с низким подоконником, усыпанным множеством подушек в рюшечках. Подумав, что прекраснее места для уединения просто не сыскать, она вознамерилась было расположиться там, дабы отдохнуть и успокоиться, однако её окликнули. Анна узнала голос дворецкого и обернулась. Тот приблизился к ней и учтиво поклонился, сказав:       — Мисс Хэмптон, если вы позволите, я провожу вас в кабинет господина.       — Мой отец уже там?       — Да, госпожа.       Силясь преодолеть нерешительность, Анна втянула носом воздух и сжала руки в кулаки.       — Что ж, хорошо, — выдохнула она, — можешь проводить меня, Бернард.       Дворецкий улыбнулся, тронутый тем, что Анна, которую он знал ещё ребёнком, не изменила своего отношения к нему, ибо её голос прозвучал так, будто она обращается к давнему другу.       За несколько минут они переместились в южное крыло поместья, поднялись на этаж выше и по смежным коридорам прошли до нужного помещения — то был кабинет Шерила, в котором Анне никогда не доводилось бывать. Однако Бернард сказал, что ей необходимо войти в соседнюю дверь, где она сможет остаться незамеченной. Анна кивнула, и дворецкий впустил её в комнату, обставленную преимущественно деревянными стеллажами, что были заполнены всеразличными книгами и документами. Войдя следом, Бернард невербальным жестом призвал девушку к молчанию, после чего провёл её к ещё одной двери, соединяющей это помещение с кабинетом. Анна непроизвольно вздрогнула, услышав голос отца, и вопросительно посмотрела на дворецкого, который выставил ладони перед собой, прося сохранять спокойствие. Тогда девушка похлопала его по плечу в знак благодарности, и он, взглянув на неё с оттенком не то сожаления, не то сочувствия, спешно удалился.       Дверь не была плотно закрыта; комната освещалась лишь двумя настенными канделябрами, из-за чего яркий свет, проникающий сквозь щель в дверном проёме, неприятно бил по глазам. Анна прищурилась, пытаясь разглядеть как можно больше деталей, и напрягла слух до такой степени, что собственное дыхание стало казаться ей чересчур громким.       Судя по голосам, в кабинете также присутствовали Шерил и Тики, причём вскоре там оказался ещё и дворецкий, — Анна даже смогла увидеть, как тот, поклонившись, остался стоять у выхода. Отец, кажется, устроился в кресле и находился к ней ближе всех остальных, поскольку каждое сказанное им слово можно было расслышать без всякого труда. Голоса братьев звучали несколько приглушённо: Шерил сидел за своим рабочим столом, а Тики — неторопливо расхаживал по кабинету, что подтвердилось, когда он попал в поле её зрения.       — Неужели креолки настолько хороши собой, как о них говорят? — в беспечной манере поинтересовался Шерил.       — Ну, по крайней мере, те женщины, с которыми мне довелось иметь знакомство, были весьма очаровательны, — отозвался Гилберт, и его излишне развязный тон дал Анне понять, что этим вечером он напрочь позабыл, что нужно соблюдать меру в выпивке. — Но главное их достоинство, как по мне, состоит в том, что с ними невозможно заскучать, — прозвучало недвусмысленное «кхм», — если, конечно, вы понимаете, о чём я…       Последовал непродолжительный смех Шерила.       — В очередной раз убеждаюсь, что Новый Орлеан по-особенному притягателен, — сказал он и замолчал, явно делая затяжку. — Может, желаете закурить или выпить чего-нибудь, мистер Хэмптон?       — От сигары я бы не отказался, пожалуй.       Дворецкий без всяких словесных указаний подал Гилберту всё необходимое; вскоре до Анны донёсся терпкий запах табака, заставивший её брезгливо поморщиться.       — Раз уж речь зашла о знаменитом юге Америки, то не могу не полюбопытствовать, как продвигаются дела на вашей хлопковой плантации, — снова заговорил Шерил. — Часто ли приходится сталкиваться с трудностями?       — Поскольку я заранее обзавёлся необходимыми знакомствами среди местных чинуш-янки, трудности возникают достаточно редко, я бы сказал, — с нотками неприкрытого бахвальства проговорил собеседник. — По-настоящему досадно лишь то, что негры нынче возомнили себя шибко важными: только и делают, что вопят о своих гражданских правах, да ещё и требуют непомерно высокой платы, но при этом совершенно не стремятся качественно выполнять свою работу. В общем, эти цветные ублюдки вконец обнаглели.       — Что поделать, такова плата за проигрыш в войне против янки : как бы южане не хотели, но им придётся приспосабливаться к новым демократическим порядкам, должным искоренить остаточные элементы феодального строя.       — Пф, эта их хвалёная демократия — не более чем фикция, — пренебрежительно бросил Гилберт. — На юге до сих пор царит экономический хаос, нет никакого порядка. Впрочем, я сильно сомневаюсь, что янки вообще задавались целью добиться какого-то иного результата.       — Боюсь, ваши сомнения имеют место быть, — согласился Шерил. — К несчастью, и мы с вами праведностью не отличаемся, чтобы их осуждать.       — Как самокритично, — хмыкнул тот.       — Самокритика мало кому мешала вставать в ряды с теми, кто жаждет обогатиться, пусть даже за счёт кровопролития, — подхватил Тики, и от тона его голоса Анна ощутила весьма неприятную дрожь в теле, — ведь ресурсы и влияние — слишком лакомые куски, чтобы от них отказываться, не правда ли, мистер Хэмптон?       — Что вы хотите этим сказать, мистер Камелот?       Если Гилберт и насторожился, то исключительно на интуитивном уровне.       — В общем-то, ничего нового, — нарочито небрежно ответил он. — Не мне вам рассказывать, как наживать состояния на политико-военных конфликтах, прикрываясь несуществующим патриотизмом.       Вероятно, Хэмптон оказался в ещё большем недоумении, ибо промолчал; тогда Тики продолжил говорить обманчиво спокойно:       — Думаю, нужно добавить конкретики… — возникла короткая пауза, во время которой он обогнул кресло и опустился в него. — Надеюсь, вы не будете против, если я начну немного издалека, мистер Хэмптон? Так вот, нашему отцу не было и двадцати, когда он лишился родителей, и всё, что ему досталось в наследство, — графский титул; о материальной стороне вопроса наш погрязший в долгах дед попросту был не способен позаботиться. Разумеется, перспектива скромного образа жизни отцу не прельщала, ибо голубая кровь вкупе с самомнением не позволяли довольствоваться малым. И тогда он познакомился с вами — человеком близким ему по духу и взглядам, пусть и не обладающим привилегиями аристократов. Вместе вы задаётесь целью сколотить состояние и, дабы сделать путь к успеху наименее тернистым, принимаете решение придерживаться твёрдой позиции, при которой неприемлемых средств быть не может.       — Да что вы…       Послышался шорох одежды: Гилберт то ли подался корпусом вперёд, то ли предпринял попытку подняться, но почти сразу вернулся в исходное положение, потому как Тики угрожающе-холодным тоном предупредил:       — Вы выслушаете меня, мистер Хэмптон, в противном случае нарвётесь на лишние неприятности, которые я буду вынужден вам обеспечить.       Гилберт выругался, тогда как Анна невесомо коснулась двери дрожащими от напряжения пальцами, пытаясь чуточку расширить узкий проём; но едва стоило металлическим петлям прийти в движение, как девушка резко отдёрнула руку, поняв, что дальнейшие манипуляции непременно будут чреваты появлением громкого скрипа.       — Вам повезло, что рядом нет мисс Хэмптон, — с издёвкой произнёс Тики, отчего Анну передёрнуло, как от озноба. — Только представьте, как сильно она была бы возмущена и расстроена, узнав, что её любимый отец частенько пренебрегает правилами этикета.       — И я безмерно рад, что её здесь нет, — гневно процедил Гилберт, теперь кажущийся значительно протрезвевшим. — Выкладывайте уже начистоту, чего вы от меня хотите?       — Десерт не подают раньше основных блюд, так что проявите терпение, друг мой, — с деланной любезностью протянул Шерил, и совсем не требовалось воочию видеть его лицо, чтобы понять, что разворачивающаяся сцена доставляет ему удовольствия не меньше, чем Тики.       Гилберт демонстративно фыркнул.       — На чём же мы остановились, мистер Хэмптон? — снова заговорил Тики размеренно, почти беспечно. — Ах да, я намеревался затронуть ваши с отцом «незаурядные» методы добычи денег. Мошенничество, работорговля, контрабанда — список внушительный, я бы сказал. А началось всё с биржевых спекуляций, но поскольку вы оба не обладали достаточной расчётливостью, данная сфера деятельности довольно скоро утратила для вас интерес. Но отсутствие расчётливости — не значит отсутствие предприимчивости, а потому вы решаетесь попытать счастье в качестве контрабандистов. И вот тут-то удача постепенно начинает вам улыбаться. На деньги — также полученные отнюдь не благородным и честным путём, о котором я упомяну позже, — вы приобретаете судно, нанимаете экипаж и за весьма короткий срок удваиваете свой капитал благодаря как экспорту, так и импорту чая, зерна, шерсти, алкоголя и прочих товаров. Но наиболее прибыльными для вас становятся времена военных конфликтов, в частности Крымская и Опиумная войны. Тогда в вашем распоряжении имелась уже целая флотилия, более того, наш отец позаботился о том, чтобы вы могли осуществлять торговую деятельность на вполне законных основаниях, ибо нашей достопочтенной королеве присуща снисходительность к тем, кто может принести стране пользу; причём, как выяснилось, особо усердных и исполнительных подданных она не прочь и наградами побаловать, — на сие саркастичное замечание Гилберт ответил подчёркнуто-циничной усмешкой. — В общем, 50-е годы стали для вас обоих судьбоносными: вы не только обзавелись солидным состоянием, но и в обмен за так называемые услуги, оказанные Британии, обелили себя перед законом.       — Ну и? Вы сами только что сказали, что я чист, так чего вам от меня в таком случае нужно? — небрежно бросил Гилберт.       — Ох, не льстите себе, мистер Хэмптон, вы далеко не чисты, — с едкой усмешкой произнёс Тики. — Ваша жалкая душонка запятнана настолько, что даже черти в аду побрезгуют к ней прикасаться.       От нахлынувшей ярости голос собеседника заметно охрип.       — Да что ты себе позволяешь, щенок?!       — Я позволяю себе быть предельно откровенным, не более, — с раздражающей невозмутимостью отозвался Тики. — И потом, неудобная правда не перестанет быть таковой, если вы будете её отрицать.       — Можно подумать, вы двое являетесь олицетворением святости, — огрызнулся Гилберт, как бы предупреждая, что попытка запугать его непременно окажется тщетной.       — О наших грехах мы, пожалуй, поговорим на следующем приёме. А сейчас, хотите вы этого или нет, но мы завершим обсуждение ваших прегрешений, мистер Хэмптон.       Тики резко поднялся и вновь принялся расхаживать по кабинету. Гилберт что-то проворчал себе под нос, но с места не сдвинулся.       — Итак, наступают 60-е, — продолжил он с какой-то театральной торжественностью. — Британия наносит очередное сокрушительное поражение Китаю, участь которого становится ещё более незавидной, чем прежде, ибо существование на правах государства-колонии, где подавляющая часть населения подвержена опийной зависимости, в принципе не сулит ничего хорошего. Зато перед вами, победителями, открываются все двери. Отныне вы с отцом не контрабандисты или мошенники — вы доблестные герои, отстоявшие величие родной державы. И дабы не обесценить свои достижения, вы решаете остепениться, стать добропорядочными гражданами, — тут он явно скривил губы, — гражданами, социальный статус и репутация которых были бы поводом для зависти и восхищения. В итоге отец подаётся в политику, вы же загораетесь идеей сделать из себя крупного промышленника. И всё вроде бы хорошо: между нашими семьями создаётся видимость едва ли не родственных отношений, поскольку отец продолжает дорожить дружбой с вами, надеясь, что это взаимно…       В наступившей тишине чиркнула спичка, и Анна непроизвольно вздрогнула — вздумавший закурить Тики стал у самой двери.       — Вот тут-то вы, мистер Хэмптон, должны задаться резонным вопросом, а почему я, собственно, употребил слово «видимость».       — О, просто сгораю от нетерпения выяснить, что вы имеете в виду, — пробурчал тот.       На мгновение Тики перекрыл собой полоску света, после чего появился уже в отдалении; теперь Анна могла видеть его лицо.       Если бы не жуткий хищнический блеск в глазах, то можно было подумать, что происходящее навевает на него скуку.       — Странно, отец всегда испытывал патологическое недоверие к окружающим, — задумчиво проговорил Тики, выдыхая дым из лёгких, — но когда дело касалось вас, он вдруг впадал в противоречия, отторгая саму мысль о том, чтобы усомниться в вашей искренности и преданности. Видимо, даже самые заядлые скептики с возрастом могут стать подвержены слабости, проявляющейся в виде наивной веры в то, что проверенная годами дружба не может дать трещину. — Девушку будто обдало колючим холодом — столько в его словах было едкой иронии. — В этом я убедился в году этак 1867. Тогда я был мальчишкой одиннадцати лет отроду; пороки взрослых ещё были мне чужды, что делало меня излишне доверчивым, — и вы, мистер Хэмптон, не преминули этим воспользоваться, дабы насолить отцу.       — Если вы о том происшествии, то я не имею к нему никакого…       — Имеете, — резко перебил его Тики, — причём самое что ни на есть прямое.       — Вздор! У вас нет никаких доказательств.       В голосе Гилберта предательски сквозили испуганные нотки.       — Бог мой, мистер Хэмптон, кажется, у вас проблемы с формированием причинно-следственной связи, — покачал головой собеседник, аки врач, имевший за плечами годы практики. — Сами подумайте, не будь у меня доказательств, разве стал бы я вообще затевать этот разговор? — ответа не последовало. — Недуг не подтвердился, и это меня радует. Впрочем, я слукавлю, если скажу, что могу подкрепить своё обвинение аргументами, основанными не на одних лишь моих доводах да кое-каких косвенных уликах. Но этого и не требуется, ведь произошедшее было далеко не единственным преступлением, совершённым вами, а потому фиаско мне не грозит, — уж в этом я уверен.       Тики исчез с глаз Анны, уйдя к столу Шерила; дальнейшие его слова сопровождались неторопливым перекладыванием бумаг.       — Вот что я думаю, мистер Хэмптон: произошедшее было своеобразной шалостью, экспериментом, должным проверить на прочность репутацию отца. По воле судьбы из вас двоих именно он добился наибольшего успеха, что не могло не посеять в вас зерно зависти; и чем сильнее это чувство овладевало вами, тем менее значимой становилась «бесценная» дружба… О, а вот и доказательства нашлись.       Вновь приблизившись к Гилберту, Тики что-то подал ему.       — Что это? — спросил тот, впопыхах разворачивая не иначе как конверт.       — Это доказательство вашей низости, жестокости и беспринципности, — холодно произнёс Тики. — Ваша контрабандистская деятельность на первых порах вряд ли была бы столь успешной, не будь у вас резервного источника дохода. Ну что, узнаёте свой почерк? Вы не представляете, как сложно было раздобыть эту переписку; всё-таки вы с отцом постарались на славу, когда избавлялись от документации, способной скомпрометировать вас.       — Э… это не… Это какая-то ошибка, — промямлил Гилберт; и та беспомощная растерянность, прозвучавшая в его голосе, заставила сердце Анны забиться с небывалым остервенением.       — Вы прекрасно знаете, что это не так, — презрительно усмехнулся собеседник. — Интересно, как общество отреагирует на то, что некая мисс Клэйтон, которой и было адресовано это письмо, на протяжении многих лет занималась незаконной переправкой детей заграницу под вашим чутким руководством? И, что примечательно, здесь достаточно подробно расписано, какой доход вы планируете получать с каждого ребёнка, обречённого стать разнорабочим на правах негра феодальных времён, а также указан целый ряд мер, способных в перспективе обеспечить вашему «предприятию» стабильный рост прибыли. Особенно же умилительным мне показался фрагмент, в котором вы объясняете, как важно подбирать детей с незаурядными чертами, будь то внешность, ум или талант, считая, что это отличная возможность вынудить их потенциального работодателя платить больше. Так что остаётся только гадать, каково было родителям, которые, в силу своего безвыходного бедственного положения, добровольно отдавали родных чад в ваши скользкие ручонки, надеясь, что за океаном их ждёт лучшая доля, но в итоге впадали в ещё большее отчаяние от постепенного осознания, что их вероломно обманули.       На несколько невыносимо долгих секунд Тики замолчал, а после заговорил чуть приглушённо; каждое его слово сочилось ядовитой иронией и гневом.       — Что же вы обещали им, этим детям, мистер Хэмптон? Солнце и апельсины? Горы ещё никем не добытого золота? А может, изъяснялись более приземлённо, обещая тёплую постель и сытый желудок?       — Об этом вам следует расспросить вашего отца, — процедил сквозь зубы Гилберт. — Ведь это было совместное «предприятие».       — К моему несчастью, он успел умереть задолго до того, как я узнал о ваших грязных делишках, — парировал Тики. — Ему повезло.       Послышался едва уловимый звук вибрирующей бумаги — пальцы Гилберта бесконтрольно задрожали.       — Не советую разрывать письмо, — со вздохом сказал собеседник. — Этим вы ничего не измените, поскольку это лишь малая часть имеющейся у меня переписки.       — И что, вы намерены очернить мою репутацию или же вовсе попытаетесь засадить меня в тюрьму? — с вызовом.       — Всё будет зависеть от вас, мистер Хэмптон. В конце концов, мы с Шерилом не звери какие-то, а потому с радостью готовы предоставить вам право выбора.       — Ха, обнадёжили прямо-таки.       После непродолжительного затишья Тики вернулся в кресло подле Гилберта.       — Прежде чем я, наконец, озвучу свои требования, вернёмся в злосчастный 1867, — проговорил он всё с тем же пугающим спокойствием. — Думаю, вы уже поняли, что я не нуждаюсь в доказательствах, непосредственно касающихся данных событий, чтобы заставить вас поплатиться. Так вот, как вы помните, отец предпочёл поверить вам, а не мне. И он наказал меня. Наказал ровно так, как вы ему и посоветовали. Но поверьте, мистер Хэмптон, если бы моё наказание ограничилось исключительно лишением части наследства, возможно, я был бы чуть более снисходителен к вам, однако… — тут Тики сделал глубокий вдох, будто подавляя непрошенные эмоции, — я не могу простить вам той жертвы, которую вы без всяких сожалений принесли своим амбициям.       — Прошло столько лет, — с пренебрежением прошипел Гилберт, — а ты до сих пор не избавился от своей глупой детской привязанности к тем…       — Семнадцать, если быть точным, — прервал его Тики, — и я жалею только о том, что непростительно долго позволял себе находиться в неведении. Но теперь, когда всё стало на свои места, и я получил возможность влиять на вашу дальнейшую судьбу, груз на душе перестал казаться неподъёмным.       — Влиять, говоришь… Ну, и каким же образом?       — Вы покинете Англию.       — Покину Англию?       — Именно. Вы продадите всё своё имущество и уедете в Америку. Раз и навсегда.       Пространство вдруг наполнилось хохотом, и в нём не было ничего весёлого — так смеётся человек, сознающий, что загнан в угол, но напрочь отказывающийся с этим примириться.       — А если я откажусь, вы, значит, придадите моё прошлое огласке.       — И тогда ваша репутация будет уничтожена, награды отозваны, а более того, вам придётся в той или иной мере отвечать перед законом в качестве преступника, — прибавил Тики. — Английское общество непременно осудит вас, несмотря на то, что само погрязло в пороках, но именно поэтому оно и не проявит к вам ни понимания, ни снисхождения, ни тем более — жалости, ведь ему, обществу, жизненно необходимо сохранять иллюзию торжества справедливости, в противном случае оно будет вынуждено признать свою ущербность, что, разумеется, недопустимо. Вы станете козлом отпущения, мистер Хэмптон, тем, кто будет сожжён на костре, вокруг которого соберётся беснующаяся толпа господ, ликующая от того, что в этот раз горите именно вы, а не кто-то из них.       — Всё это только ваши досужие домыслы! — прохрипел Гилберт. — При имеющихся у меня ресурсах я вполне способен добиться оправдания, обвинив вас обоих в гнусной клевете.       Со стороны Шерила послышался циничный смешок, как бы говорящий, что пытаться сыпать угрозами бессмысленно, ибо они не будут восприняты всерьёз.       — Что ж, посмотрим, получится ли у вас, — хмыкнул Тики. — Ах да, учтите также, что в случае неудачи вам придётся объясниться перед собственной дочерью, которая вас не просто любит, но боготворит. Сложно представить, какое она испытает разочарование, когда узнает о ваших преступлениях… — тут он выдержал паузу, дабы старик острее прочувствовал всю тяжесть морального удара, лишившего его последних сил к сопротивлению, а затем закончил: — К тому же я не уверен, что её репутация не окажется запятнанной.       В ужасе прижимая ладони ко рту, Анна слышала своим обострённым до предела слухом, как Гилберт уронил голову на руки и беспомощно, в отчаянии застонал.       — Почему… — произнёс он. — Почему вы ограничиваетесь ссылкой? К чему эта показная гуманность?       — Мне не безразлична мисс Хэмптон, — спокойно сказал Тики. — Так что мне совсем не прельщает мысль о том, что ей придётся отвечать за грешки своего несносного папаши.       По-видимому, сия откровенность показалась Гилберту достаточно искренней, так как он, осознанно или нет, но сделал тон своего голоса помягче, покладистее.       — И сколько у меня времени в запасе?       — Месяц, не больше.       — Месяц?! — воскликнул мужчина обескураженно. — Это слишком маленький срок!       — Тогда вам следует поторопиться, мистер Хэмптон.       Этими словами Тики указывал ему на дверь, безапелляционно объявляя, что разговор окончен.       — Да чтоб вас, ублюдки!.. — в сердцах выругался Гилберт, поднимаясь и шагая к выходу нетвёрдой, но чрезвычайно стремительной походкой. — Не обольщайтесь, господа, войну вы всё же ещё не выиграли.       Хлопок двери прозвучал выстрелом: резким и оглушающе громким.       Когда Тики открыл дверь, за которой скрывалась Анна, то стал свидетелем того, как её душили слёзы. Она вряд ли смогла бы понять, какие чувства её обуревают. Вряд ли нашла бы в себе силы признать, что чувствовала себя одним из тех обманутых детей, наивно думающих, что в новой жизни их будут ждать приветливое солнце и апельсины, но по итогу получивших нечто совсем противоположное.